Северобалканская прародина индоевропейцев

С антропологической точки зрения, «не может быть, чтобы такая серьезная [ямная] миграция… прошла бесследно или почти бесследно в физическом облике людей» [http://генофонд.рф/?page_id=984]. Это очень важное замечание Л.С. Клейна. Вот реакция советского и российского антрополога А.Г. Козинцева: «Мы, палеоантропологи, не находим следов настолько масштабной ямной миграции. Да ведь и археологи, включая даже сторонников Гимбутас, о столь резкой и полной смене европейского населения не говорили» [там же].

Обратимся за разъяснениями к самой М. Гимбутас. Как археолог она вынуждена признать (со ссылкой на Анджея Кемписты [A. Kempisty, 1973, pp. 34-35]), что «по всей территории данной культуры [«шнуровой керамики»] погребальный инвентарь древнейшей фазы обнаруживает близкую связь с центральноевропейскими аналогами. Его основными характеристиками являются кубки с горизонтальным шнуровым орнаментом вокруг горловины, шаровидные амфоры с радиальным узором по плечикам, кремневые топоры, резцы, лезвия или осколки и каменный боевой топор (тип А)… Именно поэтому древнейшую фазу называют “общеевропейским горизонтом”» [13, с. 433] («ок. 3000-2600 гг. до н.э., общеевро¬пейский горизонт» [там же, с. 435]).

Что касается собственно антропологических данных, то в 10-й главе рассматриваемого труда М. Гимбутас, посвященной т.н. «волнам курганной культуры», используется материал немецкого ученого-антрополога польского происхождения Ильзы/Ильзе Швидецки об антропологическом влиянии людей степи [18]. Она, кстати, не раз обращалась к теме [I. Schwidetzky, 1967, 1973, 1976, 1978]. Прежде всего нас интересуют данные, относящиеся к инфильтрации ямников на запад, т.е. к т.н. «третьей волне», по Гимбутас, начавшейся ок. 3000 г. до н.э. [13, с. 425]. В этой связи следует обратить внимание на утверждение Швидецки, что «вообще» нельзя доказать степное/курганное антропологическое влияние на представителей культур, располагавшихся на «среднегерманской» территории, а именно шнуровой керамики, шаровидных амфор и более ранней баальбергской культуры [варианта КВК]. Что же касается результатов исследований, проведенных в Чехословакии и Польше, то первые «очень похожи» на среднегерманские, а вторые «немного меньше» [18].

С учетом вышесказанного, включая малое участие женщин в ямной «миграции», утверждать о какой-то ее генетической «массовости», мягко говоря, не приходится, однако, с другой стороны, данные генетиков необходимо как-то интерпретировать. И Л.С. Клейн, совершенно справедливо сомневаясь в массовости северной и западной миграции ямников, дает свое объяснение происходившему. При этом он условно признает установленным лишь «значительный вклад ямного населения в генофонд северного и западного населения Европы». Ученый предлагает поискать «возможности толкования генетического сходства ямной и шнуровых культур, без обязательной связи этого сходства с миграцией культуры. При контакте и некотором смешивании двух популяций выходцы из одной могут оставлять больше потомства по разным религиозным, социально-бытовым и ситуативным причинам: практики многоженства, большей мобильности, большей продолжительности жизни, социальных преимуществ (династия и властная элита). Эти преимущества окажут влияние на генофонд, но могут и не сопровождаться ни преобладанием культуры, ни распространением языка» [http://генофонд.рф/?page_id=3877]. И дальше. «На деле было, возможно, распространение потомства нескольких степных владык типа Чингисхана и их дружин, устраивавших набеги и, быть может, создававших мимолетные империи» [http://генофонд.рф/?page_id=3763]. Однако последнее суждение Л.С. Клейна скорее должно относиться к предкам тех (условно) западноевропейских народов, у которых доминирует Y-гаплогруппа R1b. Да и «генетики заметили, что с ККК [культурой колоколовидных кубков] связана Y-гаплогруппа R1b-M269», а «последние исследования Д. Райха, В. Хаака и др. говорят о том, что эта гаплогруппа маркирует миграции популяций с Востока, из степей - от ямной культуры» [генофонд.рф/?page_id=7844]. В работе I. Olalde, et al., 2017 также сообщается, что «подавляющее большинство мужчин ККК (84 %) обладали гаплогруппой R1b, которую связывают с миграцией из степей в Центральную Европу (поздний неолит/бронзовый век)» и что «везде, кроме Иберии, в геномах ККК велика доля степного вклада» [http://генофонд.рф/?page_id=26881].

О том, что речь, по Л.С. Клейну, действительно может идти только о «набегах», а не о завоевании/покорении части Европы, свидетельствует и вооружение ямников. «Ямная культура не имела мощного вооружения, а повозки ямников на массивных тяжелых колесах, запряженные волами, были не боевыми. Ямная конница - это из области отживших баек. Домашняя лошадь шла у ямников на мясо, использовались ли лошади как вьючная тягловая сила, неизвестно. В повозки лошади не запрягались, колесниц еще не было, доказательств верховой езды нет» [http://генофонд.рф/?page_id=4402].

Здесь надо оговориться. Сначала о верховой езде. О ее позднем освоении (конец эпохи бронзы) известно из работ ленинградского/питерского археолога Н.А. Боковенко [1979, 1986, 1999]. Кроме того, Боковенко [1998], а также археологи Е.В. Избицер (переехала в США) и В.А. Трифонов [1997] показали необоснованность взглядов по этому вопросу советского, украинского археолога В.Н. Даниленко [Зайберт В.Ф., Даниленко Т.А., Горбунов В.С., 1990], американского археолога Д. Энтони [D. Anthony, D. Brown, 1991; D. Anthony, 1994] и др., которые относят возникновение верховой езды к энеолитическому времени (памятники Дериевка, Тюбек, Ботай). Столь раннюю датировку не подтверждают и остеологические материалы [M. Levine, 1999; Косинцев П.А., 1999, 2002]. Что касается нашумевшей работы Д. Энтони «Конь, колесо и язык» [D. Anthony, 2005], то ее основные положения были опровергнуты Л.С. Клейном [L.S. Klejn, 2008; Клейн Л.С., 2009а]. Показательно, что верховую езду у ямников начали отрицать и на Украине. Так, в учебном пособии «Археология Украины» (курсе лекций под редакцией Л.Л. Зализняка [19]) затрагивается эта тема. В.В. Отрощенко, несмотря на свое украинофильство, отмечает, что дериевские лошади не использовались в качестве тягловой силы и тем более для верховой езды, как считают Д. Телегин и Д. Энтони [(вероятно, имеется в виду:) Д. Энтони, Д. Браун, Телегин Д.Я., 1992]. Более того, на этом «акцентируется внимание», чтобы не повторять «легенду» об энеолитических «всадниках» [19, «Середньостогівсько-хвалинська КІС»].

Теперь об условных «набегах», или «бросках», о которых писал еще известный советский и российский археолог Н.Я. Мерперт [Энеолит СССР. 1982, стр. 322-323, 329]. Говорить о набегах на Центральную Европу, в отличие от Нижнего Подунавья, каких-то - если быть конкретным - групп суворовско-новоданиловских степняков в конце V тыс. (что соответствует «первой волне», по Гимбутас) вряд ли стоит, разве что за малым исключением. В работе, посвященной культурно-историческому развитию Карпато-Поднестровья [20], советский и молдавский археолог В.А. Дергачев, сторонник М. Гимбутас, останавливается на этой теме. Его данные не подтверждают значительного присутствия степняков в Центральной Европе. Он называет лишь один могильник в Трансильвании (Деча Мурешулуй) и одно захоронение в Потисье, и сам признает ассимиляцию пришельцев, которые не оставили «сколько-нибудь заметных следов в развитии этого региона» [20, стр. 195, 200]. Примечательно, что В.А. Дергачев связывает с этими энеолитическими степняками термин «культурные изолянты». Он использует его не только для энеолитического времени, но и для эпохи бронзы. Возникновение культурных изолянтов Дергачев объясняет кратковременными глубинными экспансиями степных скотоводов, которые часто сопровождались «возникновением военной ситуации», приводившей к «дестабилизации культурно-исторической обстановки» и последующему порождению таких изолянтов [там же, стр. 217-218].

В ямное/позднеямное время лучше говорить о постепенной инфильтрации (соответствующей «третьей волне», по Гимбутас) западных ямников «Балкано-Карпатского варианта ямной культурно-исторической области» [Иванова С.В., 2014, стр. 5-20] в малопригодные для земледелия и оторванные от основного ареала степные придунайские районы, что способствовало определенной изоляции степняков и последующей ассимиляции. В статье «Культурно-исторические процессы в Северо-Западном Причерноморье» на украинском языке [21] в подразделе «Причины и характер миграций к Балкано-Карпатскому региону» С.В. Иванова, как и В.А. Дергачев, также пишет о своего рода изолянтах, а именно о «синкретичных ямных анклавах» «Балкано-Карпатского ареала». По Ивановой, «есть достаточно оснований считать, что в то время [конец IV-III тыс. до н.э.] имело место не нашествие «курганных культур» в западном направлении, а торговая колонизация, в основе которой были торговля и обмен природными ресурсами - солью и металлами (медь, серебро)». Нужно отметить, что в процессе расселения «участвовали сравнительно небольшие группы населения, в которых доминировали, судя по данным антропологии, лица мужского пола». Впоследствии они были включены «не только в экономическую, но и в социальную жизнь населения местных культур - вероятно, во многом через брачные связи. Местная керамика, иногда черты местного погребального ритуала в ямных погребениях свидетельствуют о синкретизме как одной из характерных черт Балкано-Карпатского варианта ямной культурно-исторической общности» [и этот синкретизм как минимум свидетельствует о начале культурного перерождения пришельцев, или начальной ассимиляции].

Несколько слов надо сказать и об ассимиляции ямников «Балкано-Карпатского варианта». Здесь интерес представляют прежде всего памятники, расположенные на венгерской, т.е. центральноевропейской, территории.

Разделяю точку зрения тех археологов, которые считают погребальную обрядность основной (но не единственной) в этноопределении/этнической атрибуции носителей археологической культуры.

Позволю себе один предварительный пример, потому что он связан именно с ДЯК. Так, украинский археолог Н.А. Рычков (он же М.О. Ричков), говоря об этнических особенностях и различных этнических корнях носителей ямной культуры, выделяет несколько «этникосов» на основании положения и ориентировки умерших в могилах [Рычков Н.А., 1990; Ричков М.О., 1994].

Поэтому основным показателем ассимиляции ямников следует считать замену их погребального обряда. Если приведенные немного выше данные С.В. Ивановой отображают начальный этап этого процесса в Балкано-Карпатском регионе, то уже на следующем этапе, по М. Гимбутас, в могилах ямников произошло изменение/замена положения погребенных от скорченного на спине к скорченному на боку [13, с. 425]. Добавлю, что в соответствии с погребальными обрядами носителей местных культур, т.е. произошла ассимиляция. Что касается изменения/замены керамического комплекса, то, по В.А. Сафронову, «немногие керамические комплексы в курганах древнеямной культуры на территории Венгрии трудно отличить от болеразской керамики» [12, с. 129], а в погребениях ямной культуры в районах «верхнего Попрутья и Поднестровья», по В.А. Дергачеву, найдены многочисленные сосуды культуры шаровидных амфор. На следующем этапе ямные племена Карпато-Поднестровья восприняли две ведущие «для общности шнуровой керамики» формы сосудов: «шаровидных и кубковидных форм» [20, стр. 206-207].

Резюмируя, можно утверждать, что немногочисленные центральноевропейские ямники за время пребывания в регионе до своей ассимиляции не оказали (и не могли оказать) заметного археологического, т.е. культурного, влияния на будущих носителей/носителей КШК, вопреки громким заявлениям генетиков. Примечательно, что один из наиболее известных сторонников степной/курганной гипотезы, Дж. Мэллори, подтверждает факт преемственности между культурой воронковидных кубков «по меньшей мере в некоторых регионах/областях» («например, в Нидерландах») и «горизонтом шнуровой керамики» [10, «Corded Ware culture», pp. 127-128].

Интересны в этой связи и отдельные «утверждения, содержащиеся в тезисах [некоторых] докладчиков» междисциплинарной конференции по индоевропейской проблеме, проходившей в Йене 11-13 октября 2015 г. [http://генофонд.рф/?page_id=6727].

Так, Элке Кайзер (Elke Kaiser) [Institut fьr Prдhistorische Archдologie, Freie Universitдt Berlin, Berlin], которая специально изучала бронзовый век степной зоны, установила, что археологически нельзя проследить миграцию ямной культуры в Центральную Европу и что последняя занимала только степную нишу, а ее связи с соседними культурами были ограничены.

Джоанна Николс (Johanna Nichols) [Department of Slavic Languages and Literatures, University of Berkeley, Berkeley] отметила, что с лингвистической точки зрения невозможно, чтобы индоевропейские языки распространялись непосредственно из степей.

Но хотелось бы обратить особое внимание на точку зрения Дэвида Энтони (David W. Anthony) [Hartwick College, New York]. «Последовательность миграций из русско-украинских степей по направлению совпадала с распространением ветвей индоевропейских языков. Поскольку археологическая культура шнуровой керамики так значительно отличается от ямной, но генетики говорят нам, что «шнуровики» - это те же самые люди, что и носители ямной культуры [?] (ну или их дети и внуки), то значит, пересекая Карпаты, на этом трудном пути люди практически полностью сменили археологическую культуру». С учетом совершенно справедливого утверждения Л.С. Клейна, что «преемственность нам нужно устанавливать именно между культурами» [http://генофонд.рф/?page_id=984], зафиксируем фактическое признание апологетом курганной гипотезы/теории ассимиляции ямников в Центральной Европе!

При этом совершенно беззубой попыткой реабилитации степной гипотезы можно назвать статью археолога К. Кристиансена и известных генетиков Э. Виллерслева и М. Аллентофта (см. выше) [K. Kristiansen, M. Allentoft, et al. & E. Willerslev, 2017: 334-347], посвященную «роли степной ямной миграции в формировании культуры шнуровой керамики в Европе» [http://генофонд.рф/?page_id=25388]. Л.С. Клейн опроверг «слабоватые» аргументы авторов. Доводом Клейна, на который надо обратить внимание, стали основания, необходимые «для массовой миграции» - «стихийные бедствия на исходной родине, лучшие условия жизни в облюбованной новой местности, давление агрессивных соседей или собственной перенаселенности» [там же]. Они не прослеживаются у западных ямников. Правда, Д. Энтони предполагает, что людей через степи могли погнать, например, «хронические болезни или эпидемия» [D. Anthony et al., 2016], но тогда поднялось бы все население, а не одни только мужчины, как у Кристиансена и соавторов. Что касается тезиса о вырубке шнуровиками лесов якобы только под пастбища, то с этим лучше обратиться к В.С. Титову: «С распространением ряда культур шнуровой керамики, особенно в Северной Европе, связаны значительные расчистки лесов… <…> С появлением культур шнуровой керамики закончился период лесного земледелия в ряде регионов Европы. Обширные открытые пространства содействовали развитию оседлого земледелия с постоянными полями» [15, с. 92].

Значительно интереснее очередная работа большого коллектива генетиков из команды Д. Райха (включая В. Хаака) «Геномическая история Юго-Восточной Европы» [Iain Mathieson, et al., 2017], к которой ниже мы будем возвращаться [22]. А здесь обратим внимание на следующее положение. Согласно степной гипотезе, носители анатолийской ветви индоевропейских языков мигрировали из причерноморских степей через Балканы в Малую Азию/Анатолию. В таком случае степной генетический компонент «должен быть найден в большом количестве на Балканах и в Анатолии. Но данные не подтверждают этот сценарий, пишут авторы. Хотя они нашли степной компонент на Балканах в образцах медного и бронзового века, его там слишком мало [выделено мной]. Более того, в то время как анатолийцы бронзового века несут компонент кавказских охотников-собирателей и иранского неолита, у них нет ни компонента EGH, характерного для степных популяций, ни компонента WHG, характерного для неолита Юго-Восточной Европы. Это не подтверждает миграцию из степей в Анатолию» [http://генофонд.рф/?page_id=26987]. Выходит, и у генетиков из команды Д. Райха возникли серьезные сомнения в справедливости степной гипотезы, что надо только приветствовать. Однако, с другой стороны, «анатолийцы бронзового века» могли быть хаттами, пришедшими с Кавказа. В комментариях к статье говорится об этом, как и в комментариях к более поздней статье P. de Barros Damgaard et al., 2018 на подобную тему, где, помимо прочего, Л.С. Клейн предлагает подождать получения нужных данных, т.к. «желательно иметь ДНК [именно] хеттов», чтобы «сопоставить с ДНК баденцев», а сложность связана с обрядом кремации у хеттов [http://генофонд.рф/?page_id=29936].

Что касается т.н. «дискуссии» «по миграции ямной культуры» от марта 2018 г. [http://генофонд.рф/?page_id=29734], то она просто ни о чем, кроме разве что совета испанского исследователя Карлоса Килеса ожидать появления новых работ…

Собственно, на этом тему степной/курганной гипотезы можно было бы и закончить, однако обратимся к более ранней [2004] статье известного украинского археолога, уже не раз упоминавшейся С.В. Ивановой, о ямной культурно-исторической области [23]. Из нее можно узнать, например, об отсутствии тождества и единства «материальной культуры, как и этносоциального развития, в ареале ямной КИО» или об отсутствии массовых миграций носителей ямной культуры, в частности, «с востока на запад». Приведенные в статье данные заставляют усомниться в том, что ДЯК могла быть праиндоевропейской. Особо стоит отметить «резюмирующую» цитату С.В. Ивановой, убийственную, по-моему, для степной гипотезы: «Таким образом, рассмотрение памятников ямной КИО… позволило нам прийти к выводу об отсутствии в историческом аспекте такого явления, как ямная культура (область, общность)».

Но чтобы окончательно закрыть здесь «степную» тему, придется еще раз обратиться к некоторым лингвистическим данным Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванова по реконструированной праиндоевропейской лексике.

Так, Гамкрелидзе и Иванов говорят о важности для праиндоевропейцев, наряду с ингумацией, обряда кремации [7, стр. 826-831]. В «Старой Европе» он зафиксирован уже в неолитической старчевской культуре [Добровольская М.В. КСИА. 2010, вып. 224], а «во Власаце [культура Лепенски Вир] были… обнаружены кремированные кости» предшествующего, мезолитического времени [13, с. 311]. В степь кремация проникает, надо полагать, под балканским влиянием и изредка встречается, например, в поздненеолитическом Мариупольском могильнике [Авдусин Д.А., 1989, с. 66], но впоследствии исчезает. И лишь к концу бытования ДЯК кремация в какой-то степени возрождается, причем «как исключение» [Кузин-Лосев В.И., 2000], хотя в той же ДЯК для очистительного обряда дно могил иногда посыпали углем/золой или «в некоторых могилах с этой же целью сжигали небольшой костер» [Шрамко Б.А., 1962]. Но сказанное, разумеется, не относится к «Балкано-Карпатскому варианту ямной культурно-исторической области» [Иванова С.В., 2014] (см. немного выше). Кремация не была редкостью для данного «варианта», она являлась проявлением одной из традиций местных субстратных и соседних культур [в которых он впоследствии и растворился].

Праиндоевропейская лексика, по Гамкрелидзе и Иванову, говорит об укрепленных поселениях [7, стр. 743-746]. Даже если не учитывать акрополь в Сескло или «земляные валы с деревянным палисадом… культуры Каранова I» [Мерперт Н.Я., 1972] конца VII - начала VI тыс., то поселения стали укреплять в «Старой Европе» уже к концу VI тыс., а именно в КЛЛК, но еще довольно редко [R. Krause, 1998], и несколько позже в культуре Винча и производных [M. Garasanin, 1979, str. 71-72]. В степных же, т.е. соотносимых с курганной/степной гипотезой, культурах единичные укрепления появились очень поздно - на несколько тыс. лет позже, чем в «Старой Европе», в самой ДЯК на ее заключительном этапе [Лагодовська О.Ф., Шапошникова О.Г., Макаревич М.Л., 1962].

Необходимо уточнить, что укрепленные поселения более ранней энеолитической культуры Чернавода I Западного/Северо-Западного Причерноморья не имеют отношения к степным «протокурганным» культурам. Это следует из работы известного румынского археолога Думитру Берчу (Dumitru Berciu) по древней истории Румынии [24], который и выделил эту культуру. Он утверждает, что носители культуры Чернавода I пришли «на румынскую территорию» («более древней культуры гумельница») не из степи, а «с юга и из [?] Анатолии», потому что «керамика, металлические орудия, образ жизни народа и даже его антропологический тип, - все указывает на эгейско-анатолийский характер этой культуры, сохранившей некоторые неолитические элементы», при этом «мертвых хоронили в скрюченной позе» (т.е. скорченно на боку) [24, «Культура чернавода»]. А немногочисленные группы степняков-кочевников, которые «время от времени приходили» «на румынскую территорию», «местное население ассимилировало» [24, «Переход к бронзовому веку»]. Эти данные Д. Берчу представляют определенную важность, т.к. набеги степняков можно сопоставить с «первой и второй волнами», по Гимбутас. Укрепления культуры Чернавода I (валы и рвы [24, «Культура чернавода»]) появились, по всей вероятности, под непосредственным влиянием предшествующей культуры Гумельница, имевшей аналогичные укрепления [Мерперт Н.Я., 1972]. Примечательно, что и «столовая [чернаводская] посуда продолжает традицию предшествующей гумельницкой культуры» [http://генофонд.рф/?page_id=9513].

Укрепленные энеолитические поселения Западного Кавказа также не имеют отношения к степным протокурганным культурам. Они относятся к домайкопской культуре накольчатой жемчужной керамики, а точнее, к раннему этапу мешоковской культуры (см. ниже) [Козинцев А.Г., 2017, стр. 62-75; http://генофонд.рф/?page_id=9760; Нехаев А.А., 1983, стр. 16-32].

Заканчивая «степную» тему, утверждаю, что всего вышеприведенного более чем достаточно для того, чтобы забыть степную/курганную гипотезу.

Понятно, что здесь столь серьезное внимание этой несостоятельной гипотезе было уделено только по причине громких заявлений генетиков. Поэтому другие гипотезы рассмотрим вкратце, подробнее останавливаясь на тех положениях, которые в той или иной степени не были учтены исследователями.

Чтобы не возвращаться ниже к данным Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванова по праиндоевропейской лексике, надо добавить о реконструкции праиндоевропейских социальных терминов следующее.

Теорию трёх функций Ж. Дюмезиля использовали в своих концепциях происхождения индоевропейцев как сами Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванов, так и В.А. Сафронов. Российский историк и археолог А.П. Медведев утверждает в статье, посвященной столетию автора теории, что «в памятниках позднего неолита-энеолита тех эпох, к которым относят состояние гипотетической индоевропейской общности, не удалось обнаружить признаков столь развитой социальной стратификации» и что «перенос более поздних историко-культурных реалий на "доисторию" - явление, хорошо известное в индоевропеистике» [1997, стр. 99-113]. Фактически о том же пишет и выдающийся советский и российский филолог О.Н. Трубачев (сторонник, кстати, балканской гипотезы), в частности, в рецензии на монографию В.А. Сафронова «Индоевропейские прародины» [12, стр. 394-397].

И еще. Гамкрелидзе/Иванов [7, Глава седьмая] и Гимбутас [13, Глава X] говорят о якобы установлении вполне развитых патриархальных отношений, включая семейную систему, уже в праиндоевропейский период. Однако они сами себе противоречат. Первые в связи с бытованием социального института/обычая авункулата (от латинского avunculus - дядя по матери) у древних индоевропейских народов, а также ввиду «преобразования древней системы брачно-родственных отношений и нарушения патрилокальности в отдельных исторических традициях» [7, стр. 772-775], вторая - в связи с остатками «древнеевропейских матрилинейных структур в бронзовом веке и в историческую эру» [13, стр. 379-384]. Действительно, «наличие авункулата у древних греков (по Диодору) и у германцев (по Тациту) служит, по словам Ф. Энгельса, бесспорным доказательством существования в прошлом у этих народов матриархата» [СИЭ, «Авункулат»]. Примечательно, что в «первой краткой редакции Русской правды (ХI в.)» «можно видеть следы авункулата» [Этнография восточных славян. 1987, с. 31]. Есть немало примеров матрилатеральных пережитков, и в частности в русской истории, но их рассмотрение выходит за рамки настоящей работы.

Теперь перейдем к критике анатолийской гипотезы. Сначала надо отметить, что ее автор, видный британский археолог Колин Ренфрю, пересмотрел свою теорию [Colin Renfrew, 1999, 2003], в результате чего обновленный вариант анатолийской гипотезы в значительной степени приблизился к балканской! При этом не может не радовать, что «протоиндоевропейскими» по языку Ренфрю признает культуры Старчево-Кереш-Криш и КЛЛК. Вместе с тем, по Ренфрю, анатолийская (хетто-лувийская) ветвь «препротоиндоевропейского» осталась и развивалась в Анатолии. Однако если мы обратимся к карте «Древняя гидронимия Европы», составленной по данным Г. Краэ [Седов В.В., 1979, с. 20, рис. 2] [Hans Krahe, 1954, 1960, 1962, 1964], то обнаружим на греческой территории анатолийские гидронимы, что не соответствует не только анатолийской, но и переднеазиатской гипотезе Гамкрелидзе - Иванова.

Не согласуются с анатолийской гипотезой и антропологические данные по Чатал-Гуюку, крупнейшему неолитическому поселению, соотносимому Ренфрю с индоевропейской прародиной и «препротоиндоевропейцами». «По предварительным отчетам», 54,2 % его населения принадлежало «длинноголовым евроафриканцам», 22,9 % - брахицефалам и 16,9 - «длинноголовым протосредиземноморцам». При этом «у наиболее многочисленной группы прослеживается сходство с верхнепалеолитическим типом из Комб-Капелль (Южная Франция), который характеризуется как средиземноморский вариант кроманьонца. Вслед за Меллартом [производившим раскопки] следует подчеркнуть, что основная часть населения по-прежнему мало отличалась по типу от своих верхнепалеолитических предков» [13, с. 19]. Кроме того, В.С. Титов в статье на тему «неолитической революции», в которой он приводит и антропологические данные [25], совершенно справедливо отмечает, что «именно евроафриканский антропологический тип… широко представлен в древней Анатолии». Значит, антропологически анатолийские переселенцы не могли быть непосредственными предками старчевских земледельцев и скотоводов - носителей преимущественно грацильного средиземноморского, без явных признаков «евроафриканской» примеси, типа [13, с. 35], - и анатолийская гипотеза поэтому несостоятельна в смысле массовой/широкой миграции.

Но т.к. инфильтрация все же была, причем в несколько импульсов/волн (минимум две, согласно генетическим данным [22]), дальнейшее могло происходить/происходило следующим образом. Представители первой малой/меньшей волны докерамического неолита, связанной с Левантом, осели в Пелопоннесе. Переселенцы следующей большей - генетически неродственной предыдущей - анатолийской неолитической волны осели в Центральных и Южных Балканах. Немногочисленное и дисперсное мезолитическое население Центральных и Южных Балкан было постепенно ассимилировано малоазиатскими/анатолийскими неиндоевропейскими (см. чуть ниже) пришельцами. Грацилизация непосредственных потомков переселенцев, а также перешедших к земледелию автохтонов происходила уже на Балканах. Позже какая-то часть носителей фессалийской культуры Пресескло вместе с ассимилированными ими мезолитическими жителями адриатического побережья направилась в северо-западном направлении и приняла участие в создании культуры кардиальной керамики, или импрессо. Именно в Центральных и Южных Балканах [25], а также, судя по всему, и на пути в Западное Средиземноморье потомки анатолийских неиндоевропейских пришельцев со временем «подрастеряли» привнесенные евроафриканские особенности.

Примечательно, что потомки носителей культуры кардиальной керамики, в том числе лигуры и иберы, - неиндоевропейцы и что, как упоминалось выше, доля генома «пришедших с Ближнего Востока первых европейских земледельцев» у современных жителей островов Западносредиземноморского региона доходит до 90 %. При этом надо обратить внимание на сохранившиеся в Фессалии и на восточном адриатическом побережье неиндоевропейские гидронимы [«Древняя гидронимия Европы»], а также на неиндоевропейский субстрат в греческом языке. Поэтому можно утверждать, что из Малой Азии в Центральные Балканы и далее в Южные, т.к. Северные Балканы/Южное Подунавье было занято аборигенами (см. ниже), переселялись, а точнее, инфильтровались именно неиндоевропейцы.

При критике переднеазиатской гипотезы нужно использовать данные выдающегося ученого Игоря Михайловича Дьяконова, крупнейшего специалиста по древней истории Передней Азии, а именно его статью «О прародине носителей индоевропейских диалектов» I и II, опубликованную в № 3 и 4 ВДИ [1982]. Но лучше обратиться к книге (сборнику статей из журнала ВДИ) «Древние цивилизации от Египта до Китая» [26], ибо тогда можно будет проследить полемику И.М. (упомянутая статья на стр. 449-490) с Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Ивановым - авторами переднеазиатской гипотезы/теории, - т.к. в сборнике напечатаны и две их статьи на тему индоевропейской прародины. Первая уже была отмечена [8], в сборнике она размещена на стр. 591-614. Вторая - «К проблеме прародины носителей родственных диалектов и методам ее установления» [ВДИ. 1984, № 2] - напечатана на стр. 637-652.

Ныне сторонников переднеазиатской гипотезы, несмотря на отдельные попытки реанимировать интерес к ней [генофонд.рф/?page_id=31137], осталось немного, поэтому мне здесь, пожалуй, стоит ограничиться лишь доказательством переселения пракартвелов в Центральное Закавказье с Северного Кавказа в середине - второй половине III тыс. А это противоречит одной из важнейших лингвистических основ теории/гипотезы Гамкрелидзе и Иванова - языковым и культурным контактам «между индоевропейским, с одной стороны, и семитским, шумерским, южнокавказским [картвельским] и другими древневосточными языками, с другой» на территории «к югу от Закавказья до Верхней Месопотамии» [26, с. 611], и в частности «определенному ареальному единству - союзу» картвельского и индоевропейского языков [7, с. 871].

Судя по всему, картвельское переселение представляло собой длительную инфильтрацию. Оно началось на позднем этапе куро-аракской культуры, но в основном происходило на раннем этапе триалетской культуры. Этот этап, по О.М. Джапаридзе, делится на две следующие одна за другой фазы («подгруппы»): «старшая» «подгруппа» «ранних курганов» (I фаза) и «курганы следующей группы, характеризующие так называемую беденскую культуру» (II фаза). Если быть более точным, то, по-моему, переселение закончилось в начале II фазы. Об этом говорит само формирование бедени-алазанской культуры (II фаза раннетриалетской культуры).

Археологические данные, свидетельствующие о переселении, - признаки майкопской/позднемайкопской культуры на территории Восточной Грузии: (I фаза раннего этапа триалетской культуры) бревенчатые перекрытия могил; срубы в могилах; безъямные курганы; галечные выкладки дна могил (встречаются в Кахетии); плоские кинжалы; подвески из клыков и зубов животных; долота в могилах; турлучные жилища (встречаются в Кахетии); (II фаза) «жемчужный» орнамент керамики (встречается в Кахетии); повозки в могилах. Отмечу, что материал почерпнут из тома «Ранняя и средняя бронза Кавказа» [27].

Мало того, советский и грузинский археолог О.М. Джапаридзе даже был вынужден зафиксировать, что «в целом в погребальном инвентаре [I фаза раннего этапа ТК] чувствуется северное влияние» [27, c. 77]. Известный советский и российский археолог Р.М. Мунчаев ближе к истине. По Мунчаеву, «эти черты [кахетинские безъямные курганы и галечные выкладки дна могил] характерны и для курганов позднего этапа майкопской культуры» [там же, с. 35]. Исследователь обращает внимание на связь между керамикой поздней группы «Иоро-Алазанского бассейна и Северо-Восточного Кавказа, прежде всего Чечено-Ингушетии», которая «проявляется не только в почти одинаковых формах посуды и мотивах орнамента, но и в наличии в тех и других комплексах близких по форме глиняных крышек сосудов, моделей колес и очагов, а также в использовании иногда при формовке сосудов тканевой основы» [там же, с. 51]. Следует уточнить, что эти данные относятся к завершающему этапу куро-аракской культуры.

К сожалению, если не считать прозрачных намеков Р.М. Мунчаева, никто из известных ученых, кроме И.М. Дьяконова, напрямую не затрагивает тему переселения пракартвелов в Закавказье с севера. Здесь надо остановиться несколько подробнее.

И.М. Дьяконов не видит (вопреки Сафронову) картвельскую прародину в Закавказье. На 464-й и 484-й стр. [26, «О прародине носителей индоевропейских диалектов»] он не возражает в принципе и даже «готов видеть прапраиндоевропейско-картвельскую общность в центральной Малой Азии времени Чатал-Хююка», но делает сноску 12, где оговаривается «однако необязательно» и приводит лингвистическое объяснение. А до этого на с. 465 И.М. совершенно справедливо фиксирует отсутствие на территории Малой Азии «не только картвельской ономастики, но и картвельской топо- и гидронимии: если носители пракартвельского языка двигались из Малой Азии, то они не оставили никаких лингвистических следов». Не менее важно и отсутствие «археологически убедительных звеньев, которые могли бы связать Чатал-Хююк с высокой культурой Кахетии III тыс. до н.э., уже почти несомненно пракартвельской». Поясню. И.М. Дьяконов имеет в виду действительно пракартвельскую/картвельскую бедени-алазанскую культуру конца III тыс. (без калибровки), которая, как отмечалось немного выше, представляет собой 2-ю фазу раннего этапа триалетской культуры. Еще дважды на стр. 466 и 480 И.М. упоминает о появлении пракартвелов на территории Закавказья/Кахетии лишь в III тыс. (т.е. не раньше!).

На 464-й с. И.М. Дьяконов дает понять, что не знает, где точно была картвельская прародина, однако на 466-й предполагает (с лингвистическим пояснением), что пракартвело-праиндоевропейская общность могла находиться «в Юго-Восточной Европе» в IV тыс. Поэтому И.М., обращаясь к археологам, задается вопросом: «Нет ли у культуры Кахетии III тыс. до н.э. связей с современной ей культурой Майкопа по северную сторону Большого Кавказа?» И приведенные немного выше данные о переселении являются посильным ответом на этот вопрос.

При этом никогда И.М. Дьяконов не признавал куро-аракскую культуру как картвельскую/пракартвельскую (вопреки Сафронову) и всегда обоснованно считал ее хуррито-урартской. Так, еще в 1968 году в работе «Предыстория армянского народа» И.М. отмечал, что «вопрос о том, какие именно археологические культуры (или их подразделения) связаны непосредственно с племенами - носителями протогрузинского языка, остается неясным» [Глава I, 1.]. А в рассматриваемой статье И.М. Дьяконов упоминает куро-аракскую культуру на 475-й с. именно в связи с хуррито-урартами (о картвелах, разумеется, ни слова) и еще пару раз, также говоря о хуррито-урартах региона, подразумевает ее, но не называет. Идентифицируют хуррито-урартов с куро-аракской культурой и другие ученые, в частности известные археологи Чарльз Берни и супруги Мэрилин и Джорджио Буччеллати [C. Burney, 1997; M. Kelly-Buccellati, 2004; G. Buccellati & M. Kelly-Buccellati, 2007].

Результаты исследования американских и грузинских генетиков [A. Yardumian et al., 2017; http://генофонд.рф/?page_id=29057] среди прочего показали генетическое сходство грузин (картвелов) с северокавказскими народами: северными осетинами и кабардинцами «по мтДНК», абхазами (Северо-Западный Кавказ) и черкесами «по Y-хромосоме».

Таким образом, вышеприведенные данные подрывают основы теории/гипотезы Гамкрелидзе - Иванова, в том числе с учетом позднейших [2013] «уточнений», да и анатолийской тоже [11, 4.2.].

Ввиду того, что у нас в стране еще остаются сторонники гипотезы/концепции четырех индоевропейских прародин В.А. Сафронова, придется остановиться и на ней.

Критику гипотезы Сафронова можно начать с того, что он, правильно обозначив место (работал там) индоевропейско-картвельских связей (см. немного выше) - Северный Кавказ/предгорная зона Центрального Предкавказья [12, с. 264], локализовал в Закавказье «общекартвельскую прародину», ссылаясь среди прочих на И.М. Дьяконова [там же, с. 260], хотя это неправда. Более того, Сафронов приписывает И.М. и «пракартвельскую атрибуцию куро-аракской культуры» [там же], что тоже неправда. Однако, с другой стороны, он довольно справедливо описывает вероятную «северную границу пракартвельской общности» где-то по «южной кромке предгорной зоны Центрального Предкавказья» [12, с. 263]. Но время для индоевропейско-картвельских контактов Сафронов указывает очень позднее (вместе с тем у него даты не калиброваны). Так, «носители культуры шаровидных амфор [они же носители «древнеевропейского диалекта»]… дошли до Кавказа уже к 23 в.» [там же, стр. 264-265]. Помимо прочего, указанное время лишь относительно подходит для контактов даже на древнеевропейском уровне, не говоря уж о праиндоевропейском. Сафронов, правда, считает нереальными «контакты праиндоевропейского и общекартвельского языков» [там же, с. 259], однако Гамкрелидзе и Иванов утверждают о картвело-индоевропейских связях на обоих уровнях [7, стр. 870-871, 877, 879-880], и с ними фактически соглашается Г.А. Климов [1994, с. 213]. Более поздние контакты относятся к продвинувшимся на восток носителям древнеевропейского языка. На преемственность керамики из станицы Новосвободной с керамикой КША обратил внимание еще Г. Чайлд [16, с. 214]. Впрочем, А.Д. Резепкин первым связал находки из Новосвободной с артефактами культуры воронковидных кубков из Германии и Дании. Он датировал эти находки второй третью - концом IV тыс. до н.э. [2011]. Значит, картвело-древнеевропейские (КВК) контакты могли начаться уже во второй половине - конце IV тыс. Инфильтрация же древнеевропейцев КША на восток происходила на заключительном этапе ее бытования, а поскольку, по данным польских археологов [M.M. Charniauski, M. Szmyt, S. Golub, 1996], восточное движение носителей КША началось приблизительно с 2950 г., картвело-древнеевропейские (КША) контакты на Северном Кавказе продолжались и в первой трети III тыс.

Хотя начальная половина концепции Сафронова не совсем по теме, придется сказать и о ней. Здесь надо обратить внимание на совместную работу В.А. Сафронова с супругой Н.А. Николаевой «Истоки славянской и евразийской мифологии» [1999].

Во-первых, невероятно, чтобы охотники, бывшие «оленеводы», т.е. свидерские охотники на северных оленей, построили, наряду с другими поселениями, и самый крупный ближневосточный город - Иерихон B (тахунийская культура). Фактически «город, разрушенный при захвате, [был] отстроен заново», - отмечает М. Зильберман в монографии «Земля Ханаанейская» [http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer10/Zilberman1.php, «Этносы Древнего Ханаана»] (и далее). В известной работе Джеймса Мелларта (James Mellaart) о древних ближневосточных цивилизациях [28] упоминается, что Иерихон стал «даже больше предшествующего» [28, «Культура докерамического неолита B в Иерихоне»]. Востоковед Ел.С. Бондаренко [2000] утверждает в этой связи, что «новое население» («в Иерихоне B») принесло «с собой… развитую строительную технику», а «это говорит о том, что пришельцы имели долгий опыт оседлой жизни». То же и у М. Зильбермана: «Новый этнос [тахунийцы] принёс с собой… развитую домостроительную технику».

Во-вторых, кремневые изделия (наконечники стрел), схожие со свидерскими, могли попасть в Малую Азию, например, через обмен, как прямой, так и по цепочке. Но в данном случае, по-видимому, была некая инфильтрация, причем не обязательно свидерцев, т.к. их соответственные навыки могли перенять другие. Малочисленные переселенцы - а следов серьезной миграции нет - передали, в свою очередь, эти навыки не чуждым охоте малоазиатским/анатолийским прототахунийцам, находившимся на более высоком уровне развития, и были ассимилированы.

В-третьих, после нашествия с севера носителей ярмукской культуры тахунийцы ушли в пустыни и в Египет, но не в Малую Азию [Э. Анати, 2004].

Важным доказательством несостоятельности построений Сафронова и по «свидерским тахунийцам», и по носителям культуры Винча, или винчанцам, служат антропологические данные.

Так, у М. Зильбермана приведено «описание физического типа тахунийцев» Библа Гордоном Чайлдом: «Жители Библа… были низкорослыми, темноволосыми и длинноголовыми представителями средиземноморской расы, приближающимися по своему физическому складу… к натуфийцам; однако имеются сообщения и о примеси круглоголовых элементов». Вряд ли кто-то увидит в этом описании портрет северянина-свидерца. Есть и жесткие высказывания по данному поводу: «В своём нежелании признать культурное значение Ближнего Востока эпох мезолита и докерамического неолита он [В.А. Сафронов] дошёл до совершенно неприемлемой привязки первых индоевропейцев к свидерской археологической культуре, носителями которой, как известно, на самом деле являлись протосаамы-лапоноиды» [Медоваров М.В., 2011].

Выше говорилось об отсутствии антропологической преемственности между анатолийскими/малоазиатскими переселенцами преимущественно евроафриканского типа и праиндоевропейцами-старчевцами преимущественно грацильного средиземноморского типа. То же относится к винчанцам [13, с. 77], тем более что антропологический расклад в Малой Азии сохранялся и позже, в VI тыс., когда винчанцы/непосредственные предки винчанцев якобы мигрировали из Малой Азии. У Зильбермана читаем: «Проф. М. Шеньюрек, изучавший скелеты из погребений Хаджилара (VIII-VI тыс. до н.э.), определил физический тип автохтонного этноса этого поселения как состоящий из двух долихоцефальных рас: «массивный» евро-африканский и более грацильный (тонкокостный) протосредиземноморский». (Выделенные мною слова взяты Зильберманом из работы Дж. Мелларта [28, «Хаджилар»].) Но нужно подчеркнуть, что протосредиземноморский тип, в отличие от собственно средиземноморского, робустный, т.е. более крепкий/менее грацильный.

Надо обратить внимание еще и на то, что винчанцы использовали на охоте лук и стрелы [14, с. 222], тогда как их якобы непосредственные предки из Малой Азии довольствовались пращой [28, «Хаджилар»].

На этом критику конкурирующих гипотез закончим и перейдем к балканской гипотезе, сторонниками которой среди прочих были такие известные ученые, как Б.В. Горнунг, Пере Бош-Гимпера (Pere Bosch Gimpera), Джакомо Девото (Giacomo Devoto) и др. О ее преимуществах (и не только) можно узнать, в частности, из вышеназванной статьи Дж. Мэллори [11, 4.3.], поэтому здесь повторять их не будем.

Предлагаю свой вариант гипотезы балкано-карпатской прародины индоевропейцев. Его суть в следующем.

Родина праиндоевропейцев - Северобалканский (Северобалкано-Дунайско-Южнокарпатский) регион - соответствует ареалу неолитической культуры Старчево-Криш-Кереш. Для доказательства данная культура должна быть соединена преемственной археологической цепочкой с культурами заведомых индоевропейцев, в частности КШК. В качестве дополнительного доказательства должна быть прослежена последовательная антропологическая преемственность между носителями этих культур. Также предстоит показать преемственность праиндоевропейской культуры Старчево-Криш-Кереш с предковой предпраиндоевропейской культурой Лепенски Вир.

Примечательно, что Р. Кроссланд [см. выше] теоретически не исключает праиндоевропейский характер дунайского неолита без анатолийских корней, но лишь при допущении местного [регионального] мезолитического субстрата [R.A. Crossland, 1967].

Родина предпраиндоевропейцев - приблизительно тот же Северобалкано-Дунайско-Южнокарпатский регион - соответствует ареалу мезолитической культуры Лепенски Вир и близкородственных культурных групп, территориально зависимых от природно-климатических условий. С предпраиндоевропейцами связано начало продвижения на восток, когда или раннелепенская, или близкородственная группа в раннем мезолите переселилась в Дунайско-Днестровское междуречье, где оставила памятники (стоянки) типа Белолесье. Белолесцам близкородственны представители крымской шан-кобинской культуры (Д.Я. Телегин даже выделил особую «крымско-белолесскую» культуру), от которой позднее «отпочковалась» мезолитическая/позднемезолитическая гребениковская культура. Последняя, в свою очередь, составила основу ранненеолитической/неолитической буго-днестровской культуры; буго-днестровцев же ассимилировали дальнеродственные/родственные по языку носители распространившейся на восток праиндоевропейской культуры Криш, причем антропологические данные подтверждают участие неолитических балканцев средиземноморского типа в антропогенезе/этногенезе буго-днестровцев [Тегако Л.И., Е. Кметинский, с. 273]. После экспансии племен КЛЛК бОльшая, очевидно, часть буго-днестровцев ушла на северо-восток и восток, где смешалась в числе прочих с проживавшими дисперсно представителями сначала сурско-днепровской (сурской) культуры, что также подтверждается антропологически [там же], потом определенных памятников нижнедонской культуры и ассимилировала их во всяком случае в языковом отношении; а они стояли у истоков среднестоговской культуры, которую сторонники курганной/степной гипотезы считают праиндоевропейской! На Северном Кавказе потомки «восточных праиндоевропейцев» - носители культуры накольчатой жемчужной керамики, - говорившие, по всей вероятности, на диалекте/варианте праиндоевропейского, тесно контактировали как с пракартвелами, так и с ближневосточными переселенцами - представителями раннего этапа (нижних слоев/горизонтов) домайкопской культуры Мешоко (мешоковской) [Козинцев А.Г., 2017, стр. 62-75; генофонд.рф/?page_id=9760]; а затем какая-то часть уже их потомков в составе степных «протоямных» племен занесла заимствованные термины на запад во время т.н. «бросков». Подобное, по всей вероятности, происходило и позже, в ямное время, ибо в период бытования майкопской культуры северокавказско-ближневосточные культурные, как и генетические [Chuan-Chao Wang, et al., 2019], связи, включая языковые контакты, были продолжены.

У потомков земледельческо-скотоводческих групп, инфильтровавшихся, надо полагать, еще в конце VIII - первой половине VII тыс. из Малой Азии, северобалканские (будущие) праиндоевропейцы заимствовали лишь отдельные ближневосточные термины. Хотя подобных инфильтраций в неолите на Балканы больше не происходило (свою роль сыграло и образование пролива Босфор, о чем см. чуть ниже), культурный и пр. обмен при доминанте анатолийских культурных инноваций, разумеется, продолжался. Он сопровождался соответственными перемещениями в обоих направлениях неких групп, с которыми уже в круг культур, родственных или близких Чатал-Гуюку, были/могли быть занесены и некоторые праиндоевропейские термины. Потом эти термины попали/могли попасть на Ближний Восток через носителей будущей халафской культуры, берущей начало из соответствующей упомянутому кругу культур области Малой Азии (по Дж. Мелларту [28]).

Образование босфорского пролива объясняется а) теорией черноморского потопа (началом которого послужило землетрясение) около 5600 г. до н.э., согласно гипотезе Райана - Питмена [W.B. Ryan and W.C. Pitman, 1996], либо б) трансгрессией Черного моря на второй в голоцене Витязевской стадии приблизительно 7,9 - 7,4 т. л. н. без «катастрофического затопления», тогда как «повышение уровня моря и солености» на первой стадии было «возвратно-поступательным» [Янко-Хомбах В.В., Смынтына Е.В., Кадурин С.В., 2011].

Что касается строгого доказательства гипотезы, то этим, прежде всего, должны заниматься профессиональные археологи. Поэтому ждать, по-видимому, придется долго. Мне же остается указать на плюсы предложенного варианта балканской гипотезы, что и будет сделано ниже.

А сейчас рассмотрим мезолитическую/позднемезолитическую предпраиндоевропейскую культуру Лепенски Вир. Сначала надо подчеркнуть, что, согласно британскому/американскому археологу Дугласу Бэйли, на Балканах «изменения в климате… были постепенными, а не резкими» и что «каменные орудия раннего голоцена на Балканах были продолжением поздней палеолитической традиции» [D.W. Bailey. Balkan Prehistory: exclusion, incorporation and identity. London, 2000]. На то же фактически обращает внимание М. Гимбутас: на «непрерывную культурную преемственность, существовавшую от позднего палеолита и на всем протяжении мезолита» в районе Железных Ворот и «стабильность местного европейского, кроманьонского населения» [13, с. 14].

Драгослав Срейович (Драгослав Срејовић), известный сербский ученый-археолог, который проводил раскопки памятников культуры Лепенски Вир, в работе «Мезолитические основы неолитических культур Южного Подунавья» [29] обоснованно полагает, что Южное Подунавье и южная часть Балканского полуострова «оставались в культурном единстве весь период раннего голоцена». Более того, он утверждает, что переход к неолиту в Южном Подунавье происходил самостоятельно и что этот регион, Молдавия и Крым, где культивировали растения и одомашнивали животных, представляли собой в позднем мезолите «однородную группу» [там же].

Близки позиции Д. Срейовича [там же], М. Гимбутас [13, с. 14] и Д. Михайловича [Palaeolithic and Mesolithic Research in the Central Balkans. Edited by Dusan Mihailoviж. Belgrade, 2014] по граветтской/эпиграветтской культуре Балкан второй половины верхнего палеолита, а носители мезолитической культуры Лепенски Вир были продолжателями данной традиции. Примечательно, что, несмотря на продвижение в бореале с запада на восток через регион представителей тарденуазской культуры, после чего ее фацией были затронуты (но не более того [24, «Первые земледельцы и скотоводы»]) западная и северо-восточная части Паннонской низменности и самая восточная область Влашско-Понтийского бассейна [D. Srejoviж, 1972, s. 38], «Джердап [Железные Ворота] и южные отроги Карпат, центральная часть Паннонской равнины и, вероятно, западная часть Влашско-Понтийского бассейна» полностью сохранили свою культурную принадлежность [29].

Генетические данные [22] подтверждают тесные контакты мезолитических/позднемезолитических носителей культуры Лепенски Вир с населением Северного Причерноморья [дополнительная таблица 1]. В работе I. Mathieson, et al., 2017 говорится также «о генетической связи между предками населения Железных ворот и охотниками-собирателями из Анатолии» [здесь наиболее вероятны межплеменные брачные контакты]. Еще сообщается, что «регион Железных ворот был местом, где земледельцы и охотники-собиратели вступали в особенно интенсивные генетические и культурные контакты» [http://генофонд.рф/?page_id=26987].