6. Шестой чертой русской литературной критики выделим причастность ее представителей к определенному редакционному кружку, нахождение внутри парадигмы определенного литературно-критического направления. Подтверждением этому тезису является многочисленность кружков и направлений в литературе и критике XIX века: «реальная» критика (В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев), «эстетическая» критика (П.В. Анненков, А.В. Дружинин, В.П. Боткин, С.С. Дудышкин), «органическая» критика (А.А Григорьев) и многие другие. Несмотря на то, что А.А. Григорьев имел собственное методологическое направление, его нахождение в середине XIX века вне каких-либо журнальных объединений воспринималось как явление странное и нетипичное, ведь критик того времени имел тенденцию, напротив, отстраняться от личностного начала и ярко выраженной частности в своих работах.

7. Для русской литературной критики была характерна непосредственная искренность суждений и оценок, выражавшаяся и в открытости восхищенных похвал, и в прямоте острого неприятия; в единстве образа жизни с пропагандируемыми идеалами, а также в откровенности признаний.

В.Г. Белинский, к примеру, не раз признавал свои минувшие ошибки и открыто говорил о своей неосведомленности в каких-либо областях гуманитарных знаний или об отдельных фактах.

Н.Г. Чернышевский в своей недвусмысленного названия статье «Об искренности в критике» следующим образом высказался о главной, по его мнению, особенности русской литературной критики: «Критика есть суждение о достоинствах и недостатках какого-нибудь литературного произведения. Ее назначение -- служить выражением мнения лучшей части публики и содействовать дальнейшему распространению его в массе. Само собою разумеется, что эта цель может быть достигаема сколько-нибудь удовлетворительным образом только при всевозможной заботе о ясности, определенности и прямоте. Что за выражение общественного мнения -- выражение обоюдное, темное? Каким образом даст критика возможность познакомиться с этим мнением, объяснить его массе, если сама будет нуждаться в пояснениях и будет оставлять место недоразумениям и вопросам: «да что же вы думаете в самом-то деле, г. критик? да в каком же смысле надобно понимать то, что вы говорите, г. критик?» Поэтому критика вообще должна, сколько возможно, избегать всяких недомолвок, оговорок, тонких и темных намеков и всех тому подобных околичностей, только мешающих прямоте и ясности дела. Русская критика не должна быть похожа на щепетильную, тонкую, уклончивую и пустую критику французских фельетонов; эта уклончивость и мелочность не во вкусе русской публики, нейдет к живым и ясным убеждениям, которых требует совершенно справедливо от критики наша публика» Чернышевский Н.Г. Об искренности в критике // Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. В 15 т. М.: Гослитиздат, 1949. Т. 2. С. 254..

Из этой устремленности в будущее, обращенности к широким народным массам, открытости суждений рождается эмоциональность, пылкость и высокая патетика высказываний русских критиков. Не только В.Г. Белинский «не знал границ ни в любви, ни в ненависти»30, но даже сдержанный «эстетик» С.С. Дудышкин нередко демонстрировал достаточно резкие высказывания о писателях и литературных произведениях. Не принял он, к примеру, предложенное Чернышевским представление о новом литературном герое в романе «Что делать?» и резко отозвался о нем в «Отечественных записках» 1855 года. Такое неприятие Дудышкиным романа Чернышевского связано с разногласиями в области философско-эстетических идей, в частности, возражение вызвало признание Чернышевским искусства как «суррогата действительности». Со стороны методологических воззрений «эстетической» критики С.С. Дудышкин не принимал идею об основной познавательной роли искусства.

Искренность, открытость и прямота критического высказывания в сочетании с неизменным вниманием к нелегкой судьбе родины и народа были одними из самых узнаваемых черт классической русской литературной критики.

8. Восьмая выделяемая нами по счету черта русской критики не всеохватна (скорее даже факультативна), но распространяется на значительную часть литературно-критических работ, поэтому заслуживает нашего внимания. Это тенденция к «экспромтности» (термин Б.Ф. Егорова) и хаотичности в построении критических трудов. Авторы зачастую признавали за собой такую особенность. Например, в характеристике А.А. Григорьевым своей статьи «О правде и искренности в искусстве» критик отмечал: «Статья явилась на свет решительно в муках раскаяния, каким-то неправильно развившимся эмбрионом, с головой, значительно разросшейся на счет туловища, и, как эмбрион, на своих ногах ходить не могла» Григорьев А.А. Литературная критика. / Сост. Б.Ф. Егоров. М.: Худ. лит-ра, 1967. С. 406..

В отдельных случаях черты «экспромтности» и бесплановости можно обнаружить в работах славянофилов, а также у Н.А. Полевого и Н.И. Надеждина.

Сам В.Г. Белинский понимал отраженную в композиции и стиле необдуманность критического произведения и откровенно признавался в этом: «Я и сам не знаю, любезные читатели, как оно будет длинно. Может быть, из него выйдет и преуморительный уродец: избушка на курьих ножках, царь с ноготок, борода с локоток, а голова с пивной котел. Что делать, не я первый, не я последний; у нас это так в моде» Белинский В. Г. Полное собрание… Т. 1. С. 40..

Однако литературно-критические труды Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского, Д.И. Писарева, В.Н. Майкова и некоторых семидесятников отмечены в композиционном плане обоснованностью, упорядоченностью и отточенностью суждений.

9. Следующая тенденция в русской литературной критике -- это образное начало критического выражения мысли. В отдельных случаях обилие художественных средств в работе критика, масштаб образного мышления конкурирует с творческим выражением самого писателя. Но особенность критического образного начала, в отличие от писательского, заключается в воплощении через образ определенных идеи и суждений по поводу произведения.

В.Г. Белинский в своей аннотации на «Евгения Онегина» удачно использует поэтические приемы для полноты изображения образа Татьяны:

«Какое противоречие между Татьяною и окружающим ее миром! Татьяна -- это редкий, прекрасный цветок, случайно выросший в расселине дикой скалы <…> Татьяна, как личность, является нам подобною не изящной греческой статуе, в которой все внутреннее так прозрачно и выпукло отразилось во внешней красоте, но подобною египетской статуе, неподвижной, тяжелой и связанной» Белинский В.Г. О классиках русской литературы / Сост. А.Н. Дубовиков. М., Ленинград: изд-во и ф-ка дет. книги Детгиза, 1948. С.188.. Поэтому шестидесятник П.А. Бибиков удачно заключал по этому поводу: «Критические, эстетические статьи Белинского имеют то характеристическое свойство, что, раскрывая нам красоту художественного произведения, они производят на душу читателя то же впечатление, или весьма близкое, какое производит само произведение <...>; чем пламеннее бьется сердце, тем художественнее является сама оценка» Цит. по: Егоров Б.Ф. О мастерстве литературной критики. Жанры. Композиция. Стиль. Л.: Сов. писатель, 1980.С. 10..

В работе «Русская литература. Избранные статьи» А. В. Луначарский высказывался по поводу творческого начала в работе критика, связывая его с социальной задачей: «Его критические статьи, его критические лекции должны превращаться в своеобразные художественные произведения, -- художественные потому, что в них также найдены методы широчайшего и глубочайшего влияния на массы» Луначарский А.В. Русская литература. Избранные статьи. Редакция и комментарии / Н.Ф. Бельчикова. М.: ГИ Худ. лит-ры., 1947. С. 38..

Все отмеченные нами тенденции классической русской критики передают ее исключительное своеобразие, а также утверждают несомненное теоретическое и историко-литературное значение в общем литературном процессе. Таким образом, у современной критики есть мощное наследие классики XIX века, к которому можно обращаться с целью формирования собственных методологических суждений, а также совершенствования своего мастерства.

1.3 Трансформация функций русской литературной критики в советское время

Русская критика первых послереволюционных лет в отличалась теоретико-методологической разнонаправленностью: здесь функционировали группировки, начиная с традиционалистских (вобравших наследие литературных течений, направлений и школ предшествующей эпохи с их философскими и эстетическими нормами), заканчивая самыми радикальными.

Такой полицентризм литературно-критического процесса обусловлен противодействием двух тенденций: естественного течения критической мысли, открытого диалога с читателем и постепенного нарастания государственного давления на критику с целью ее монологизации, придания ей пропагандистской и идеологической функций (второе пока присутствует, но не играет доминирующей роли).

Стремление власти использовать литературу как один из главных инструментов формирования политических взглядов общественности было связано с мощной культурной традицией: в первую очередь это способность литературы к построению национально значимых универсалий в сознании русских людей, обозначению всеобщей системы ценностей, созданию нравственных идеалов, а также участие в формировании национальной картины мира. Такое сильное влияние литературы на умы общественности было использовано правящими кругами в своих политических целях. После 20-х годов данная роль литературы еще усилилась, так как в результате крушения старого мира (а также перелома в области традиционных бытийных, культурных, философских, религиозных ориентиров) образовалась ситуация культурного кризиса.

Пресса 1917-1922 годов отличалась множеством высказываний литераторов и критиков относительно революции и судеб страны в стремительно меняющемся историческом процессе. В связи с этим формируется полемическое ядро полярных выступлений о принятии и отвержении нового политического строя. Претензии на единственно верное толкование текущих событий и основных явлений в литературном процессе приводили к внутрилитературной борьбе и образованию множества литературно-критических сообществ. Помимо защиты интересов определенной литературной группировки критика стремилась также обеспечить ее выживание в борьбе с другими. Например, литературные объединения «Железные цветы», «Кузница» и пр. отличались достаточно агрессивными выступлениями против других группировок.

Как отмечает Е. Добренко: «Каждое направление стремилось сформулировать свои подходы. На первом этапе это были пролеткультовцы, видевшие в критике инструмент решения своих «организационных задач». Но уже в 1923-1925 годах споры о критике велись в рамках широкой дискуссии о политике партии в области литературы, завершившейся известной Резолюцией ЦК 1925 года» Добренко Е. Вместо предисловия. Русская литературная критика: История и метадискурс // История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи / Под ред. Е. Добренко и Г. Тиханова. М. : Новое лит. обозрение, 2011. С. 11..

Благодаря принятой в 1925 году ЦКРКП(б) резолюцией «О политике партии в области художественной литературы» литературная критика советского периода обрела новые функции. Здесь были обозначены основные положения взаимодействия партии и литературы, где партия брала на себя руководство литературой в целом, высказывала свое отношение ко всем литературным группировкам. Таким образом, литературная критика получила права высшего надзорного органа и стала мощным рычагом политического руководства общественными процессами в стране. Отсюда вытекает изменение в структуре литературно-критической системы, для которой стали характерны иерархические отношения центральных и периферийных изданий. Главным образом формировали представление об историко-литературном процессе и имели большее влияние на читателя, писателя и собственно критика центральные критические издания («Кремлевская критика»). Иерархическая соподчиненность была пересмотрена только в перестроечное время, к концу 80- х годов XX века.

До 20-х годов XX века вследствие сменяющих друг друга важных исторических событий (среди которых Гражданская война, революции, победа большевиков) произошли также подвижки и в читательской сфере. Читатель, ориентировавшийся на русскую литературную классику и вкусы которого были сформированы на рубеже веков, подчинялся необходимости адаптироваться к новым условиям в социальной и литературной сферах, что непосредственно было связано с господством победившего класса. Поэтому вместо искушенного читателя к литературе начинает приобщаться ранее не связанный с ней индивид. Некоторые литераторы видели в таком типе читателя будущее формирующейся культуры (например, А. Блок в статьях «Интеллигенция и революция», «Крушение гуманизма» и проч.), но в скором времени пришло осознание иллюзорности подобных надежд.

Одна из приобретенных функций критики того времени -- внушение читателю идеи о том, что он вправе требовать от искусства произведений, доступных для его кругозора и уровня культурного восприятия, а также идеи главенства такого типа искусства над всеми остальными (воззрения ЛЕФ, Пролеткульта).

Литературная критика послеоктябрьской эпохи носит также название «социологической», это обусловлено тем, что источником ее теоретико- методологических положений была марксистская критика, основы которой заложил Г.В. Плеханов. Теоретический трактат Плеханова «Письма без адреса» стал стержнем марксистской концепции в литературном учении.

Марксистский метод с начала своего возникновения был принят в основу критической и публицистической деятельности определенного политического круга с революционно-социалистической (в том числе большевистской) направленностью в центре. После утверждения советского авторитарного строя метод был признан, канонизирован властями и литературным официозом и просуществовал в литературном процессе до 80-х годов XX века как некий эталон культурной теории.

В.Г. Плеханов осуждал всех предшествующих критиков-реалистов в том, что они создавали общественный идеал самостоятельно, исходя из собственных творческих убеждений и ориентируясь на природное состояние человека. В то время как сам Плеханов признавал обоснованный Карлом Марксом общественный идеал и его установки на достижение этого идеала. В.И. Кулешов отмечал: «Плеханов указывал на необходимость в художественном творчестве осознанной идейности. Но он признавал случаи, когда писатель может, вопреки ложным сторонам своего мировоззрения, правдиво отразить действительность. Плеханов это показал на разборе произведений Г. Успенского, Каренина.

Но просто ли в обход взглядов? В отличие от многих своих последующих толкователей, Плеханов говорил об отображении жизни вопреки некоторым «сторонам» мировоззрения и «в силу» других его сторон. Надо, чтобы художник сумел пойти против своих ошибочных взглядов. Не всякий, имеющий ошибочные взгляды, способен преодолеть их. Это случается тогда, когда художник идет за логикой жизни, познает ее глубже и отбрасывает первоначальные, хотя и дорогие для себя схемы» Кулешов В.И. Указ. соч. С. 407.

Как и многие марксисты, Плеханов внимательно рассматривал добролюбовскую идею о наличии в читательском сознании собственных идеологических кодов и его независимости от писательских мировоззренческих позиций. В случае отсутствия у читателя подобной системы кодов, на помощь правильного толкования произведения приходит критик. Для Г.В. Плеханова искусство во многом являлось результатом работы сознания автора как представителя интересов определенного класса в обществе. Писатель с этой точки зрения признается наблюдателем социальной жизни, процессу творчества которого не нужно мешать или ограничивать свободу его поэтических действий какими-либо рамками. Критик приступает к интерпретации произведения уже после окончания художником своей работы и разбирает его по-своему, без ориентации на личные мировоззренческие взгляды писателя.

Тем не менее, Плеханов был близок к концепции Чернышевского, в основе которой искусство рассматривается как просветительская и идеологическая деятельность, не нуждающаяся в истолковании заложенных в художественном тексте идей для общественности. Таким образом, произведение должно быть предельно понятным для читателя, а его первый план должно занимать выражение классовых интересов пролетариата и общего идейного сознания.

Социологическая критика приняла плехановские тезисы о связи классового сознания с искусством, проблему мировоззрения в творчестве писателя, интерпретацию произведения с точки зрения социально- политического прагматизма, теорию социальной психологии, влияющей на текущий литературный процесс.

В то же время для марксистской критики характерна такая категория как «детерминизм»: все жизненные проявления непременно обусловлены историческими причинами. Таким образом, писатель не имеет свободы в области творческой работы, как это представлял Плеханов, а наоборот, действует по необходимости, диктуемой обществом. Как следствие, формируется понимание искусства как отражения идеологии, психологии, правовых интересов господствующего класса, причем все эти аспекты проявляются в произведении вне зависимости от установок и собственных желаний художника.

Другой чертой критики марксизма была идея коллективизма, вытекающая методически из упомянутой нами выше категории детерминизма. Согласно этой идее человек сочетает в себе особенности натуры, предопределенные социально-исторической ситуацией, и функционирует в обществе исходя из ее требований, поэтому образ его жизни может характеризоваться полярными оценками: либо он соответствует установкам исторического контекста, либо нет.

Следующая категория -- релятивизм морали. В связи с тем, что революцию марксизм рассматривал как основную движущую силу переустройства общества, революционное давление нужно было оправдать путем пересмотра этических норм. По этой причине для марксизма не существовало абсолютных нравственных категорий, границы между положительным и отрицательным (добром и злом) были размыты и смещались в зависимости от конкретной ситуации.

Кроме марксистской критики и трудов Г.В. Плеханова, социологическая критика в своих теоретико-методологических положениях опиралась на работы Фридриха Ницше «По ту сторону добра и зла», «Так говорил Заратустра», «К генеалогии морали» и проч. Социологическую критику в работах Ницше прежде всего интересовали выработанные им положения, которые должны быть реализованы в художественном произведении: обязательная воспитательная функция, присутствие в сюжете положительного персонажа, героическая патетика, жертвенный поступок.

В связи с крупными изменениями в социально-политической сфере и, как следствие, крушением прежних установок в области культуры, литературная критика как институт вынуждена была выстраиваться с нуля, опираясь на новые общественные положения. Эти обстоятельства породили разные точки зрения на основную роль критика в литературном процессе: кто-то видел в нем наставника художника, т.е. критик должен был научить, как писать в сложившихся условиях; другой взгляд оставлял за критиком право быть посредником между писателем и читателем. По мнению Е. Добренко, такие дискуссии вызвали формирование нескольких «основных подходов к задачам критики» Добренко Е. Указ. соч. С. 12..

Первый такой подход -- «инструкторский, адресованный писателю» Там же. С. 12.. Он реализовывался в среде литературного пролетариата (Пролеткульт, РАПП), находя особенное применение в кружках рабочей критики. «В несколько ином, техницистско-прикладном, плане воспринимали этот подход и формалисты. Разница состояла в том, что рапповцы учили идеологически грамотному, а формалисты -- технически грамотному письму» Там же. С. 13.

Известно, что движение Пролеткульта с 1920 года теряет свою силу, во многом это связано с резкой критикой пролеткультовских руководителей в опубликованном «Правдой» письме «О пролеткультах» ЦК РКП(б). Пролеткультовское движение сменяет РАПП -- Российская ассоциация пролетарских писателей -- с резкими идеологическими подходами к теоретическим основам литературной критики.

Теория «живого человека» стала одним из первых теоретических рапповских положений и заключала в себе идею необходимости создания психологических портретов и человеческих характеров в современной литературе. Но основную свою задачу представители РАППа видели в разоблачении всех, кто выступал против либо выходил за рамки выдвигаемой ими доктрины. Таким образом, можно выделить основную функцию литературной критики со стороны РАППа -- воспитательно-организующую.

Получает распространение так называемый «вульгарно-социологический подход» к литературно-критическому процессу (термин «вульгарный социализм» возник еще в начале XX века и получил одно из первых употреблений в статье классика социологии Вильфредо Парето

«Социалистическая опасность» в 1900 году). Явление вульгарного социализма более всего получило распространение на этапе становления советского литературоведения в 20-х годах XX века «в работах В. М. Фриче («Социология искусства», 1926), В.А. Келтуялы («Историко-материалистическое изучение литературного произведения», 1926), Переверзева и его последователей (сб. «Литературоведение», 1928), а также у теоретиков Пролеткульта (В.Ф. Плетнев, Ф. И. Калинин), у критиков журналов «На литературном посту» (Л. Авербах, И. Гроссман-Рощин), «На посту» (Г. Лелевич, С. Родов), «Леф» (Б. Арватов, Н. Чужак) и др» Кожинов В. В. Вульгарный социологизм // Краткая литературная энциклопедия / Под ред. А. А. Суркова. М.: Сов. энцикл., 1962-1978. Т. 1. Стб. 1063..

Жизнь литературы и критики в соответствии с данным подходом воспринималась как поле классовой борьбы, работы художников оценивались за пределами историко-литературного контекста, писатель являлся выразителем идей своего класса, а любой эстетический разбор считался враждебным выпадом.

Литературный критик В.В. Ермилов, писатели Ю.Н. Либединский, В.М. Киршон, В. П. Ставский, Д. А. Фурманов, А. А. Фадеев были ведущими идеологами и активными деятелями РАПП.

Второй подход -- «культуртрегерский, адресованный читателю», критик здесь играл роль посредника. А. Воронский, сторонник такого подхода, в «Красной нови» (организованный Воронским первый советский толстый журнал) за 1927 год отмечал: «Наш новый читатель молод, он не имеет большой культурной подготовки. Годы войны, революции приучили его, прежде всего, действовать. Он -- активен, лишен созерцательности, он практичен, утилитарен, он меньше всего склонен к кабинетному мышлению и чувствованию». Так что если «писателю критик помогает советами, указаниями на недостатки его произведения», то «читателю растолковывает литературные произведения, внушает определенное отношение к ним» Воронский А. Писатель, книга, читатель: Художественная проза за истекший год // Красная новь. 1927. № 1. С. 229-230..

Как известно, Воронский был автором идеи «единого потока» в общем литературном процессе, которую он реализовывал через редакторскую деятельность литературных изданий. Например, в альманахе «Перевал» (одноименно с организованной Воронским в 1923 году литературной группировкой) он печатает лучших представителей литературных объединений и творческих групп с совершенно разными эстетическими принципами: «попутчики», крестьянские и пролетарские писатели и др.

Концепт единства проходит через многие теоретико-методологические воззрения Воронского. Например, распространенная проблема взаимодействия формы и содержания в произведении искусства находит свое место и в его рассуждениях: для критика эти два понятия неразделимы, должны рассматриваться в целостности всего произведения. В размышлениях Воронского о художнике Михайлове из романа Льва Толстого «Анна Каренина» мы встречаем подтверждение идеи невозможности расщепления или противопоставления техники произведения его содержанию: «Творчество художника конкретно. В конкретном форма и содержание органически слиты. Творческий акт длителен, иногда очень мучителен, но он не распадается для художника на звенья логической цепи и потому не поддается расщеплению.» Воронский А. К. Искусство видеть мир. Портреты. Статьи. М. : Сов. писатель, 1987. С.467..

В области понимания и восприятия произведения читателем А. Воронский также придерживался взгляда нечленимости текста на форму выражения и содержания: «эстетически мы воспринимаем и оцениваем художественное произведение единым и целостным, так как воспринимаем его конкретно» Там же. С. 467..

Воронский сходился с Л. Троцким во мнении о бесплодности пролетарской литературы, ее неспособности дать культурному процессу весомые, заслуживающие внимания произведения. На взгляд Воронского, изолированная культура не может существовать длительное время, а литературная классика не может выпасть из литературно-исторического контекста под влиянием доминирующего класса.

Искусство Воронский воспринимал как постижение жизни через творческое сознание, воплощающее результаты такой рецепции в художественные образы. Этот взгляд критика со всей полнотой отражен в его статье за 1923 год «Искусство как познание жизни и современность»: «Наука познает жизнь с помощью понятий, искусство -- с помощью образов, в форме живого чувственного созерцания.» Воронский А. Искусство, как познание жизни, и современность (К вопросу о наших литературных разногласиях) // Красная новь. 1923. №5. С. 350..

Третий подход именуется как «имманентный» и в плане субъекта оставляет без внимания как писателя, так и читателя. Как отмечает Е. Добренко, он «…восходил к традиции, идущей от Юлия Айхенвальда и Михаила Гершензона, и ориентировался не на внешние факторы, но на текст» Добренко Е. Указ. соч. С. 13.. Литературная критика в рамках данного подхода рассматривается как мастерство неторопливого чтения, ее задача в том, чтобы «читать медленно, так, чтобы каждый мог увидеть, потому что каждый воспринимает это видение по-своему» Гершензон М. О. Видение поэта. М.: 2-я типолитогр. МГСНХ, 1919. С. 18.. Данный подход осуждался как «субъективно-идеалистический», импрессионистский и антисоциальный. Промежуточная точка зрения сводилась к критике формалистов за игнорирование читателя, а «марксистов» -- за давление на писателя» См.: Оксенов И. Писатель и критик // Новый мир. 1927. № 3..

Очевиден тот факт, что во второй половине 20х годов XX века с утверждением кандидатуры Сталина у власти, главенствующим оказался инструкторский подход к литературной критике как самый эффективный в формировании ее политической функции.

В начале 20-х годов XX века наблюдается установка на неприятие писательской критики (О. Мандельштама, А. Блока, Е. Замятина), вследствие чего она оказывается на периферии литературного процесса. Данное явление проистекало из убеждения высших органов о писательской некомпетентности в теории и методологии литературного марксизма, и, по их заключению, писатель не мог давать правильных ориентиров в сфере политических и эстетических оценок произведения.

Значимым для критики явлением была постепенная трансформация теории литературного полицентризма (характерного для 20-х годов) в литературный монизм (30-50-е годы), который ознаменовался признанием творческого метод социалистического реализма. Таким образом, к 40-50-м годам литературная критика приобретает новые для себя функции: она становится средством идеологического и политического воздействия на читателя и на писателя, проводником позиции ведущей партии. Это обусловило возникновение нового жанра в советской критике, представляющего собой синтез политического доноса с критической статьей. В 1929 году объектами такой критики были писатели Е. Замятин, Б. Пильняк, М. Булгаков, А. Платонов, в 1946 это М. Зощенко и А. Ахматова, в 50-х годах XX века - Б. Пастернак, в середине 60-х годов XX века были Ю. Даниэль, А. Синявский, а в конце 60-х-70-х годах -- А. Солженицын.

Критика соцреализма заключала в себе две полярных тенденции:

1. Стремление к созданию идеальной модели действительности (так называемая, «теория бесконфликтности» - термин начинает фигурировать уже в 1949 году на собрании московских писателей в докладе Константина Симонова «Задачи советской драматургии и театральная критика», где он высказывался об «антипатриотической» направленности масли театральных критиков). Соцреалистический критик А.П. Эльяшевич в статье «Будни или праздники?», опубликованной в 1954 году в журнале «Звезда», высказывался:

«Нам нужна праздничная литература, не литература о «праздниках», а именно праздничная литература, подымающая человека над мелочами и случайностями...» Эльяшевич А.П. Будни или праздники? // Звезда. 1954. № 10. С. 184.

2. Готовность к постоянной конфронтации; понимание литературы в первую очередь как инструмента классовой борьбы (одной из задач критики было изобличение противников «теории бесконфликтности»).

Сосуществование и взаимодействие этих двух тенденций наблюдалось до середины 50-х годов XX века.

Подвижки во взглядах на роль критики в государстве и совокупность ее функций появляются после смерти Сталина в марте 1954 года. На Втором съезде писателей в декабре 1954 года Б. Рюриков в докладе «Об основных проблемах советской критики» указал на значительные недостатки развития теории и практики соцреалистической критики. Рюриков выступал за плюрализм мнений, благодаря которому рождается настоящая критика, и против холодного выдержанного тона работ, характерного для критики последнего времени. Также в докладе был поставлен вопрос о значении выпуска литературно-критических журналов и о художественной составляющей критических текстов. Упоминание данных проблем в литературно-критической сфере свидетельствует о зарождении демократических преобразований.

Середина 50-х годов отмечена знаковым явлением социально- политической жизни страны - хрущевской «оттепелью», настроение которой выражалось в литературной критике «Нового мира» под редакцией А.Т. Твардовского. В борьбу с «Новым миром» активно вступал журнал «Октябрь» под руководством В.А. Кочетова (издание предельно консервативное, выступающее против всех либеральных проявлений).

Критики «Нового мира» в своих интерпретациях художественных произведений стремились к независимости и предельной свободе, опираясь при этом на свои литературные вкусы, а не на устоявшиеся стереотипы и признанные широкими кругами писательские авторитеты.

А.Т. Твардовский в своей статье «По случаю юбилея» за 1965 год высказывался по поводу данного стремления: «Оценивать литературные произведения не по их заглавиям или «номинальному» содержанию, а прежде всего по их верности жизни, идейно-художественной значимости, мастерству, не взирая на лица и не смущаясь нареканиями и обидами, неизбежными в нашем деле» Твардовский А.Т. По случаю юбилея // Новый мир. 1965. № 1. С. 18.

«Новомирская» критика 60-х годов XX века представляла выдвинутые М. Щегловым положения: в области эстетической направленности это

«реальная критика», а со стороны идеологии -- разоблачающая критика культа личности Сталина, приверженность идеям Октябрьской революции, ленинизм.

Литературно-критическое противостояние «Нового мира» А.Т Твардовского и «Октября» А. Кочетова было одной из основных тенденций 60-х годов XX века.

После вынужденного ухода А.Т. Твардовского с поста редактора «Нового мира» в 1970 году, на место лидера среди литературно-критических журналов встает «Наш современник», мировоззренческие позиции которого прямо противоположны «новомирским». Демократические идеи, положения «реальной критики», наследие добролюбовских традиций и революционно- демократического направления критики 50-60-х годов XIX века сменяет философия «почвенничества», в основу которой был заложен принцип формирования национального русского самосознания через литературные образцы. Данная идея нашла отражение в литературно-критических работах М. Лобанова, Ю. Лощица, В. Кожинова, В. Чалмаева, И. Золотусского и др.

Зачастую литературная критика 70-х - начала 80-х годов XX века характеризуется исследователями как бесперспективная или «застойная». Причина в том, что ее основное направление было представлено официозом, определяющим идейное направление советской литературы без внимания к судьбам авторов. Знаковым явлением в критике данного периода была полемика вокруг прозы «сорокалетних» (термин критика В. Бондаренко), среди которых писатели А. Ким, В. Маканин, В. Курносенко, Р. Киреев, А. Курчаткин, В. Гусеви, А. Проханов и др. «Поколение сорокалетних» выражало в литературных произведениях особенное мироощущение застоя советского времени, что обосновал А. Курчаткин в своей статье «Бремя штиля» (1980) См.: Курчаткин А. Бремя штиля // Литературное обозрение. 1980. № 12. Непримиримым оппонентом «сорокалетних» выступил критик И. Дедков со своей статьей «Когда рассеялся лирический туман…», опубликованной в «Литературном обозрении» за 1981 год.

С 1986 года во всех сферах жизни, в том числе и литературной критике, начинается период «гласности», крушения основ тоталитарного социализма, возобновления идеологических проявлений «антисталинизма». «В марте 1986-го Михаил Горбачев, за год до того избранный Генеральным секретарем ЦК КПСС, поднял на партийном съезде (он окажется для правящей партии предпоследним) вопрос о расширении гласности. Задача совершить «подлинную революцию в сознании» во имя «созидания новой жизни», к которой новый генсек призвал еще через полтора года, во многом возлагалась на актуальную журнальную публицистику и литературную критику» История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи. Указ. соч. С. 533.

В 1988-1989 годах происходит снижение контроля цензуры, развитие «деленинизации» общественного сознания, утверждение плюрализма мнений и его выражение в формах литературно-критической деятельности; возврат русского зарубежья.

В 1989 году возникает такое литературное явление как «другая проза», которая впервые аналитически была осмыслена в статье Марка Липовецкого «Свободы черная работа (Об «артистической прозе» нового поколения)». Критик называл данное течение «артистической прозой», указывая на стремление писателей к языковым и эстетическим новациям. В том же году у «другой литературы» появляется ответвление, которое стало носить название постмодернизма. Исторические корни русского постмодернизма, а также проблему его периодизации рассматривали в своих статьях такие критики как М. Эпштейн, М. Липовецкий, В. Курицын.

С распадом СССР (после 1991 года) начинается этап ослабления открытых дискуссий в литературе, появляется стремление критики найти определенный предмет для своей деятельности и свой тип читателя без отстаивания его в идеологической борьбе, как это было ранее. Многими исследователями этот период времени обозначается как отправная точка для развития современной литературной критики.

Выводы по 1 главе