Семейно-брачные отношения в средневековой Германии

Размещено на http://www.allbest.ru/

ВВЕДЕНИЕ

Данная работа посвящена вопросу семейно-брачных отношений в средневековой Германии. Интерес к этой теме вызван нашей общей увлечённостью историей семьи и брака, а также их эволюцией. Выбранный нами временной промежуток простирается с 1000 г. до середины XIV века, то есть касается непосредственно так называемого Высокого Средневековья - периода, когда в странах Западной Европы становление феодальной системы постепенно начало приходить к своему логическому завершению.

Мы считаем, что затронутые в исследовании проблемы никогда не утратят своей актуальности, как и всё, что касается сферы межличностного общения. Кроме того, именно сейчас особенно возрос интерес к вопросам, касающимся семьи и брака. Интерес этот пробудился в середине XX столетия, в связи с чем начались активные исследования средневековой семьи, в которых стали подниматься такие вопросы, как эволюция брака, положение женщины в семье, отношение средневекового человека к детству и т. д.

В нынешнее время данная проблематика заняла серьёзные позиции в мировой историографии. Изучением вопросов, касающихся семейно-брачных отношений в Средние века, занимались и занимаются многие исследователи. А. Л. Ястребицкая, специализирующаяся в большей степени на итальянских городах, в статье «Семья в средневековом городе» характеризует семьи, происходящие из различных социальных слоёв: нобилитета, купечества, ремесленников и т. д. М. Л. Абрамсон, тоже предпочитающая рассматривать средневековые города Италии, в своей работе «Семья в реальной жизни и системе ценностных ориентаций в южно - итальянском обществе X - XIII веков» пытается реконструировать сознание средневекового горожанина с его представлениями о браке, семье и пр. Ю. Л. Бессмертный в его труде «Жизнь и смерть в Средние века» прослеживает эволюцию положения женщины, отношений к детству, представлений о семье и браке в Средние века в основном на материале французских источников. Л. П. Репина в статье «Женщина в средневековом городе» углубляется в юридическую сферу, приводя сведения о том, как заключались брачные контракты и повторные браки, осуществлялись разводы. Ф. Арьес в монографии «Ребёнок и семейная жизнь при старом порядке» рассматривает эволюцию представлений о детстве и изменение положения ребёнка в семье. Жак ле Гофф в труде «Рождение Европы» уделяет много внимания эволюции брака. А. Я. Гуревич в работе «Культура и общество средневековой Европы глазами современников» рассматривает женщину как постоянную обитательницу приватной сферы в рамках «цивилизации мужчин».

Работа «Женщина в истории Западноевропейского Средневековья» Т. Б. Рябовой рассказывает об истории средневековых воззрений на женскую природу, о роли женщины в социально-экономической и политической жизни, а также о связанной с ней частной сфере. В «Правах женщины и праве «опеки» в «Саксонском зерцале»» О. Б. Келлер пишет об институте «опеки», об отстранении женщины от публично-правовых дел и т. д. Монографию В. В. Стоклицкой-Терешкович «Основные проблемы истории средневекового города X - XV веков» мы использовали для получения сведений о положении детей и женщин в сфере ремесленного производства и внутрицеховых отношений в немецких городах периода Высокого Средневековья. Перевод «Саксонского зерцала» В. М. Корецкого с обстоятельным исследованием историко-юридического характера, освещающим социальную природу и особенности рассматриваемого нами памятника законодательства, также очень помог нам в нашем исследовании, особенно касательно области семейно-наследственных отношений. Монография «Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме» Д. Гуревич и М.-Т. Рапсат-Шарлье позволила проследить некоторые заимствования в отношении женского пола из римского права, в частности относительно ограничения дееспособности женщин в политической и судопроизводственной сферах. Ещё нам очень пригодились предваряющие отдельные группы памятников статьи касательно биографии их авторов- женщин из сборника «Памятники средневековой латинской литературы X - XII веков».

В монографиях «Символическая история европейского Средневековья» Мишеля Пастуро, «Курс гражданского права» Победоносцева К. П. и «Цивилизация Средневекового Запада» Жака Ле Гоффа, а также в статьях «Дуальность терминологии кровного родства и свойства» Хвостенко А. А., «Престолонаследие» Лазаревского Н. И., «Немецкий героический эпос» Мелетинского Е. М. и «Родство против договора. Германский героический эпос глазами исторического антрополога» Элизабет Вестергорд достаточно подробно разбираются вопросы кровного родства и родства по браку. Работа «Средневековая культура и город в новой исторической науке» Ястребицкой А. Л. освещает тему представлений средневековых горожан о семье и браке. В четвёртом томе «Всемирной истории в десяти томах» под редакцией Жукова Е. М. и в статье «Наследование в праве средневековой Сербии и стран континентальной Европы (сравнительный анализ)» Ермоловича В. И. много говорится о системе наследования в Средневековой Германии. На основании труда «Жизнь и развлечения в Средние века» Виолле-ле-Дюка Э. Э. складывается общее впечатление о положении женщин в рассматриваемый период. В статье Журдена «О крестовом походе детей. 1212 год»сообщаются крайне любопытные сведения по истории детства, приводящие к мысли о чрезвычайной схожести сообщаемой автором истории с сюжетом о легендарном Крысолове из Гамельна. Во многих работах затрагиваются вопросы старости и старения, и особенно в «Словаре средневековой культуры» под редакцией Гуревича А. Я., «Рождении чистилища» Жак Ле Гоффа, «Всеобщей истории государства и права» Омельченко О. А., рассматривающего рецепцию римского права в Средневековой Европе, «Истории тела в Средние века» Жака Ле Гоффа и Николя Трюона, «Древней истории. Средних веках. Новой история» Иловайского Д. И., автореферате диссертации «Геронтософские поиски в русской мысли на рубеже XIX - XX веков» Телегина А. А., а также в рецензии на монографию Суламифь Шахар «Старение в Средние века» Бандуровского К.В.

При определении среднего возраста смерти немецких светских князей рассматриваемого периода мы воспользовались хронологической таблицей из «Истории Германии» под редакцией Бонвеча Б. и Галактионова Ю. В. Огромную помощь в определении причин эволюции отношения к представителям старшей возрастной группы нам оказала статья «Мировые продовольственные кризисы и производственные проблемы» Д. В. Балдова и С. А. Суслова.

Кроме этого, существует множество научных сборников, таких как «Женщина, брак и семья до начала нового времени» и «Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени», где приведено множество статей различных исследователей, рассматривающих проблемы частной жизни на материалах отдельных стран. Ещё есть столь замечательное издание, как альманах гендерной истории «Адам и Ева».

К сожалению, несмотря на все старания исследователей проблема семьи и брака в XI - XV веках по-прежнему остаётся малоизученной. Это обусловлено тем, что исследователи, как правило, либо рассматривают вышеупомянутые проблемы в совокупности для всей Западной Европы, либо пробегают беглым взглядом Средние века разом, либо не используют источник, на который мы в своей работе опираемся, либо используют, но с целью освещения иной проблематики. Отсюда следует, что работ, во всяком случае, на русском языке, рассматривающих семейно-брачные отношения во всей их совокупности для Германии периода Высокого Средневековья, не так уж и много.

Особую, на наш взгляд, ценность представляет источник, лежащий в основе работы и переведённый нами со средневерхненемецкого языка, а именно «Саксонское зерцало» (Sachsenspiegel ) - старейший правовой сборник Германии, прекрасно освещающий область семейно-брачного законодательства. Данный памятник средневекового немецкого законодательства был создан в промежутке между 1224 и 1230 гг. Эйке фон Репгау, выходцем из небогатой рыцарской семьи. Целью его была систематизация существующих норм права, что было необыкновенно актуально для раздробленных германских земель. По задумке автора этот сборник должен был охватить все сословия, но на деле получилось иначе. «Саксонское зерцало» состоит из Земского и Ленного права. Первое охватывает все слои населения, второе - лишь лиц благородного происхождения. Но в целом низшим слоям населения в данном памятнике уделяется значительно меньше внимания, нежели высшим. В нашем исследовании в подавляющем большинстве случаев рассматривается лишь первая часть, но второй мы также периодически касаемся. Кроме того, мы уделяем пристальное внимание знати, в гораздо меньшей мере - горожанам и крестьянам.

При написании работы мы рассматривали помимо «Саксонского зерцала» и другие источники, такие, как третья книга «Дигест». В ней есть ссылка на Ульпиана, рассказывающего о предъявлении требований в суде и среди прочего о нарушающем традиции поведении во время судебных заседаний некоторых женщин, чтобы проследить процесс рецепции римского права в области семейно-брачного законодательства. Из общеимперского законодательства мы взяли и Имперский земский мир Фридриха II от 1235 года. Кроме этого, нами использовался текст «Песни о нибелунгах» перевода М. И. Кудряшева с целью показать, как правовое положение женщин отражено в литературных памятниках той эпохи. Мы рассмотрели и другие литературные памятники («Балладу о Генрихе Льве», «Крестьянина Гельмбрехта» Вернера Садовника и поэзию миннезингеров Генриха фон Фельдеке и Готфрида фон Нейфена), что позволило нам составить более полное представление о реалиях рассматриваемого периода, касаемых не только женщин, но также детей и стариков. Также в качестве источников нами были взяты некоторые из «Варварских правд» (Аламаннская правда , Баварская правда, Вестготская правда, Правда бургундов, Рипуарская правда, Саксонская правда, Салическая правда, Тюрингская правда, Эдикт короля Ротари (Лангобардская правда)), т. к. это даёт прекрасную возможность узнать, как менялось со временем семейно-брачное законодательство германских земель и откуда взялись отдельные правовые нормы. Кроме того, в качестве источников нами использовались античные («О душе» Аристотеля и «О происхождении германцев и местоположении германцев» Публия Корнелия Тацита) и средневековые («Книга об искушениях, переменчивой судьбе и сочинениях» Отлоха Эммерамского) трактаты, позволяющие проследить эволюцию представлений о семейно- брачных отношениях, старости, а также отношения к женщинам. Для рассмотрения интересующих нас вопросов касательно бюргерской среды мы брали памятники городского права: «Ларцовые книги» прихода СвятогоМартина, Нюрнбергские законы о роскоши, Нюрнбергский устав о нищих, Привилегию, данную Генрихом V городу Шпайеру и Право, сообщённое шёффенами г. Магдебурга судьям г. Гёрлица от 1304 года. Наконец, тексты грамот (Грамота об утрате свободного состояния от 1020 года) и договоров (Договор о найме ученика кёльнским золотых дел мастером Айльфом Брувером) помогли нам иллюстрировать некоторые из наших тезисов.

Новизна нашей работы заключается в анализе целого комплекса разнообразных источников, который позволяет по-новому взглянуть на уже рассмотренные другими исследователями процессы, проследить эволюцию взглядов на проблему семьи и вопросов, связанных с ней (родство, наследство, взаимоотношения и правоотношения внутри семьи и т.д.) и прийти к соответствующим выводам. Исследование проведено на основе собственного перевода оригинального текста, чтобы иметь возможность сравнить его с другими вариантами и избежать чужих ошибок.

Объектом нашего исследования являются семейно-брачные отношения в период Высокого Средневековья на основании данных «Саксонского зерцала». Предмет исследования - их особенности и эволюция.

При написании работы мы использовали исторический и сравнительно исторический методы, методы контент-анализа и дедукции, но чаще всего применяли метод сравнительно-исторический, с помощью которого выявляли общее и частное в рассматриваемых явлениях и наблюдали эволюцию некоторых из них.

Целями работы являются выяснение характерных особенностей семейно-брачных отношений в Германии периода Высокого Средневековья и рассмотрение условий, в которых они возникали и развивались.

Задачи - исследовать соотношение между кровными и договорными родственными узами; понять, что представляли из себя семья и брак; выявить основные черты отношений наследования; узнать, какое положение занимала женщина в средневековом обществе и в семье; рассмотреть, как средневековый человек относился к детству; проследить за эволюцией представлений о старости и старении.

Данная работа состоит из Введения, двух глав и Заключения. Первая глава рассказывает о наследственно-родственных отношениях в рассматриваемый период. Первый параграф освещает соотношение связей родства и свойства. Второй - представления средневековых германцев о семье и браке, третий - вопросы наследования. Во второй главе мы рассматриваем положение социально слабых групп населения в семье и в обществе. В параграфе первом рассматриваются позиции женщин, во втором мы обращаемся к вопросу об отношении к детству, в третьем нами освещается феномен старости и старения в Германии периода Высокого Средневековья.

ГЛАВА I. НАСЛЕДСТВЕННО-РОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ

средневековый человек детство семья

§ 1. Связи родства и свойства

«К середине XI в... центром экономической, судебной и политической власти становится сеньория, а её ядром - укреплённый рыцарский замок». Феодалы начинают сплочаться не только благодаря иерархичной системе отношений между сеньорами и их вассалами, но и по причине новой организации семейно-родственных связей. XI и XII века становятся временем возникновения обширных аристократических семейных коллективов, объединявших собой тех, кто имел единого предка по мужской линии, «с нераздельным владением патримонием - родовыми землями».

Появлявшиеся таким образом аристократические образования не являлись пережитком родоплеменного строя. Они представляли собой элементы абсолютно новой общественной системы и отличались от первобытного клана, во-первых, меньшим масштабом родственной группы и чёткими экономическими связями, а во-вторых, развитым семейным сознанием, находившим своё отражение в родовом имени, гербах, символике цветов и т. д.

Геральдика прекрасно показывает, что отдельные индивиды благородного происхождения пытались по возможности подчеркнуть свою включённость в родство внутри одной семейной линии. Для этого им приходилось вносить в свои гербы бризуры, поскольку с конца XII века внутри одной семьи лишь глава старшей линии имел право носить герб целиком. Остальные же должны были показать, что они не претендуют на него, а вместе с тем и на звание главы старшей линии, чем и была обусловлена необходимость изменений, которые по большей части старались делать как можно более незаметными. Такая тенденция, в основном, имела место «в странах «классической» геральдики, то есть в странах, которые стали свидетелями рождения гербов на полях сражений в XII веке: во Франции, в Англии, Шотландии, Нидерландах, прирейнской Германии и Швейцарии». «Строгая внутренняя иерархия - подчинение младших авторитету старших в роде, принцип нераздельности фамильных владений, практика брачных альянсов - всё это было подчинено укреплению основ сеньориального господства: земельной собственности, власти над массами лично-зависимого и свободного крестьянского населения и иерархических отношений власти».

Вместе с тем были и бунтарские попытки младших братьев, как правило, когда отец умирал, и главой рода становился их старший брат, показать свою индивидуальность в рамках кровной семейной группы. Для этого младшие сыновья добавляли и устраняли крупные по размеру элементы, меняли местами цвета фона и фигуры и т. п. Позднее же, когда стало понятно, что спустя пару поколений таких изменений становится крайне сложно найти сходства между гербами младших и старшей ветви, позволяющие заключить, что у них был общий предок, младшие сыновья отдали предпочтение изображению неброских малых фигур. То же самое происходило и с нашлемниками. С середины XIII века большинство из них были связаны с семьёй, а добавить бризуру значило «выделить индивида в рамках его семейной группы».В то же время, начиная с XII века, когда происходит рецепция римского права, возникает и иная тенденция, с этого времени набирающая силу, а именно распространение значения отношений свойства. Если под родством мы понимаем связь по крови, то понятие свойства указывает «на отношения людей, возникшие в результате брачного союза», или договорные родственные узы, такие как «отношения одного из супругов с родственниками другого, а также между родственниками обоих супругов» . Мы считаем вполне целесообразным сравнивать между собой системы средневекового родства и свойства, а также римского когнатического и агнатического родства, хотя и признаём их неравнозначными. Агнатами являлись лица, которые через мужское поколение сводились к единому общему корню родительской власти. Это был союз гражданского родства, основывавшийся на подчинении одному домовладыке, а не на кровном родстве. Когнатами же назывались члены кровной семьи и в первую очередь те из них, что находились в признанном юридически родстве по женской линии. Родственников проще соотнести с когнатами, пусть даже кровное родство прослеживалось в большей степени как раз-таки по мужской линии, а вот что касается свойственников и агнатов, то первые в отличие от последних через брак выражают своё стремление к некоторому обособлению от рода, что особенно ярко проявлялось в ремесленно-цеховой среде, о чём будет сказано позднее. Впрочем, Лазаревский Н. И., русский юрист из числа кадетов в своей статье «Престолонаследие», говоря о феодальном обществе, определял, «совершенно несогласно с римским правом, агнатов как лиц мужского пола, происходящих по непрерывной мужской линии от родоначальника династии, и когнатов - как лиц, происходящих от него по женской линии».

Далее, относительно системы агнатического и когнатического родства мы знаем, что если первое изначально было преобладающим, поскольку наследственные права до определённого момента принадлежали исключительно агнатам, то ко времени Юстиниана когнаты, также получив наследственные права, сравнялись с ними, а впоследствии и вовсе преобладающее значение приобрело когнатическое родство. В системе же средневековых родства и свойства всё происходит с точностью до наоборот. Победоносцев К. П., государственный деятель, правовед и историк церкви, пишет об этом так: «Семейство нового мира, германское, представляется с иными свойствами; значение его основано на кровном родстве, и потому объем его не определен, как в римском праве, строгою, узкою, единообразною мерою. Ему нет меры и сроку, потому что кровь передается из поколения в поколение... Земля, которою владеет и распоряжается глава, почитаясь его землею, вместе с тем почитается достоянием рода... Таков тип германского семейства, исказившийся, впрочем, от смешения с чертами сначала феодального, потом римского права».

Несомненно то, что в период Высокого Средневековья договорные родственные, то есть свойственные, и вассально-сеньориальные узы со временем стали рассматриваться как столь же значимые, как и кровнородственные. Иногда даже они выступали в качестве более значимых. В связи с этим следует в первую очередь обратиться к тексту такого источника, как «Песнь о нибелунгах». Касательно приоритета вассально- ленных связей стоит вспомнить момент, когда Вольфвин же из дружины Дитриха Бернского сказал, что легче перенёс бы смерть родного отца, нежели гибель маркграфа Рюдегера: «Сказал из Амелунгов тогда Вольфвин- боец: / «Когда б сегодня умер тут у меня отец, Я меньше горевал бы, чем вот о нём. Увы! / Кто душу успокоит маркграфа доброго вдовы?». К тому же, учитывая высказывания Дитриха и его бойцов, есть смысл предположить, что бернский владыка находился в вассальной зависимости от Рюдегера. Хотя, быть может, отомстить за маркграфа было ещё и способом возвратить погибшему долг гостеприимства («Ну вот, его не стало, ушёл от нас приют, Что после дней печальных нам Рюдгер оказал. Изгнанников утеха, сражённый вами, в сече пал!»). Более того, мы знаем, что Готелинда, жена Рюдегера, двоюродная сестра Дитриха («Уж как мне это больно! Рюдгер то ведь убит. Всего то больше сердце моё о том болит: Готлинда благородная моей ведь тётки дщерь. Ах, сироты вы бедныя, в Бехларне как вам быть теперь?»), то есть были затронуты его договорные родственные узы. Таким образом, Вольфвин как бы говорил, что так как убийством маркграфа был нанесён ущерб его сеньору, то он готов пожертвовать как своими кровнородственными отношениями, так и собственной жизнью ради спасения его чести. Что же касается приоритета свойства над родством, то его замечательно иллюстрирует то, что, в отличие от более древней традиции, представленной в «Старшей Эдде», где Гудрун («предшественница» Кримхильды), мстит за братьев своему второму мужу Атли (Этцель в «Песни о нибелунгах»), наша Кримхильда «мстит не мужу за братьев, а братьям за мужа».

Подробно этот вопрос рассматривает датская исследовательница Элизабет Вестергорд в своей статье «Родство против договора. Германский героический эпос глазами исторического антрополога», где, рассматривая скандинавский цикл о Вёльсунгах, а также германскую «Песнь о нибелунгах», и сравнивая их, приходит к выводу, что в кризисных ситуациях столкновения обязательств побеждает то из них, которое в тот или иной исторический момент лежит в основе социальной организации. В «Песни о нибелунгах», по её заключению, побеждают связи договорные. Кровнородственные связи здесь тоже важны, но лишь в частных ситуациях, а когда дело касается конфликта, договорные отношения одерживают верх над кровными: «солидарность между супругами оказывается сильнее солидарности между братьями и сестрой... между сеньором и вассалом... также оказываются сильнее...».

И всё же в рассматриваемый период родство по крови и родство по свойству вполне мирно сосуществовали, проявляясь в большей или меньшей степени в различных средах. Например, исследуемое нами «Саксонское зерцало», основная цель которого - закрепить феодальную систему, подчёркивает первостепенность как раз таки кровного родства. Оно скрепляет воедино родство по крови и принадлежность к одному и тому же сословию и тем самым обусловливает семейно-наследственное право различных сословий. К наследованию за редкими исключениями допускался лишь круг кровных родственников. Более того, данный законодательный памятник вводит правило, согласно которому имущество вступающей в семью мужа жены не должно изменяться. Тем самым, по большей части оно вновь возвращалось в род её отца. Помимо этого, земля сосредотачивалась в руках наследников мужского пола, что позволяло также удерживать её в роду. И, наконец, «Саксонское зерцало» пыталось ограничить возможность составления завещаний, что и впрямь способствовало сохранению феодальных отношений.

В то же время «Саксонское зерцало» делает попытки преодоления кровной мести. Так, в суде в присутствии судьи и двух свидетелей заключались обязательства о прекращении вражды. «Если же обещание давалось не перед судом, то тот, кому была обещана мировая, должен был доказывать это сам-сем». На шею того, кто в целях самообороны убивал кого-то и, боясь расплаты, являлся в суд с повинной, но без тела убитого, «никто не мог притязать... поскольку он по праву просил о том, что следует согласно закону, до того, как была возбуждена жалоба против него» . Сын более не нёс ответственности за прегрешения своего отца.

Вообще с кровной местью дело обстояло непросто. Свойственная христианству идея Божьего возмездия отрицала справедливость её осуществления людьми, и Церковь кровную месть в период Высокого Средневековья осуждала, хотя и вынуждена была мириться с нею в действительности. В «Песни о нибелунгах» происходит смешение обоих типов представлений о мести. Дружина Зигфрида и его отец были готовы немедля мстить за своего повелителя, хотя и не знали ещё кому («Тут все бойцы Зигфрила к оружью бросились толпой. Мужей отменных сотен одиннадцать числом Явилось со щитами вослед за королём Сигмундом. За Зигфрида хотел всем сердцем он Отмстить его убийце»), но были отговорены Кримхильдой («Пускай по их заслугам Господь отплатит им за нас»), в той же самой авентюре, но чуть позже, сказавшей и «Пусть им Господь отплатит и мужнины друзья».

В средние века индивид принадлежал к линьяжу - коллективу, основанному на кровнородственных связях и брачных союзах, члены которого совместно владели собственностью и являлись носителями семейного самосознания. Сеньориальный линьяж определял все аспекты жизни рыцаря, в том числе его мораль и обязанности. Членов линьяжа связывали узы солидарности, проявлявшейся на поле боя («Брат милый, - так Данкварта тогда стал витязь звать. - На помощь! Витязь некий меня одолевать Уж стал, он биться мастер, не выпустит живым Меня он». -Смелый Данкварт сказал: «Так порешу ж я с ним»» ) и в вопросах чести («Надеюсь я устроить тайком, что в свой черёд Он за Брюнхильды слёзы поплатится ужасно» ), ас наибольшей силой - в обычае кровной мести, принявшей вид файды - «средневековой формы сеньориальной вендетты».

Обычай файды был связан с существованием в слоях знати культа предков, лежавшего в основе рода и способствовавшего его укреплению. Культ предков, в свою очередь, опирался на языческие представления об удаче и судьбе. Полагалось, будто каждому роду отмерено определённое количество удачи, часть которой в случае убийства одного из его членов уходила из него и переходила в род убийцы. Отсюда желание мстителей уничтожать как можно больше представителей враждебного рода (их цель - вернуть себе украденную удачу) и традиция передавать эту обязанность из поколения в поколение. В нашем случае жена Зигфрида Кримхильда принадлежала к роду его убийц, а следовательно за него можно было мстить и ей, пусть Зигмунд и сказал: «Не бойтесь! С вас не взыщут за то, что сгиб боец лихой».

Месть не предполагала сразу же наносить прямой удар своему обидчику. Первоначально она била по важным для него связям солидарности, а значит, и по его чести. Так, для мести связанному с ней кровнородственными отношениями Хагену Кримхильда руками связанного с ней договорными родственными узами Блёделя убивает слуг, связанных с её братьями и Хагеном договорными политическими отношениями, чем наносит им тяжёлое оскорбление. Выйдя замуж за Этцеля, Кримхильда пользуется родственными и политическими группами солидарности, связанными со своим мужем, в борьбе против собственных кровных родственников и тех, кто связан с ними договорными связями.В то же время существовала и личная удача, определявшая поведение и поступки человека. Чем более знатным и благородным он был, тем большей удачей обладал, и все, кто находился подле него, служил ему или дружил с ним, приобщались к ней. Поэтому, Дитрих, к примеру, сетует на утрату благорасположения к нему судьбы, из-за чего его дружинники погибли («Да как могло случиться, - сказал опять Дитрих, Что вдруг всех перебили бойцов таких лихих Те, что устали в бранях и сильно так страдали? Такая, знать, мне доля, а то с чего б они вдруг пали?»). Поскольку понимание судьбы было изменено христианской идеологией, то и удача оказывалась в зависимости от воли Бога даже тогда, когда очевидной являлась её нехристианская природа.

Что касается распространения отношений родства и свойства в городской среде, то они также были различными. Купечество и патрициат, стремившиеся в условиях политического соперничества и конкурентной борьбы поддержать и укрепить свой статус в обществе и системе хозяйствования, готовили своих сыновей к продолжению семейного дела. Такая подготовка «способствовала их раннему включению в систему широких родственных взаимосвязей». Здесь господствовали отношения кровного родства. В среде же ремесленников ориентация в родственных связях шла на супружескую семью.

Относительно же обычая кровной мести в городах согласно Имперскому земскому миру Фридриза II от 1235 года были созданы городские магистраты и законы, следящие за тем, чтобы никто не мстил за свои обиды, «потому что, где перестаёт действовать авторитет закона, там ничто не обуздывает своеволия жестокости». Отныне нельзя было мстить самому за себя, но надлежало подать жалобу и добиваться решения в порядке закона.

Итак, в период Высокого Средневековья возникают обширные аристократические линьяжи. Усиливается значение родства по крови. Вместе с тем, одновременно с процессом рецепции римского права развиваются и узы свойства, то есть родства, приобретённого посредством заключения брака. Оба этих типа родства уживались друг с другом, но имели неоднозначное соотношение в различных средах. «Саксонское зерцало» отдавало приоритет кровным узам. Та же ситуация наблюдалась и касательно городского купечества. Ремесленники, напротив, предпочитали отношения свойства кровнородственным. Текст «Песнь о нибелунгах» тоже заставляет прийти к выводу, что договорные родственные связи, равно как и сеньориально-вассальные, были более важны.

§ 2. Представления о семье и о браке

В рассматриваемый нами период в Германии постепенно преодолевалось более раннее представление о браке как о повторении первородного греха. Церковь по-прежнему приветствовала целомудрие, но в то же время говорила и о благой цели продолжения рода людского, а также порождения ангелов взамен падших. Отныне семья рассматривалась ею как нерасторжимый союз душ , а моногамный брак - как таинство и единственно законная форма сожительства. Важнейшим следствием этого стало устранение института полигамии, или многожёнства, широко распространённого в странах Европы вплоть до XI - XII веков. В тексте «Саксонского зерцала» не встречается уже упоминаний и о таком виде сожительства, как конкубинат, хотя ранее церковникам никак не удавалось с ним расправиться.

В светских кругах к браку и семье относились куда более прозаически. Большинство заключаемых в различных слоях общества, и в первую очередь среди горожан и знати, союзов определялись материальным расчётом. За счёт браков детей решались проблемы земельных владений, недостатка денежных средств и прочие. Так, жена помимо значительного приданого в виде ценностей и земли в некоторых случаях могла принести и определённые гражданские права, которые передавались законному супругу, а впоследствии наследовались им.

Бракам в ремесленной среде был присущ дух экономического партнёрства. Обычно они заключались в пределах одной или нескольких смежных профессиональных групп и достаточно часто «по свободному и взаимному волеизъявлению». Нередко ремесленное предприятие представляло собой результат инициативы обоих супругов.

Постепенное осознание средневековым немецким ремесленником своей принадлежности к семье «было обусловлено той социальной и хозяйственной ролью, которую она играла и в ремесленной среде», ведь наследуемость профессии являлась одним из основных условий приёма в ремесленные цеха. Например, Иозе Холле из Аугсбурга был принят в состав кёльнского цеха ювелиров благодаря рекомендательному письму, в котором старшины цеха ювелиров его родного города подтверждали, что он является сыном покойного мастера Хайнриха Холле и был рождён в законном браке.

Также семья носила характер своеобразного политического объединения, в основе которого лежал принцип сословности. В случае неравного брака жена следовала состоянию своего мужа. Как правило, ей приходилось опускаться несколько вниз по социальной лестнице, так как для родителей было не слишком-то просто выдать дочь за кого-то из своего социального слоя из-за неимения достойного приданого, боязни нарушить допустимую степень родства и по другим причинам. Вообще хартии, данные отдельным городам, позволяли их жителям заключать браки с любыми лицами, вне зависимости от того, под властью какого сеньора они находились.

После смерти мужа женщина приобретала сословные права по рождению, а опекуном её становился ближайший родственник равного рождения, способный носить меч, «но не родственник её мужа». Особенно ярким доказательством политического характера семьи служил существовавший в рамках ленного права и отсутствовавший в земском праве принцип единонаследия, согласно которому отцовский лен не дробился, а оставался у старшего сына. Таким образом, в руках способного носить оружие наследника-мужчины сохранялась земельная собственность как символ могущества феодала и его семьи.

Дети пользовались правами родителя, занимавшего более низкое положение на ступенях социальной лестницы, и ограничивались в правах наследования. Интересным являлось то, что человек, лишённый прав, тоже имел возможность жениться и даже завести с женой детей, но тогда он обрекал их на крайне мучительное существование, поскольку они приобретали равное с ним рождение, то есть становились фактически бесправными.

Препятствием для вступления в брак могло стать близкое родство, как кровное, так и духовное. В представлениях средневекового человека семья выступала в образе некого живого организма, головой которого являлись муж и жена, соединённые законным браком. Уже в «Салической правде» имелась статья, согласно которой браки наподобие тех, когда мужчина женился на племяннице, жене брата или дяди и т. п., являлись преступными и дети от них не могли считаться законными наследниками . В 506 году брак был объявлен недопустимым при любой степени родства, но чуть позднее, в конце VI века, Папа Григорий VII уточнил ограничение этого запрета седьмой степенью. Не могли вступать в брак родственники по покойным супругам и находящиеся в духовном родстве (крёстные и их крестники). Особенно сложно из-за этого оказывалось найти супругу монарху. Однако запреты соблюдались отнюдь не всегда, что вынуждало церковные соборы то и дело возвращаться к данной проблеме, и, таким образом, в 1215 году на Латеранском соборе для вступления в брак была признана допустимой четвёртая степень родства. Текст же «Саксонского зерцала» даёт нам несколько иные сведения. Полагаем, это связано с тем, что у власти находился Фридрих II Штауфен, то есть мы имеем дело с периодом ожесточённого столкновения между Священной Римской империей и папством. Первая, или «плечевая», степень родства была представлена детьми братьев и детьми сестёр. Далее шли ещё шесть степеней, на последней из которых, «ногтевой», родство заканчивалось, но лишь для наследования, поскольку Папа разрешал вступать в брак лицам, находившимся в пятой степени родства, к чему светские круги относились явно негативно, замечая, что он «не может устанавливать никакого права, которое могло бы испортить наше земское или ленное право».

В целом, по этому поводу не очень-то сильно и волновались, ведь тот, кто в силу каких-либо обстоятельств не мог вступить в церковный брак, вступал в тайный. Судя по всему, именно касательно такого рода союзов в «Саксонском зерцале» говорится, что «если кто возьмёт жену, которую не должен был по праву, и получит от неё детей, а затем они будут как должно разведены, то это не повредит правам их детей, рождённых до развода, а кроме того, ребёнку, которого мать носила».

Процесс заключения брака распадался на три этапа: договор семей, обручение и непосредственное бракосочетание. Все три можно рассмотреть на примере текста «Песни о нибелунгах». В нашем случае первый этап сводится к договорённости между Зигфридом и Гунтером («С Брунхильдою как только сюда вернуся я, Сестру свою дать в жёны тебе даю обет»), второй к обмену Зигфрида и Кримхильды клятвами («Ему не отказала она в руке своей, И знатный Нидерландский король клялся стать мужем ей. //

Когда ж друг другу оба они в том поклялись, Тотчас же крепко-крепко они тут обнялись» ), третий - к венчанию («Уж всё готово было, как сану подобало: Венцы, их одеянья и всё, что надлежало. Когда же там в соборе благословили их, То радостных узрели в коронах всех их четверых»).

Брачные союзы отныне заключались с согласия обоих супругов. «Конечно, не нарушу ни в жизнь я клятвы той И, чем смогу, готов я помочь вам в этом деле», - говорил по этой причине Зигфриду Гунтер. Несмотря на то, что он, как старший брат, за неимением отца являлся опекуном Кримхильды, король всё же должен был получить её удовлетворительный ответ на идею задуманного предприятия, что он затем и делает. Напротив, согласия со стороны родителей, сеньора и Церкви для вступления в брак в период Высокого Средневековья уже не требовалось, хоть оно и считалось желательным.

То, что для бракосочетания требовалось согласие как жениха, так и невесты, не меняло того обстоятельства, что большинство заключаемых в среде рыцарства союзов по-прежнему определялись расчётом, материальным либо политическим. Это прекрасно показано на примере помолвки Гизельхера с дочерью Рюдегера и Готелинды. В тексте «Песни о нибелунгах» они признаются равными по знатности, что ко времени написания «Песни о нибелунгах» являлось скорее исключением (всё-таки речь идёт о лицах королевской крови). Обычно же, как мы уже говорили, выходя замуж, невеста опускалась немного вниз по социальной лестнице из-за невозможности собрать достойное приданое или боязни нарушить разрешённую степень родства.

С одной стороны, в рассматриваемом нами фрагменте XXVII авентюры со стороны братьев жениха невесте были обещаны земли и бурги («Они земли и бургов дать обещались ей», взамен чего её отец давал за ней богатое приданое («А у меня нет бургов... Я серебра и золота за дочкой столько дам, Лишь сколько б сотня сумных коней свезти могла, Чтоб с честью сообразным тот дар его родня нашла».

Очень интересна материальная составляющая такого союза. Согласно древнегерманскому обычаю покупку невесты заменяла уплата её отцу покупной цены, которую он передавал дочери после того, как брак заключался. Теперь же, по каноническому праву, муж должен был дать своей жене так называемый «утренний дар» - подарок на утро после первой брачной ночи («Как утренний подарок достаться должен был он ей» ), составлявший приблизительно четверть всего недвижимого и движимого имущества жениха. Дары эти как бы являлись собственностью жены, но между тем находились под контролем мужа, и женщине, таким образом, не разрешалось отчуждать ничего из «своего» имущества без согласия на то супруга. В случае развода, разделения или смерти мужа жена обычно получала всё подаренное обратно (если жена умирала раньше, «подарок» снова становился собственностью мужа), причём в последнем случае это называлось «вдовьей долей», которой вдова, не состоявшая под опекой родичей, распоряжалась самостоятельно («Клад тот принадлежит ведь ей; Так как же помешаю я в том сестре моей?»), и дополнялось «женской долей», включавшей в себя домашнюю утварь, предметы личного пользования и украшения.

С другой стороны, есть вероятность того, что Хаген, родной дядя бургундских королей, рассчитывал скорее не на длительный брак Гизельхера, а на приобретение союзника в предстоящей борьбе. Здесь налицо политический расчёт.

Что касается разводов, то статьи церковного и светского законодательства сильно разнились. На Карфагенском соборе в 407 году развод объявлялся Церковью возможным лишь в тех редких случаях, когда христианка была замужем за еретиком, иудеем или же язычником. К примеру, Кримхильда вполне могла развестись с Этцелем, который вообще сомневался, пойдёт ли она за него замуж, говоря: «Она мне не чета, / Ведь я ещё язычник и нет на мне креста, / Она же христианка и вряд ли согласится». А вот в то время, когда была написана «Песнь о нибелунгах», ей удалось бы, согласно церковному законодательству, в лучшем случае отделиться (что было тоже крайне сложно) от мужа. «Разделение состояло просто в раздельном проживании, иногда оно включало и раздел собственности, причём разделённые пары не имели права потом соединяться вновь». Основанием для этого могло стать, в частности, признание его еретиком (а кроме того обнаружение факта родства с ним, излишняя жестокость с его стороны, проматывание им совместной собственности, проказа, импотенция или отказ от сексуальных отношений). Но развестись с ним она не могла.

Светское законодательство, вопреки строгому законодательству церковному, чаще разрешало разводы, причём как по инициативе мужа, так и по инициативе жены, хотя в последнем случае, разумеется, более неохотно.

По светскому же законодательству жена могла развестись с мужем, если он совершил убийство, осквернил могилу или прибегнул к колдовству, но не на основании измены, пьянства или игры в карты. Замуж после этого она смогла бы выйти спустя пять лет после развода, но если муж был оставлен ею за несерьёзные прегрешения, то никогда. Муж, согласно праву разведённый с женой, не мог лишить её пожизненного содержания, «которое он ей предоставил в своём имуществе» . Жена, законным образом разведённая с мужем, сохраняла право пожизненного пользования его земельной собственностью, свою долю продуктов и женскую долю. Всё то, что она принесла мужу и что мужем было ей обещано, «когда они только сходились», должно было быть ей передано.

В некоторых случаях брак могли признать недействительным и аннулировать (если вскрывался факт кровного или духовного родства супругов, повторности брака кого-либо из них или если муж страдал половым бессилием), а до XII века, согласно церковному законодательству, женщина могла повторно выйти замуж и в случаях, когда был установлен факт смерти её супруга в крестовом походе, на войне и т. п. или же его пленения, при котором не оставалось ни малейшей надежды на возвращение. Если муж каким-то чудом приходил обратно, то состоящая в повторном браке жена должна была к нему вернуться. С XII века вступление в повторный брак становилось возможным лишь при аннулировании первого брака по причине родства. Прекрасной иллюстрацией этому служат строки старонемецкой «Баллады о Генрихе Льве», записанной в XVI веке и подвергшейся многочисленным обработкам. Когда сатана сообщает герцогу о том, что его жена в Брауншвейге вновь выходит замуж, тот отвечает: «Её ли винить? Миновало семь лет. / Дай мне повидаться с женою /

И делай что хочешь со мною!» Когда же по возвращении жена видит его, она восклицает следующее: «Вернулся мой Генрих! Мой верный супруг! Навеки отныне мы вместе!».

К слову сказать, в тексте «Саксонского зерцала» не упоминается ни единого основания для развода за исключением браков, совершённых не по праву, когда один из супругов, к примеру, вводил в заблуждение другого касательно своей принадлежности к тому или иному сословию, но можно предположить, что набор был стандартный: для мужа - прелюбодеяние жены, занятие ею проституцией, чародейство; для жены - совершение мужем убийства, осквернение им могилы, колдовство. Последний пункт в обоих случаях особенно логичен, так как всякого, «кто связан с волшебством или с отравлениями, если его изобличат, следует сжечь на костре», а поскольку «изобличали» практически всегда, то один из супругов, либо муж, либо жена, в любом случае стал бы вдовым и смог бы повторно вступить в брак, так что смысла тянуть тут не было - лучше уж сразу развести.

Но, судя по всему, изредка случалось и такое, что просящий не получал согласия на развод у светского суда. В связи с этим в одной из статей упоминается забавный прецедент, когда муж, во всей видимости уже не знавший, куда бы подеваться от ненавистного ему брака, без согласия со стороны своей жены отправился в монастырь, а она вернула его из монашеской жизни по церковному праву. Получилось так, что и Церковь, на которую он так рассчитывал в этом деле, не оправдала ожиданий горемыки- мужа.

Мужчина мог вступать в повторный брак столько раз, сколько ему вздумается, «если даже у него три жены умерли или четыре, или больше» . То же касалось и женщин. Любопытно упоминание в только что указанной нами статье связи между повторным браком и смертью супруга. Есть смысл предположить, что если жена или муж умирали, то оставшийся в живых супруг мог вступить в повторный брак когда угодно, а вот если дело происходило после развода, то устанавливался срок, лишь по истечении которого можно было заново вступать в брак.

В тексте «Саксонского зерцала» отсутствует информация о возрасте согласия, однако же, вероятно, для мужского пола он совпадал с началом поры юношества по Земскому праву, т. е. с двенадцатилетним рубежом, а для женщин, возможно, наступал чуть раньше. Многими исследователями отмечается значительная возрастная разница супругов, состоящих в браке. Наиболее часто, по их мнению, в Средние века встречалась модель «престарелый муж - юная жена».

Однако же мы полагаем, что подобная тенденция была более характерна для крестьян, а вовсе не для лиц благородного происхождения и горожан, поскольку последние руководствовались при заключении браков в основном политическим и материальным расчётом, считая красоту и здоровье фактором второстепенным, а потому весьма часто женились на вдовах или на женщинах старше себя. В среде же крестьян женщина расценивалась как ещё одна пара рабочих рук и поэтому мужчины, вступавшие в брак повторно, старались выбирать себе как можно более молодую невесту, рассчитывая на её силу и здоровье. Уделом, ожидавшим крестьянку, было «ткать, да лён трепать, Да свёклу с репою копать, Да пыль глотать у сеновала» .

Если подсчитать количество статей Земского права, которое в плане семейно-брачных отношений контролирует не только поведение неблагородных, но, напротив, в первую очередь как раз знатных особ, где упоминается смерть мужа или смерть жены, то их окажется почти одинаковое количество, из чего можно сделать крайне приблизительный, но всё же отчаянно напрашивающийся вывод, что среди благородных мужская и женская смертность были приблизительно равны.

В городах, как правило, женились позднее, чем в деревне, что было обусловлено экономическими причинами. Для человека, стремившегося к финансовому процветанию и карьерному росту, семья являлась в некотором роде препятствием. Поэтому в брак вступали лишь после достижения определённых успехов. Чем выше была планка, которой собирались достичь, тем позже это происходило: «стремившемуся к карьере купца, банкира, юриста требовалось больше времени, чем обычному рядовому ремесленнику, для обзаведения семьей, соответствующей его социальному статусу» . К примеру, аугсбургские купцы в XIII - XIV веках женились лишь в 38 - 40 лет.

Опять же, если говорить о «брачном рынке», то в среде знати и горожан, согласно данным некоторых статей рассматриваемого нами сборника законодательства, не существовало того «дефицита невест», что был характерен для крестьянской среды, где женщины умирали от непосильного труда и мучительных родов. Здесь можно говорить скорее о «дефиците женихов», чем можно объяснить то, что девушки, незамужние женщины и, что самое главное, их опекуны соглашались на браки, в которых жена, следуя сословию мужа, опускалась вниз по социальной лестнице.

В основе семейно-имущественных отношений лежало положение, согласно которому «муж и жена не имеют раздельного имущества при их жизни» . Это было обусловлено совместным ведением натурального по своему характеру хозяйства. С момента вступления в брак жена вверяла всё своё имущество в руки мужа и он владел им «в порядке правомерной опеки».

Всё то время, что существовал брак, единственным, кто распоряжался имуществом, был муж, становившийся одновременно и законным опекуном своей супруги. Он же контролировал приобретённое и нажитое совместно в браке имущество. Жена не располагала подобным правом, но юридически сохраняла право собственности на то имущество, что принесла в семью, а также на всё, что было ей обещано в преддверии заключения брачного союза и что было подарено ей в браке. Без согласия мужа жена не могла «ни уступать принадлежащее ей имущество, ни продавать его, ни покидать», в отличие от девушек и незамужних женщин. В общем, без разрешения мужа жена не могла распоряжаться ничем, однако, на что уже делался акцент ранее, в случае развода она становилась значительно более свободной и обеспеченной.

Если муж и вовсе умирал раньше жены, то его лен становился «её законным леном»; смерть же жены не давала объятому горем мужу ничего, кроме той части женской доли, которую составляли «его кровать, стоящая так же, как когда его жена жила, его стол со скатертью, его скамья с периной, его стул с подушкой» .

В основе семейно-имущественных отношений между родителями и детьми лежал всё тот же принцип общности семейного имущества. Глава семьи владел всем семейным имуществом и исключительно он мог им распоряжаться, в то время как невыделённые дети вообще никаких прав на него не имели. Права на имущество дети получали лишь после своего отделения, и только после того, как отец, выделяя сына, или мать, выделяя дочь, давали им определённую часть имущества, у них образовывалась самостоятельная имущественная сфера, из чего следует, что выдел значил для детей освобождение от власти родителей и прежде всего от отцовской власти.

В целом, если смотреть глазами Церкви, то брак рассматривался как таинство, а семья - как нерасторжимый союз душ. В светских же кругах заключение брачных союзов определялось политическим и материальным расчётом. Препятствием для вступления в брак являлось близкое родство. Светское законодательство ограничивало допустимую степень родства седьмой степенью, а Папа - пятой. Многим приходилось вступать в тайные браки. Были разрешены разводы по инициативе одной из сторон, а также повторные браки, количество которых не ограничивалось. Что касается «брачного рынка», то если в крестьянской среде существовал так называемый «дефицит невест», то для среды горожан и знати была характерна обратная тенденция. В основе семейно-имущественных отношений между мужем и женой, а также между родителями и детьми лежал принцип общности семейного имущества. Жена в этом плане была почти полностью бесправна, и поправить её положение могли либо развод, либо смерть мужа. Для детей же существовал выдел, олицетворявший освобождение от родительской власти и особенно от произвола отца.

§ 3. Вопросы наследования

Особенно много внимания в «Саксонском зерцале» уделяется наследственным отношениям, служащим закреплению системы феодализма, феодальной собственности и феодальной семьи. Наследством называлось «всё имущество, с которым человек умер», и все жители Саксонии, будь они местными или пришлыми, приобретали наследство не по личному праву, а по праву страны.

Женщины оставляли два вида наследства: женскую долю для своей ближайшей родственницы по женской линии и наследство для ближайшего родственника любого пола.