Американо-советские отношения в период политики непризнания (1917-1933)

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

ТУЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. Л. Н. ТОЛСТОГО.

Кафедра всеобщей истории и археологии

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

на тему:

"Американо-советские отношения в период политики непризнания (1917-1933)"

Выполнена:

Студентом 5 курса группы А

очной формы обучения

факультета истории и права

Сивец Вадимом Игоревичем

Тула, 2011

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Глава 1. Начальный этап американо-советских отношений (1917-1920)

1.1 Отказ США от признания Советского государства

1.2 Участие США в военной интервенции

Глава 2. Американо-советские отношения в 1920-1928 годах

2.1 Дипломатический бойкот

2.2 Становление торгово-экономических отношений

Глава 3. Американо-советские отношения в 1928-1933 годах

3.1 Экономические факторы нормализации отношений

3.2 Установление дипломатических отношений

3.3 Значение и последствия установления отношений

Заключение

Источники и литература

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Возникновение на политической карте мира нового государства - РСФСР - с иным социальным строем правительства ряда стран Запада встретили недружелюбно, точнее враждебно. Официальный Вашингтон ответил на это, подобно другим государствам, дипломатическим непризнанием страны Советов. Дипломатические отношения между наши странами были прерваны. Белый Дом встал на путь политики изоляции молодой республики, продолжавшийся целых 16 лет. Политика дипломатической изоляции - старый испытанный метод борьбы против нового государства. Он применялся в конце XVIII века по отношению к революционной Франции, он применялся по отношению к Советской России в обозначенный период, применяется он и поныне. Суть политики непризнания, политики дипломатической блокады заключается в том, чтобы доказать "незаконность" существования новой власти, искусственно исключить новорожденное государство из сложившейся системы международных отношений, помешать ему установить нормальные дипломатические, финансовые, торговые и культурные отношения с другими странами, воспрепятствовать получению этим государством необходимых ему товаров или продовольствия и тем самым создать дополнительные трудности на пути экономического развития, "узаконить" политику вооруженной борьбы против него и получить "моральное право" для оказания помощи по всем мятежам и заговорам, направленным на свержение нового правительства.

Период непризнания Соединенными Штатами советского правительства являлся аномалией, противоестественным явлением, свидетельствовавшим о недальновидности и ограниченности политики правящих кругов США. Их нежелание урегулировать сложившееся ненормальное положение и согласиться с принципом сосуществования двух стран с разным политическим строем, как показывала жизнь, негативно отражалось и на американской политике, и на ситуации в мире. И только в годы президентства Франклина Делано Рузвельта удалось сделать решающий шаг навстречу. Придя в Белый Дом, в январе 1933 года, он уже менее года пошел на установление дипломатических отношений с СССР, правительство которого последовательно, целеустремленно, настойчиво призывало к созданию атмосферы взаимопонимания и доверия между двумя государствами в интересах сотрудничества и сохранения всеобщего мира.

Источниковая база исследования. В данной теме исследования можно выделить несколько групп источников. Первая - официальные документы того времени. Наибольшая их часть представлена в многотомном сборнике "Документы внешней политики СССР". Его основу составляют публикации из архива МИД. Многие из них впервые стали доступны исследователям. Первые шестнадцать томов этого издания охватывают период до 1934 г. и содержат сотни документов, характеризующих отношения Советской России и США в экономической, политической и культурной сферах. Следует отметить также высокое научное качество комментариев к этим документам.

Также необходимо отметить сборники документов, подготовленные на рубеже XX и XXI веков одним из ведущих отечественных американистов академиков Г. Н. Севостьяновым. Эти сборники явились весомым вкладом в уже существовавшую коллекцию опубликованных материалов по советско-американским отношениям в первой половине ХХ века. Многоплановость более чем тысячи документов, которые включают в себя материалы Народного комиссариата иностранных дел (НКИД), Народного комиссариата внешней торговли (НКВТ), переписку руководителей этих ведомств с ЦК РКП (б) / ВКП(б) позволяет исследовать в контексте американского направления международной деятельности СССР такую весьма актуальную проблему, как процесс принятия внешнеполитических решений советским руководством и его механизм. Также можно выделить письма уполномоченного ВОКСа СССР в США Б. Е. Сквирского, которые дают немало ценной информации о "новом курсе" между СССР и США и установлению между ними дипломатических отношений.

Вторую группу источников данной темы составляют так называемые "источники личного происхождения", под которыми подразумеваются мемуары и воспоминания участников тех событий. Стоит сказать, что эта группа источников весьма интересна. О революционных событиях Петрограда немало интересных фактов сообщается нам американский журналист Альберт Рис Вильямc. Он лично знал Троцкого, Бухарина и Ленина, был очевидцем и активным участником Октябрьской революции 1917 года. В книге "Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918" он делится впечатлениями о путешествии по объятой пламенем Гражданской войны России. Знакомство с убежденными в своей правоте, необыкновенными людьми очень повлияло на Вильямса. Другим известным американским современником тех событий был журналист Джон Рид. Причем известным настолько, что его могила находится в некрополе у Кремлевской стены, где обычно хоронили только самых выдающихся советских лидеров. Свои впечатления от Октябрьской революции 1917 года коммунист Джон Рид изложил в книге "10 дней которые потрясли мир". Как исторический источник она не просто перечень фактов, событий и документов. Как писала о ней Н. К. Крупская в предисловии к русскому изданию "книга Рида - это ряд живых сцен, настолько типичных, что каждому из участников революции должны вспомниться аналогичные сцены, свидетелем которых он был. Все эти картинки, выхваченные из жизни, как нельзя лучше передают настроение масс -- настроение, на фоне которого становится особенно понятен каждый акт великой революции". Оставил немало ценных сведений в своей двухтомной автобиографии и другой американский журналист - Джозеф Линкольн Стеффенс. В 1919 вместе со специальным дипломатическим представителем США Уильямом Буллитом он посетил Советскую Россию, где встретился с В. И. Лениным и наркомом иностранных дел Г. В. Чичериным. В отличие от руководителей США, не признавших советскую республику, Стеффенс симпатизировал ей и с энтузиазмом писал: "Я видел будущее и оно работает"

Очень ценные сведения, касающиеся советско-американских отношений периода Гражданской войны, приведены в воспоминаниях белогвардейского генерала А. Будберга и мичмана А. Гефтера. Последний, к слову, приводит очень яркие и убедительные свидетельства того, что из всего контингента войск иностранной интервенции американцы были настроены на военные действия меньше всех.

Историография исследования. Необходимо сказать, что период непризнания привлекал внимание отечественных историков. По этому вопросу в нашей стране имеется значительная литература. В общих работах по истории международных отношений и внешней политики советского государства дана оценка позиции обеих стран по проблеме нормализации отношений между ними. В научных монографиях и статьях освещены разные аспекты политических контактов, торгово-экономических отношений и научных связей между СССР и США. На основании изучения и анализа источников, доступных документов и материалов авторы стремились восстановить картину развития событий, показать, с одной стороны, кто и почему сопротивлялся устранению ненормального положения в отношениях двух государств, а с другой - заинтересованность советского правительства в налаживании сотрудничества с высокоразвитой Америкой.

Однако, большая часть работа по данной теме была издана в годы холодной войны и ленинско-марксистской идеологии, в условиях крайней напряженности в советско-американских отношениях, что повлияло на их содержание и направленность. Для многих из них характерна иногда категоричность и однозначность суждений, излишние, на наш взгляд, идеологизация и полемичность. Это было обусловлено временем и обстановкой. Известная узость источниковой базы вследствие недоступности для специалистов многих важных архивных документов и материалов также отразилась на оценках и выводах исследователей. Тем не менее, в начале 80-ых гг. в свет вышла монография П. Т. Подлесного, посвященная истории советско-американских отношений. В ней уже заметно меньшее влияние идеологии, менее резкие суждения и более взвешенных подход к данной исторической проблеме. При этом обозначенные научные работы советского периода по своему характеру, аналитическому подходу и документальной насыщенности заслуживают высокой оценки, хотя не со всеми положениями и выводами этих работ можно согласиться. Исследователям мешала идеологическая и доктринальная зашоренность. Но, будучи скованными в интеллектуальном и методологическом плане, ученые все же сумели обозначить своими работами узловые проблемы новейшей истории США, расширили круг источников, отработали методики их изучения. А появившиеся после распада СССР труды таких известных ученых, как А. Э. Иваняна, С. В. Листикова, В. Л. Малькова, основанные на анализе новых и современных архивных материалов, позволяют нам сегодня в еще более полной мере понять интересующие нас события.

Американские историки, среди которых необходимо отметить Дж. Ф. Кенанна, Д. Е. Дэвиса, Ю. П. Трани, также проявляли интерес к изучению причин непризнания Вашингтоном Советского Союза и опубликовали немало книг и статей с привлечением большого количества изданных документов и архивных материалов, личных бумаг, дневников и воспоминаний дипломатов, государственных и общественных деятелей. Положительный факт, что в последние годы ряд работ американских авторов были переведены на русский язык. Источниковая база работ, изданных в США, более обширная, что позволило авторам обстоятельнее изложить позицию лидеров Соединенных Штатов по вопросу непризнания СССР на различных исторических этапах, в частности в годы правления У. Гардинга, К. Кулиджа и Г. Гувера. Однако не стоит забывать, что в этих работах представлено видение событий с американской точки зрения, поэтому они не лишены определенной доли субъективности.

Также немало ценных сведений можно подчерпнуть в работах, непосредственно с темой не связанных. В качестве одной из них можно назвать труд З. С. Шейниса о дипломатической деятельности М. М. Литвинова. В книге приведено очень большое количество писем и записок Литвинова Политбюро и лично В. И. Ленину, касающихся очень важных внешнеполитических проблем.

Объектом исследования является история США в период 1917-1933 гг.

Предмет исследования - внешнеполитические отношения США с Советской Россией.

Научная новизна заключается в том, что данная работа является серьезным комплексным исследованием, посвященным политике правящих кругов США по отношению советскому государству. Выводы в данной работе опираются на документальные материалы, труды ведущих отечественных и американских историков и являются результатом научного поиска и осмысления с позиции нового исторического мышления ряда аспектов той внешнеполитической ситуации, которая сложилась в 1917-1933 годах в результате непризнания США советского государства.

Хронологические рамки исследования охватывают период 1917 - 1933 гг. - период, в ходе которого США не признавало установление на территории бывшей российской империи нового государства с социалистическим строем.

Теоретико-методологической основой исследования послужили апробированные в современной историографии способы конкретно-исторической интерпретации фактов прошлого на основе комплексного критического использования широкого круга источников. Методологическую основу составили системно-функциональный подход, культурологический и антропологически ориентированный методы.

Целью исследования является комплексное рассмотрение дипломатических и торгово-экономических отношений, происходивших между Советской Россией и США на протяжении шестнадцатилетней политики непризнания.

Из цели работы вытекают задачи, которые необходимо решить:

1. Рассмотреть начальный этап советско-американских отношений, включивший в себя отказ США от признания социалистического государства и участие Америки в военной интервенции

2. Рассмотреть этап советско-американских отношений после окончания Гражданской войны и создания СССР, в котором произошел постепенный переход от политики бойкота к "новому курсу" признания и сотрудничества.

американский советский политика интервенция

Глава 1. Начальный этап американо-советских отношений (1917-1920)

1.1 "Русский фактор вильсонизма" и отказ США от признания Советского государства

В годы Первой мировой войны американские представления о России ассоциировались с авторитарным режимом. Ни заинтересованность бизнеса в расширении экономических контактов, ни общая благожелательность нейтралитета США по отношению к Антанте переломить эти представления не могли. Негативная точка зрения на Россию была распространена в значительной части американского общества. Показательна, например, записка, подготовленная для МИДа, управляющим консульством России в Сан-Франциско А.И. Кохановским (июнь 1915 г.). Он пишет, что в Соединенных Штатах русских давно привыкли ругать. Поэтому в печати, на различных массовых мероприятиях продолжают звучать оскорбления и наговоры в адрес России. "В одних статьях изображается дикая жизнь русского народа; в других - жестокое правительство; в третьих - страдания евреев и финнов; в четвертых - безвыходное положение русских финансов; даже в похвалах России проводится мысль: они так же далеки от нас, как китайцы и папуасы". Такое отношение к своей стране А.И. Кохановский связывает и с "плохой осведомленностью общественности США, и с активными действиями немецких пропаганды".

К началу 1917 г. американский президент Вудро Вильсон активизировал свои попытки конструирования послевоенного миропорядка. По сути, он заявил тогда о своем стремлении возглавить "демократическую" альтернативу Старому свету. Президент приступил к разговорам о новых принципах международных отношений (самоопределение народов, "мир без победы"), о необходимости отказа США от традиционного изоляционизма, о готовности американского руководства к сотрудничеству со всеми странами во имя дальнейшего сохранения мира. При этом Вильсон недвусмысленно подчеркнул, что он будет отстаивать справедливый, как ему казалось, миропорядок, основанный на "принципах американской системы государственного управления, … политических убеждениях и жизненных нормах американского народа".

Таким образом, доктрина "вильсонизма" обрела уже тогда вполне зримые контуры. Многие идеи, озвученные американским президентом, имели очевидную антиевропейскую и даже антиантантовскую направленность, что не могло не вызвать настороженности в столицах государств Антанты. Позиция Вильсона, по словам русского дипломата К.Д. Набокова, работавшего в тот период в русском посольстве в Лондоне, "возбуждала негодующее недоумение политического руководства государств Антанты". Свержение царизма помогло Белому дому найти дополнительное и достаточно веское обоснование своим действиям, которое, к тому же, полностью соответствовало идеологии "вильсонизма". Как подчеркивал на заседании кабинета 20 марта 1917 года Р. Лансинг "победившая в России революция устранила главный довод против подхода к европейской войне как к борьбе демократии против абсолютизма". Именно этот тезис в последующие годы активно зазвучит у Вильсона в его публичных выступлениях.

Многие американцы тогда с восторгом встречали российскую революцию, поскольку были уверены, что она открывала новые перспективы для успешного осуществления вильсоновских принципов справедливого послевоенного мира. Известный журналист Г. Бернштейн в письме Вильсону ссылался при этом на состав Временного правительства. Эти люди, подчеркивал он, "находятся под влиянием американских идеалов и руководствуются американскими традициями". Таким образом, заключает Бернштейн, "дух Америки" распространяется по миру". Да и сам Вильсон с вполне очевидным подтекстом заявлял, что русская революция не может быть плохой, так как ее "возглавил профессор". Все эти обстоятельства, безусловно, учитывались в Вашингтоне при принятии решения сначала о признании новой "российской демократии", а затем и о вступлении США в войну против Германии. Выступая в Конгрессе 2 апреля 1917 г., Вильсон назвал Россию "подходящим партнером для Лиги чести". Действительно, революционные события в России в результате которых была свергнута одна из могущественных монархий европейского континента и провозглашена милая американскому сердцу демократия, существенно облегчали дипломатический диалог. Ведь эти изменения государственного строя в России избавляли Америку от позорного для них ярлыка "союзники самодержавия".

Первые сообщения о событиях революционного Октября и свержении Временного правительства достигли Вашингтона 8 ноября, но это была не официальная информация, а только сообщения из прессы. Государственный департамент молчал, но в кулуарах активно обсуждал сложившуюся в России ситуацию. В частности, по сообщению газеты "Нью-Йорк таймс" от 9 ноября "администрация не потеряла надежды в то, что Россия останется в союзном лагере". Даже обнародование большевистского Декрета о мире не было сочтено основанием для особого волнения. Высказывалось сомнение в том, что благие намерения большевиков можно будет реализовать на практике, да еще в столь короткие сроки, чтобы это реально угрожало интересам союзников. Поэтому можно предположить, что переворот в Петрограде явился неожиданностью для американских законодателей, но в большинстве своем они не придали ему особого значения. Как писал в своих мемуарах первый директор ФБР Джон Эдгар Гувер "такие благородные люди как русские, ни при каких обстоятельствах не могли позволить небольшой группе лохматых, фанатично настроенных, одержимых несбыточной мечтой, заболтавшихся ораторов захватить власть в правительстве"

Утром 10 ноября в Государственном департаменте США было, наконец, получено официальное сообщение из российской столицы о том, что там действительно произошла революция и что большевики захватили власть в свои руки. Как пишет один из ведущих американских "советологов", бывший профессор Принстонского университета и бывший посол США в СССР Джордж Фрост Кеннан, "в это субботнее утро президент Вильсон играл в гольф со своим личным врачом … и если последние известия за этот день произвели на него какое-то впечатление, то во всяком случае в письме, посланном Ч. Э. Расселу и посвященном "русским делам", это не нашло никакого отражения". А еще через день президент выступил перед делегатами ежегодного съезда Американской федерации труда в Баффало, заявив, в частности: "У меня вызывает удивление, что группа лиц может быть настолько плохо информирована, чтобы предполагать, как, по-видимому, предполагают некоторые группы в России, что какие-либо реформы, планируемые в интересах народа, могут выжить в условиях существования Германии, достаточно мощной, чтобы подорвать или разрушить их с помощью козней и силы. Результатом сделки любой группы свободных людей с нынешним германским правительством может быть лишь их собственное уничтожение. Но это не все. Любой человек в Америке или где-либо еще, которые полагает, что свободная индустрия и предпринимательство в мире смогут продолжаться, если будет реализован пангерманский план и установится власть в Германии над всем миром, настолько же глуп, насколько глупы мечтатели России. Я выступаю не против чувств пацифистов, а против их глупости. Сердцем я с ними, но мой разум чувствует к ним презрение. Я хочу мира, но я знаю как его добиться, а они - нет".

13 ноября Вильсон отправил письмо конгрессмену Ф. Кларку, в котором, помимо всего прочего, писал: "Я ни в коем случае не потерял веры в благополучный исход событий в России. Россия, подобно Франции прошлого века, несомненно должна будет пройти через серьезные испытания, но она выберется из них, а ее великий народ, а это действительно великий народ, займет, по-моему достойное место в мире". Но одно дело - надежды, а другое - реальная оценка происшедшего. Победа большевистской революции в России на этом этапе военного противостояния союзников Германии могла означать лишь одно - обострение проблемы сохранения этой страны в союзном лагере. То обстоятельство, что к власти в России пришли политические силы, на протяжении продолжительного времени выступавшие за выход России из войны и завоевавшие несомненную поддержку в российских массах и в армии, полностью игнорировать было нельзя. К этому времени тесная связь между Германией и руководителями пришедшей к власти в России политической силы сомнения у союзников уже не вызывала. А это, все больше убеждались они, к хорошему привести не могло.

К тому же стоить учитывать и еще один факт советско-американских отношений - после прихода к власти большевиков проблема морального лидерства стала перед американским президентом с новой остротой. Советы (при всех известных оговорках) с первых часов своего правления попытались инициировать претворение в жизнь своей мирной программы. В частности, из Петрограда прозвучал настойчивый призыв "начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире". Многие параметры этого мира почти дословно повторяли принципы "вильсонизма": мир "без аннексий и контрибуций", равноправие и самоопределение всех народов, отмена тайной дипломатии. Более того, большевики приступили к публикации секретных документов из архива российского МИДа, вскрывая тем самым первоосновы "империалистического хищничества". Трудно возразить, что в данном случае следует говорить не просто о "параллелях и аналогиях" между большевистскими и вильсоновскими внешнеполитическими представлениями, а скорее об их фактическом совпадении, совмещении.

Вильсон знал Россию и интересовался ее делами ничуть не больше, чем Ленин Соединенными Штатами, а возможно даже и меньше. Вильсон никогда не бывал в России, как Ленин никогда не бывал в Соединенных Штатах. Однако, Ленин не мог не видеть в Вильсоне соперника в области инициирования благородных и популярных идей мира без аннексий и контрибуций, открытой дипломатии, самоопределения и общественного контроля над внешней политикой. Это не было случайным совпадением философии мышления двух политических деятелей, разделенных океаном. То, что Вильсон не читал трудов Ленина, можно утверждать с абсолютной уверенностью, но проживавший несколько лет в Европе Ленин Вильсона скорее всего читал, особенно после того, как тот стал президентом Соединенных Штатов. Все эти идеи появились в публичных высказываниях Вильсона много раньше, чем у Ленина. Так что Ленин не мог испытывать особых симпатий в "акуле империализма" Вильсону еще и по той причине, что тот претендовал на авторство идей, которые Ленин считал своими или во всяком случае выдвинутыми его революцией, теми общественными силами, интересы и чаяния которых эта революция, по его утверждению, отражала.

Джордж Фрост Кеннан считает, что и после Октябрьской революции "по убеждению или в политических интересах Вильсон продолжал ссылаться на якобы существовавшую общность интересов Соединенных Штатов и господствовавшей в России политической власти". Видимо именно этим объяснялось признание в 1922 году газеты "Известия" в том, что после Октябрьской революции американское правительство было единственным из правительств союзных держав, которое не прибегло сразу же к враждебным действиям против Советской России.

Многим тогда казалось, что большевизм и вильсонизм смогут найти общий язык. Например, известный журналист Л. Колкорд писал Вильсону, что действия Троцкого вполне соответствуют целям американской дипломатии. По словам другого журналиста, А.Р. Вильямса, в период Брестских переговоров даже среди большевистских лидеров ходили разговоры о том, что скоро "Вильсон порвет с Ллойд Джорджем и признает Советское правительство". Да и сам американский президент, казалось, давал повод для таких иллюзий.

Сразу же после большевистского переворота он выступал не против их внешнеполитических принципов, а скорее против их внешнеполитической тактики. По его мнению, нельзя рассчитывать на мир до тех пор, пока не сломлено могущество Германии, способной в любое момент разрушить этот мир с помощью интриги или силы. При этом Вильсон не раз публично выражал свою солидарность с новой российской властью. Например, в речи перед Конгрессом, получившей название "14 пунктов" (8 января 1918 г.), Вильсон заявил об "искренности" и "честности" советских представителей в Брест-Литовске. "Их концепция справедливости, гуманности, чести, - подчеркнул он, - была высказана с такой откровенностью, широтой взгляда, душевной щедростью и таким общечеловеческим пониманием, которые не могут не вызвать восхищения всех, кому дороги судьбы человечества". При этом 6-ой пункт речи ("русский вопрос") Вильсона давал большевикам надежду на вероятное признание их режима, поскольку президент подчеркнул право России "принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики" и высказал гарантии ее "радушного приема в сообщество наций при том образе правления, который она сама для себя изберет".

На основании приведенных заявлений Вильсона, мы можем предположить, что логика данного послания покоилась не столько на стремлении американского президента сохранить Россию в войне. Нельзя ее свести и к простому непониманию ситуации. И даже идея глобального лидерства США, видимо, не была превалирующей для Вильсона. Как пишет В. Л. Мальков "это был скорее его принципиальный ответ на вызов большевиков, мечтавших о мировой революции. Отстаивая "либерально-демократический" порядок, он стремился тем самым сдержать большевистское влияние на мир. Неслучайно сотрудники Комитета по общественной информации так активно занимались распространением "14 пунктов". В России с этой целью были использованы миллионные тиражи газет, листовок, брошюр. За первые десять дней после выступления Вильсона в Конгрессе, по сообщению Э. Сиссона, только на стенах домов в Петрограде было расклеено около полумиллиона копий текста вильсоновского послания". Данные действия наглядно показывают нам, как Белый дом пытался не допустить, чтобы Ленин овладел инициативой на формирование миропорядка.

Таким образом, не вызывает никаких сомнений, что "14 пунктов", как своеобразный манифест "вильсонизма", разрабатывались под мощным влиянием "русского фактора". Вероятно, никогда больше в годы Первой мировой войны и послевоенного мирного урегулирования американская администрация не уделяла России так много внимания, как в этот период. Именно сходство программ послевоенного переустройства делало Америку и большевистскую Россию временными политическими попутчиками. Как отмечает В. Л. Мальков, "большевистская мирная программа удивительно похожа на ту, что видвинул президент Вильсон. Обе нацелены на раскол Тевтонского блока, обе исходят из того, что достигнуть этой цели можно лишь тогда, когда будут предложены новые и более либеральные (неаннексионистские) военные цели. Различия же проходят там, где они неизбежны. Вильсон мыслит категориями политическими. Он пытался отделить либеральных и демократических агнцев от империалистических и милитаристских хищников. Он пытался вбить клин между Пруссией и Австро-Венгрией вместе с "мужественными малыми народами Балкан". Большевики же размышляли и рассуждали, оперируя категориями экономических классов. Совершенно бесспорная истина: компромисс западных ценностей с большевизмом невозможен. Но политика, практическая политика, как говорил Т. Рузвельт, порой вынуждает к странному сожительству"

На что дополнительно следует обратить внимание, так это на антиимперское, антиколониальное обрамление пункта VI-послания, оговаривавшего право народов на суверенное развитие, на максимально свободный выбор формы автономии, условия его осуществления и, наконец, (пожалуй самое главное), создание "независимого польского государства" с предоставлением ему надежного доступа к морю и гарантий территориальной целостности, определяемой международным договором. Вильсон, явно приободренный риторикой большевиков о праве наций на самоопределение плоть до отделения, действовал на опережение, вписывая "русский вопрос" в общей контекст своей глобальной стратегии, покоившейся на идеи совершенного мира наций государств и его открытости для экономического, политического и духовного общения. Анализ документа показывает нам, что у американского президента красной нитью проходит мысль, что такой мир возможен только при условии сохранения за американцами по праву избранного народа последнего слова при его обустройстве. Это дало повод советскому историку Р. Ш. Ганелину утверждать, что "приноравливание Вильсона к большевикам, во всеуслышание твердившим о мировой революции, никак нельзя объяснить эмоциональным порывом в духе внутренних противоречий, свойственных мышлению президента, или краткосрочным отключением от достоверной информации. Реализуя свой план-ловушку, Вильсон стремился выйти на решение, ставившее Россию в положение страны, замкнутой на свои внутренние проблемы вплоть до победы в войне, а по возможности и дальше". Сегодня эта позиция автора выглядит уже весьма спорно.

Дальнейшее развитие политической ситуации очень быстро перечеркнуло все надежды Вильсона на какие-либо (пусть даже и умозрительные) перспективы американского влияния на российскую действительность. Подписание большевиками сепаратного Брестского мира, подрывавшего общую "борьбу за демократию"; провозглашение курса на мировую революцию; разгон Учредительного собрания и начало "красного террора" - все это изменило отношение руководства США к большевистской власти. Вильсон очень быстро увидел в большевиках не просто невинных "мечтателей", а потенциальных врагов того либерально-демократического миропорядка, который он хотел построить. Именно в этих условиях в Вашингтоне принимается решение отказаться от признания нового правительства России. Другими словами, большевики еще раз убедили Вильсона, что в России, как правило, преобладают идеи, которые совершенно неприемлемы для "нового мира".

Как писал Дж. Ф. Кеннан "первым и наиболее фундаментальным источником конфликта была, конечно, идейная убежденность большевистско-коммунистического руководства. Это было нечто новое в опыте американской государственной деятельности. Это было проявлением некой формы враждебности, с которой американцы никогда ранее не сталкивались…Американские государственные деятели оказались лицом к лицу с некой неизвестностью в обличии нового российского коммунистического режима - правящей группировкой, воссевшей у руля власти в другой великой стране, которая даже не собиралась официально объявлять войну Соединенным Штатам, но которая движимая своими глубокими убеждениями и видением своего места в истории, была тем не менее, нацелена на программу свержения всей традиционной для американского общества политической и социальной системы…было бы неверным, разумеется, предполагать, что подобная вражда оставалась односторонней или что она с самого начала была полностью односторонней. Естественно, что она вызывала ответную реакцию со стороны многих американцев, и было бы тщетным усилием делать вид, что эта реакция всегда была разумной, продуманной, непредвзятой, что она была непроизвольным ответом на сам характер брошенного им вызова"

В мае 1918 г. глава Советского правительства В. И. Ленин направил правительству Соединенных Штатов через руководителя американской миссии Красного Креста в России полковника Р. Робинса план широкого развития экономических отношений с США. Его разработчиком была Комиссия по внещней торговле при ВСНХ. План этот был доложен Вильсону и государственному секретарю Лансингу, которые оставили его без ответа. В июле того же года нарком иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерин известил находившегося в Вологде американского посла в России Д. Фрэсиса о намерении Советского правительства направить в Вашингтон М. М. Литвинова в качестве советского официального представителя в США. 21 июня за подписью В. И. Ленина была составлена верительная грамота Совета Народных Комиссаров на имя М. М.Литвинова, согласно которой он аккредитовывался в качестве полпреда Советской России в США. Однако американские власти снова не пошли на контакт и отказали Литвинову в получении визы. Более того, власти США санкционировали вооруженную интервенцию в Советскую Россию, направив свои войска в Мурманск и на Дальний Восток. Спустя два года США были вынуждены вывести свои интервенционистские войска, но американская политика бойкота и непризнания Советской России сохранилась.

Со своей стороны, советское правительство продолжало отстаивать свои внешнеполитические принципы, ведя борьбу за мирное сосуществование с Соединенными Штатами. В. И. Ленин вновь и вновь пытался возобновить и осуществить мирные предложения: "Всему миру известно, что мы готовы заключить мир на условиях, справедливость которых не могут оспаривать даже наиболее империалистически настроенные капиталисты",- говорилось в его ответах корреспонденту американской газеты "World".

5 августа 1918 г. Советское правительство в ноте американскому консулу Пулю заявило, что желает жить в мире с США. 24 октября того же года в ноте Вильсону Советское правительство вновь выразило готовность вступить в мирные переговоры с США. И вновь ответом стало гробовое молчание. "Пусть американские капиталисты не трогают нас. Мы их не тронем. Мы готовы даже заплатить им золотом за полезные для транспорта и производства машины, орудия и проч. И не только золотом, но и сырьем" - писал Ленин в своих ответах на вопросы корреспондента американского информационного агентства "Universal service" Карла Виганда. Еще ранее он со всей определенностью констатировал: "Мы решительно за экономическую договоренность с Америкой, - со всеми странами, но особенно с Америкой" Советское правительство усматривало в развитии торгово-экономических связей с капиталистическими странами экономическую основу мирного сосуществования государств с различным социальным строем. В. И. Ленин считал, что политика отказа от развития торговли с Советской Россией, которую проводило правительство президента В. Вильсона, является недальновидной и наносит вред самим Соединенным Штатам. "Нравится им это или нет, - говорил он в октябре 1920 г. - Советская Россия - великая держава. После трех лет блокады, контрреволюции, вооруженной интервенции и польской войны советская Россия сильна как никогда прежде. Америке ничего не даст вильсоновская политика благочестивого отказа иметь с нами дело на том основании, что наше правительство им не по вкусу"

Общеизвестны споры историков относительно "русской политики" Вильсона. В его целевых установках и отдельных действиях исследователи всегда находили, и будут, вероятно, находить противоречивые тенденции. Вильсоновский курс позволяет найти в нем не только приверженность "высоким принципам", но и проявление "тайной" войны против России или первоначальный вариант будущей "холодной войны". Все указанные выводы зависят лишь от акцента, на котором пытаются сосредоточить свое внимание ученые. Однако в контексте миросистемных взглядов "вильсонизм" чаще всего оказывался антитезой России. И царский абсолютизм, и "империализм" либерального Временного правительства, и антидемократизм большевиков по определению были противоположны вильсоновским представлениям о "новом мире". В этой связи согласимся с точкой зрения американского историка Н. Г. Левина, который резонно замечает, что по своей природе "вильсонизм" был одновременно и "антиленинским" и "антиимпериалистическим".

Наглядным тому подтверждением может служить последняя статья Вильсона "Дорога от революции", опубликованная в 1923 г. в журнале "The Atlantic Monthly". Она стала своеобразным итогом его размышлений по "русскому вопросу". Анализируя революцию в России, экс-президент называет ее "выдающимся событием нашего века". При этом Вильсон указал, что она была "продуктом социальной системы" и порождением очевидного несовершенства капитализма. Поэтому демократию, считает он, можно обезопасить от "иррациональной революции" лишь с помощью духовного обновления современной цивилизации.

Таким образом, можно констатировать, что октябрьская революция и установление советского строя автоматически не закрывали перед страной возможности политических, дипломатических, торговых и иных контактов с США. Более того, обращаясь к IV чрезвычайному Всероссийскому съезду Советов (13 марта 1918 г.), американский президент Вудро Вильсон поддержал стремление русского народа "освободиться навсегда от самодержавия и сделаться самому вершителем своей судьбы". Вильсон был уверен, что Россия, "переболев большевизмом", должна сама решить свои внутренние проблемы, а уже затем стать частью цивилизованного международного сообщества, сформированного на "либерально-демократических" принципах. Однако активные действия большевиков стали идти вразрез с американскими планами.

1.2 Участие США в военной интервенции

В советской историографии долгие годы была принята точка зрения, что идея о военном вмешательстве в дела России возникла среди американских руководителей сразу же после провозглашения Советской власти. Как писал ленинградский историк В. К. Фураев "Соединенные Штаты были активным организатором вмешательства империалистических держав во внутренние дела народов России и одним из главных участников вооруженной интервенции против Советского государства"

Однако современные подходы и новые опубликованные документы показывают, что отношение США к интервенции в России по целому ряду параметров не совпадало с позицией Англии и Франции, готовых к любым решениям сулящим восстановление Восточного фронта, включая прямое использование военной силы и сотрудничество с российскими политическими и военными группировками, выступавшими против большевистского режима и за продолжение войны. В частности, даже представитель официальной советской стороны нарком по иностранным делам Г. В. Чичерин признавался, что "Соединенные Штаты занимали в вопросе иностранной интервенции в России особую, можно даже утверждать дружелюбную, позицию, а американские представители в России пользовались особым уважением со стороны большевистских лидеров".

Причины такого мнения наркома, на наш взгляд, кроются в следующем. Во-первых, советское правительство всерьез полагало, что проявление уважения к американцам будет играть роль сдерживающего фактора при решении правительством США вопроса об участии в интервенции. Во-вторых, для самого американского правительства в этом вопросе на первый план выступала нежелательность содействия экспансионистским планам Японии в азиатской части России, т.е. тот аспект проблемы, который беспокоил Францию и Англию менее всего. Если беспокоил вообще. Так, например, государственный секретарь Лансинг считал, в частности, что "единственная надежда на прочное российское правительство заключается в настоящее время в военной диктатуре, поддерживаемой верными и дисциплинированными вооруженными силами". При этом и Вильсон, и Лансинг отдавали себе отчет в том, что одержимость Японии идеей экспансии за счет ослабевшей России может возобладать в такой степени, что она начнет интервенцию в самое ближайшее время, заручившись поддержкой лишь двух европейских союзников и проигнорировав отсутствие американского согласия на эту акцию. В Вашингтоне твердо считали, что такого развития событий нельзя было допускать ни при каких обстоятельствах.

Тем не менее, первые отряды иностранных солдат появились вовсе не на Дальнем Востоке, а на севере России. И далеко не с самыми "хищными империалистическими намерения", как утверждала советская историография. Дело в том, что в Мурманске и Архангельске скопилось огромное количество стратегических грузов, привезенных сюда по союзным поставкам. С учетом сепаратных переговоров большевиков и Германии все эти поставки могли оказаться в руках немцев. Мало того, германские войска, оперировавшие в Финляндии против красных, выходили на подступы к Мурманску. Этот город, именовавшийся до революции как Романов-на-Мурмане, строился в годы Первой мировой войны на англо-французские средства специально как незамерзающий порт для военных поставок и северная база союзных флотов. К началу гражданской войны он представлял из себя большую стройку. Порт, складские помещения, железная дорога. А подавляющую часть населения составляли пришлые рабочие-строители. И никакой "буржуазии".

1 марта 1918 года Мурманский Совет направил в Петроград телеграмму, последствия которой оказались далеко идущими. В телеграмме говорилось: "Возобновившееся наступление германских империалистов и капиталистов дает основания для беспокойства за безопасность Мурманского района и железной дороги. Мурманский Совет, полный решимости защитить железную дорогу и район от любого наступления, создает социалистические вооруженные силы. Широко циркулируют слухи о возможном появлении около железной дороги белофиннской и немецких партизанских отрядов. Представители дружественных держав, французская, американская и английская миссии, находящиеся в настоящее время в Мурманске, продолжают неизменно проявлять себя расположенными к нам и готовыми оказать нам помощь, начиная от продовольственных поставок и включая военное содействие".

Троцкому казалось, что германское наступление вот-вот начнется и что Петроград падет. Он в ответ телеграфировал: "Ваш долг -- сделать все для защиты Мурманской железнодорожной линии. Каждый покинувший пост без борьбы - предатель. Немцы наступают мелкими группировками. Сопротивление возможно и обязательно. Ничего не оставлять врагу. Все ценное должно быть эвакуировано, если это невозможно - уничтожено. Вы обязаны принять любую помощь от союзнических миссий". Именно эта телеграмма была впоследствии использована с одной стороны для оправдания интервенции, а с другой - для обвинения Троцкого и троцкистов в измене революции.

При этом анализ исторической литературы показывает, что в США в этот момент не было единого мнения относительно участия в интервенции. До подписания Брест-Литовского мира Вильсон активно воздерживался от участия в попытках Англии и Франции свергнуть Советское правительство путем применения военной силы. В госдепартаменте шли активные дебаты по этому вопросу. В частности, профессор Колумбийского университета В. Г. Симкович представил аж десять меморандумов о политическом положении в России. В них он призывал не вмешиваться в ее внутренние дела, утверждая, что позиции большевиков более прочные, чем некоторые думают, что "надо воздерживаться от вооруженной интервенции, надо стремиться к взаимопониманию, реконструкции России и привлечении ее на сторону союзников против Германии". Генерал Такер Блисс, американский представитель в Высшем Военном Совете в Париже, писал военному министру, что "военные преимущества интервенции относительно невелики или весьма проблематичны". Против участия в интервенции на Севере выступал консул в Архангельске Феликс Кох. Советники президента Чарльз Грейн, Джон Матт, В. Маккормик и Норман Хэйвуд предложили для начала ограничиться предоставлением России экономической помощи до полного выяснения пути ее развития. По их мнению, "интервенция может привести к расчленению России на ряд государств, которые могут попасть под контроль Англии, Франции или Японии".

Значительная часть общественности также не одобряла идею направления войск в Россию - ведь Вильсон торжественно завещал о нейтралитете США, а жизни американских солдат на российской земле угрожала вполне серьезная опасность. К тому же в это время в обществе наблюдалась серьезная усталость от Первой мировой войны. Пусть в Америке она была в разы слабее, чем в странах Европы, но от этого враждебность общества к идее интервенции не уменьшалась. Ведь в этом случае несколько тысяч военнослужащих должны были рисковать собственными жизнями за много тысяч миль от дома в войне с страной, не угрожавшей в общепринятом смысле слова безопасности США. (Созданная революционной фантазией большевиков перспектива превращения Америки в составную часть всемирной социалистической республики американцами всерьез никогда не воспринималась).

Тем не менее, по мнению академика Г. Н. Севостьянова "под давлением французов и англичан Вильсон все более склонялся к участию США в вооруженной интервенции против Советской России". В начале апреля 1918 г. в письме морскому министру США Джезефусу Дэниеле Вильсон написал: "Надеюсь, найдется какое-то судно у наших берегов, которое можно послать, и достаточно сильное, чтобы завоевать уважение". Таким судном оказался флагманский корабль адмирала Дьюи "Олимпия", прибывший в Мурманск снятый с стоянки в Манильской бухте. Так Вудро Вильсон сделал первый шаг к интервенции. 1 июня государственный секретарь Лансинг, действуя по поручению президента, официально поставил в известность союзников о решении американского правительства направить свои войска в Мурманск. 11 июня с "Олимпии" высадились на берег 150 американских пехотинцев, к которым вскоре присоединились гораздо более внушительные британские подразделения.

Для придания своим действиям на российском Севере легитимности представители Антанты и США подписали 6 июня 1918 г. вместе с Мурманским крайсоветом Временное по особым обстоятельствам соглашение, передававшее всю полноту власти в Мурманском крае, включая командование русскими вооруженными силами в регионе и реализацию обещанной местным властям продовольственной и иной помощи (с записью в общий государственный долг в России) в руки интервентов. Участие стран Антанты в подготовке и подписании этого соглашения не вызвало бурной реакции со стороны Москвы. Бурную реакцию большевиков вызвало присутствие в этом процессе США. В официальных документах говорилось об этом следующее: "Народный Комиссариат по Иностранным Делам не может не выразить глубокого изумления по поводу участия представителя Северо-Американских Соединенных Штатов, дружественное отношение которых к Российской республике последнею так высоко ценится, в заключение так называемого договора с нарушившим гражданский долг по отношению к Советской России Мурманским Советом на предмет соглашения о вооруженном вторжении войск держав Согласия против воли Советской России на ее территорию. Русское правительство надеется, что Американское правительство не будет продолжать идти по пути нарушения неприкосновенности территории и элементарных прав Российской Советской Республики и будет, наоборот, содействовать всего того, что ведет к такому нарушению".

Ответа на ноту советское правительство не получило. Однако 17 июля 1918 года союзным послам в Вашингтоне была разослана памятная записка Вильсона, в которой президент, привычно муссируя тему своего неприятия несправедливости и насилия, настойчиво пытался растолковать всем, насколько существенно разнится его собственная позиция и позиция его правительства в вопросе об интервенции в России от позиции тех американских и международных кругов, которые настаивают на ней. Однако, как отмечал современный российский ученый Э. А. Иванян изложенная в ноте позиция выглядела весьма двусмысленной. "По существу президент предпринял попытку официально проинформировать даже не союзников, а в первую очередь Конгресс США, а также международную и американскую общественность о принятом им решении направить (как стало принято говорить в 80-е годы, после ввода советских войск в Афганистан) ограниченный контингент американских войск в Россию. Но вместе с тем, настаивал Вильсон, он убежден, что военная интервенция скорее усугубит нынешнюю печальную ситуацию в России, чем исправит ее, скорее повредит ей, чем поможет, что не принесло бы никакой пользы достижению нашей основной цели - военной победы над Германией"

К лету 1918 года представители США, которые находились на территории нашей страны, информировали Вашингтон об усилении немецкого влияния на Дальнем Востоке в результате формирования австро-немецкими военнопленными воинских частей и вследствие того, что сибирские большевики, по их мнению, являются немецкими агентами. По утверждению историка С. В. Волкова "до 80% красных войск в Сибири составляли ненавистные чехам бывшие пленные немцы и венгры" Также в американскую столицу шла и информация о том, что формирующиеся в Сибири белые части настроены про-японски и что Япония всерьез строит планы на военную интервенцию. Все это угрожало созданием некоего Сибирского фронта мировой войны и было совершенно невыгодно американским руководителям. Иностранные государства получили весомый повод для изначально задуманной интервенции. Уместно здесь будет вспомнить слова Ленина о том, что "все капиталисты и помещики за чехословаков, ибо мятеж последних они связывают с возможностью падения Советской власти. Об этом знают союзники... Им не хватало в России ядра, и ядро они обрели в чехословаках". Слова советского вождя подтверждает телеграмма американского посла в Китае Райниша. В июне 1918 года он сообщал Вильсону следующее: "Чехи могут овладеть контролем над Сибирью. Если бы их не было в Сибири, их нужно было бы послать туда из самого дальнего далека". В это время американская администрация получила и письмо американского адмирала Найта. В нем он констатировал, что "пока мы рассуждаем о судьбах чехов, организованные большевиками австро-германские военнопленные начинают выбивать их из опорных пунктов Транссибирской железной дороги". К этому моменту Вильсон, изначально выступавший против военного присутствия в России, все больше склонялся на сторону сторонников такого решения. "Это именно то, в чем мы нуждаемся,-- активно уверял госсекретарь Лансинг,-- теперь давайте сконцентрируем на этом вопросе все наши силы. Чехов следует снабдить американскими винтовками и амуницией. Они сумеют защитить любой американский широкомасштабный план для России. Американская миссия начнет движение по Транссибирской магистрали так далеко, как то позволят обстоятельства. Конечный пункт ее продвижения будет определен приемом, оказанным ей русскими". 29 июня 1918 г. чехи заняли здания Советов во Владивостоке, взяв большевиков под арест. Эта акция ускорила новую высадку союзнических войск для охраны консульств и запасов, хотя город уже контролировали чехи.