Одним из недавно вошедших в научно-методологический аппарат исторической науки подходов является так называемая «новая биография». Биография - изучение конкретных историй жизни определённых исторических лиц. Она обращает внимание не только на существенные события в жизни человека, но и его внутренние характеристики, поиск мотивов чьих-то действий, его психологии и ментальности.

Новая же биография как таковая являет собой одну из ключевых и ярких точек, которыми отмечен подход «новой исторической науки» к своей собственной методологии. Так как новая историческая наука в первую очередь сконцентрирована на выработанной эпохой социокультурной парадигмой и соответствующей совокупностью социальных идей, связей и механизмов, основной темой новой биографии является социальное творчество индивида, представляющего собой автора, внесшего вклад в строительство и возникновение новых механизмов, аспектов и взаимоотношений социальной истории, ставшего опорой соответствующего ему исторического периода.

Новую биографию можно назвать в своём роде «блоком», частицей «новой социальной истории». Обычно она представляется в рамках урезанной картины жизни того или иного человека, представителя различных социальных категорий. «Урезание» происходит посредством вычленения основной информации о тех или иных социально-статусных позициях объекта исторического исследования в их эволюции в ущерб его жизнеописанию. Тщательно документируется его материальное и духовное наследие, которое может послужить источником его новой биографии. Вместе с тем большинство чиновников представляют собой довольно любопытные «персонажи» для моделирования уникального совокупного образа представителя политической элиты Российской империи того периода. В частности, к примеру, уникальным для карьерного пути того периода является судьба С.Ю. Витте, ставшего в мгновение ока из директора железнодорожной станции едва ли не вершителем судеб целой империи. В этом ключе особое значение принимают микроисторические подходы и их особенности в условиях становления новой управленческой культуры, как тенденции развития государственной системы Российской империи в конце XIX - начале XX столетия. Помимо этого, особым фактором, влияющим на привлечение методов «новой исторической науки», выступает актуализация конкретного социального заказа, характерного для современного общества. К примеру, наличие проблем коррупционного характера в обществе побуждает исследователей обращаться к соответствующим аспектам подобной проблемы в практике самодержавной администрации Российской империи второй половины XIX в., используя для этого как и «классический» формально-юридический метод, так и более «инновационные методы» новой исторической науки. Однако, позиции «новой биографии», как метода «новой социальной истории», в данном контексте находятся на особых позициях, поскольку апеллируют именно к социокультурному срезу чиновника, той стороне его образности, которая не может быть подвергнута полноценному анализу без методологического инструментария междисциплинарного синтеза

Принципы новой биографии несут в себе основы методы микроистории. Основная её задача - сосредоточиться на анализе личности того или иного индивида, определить социальную среду, к которой он принадлежал и в которой функционировал. Макроисторический же подход в определённой мере скрывает или не замечает черты, качества и нюансы личности. Для того, чтобы рассмотреть личность под микроскопом, требуется микроисторический подход. Те детали, которые макроскопический подход воспринимает как ненужную мелочь, микроисторический подход старается учесть и тщательно проанализировать. Артикуляция человека в данных ему условиях изучается не как совокупность тех или иных причин и следствий, но как сцепленная последовательность жизненных событий в сфере его практической социальной деятельности и в «истории в целом».

Как направление биографических исследований новая биография появилась в русле вновь возникшей «новой исторической науки»: ее «возрождение» на рубеже 1980-1990-х гг. было связано с «лингвистическим поворотом», который, в свою очередь, во многом способствовал начавшемуся процессу переосмысления всего историографического опыта «истории идей», интеллектуальной истории, «новой социальной истории», в том виде, в каком в «западной» традиции «история идей и страт» сложилась как «биография идей и страт» - с изъятием собственно «носителя» идей, объекта страт, и их социокультурного контекста. Одновременно под влиянием «новой социальной истории» появилась «история интеллектуалов», институциональное оформление которой во Франции началось с создания (по инициативе Ж.-Ф. Сиринелли) специальной междисциплинарной группы (1985). В эти же годы научная деятельность П.Нора и Ф.Ариеса приводит к появлению в контексте нарратологии «ego-histoires», нового направления в историописании, цель которого - анализ взаимосвязи личностной истории индивидов со структурой их повседневности, а также конструкций их «жизненных нарративов» и способов конструирования ими «исторических (мета) нарративов». «Расцвет» исторической антропологии в 1980-е гг. («антропологический поворот») актуализировал интерес к «человеческому измерению» в интеллектуальной истории. В 1980-е гг. проблема «биографического анализа» в интеллектуальной истории находилась в дискуссионной плоскости евроатлантического научного поля. Примечательно, что проблемы биографии были подняты и активно обсуждались представителями истории экономической мысли. Центральным в полемике оказался вопрос об отношении между идеями и жизнью, между тем, «как мы думаем, и тем, как мы живем». Дискуссии отразили наличие двух оппонирующих «платформ»: представители первой отрицали познавательную ценность биографической информации, рассматривая биографию в качестве «иллюстрации»; представители второй считали, что без обращения к «личной ментальной истории» индивида в частности, представителя бюрократического слоя, нельзя понять его концепцию, выявить социокультурный и интеллектуальный контекст его творчества, генезис его идеи, специфику принятия его наследия научным сообществом.

Поскольку данное направление находится на стадии формирования и активно развивается, существует как масса трактовок его содержания, так и сложностей в определении предмета, задач, методов и проч. К примеру, мы можем определить интеллектуальную биографию как своеобразный комплексный синтез биографического, текстуального и социокультурного анализа63. Вместе с тем данное направление историографического знания активно развивается, поскольку по мнению многих исследователей (Л.П. Репина, В.Л. Зубова, Н.В. Некрасова) именно когнитивный потенциал данного направления способен восполнить имеющиеся к настоящему времени пробелы в социогуманитарном знании. Отличие интеллектуальной биографии, от «классической» исторической биографии, в первую очередь заключается в акцентуации на индивидуальности и зачастую игнорируемых исследователями аспектах жизненного пути, творчества, социального окружения или иных сторон, связанных с персоналией управленца. Как справедливо замечал П.Л. Карсавин, «биография выступает как история индивидуальной души»64, и в этом раскрывается значение данного подхода, в частности, при анализе политико-правовых установок и социокультурного облика чиновника.

К настоящему времени интеллектуальная биография в рамках отечественной истории исторической науки в первую очередь представлена изучением посредством ее методов биографий преимущественно зарубежных историков, философов, экономистов, тем не менее, уже сформирован значительный пласт таких исследований в отношении российских чиновников дореволюционного периода. В настоящее время происходит переосмысление значения университетского периода жизни чиновника, и в отличие от прежних исследований, в рамках которых предпринималась попытка обнаружить закономерности становления личности чиновника «от обратного»: на основании социально-статусных установок политического истеблишмента Российской империи в их зрелом периоде исследователи пытались обнаружить предпосылки и закономерности на этапе и формирования и становления как профессиональных управленцев и администраторов. Разумеется, это далеко не самым лучшим образом сказывалось на формировании комплексной исторической биографии. В рамках методологических подходов «новой биографии» (интеллектуальной биографии) можно наблюдать прямо противоположную тенденцию - в период обучения получения образования чиновником в университете и работы его над научными трудами, дальнейшие карьерные поиски - во всем этом производятся попытки обнаружить нечто особое, специфичное, порой прямо противоречивое его дальнейшему профессиональному пути.

В рамках «новой биографии» большее внимание уделяется, казалось бы, такие ранее игнорируемые факты, как гендерная, социальная, этническая, конфессиональная самоидентификация управленца, которая субъективно влияла на стиль его служебной деятельности, политико-правовые стереотипы и тд..

В настоящее время в изучении жизненного пути чиновников, в особенности при учете их служебной деятельности, ряд исследователей, в первую очередь Л.П. Репина, настаивают на актуальности такого термина, как «персональная история» 65. Предлагается два подхода к реализации в научной практике данного направления - «социальный» и «экзистенциальный» и в отношении политико-правовой культуры чиновников наиболее уместным представляется именно последний. К сожалению, отсутствие должно количества необходимой информации ставит на пути исследователя «новой» биографии управленца ряд вызовов, которые, в частности, могут быть разрешены на основе ментальной реконструкции стиля мышления, социокультурного пространства и иных исторически объективных позиций изучаемого объекта. Однако и в этом случае вся полнота скрытой мотивировки, приоритетов представителя бюрократического при выборе траекторий карьерного развития, работы над совершенствованием своей профессиональной культуры и знаниевой квалификации, до конца не может оставаться раскрытой, даже не смотря на потенциал «интеллектуальной биографии».

Персональная история (или «индивидуальная история») - новое направление, основой которого является восстановление модели «истории одной жизни». Несмотря на широкое разнообразие, для всех типов личной истории, будь то микроистория, психоистория и др., существует определённый набор схожих факторов. Объединяет их подход и концентрация исследователя на частной жизни и судьбе исторических лиц, формирование и развитие их интеллектуальной парадигмы, исследование следов их деятельности в различных интервалах масштаба пространства и времени действия. В результате их собственной личной истории в качестве аналога используются новая биография, используемая для уточнения социального контекста, а не наоборот, как в случае традиционной исторической биографии.

Каждая культурно-историческая эпоха, «логос» каждой национальной культуры, имеет свои дискурсы и самосознания, в частности, собственную эволюционную типологию биографических текстов. Это не означает отсутствие общих законов и корпус отличий от развития традиционного биографического жанра, но это учитывает специфику, которая находит свое выражение в трансформации дисциплинарных традиций, оригинальной разработки определенных областей знаний. Задача состоит не только в реализации «генеалогии», определении понятий начальной лексической формы и т.д., но также корреляции в использовании различных терминов, сочетании его в той же области исторического и биографического исследования.

Существует четыре варианта применения понятия «персональная история». Первым из них являются «персонифицированной истории», где используются традиционные методы психоаналитического анализа; вторым является «личная история» - изучение жизни индивида через призму его индивидуальных частных отношений; третий вариант - история личности как «внутренней биографии» (развития внутреннего мира человека), в отличие от «внешней» или «публичной»; наконец, четвёртый вариант - автобиография.

В российской историографии сегодня в ходу две версии персональной истории, которые сосредотачиваются на различных исследований проблемы личной истории и «истории вообще»: экзистенциальная биография и т.н. «новая биографическая история (иначе - «новая биография»).

В 1990-е гг. исследовательский интерес к «человеческому измерению» в интеллектуальной истории нашел свое продолжение и наиболее рельефное выражение в «новой биографической истории», ориентирующейся не просто на воссоздание персональной судьбы, но на анализ его многообразных проявлений в постоянно изменяющемся социально-интеллектуальном пространстве.

Особое внимание при изучении политико-правовой культуры чиновничьего аппарата указанного периода уделяется проспографическому подходу. Зачастую его именуют «старым новым методом» интеллектуальной биографии. Одним из основных проблем, стоящих перед любым историком, является вопрос о репрезентативности исходного материала. В исторических исследованиях он всегда должен остерегаться делать выводы из отдельных случаев и обобщений из горстки красноречивых примеров.

Просопография может рассматриваться как попытка преодоления этой опасности. Подвергая идеально большое количество членов из заранее определенного населения к одному и тому же варианту опроса, конкретные характеристики этой популяции в целом становятся видимыми.

Просопографическое исследование чиновников в соответствии с традициями политико-правовой культуры поздней российской империи может заглянуть внутрь жизни «среднего» чиновника, его социальный статус, происхождение, взгляды и концепции, минуя при этом уникальное в концептуальном дискурсе конкретных личностей Использование и развитие просопографии, следовательно, тесно связано с проблемой дефицита исторических данных. Просопография не заинтересована в уникальной, но в среднем, общем, в «общности» в истории жизни более или менее большого числа лиц. В отличии от истории частных лиц и исключительным важным представляется тот факт, что просопографическое исследование предоставляет информацию о коллективных массах. Для просопографа выдающиеся личности (например, Цезарь, Шекспир, Наполеон или Бисмарк) являются менее привлекательными, потому что они являются «из ряда вон выходящими».

Просопография - коллективная биография, описывающая внешние черты групп населения, между которыми исследователь определил имеет что-то общее (профессии, социальное происхождение, географическое происхождение и т.д.). Начиная с анкеты биографические данные собираются о хорошо определенной группы людей. На основе этих данных можно найти ответы на некоторые исторические вопросы.

Просопографический метод состоит в описании характеристик материала на более или менее однородную группу лиц путем сбора как можно большего массива информации из материальных элементов, которые позволяют нам описать человека и тех духовных элементов, которые позволили бы нам перейти от человека к личности. В этом и заключается разница между просопографией и биографией, хотя это не означает, что просопография не играет существенную роль в биографии и наоборот.

Просопография является собой изучение общих характеристик группы посредством коллективного изучения их жизни. Под термином «просопография» мы имеем в виду базы данных и список всех лиц из конкретной среды, который определяется в хронологическом порядке.

Таким образом, в контексте просопографического подхода можно говорить о сложении такой категории, как «чиновничество». Задача просопографии здесь заключается в том, чтобы как раз не установить общие тенденции или закономерности в сложении политической элиты профессиональных управленцев, а скорее выявить специфические и уникальные черты, которые бы характеризовали неоднозначные и противоречивые явления пространства сложной политико-правовой культуры периода, так называемые «субъективные факторы», которые, тем не менее, позволили бы сделать выводы об общем облике чиновника Российской империи конца XIX столетия. В этом смысле просопографию нельзя воспринимать исключительно как метод количественного сбора информации об представителях управленческого корпуса дореволюционного периода.

Заключение

Итак, проведенный анализ позволяет нам сделать ряд выводов по проблемному полю и исследовательским перспективам высшего управленческого аппарата времен заката Российской империи. При этом следует оговориться, что указанные выводы в некоторой степени могут показаться довольно расплывчатыми ввиду авторского стремления и попытки наиболее объективно и взвешенно отразить основные проблемы изучаемой темы.

В процессе характеристики становления бюрократического корпуса в Российской империи на протяжении конца XVII - конца XIX столетий удалось выявить несколько достаточно явных тенденций. Прежде всего, со времен Петра Великого в чиновнике воспитывался культ регламента и так называемый «бумажный культ»; характерная для развития любой бюрократической системы, в России эта тенденция приняла гипертрофированную степень, и бюрократические казусы, порожденные гением управленческой машины в виде всевозможных «поручиков Киже», в некоторые периоды развития российской государственности становились нормой. Иным характерным проявлением в развитии чиновной структуры явилась четко продуманная, стандартизированная и унифицированная система социально-политической мобильности, базирующаяся на установлениях «Табели о рангах». Всесословный характер документа в большей степени гарантировал привлечение к государственной службе людей, имеющих необходимые управленческие качества, хотя, с обратной стороны при этом формировал условия для проникновения лиц с сомнительными мотивами и жизненными установками. Третья, крайне важная тенденция, проявившаяся еще с петровских времен - это ликвидация экономической независимости управленцев вплоть до высшего звена, с целью перевода их на государственное жалование, а, следовательно, и помещение их под полный контроль государства. Необходимо также упомянуть в качестве выводов одну из главных черт российской бюрократии, пронизывающей ее благодаря воздействию абсолютистских тенденций самодержавия - стремление к крайней степени деспотизма в межслужебных отношениях. Наконец, еще одной из негативных черт бюрократии Российской империи, не только не выкорчеванной со временем, но и перекочевавшей во времена нынешние, является высокий уровень формализации и заорганизованности всего рабочего процесса и результатов деятельности управленцев.

Характеризуя социальные показатели чиновничества, отметим такой важный аспект, как регулирование их состава с помощью разветвленной и в некотором роде специфичной системе цензов. Наиболее распространенными и устойчивыми в данном отношении были образовательный ценз, ценз на выслугу лет и пр. Так, в отношении первого можно сделать вывод, что несмотря на неоднократные попытки установить жесткие рамки для кандидатов на высокие посты, именно образовательная профессионализация чиновного состава обрела свое практически полное воплощение уже как раз ближе к анализируемому периоду. При этом следует сказать, что в целом социальный портрет министра того периода - православного исповедания мужчина порядка 55-65 лет. Фильтры для представителей других этносов и конфессий присутствовали, хотя они не были столь жестки. Практически исключались из стратегически важного управления женщины. Также, несмотря на открытость государственного аппарата для выходцев из многих сословий, большую часть его составляли дворяне, и такая ситуация устанавливалась благодаря процессу «одворяниевания» чиновничества, т есть процент личного, выслуженного дворянство был гораздо выше дворян потомственных в сфере управления. Кроме того, следует отметить тот факт, что политика устранения источников экономической независимости чиновник, в первую очередь в области владения земельной недвижимости принесла свои определенные плоды, и к указанному периоду владельцев огромных поместий в звене высшего государственного управления практически не было. При этом, несмотря на высокий денежные пожалования, угроза коррумпированности чиновного состава более чем имела место быть.