Северобалканская прародина индоевропейцев

Размещено на http://www.allbest.ru/

Северобалканская прародина индоевропейцев

Свой третий ежегодный доклад Бенгальскому Азиатскому обществу его президент и основатель Уильям Джонс, британский филолог валлийского происхождения, прочитал 2 февраля 1786 года. Эта дата традиционно считается временем рождения сравнительного языкознания, как, пожалуй, и индоевропеистики в целом. Именно тогда Джонс указал на сходство санскрита с греческим, латынью, готским и кельтскими языками, т.е. фактически на существование индоевропейской языковой семьи. Впрочем, сам термин Indo-European languages, индоевропейские языки, был введен позже, в 1813 году, английским исследователем Томасом Юнгом.

Более 200 лет прошло, но до сих пор ученые, исследователи, да и просто «примкнувшие к ним» любознательные люди, не могут прийти к единому мнению по такому, казалось бы, несложному для непосвященных вопросу, как определение индоевропейской прародины. Лингвисты, археологи, антропологи и генетики выдвигают гипотезы, которые то входят в моду, то, попадая под огонь критики, уступают место другим. Куда только не помещали прародину индоевропейцев - от Индии до Арктики…

В данной статье будет показана несостоятельность курганной/степной гипотезы индоевропейской прародины, как и других известных гипотез -анатолийской, переднеазиатской и В.А. Сафронова. Также будет дано обоснование расположения прародины индоевропейцев в Балкано-Карпатском (Северобалкано-Дунайско-Южнокарпатском) регионе и показаны пути доказательства нижепредложенного варианта балканской гипотезы и др. Даты будут даваться, по возможности, калиброванные приблизительно до железного века.

С относительно недавнего времени данные индоевропеистики (в широком смысле) стали пополняться за счет изысканий генетиков. Действительно, у всех на устах, например, «Митохондриальная Ева» и «Y-хромосомный Адам». Ученые все чаще прибегают к генетическому анализу, однако итоги исследований нередко порождают и определенные сложности, в том числе связанные с установлением прародины индоевропейцев. Прежде всего, здесь имеются в виду работы больших международных коллективов ученых во главе с Иосифом Лазаридисом [Iosif Lazaridis et al., 2014] [1], Дэвидом Райхом (David Reich) [Wolfgang Haak, et al., 2015] [2] и Эске Виллерслевом (Eske Willerslev) [Morten E. Allentoft, et al., 2015] [3], которые вызвали не только понятный интерес, но и довольно нездоровую шумиху, касающуюся степной/курганной гипотезы, особенно в околонаучных кругах. Из-за того, что эти работы так или иначе постулируют связь результатов исследований с курганной/степной гипотезой, мы будем к ним возвращаться. А сейчас в первую очередь обратим внимание на т.н. миграцию ближневосточных земледельцев на Балканы/в Европу. Этому вопросу посвящена значительная часть первой из названных работ, а т.к. в составе «команды» Д. Райха участвовала группа И. Лазаридиса, не забыт он и во второй. северобалканский прародина индоевропеец гипотеза

Из отечественных специалистов в «первой» работе принимали участие известные генетики Е.В. и О.П. Балановские. И именно в небольшой статье О.П. Балановского, написанной в соавторстве с Н. Маркиной, «Три источника генофонда европейцев» эта проблема раскрывается даже отчетливее, чем в первоисточнике [http://генофонд.рф/?page_id=364].

Итак, исследователи секвенировали девять древних геномов из трех популяций (Германия, Люксембург, Швеция), а также использовали некоторые другие ранее секвенированные древние геномы. При этом к первым европейским земледельцам, которых фактически приравняли к ближневосточным переселенцам, принадлежит единственный скелет женщины из культуры линейно-ленточной керамики [КЛЛК] возрастом 7 тыс. лет, найденный близ германского Штутгарта. Ученые сравнили геномы древних и современных жителей Западной Евразии (более двух тыс. человек из 203 популяций) и определили, какие древние популяции соединились в генофонде европейцев. Ими оказались: а) западноевропейские охотники-собиратели (WHG), б) древние северные евразийцы (ANE) и в) «пришедшие с Ближнего Востока первые европейские земледельцы», они же ранние европейские земледельцы (EEF). Доля последних у современных жителей Западносредиземноморского региона может доходить «до 90 %». В основном это относится к жителям островов: Сицилии, Мальты и - что следует из «второй» и «третьей» работы - Сардинии. Эти сведения впоследствии будут нам полезны.

Анализ ДНК показал, что первые европейские земледельцы генетически довольно сильно отличались от европейских охотников-собирателей и «находились гораздо ближе к современному населению Ближнего Востока. Так что, скорее всего, земледелие распространялось не просто как культурная традиция, но вместе с генами». Все это, похоже, согласуется с анатолийской гипотезой, но ниже, в свое время и в своем месте, попробую показать, что ближневосточной миграции как массового переселения не было.

Вместе с тем интересно открытие совершенно новой, неизвестной до сих пор базальной линии евразийцев («basal Eurasian»). Эта популяция выделилась после выхода из Африки до разделения на западных и восточных евразийцев - европеоидов и монголоидов, - вероятно, в период раннего заселения Ближнего Востока.

Что касается «второй» работы, то о ней также можно узнать из статьи Н. Маркиной «Индоевропейские языки в Европе - результат степной миграции?» там же, на сайте «Генофонд.рф» [http://генофонд.рф?page_id=984].

Специалисты из команды Д. Райха провели широкогеномный анализ 69 европейцев, живших от 8000 до 3000 л. н. К ним прибавили еще 25 ранее секвенированных образцов ДНК древних европейцев, чем увеличили изучаемую выборку до 94 древних геномов. Это образцы из Германии (41), Испании (10), России (14), Швеции (12), Венгрии (15), Италии (1) и Люксембурга (1). Благодаря новым образцам ДНК были обнаружены неизвестные прежде детали генетической истории европейцев.

До сих пор охотники-собиратели были представлены по их популяциям в Западной Европе, Скандинавии и Южной Сибири (образец со стоянки Мальта), а теперь к ним добавились охотники-собиратели из Восточной Европы (по одному образцу из Карелии и Самарской области).

Появились данные и по степному населению Восточной Европы (ямная культура). Именно эта популяция ямной/древнеямной культуры [ДЯК (а точнее, Древнеямная культурно-историческая общность - ДЯКИО)], по мнению авторов, могла стать той «добавкой» к средненеолитическому генофонду, которая превратила его в поздненеолитический.

Результаты исследования среди прочего показали, что в позднем неолите и начале бронзового века население Германии и Испании обнаруживает на 22-39 % больше сходства с восточноевропейскими популяциями (EHG-компонент), чем их предки в среднем неолите. И это авторами трактуется как результат миграции из Восточной Европы степняков ДЯК, причем происходила она достаточно быстро. Но вместе с тем - что примечательно - за обеими миграциями (первая - «ближневосточная») следовало частичное возвращение генофонда к предыдущему облику.

В то же время авторы никак не комментируют - что также примечательно - факт доминирования у мужчин ДЯК гаплогруппы Y-хромосомы R1b, а у мужчин культуры/культур шнуровой керамики [КШК] - R1a. Это, мягко говоря, не очень согласуется со «смелым» утверждением о наследовании «шнуровиками» трех четвертей генофонда «ямников».

О третьей из названных работ говорится в статье Н. Маркиной «Анализ древних геномов показал картину миграций и динамику культур бронзового века» [http://генофонд.рф/?page_id=3877].

Сообщается об использовании командой Э. Виллерслева уже 101 секвенированного генома. Ученые отобрали образцы возрастом от начала III до середины II тысячелетия до н.э., принадлежащие к бронзовому веку, плюс несколько образцов из позднего неолита и железного века. Географически они охватывали Скандинавию, Центральную, Южную и Восточную Европу, Южный Урал и Центральную Сибирь.

Исследователи проанализировали полученные данные и сравнили их с уже известными данными по древним и современным геномам. В результате они пришли к заключению, что генетическая структура Европы сложилась в бронзовом веке. Т.е. европейские популяции сформировались после смешения ранних охотников-собирателей и неолитических земледельцев, а в начале бронзового века получили поток генов из региона черноморско-каспийских степей. Анализ показал также, что европейские культуры позднего неолита и бронзового века - КШК, колоколовидных кубков, унетицкая и «скандинавская» (так в оригинале) - генетически близки друг другу. Все они проявляют сходство с ДЯК, причем наиболее близка к ней КШК, наименее - «культуры Венгрии», а центральноевропейская культура колоколовидных кубков занимает промежуточное положение.

Итак, результаты исследований показали, что современное население Евразии генетически ближе к популяциям бронзового века, чем к мезолитическим и неолитическим. Все это согласуется, по мнению исследователей из команд Э. Виллерслева и Д. Райха, со степной/курганной гипотезой, но ниже, тоже в свое время и в своем месте, попробую показать, что и здесь, несмотря на «поток генов», миграции как массового переселения не было. Вместе с тем позднее на утверждение о якобы массовой миграции степняков последовал очень простой ответ: «…плотность степного населения… была… недостаточной чтобы оказать то влияние на генофонд Европы, который предлагают западные генетики на основе геномного анализа, и согласно их концепции о массивной миграции ямного населения в Европу на заре бронзового века» [Иванова С.В., Киосак Д.В., Никитин А.Г., 2017; http://генофонд.рф/?page_id=27749]. О неприятии же степной гипотезы, в частности, со стороны маститого ученого-археолога Л.С. Клейна, с убедительными доводами разумеется, будет сказано ниже.

Примечательно, что некоторые конкретные результаты «второй» и «третьей» работ существенно различаются, в частности в отношении доли генетического пула ДЯК в культурах ШК. И здесь необходимо обратить внимание, что, как только хоть немного меняется выборка образцов древней ДНК, меняется и результат.

Хорошо, конечно, осознавать, что возможности для изучения нашего прошлого пополняются новыми методами. Но вот уже наметилась тенденция увязывать генетику с такими сложными комплексными понятиями, как этнос и тем более нация, что методологически же неверно: нельзя чисто биологическое (ген) ассоциировать с культурным. История генетического маркера, даже такого, которого в модной ныне ДНК-генетике/генеалогии (кстати, с ее обоснованной критикой можно ознакомиться в рубрике «Осторожно: лженаука» на сайте «Генофонд.рф») иногда называют супермаркёром или главным маркером-индикатором, и история народа с его этнической культурой, духовной и материальной, - это две разные истории.

Возвращаясь к теме, придется констатировать, что праиндоевропейский, общеиндоевропейский генетический маркер так и не был найден. Это следует из доклада Балановских на конференции памяти Н.Я. Мерперта [4].

Вместе с тем хотелось бы указать и на ограниченность возможностей генетики в плане широких исторических реконструкций, во всяком случае на нынешнем этапе. И дело здесь не в том или не только в том, что ученые нередко пренебрегают тем массивом данных, который имеется на сегодня по т.н. классическим маркерам, например группам крови, различным ферментам эритроцитов и сыворотки крови и т.д. Сами реконструкции, как правило, носят вероятностный характер, т.к. данные по древней ДНК, несмотря на заметно растущий пул, явно недостаточны, т.е. иногда мало, а иногда и нет вовсе достоверных сведений о генофонде носителей тех или иных археологических культур. Попробуйте представить себе археологию без артефактов… В этой связи очень метко высказался российский лингвист Алексей Касьян: «Но главное, на что тут надо обратить внимание. В любых исторических реконструкциях, основанных на сопряжение археологии, генетики и лингвистики, следует производить как можно более широкий охват данных. Иначе картина будет с большой вероятностью ущербна» [http://kassian.livejournal.com/419382.html]. Вместе с тем генетики вынуждены заниматься расчетами, но т.к. сама частота возникновения мутаций, в частности, в Y-хромосоме приблизительна, то и результаты получаются далеко не точными. Если, например, для установления времени проживания «Y-хромосомного Адама» или «митохондриальной Евы» это большой роли не играет (каждое новое исследование «уточняет» их возраст на десятки тыс. лет, причем в разные стороны!), то для той же индоевропеистики подобная математическая обработка, с ее неизбежными погрешностями датировки, мягко говоря, не совсем подходит и прямой доказательной силы иметь не может. Примечательно и то, что в последнее время генетики стали использовать для анализов программу ADMIXTURE, о которой биоинформатик Елена Лукьянова сказала буквально следующее: «…результаты ADMIXTURE стоит принимать во внимание, но на них нельзя рассчитывать» [http://генофонд.рф/?page_id=3877]. Другими словами, генетики (как и лингвисты) обязательно должны соотносить результаты своих исследований с данными археологии.

Со второй половины 20-го века лингвистика, или языковедение, первой из гуманитарных наук стала широко использовать математико-статистические методы обработки и анализа данных. Этому предшествовали работы И.А. Бодуэна де Куртенэ, Ф. де Соссюра, М. Сводеша и др.

Американский лингвист М. Сводеш в середине 50-х гг. создал метод лексикостатистической глоттохронологии. Как справедливо разъясняет Википедия, это гипотетический метод сравнительно-исторического языкознания для предположительного определения времени разделения родственных языков, основанный на гипотезе, что скорость изменения базового словаря языка остается примерно одинаковой.

С обоснованной критикой данного метода, причем с учетом усовершенствований С.А. Старостина, можно ознакомиться в работе российского лингвиста С.К. Белых [5], посвященной, правда, другой теме. Он утверждает, что, несмотря на довольно широкое применение метода глоттохронологии, а также некоторую его популярность у части исследователей, большинство лингвистов и историков все-таки не признает этот метод надежным инструментом абсолютного датирования древних языковых процессов (например, Хайду [Peter Hajdu], 1985: 175-176; Напольских, 1997а: 120). Аргументы следующие.

Во-первых, большая зависимость «от составления и составителей диагностических списков слов: недоучет одной-двух этимологий или ошибочное отождествление одной-двух пар слов порой способны привести к многовековым и даже тысячелетним отклонениям в датировке».

Во-вторых, попытки усовершенствовать базовые списки М. Сводеша «приводят сторонников глоттохронологии, в частности, к выводу о необходимости устранения заимствований из диагностических списков [Старостин 1989: 10]. Однако, в таком случае ненадежность метода должна быть признана даже его сторонниками, ибо никогда нельзя быть заведомо уверенным в том, что все заимствования из списка устранены, т.к. устранить можно будет лишь уже выявленные заимствования из известных нам языков».

В-третьих, вызывает возражения «сам основополагающий принцип глоттохронологии, согласно которому темп изменений в основном лексическом фонде во всех языках и во все эпохи был и есть один и тот же. Понятно, что скорость изменений в лексике того или иного языка зависит от целого ряда социальных, исторических, культурных, географических и других факторов и варьирует в зависимости от конкретных условий, в которых функционирует язык».

Автор резюмирует: «Как видим, методика глоттохронологии обладает столь существенными недостатками и слабостями, что считать ее применение теоретически сколько-нибудь обоснованным и оправданным невозможно» [5].

Далее. Ностратика, согласно справочнику по этимологии и исторической лексикологии, отрасль сравнительно-исторического языкознания, изучающая ностратические языки. А это макросемья языков, включающая в себя индоевропейские, уральские, алтайские, дравидийские, картвельские языки. Ностратическую гипотезу в 1903 году выдвинул датский ученый Х. Педерсен. В 1960-х годах ностратическая теория/гипотеза была обоснована и развита советскими лингвистами В.М. Иллич-Свитычем (в 1966 году погиб в автомобильной катастрофе) и А.Б. Долгопольским (в 1976 году переехал в Израиль). Работы в этом направлении продолжили в разное время известные советские и российские лингвисты В.А. Дыбо, С.А. Старостин и др. Примечательно, что первые два критических довода С.К. Белых, касающиеся глоттохронологии, приведенные чуть выше, в полной мере относятся к самой ностратической гипотезе, как и к другим подобным гипотезам отдаленного родства языков.

Советский и российский ученый-лингвист В.П. Нерознак в статье «Праязык: реконструкт или реальность?» [6] концентрирует внимание на серьезной критике в отношении гипотез, направленных на реконструкцию праязыковых состояний большой хронологической глубины. Возражение здесь главным образом вызвано несоблюдением «принципа достаточности оснований в подходе, базирующемся на "сплошном сравнении" (Omnikomparatismus) [Doerfer, 1973, 10], и априорность выдвигаемых концепций». В связи с проблемой «достаточности оснований реконструкции праязыковых состояний» автор приводит 4 правила реконструкции праязыкового состояния видного советского лингвиста Б.А. Серебренникова [1982], которые, как получается, и не учитывают сторонники гипотез отдаленного родства языков. Что касается конкретики, то специалисты по разным языковым семьям подвергли ностратическую теорию/гипотезу всестороннему критическому анализу с точки зрения «надежности привлекаемого материала финно-угорских [Серебренников, 1982; Хайду, 1985], тюркских, шире - алтайских [Doerfer, 1973; Щербак, 1984], дравидийских [Андронов, 1982], кавказских языков [Климов, 1986]». Ученые сходятся в том, что методика реконструкции праязыковых состояний, призванных доказать древнейшее родство различных языковых семей, не удовлетворяет «принципам корректного научного анализа».

Несколько слов в этой связи надо сказать об известном лингвисте-кавказоведе Г.А. Климове. Так, В.П. Нерознак пишет, что Климов подвергнул резкой критике попытку С.А. Старостина установить, в частности, генетическое родство между енисейскими и северокавказскими языками, причем как с точки зрения реалистичности реконструируемой фонологической системы (реконструировалось более 100 согласных и 9 гласных), так и «с точки зрения антиисторичности семантических реконструкций [Климов, 1986, 129 и след.]». Кстати сказать, именно на «антиисторичность» глубоких реконструкций, разумеется не подкрепленных археологическими и/или антропологическими доказательствами, необходимо обратить особое внимание. По воспоминаниям российского лингвиста-кавказоведа Я.Г. Тестельца [2005], Г.А. Климов, который был заведующий отделом кавказских языков ИЯ АН СССР, выступал с резкой критикой работ С.А. Старостина по северокавказской реконструкции. А В.М. Алпатов, советский и российский языковед, в специальной статье [2009] пишет, что Г.А. Климов, скептически относившийся к любым попыткам установления дальнего языкового родства, резко отрицательно оценивал соответствующие работы С.А. Старостина и называл их «дилетантскими».

Следует сказать и о резкой критике теорий «глубокой реконструкции» со стороны таких известных ученых-языковедов, как Джеймс Мэтисофф [James A. Matisoff, 1990, 2000c], Лайл Кэмпбелл [Lyle Campbell, 1998, 2004], Роберт Диксон [R.M.W. Dixon, 1997].

Ввиду всего вышеизложенного можно заключить, что выводы, вытекающие из этих теорий/гипотез, не могут приниматься в качестве серьезных доказательств и аргументов, и в частности при определение индоевропейской прародины. По-моему, лучше всего закрыть тему высказываниями сына С.А. Старостина, тоже лингвиста и сторонника гипотез отдаленного языкового родства, Г.С. Старостина: «Ностратическая гипотеза до сих пор среди широкого круга лингвистов, скорее, является гипотезой, далеко не все ее принимают. Многие ее все-таки боятся, некоторые считают, что не все там было хорошо сделано. А самый большой минус, наверное, тот, что со времени выхода в свет словаря Иллич-Свитыча никакого крупного, кардинального прорыва в ностратическом языкознании не произошло, хотя есть люди, которые им занимаются» [http://polit.ru/article/2011/02/22/starosrin/].

Тем не менее во многом благодаря достижениям лингвистики, а также археологии во второй половине 20-го века появилось несколько наиболее правдоподобных гипотез о локализации индоевропейской прародины, согласно которым это причерноморские и прикаспийские степи (курганная гипотеза М. Гимбутас; данную идею развивают Дж. Мэллори, Д. Энтони и др.), Юго-Восточная Анатолия и Северная Сирия (Вяч.Вс. Иванов и Т.В. Гамкрелидзе), Западная Анатолия (К. Ренфрю), Карпато-Балканский регион (В. Георгиев, И.М. Дьяконов). Существуют и другие гипотезы, порой весьма экстравагантные, но они здесь рассматриваться не будут.

Как мы видим, даже мэтры лингвистики и археологии локализируют индоевропейскую прародину в разных, весьма удаленных друг от друга местах. Поэтому прав выдающийся ученый-археолог Валентин Васильевич Седов, когда говорит, что «лингвистика в изучении этногенеза встречается с двумя неразрешимыми проблемами - определением конкретной территории, где происходил исследуемый глоттогенез, и его детальной датировкой» [2002, с. 32]. Но тем не менее показательно следующее.

Видные лингвисты Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванов - авторы теории/гипотезы переднеазиатской прародины индоевропейцев (см. их труд «Индоевропейский язык и индоевропейцы» [7]). Ученые в статье, посвященной индоевропейской проблеме [8], ввиду наличия соотносимых с Балканами общеиндоевропейских терминов ландшафта, флоры, фауны, земледелия и скотоводства, включают эту территорию в условный ареал индоевропейской прародины «от Балкан до Ирана».

Последователи анатолийской гипотезы считают Балканы второй индоевропейской прародиной.

Некоторые сторонники степной/курганной гипотезы (Рональд Кроссланд [R.A. Crossland, 1967]) продлевают предлагаемую территорию прародины индоевропейцев (причерноморские и прикаспийские степи) на западе фактически до Карпат, т.е. до северо-востока Северобалканского региона. А американский лингвист Уинфред Леманн (Winfred Philip Lehmann) [В.П. Леман. ВЯ. 1991] идет еще дальше и включает Карпаты в праиндоевропейский ареал, «охватывающей территорию от Карпат до области, лежащей к северу от Каспийского моря».

Теперь обратимся к результатам семантической реконструкции праиндоевропейского языка, которые - с понятными в этом случае оговорками о необходимости правильной интерпретации - действительно играют серьезную роль в локализации индоевропейской прародины. Для этого используем (как и далее) семантический словарь общеиндоевропейского языка, который соответствует первому разделу второй части труда Гамкрелидзе и Иванова «Индоевропейский язык и индоевропейцы» [7], а также статью В.А. Дыбо «по поводу индоевропейской проблемы» (часть названия) [9].

В отношении последней тоже следует оговориться. Дыбо, сторонник ностратической теории, хотя и «предположительно», но поддерживает концептуальное положение В.А. Сафронова (о нем ниже) о двух блоках (сначала балканских, потом центральноевропейских и далее) археологических культур, связанных с «северокавказской» и индоевропейской языковыми семьями. Т.е. из статьи Дыбо «предположительно» получается, что на гипотетических языках «северокавказской семьи» якобы говорили даже носители «дунайских культур» (термин Г. Чайлда [Vere Gordon Childe]) «Старой [«Древней»] Европы» (термин М. Гимбутас [Marija Gimbutas/Marija Gimbutienл]), что абсолютно бездоказательно и антиисторично. Тем не менее В.А. Дыбо последовательно и убедительно выступает против степной гипотезы, а точнее, самой степи, степного ландшафта индоевропейской прародины, что важно не только для настоящей работы. При этом Дыбо использует как «список тематически организованной основной лексики» индоевропейского праязыка, составленный его дочерью, тоже лингвистом, А.В. Дыбо, так и материал Гамкрелидзе и Иванова.

Конечно, самое главное, что следует из семантических реконструкций, - это горный ландшафт индоевропейской прародины [7, стр. 665-670], и такой факт сторонникам степной/курганной гипотезы ни изменить, ни замолчать никак не удастся. Собственно, все серьезные специалисты обращают внимание на это обстоятельство. Сам же В.А. Дыбо прямо пишет: «Прежде всего, степь должна быть исключена из регионов, заселенных праиндоевропейцами периода распада. В лексиконе присутствуют довольно высокие горы с большим количеством различных типов скал и острых или больших круглых камней. Иногда эти горы покрыты лесом. Имеются слова для узких проходов, ущелий, пещер, обрывов и пропастей» [9]. Так что по этому пункту не должно быть никаких иллюзий.

Против степной гипотезы говорит и праиндоевропейская терминология развитого земледелия [7, стр. 687-694] и оседлого скотоводства [там же, стр. 694-695]. Кстати, еще в 1822 году было предложено искать прародину индоевропейцев в горной стране, в зоне одомашнивания растений и животных [J.P. Mallory, 1973]. Сторонники степной/курганной гипотезы рассматривают в качестве праиндоевропейской среднестоговскую культуру [(см.:) Телегін Д.Я., 1973]. И если свидетельства оседлого лишь на ранней стадии скотоводства, которое носители среднестоговской культуры восприняли под влиянием южных «раннеземледельческих центров», были «многочисленны и ярки», то «свидетельства земледелия более чем скромны» [Энеолит СССР. 1982, с. 325]. И это несмотря на соседство земледельческой трипольской культуры…

Приведенные данные также говорят против «постмаглемезской» гипотезы Л.Л. Зализняка, которая здесь не рассматривается, а именно против отождествления с праиндоевропейцами охотников и рыболовов «постмаглемезской этнокультурной общности VI-V тыс.», или «позднемезолитической культурной общности постмаглемозе, которая охватывала низменные пространства от Ютландии до Северского Донца» [http://генофонд.рф/?page_id=7366; Залізняк Л.Л., 1991, 2005]. Гипотеза Зализняка не подтверждается и генетически [http://генофонд.рф/?page_id=28008; «Haak et al. 2015; Lazaridis et al. 2014; Fu et al. 2016; Scoglund et al. 2014»].

Что касается флоры индоевропейской прародины [7, стр. 612-647], то и здесь более чем уместна цитата В.А. Дыбо: «Для надежно реконструируемой индоевропейской флоры характерны и хвойные (виды сосен и елей), и значительное разнообразие широколиственных деревьев (бук, граб, клен, вяз), как и узколиственных (рябина, ясень, береза, ольха), также растения подлеска с орехами и ягодами. Трудно связать это с конкретной климатической зоной, но отсутствие вечнозеленых растений (кроме хвойных, как тис и можжевельник), возможно, говорит о том, что прародину индоевропейцев не следует относить слишком далеко на юг. Весь список растений производит впечатление горного леса где-то в умеренной зоне (Балканы?)» [9].

К реконструированной праиндоевропейской лексике мы еще не раз вернемся, а сейчас перейдем к «археологическому разделу». Безусловно, именно археология является основной научной дисциплиной при изучении истории этносов, т.к. предоставляет огромный массив вещественных источников. В этой связи, однако, необходимо иметь в виду следующее.

Разумеется, археологическая культура напрямую ничего не скажет о языке ее носителей, о чем иногда и упоминают разные авторы. Но это вовсе не означает и не должно означать, что следует бездумно отказываться от возможности корреляции этноса и археологической культуры или ее варианта. Поэтому отсылаю заинтересованного читателя к работе видного советского и российского археолога и культуролога Е.Е. Кузьминой «Откуда пришли индоарии?» [1994], а конкретнее, к главе I «Методические аспекты этнокультурных реконструкций», где данная тема отражена наиболее полно. Вместе с тем в подразделе «Археологическая культура и этнос» учебного пособия В.Я. Петрухина и Д.С. Раевского «Очерки истории народов России в древности и раннем Средневековье» [2004] обо всем этом говорится проще и прямолинейнее. Так, «на протяжении многих десятилетий в археологии ведутся активные дискуссии. Одни исследователи последовательно придерживаются мнения, что археологическая культура в общем виде соответствует этносу, т.е. что система синхронных культур определенного региона достаточно адекватно отражает его этническую карту в исследуемый период, а ряд последовательно сменяющих друг друга культур - его этническую историю. По мнению других ученых, соотносить археологическую культуру и этнос неправомерно». Однако «следует признать, что система археологических культур (а также их локальных вариантов и историко-культурных общностей) - единственное окно в этническую историю дописьменной древности в ее пространственно-временной конкретике». Примечательно здесь и высказывание советского и российского археолога И.С. Каменецкого [1970, с. 35]: «Большинство археологов думают, что культура соответствует этносу. И уж во всяком случае все исходят из этого допущения в своей практической работе, даже те, кто выступал и выступает против такого отождествления».

Тем не менее без привлечения целого ряда смежных наук (лингвистика, антропология, генетика и др.), как правило, невозможно дать однозначную интерпретацию археологических находок. С другой стороны, в отрыве от археологии совершенно беспомощно выглядят исторические реконструкции, основанные лишь на чисто лингвистических или палеогенетических данных.

А сейчас, прежде чем приступить к рассмотрению гипотез индоевропейской прародины, следует оговориться. Для того, чтобы, несмотря на обилие материала, данная статья не превратилась в монографию, придется отказаться от излишних археологических и далее антропологических подробностей. При этом желающие смогут ознакомиться с ними у авторов, которые будут указаны в ссылках и с соответствующими работами в сносках, включая «Энциклопедию индоевропейской культуры» Джеймса Мэллори (James Patrick Mallory) на английском языке [10], но с онлайн-переводом это не проблема; в кратком Оксфордском словаре археологии Тимоти Дарвилла [Timothy Darvill. The Concise Oxford Dictionary of Archaeology (2 ed.). 2009]; в археологическом словаре Уорвика Брея и Дэвида Трампа (U. Brej, D. Tramp) [М., 1990], но с учетом необходимости хронологической корректировки; на «Генофонд.рф» [«Словарик»]; можно, пожалуй, и в англоязычной Википедии [Wikipedia], где статьи по археологическим культурам, как правило, достаточно объективные, тогда как, например, статьи по антропологии русских лучше смотреть/искать в Рунете.

Поэтому, ввиду вышеизложенного, сразу же приступим к критике «конкурирующих» гипотез. С подробностями здесь можно, в частности, ознакомиться в статье Дж. Мэллори «Индоевропейские прародины» [11]. А начнем - вернее, продолжим - с курганной/степной гипотезы. Итак, праиндоевропейский термин для металла не мог появиться в «протокурганных»/«протоямных» энеолитических степных культурах, потому что медь поступала туда из Балкано-Карпатской металлургической провинции [Черных Е.Н., 1978].

Что касается собственно ДЯК, то, как показали недавние широкомасштабные генетические изыскания (см. выше), значительная часть исследователей продолжает считать ее праиндоевропейской. И это несмотря на то, что таковой она не может быть уже в силу хронологических причин: явно позднее для праиндоевропейской общности время ее бытования (ранняя - средняя бронза). На данное обстоятельство обращают внимание, в частности, Л.С. Клейн [http://генофонд.рф/?page_id=5293; http://генофонд.рф/?page_id=28008], А.С. Касьян [http://kassian.livejournal.com/419382.html] и О.П. Балановский со ссылкой на «московскую школу» [http://генофонд.рф/?page_id=6727]. Тем не менее ниже говорить больше будем о ДЯК, а не о более ранних степных «протоямных» культурах именно в связи хронологическими выводами генетиков (M. Allentoft, et al., 2015).

Для ДЯК характерно захоронение умерших в ямах под округлыми курганами в положении лежа на спине с подогнутыми коленями, при этом тела посыпались охрой. В погребениях - а погребальные памятники являются основным источником по изучению ДЯК - находят повозки/части повозок; скелеты/кости животных, причем в первую очередь обращаем внимание на лошадей ввиду постулирования их особой значимости в ямной культуре; сосуды, зачастую со шнуровым орнаментом; оружие. Что касается последнего, то прежде всего обращаем внимание на боевые топоры ввиду постулирования особой воинственности ямников, причем конных, оружие у которых должно быть рубящим. Однако, с другой стороны, даже на Украине серьезные исследователи перестают признавать всадничество/верховую езду у ямников, о чем ниже.

Так вот, надо обратить внимание на то, что бОльшая часть названных признаков раньше/значительно раньше появились в «Старой Европе» и отчасти в «мегалитической» - Западной, а не в степи.

Если не считать «надмогильных холмиков» верхнепалеолитического времени [Титов В.С., 1988, с. 64], то впервые курганы, включая округлые, появились на территории Франции во второй четверти - середине V тыс. [V. Pingel, 1999]. Правда, В.А. Сафронов в своей работе «Индоевропейские прародины», к которой мы будем часто возвращаться [12], говорит, что «в Средней Европе первые курганы зафиксированы… в Сарново [территория Польши] (КВК АВ - 3620 до н.э.)» [12, с. 203]. Возможно, он попросту перепутал название «Средняя Европа» с «Центральной»… При этом необходимо отметить, что у Сафронова радиоуглеродные даты не калиброваны. Однако у Марии Гимбутас в ее известном труде «Цивилизация Великой Богини» [13], к которому мы будем возвращаться еще чаще (разумеется, интерес представляет собственно археологическая составляющая работы знаменитой ученой, без феминистических изысков), датировка могильника Сарново культуры воронковидных кубков [КВК] приблизительно совпадает с таковой у В.А. Сафронова [13, с. 476]. С другой стороны, нижняя дата археологического памятника Сарново, по М. Гимбутас, соответствует началу 1-й фазы КВК и обозначена 4300 г. до н.э. [там же, с. 520]. И в этой связи хотелось бы посоветовать для удобства использовать «словарь основных археологических культур и памятников» и «хронологические таблицы» из названной книги М. Гимбутас, в которых даются именно калиброванные даты [там же, стр. 465-482, 490-554]. А еще словарь можно использовать в ознакомительных целях, о чем говорилось немного выше, но с осторожностью из-за «курганной культуры» и т.п.

В.А. Сафронов утверждает, что обряд погребения скорченно на спине «происходит из культур Средней Европы Лендьел - КВК» (изначально из «Лендьел Iб») [12, стр. 203-204] (культура Лендьел/Лендьель/Лендель [КЛ]). Здесь надо обратить внимание на то, что, в отличие от среднестоговской культуры и преемственных, этот обряд лишь «встречается» «в кругу культуры Лендьел и производной от нее КВК и задетой ее влиянием - Рессен» [там же]. Впрочем, согласно украинскому археологу Н.С. Котовой, данный обряд впервые появился в среднестоговской культуре, причем на ее раннем этапе в конце VI тыс. [2014, стр. 65-66]. Однако нижние даты/даты в ее работах по неолиту Украины «значительно состарены» [Залізняк Л.Л. Археологія. 2016, № 2, с. 138]. Не будем забывать об этом. Кроме того, по Котовой, «скорченную позу погребенных» носители зарождавшейся среднестоговской культуры «могли заимствовать у населения Балкано-Дунайского региона» (ссылка на И.В. Манзуру [2000]). Но в предложенном мною варианте балканской гипотезы (см. ниже) в числе прочего будет сказано о продвижении буго-днестровской культуры на восток, а ее представители как раз и хоронили умерших скорченно на боку [http://генофонд.рф/?page_id=8140], на это также обращаю внимание. По Н.С. Котовой, получается, что обряд погребения скорченно на спине появился в «протоямной» среднестоговской культуре на несколько сот лет раньше, чем в КЛ («Лендьел Iб»). Вместе с тем совершенно очевидно, что появление этого обряда (а) в КЛ было независимым и (б) в обоих случаях носило синкретный характер. Два слова по пунктам.

(а) Согласно М. Гимбутас, «первая волна курганной культуры в… Центральной Европе» датируется временем ок. 4400-4300 гг. до н.э. [13, с. 398]. Поэтому, даже условно соглашаясь с ее позицией, как и сторонников степной/курганной гипотезы в целом, необходимо отметить полную самостоятельность появления данного обряда в КЛ минимум за двести - триста лет до предполагаемого проникновения степняков в Центральную Европу (а это отдельная тема). (б) Синкретный же характер положения погребенных скорченно на спине именно очевиден. Советский и украинский археолог Д.Я. Телегин объясняет это очень наглядно: «…в конце неолита-начале медного века здесь [«на юге Украины»] складывается своеобразная область культур со смешанным составом населения, для погребального обряда которых характерен биритуализм, когда рядом уживаются два обряда - вытянутых на спине и скорченных (на боку или на спине) захоронений» [Телегин Д.Я., 1991, с. 41].

И шнуровым орнаментом «в виде перевитого шнура» носители среднестоговской культуры, согласно Н.С. Котовой, начали украшать сосуды немного раньше представителей КВК, в середине «второго периода», около 4600-4500 гг. до н.э. [2009, стр. 7-8]. У советского археолога А.Л. Монгайта в первом томе его известного труда «Археология Западной Европы» [14] уточняется (со ссылкой на К. Беккера [С.J. Becker]), что «сосуды [именно] начального периода» бытования КВК иногда украшали «отпечатками перевитого шнура» [14, с. 273], т.е. здесь разница со среднестоговской культурой также составляет несколько сотен лет, если не меньше. И в этом случае тоже надо говорить о независимом происхождении этого орнамента в КВК. Действительно, даже по Гимбутас, не было контакта между носителями формировавшейся КВК и предполагаемыми первыми степняками в Центральной Европе. К тому же последние тогда еще не использовали шнуровой орнамент [13, стр. 398-403]. Примечательно, что представители производной от КВК/преемницы КВК (более ранней, чем КШК) - культуры шаровидных амфор [КША] - продолжали орнаментировать сосуды, в частности, и «оттисками шнура» [14, с. 278]. Это значит, что носители КШК унаследовали шнуровой орнамент от своих центральноевропейских предков и «родственников», а не от пришлых немногочисленных и позже ассимилированных степняков.

Охрой покойников посыпали еще в верхнем палеолите. В мезолите на поселениях северобалканской культуры Лепенски Вир кости младенцев, которых «хоронили под полом свя¬тилищ», «обсыпали охрой» [13, с. 311]. И в неолите «отмечается посыпка охрой в погребениях [центральноевропейской] КЛЛК», причем в обряде «преобладает положение на боку, скорченно» [12, с. 66].

Что касается повозок, то, по сведениям советского и российского археолога А.Д. Резепкина (интервью [2011]), который ссылается на румынского исследователя М. Дину [M. Dinu, 1981], на одном из поселений культуры Кукутени на территории Румынии были найдены датируемые последней четвертью V тыс. до н.э. свидетельства появления первых колес, а именно «глиняные модельки колес от игрушечных повозок». Однако даже в названии статьи Дину фигурирует более ранняя дата: «Глиняные модели колес, обнаруженные в медном веке культур Старой Европы в середине пятого тысячелетия до нашей эры».

Что касается лошадей, то примечательно следующее. «Кости древнейших в Старом Свете лошадей были найдены в Подунавье… на земледельческих поселениях культур Кереш, Боян, Караново, линейно-ленточная, Кукутени» и др., причем «В.И. Цалкиным и В.И. Бибиковой были приведены убедительные доказательства того, что эти кости принадлежат уже одомашненной лошади» [Кузьмина Е.К., 1977]. По В.А. Сафронову, «отдельные кости лошади… встречаются [уже]… в памятниках Кереш-Старчево и в КЛЛК» [12, с. 143], ритуальные же захоронения «целых скелетов коней» начали проводить в КЛ [там же, с. 152]. Германист Густав Неккель еще в первой половине 20-го века говорил о существовании самостоятельного очага/центра доместикации, или одомашнивания, лошади в Центральной Европе и относил этот процесс ко времени тисаполгарской культуры [G. Neckel, 1935], которая, напомню, бытовала во второй половине V тыс. Ныне известно, что вымершим предком современной лошади является тарпан. Существовало два подвида: степной и лесной [Ригина Е.Ю., 2006]. Лесной тарпан обитал в Центральной Европе, где и был одомашнен. В любом случае доказанное выведении новых домашних пород лошадей происходило в Центральной Европе на территории Венгрии (культура колоколовидных кубков) приблизительно в середине III тыс. [Sбndor Bцkцnyi, 1978]. Возвращаясь к носителям «протокурганных»/«протоямных» и соседних степных культур, необходимо отметить, что лошадей они использовали в пищу. В частности, согласно британской исследовательнице Марше Левин, в волжско-казахстанских степях в IV и III тыс. до н.э. на лошадей охотились [M. Levine, 2003]. Что касается раскрученной темы коневодства в ботайской культуре, то российские специалисты, палеозоолог П.А. Косинцев и археолог П.Ф. Кузнецов, опровергают «древнейшее использование лошади и доение» [P. Kosintsev, P. Kuznetsov, 2013]. Генетики также установили, что «ботайские лошади - это предки лошадей Пржевальского» [http://генофонд.рф/?page_id=29572] и что «люди ботайской культуры… генетически отличаются от носителей ямной культуры» [http://генофонд.рф/?page_id=29877]. «Лишь в конце эпохи бронзы спорадически степные культуры осваивают коня под верховую езду» [Боковенко Н.А., 1999]. Вместе с тем надо отметить: в ДЯК повозки/телеги запрягались волами [Кузьмина Е.Е., 1972; Отрощенко В.В., 2005].

Из работы известного советского археолога В.С. Титова по древней европейской истории [15] следует, что каменные полированные боевые топоры впервые были обнаружены в могильниках КЛЛК [15, с. 78]. О каменных топорах «в качестве погребального инвентаря» КЛЛК упоминает и В.А. Сафронов [12, с. 66]. При этом достаточную сложность представляет вопрос: какие именно каменные топоры надо считать боевыми? Четкого ответа на него нет. И поэтому здесь таковыми можно считать сверленые/проушные полированные топоры, хотя бы по причине их соответствия топорам культуры/культур боевых топоров (она же КШК). Но в реальности тщательно отполированные и заточенные кремневые топоры, например КША или КВК, особенно двулезвийные, скорее заслужили бы название «боевых». К чуть выше сказанному следует добавить, что недавно исследователи датировали появление сверленых каменных орудий/топоров в КЛЛК (LBK) временем ок. 5000 г. до н.э. [R. Elburg, W. Hein, A. Probst and P. Walter, 2015/2]. Однако еще Гордон Чайлд, который ввел само понятие «неолитическая революция», в труде «У истоков европейской цивилизации» [16] отмечал умение носителей культуры Кереш [северного ответвления/варианта культуры Старчево-Криш-Кереш] «с помощью полого сверла» проделывать отверстия в каменных топорах [16, «Культура Кёрёша»], что удревняет появление сверленых топоров как минимум на несколько столетий. А вот шлифовать каменные орудия/топоры и использовать их в погребальном обряде начали уже позднем в мезолите носители культуры Лепенски Вир [Ivana Radovanoviж, 1996], которую, кстати сказать, считаю предпраиндоевропейской.

Вместе с тем одним из важнейших археологических доказательств несостоятельности курганной/степной гипотезы/теории является отсутствие преемственности между ДЯК и КШК.

И начать можно с тех же боевых топоров. Второе название КШК - культура/культуры боевых топоров - произошло от обычая ее носителей класть в мужские могилы каменный боевой топор. А о том, что у представителей ДЯК фактически не было подобного обычая, среди прочего говорится в статье украинских археологов Ивановой С.В. и Цимиданова В.В. «Погребения с топорами в ямной культуре Северо-Западного Причерноморья» [17]. Точнее, авторы фиксируют сравнительную малочисленность находок в погребениях каменных (боевых) проушных топоров/их фрагментов и заготовок. Максимум находок приходится на могильники именно Северо-Западного Причерноморья [что свидетельствует о влиянии западных соседей ямников], однако погребения с такими топорами составляют всего лишь 0,9 % от исследованных ямных погребений данной территории (процент же кремневых топоров там еще более скромный - приблизительно 0,4). На север Степного Поднепровья соответственно приходится (также) 0,4 %, на южнобугский вариант ДЯК - 0,1 %, а в Северо-Западном Приазовье каменные боевые топоры в погребениях вообще отсутствуют. Отсутствовали они и раньше, в погребениях всего степного населения «доямного времени» [17, стр. 141, 143-144], т.е. протокурганных/протоямных культур, и это важно отметить. Показательно, что количество обнаруженных в ямных могильниках каменных проушных топоров убывает с запада на восток Украины, или, иначе говоря, ближе к истокам ДЯК! «Позднеямные захоронения в Румынии, Болгарии, Югославии и Восточной Венгрии», инвентарь которых «в целом скуден», по М. Гимбутас, содержат оружие лишь в могилах «знатных мужчин», однако каменных боевых топоров/боевых топоров в них не было [13, с. 425].

В отличие от мнимых предков шнуровиков, у действительных - «племен культуры воронковидных кубков» - «топоры… играли большую роль» [14, с. 274]. Примечательно, что среди боевых топоров КВК, как позже и у шнуровиков, доминировали топоры-молоты. Более того, значительную роль топоры играли в КЛ, которая была основной генетической (этноязыковой) предшественницей КВК. Это можно хорошо проиллюстрировать на примере большого могильника КЛ Зенгеварконь на территории Венгрии. На все 339 погребений этого могильника, включая женские и детские захоронения, приходится 65 могил с боевыми топорами и 67 с плоскими. В сумме они дают достаточно большой процент погребений с топорами (39 %), который не идет абсолютно ни в какое сравнение с ямными погребениями. Пример могильника Зенгеварконь интересен еще тем, что подтверждает вышеприведенный тезис о редкой встречаемости, нехарактерности для КЛ положения погребенных скорченно на спине. В могильнике всего 3 таких захоронения. Тогда как «левобочных захоронений» представлено 290, а «правобочных» - 36 [12, стр. 122-123].

Как и боевые топоры, шнуровой орнамент керамики (здесь и далее под керамикой подразумевается посуда) носители КШК получили от своих центральноевропейских предков, о чем говорилось несколько выше. Исключение, которое подтверждает правило, может составить, например, среднеднепровская культура, т.е. восточная культура ШК, вероятно получившая этот орнамент от ямного субстрата [Артеменко И.И., 1987, с. 42]; то же можно сказать и о курганах раннего этапа этой культуры [там же, с. 38].

Теперь продолжим, используя материал Л.С. Клейна с сайта «Генофонд.рф», начиная с комментария на работу W. Haak, et al., 2015 (см. выше) и далее. Доводы ученого можно изложить следующим образом.

Сначала назовем аргументы, опровергающие сходство ямной культуры с культурами шнуровой керамики, а потом - направленные против степной/ курганной гипотезы в целом.

Со ссылкой на немецкого археолога А. Хойслера («Hдusler 1963a; 1963b; 1974; 1983») говорится о «кардинальном» отличии положения умерших в могилах ямной культуры от положения в могилах культур шнуровой керамики. Отмечается также, что «это другая традиция. Окрашенные охрой ямники лежат одинаково мужчины и женщины с руками к коленям; шнуровики - дифференцированно по полу: мужчины на правом боку, женщины на левом и ориентированы головой в противоположных направлениях, руки перед лицом и т.п., никакой окраски. Курган? Но скорее всего курган происходит от мегалитических сооружений, а они самые ранние - на Западе Европы.

По культуре шнуровики гораздо ближе к предшествующим воронковидным кубкам, чем к ямной культуре - как восточной, так и балканской. Те же боевые топоры-молоты, та же система керамики (плоскодонные кубки плюс амфоры), то же размещение шнуровой орнаментации. А в ямной культуре - яйцевидные круглодонные сосудики, молоточковидные роговые булавки, которых на севере Германии и Польши нет» [http://генофонд.рф?page_id=984].

В раннем бронзовом веке ямники и их трипольские соседи пользовались металлом, «а вот поздненеолитические культуры шнуровой керамики, якобы вышедшие из ямной, почти не владели металлом - вернулись в каменный век?» [http://генофонд.рф/?page_id=4402].

Даже у северо-восточной культуры ШК, фатьяновской, «нет ни малейших признаков происхождения из ямной культуры!» [http://генофонд.рф/?page_id=3877].

Далее. Недоумение ученого «вызывает распространение ямного геномного наследия по регионам. Казалось бы, это наследие должно быть тем больше, чем сильнее следы ямного проникновения в археологии. Эти следы более всего представлены (из обследованных культур) в Венгрии, а менее всего - на севере Европы, совсем не представлены в Скандинавии». Но «на таблице “пропорций генетического вклада”… всё наоборот» [http://генофонд.рф/?page_id=984].

Итак, по А.С. Клейну, «между культурами шнуровой керамики и ямной культурой - очень большая разница» [там же]. В.С. Титов здесь более резок: «…следует категорически отвергнуть предположения о ее [«культурноисторической общности шнуровой керамики или боевых топоров»] "генетических" связях с ямной общностью» [15, с. 89].

Перейдем аргументам Л.С. Клейна, относящимся к «степному фактору». «Очень трудно представить себе, как ямная культура вторглась в Центральную Европу. В Болгарию, Румынию и Венгрию, в их степные районы - это видно по памятникам, и то при продвижении заметно изменившись. А дальше - нет следов. И не видно оснований: Европа - не степь» [http://генофонд.рф/?page_id=984].

Со ссылкой на Фолькера Хейда («Heyd 2011») говорится, «что ямная культура в Венгрии (самом западном из ее анклавов) занимает только степные участки и не идет в другие земли, не продвигается западнее границ степной зоны» [http://генофонд.рф/?page_id=4402].

Отмечается также, что «современная дистрибуция балтских, славянских и германских языков» не «соответствует местонахождению ямной культуры. С какой это поры балты, славяне и германцы проживают в степях? И почему быт ямной и последующих степных культур соответствует иранским мифам, а не славянскому фольклору?» [http://генофонд.рф/?page_id=6727]. От себя добавлю, что об антагонизме «Руси и Степи» («леса и степи») писали еще российские/русские историки-классики.

О значительной разнице в процентном определении доли генетического пула ямной культуры в культурах шнуровой керамики в работах групп Хаака/Райха и Аллентофта/Виллерслева упоминалось выше, как и о различии гаплогрупп у мужчин-ямников и шнуровиков (хотя данных здесь недостаточно). Л.С. Клейн вполне резонно допускает, что «могли бы претендовать на происхождение от ямной культуры колоколовидные кубки, это у них R1b!» К тому же он обоснованно полагает, что «женщины [ямники] мало участвовали в инвазии» [http://генофонд.рф/?page_id=984]. «Это, кстати, согласуется с генетическими результатами, показывающими, что по митохондриальным гаплогруппам женщины и мужчины в культуре шнуровой керамики различаются» [http://генофонд.рф/?page_id=25388]. Это подтверждает и работа «американских и шведских исследователей (Goldberg et al.)» [A. Goldberg et al., 2016]. Из нее следует, что «миграция из понто-каспийских степей в Центральную Европу в течение позднего неолита и бронзового века, действительно, была преимущественно мужской: по подсчетам среди мигрантов на 5-14 мужчин приходилась одна женщина» [http://генофонд.рф/?page_id=10197]. Результаты работы группа генетиков под руководством Марка Джоблинга [C. Batini, et al. & M.A. Jobling, 2017] также свидетельствуют, что «миграция степных кочевников бронзового века была… преимущественно мужской», а «в материнских линиях наследования… отразились гораздо более древние события…» [http://генофонд.рф/?page_id=28466].