Герменевтико-интерпретационный подход в исследовании текста

Общие принципы знаковых концепций были сформированы одновременно разными науками: философией, логикой, математикой, психологией, лингвистикой, большое влияние на формирование знаковой теории языка оказала семиотика. Не имея возможности подробно останавливаться на этом вопросе и разбирать различные точки зрения, мы позволим себе лишь упомянуть имена некоторых исследователей, которые так или иначе затрагивали данную проблему: В. Гумбольдт, Ф. де Соссюр,

Э. Кассирер, Ч.С. Пирс, К.Г. Юнг, А.Ф. Лосев, А.Н. Леонтьев, Р. Барт, П. Рикер, Ж. Пиаже, Р. Титоне, А. Соломоник, Е. Бейтс, Э.Г. Аветян и др., - и очень кратко изложить те идеи, которые в той или иной степени повлияли на выработку нашей концепции [6; 7; 11; 10; 9; 13].

Обратимся непосредственно к анализу вербальных прецедентных феноменов - прецедентного имени и прецедентного высказывания, могущих функционировать как символы других (невербальных) прецедентных феноменов.

Говоря о прецедентном имени, мы имеем в виду имя, связанное или с широко известным текстом, относящимся, как правило, к прецедентным, или с ситуацией, хорошо известной всем носителям данного языка и выступающей как прецедентная. Другими словами ПИ и хранящийся в когнитивной базе инвариант восприятия данного имени (ИВПИ) «порождается» прецедентным текстом (Анна Каренина, Мережковский) или прецедентной ситуацией («Андрей Белый и Блок, нежный рыцарь Прекрасной дамы», стали большевиками»).

Прецедентное имя обладает определенной структурой, ядро которой составляют дифференциальные признаки, а периферию - атрибуты [7, с. 5].

Итак, наше исследование привело нас к выводу, что не всякое прецедентное имя и не любое прецедентное высказывание может быть символом другого прецедентного феномена. В заключение можно добавить, что если вербальный ПФ функционирует как символ, происходит усиление семантико-когнитивного фона и употребление данного ПФ является сокращенным приемом, простейшим способом указать на аналогию ситуаций (реальной и прецедентной) и эксплицировать оценку первой. Если прецедентное имя или прецедентное высказывание функционируют не как символы ПФ, их употребление похоже на орнаментальное украшение речи и является эмоциональной, дополнительной аргументацией в пользу занимаемой позиции автора.

2.2 Прецедентное имя способ выражения скрытых смыслов у И.А. Бунина

Изучению прецедентного имени в лингвокультурологии отводится важное место. К прецедентным относятся все « «социально-говорящие» имена любых ономастических родов, восприятие которых схоже в языковом коллективе». То есть прецедентное имя - это «индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к прецендентным, или с прецедентной ситуацией», где «прецедентная ситуация - некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу», а прецедентный текст - «законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли) предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу».

Как правило, за прецедентными текстами и именами кроется обширное культурное содержание, вскрываемое за счет «выхода имен из «ближнего круга» употребления и приобретения социальных коннотаций. Приобретаемые таким образом коннотации могут быть локальными и недолговечными, но обязательно имеют «смысловой ассоциативно - образный и эмоционально-оценочный компоненты, а также обладают способностью «накапливаться» в онимах. В процессе существования имени его культурные коннотации могут существенно изменяться, что вызывает «семантически значимое «движение» имени во времени культуры» (см. имена Петр, Светлана в русской лингвокультуре).

Обращает на себя внимание тот факт, что понятие прецедентности в некоторых случаях приближается к аппелятивации (деонимизации), то есть переходу имен собственных в иные лексические системы [13, с. 42]. Известно, что онимы обладают различной степенью выраженности ономастических свойств, располагаясь на своеобразной шкале между собственными и нарицательными именами. Представляется, что значительная часть прецедентных имен подвергается частичной или неполной апеллятивации. Так, имена Ева, Вавилон и др. по-прежнему являются индивидуальными обозначениями, о чем говорит заглавная буква в начале этих слов, а также отчетливое указание на носителя, но «основное назначение их «быть собственным именем» сильно потеснили коннотации, или созначения». В качестве ярких примеров неполной деонимизации могут служить имена людей, широко известных благодаря своей внешности или характерам. Их имена могут переноситься на других людей, обладающих теми же качествами, при этом не подвергаясь полной апеллятивации. Полная же деонимизация происходит в том случае, если теряется связь с исходным денотатом и имя уже не ощущается как ортодоксально собственное. Прецедентные имена могут либо долгое время оставаться подобными собственными именами с устойчивыми коннотациями, либо утрачивать их, возвращаясь в ряды абсолютных имен собственных, либо подвергаться полной деонимизации, становясь апеллятивами.

Таким образом, явление частичной деонимизации известно в ономастике уже давно, и теория прецедентности углубляет его, рассматривая под новым, лингвокультурологическим углом зрения. Е.С. Отин предлагает считать такие имена собственные мезолексами, то есть промежуточным классом между онимами и апеллятивами. Мы придерживаемся мнения Г.Д. Гудкова, который отмечает, что прецедентность не является основанием для новой классификации имен собственных, и сами имена «относятся к индивидуальным именам, образуя особую группу внутри этого класса как особые единицы языкового сознания и дискурса».

Прецедентное имя практически полностью совпадает с предложенным Д.И. Ермоловичем термином единичный антропоним, под которым понимается имя, принадлежащее множеству людей, но с кем-то одним связанное прежде всего. Единичный антропоним противопоставляется множественному, то есть не связанному предпочтительно с каким-то одним человеком. Среди факторов, определяющих единичный антропоним, исследователь упоминает известность носителя в обществе, широкое экстралингвистическое содержание, из которого «можно извлечь богатый комплекс идей, не заменимый никаким нарицательным словом», и другие основополагающие для прецедентного имени качества. Таким образом, можно считать единичный антропоним одной из разновидностей прецедентного имени наряду с единичным топонимом, зоонимом и т.д. получить выгодный кредит срочно. С другой стороны, подобный термин представляется нам не вполне удачным, так как имя собственное единично по своей природе, и принадлежит отдельным объектам. Так или иначе, Д.И. Ермолович не разрабатывает свою теорию вглубь, ограничиваясь особенностями передачи подобных имен при переводе.

В.В. Красных более подробно рассматривает теорию прецедентного имени и отмечает, что оно «обладает определенной структурой, ядро инварианта восприятия прецедентного имени составляют дифференциальные признаки, а его периферию - атрибуты», причем, «дифференциальные признаки составляют некую сложную систему определенных характеристик, отличающих данный предмет от ему подобных», а атрибутами называются «некие элементы, тесно связанные с означаемым прецедентным именем, являющиеся достаточными, но не необходимыми для его сигнализации, например: кепка Ленина, маленький рост Наполеона». Прецедентное имя хранится в сознании коллектива, причем как «сам вербальный феномен, так и совокупность дифференциальных признаков и атрибутов». В зависимости от того, сколько культурно-значимых коннотаций входит в состав семантическую структуру имени, оно может быть моно - или поликоннотемным [21, с. 37].

Прецедентные имена обладают яркой экспрессивностью, которая проявляется при помощи «актуализации коннотативных компонентов значения слова». Эффект экспрессивности в таком случае всегда связан с оценкой. При этом оценка, выраженная с помощью прецедентного имени, подчеркнуто эмотивна и субъективна. Происходит «апелляция не к норме, а к эталону, представляющему собой «крайнюю точку» на шкале оценки, наиболее полно воплощающему то или иное качество, апелляция не к понятию, но к образу». Таким образом, прецедентное имя позволяет не только отнести объект к определенному классу, но и дать ему субъективную эмоциональную оценку. Эта особенность позволяет прецедентным именам задавать «ценностную шкалу того или иного лингвокультурного сообщества, влияя тем самым на модели социального поведения членов этого сообщества», не даром именно прецедентные имена создают «пантеон «героев» и «злодеев»».

Особенностью функционирования прецедентного имени является его способность употребляться в качестве «сложного знака», обладающего не только простым набором значений, но и дифференциальным признакам, составляющим ядро инварианта его восприятия. При таком функционировании не требуется специально расшифровывать или комментировать прецедентное имя, оно оказывается «самодостаточным», чтобы выразить нечто большее, чем очевидное и непосредственное значение знака. В случае, если прецедентное имя обладает не одним, но несколькими дифференцальными признаками, оно может быть полисемичным и быть «символом не только некоторого образа, но и ситуации». Например, функции топонимов, как правило, не ограничиваются лишь указанием на место совершения действия, а включает в себя выделение каких-то его своеобразных черт. В итоге, употребление топонимической лексической единицы способствует передаче экстралингвистической информации (социальной, профессиональной, гендерной и т.д.), а сам топоним реализует прямое значение - обозначение географического объекта, и переносное. Таким образом, прецедентное имя может использоваться как денотативно, так и коннотативно, то есть как имя собственное либо как прецедентное. Эта способность имени выступать в качестве «субстантивного атрибута», а также частотность имен в дискурсе СМИ являются показателями его прецедентности.

В нашем исследовании будут рассматриваться такая группа прецедентных имён, как реальные политики.

Переходя к анализу ПИ, которые будут реализовываться в именах реальных политиков, хочется отметить неоднозначность трактовки самих скрытых смыслов, заложенных в них.

Так, имя Троцкого, упоминающееся на первых страницах дневника, приобретает отрицательную коннотацию в связи с противоречивым поступком совершённым им самим: «Новая жизнь» по-прежнему положительно ужасна! Наглое письмо Троцкого из «Крестов» (?) - напечатано в «Новой жизни» [15, с. 18]. Сам автор дневника будто задаётся вопросом о принадлежности Троцкого к лагерю положительных или отрицательных революционных пропагандистов. Связано это может быть и с позиционированием Троцкого, как «нефракционного социал-демократа», колеблющегося между двумя основными фракциями РСДРП - большевиками и меньшевиками - не присоединяющегося окончательно ни к одной из них, и не в полной мере разделяя их убеждения. В кухне у солдат, толстомордый; разноцветные, как у кота, глаза. Говорит, что, конечно, социализм сейчас невозможен, но, что буржуев всё-таки надо перерезать.

«Троцкий молодец, он их крепко по шее бьёт» [15, с. 25].

Второй неоднозначно трактуемой фигурой дневника выступает Керенский, который, по словам самого Бунина, отнюдь не достоин звания героя, присвоенного ему. «Кажется, одна из самых вредных фигур - Керенский. И направо, и налево. А его произвели в герои» [15, с. 20].

«Это они всё немцами пугают черногородие.» - Да, вот что Керенский негодяй сделал!»

Генерал Корнилов - военный разведчик, дипломат и путешественник-исследователь не был принят и понят обществом. Отсюда всеобщая ненависть к нему. «Правительство «твёрдо решило подавить погромы». Смешно! Уговорили? Нет, это не ему сделать. Вчера в полдень разговор с солдатом Алексеем - бешено против Корнилова, во всём виноваты, начальники, «мы большевики, пролетариат, на нас не обращают внимания, а вон немцы…Младенцы, полуживотная тьма» [15, с. 33].

А. Каледин российский военачальник, генерал от кавалерии, деятель Белого движения. «Всё было ожидание, что их скоро задавят. Слухов - сотни опять. Каледин диктатор, идёт в Москву. «Труд» (газета Минора) врала, что в Петербурге всё (о, ужас, какой удар, всего потрясло) кончено - большевики разбиты».

Заблуждался ли И.А. Бунин по поводу Ленина, который для него был «бешеный и хитроумный маньяк, «планетарный злодей», «всемирно известный палач, который вовсе не кусается, а только подавляет оппозицию путём чрезвычайки»? Его высказывания в адрес В.И. Ленина, по нашему мнению, мягко говоря, грубые. «Читал статейку Ленина. Ничтожная и жульническая; «Съезд Советов. Речь Ленина. О, какое это…»; Ленин, Троцкий, Дзержинский…Кто подлее, кровожаднее, гаже?»; «Боже, и это вот к этому дикарю должен идти я на поклон и служение, это он будет державным хозяином новыя всея Руси»? [15, с. 35]

«На стенах домов кем-то расклеены афиши, уличающие Троцкого и Ленина в связи с немцами в том, что они немцами подкуплены» [15, с. 72].

«Он и Ленин-то, говорят, не настоящий - этого давно убили, настоящего-то» [15, с. 74].

Ирония и откровенная неприязнь к Ленину передается через подбор эмоционально окрашенных глаголов - «пожаловал», «позволили затесаться». Через пять лет эмоции уступят место продуманным и выстраданным выводам: «Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек…»! [15, с. 6].

Сравнивая вождей французской революции с российской, Бунин замечает: «Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон… Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские. Но и парижские были не плохи» [15 с. 125]. Бунин считает безумием называть Ленина благодетелем человечества, он полемизирует с теми, кто настаивает на гениальности теории вождя пролетариата, не прощая его даже мертвого: «На своем кровавом престоле он уже стоял на четвереньках; когда английские фотографы снимали его, он поминутно высовывал язык: ничего не значит, спорят! Сам Семашко брякнул сдуру во всеуслышанье, что в черепе этого нового Навуходоносора нашли зеленую жижу вместо мозга; на смертном столе, в своем красном гробу, он лежал с ужаснейшей гримасой на серо-желтом лице: ничего не значит, спорят! А соратники его, так те прямо так и пишут: «Умер новый бог, создатель Нового Мира!» [15, с. 127].

Бунин не может простить Ленину, «бешеному и хитрому маньяку», ни красного гроба, ни известия «о том, что Град Святого Петра переименовывается в Ленинград, то охватывает поистине библейский страх не только за Россию, но и за Европу». Для Бунина Петербург был особенным городом, связующим его представления о современной России с ее историческим прошлым. Еще недавно город был понятным, привычным, а уже потому родным. Революция внесла в него свои коррективы, и Бунин не приемлет «ленинских градов, ленинских заповедей» не может ради России претерпеть большевика: «Можно было претерпеть ставку Батыя, но Ленинград нельзя претерпеть». С голосом Ленина в России стал слышен «голос хама, хищника и комсомольца да глухие вздохи» [15, с. 134].

«Тихонов дорогой много рассказывал о большевицких главарях, как человек очень близкий им: Ленин и Троцкий решили держать Россию в накалении и не прекращать террора и гражданской войны до момента выступления на сцену европейского пролетариата. Их принадлежность к немецкому штабу? Нет, это вздор, они фанатики, верят в мировой пожар. И всего боятся как огня, везде им снятся заговоры. До сих пор трепещут и за свою власть, и за свою жизнь. После того, как пала Москва, страшно растерялись, прибежали к нам в «Новую жизнь», умоляли быть министрами, предлагали портфели…» [15, с. 76]

Деникин: «Деникин хочет взять в свои лапы очаг» - и всё та же страшная тревога за немцев, за то, что им придётся подписать «позорный мир» [15, с. 138].

«Палач Колчак идёт на соединение с Деникиным…» [15, с. 149].

«Мир с немцами подписан, Деникин взял Харьков!» [15, с. 149].

«Судьба Деникина решена! В Курске ликование пролетариата» [15, с. 155]

Не получают в лице защитника России И.А. Бунина поддержки и Адрианов, Саднецкий, Мищенко: «Слухи: через неделю монархия и правительство из Адрианова, Саднецкого и Мищенко: все лучшие гостиницы готовятся для немцев» [15, с. 109].

Подводя итог всему вышесказанному, хочется отметить, что рассмотренные нами прецедентные имена (ПИ) и их характеристики как пролетарских деятелей, вождей, революционеров не дают никакого намёка на «просветление» ни в настоящем, ни в будущем. Все акценты бунинского письма сделаны исключительно на негативном, грехах и тёмных сторонах революции, новой власти и революционной толпы. И.А. Бунин, очевидно не хотел замечать что-либо положительное в революции и во всём, что происходило вокруг, старательно собирал всё дрянное, ужасающее, ничтожное, чем полна жизнь во всякие времена и всюду, но особенно - в период разломов истории и смут. Несогласие и протест, действительно нарушают чувство меры. «Люблю и ненавижу» одновременно - вот состояние, в котором пребывал И.А. Бунин. Разумеется, есть немало вещей, где И.А. Бунин прав, и этому подтверждение - проведённый нами анализ определённых прецедентных структур. И, действительно, как можно возражать его яростному протесту против восстаний, революций, войн и насилия? Да, именно в такие моменты истории из человека вырывается всё низкое, животное, зверское, происходит одичание и варваризация народа.

2.3 Прецедентное высказывание

Прецедентное высказывание (ПВ) - репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; в когнитивную базу входит само ПВ, как таковое; ПВ неоднократно воспроизводится в речи носителей русского языка. К числу ПВ принадлежат цитаты из текстов различного характера (например, … «А дальше? Разойдёмся по могилам! Так больно, так обострены все чувства, так остры все мысли и воспоминания, чтобы мы ценили жизнь? [15, с. 23]

Как любой вербальный феномен, Прецедентное Высказывание (ПВ) может рассматриваться в системном и функциональном аспектах. Говоря о системном аспекте, мы имеем в виду структуру высказывания и выделяем в плане содержания:

1) поверхностное значение, которое равно сумме значений компонентов высказывания;

2) глубинное значение, которое не равно простой сумме значений компонентов высказывания, но представляет собой семантический результат сочетания компонентов ПВ, формирующих его лексико-грамматическую структуру;

3) системный смысл, представляющий собой сумму глубинного значения (при наличии такового) высказывания и знания прецедентного феномена (прецедентного текста, прецедентной ситуации) и связанных с ним коннотаций.

Прецедентное высказывание (ПВ) - репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; в когнитивную базу входит само ПВ, как таковое; ПВ неоднократно воспроизводится в речи носителей русского языка. К числу ПВ принадлежат цитаты из текстов различного характера (например, … «А дальше? Разойдёмся по могилам! Так больно, так обострены все чувства, так остры все мысли и воспоминания, чтобы мы ценили жизнь? [6, с. 23]

Прецедентное высказывание, в свою очередь, отличается от других прецедентных феноменов (ПТ, ПС, ПИ), имеет свои особенности (поверхностное значение, глубинное значение и системный смысл, который имеет особую трактовку, но это далеко не противоречит общей концепции прецедентных феноменов, т.к. при функционировании прецедентного высказывания важным оказывается не только понимание его значения, но и знание экстралингвистических, когнитивных факторов, стоящих за данной единицей.

В нашем исследовании мы остановимся на прецедентных, высказываниях, характеризующих Россию в определённую историческую эпоху, эпоху революций и восстаний, мятежей и непрекращающихся войн:

1. «Была Россия! Где она теперь. О Боже, Боже. Нынче ужас…Возведён патриарх «всея Руси» на престол нынче - кому это нужно?!» [15, с. 49].

2. «А завтра, в день предания Христа - торжество предателей России» [15, с. 50].

3. «Будь проклят день моего рождения в этой проклятой стране» [15, с. 50].

4. «Куда же нам теперь деваться?» Пропала Россия, на тринадцать лет, говорят, пропала!» [15, с. 55].

5. «Во «Власти Народа передовая: «Настал грозный час - гибнет Россия и Революция. Все на защиту революции, так ещё недавно лучезарно сиявшей миру!» [15, с. 58].

6. «Ах, Москва! На площади перед вокзалом тает, вся площадь блещет золотом, зеркалами… Неужели всей этой силе, избытку конец?» [15, с. 66].

7. «Боже, как грустна моя Россия» [15, с. 73].

8. «Россия погибнуть не может уж хотя бы по одному тому, что Европа этого не допустит: не забывайте, что необходимо европейское равновесие» [15, с. 75].

9. «Русский народ - народ как все народы. Есть, конечно, и отрицательные черты, но масса и хорошего…» [15 с. 76]

10. «Блок слышит Россию и революцию, как ветер…О, словоблуды! Реки крови, море слёз, а им всё нипочём» [15, с. 82].

11. «Если бы я эту «икону», эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал беспрерывно, так люто? [15, с. 96]

12. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!» [15, с. 107]

13. «Мы кровью народной залитые троны кровью наших врагов обагрим» [15, с. 110].

14. «Дело заключается в «воровском шатании», столь излюбленном Русью с незапамятных времён, в охоте к разбойничьей, вольной жизни, которой снова охвачены теперь сотни тысяч отбившихся, отвыкших от дому, от работы и всячески развращённых людей» [15, с. 120].

15. «Слова Ив. Аксакова: «Не прошла ещё древняя Русь!» [15, с. 120]

16. «За народ, народ, народ, за святой девиз вперёд!» [15, с. 121]

17. «Дух материальности, неосмысленной воли, грубого своекорыстия повеял гибелью на Русь…У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло…» [15, с. 121]

18. «Но истинно Бог и дьявол поминутно сменяются на Руси» [15, с. 147].

19. «Тургенев упрекал Герцена: «…Новизна форм! В том-то и дело, что всякий русский бунт, прежде всего, доказывает, до чего всё старо на Руси и сколь она жаждет, прежде всего, бесформенности [15, с. 150].

20. «Каин России, с радостно-безумным остервенением бросивший за тридцать сребреников всю свою душу под ноги дьявола, восторжествовал полностью» [15, с. 151].

21. «Удивительная страна Россия! Чего ей так весело?» [15, с. 154]

Все представленные нами выше прецедентные высказывания (ПВ) передают тот накал ненависти, которой горела Россия в дни революции. «Окаянные дни» - книга проклятий, расплаты и мщения и по темпераменту, желчи и ярости превосходит многое из написанного «белой публицистикой», потому что даже в исступлении своем И.А. Бунин остается великолепным художником. Он сумел передать в дневнике свою боль, свою муку изгнания. Беспредельная внутренняя честность, чувство собственного достоинства, неспособность пойти на компромисс со своей совестью - все это, способствовало правдивости изображения действительности: белый террор по силе и жестокости равен красному.

Как это ни покажется странным, И.А. Бунин был глубоко государственным человеком. Он страстно желал видеть Россию сильной, красивой, независимой, а картина жизни колола ему глаза, убеждала в гибели страны.

Бунин не смог приспособиться к новой России, для него это было равносильным отказаться от самого себя. Отсюда прямота суждений в «Окаянных днях».

В ходе интерпретации результатов (на примере 21 ПВ) нами были получены следующие данные: наибольшее количество ПВ имеют отрицательную коннотацию, отражающую гибельное состояние России.

Критическое отношение к действительности направлено, главным образом, против новой власти, которую он называл «кучкой авантюристов, считающих себя политиками». Для И.А. Бунина революция стала не только «падением России», но и падением человека», она разлагает его духовно и нравственно. Огромный исторический сдвиг, произошедший в стране, выворачивает гигантские пласты, срезает верхний тонкий культурный слой почвы.

Опираясь на примеры истории, Бунин высказывает мысль, что революция не несла на себе чего-то нового, это был очередной бунт. Писатель убеждён, что поменялось лишь назначение очередного бунта. На протяжении всей книги И. Бунин проводит мысль о том, что история повторяется и в ней есть определённые устойчивые законы, не учитывать которые нельзя. Его размышления с позиции современности являются пророческими.



3. Пространственно-временной континуум художественного текста: подходы к интерпретации

герменевтический лингвистика художественный бунин

Наибольший интерес у человека всегда вызывали вопросы, связанные со временем. Быть может, это объясняется тем, что пространственные отношения более просты по отношению к временным. «Они осмысляются человеком раньше и выражают предметность мысли» [30, с. 116]. Кроме того, образ пространства связывается в сознании человека с представлением о деятельности, направленной на преобразование пространства. Что касается времени, то это более абстрактная категория. Существование и течение времени не зависит от человека. Его образ «ассоциируется у нас с ощущением текучести собственной жизни, с ощущением безостановочного исчезновения настоящего и ожидания будущего, с надеждами и воспоминаниями»

[32, c. 123]. Абстрактное понятие времени само по себе не может быть осознано человеком. Оно воспринимается через различные ассоциации, изменения, происходящие как с самим человеком, так и с окружающим его миром.

Сложным и многогранным оказывается процесс отражения реального времени и пространства в сознании художника слова, в результате которого происходит возникновение их художественного образа, обладающего иными свойствами и носящего сугубо индивидуальный характер.

Интересны закономерности в перенесении характерных свойств реального пространства и времени в идеальный мир художественных произведений, охват человеческим сознанием реального пространственно-временного континуума и проецирование его в мир иллюзорный, воображаемый, представляющий собой модель реального мира.

Вопрос о преобразовании реального пространственно-временного континуума в художественный, об особенностях и свойствах художественного пространства-времени получил широкое освещение в работах советских и зарубежных лингвистов и литературоведов последних десятилетий [8; 23; 27; 40].

Эволюция представлений человека о реальном пространстве и времени происходила в течение тысячелетий. Вопросы, связанные с их существованием, занимали важное место в трудах Аристотеля, Лукреция, Августина.

Вопрос о существовании четырёхмерного пространства-времени является спорным в современной философской науке. Некоторые учёные настаивают на абстрактности этого понятия и придерживаются традиционной точки зрения о существовании трёхмерного пространства и единомерного времени. Разбор противоположных точек зрения по данному вопросу не входит в задачу настоящего исследования.

В настоящей работе мы будем использовать понятие пространственно-временного континуума, где главным для нас является идея неразрывной связи пространственных и временных координат, непрерывности пространства и времени сохраняется, что даёт нам возможность говорить о существовании художественного пространственно-временного континуума.

Посмотрим теперь, какие важные для нашего исследования свойства пространства и времени отмечаются философской наукой. Одним из основных свойств времени является его продолжительность, которая выступает как последовательность существования вещей и событий.

Пространство же характеризуется длительностью, протяжённостью. Время течёт равномерно и однонаправленно от прошлого к будущему через настоящее, соответственно, другими свойствами его являются необратимость и одномерность. В пространстве современная наука выделяет и такие свойства, как однородность, изотропность, кривизна, конечность / бесконечность [28, с. 186-200].

Кроме того, пространство и время обладают ещё одним свойством, имеющим первостепенное значение для данного исследования - непрерывностью. Являясь всеобщими формами существования материи, они являются непрерывными, так как постоянно сопровождают её вечное движение.

Непрерывность, бесконечная делимость движущейся материи получили отражение в понятии континуума.

Под континуумом в общефилософском плане, пользуясь термином В.И. Ленина, мы будем понимать «бесконечную непрерывность» событий и явлений, происходящих в реальном мире и последовательно сменяющих друг друга [24, с. 219].

Категория континуума отражает универсальную взаимосвязь всех физических явлений, материальных объектов и систем. В трудах классиков марксизма-ленинизма философская категория прерывности / непрерывности, составляющая сущность континуальности всех происходящих в мире процессов, разрабатывалась в качестве важнейшей категории материалистической диалектики, определяющей содержание таких категорий, как материя, движение, пространство и время.

Восприятие различных событий человеком также носит континуальный характер. Исследования нервной системы человека показали, что невозможно констатировать наличие интервала, в течение которого она бы «бездействовала», не реагировала на воздействие внешнего мира.

Континуален по своей природе и мозг человека, который в «качестве специфического органа отражения обладает способностью отражать действительность непрерывно» [2, с. 118].

Наибольший интерес для настоящего исследования представляет отражение реальной действительности художественным мышлением.

Вопрос о транспонировании реального пространственно-временного континуума в художественный в литературном произведении является актуальным для современной лингвистики. По мнению одного исследователя, «сращенность, стянутость в узел изображения и осмысления времени и пространства в искусстве и неразрывная связь этого времени с математическим временем и пространством самого произведения искусства таит ресурсы для эстетических и гносеологических выводов» [2, с. 221].

Характерной особенностью художественного пространства-времени является то, что оно представляет собой художественно-трансформированное и преображённое в зависимости от замысла автора, его мировоззрения, характера изображаемых событий, литературных традиций эпохи реальное пространство и время, наполненное эстетическим смыслом и содержанием. «Художественное пространство-время является не только и не столько воспроизведением реального мира, сколько моделированием самых различных связей и отношений» [5, с. 16].

Художественное мышление в различные эпохи по-разному рассматривало и давало ответы на вопросы, связанные с реальным пространством и временем как формами бытия. Пространственно-временной континуум имеет давнюю историю художественного осмысления, которая берёт начало из античной поэтики, основные принципы которой нашли отражение в сочинении Аристотеля «О поэтическом искусстве».

В этом произведении греческий мыслитель изложил свои взгляды на композиционное построение поэтических и драматических произведений. Одним из требований, предъявляемых к ним Аристотелем, являлось единство действия: «Фабула, служащая подражанием действию, должна быть изображением одного и притом цельного действия» [3, с. 65-66].

В качестве второго требования, предъявляемого Аристотелем к построению драмы и эпических поэм, является «единство времени», выполнение которого, правда, не столь обязательно, как «единство действия»: «Трагедия старается, насколько возможно, вместить своё действие в круг одного дня и лишь немного выйти из этих границ» [3, с. 53].

С половины ХVI века возрождается интерес к античности, и авторитет Аристотеля в эстетике начинает главенствовать. Однако, часто недостаточное понимание требований греческого учёного к композиции драматического произведения, желание писателей и драматургов подкрепить свои выводы положениями из «Поэтики» Аристотеля приводят к тому, что учение его искажается. Именно из-за неправильной трактовки «Поэтики», по мнению некоторых исследователей, возникла теория «трёх единств», основанием для которой послужило пожелание Аристотеля об ограниченности временного интервала в трагедии. Что касается «единства места», то в «Поэтике» об этом вообще ничего не говорится [32, c. 35].

Для И. Бунина типичным являлось автобиографическое повествование с малейшими временными уточнениями. Именно эти моменты достойны описания, а целые месяцы и годы, не содержащие ничего значительного, автор вправе опустить из повествования [42, с. 39].

Подлинный интерес к пространственно-временной организации литературных произведений возродился в XX веке, в результате чего она стала рассматриваться в качестве самостоятельной теоретической проблемы в литературоведении и лингвистике.

Поскольку целью данного исследования является рассмотрение пространственно-временной организации текста как средства интерпретации скрытой информации, то в качестве рабочего мы принимаем следующее определение исследуемого явления: пространственно временной континуум можно определить как такую форму бытия культуры, в которой на основе единства пространства и времени обеспечивается специфика содержания, относительная автономность и самодостаточность культуры. Эта форма содержательна, поскольку в ней происходят постоянные взаимопереходы не только пространства и времени, но и содержания культуры в свойства пространства-времени и обратно. Континуум, следовательно, является одним из вариантов конституирования целостности. Как способ бытия культуры, он самовоспроизводит себя через единство формы и содержания. Эта его особенность позволяет не проясняя конкретику и все многообразие ее проявлений раскрыть единство становления и устойчивости целостности, в рамках которой развертывается все многообразие ее свойств и отношений. Поэтому континуум оказывается как бы особым подвижным контуром, который обеспечивает связь целого и частей, внутреннего и внешнего, общего и единичного, выделяя зависимость свойств тех или иных культур от некоторых константных состояний ее бытия. Содержательность континуума как раз и связана с выделением в нем констант, в которых фиксируется тождество некоторых элементов - свойств или состояний культуры, неизменно присутствующих в культурном процессе. Константы выступают особого типа детерминантами, которые постоянно проявляются в историко-культурном процессе. Именно через них континуум обеспечивает процессы взаимоперехода от статики к динамике и наоборот, тем самым как бы ориентируя познание на изучение внутренних динамических свойств изучаемых систем.

Из этого следует вывод: эти особенности и выдвинули его в центр методологических поисков науки ХХ века, что проявилось не только в исследованиях естественных и точных наук, но и доказало свою продуктивность в проекциях идеи континуума на социально-гуманитарное знание. Поэтому пространственно-временной континуум не случайно стал одной из инноваций ХХ века: усложнение объектов науки, осознание их системного характера с необходимостью выдвинули континуальность в число приоритетных методологических принципов исследования непрерывности, связи и взаимопереходов различных фрагментов реальности. Это впервые позволило изучать природу таких объектов, границы существования которых не имеют четких очертаний, поскольку эти объекты постоянно находятся в становлении, обнаруживая свою незавершенность, пульсацию, что отличает и культуру как особый тип бытия.



3.1 Морфолого-синтаксические особенности текста представления скрытой информации в «Окаянных днях»

В данной главе будут рассмотрены морфолого-синтаксические особенности текста представления скрытой информации, прослежены грамматические связи между его составляющими компонентами и их функционирование.

В языке, помимо отражения объективной действительности, отмечается также субъективное восприятие её человеком, реализуемое в аспекте его оценочной деятельности.

Оценка как семантическое понятие подразумевает ценностный аспект значения языковых выражений, который может интерпретироваться и как субъект оценки, и как объект. Способность к оценке - одна из важнейших функций человеческого сознания, она «задана физической и психической природой человека». Окружающий мир оказывается вовлечённым в личностную сферу человека: явления и предметы оцениваются, принимаются или отвергаются.

В языковом знаке оценка, как правило, абстрактна, она актуализируется в речи в рамках коммуникативной ситуации и словесного окружения, что подтверждает мысль о том, что «семантика оценки отражает содержательную сторону языка в её динамическом состоянии, формируется в речевой коммуникации как деятельности, передавая одобрение или неодобрение, похвалу или порицание». Эта коммуникативная обусловленность функционирования оценки определяет её внутреннюю структуру, её семантику и прагматику.

Оценочное высказывание актуализирует в речи такие компоненты своей семантики, как субъект оценки (говорящий), объект оценки, предикат, выражающий ценностный признак, и основания оценки.

Эмоционально - оценочное и нейтрально - фактическое в акте речи в тексте постоянно взаимодействуют, проникают одно в другое, подкрепляют друг друга, поэтому формирование семантики оценки представляют сложный процесс, т.к. зависит не только от свойств и качеств объекта, но и от субъекта речи, человека, его стереотипов мышления и психологического статуса, его языковой индивидуальности.

Коммуникативно - прагматическая направленность оценочного высказывания предполагает взаимодействие динамики шкалы оценки с динамикой коммуникативных намерений субъекта: одобрение - похвала - восхищение (неодобрение - порицание - возмущение), а также с динамикой его эмоционального напряжения в условиях речевого воздействия: удовольствие-восторг (неудовольствие-презрение-пренебрежение-уничижение-гнев).

Функционально - семантическая значимость знаков-функций в художественном тексте Ивана Алексеевича Бунина определяется их позицией предиката в рамках оценочного высказывания, т.к. именно в этой позиции они являются средствами характеризации, выражения авторского отношения.

Особенно важен и функционально выражен в словесном творчестве И.А. Бунина круг языковых средств, представленных знаками-коннотациями в сфере лексической семантики. Выбор оценочного предиката в тексте подчиняется субъективному началу в той мере, в какой он соответствует авторской цели, и, следовательно, просматривается в предпочтении слов определённой оценочной направленности, в избирательном отношении к знаку оценки объекта говорящим.

Данный факт приобретает особую значимость при наблюдении за языком оценок творческой личности писателя, т.к. отношение последнего к отбору средств, репрезентирующих его художественную индивидуальность и особенности мировоззрения, наглядно в полной мере отражается в его художественном пространстве.

Оценочная семантика художественного текста И.А. Бунина несёт совокупную информацию о мировоззрении и мировосприятии писателя, базирующихся на фундаменте его жизненных впечатлений морально-этических, национально-культурных ценностных убеждений и ориентации; его эмоционально-психическом состоянии.

Основными языковыми средствами, способными выражать любые виды оценок, в том числе и в идиостиле И.А. Бунина, представляются лексико-семантические. Оценочный компонент включается в семантическую структуру корня слова: ужасный, т.е.вызывающий ужас, чрезвычайный, крайний в своём проявлении [15, с. 57].

В идиостиле И.А. Бунина представлена вся палитра оценочных средств. Оценки, которые вносят аффиксы, единичны: бородка, лиловатый, осинка, зеленоватый, бутылочки, лесок, подленький, гаденький [15, с. 23,27,29,31,34,36].Уменьшительно-ласкательные суффиксы являются одним из способов стилизации культурно-речевого пространства героя.

Характерным способом выражения оценки у И.А. Бунина являются индивидуально-авторские наречия и прилагательные:

Безнадёжно, чудовищно, ужасно, мерзко, невыносимо, нельзя, жалко, мутно [15, с. 36,39,43,73,32] и др., которые имеют семантическую окраску безысходности происходящего вокруг, а также указывают в некоторых случаях на внутреннее состояние автора. Каждое из прилагательных: худший, слабый, старый, безумный, бесчеловечный, злой, подавленный, ледяной, пошлейший, подленький, гаденький, сумасшедший, проклятый, грозный, тёмный, обшарпанный, серый, худший, высокопарно - площадной, страшный, бродячий, засаленный [15, с. 83, 134,155,33,34,36, 46,50,62,75,83,87, 91,109,114] передаёт признак, объективно - присущий изображаемому предмету, а наречие обычно концентрирует в своей семантике субъективное отношение автора к признаку этого предмета.

В эмоциональной двунаправленности наречие и прилагательное часто обнаруживают тенденцию к смешению - оксюморон:

Разноплеменной, печально-весёлый, сладостно - отчаянный.

Данный способ выражения оценки обусловлен авторским видением, чувствованием фактов окружающей действительности, тенденцией в творчестве - изображать «сгущенно».

Что касается синтаксического строя, использование семантического повтора актуализирует оценку также при однородных членах - повторяющихся лексемах и дополняющих, усиливающих оценку друг друга: «За народ, народ, народ, за святой девиз вперёд…» [15, с. 121]

Морфологические средства малопродуктивны в плане выражения оценок у Бунина (около 20%). Формы множественного лица, имеющие обобщённое значение, образованные от существительных, не имеющих таких форм в силу своей лексико - грамматической закреплённости, в иронических контекстах способны выражать отрицательную оценку: «У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло» [15, с. 121].

Самыми частотными синтаксическими моделями являются эмоционально - экспрессивные с усилительными частицами как, какой, которые актуализируют оценочные семы: «Как смел он крикнуть на Сахарова «трус»?» [15, с. 23]; «Как осенью в лесу, в чаще вдруг видишь: светит желтизной, выдвинулась ветка орешника». [15, с. 29]; «Как странно всё освещает осенняя заря» [15, с. 29]; «как ни прекрасна юность, всё же она убегает» [15, с. 39]; «Как нежны, выбриты бывают лица итальянских попов!» [15, с. 40] Характерными средством усиления оценок у И.А. Бунина являются однородные члены, которые образуют двукратные, троекратные повторы: «Уже спокойно, спокойно лежат пятна света на сухой земле, а в аллее чуть розоватые» [15, с. 18]; «И всё мука, мука, что ничего этого не могу выразить, нарисовать» [15, с. 22] Важной особенностью мировосприятия И.А. Бунина является контрастность - сентонимичность, которая расширяет способы передачи эмоций, психологических состояний человека: «Сумрак аллеи, почти вся земля в чёрных тенях - и полосы света» [15, с. 23]; «Хороша та дорога, где всегда грязь» [15, с. 30].

Выбранные И.А. Буниным стилистические фигуры аффективного синтаксиса отражают характерные особенности идиостиля автора: сравнение как стремление к детализации: «Стёкла горят серебряной слюдой» [15, с. 32]; «Маяковский, державшийся, в общем, довольно пристойно, с поднятым воротничком пиджака, как ходят бритые личности, живущие в скверных номерах, по утрам в нужник» [15, с. 56].

Итак, морфолого - синтаксические средства выражения являются формой создания образов в рассматриваемом нами тексте, средством выражения замысла И.А. Бунина. А индивидуально-художественный стиль писателя представляет собой систему языковых средств, возникающих в результате отбора и творческого использования грамматических явлений языка не только для выражения определенного содержания, но и для эстетического воздействия на читателя.

3.2 Анализ пространственно - временной организации текста в «Окаянных днях»

Пространственно-временной анализ призван в нашем понимании, с одной стороны, выявить ментальные основы мироощущения автора и его творчества, а с другой - показать неповторимость идиостиля художника. Он даёт возможность обнаружить, как разворачивается тот или иной мотив «во всём семантическом пространстве между низшей и высшей границами смысла, генетически заданными его «внутренней формой». Прочтение прозаического произведения с точки зрения его пространственно - временной структуры способно выявить те новые, неожиданные смыслы, которые заключаются в «прозаическом взгляде на мир, в изображении многоликой прозы жизни».

Методика исследования бунинских произведений с точки зрения их пространственно-временной организации «предполагает, прежде всего, выявление системы пространственно-временных образов-доминант, «своих» для каждого текста или их объединяющих, системы, которая «задаётся» определёнными темами, реализуется посредством повторяющихся образов и деталей, мотивов, развёртывающихся нередко в целые сюжеты, и оформляется с помощью «пространственного словаря».

В центре внимания Бунина всегда остаётся Россия, её судьба. Для создания образа России писатель использует язык пространственно-временных категорий (старое - новое, замкнутое - бесконечное и т.д.). При этом в «Окаянных днях» доминирует временной критерий: акцент делается на взаимосвязи прошлого с настоящим, повторяемость русской истории - временные характеристики оказываются ведущими, обуславливающими пространственную организацию (старое - новое).

Таким образом, в «Окаянных днях» И. Бунин прибегает к использованию номинативных предложений, позволяющих сразу же вводить читателя в обстановку действия, способствующих стремительному развитию сюжета: «Местами митинги», «Вечер», «Опять праздник», «Какой позор» [15, с. 34]. Прочтение прозаического произведения с точки зрения рассмотрения номинативных структур помогает выявить те новые, неожиданные смыслы, которые заключаются в «прозаическом взгляде на мир, в изображении многоликой прозы жизни».

3.3 Номинативное предложение как основное средство интерпретации в «Окаянных днях»

Номинативные предложения - это односоставные предложения субстантивного типа, главный член которых выступает в форме именительного падежа и совмещает в себе функцию наименования предмета, бытия. Номинативным предложениям свойственна самостоятельность функционирования. Они не прикреплены к так называемой базовой конструкции.

В формирований номинативных предложений главенствующую роль играет семантическая природа имен. Это слова, называющие явления и предметы, поддающиеся наглядному и чувственному восприятию. К таким предложениям относятся названия явлений, действий и состояний человека, которые мыслятся во временной протяженности: дождь, холод, тишина, дремота; среди таких наименований выделяются слова, прямо или опосредованно указывающие на время: лето, зима, утро, ночь; причем, в тех случаях, когда эти имена называют время неконкретно (например - время совершения действия, год), при оформлении номинативных предложений они конкретизируются. У Бунина такая конкретизация присутствует в предложениях типа: День дивный. Двенадцать тысяч. Холодный туман [15, с. 64].

Номинативные предложения обычно представлены кратко, но очень емкие и выразительные: Светлый прекрасный день. Зима восемнадцатого года [15 c. 64].

Могут быть представлены главным членом, в роли которого чаще всего употребляется имя существительное: Утро. Восемь часов [15, с. 75].

В роли главного члена предложения могут выступать количественно-именные сочетания: Три часа [15, с. 33].

У Бунина номинативное предложение обычно осложнено сравнением, невольно возникающим в его сознании: «Опять эти стекловидно-розовые, точно со дна морского, звезды в вечернем воздухе» [15, с. 88].

Распространенные номинативные предложения с согласованным определением, выраженным причастием или причастным оборотом, позволяет автору создать реальную, легко представляемую картину: Просветы в облаках над церковью, углубляющие черноту, звезды, играющие белым блеском [15, с. 67].

Бунин как признанный мастер художественного слова расширяет смысловое значение называния предметов и явлений, создает удивительные по красоте зарисовки природы.

Из разновидностей номинативных предложений в «Окаянных днях» наиболее широко представлены бытийные зарисовки. Их функция заключается в утверждении наличия, существования предмета речи (мысли): Перистые облака, порою солнце, синие клоки луж… День серый, прохладный [15, с. 77].

Бунин также констатирует время суток, которое он наблюдает, дает ему точную эмоционально-качественную характеристику: Тихий, тихий, беззвучный день.

Встречаются предложения, указывающие на время и место событий одновременно: «Утром письмо Юлия к Вере от 27 сентября. С утра серо, ветер с северо-запада, холодный, сейчас три, мы с Верой гуляли, облака, свет солнце» [15, с. 55].

Нередки предложения, в которых называется время написания и вместе с тем передается состояние автора: «Ночь. Пишу слегка хмельной».

Он доносит до современного читателя облик предметов, которые дороги его памяти: «Послал книгу Бурцеву (всем -5-6 томы «Нивы»). Заходили на мельницу, к Колонтаевке» [15, с. 66].

Бунин обращается к номинативным предложениям, представленным одним главным членом, тесно связанным по семантике с последующим, передающим и подчеркивающим переживания писателя: Вечер. И свету не смей зажигать и выходить не смей! Ах, как ужасны эти вечера! [15, с. 78]

Номинативными предложениями обозначены названия религиозных дат: «Духов день. Тяжелое путешествие в Сергиевское училище, почти всю дорогу под дождевой мглой, в разбитых промокших ботинках» [15, с. 42].

В указательных предложениях идея бытия осложняется указанием на предмет речи (мысли) при его наличии или появлении. В структурную схему входят частицы вот, вот и: Но вот тихий переулок, совсем темный, идешь… [15, с. 79]