Герменевтико-интерпретационный подход в исследовании текста

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Выпускная квалификационная (дипломная) работа

Герменевтико-интерпретационный подход в исследовании текста

Введение

Первые подходы к оформлению герменевтики мы находим в древности и, в частности, в западноевропейской традиции, где она была связана, прежде всего, с деятельностью софистов - первых греческих филологов, когда греческий полис потребовал новой интерпретации, нового истолкования древних текстов Гомера и других греческих поэтов. Произведения этих авторов были литературными памятниками, поэтому интерпретация и перевод их на новый (по отношению к софистам) греческий язык были самыми актуальными практическими задачами. В это время как раз и возникают первые подходы к созданию герменевтических программ [19, с. 7-8].

Объектами данного исследования являются скрытые смыслы, а предметом - лингвистически выраженные прецедентные и морфолого - синтаксические феномены, выражающие скрытые смыслы в произведении И.А. Бунина «Окаянные дни». Дневник, в котором автор критически оценивал социальные устройства и политические режимы конкретной эпохи, прибегая к помощи едкой иронии и яркого гротеска, является актуальным и в наши дни, остаётся неотъемлемой частью и художественной литературы, и публицистики. Именно сохранение в современной жизни негативных явлений, вызывавших возмущение у И.А. Бунина, и обусловливает актуальность данной темы. Актуальность же собственно исследования вытекает из постоянно растущего интереса к общим и специальным методам истолкования текста в герменевтике. В частности, многочисленные труды, посвящённые исследованию текста, принадлежат следующим философам и филологам: Кузнецову В.Г., Артамоновой Ю.Д., Маркову Б.В., Неретиной С.С., Исупову К.Г., Миронову О.В., Арапову А.В., Грякалову А.А., Ищенко Е.Н., Канныкину С.В., Кравец А.С. и др.

Несмотря на то, что изучением герменевтических принципов и категорий исследования текста занималось большое количество ученых, таких как Дильтей В., Шпет Г.Г. Иллирийский М., Шлейермахер Ф., Хайдеггер М., Бетти Э., Корет Э., Гадамер, степень изученности избранной нами темы является пока недостаточной. В данном исследовании, направленном на поиск скрытых смыслов и исследование пространственно - временной организации в произведении «Окаянные дни», предпринята попытка по-новому отнестись к выбору аспекта изучения этого произведения, а именно, обратиться к рассмотрению этих структур на индивидуально - авторском уровне. В связи с изложенными предварительными обоснованиями можно сказать, что целью данной дипломной работы является герменевтико-интерпретационный анализ хорошо известного бунинского текста через толкование скрытых смыслов, рассмотрение разнообразных проявлений этой категории, её функции и роли.Сформулированная цель обуславливает ряд задач:

· систематизировать научные представления о понятии герменевтико - интерпретационного анализа текста как способа выражения скрытых смыслов;

· выявить способы и средства, формирующие скрытые смыслы в тексте дневника «Окаянные дни»;

· проследить смыслообразующую функцию прецедентных структур, используемых автором;

· исследовать пространственно - временную организацию бунинского текста как средство интерпретации информации;

· рассмотреть номинативные предложения как средство представления скрытых смыслов в «Окаянных днях»

Поставленные в данной работе цели и задачи реализуются при посредстве различных методов: описательного, сравнительно-сопоставительного, хронотопического, художественного анализа текста и интерпретации. Основным же методом, на котором базируется исследование, является индуктивный метод, так как общие знания вытекают из частных примеров прецедентных структур, используемых в произведении. Достоверность исследования обусловлена тем, что выводы получены в результате непосредственной работы над художественным текстом И.А. Бунина при помощи ранее указанных методов, которые оцениваются современной наукой как перспективные и плодотворные.

Методологическую и теоретическую базу диплома составили:

1) исследования, посвящённые предпосылкам появления герменевтики и её развитию как науки В.В. Бибихина, В.В. Калиниченко, В.А. Куренного, В.И. Молчанова, Н.С. Плотникова, А.Г Чернякова; 2) исследования, посвященные анализу художественных пространства и времени: М.М. Бахтина, Д.С. Лихачёва, Е.М. Мелетинского, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпы, Ю.М. Лотмана, В. Топорова, В. Шмида, Б.М. Гаспарова, И.В. Силантьева и других.

Методика исследования предполагает выявление частотных прецедентных структур с применением герменевтико - интерпретационного анализа, применяемого при изучении «Окаянных дней» И.А. Бунина. Пращерук Н.В. отмечает, что «применительно к бунинскому тексту пространство выступает как интегрирующая категория», которая может использоваться в качестве методологического «инструмента»: «она позволяет соединять жанровый подход к произведению, анализ элементов его сюжетно-композиционного строя, предполагающий рассмотрение системы мотивов и других «составляющих» сюжета» [34, с. 18].

1. Филологическая герменевтика: общие понятия. Предмет и задачи герменевтики. Исторические типы герменевтики

герменевтический лингвистика художественный бунин

Герменевтика - искусство интерпретации, постижения смысла диалогических отношений - «сплетается» с философскими методами исследования, обогащает их и сама выводится на рациональный уровень, приобретает философский статус.

Герменевтика, гуманитарные науки и философия развиваются в едином историко-культурном контексте, зависят друг от друга. С одной стороны, исследование герменевтики невозможно без осмысления пути её исторического развития и исследования её исходных принципов, оснований, т.е. без философского осмысления её как определённого типа знания. С другой стороны, изучение философских проблем и гуманитарных наук невозможно без герменевтического проникновения в социокультурный контекст, без исторического анализа среды функционирования гуманитарной науки. Они сами становятся неотъемлемым её моментом, сами живут в истории и творят историю настолько, насколько позволяют им их творческие возможности. Они развиваются вместе с развитием общества и его культуры.

Герменевтика возникает в определённых исторических условиях, направлена на решение конкретно-научных (литературоведческих, филологических, исторических) задач истолкования отдельных произведений, исторических источников или избранных их мест психологическими методами.

Предмет и соответствующие ему задачи герменевтики представляют собой исторически изменяющиеся явления, функционально зависящие от определенных социальных реалий. В истории развития общества наблюдается длительный процесс постепенного превращения произведения (мифологического, философского, исторического, литературного, религиозного содержания) в текст. К произведениям относятся не только литературные источники, но и результаты творческой деятельности в таких видах искусства, как живопись, графика, скульптура, музыка, театр, кино, архитектура, декоративно-прикладные искусства. Произведение всегда является творением, результатом созидательного акта, обладает конкретными стилистическими особенностями. Произведение всегда относится к определенной традиции, является носителем ее культурных характеристик, по художественному отражению которых в произведении мы можем изучать эту традицию. Но еще более ярко значение произведения в социальной практике предстает в том факте, что оно создает традицию, закладывает основы для смыслового каркаса культуры.

Название «герменевтика» связано с именем античного бога Гермеса, покровителя ораторов, торговцев, путешественников и воров, посредника, передающего известия от одних к другим. При восприятии речи другого (в том числе письменно зафиксированной) может возникнуть непонимание. Для его преодоления и предлагается набор приемов. Ряд таких приемов был выработан еще в античности, и тогда же начинается осмысление этих приемов - ставится вопрос, что представляет собой имя и как оно относится к сущности вещей. Первый систематический свод правил толкования принадлежит Августину. В работе «О христианской доктрине», которую он писал более 30 лет, отвечая на важнейший для себя вопрос: как Священное Писание может войти в душу человека, - Августин предлагает определения знака - «вещь, употребленная для обозначения другого», которым семиотика пользуется до сих пор, объясняет, что такое человеческие знаки (знаки искусственные, созданные людьми как подобие знаков естественных - мокрой земли, которая вызывает мысль не только о земле, но и о дожде, является знаком дождя), дает определение понимания - «переход от смысла к значению через образ в душе» - и на основании этого предлагает классификацию смыслов Священного Писания (буквальный, аллегорический, аналогический и профетический) и способы их постижения.

Следующий этап развития герменевтики - XIV-XVI вв. Он связан, прежде всего, с именами Лоренцо Баллы и Матиуса Флация Иллирика. В это время понятие «текст» (от лат. textum - переплетение, ткань), впервые данное Юстинианом своду законов, созданному по его распоряжению, начинает применяться для обозначения не только музыкальных партитур, но и литературных произведений. Это становится возможным, потому что именно в ту эпоху текст впервые приобретает границы. По-прежнему речь - выражение общих всему человеческому роду идей, однако добрая душа более открыта и чувствительна к ним, нежели злая. Степень искажения божественных истин может быть различной, поэтому надо обращать внимание на «источник» произведения и границы данной речи. Правило «прочитай текст от начала до конца» - достижение этого времени. С ним связана и идея герменевтического круга, предполагающая, что смысл части зависит от смысла целого. По мере уточнения смысла части может проясниться и смысл целого, а его уточнение приведет к уточнению смысла этой и других частей, и таким образом совершается круговое движение от частей к целому и вновь к частям. Тогда же впервые появляется идея языка не как набора независимых друг от друга имен, а как целого - «язык как выражение души народа».

Очередной этап развития герменевтики - XVIII-XIX вв. Здесь следует назвать в первую очередь Фридриха Шлейермахера и Вильгельма Дильтея. Понятие доброго или злого «транслятора» уточняется до понятия «точка зрения». Это неологизм, введенный школой Готфрида Вильгельма Лейбница. «Точка зрения» - внешнее и внутреннее состояние зрителя в той мере, в какой оно образует для него вещи. Иммануил Кант вводит понятие «мировоззрение», за два века прижившееся и в обыденном языке. Он подразумевает под ним конструкцию мира с определенной точки зрения. Текст отождествляется с мировоззрением. Такое допущение предполагает именно расшифровку текста, т.е. идею, что ключ к тексту - не в нем самом, а «за ним». Если текст отождествляется с мировоззрением, т.е. по формулировке Ипполита Тэна, текст есть «снимок с окружающего и признак известного состояния умов», то он должен быть понят, с одной стороны, через особенности конструирования мира человеком. Рождается психологическая интерпретация и понятие автора как уникального источника именно этой, определенной конструкции мира. С другой стороны, текст может быть представлен через те реалии, которые он описывает (идея Шлимана отнестись к тексту Гомера не только как к предмету эстетического созерцания, но и как к источнику географических, исторических и других сведений - яркое выражение такого подхода). Историческая критика источников, натурализм и критический реализм - вот далеко не полный перечень подходов, базирующихся на этой идее. Понимание и порождение речи теперь - две стороны одной медали; как изящно замечал Вильгельм фон Гумбольдт, «люди понимают друг друга не потому, что взаимно проникаются знаками вещей, и не потому, что они взаимно предопределены к тому, чтобы создавать одно и то же, в точности и совершенстве понятие, а потому, что они прикасаются к одному и тому же звену в цепи своих чувственных представлений, ударяют по одной и той же клавише своего духовного инструмента, в ответ на что тогда и выступают в каждом соответствующие, но не тождественные понятия». Понимание текста как мировоззрения позволяет распространить его на всю культуру. Не только речь или письменные источники, но и картины, музыкальные произведения и т.д. начинают пониматься как видение мира человеком, как «сетка», наброшенная на мир, - т.е. как определенная знаковая система, несущая информацию. Герменевтика перестает быть просто искусством толкования; она становится универсальной герменевтикой, или органоном наук о духе. Собственно, и термин «герменевтика» появляется в это время. Есть толкование - и есть общие его правила; они-то и составляют предмет герменевтики. Однако отождествление текста с мировоззрением породило ряд серьезных проблем. Если исходить из предпосылки, что текст надо расшифровать, искать за ним автора и реконструировать реалии, отражением которых он является, то невозможно объяснить, зачем большинство людей обращается к текстам, - ведь научные интересы историка или психолога могут не руководить ими вовсе. «Текст говорит что-то важное для меня» - простая формулировка улавливает принципиальный момент: именно диалог о жизненно значимом и для автора, и для читателя, слушателя заставляет обращаться к тексту.

Герменевтика XX века ставит вопрос именно об этом жизненно значимом, о тех бытийных смыслах, которые и обуславливают «жизнь» текста, возможность и обращения к нему, и понимания его другими людьми. Тем самым герменевтика превращается в философскую дисциплину, центральной проблемой которой становится проблема понимания бытийных смыслов, а ее категории - понимание, интерпретация, герменевтический круг и другие - становятся философскими категориями. Текст представляется не сеткой смыслов, которые надо расшифровать путем обращения к внетекстовым реалиям, а моментом, фазой свершения понимания. В строгом смысле слова «текст не есть, а текст думает» (X.Г. Гадамер).

Любое произведение является в определенном смысле текстом. Но в обычном произведении всегда имеется автор или коллектив авторов, содержание облекается в форму, соответствующую определенным жанровым характеристикам. Произведение создается для определенного круга людей; например, краткие аннотации служат для ориентации пользователей литературой и фактически предназначены для создания этого круга людей. Религиозные произведения, особенно такие важные, как Библия, тоже предназначены для определенного круга лиц, который менялся с течением времени в зависимости от изменяющихся социальных и доктринальных условий соответствующих христианских конфессий. Классическое произведение всегда имеет смысл, придающий ему единство и завершенность. Реализация смысла воплощается в сюжете и композиционной структуре произведения.

Исходя из ранее изложенного материала, можно сделать вывод, что герменевтика как в XX веке, так и ранее, была направлена на решение многих проблем, касающихся вопросов, связанных с истинным пониманием текста, таких как исторические, философские, литературоведческие, психологические, методологические, гуманитарные, но наиболее важной для нас является развитие именно герменевтики как отдельной ветви филологической герменевтики. Одной из самых остро стоящих оставалась проблема интерпретирования смысла текста именно на авторском уровне, понимание текста и оценивание его с тех позиций, с которых подходил к его написанию, в нашем случае И.А. Бунин.

1.1 Герменевтические принципы и категории исследования текста

Основные принципы герменевтического анализа - понимание и интерпретация. Интерпретация (лат. interpretatio - толкование) - есть процесс раскрытия смыслов, заключенных в тексте как предмете исследования. Интерпретация - достаточно свободный творческий акт, вследствие этого герменевтическая парадигма характеризуется терпимостью к множественности результатов интерпретации. В герменевтике сложились две точки зрения относительно сущности интерпретационного процесса: согласно первой, интерпретация есть реконструкция авторских смыслов, их обнаружение в исследуемом объекте; согласно второй - интерпретация есть конструирование собственного смысла в результате развертывания имманентной логики текста, который рассматривается как относительно самостоятельная по отношению к его творцу данность. Интерпретация может быть объективированной - грамматической, направленной на выявление смыслов с позиций той или иной традиции и субъективированной - психологической, ориентированной на постижение мыслительного процесса автора текста.

Интерпретация - средство достижения понимания, которое представляет собой усвоение смысла текста. Выделяют два вида понимания: интуитивное и дискурсивное. Первый соответствует полному непосредственному схватыванию смысла, посредством дивинации - догадки. Второй предполагает достижение понимания текста как целого в результате последовательного смыслового анализа его частей, сопоставления частных и общих значений.

Герменевтический методологический стандарт характеризуется такой особенностью как утверждение дихотомии естественных наук и наук о человеке, культуре и обществе. В естественных науках или науках о природе главной процедурой, в представлении сторонников герменевтической парадигмы, является объяснение, направленное на выявление природных закономерностей, лежащих в основании того или иного явления природы. В науках о культуре, обществе и человеке такой процедурой должно быть понимание, фокусирующее внимание исследователя не на общих закономерностях, лежащих в основании социокультурных явлений, но на уникальных смыслах, вложенных в них людьми - создателями этих явлений.

Специфической особенностью герменевтического метода является его диалоговый характер. Понимание предполагает диалог автора и интерпретатора. Интерпретация неотделима от процедуры эмпатии, суть которой заключается в том, что исследователь ставит себя на место автора - создателя исследуемого объекта, вживается в объект исследования и таким образом пытается понять смыслы, заключенные в нем. Понимание текста достигается в результате проникновения в духовный мир автора и повторения акта его творчества. Таковое, с позиций герменевтики возможно лишь при условии конгениальности - соразмерности духовных потенциалов автора и интерпретатора.

Специфика и возможность применения в герменевтическом исследовании таких принципов и категорий, как:

1) учет психологических особенностей автора текста

2) принцип лучшего понимания

3) принцип сотворчества автора и герменевта

4) герменевтический круг

5) понимание

6) предпонимание

7) предрассудок

8) традиция

9) авторитет

10) горизонт понимания

Категория «понимание» в герменевтике как искусстве постижения смысла (т.е. своеобразной технике исследования текстов) характеризуется как общее понятие, относящееся к совокупности специфических приемов и методов (истолкования, комментарии, погружение в мир автора, учет исторических особенностей «жизни» текстов по мере их изданий и переизданий, грамматическая и логическая интерпретации, специальные технические толкования и пр.) исследования смыслосодержащих форм и принципов, на которые опираются такого рода исследования. Понимающие стратегии познания зависят от особенностей предмета исследования и противостоят объясняющим стратегиям, которые вбирают в себя множество конкретно-научных методов (наблюдение, эксперимент, гипотетико-дедуктивный метод, выдвижение, обоснование и проверку законоподобных высказываний и пр.) и, как правило, используются в науках о природе (естественных науках). Понимание как познавательная деятельность, направленная на постижение смысла текстов, опирается на предструктуру, определяющую цель и задачи познавательной стратегии исследователя. Предструктура понимания есть сложное, многоуровневое образование, в которое в качестве составных моментов входят предрассудки, авторитет, традиция. В Новое время (особенно в эпоху Просвещения) предрассудки стали считать пережитками, основанными на догматической вере в существование высших авторитетов, на неграмотности людей, на слепом подчинении власти и силе, на страхе перед могучими стихиями природы. Такое представление сложилось на основе обобщенной критики «мрачного» Средневековья, феодальных устоев общества того времени, тяжелого положения народных масс, засилья церковной догматики, коррумпированностью церковного аппарата. Выход из этого положения видели на путях реформирования католической церкви и просвещения широких народных масс. Просвещенный человеческий разум должен был обнажить причины предрассудков и их устранить.

Предрассудки считались ложными мнениями, пережитками и мешали достижению достоверного знания, были преградой для успешного развития науки и построения общества, в котором можно было бы обеспечить достойное существование человека. Именно в это время возникает идея господства человека над природой, подкреплявшаяся верой в силу науки. Параллельно этой идее постепенно оформляется точка зрения, что прогрессивное развитие общества совпадает с прогрессивным развитием науки и даже причинно обусловлено последним. Наука неумолимо будет способствовать тому, чтобы человек стал Властелином природы, чтобы законы человеческого разума подчинили природу. Античная идея гармонически устроенного Космоса, в котором человек был неотъемлемой частью общей системы, уходит в прошлое и заменяется идеей господства человека над природой.

Достижением современной герменевтики является открытие позитивных предрассудков и недогматического следования авторитету и традиции. Предрассудки бывают истинными (способствуют пониманию) и ложными (ведут к неправильному пониманию). Предрассудки, авторитет и традиция составляют объективные условия понимания.

Автор и авторитет - одни из центральных понятий в современных науках о духе. Архаическое сознание очень часто отождествляло автора (от лат. auctor - основатель, создатель, творец) с авторитетом (от лат. auctoritas - свойство действующего субъекта, выражающееся в особом властном положении, политическом весе, в наличии особо компетентных знаний) как общепризнанным образцом для подражания и поклонения. Автор, одновременно бывший и авторитетом, закладывал, создавал основы для традиции, пишущие же в ее рамках очень часто обезличивались. Отсюда возникла практика свободного дописывания и исправления текстов более поздними переписчиками под тем же именем, объединение под именем одного автора нескольких создателей текстов, приписывание учителю результатов деятельности всей школы, возник даже особый жанр литературы, получивший название псевдоэпиграфов. Например, в «Притчах Соломоновых» Соломону приписана лишь часть из них, однако другие указанные в тексте создатели - Агур, сын Изекеев, Лемуил, наконец, мудрые - не авторы. Возникшая в недрах греческой культуры идея игры с истиной позволяет увидеть особый мир языка, делает возможным спор, состязание и дает свободу персонального авторского вмешательства в жанр. Тем самым делается шаг к разделению автора и авторитета и нового переосмысления идеи авторства. В эпоху Возрождения книга становится текстом, т.е. некоторым замкнутым смысловым единством. Возникает идея языкового и стилевого единства текста, исходя из которой появляются зачатки грамматического и исторической критики. Именно наличие фигуры автора делает текст целостным.

В конце XVIII века возникает идея мировоззрения как некоторой сетки, через которую видится мир и строится его картина. Текст становится закрепленным в языке мировоззрением своего создателя, автора, индивидуального, неповторимого и ни к чему несводимого (что не исключает возможность его понимания). Фигура автора становится центральной в толковании текста, возникают психологически окрашенные методики. Авторитет в свою очередь начинает трактоваться как покушение на свободу мышления, как пережиток, догматическое мнение. Постижение подлинного смысла стало связываться с преодолением авторитета как разновидности предрассудков.

Реальные проблемы, возникшие в связи с понятиями предания, традиции и диалога (говорит ли нам что-то предшествующая культура, как и почему говорит, как историческое существо может понимать историю исторически), приводят к новой постановке вопроса. Исходным пунктом анализа становится уже не способ внедрения в познаваемый объект, а попытка человека понять себя в мире, с которым он связан изначально. Текст превращается в «абстракцию фазы свершения понимания», и в зависимости от трактовки возможности понимания рождаются разные интерпретации авторства.

Признание системы связей, от которой зависит смысл сказанного и которая в определенном ракурсе порождает этот смысл, позволяет вести разговор о связанных с автором исторических и психологических условиях предпонимания, уточняющих смысл, существующий в произведении как ядро, оболочкой которого и будут условия порождения текста.

В постструктурализме утверждение о принципиальной неповторимости процесса порождения текста влечет тезис о смерти автора, которой надо заплатить за рождение читателя.

Концепция о невозможности полного выражения мысли в языке последовательно ведет к выводу, что высказывания (выражение мысли в языке) всегда в дефиците по отношению к тому, что может быть высказано, языковое поле не заполнено, и, поэтому, интересно изучение того, что отличает высказывания от лакун, пустот, существующих в силу именно так понимаемого статуса высказывания. Эта точка зрения приводит к пониманию понятия «автор» как функционально определяющего смысл высказывания и, следовательно, созидательно, творчески направляющего формирование смыслового поля данной культуры. Эта стратегия вновь обращает нас к усмотрению и исследованию тесной связи авторства и авторитета.

Традиция в герменевтике трактуется как предание, т.е. передача культурных смыслов, последующим поколениям. Для архаического сознания тот, кто установил и создал нечто в мире, является автором, а его авторитетная мудрость служит примером для последующих поколений людей. Культурные смыслы и символы традиции мыслятся единой и всеми одинаково воспринимаемой основой, слова мудрых указывают единственный путь восхождения к истине. Так рождается большая и неоспоримая власть традиции.

В XII-XV вв. с появлением идеи одинакового и обязательного для всех закона (lex) начинается размывание незыблемости традиции и обычая, так как правовой закон гарантирует права личности, а не коллектива. Теперь необходимо принимать во внимание воззрение всех людей. В сфере христианской религии базирующаяся на этом тезисе протестантская школа толкования составляет не комментарии, а руководства по толкованию Священного Писания.

Так, несомненно, можно прийти к выводу, что идея противопоставления человека миру и освоения его с помощью науки приводит к постепенному размыванию границ авторитета и традиции. Все научные открытия становятся легко воспроизводимыми способами обращения с миром. В XX в. мысль гуманитарная опять возвращается к тому истоку, что осмысливать человека свободным от всяческих предпосылок и связей с миром, созерцательным и абсолютным наблюдателем мира некорректно. Происходит своего рода реабилитация устоявшейся традиции.

1.2 Личность автора текста. Система отношений автор - текст - читатель

Как известно, любой текст есть форма опосредованной коммуникации, участниками которой являются с одной стороны автор, а с другой - читатель. Адекватное восприятие, понимание читателем данного текста - залог успешной коммуникации. Поскольку, по словам В.П. Белянина, «текст - это: элемент целой системы «действительность - сознание - модель мира - язык - автор - текст - читатель - проекция» [5, с. 20], еще на начальных этапах порождения текста его создатель ориентируется на реципиента, на того, кто будет воспринимать этот текст.

Языковые единицы в контексте цельного художественного произведения приобретают эстетическую значимость. В художественной речи слово образно, оно многозначно, гиперсемантично. Каждое слово в художественном тексте имеет поэтическое наращение смысла. По словам В.А. Пищальниковой, художественный текст - это «коммуникативно направленное вербальное произведение, обладающее эстетической ценностью, выявляемой в процессе его восприятия» [33, с. 13]. Таким образом, читатель является «активным субъектом коммуникации», «которая осуществляется на основе индивидуального и социального опыта каждого из коммуникантов» [33, с. 15]. От чего же зависит, насколько адекватно авторскому замыслу понимание текста читателем? В.А. Пищальникова полагает, что «чем больше степень совпадения концептуальных систем (автора и реципиента), тем адекватнее воспринимается «авторское» содержание текста. При отсутствии какой-либо общности между концептуальными системами, интерпретация художественного текста тоже производится, однако адекватное понимание не осуществляется» [33, с. 8]. Следует отметить, что полного совпадения концептуальных систем в силу их уникальности принципиально не может быть, а потому невозможно и понимание художественного текста, абсолютно тождественное авторскому содержанию. Вероятно, поэтому В.П. Белянин назвал художественный текст «загадочной сущностью». Но именно этим и привлекает он читателя, стремлением проникнуть в эту сущность, попытаться по-своему интерпретировать текст. Какими же средствами, приемами пользуется писатель для максимально точной передачи своего замысла читателю. Несомненно, каждый писатель использует свои, индивидуальные приемы. Некоторые из наиболее характерных для творчества И.А. Бунина мы бы хотели рассмотреть на примере его дневника «Окаянные дни».

В данном тексте И.А. Бунин написал об утерянном, пропущенном, счастливом, неоценимом, о непоправимых поступках своих, глупых и даже безумных, об оскорблениях, испытанных по причине своих слабостей, своей бесхарактерности, недальновидности и неотмщенности за эти оскорбления, о том, что слишком многое прощал, не был злопамятен, да и до сих пор таков. А ведь вот-вот все, все поглотит могила! [30, с. 15].

Эта краткая исповедь приоткрывает тайну характера И.А. Бунина, подтверждает сложность противоречивой его натуры, ярко обнаружившейся в «Окаянных днях». Окаянными назвал Бунин дни революции и гражданской войны.

В «Окаянных днях» И.А. Бунин писал о русском народе в напряжённейшие годы его жизни, поэтому преобладающей становится интонация подавленности, униженности происходящим. Бунин передает читателю ощущение национальной катастрофы, не соглашается с официальной характеристикой вождя, исторических деятелей, писателей.

Обращаясь к конкретике, хочется отметить, что противоречивый авторский характер находит отражение в языковых структурах, которые так или иначе подчёркивают и доказывают нам это ещё раз. К таковым можно отнести наиболее частотно встречающиеся прецедентные языковые структуры, обросшие самой атмосферой беспощадной революции, которой буквально пропитана каждая строка…Упоминание И.А. Буниным так называемой «Архаломеевской ночи» - не что иное, как непрозрачный намёк на предстоящую бойню с «буржуями», во главе которых стоял Барбашин. Автор не просто заявляет об этом, он бросает вызов противникам практически с первых строк своего дневника. Их уничижительный образ рисуется Буниным как «несчастных гугенотов» во Франции, с разницей лишь в месте происходящих событий. А вскользь замечая, что нужно дождаться телеграммы, автор уже наводит нас невольно на мысль о распоряжении, которое стоит только получить, чтобы броситься тут же в бой. Постоянно возникающие образы Абакумова, Троцкого, Руднева, Корнилова перемежаются будто на одной картине, написанной не красками, а кровью. Брошенные Буниным в их адрес «аблакаты», «кресты», «снесённые головы» - ещё одно доказательство неприятия этих и многих других фигур, которые ещё встречаются на страницах его дневниковых записей. Они не просто обезличены, они снесены с пьедестала, который сами возвели, сброшены с него теми людьми, которые, служа им, плели за спиной заговоры, прокляты теми, кто в их глазах давно умер… «А дальше? Разойдёмся по могилам! Так больно, так обострены все чувства, так остры все мысли и воспоминания, чтобы мы ценили жизнь? [15, с. 22].

Бунин не принимает тех, кто писал о непышном пафосно, о низком возвышенно, о правде лживо. Мопассан, Кускова, Брюсов у него ничем не разграничиваются, разве что только писательским стилем. Он одинаково равнодушен и к «Жестоким рассказам», и к «Русским кошмарам», и к «Раннему утру». Во всём единый голос заговора, даже в трактуемом им Мопассане, который пошлит, даже в Н. Львовой, которая пишет изысканно, красиво «до жути, до ужаса». В авторском сознании будто возможны положительные ужасы, бесконечные чувства, о которых он заявляет, но при этом вспоминает похороны человека, к смерти которого относится как к смерти мухи.

Бегство от действительности происходит путём вживания в книги о Владимиро - Суздальском княжестве…но и здесь за лесами, болотами, мерзким климатом, вероятно, «мерзейший, дикий и вульгарно - злой народ»? [15, с. 25].

Как же в тексте конкретного произведения писатель акцентирует внимание читателя именно на этом понятии? Какими средствами он этого добивается?

Прежде всего, частотность употребления слов, так или иначе связанных с понятием ужаса или указывающих на него, чрезвычайно высока. При этом нужно отметить, что, когда автор размышляет, например, о причинах однообразных дней, он лишь упоминает о том, чем они сопровождались. Это повествование характеризуется употреблением в тексте слов разных частей речи, характеризующих состояние человека: ужасный, чёрный, бездарный и т.д.

Но мне он так мерзок, что я не хочу [15, с. 43].

Когда же повествование достигает кульминационного момента (автор близок к разрешению загадки о причинах неприязни и - соответственно - страха), синонимы к слову мерзкий присутствуют: ужасный, сумасшедший, ошеломляющий. Следует отметить, что частотность употребления таких слов намного возрастает. Так, на 1,5 страницах слова мерзкий, страшный и производные от него встречаются около 7 раз. Это слово приобретает символическое значение для писателя.

Толковый словарь Ожегова дает как одно из значений слов страшный, ужасный - «очень сильный по степени проявления». И.А. Бунин активно использует эту возможность слова, за счет чего постепенно создается общее ощущение тревоги. В этом случае указанные нами слова можно заменить синонимами «большой», «сильный».

Все приведенные нами примеры демонстрируют, что значение «сильный», «большой» писатель употребляет с отрицательной коннотацией, хотя, например, в других его произведениях (цикл «Тёмные аллеи») встречаются выражения типа «ужасно рад» или «ужасно счастлив». Имеются случаи, когда Бунин употребляет слово «ужасный» только в значении «плохой», «негативный».

Любопытно отметить, что И.А. Бунин, описывая свое состояние, сравнивает его с состоянием близких людей. При этом он употребляет высказывания, где также присутствуют слова, связанные с понятием ужаса, страха.

Мы все огорчились: каждый день будни…Ужасно [15, с. 35].

Вчера долго не мог заснуть - ужасная мысль о Юлии, о Маше, о себе - останусь один в мире [15, с. 35].

Автор выбирает выражение мыслей, сходное со своим. Во всех случаях слова «страх» и «ужас» употребляются не в их прямом значении. Здесь они придают тексту определенную долю экспрессивности, создают ощущение несвободы.

Таким образом, приведенные нами примеры демонстрируют, какими средствами И.А. Бунин добивается актуализации важного для него понятия, что, в свою очередь, способствует наиболее адекватному восприятию конкретного текста.

1.3 Интерпретация как научный метод

Интерпретация - одна из фундаментальных операций познавательной деятельности субъекта, общенаучный метод с правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержательного знания. В гуманитарном знании это широко применяемая процедура истолкования текстов, изучаемая в семантике и эпистемологии понимания. Наиболее обстоятельно интерпретация разрабатывалась как базовое понятие герменевтики, которая занимается правилами истолкования текстов, представлениями о понимании и интерпретации как фундаментальных способах человеческого бытия.

В. Дильтей, объединяя общие принципы герменевтики и

разрабатывая методологию исторического познания и наук о культуре, показал, что связь переживания и понимания, лежащая в основе наук о духе, не может в полной мере обеспечить объективности, поэтому необходимо обратиться к искусственным, спланированным приемам. Именно такое планомерное понимание «длительно запечатленных жизнеобнаружений», он называл истолкованием, или интерпретацией. Понимание части исторического процесса возможно лишь через его отнесение к целому, а универсально-исторический обзор целого предполагает понимание частей. Хайдеггер дал блестящие образцы интерпретации филологических и философских текстов Анаксимандра, Декарта, Канта и других, вместе с тем он совершил «онтологический поворот» и вывел герменевтическую интерпретацию за пределы анализа текстов. Он различил первичное безотчетное (дорефлексивное) понимание как сам способ бытия человека, тот горизонт предпонимания, от которого никогда нельзя освободиться, и вторичное понимание, возникающее на рефлексивном уровне как философская или филологическая интерпретация. Вторичная интерпретация коренится в первичном предпонимании; всякое истолкование, способствующее конечному пониманию, уже обладает предпониманием истолковываемого. Отсюда особая значимость предзнания, предмнения для интерпретации, что в полной мере осознается в дальнейшем Гадамером, утверждавшим, что «законные предрассудки», отражающие историческую традицию, формируют исходную направленность нашего восприятия, включаются в традиции и поэтому являются необходимой предпосылкой и условиями понимания, интерпретации. В целом в герменевтике, поскольку она становится философской, расширяется «поле» интерпретации, которая не сводится теперь только к методу работы с текстами, но имеет дело с фундаментальными проблемами человеческого бытия в мире. Интерпретация элементов языка, слова также изменила свою природу, поскольку язык рассматривается не как продукт субъективной деятельности сознания, но, по Хайдеггеру, как то, к чему надо «прислушиваться», как «дом бытия», через который говорит само бытие. Для Гадамера язык предстает как универсаль-ная среда, в которой отложились предмнения и предрассудки, именно здесь осуществляется понимание, и способом этого осуществления является интерпретация. Временная дистанция между текстом и интерпретатором рассматривается им не как помеха, но как преимущество позиции, из которой можно задать новые смыслы сообщениям автора текста. [38, с. 15].

Интересным оказалось, что отмечая этот момент, П. Рикёр, чьи идеи лежат в русле «онтологического поворота», предлагает такую трактовку интерпретации, которая соединяет истину и метод и реализует единство семантического, рефлексивного и экзистенциального планов интерпретации. Он полагает, что множественность и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком, а достоинством понимания, выражающего суть интерпретации, и можно говорить о текстуальной полисемии по аналогии с лексической. В любой интерпретации понимание предполагает объяснение, которое развивает понимание [38, с. 25].

Подводя итог всему вышесказанному, можно заметить, что возможность множества интерпретаций ставит проблему истины, правильности, гипотетичности интерпретации; обнаруживается, что вопрос об истине не является более вопросом о методе, но становится вопросом о проявлении бытия для понимания.

2. Феномен прецедентности текста

С конца прошлого века лингвокультурология прочно вошла в современную научную парадигму, и объективное существование этой области языкознания вопросов не вызывает. Однако инструментарий лингвокультурологии до сих пор крайне расплывчат и неопределенен. Вслед за рядом исследователей мы считаем одним из базовых для лингвокультурологии феноменов явление прецедентности.

Термин прецедентность и образованные от него производные широко применяются в современной лингвистической литературе, а появление его связано с работами Ю.Н. Караулова, который впервые упомянул понятие «прецедентный текст», подразумевая под ним текст, значимый в познавательном и эмоциональном отношении, имеющий «сверхличностный характер», т.е. хорошо известный широкому кругу лиц, обращение к которому неоднократно повторяется [27, с. 37]. К этому понятию ученый относил цитаты, имена персонажей, авторов, а также тексты невербальной природы. В дальнейшем произошло уточнение и развитие терминологии. В современной науке вслед за прецедентным текстом вводится целый ряд терминов: прецедентное высказывание, прецедентная ситуация, прецедентное имя, феномен и т.д. Нужно отметить, что термин «прецедентное имя», хотя и широко используется в современной лингвистике, не является универсальным. В качестве синонимичного термина некоторые исследователи предлагают нарицательные имена, имена - тотемы, ономастические мифологемы, мифознак, коннотоним и т.д., однако именно прецедентное имя, на наш взгляд, наиболее емко и точно выражает содержание данного понятия. Само значение слова «прецедентный» (англ. precedent - предыдущий, предшествующий) указывает на один из ключевых признаков подобного имени - его повторное воспроизведение или связанного с ним явления в данной культуре, соотнесённость с исходной, изначальной ситуацией употребления.

Д.Б. Гудков выделяет несколько уровней прецедентности: автопрецеденты, представляющие собой «отражение в сознании индивида некоторых феноменов окружающего мира, обладающих особым познавательным, эмоциональным, аксиологическим значением для данной личности», социумно-прецедентные феномены, известные любому среднему представителю того или иного социума и входящие в коллективное когнитивное пространство, национально-прецедентные феномены и универсально-прецедентные феномены, известные любому современному полноценному homo sapiens и входящие в универсальное когнитивное пространство человечества [12, с. 15]. Говоря об уровнях прецедентности, С.М. Пак отмечает, что это относительная категория, зависящая от личной когнитивной базы каждого конкретного носителя языка в рамках определенного лингво-культурного общества. Имя собственное, однозначно отсылающее к определенной прецедентной ситуации одного представителя, может быть совершенно пустым для другого [12, с. 34]. Например, в современной американской популярной культуре имена известных актеров, музыкантов, спортсменов и т.д. входят в культурный тезаурус большинства людей и не требуют специального пояснения.

Таким образом, рассмотрение работ ведущих отечественных и зарубежных специалистов позволяет сделать вывод о том, что явление прецедентности играет ключевую роль в современной лингвокультурной парадигме, будучи феноменом, представляющим собой непосредственный синтез языка и культуры.

2.1 Прецедентные структуры языка как способы выражения скрытых смыслов в «Окаянных днях»

В XX веке выделяют следующие прецедентные феномены:

- прецедентный текст

- прецедентная ситуация

- прецедентное высказывание

- прецедентное имя

Прецедентные феномены являются основными (ядерными) элементами когнитивной базы (КБ), представляющей собой совокупность знаний и представлений всех говорящих на данном языке [34, с 1]

Для определения понятия прецедентный феномен (ПФ) прекрасно подходит дефиниция Ю.Н. Караулова, которую он дал прецедентному тексту (на наш взгляд, Ю.Н. Караулов трактует термин текст слишком широко): под ПФ мы понимаем феномены, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности [12, с. 216].

Это то общее, что объединяет все прецедентные феномены, которые могут быть как вербальными (тексты в самом широком смысле этого слова), так и невербальными (произведения живописи, скульптуры, архитектуры, музыкальные творения и т.д.) [20, с. 67-83].

Прецедентный текст (ПТ) - законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли) предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; ПТ хорошо знаком любому среднему члену национально-культурного сообщества; обращение к ПТ может многократно возобновляться в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные имена. К числу прецедентных текстов принадлежат произведения художественной литературы (например, «Евгений Онегин», «Окаянные дни»), тексты песен, рекламы, политические публицистические тексты и т.д. [20, с. 84].

Прецедентная ситуация (ПС) - некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу; означающим ПС могут быть прецедентное высказывание или прецедентное имя [20, с. 86].

Прецедентное высказывание (ПВ) - репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; в когнитивную базу входит само ПВ, как таковое; ПВ неоднократно воспроизводится в речи носителей русского языка. К числу ПВ принадлежат цитаты из текстов различного характера (например, … «А дальше? Разойдёмся по могилам! Так больно, так обострены все чувства, так остры все мысли и воспоминания, чтобы мы ценили жизнь? [15, с. 23]

Прецедентным именем (ПИ) мы называем индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к прецедентным, или с прецедентной ситуацией (например, Корнилов); это своего рода сложный знак, при употреблении которого в коммуникации осуществляется апелляция не собственно к денотату, а к набору элементов: Село Степанчиково, красная гвардия.), обозначая при этом одно понятие.

Следует заметить, что в когнитивной базе хранятся не столько представления о прецедентных феноменах как таковых во всей своей полноте и диалектичности, сколько инварианты существующих и возможных представлений о тех или иных феноменах [10, с. 5]. Иначе говоря, при наличии индивидуальных вариантов восприятия культурного предмета, часто отличающихся друг от друга у двух и более произвольно взятых индивидов, существует инвариант восприятия прецедентного феномена, общий для всех членов данного культурного сообщества, включающий национально детерминированный набор признаков в минимизированном, редуцированном виде. Так, например, некто может считать Александра Блока поэтом - символистом, внесшим огромным вклад в развитие русской литературы, однако бунинские представления о нём далеки от общепринятых: «Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган (П.С.).Я ещё не читал, но предположительно рассказал её содержание Эренбургу - и оказалось очень верно. Песенка-то вообще не хитрая, а Блок человек глупый»? [15, с. 63] именно потому, что этот инвариант восприятия данного прецедентного имени (ИВПИ) существует, хранится в когнитивной базе и актуализируется в коммуникации.

За определенным прецедентным текстом также стоит инвариант его восприятия (ИВПТ). Он эксплицитно практически не выражается, но имплицитно присутствует, что проявляется, например, в принятии / неприятии сообществом экранизации или инсценировки литературного текста.

Прецедентная ситуация также имеет инвариант восприятия (ИВПС). Например, ситуация, обрисованная самим И.А. Буниным: «На стенах домов кем-то расклеены афиши, уличающие Троцкого и Ленина в связи с немцами, в том, что они немцами подкуплены?» [15, с. 65]

Соответственно, любой подкуп начинает восприниматься как модель, вариант изначальной и идеальной ситуации подкупа.

В инвариант восприятия указанной ПС входят ее дифференциальные признаки (например, подлость человека, которому доверяют, донос, награда за предательство), которые становятся универсальными для данного сообщества, а также атрибуты ПС (например, деспотизм, лоснящиеся лица, потные лбы), актуализирующие прецедентную ситуацию в коммуникации.

Таким образом, говоря о наличии в когнитивной базе инварианта восприятия того или иного культурного предмета, мы рассматриваем когнитивный аспект прецедентных феноменов. Однако при этом следует иметь в виду, что прецедентное имя и прецедентное высказывание являются лингвокогнитивными, вербальными феноменами, имеющими четко фиксированную форму, в то время как прецедентный текст и прецедентная ситуация относятся, к феноменам, собственно-когнитивного, а не лингвистического (лингво - когнитивного) плана, поскольку хранятся в сознании говорящих в виде инвариантов восприятия, не вербальных, но вербализуемых, т.е. поддающихся вербализации [20, с. 87]. Именно по этой причине в коммуникации из выделенных и рассмотренных нами феноменов реально участвуют только вербальные прецедентное имя и прецедентное высказывание, через которые актуализируются вербализуемые прецедентные феномены прецедентный текст и прецедентная ситуация, что, собственно и позволяет нам ставить вопрос о функционировании ПИ и ПВ как символовв определенных коммуникативных условиях.

Ю.Н. Караулов, выделяя четыре способа апелляции к прецедентным текстам: имя автора, название произведения, имя персонажа и цитату. Относит их к символам прецедентного текста, понимая под символом ПТ определенным образом оформленное указание на ПТ, актуализирующее у адресата соответствующий текст и связанные с ним коннотации [12, с. 55]. В.Г. Костомаров и Н.Д. Бурвикова, говоря о прецедентных высказываниях, относят их, очевидно, именно к символам прецедентного текста [17, с. 35]. Однако, как показывают последние исследования, далеко не все прецедентные высказывания имеют жесткую связь с текстом, во многих случаях эта связь отсутствует, не все прецедентные имена могут быть символами прецедентного текста. В связи с этим, а также, учитывая многообразие точек зрения на природу символа и семантическое «наполнение» этого термина и актуальность последнего для нас (в наших работах мы используем понятие «символ прецедентного феномена»), мы пришли к необходимости более точно определить, что же стоит за названным термином.