"Исламский фактор" во внутренней и внешней политике постсоветских государств Центральной Азии (1990–2013 гг.)

Процесс становления независимости Узбекистана, как и других стран Центральной Азии, сопровождался острыми противоречиями в различных сферах. Появившийся в этот период идеологический вакуум стал заполняться за счет различных религиозных течений, прежде всего просветительскими установками мусульманских духовников, как на официальном, так и неофициальном уровнях. Эти учения религиозных наставников были противоречивыми, а в большинстве случаев искажали сущность самого ислама. Молодежь, не имеющая жизненного опыта, естественно, явилась наиболее податливой влиянию различных идей.

Следствием этого явилось создание в стране различных по названию, но близких по сути религиозных политизированных группировок: «Адолат» (Справедливость), «Исломлашкарлари» (Воины ислама), «Товба» (Покаяние), «Акромиды» (организация, названная по имени основателя муллы Акрома), «11 ур» (Свет), действовавших в основном в Ферганской долине, в частности в Намангане.

Основной целью этих разных по названиям, но одинаковых по сути организаций было создание теократического исламского государства на территории Узбекистана. У истоков создания этих движений стоял Тахир Юлдашев Абдухалилович (Мухаммад Тахир Фарук, «Бай»). Очень скоро из представителей этих объединений были созданы так называемые отряды исламской милиции. К виновным в кражах и других мелких преступлениях применялись методы наказания в соответствии с предписаниями шариата: нередко их публично били палками³. Одним из командиров военизированных отрядов был бывший советский десантник Ходжиев Джумабай Ахмаджанович известный как Джума Намангани («Таджибай»). Что касается биографических данных указанных лидеров «радикального ислама» в Центральной Азии, автор решает не останавливаться подробно на этих сведениях, потому как эти фигуры уже сыграли свои роли, оставив «черный след» в истории. Обоих этих исламских экстремистов уже нет в живых ⁴. А значит внимание нужно обратить уже на вновь образованных лидеров. Единственно важным считает автор, ради формирования начального представления о характере их деятельности и их сподвижников, необходимо выделить факт об участии обоих в гражданской войне в Афганистане (в разные ее периоды) на стороне движения Талибан. Забегая вперед, также укажем на организованные ими «Баткенские события» 1999 года. В 2000 же году приговором Верховного суда Узбекистана Т. Юлдашев и Д. Намангани были признаны виновными в организации террористических актов в г. Ташкенте 16 февраля 1999 года и заочно приговорены к смертной казни (подобнее о названных событиях будет сказано далее в данной главе). Однако Д. Намангани обрел свою гибель в ноябре 2001 года в Афганистане при обороне г. Кундуза, а Т. Юлдашев погиб только в августе 2009 году, он был тяжело ранен в результате ракетного удара, нанесенного американским беспилотным летательным аппаратом, и, впоследствии, скончался в госпитале.

В 1990-1992 годах эти группы проводили собрания, митинги, шествия, навязывая гражданам шариатские нормы поведения. Существовали они на пожертвования членов организации и деньги, присылаемые из-за рубежа от родственных или одноименных организаций и исламских фондов. В основе пропаганды этих религиозных групп, как мы уже сказали, лежала идея создания Исламского государства в Центральной Азии². В конце 1991 года организация «Адолат» провела в Намангане очередную серию массовых митингов. В 1992-1994 годах деятельность религиозно-экстремистских организаций была пресечена активными действиями правительства, они были разгромлены или перешли на нелегальное положение. Период с 1993 по 1997 год стал временем трансформации оппозиции. Произошло объединение наиболее активных и амбициозных противников существующей власти вокруг приверженцев радикального ислама, в том числе и некоторых бывших активистов светских оппозиционных партий «Бирлик» и «Эрк»³. К этому времени в стране сложились благоприятные условия для роста влияния религиозных партий, отличавшиеся тем, что распад единой экономической системы продолжался, а начатые затем преобразования сопровождались падением уровня жизни населения.

Ситуация осложнялась еще и тем, что во второй половине 90-х годов в Узбекистане начался демографический взрыв, рост числа неимущих, все та же безработица, перенаселенность, что способствовало тому, чтобы определенная часть людей стала внимательнее прислушиваться к активистам религиозных организаций. Те, в свою очередь, убеждали, что не будет хорошей жизни для «простых людей» до тех пор, пока не будет создано «правильное», то есть исламское государство¹. Эта пропаганда зачастую находила отклик, особенно в тех случаях, когда радикалы платили деньги за работу в организации. В 1998 г. исламская оппозиция перешла от небольших собраний в мечетях к широкой агитации и пропаганде радикальных идей в общественных местах. В кишлаках и городах стали появляться листовки. Молитвы в отдельных мечетях Ферганской долины скорее напоминали политические собрания. Исламисты били по слабым местам власти: клановость, коррупция, бедность населения. В некоторых районах прошли акции протеста против самоуправства местных властей. Исламисты, несмотря на риск, стали выходить на представителей СМИ в Ташкенте, пытаясь вербовать среди них своих сторонников².

В результате того, что деятельность религиозно-экстремистских организаций была пресечена действиями правительства, и они перешли на нелегальное положение, в Узбекистане появилась специфическая категория «независимые мусульмане», т.е. те верующие, которые занимались религиозной практикой вне официально зарегистрированных организаций. Однако для эффективной борьбы с ними правительству Ислама Каримова (вновь избранного президента новообразовавшейся республики Узбекистан) необходимо было контролировать Духовное управление мусульман Средней Азии (САДУМ) ³. В 1993 г.

САДУМ было переформировано и переименовано в Управление мусульман Узбекистана (УМУ), работавшее в тесном контакте с государственными органами. Хотя действующий до сих пор закон 1998 г. «О свободе совести и религиозных организациях» и гласит, что «государство не возлагает на религиозные организации выполнение каких-либо государственных функций, не вмешивается в их деятельность, если она не противоречит законодательству»¹, жизнь вносила свои коррективы.

Власти в Узбекистане к УМУ относились как к своему официальному органу, регулярно вмешивались в его работу, назначая и снимая имамов в мечетях, контролируя содержание учебных программ медресе и цензурируя религиозную литературу. Государство также усилило контроль за религиозным образованием. Из многочисленных медресе, открытых в годы перестройки, на сегодняшний день осталось лишь десять, поскольку в остальных, по утверждению властей, велась пропаганда радикального исламизма. К слову, все студенты в средних и высших учебных заведениях Узбекистана в обязательном порядке проходят курс «Религиозный экстремизм и фундаментализм: история, природа и современная опасность». Обычно с этого предмета начинается знакомство студентов с религией в рамках учебного процесса.

Границы же между «истинным исламом» и религиозным экстремизмом определяет УМУ, однако окончательное решение выносит Комитет по делам религий при Кабинете министров Республики Узбекистан. В ходе судов над «независимыми мусульманами» именно он дает заключение относительно конфискованной у обвиняемых религиозной литературы, решая, допустима она или нет. Таким образом, в этой борьбе с исламистами государственные органы выступают единым фронтом с УМУ².

В то же самое время исламисты также объединялись в середине 1990-х гг. В 1995 г. было образовано Движение исламского возрождения Узбекистана (ДИВУ), иногда называемое Исламское движение возрождения Узбекистана (ИДВУ). Первоначально штаб-квартира движения находилась в Пешаваре (Пакистан), затем представительство было переведено в Кабул (Афганистан). В 1996 г. движение было переформатировано и переименовано в Исламское движение Узбекистана (ИДУ). Политическим руководителем ИДУ стал Т. Юлдашев, руководителем военного крыла партии - Д. Ходжиев, руководителем пресс-центра и заместителем Т. Юлдашева - Зубаир ибн-Абдурахман (Абдул Рахим). Главной целью движения было провозглашено создание в Узбекистане исламского государства (Халифата). По классификации госдепартамента США ИДУ находится в списке наиболее опасных международных террористических организаций.

При формировании ИДУ, как мы уже успели понять, в ее состав вошли бывшие активисты целого ряда исламистских организаций Узбекистана, названных нами ранее, деятельность которых была запрещена Исламом Каримовым в 1992-1993 гг. После начала антиисламистской кампании в Узбекистане члены этих групп и движений эмигрировали в Афганистан и Таджикистан. Общее количество выехавших составило около двух тысяч человек. Многие из них приняли участие в гражданской войне в Таджикистане на стороне Объединенной таджикской оппозиции (ОТО). Для узбекских исламистов это была благоприятная среда, для того, чтобы развернуть свою активную деятельность, как указывает в своей книге «Влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии» Белоглазов А.В. Стоит отметить, что эта деятельность разворачивалась, не без подсказки и содействия спецслужб и идеологических центров ряда зарубежных стран. Таким образом, исламисты приступили к формированию так называемого «наманганского батальона» («Наманган шуъбаси»), костяк которого, как следует из названия, составили выходцы из Наманганской области. В дальнейшем эти боевики, прошедшие специальную диверсионную подготовку, засылались в Узбекистан с целью совершения там разбойных нападений и убийств, призванных дестабилизировать обстановку, посеять среди населения панику и недоверие к властям. Пик этих преступлений приходится на 1996-1998 гг. Среди жертв преступлений были не только взрослые, но и дети.

В 1996-1999 гг. лидеры ИДУ принимали участие в ряде встреч, проходивших преимущественно в Афганистане и Пакистане, на которых среди прочих проблем рассматривались также планы организации и ведения подрывной деятельности на территории Узбекистана.

Как говорит в одной из глав своей книги «Влияние ислама на политические процессы в Центральной Азии» Белоглазов А.В., в 1997 году полевые командиры ИДУ отказались выполнять условия соглашения, подписанного между правительством Таджикистана и ОТО во время межтаджикского урегулирования. Тем самым освободившиеся силы были направленны в Узбекистан. Поэтому неслучайным является то, что широкая кампания против экстремизма началась в Узбекистане зимой 1997-1998 гг.

В декабре того же года по Намангану прокатилась серия жестоких убийств. В городе полицейскими была проведена операция, в ходе которой были арестованы более тысячи человек, большинство из которых обвинялись в принадлежности к ваххабитам. Доказательством для обвинений могло служить посещение мечетей, неподконтрольных УМУ, или какая-либо другая религиозная активность².

Данная активизация исламистов в республике подтолкнула власти к принятию в 1998 году нового закона «О свободе совести и религиозных организациях»³, вводивший строгий контроль за любыми проявлениями религии, делая

их исключительной прерогативой официально признанных организаций. Правила регистрации религиозных организаций также ужесточались. Все мечети отныне были обязаны подавать заявку на регистрацию в Министерство юстиции. В то время, когда регистрация мечетей стала обязательной, их число резко сократилось, особенно в Ферганской долине. Из 2200 мечетей, действовавших в Андижане и окрестностях в середине 1990-х гг., регистрацию получили только 42.В Намангане из 1000 мечетей остались только 240 ¹. Карательные кампании против религиозного экстремизма, сепаратизма и фундаментализма проводились, главным образом, против имамов, не желавшие подчиняться УМУ, против подозреваемых в связях с Исламским движением Узбекистана, а также против членов Хизбут-Тахрир.

В Узбекистане партия Хизбут-Тахрир аль-Ислами (ХТИ) действует негласно с 1990-х гг. как часть всемирной одноименной организации, появившейся в начале 50-х годов прошлого века в Иерусалиме. В партийных документах Хизбут-Тахрир все правительства мусульманских стран характеризуются как неисламские, а причиной всех сегодняшних проблем мировой мусульманской уммы (общины) объявляется «отсутствие ислама в ее повседневной жизни», в том числе «отсутствие исламской системы правления». В связи с этим Хизбут-Тахрир не исключает установления «халифата» в отдельном государстве, а затем постепенного его расширения на весь регион. После установления «истинно исламской», то есть халифатской, формы правления, на всем земном шаре исчезнут, по мнению Хизбут-Тахрир, такие понятия, как «титульная нация» и «национальное меньшинство».

Главной целью тахрировцев является увеличение рядов партии, привлечение молодежи, укрепление организации. Основные формы работы пропаганда и агитация с использованием листовок, религиозной литературы, подпольных собраний, пятничных молитв в незарегистрированных или в нелегальных мечетях.

Финансирование деятельности тахрировцев происходит в основном за счет самой организации. Каждый член обязан ежемесячно вносить определенную сумму в фонд партии, исходя из своих возможностей или получаемой прибыли. Известно также, что в 90-е годы представители ХТИ критиковали Исламское движение Узбекистана за вооруженные методы борьбы, но в то же время пытались установить с ними контакт с целью координации деятельности, хотя при этом ХТИ позиционирует себя как организацию, выступающую за ненасильственный путь создания шариатского государства в отличие от ИДУ. Несмотря на преследование властей, аресты многих членов и руководителей движения, Хизбут-Тахрир существует и поныне¹. Пик борьбы с экстремизмом в Узбекистане пришелся на период с 1999-го по 2001 гг. Именно на этот период приходится наиболее активные действия экстремистского исламистского подполья.

В феврале 1999 г. в Ташкенте произошло несколько взрывов, организованных радикальными исламистами и приведших к человеческим жертвам. Террористические акты в Ташкенте были направлены на дестабилизацию обстановки и на физическое устранение политического руководства страны. После произошедших терактов были арестованы и осуждены как их организаторы, так и противники режима, которые поддерживали идеи экстремизма, сепаратизма и фундаментализма, в основном из Исламского движения Узбекистана².

Однако уже в августе 1999 года отряды ИДУ численностью почти в 1000 человек вторглись с территории Северного Таджикистана в южные районы Киргизии и начали продвижение в сторону Ферганской долины. Основные боевые действия развернулись в Баткенском районе Ошской области Киргизии, по названию которого и были названы эти драматичные события³. Командовал отрядом один из лидеров ИДУ Джума Намангани. Многие из боевиков воевали ранее в «горячих точках» на территории СНГ и прошли подготовку в чеченских лагерях. Подчеркнем, что целью ИДУ было создание в Узбекистане исламского государства, что, несомненно, представляло бы угрозу для всех правящих режимов Центральной Азии и сопредельных стран¹.К середине октября 1999 г. в результате совместных действий Узбекистана, Киргизии и России боевики были разгромлены. Часть их была уничтожена, а остальные вытеснены за пределы Киргизии.

Но в тоже время угроза для безопасности Узбекистана со стороны исламистов продолжала нарастать. В ноябре 1999 года группа боевиков ИДУ захватила расположенный на стыке границ с Киргизией и Таджикистаном узбекский город Янгиабад. Появление группы боевиков в пределах Ташкентской области было явной демонстрацией силы накануне предстоящих в Узбекистане парламентских и президентских выборов, в которых исламские экстремисты не могли участвовать. Вскоре город был отбит правительственными войсками. Боевики отступили, но не были разгромлены².

Через год, летом 2000 года, они вновь вторглись на юг Киргизии, а также в Сурхандарьинский район Узбекистана, вступив в затяжные бои с правительственными силами обеих стран. В августе 2000 г. И. Каримов даже отказался приехать на неформальный саммит СНГ в Ялте, ссылаясь на вооруженные вылазки бандитских группировок ³.

Однако после падения режима талибов в Афганистане в 2001 г. серьезный удар был нанесен и по исламистским группировкам Узбекистана, получавшим от них помощь, прежде всего по ИДУ. Поэтому достаточно долго, в течение четырех лет, в Узбекистане не было серьезных столкновений.

Очередная активизация экстремистов пришлась на 2005 год. Весной 2005 года стало известно, что киргизская часть Ферганской долины перестала подчиняться центральному правительству в Бишкеке, в следствии этого, исламисты заговорили о создании «Ферганского халифата». Для этого экстремисты в узбекистанской части долины начали готовиться к захвату власти. Основной удар было решено нанести по Андижану, четвертому по численности городу страны, расположенному в юго-восточной части Ферганской долины¹.

В мае 2005 года вооруженные члены исламистской группировки «Акромия», тесно связанной с ХТИ, двумя группами до 40 боевиков совершили нападение на патрульно-постовую службу УВД Андижанского вилоята. Последним шагом экстремистов был захват администрации Андижанской области, однако правительственные войска отбили здание администрации. «Акромисты» бежали в киргизскую часть Ферганы.

По официальным данным в ходе андижанских событий погибло 187 человек - в основном мятежников и военнослужащих. Всего за участие в мятеже удалось задержать 121 человека. 15 организаторов беспорядков были приговорены Верховным судом Узбекистана к длительным срокам тюремного заключения². Таким образом, под влиянием исламистских вылазок курс правительства становился все более жестким и бескомпромиссным.

В Узбекистане ислам использовался властями в политике для укрепления национальной государственности, а исламисты в свою очередь пытались превратить его в инструмент антиправительственных выступлений. Эта необходимость борьбы с исламистами сделала внешнеполитический курс Республики Узбекистан достаточно разветвленным.

2.2 Роль политического ислама в межтаджикском конфликте

Оправданно уделив немало внимания Республике Узбекистан, перейдем к самому маленькому и самому бедному государству Центральной Азии - Таджикистану, который на протяжении многих лет не перестает быть, таким же «носителем» экстремистской идеологии радикально настроенных мусульман. В религиозном плане 95% населения Таджикистана составляют сунниты ханафитского мазхаба, которому со 2 апреля 2009 г. придан официальный статус.

В первые годы независимости на развитие политической ситуации в стране решающее влияние оказывали не межконфессиональные противоречия. Проблемой Таджикистана всегда была сложная структура отношений между региональными кланами - северным (худжандским или ленинабадским по названию города Худжанд, в советские годы называвшегося Ленинабадом) и южным (кулябским по названию города Куляб). Наряду с двумя главными кланами существовало несколько других, менее мощных, но влиятельных - гармский (каратегинский), гиссарский и бадахшанский (памирский).

Клановая организация таджикского государства существовала очень давно и сохранялась в годы советской власти, воплотившись в систему негласных, но строго соблюдавшихся квот на занятие руководящих постов. Москва контролировала их распределение таким образом, чтобы существовала соразмерность между численностью клана и количеством мест, которые отдавались выходцам из него. Благодаря этой системе соперничество между кланами удавалось держать под контролем.

Вплоть до провозглашения Таджикистаном независимости в нем традиционно первенствовали выходцы из северного худжандского клана, которые представляли интересы Ленинабадской области. Дисциплинированность и взаимопомощь помогали клану вести грамотную кадровую политику и удерживать власть вплоть до 1990-х гг. При этом выходцы из этого клана делилиответственные посты с южанами из кулябского клана и отчасти с памирцами³. Однако развал СССР сопровождался разрушением экономики республики, которая ранее дотировалась из союзного бюджета. А поскольку основные промышленные объекты находились на севере, то уже накануне распада Советского Союза позиции северян начали ослабевать, и остальные кланы заявили о своих правах. Однако в дальнейшем в политическую борьбу была повлечена и оппозиция, для прихода к власти использовавшая исламские лозунги.

Оппозицию в свою очередь представляла Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). Партия первоначально возникла как таджикская ячейка Исламской партии возрождения - первой политической организации мусульман СССР, созданной в июле 1990 г. в Астрахани. Председателем стал Сайд Абдулла Нури. Партия занималась изучением и распространениям взглядов шейха Хасана аль-Банны, братьев Сайда и Мухаммада Кутба, Абулла Мавдуди, которые пропагандировали доктрину «Братьев мусульман». Несмотря на запрет официальных властей, в октябре 1990 года состоялась учредительная конференция, а через год прошел первый учредительный съезд Партии исламского возрождения Таджикистана, на котором ее председателем избрали МухамадшарифаХимматзода².

На первом этапе ПИВТ, осознавая необходимость длительной просветительной работы по возрождению ислама в стране, намеревалась легально участвовать в парламентском процессе основными целями при этом были: духовное (религиозное) возрождение, экономическая и политическая независимость республики, политическое и правовое побуждение ее граждан возвратиться к основам «чистого» ислама.

На президентских выборах в 1991 году эта партия выступила в одном блоке с движением «Растохез» (лидер Тохири Абдулджабор) и «Лаъли Бадахшон» (лидер АтобекАмирбеков), под общим названием «Союз демократических сил». Проиграв эту кампанию кандидату коммунистов Рахмону Набиеву, представителю старой республиканской номенклатуры и ленинабадских кланов севера страны, ПИВТ со своими сторонниками перешла к организации антиправительственных выступлений, включая митинги, голодовки и военные столкновения с силами правопорядка. В июне 1993 года ПИВТ и союзные с ней партии были запрещены. Значительная часть оппозиции была вынуждена эмигрировать в Афганистан (60 тыс. человек) и страны СНГ (свыше 250 тыс. человек)¹.

Вооруженные отряды Соединенной таджикской оппозиции (ОТО), в которую вошли Движение исламского возрождения Таджикистана (ДИВТ, бывшая ПИВТ) и Демократическая партия республики, обосновались в учебных лагерях четырех районов Афганистана (Хост, Фархор, Камни, Бобо, ШамШату). В их рядах насчитывалось до девяти тысяч человек, в то время как на территории Таджикистана, не более трех тысяч. Финансированием, военно-материальным обеспечением ПИВТ в Афганистане занимались Саудовская Аравия, Пакистан и определенные религиозные круги в Афганистане.

В настоящей главе мы не будем подробно рассматривать весь ход событий кровопролитной гражданской войны в Таджикистане (1992-1997 гг.), который основывался на митингах и политических выступлениях ОТО, военных столкновениях правительственных и оппозиционных войск, сопровождавшихся военным присутствием других государств, а также на сопровождавшей весь ход событий, периодической смене политических лидеров обеих противостоящих сторон; с тем, чтобы выявить основную цель, ранее поставленную автором, а именно: уровень политизированности ислама в республике, потому как сам межтаджикский конфликт, конфликт между сторонниками центральной власти и различными группировками в лице Объединённой таджикской оппозиции, с первых строк отображает ту суть, которая нас интересует.

В этой связи считаем важным обратить внимание на итог данного конфликта, который заключался в том, что после промежуточного восьмого раунда переговоров в Тегеране в апреле - мае 1997 г., наконец, была поставлена заключительная точка в Москве 27 июня 1997 г. в присутствии Б.Н. Ельцина. Результатом длительных переговоров при активном участии российских посредников стало подписание «Общего соглашения об установлении мира и национального согласия между правительством Республики Таджикистан и Объединенной таджикской оппозицией».

Положение ПИВТ в современной расстановке сил довольно шаткое. С одной стороны, партию почти вытеснили из политического процесса официальные власти республики, с другой - с ПИВТ конкурируют другие, более радикальные группы, такие как ХТИ.

По мнению ряда политологов, причиной гражданской войны в Таджикистане стало противостояние светской власти и религиозной прослойки республики. Однако если рассматривать религиозный фактор как основной катализатор войны в Таджикистане, то можно заметить, что стороны конфликта не делились по религиозным убеждениям. Противоборствующие стороны различались не по воззрениям в религии или идеологии. Различия и дальнейшее участие в конфликте определялись, прежде всего, районами проживания тех, кто участвовал в конфликте². В значительной степени именно клановая составляющая и передел собственности в республике стали основными причинами войны.

Изучая роль религиозного фактора в политической жизни Таджикистана, не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать его значение. Ислам как религия, традиция, свод моральных правил в Таджикистане занимает немаловажное место в сознании, жизни и быте мусульман республики. И это обстоятельство используют в своей деятельности многие политические организации и партии, возникшие в последние годы.

Слабость же властей и лояльность исламского духовенства проявляется в их нежелание или неспособность вести диалог с той частью исламистов, которая отвергает насилие и в перспективе способна на позитивную эволюцию. Ведь в сложных социально-экономических и политических условиях, порождающих настроения протеста среди населения, политический ислам остается главной, если не единственно привлекательной формой выражения этих настроений.

В то же самое время в «исламском факторе» в политике Таджикистана нам удалось уследить несколько важных особенностей. Во-первых, только здесь исламисты смогли создать сильные вооруженные формирования на базе ПИВТ, противостоящие правительству в гражданской войне в течение пяти лет¹. Во-вторых, только Партия исламского возрождения Таджикистана, единственная из всех исламистских организаций Центральной Азии, добилась легального статуса и представительства в парламенте. И это без преувеличения уникальный прецедент, позволяющий надеяться на мирный компромисс между властями и исламистами и в других субъектах Центрально-Азиатского региона. Однако наряду с этим неизменно слабое экономическое положение, которое и по сегодняшний день остается «болезненным» вопросом для всех республик Центральной Азии и в том числе Таджикистана, говорит о потенциальной возможности возникновения новых внутриобщественных конфликтов.

Таким образом, подводя итоги событиям Центрально-Азиатского региона постсоветского периода, можно констатировать следующее. За 21 год независимого существования Центрально-Азиатских государств в регионе неуклонно усиливалось влияние ислама на политические процессы. С одной стороны, инициаторами выступали политические элиты, стремившиеся с помощью ислама утвердить новую национальную и государственную идентичность. В этом стремлении они способствовали образованию национальных духовных управлений и муфтиятов, строили и восстанавливали мечети и медресе, поддерживали духовенство. С другой стороны, оппозиция практически во всех субъектах принимала формы радикального исламизма. Создавались и постепенно укреплялись экстремистские организации, участвовавшие в гражданской войне в Таджикистане, вторжениях в Киргизию и Узбекистан, государственных переворотах в Киргизии, терактах повсюду в регионе. Борьба с ними в настоящий момент является одной из наиболее важных задач в деле обеспечения региональной безопасности в Центральной Азии.

3. Влияние внерегиональных государств на процесс распространения исламского экстремизма в Центральной Азии.

3.1 Афганистан и Пакистан как источники угрозы распространения радикального исламизма в Центральной Азии.

В согласии с завершающими вторую главу настоящей дипломной работы словами о необходимости обеспечения региональной безопасности Центрально-Азиатского региона автор считает необходимым в настоящей главе акцентировать внимание на особой трудности достижения стабильно безопасного внутрирегионального положения.

Как мы уже успели выяснить в предыдущих главах, различные силы, как внутренние, так и внешние, используют религиозный фактор с целью продвижения своих политических и геополитических интересов. Тем самым, перед государствами встает основополагающая задача, заключающаяся в том, чтобы умело использовать положительный потенциал первого закономерного компонента и снизить как существующие, так и возможные риски, а также отрицательные последствия второй составляющей. Ведь в следствие неразрешения или неполного разрешения данной задачи могут возникать как новые проблемы (конфликты), так и возобновляться старые внутригосударственные по причине того же влияния «извне».

Прежде, чем перейти к раскрытию вопроса, поставленного в оглавлении настоящего параграфа, необходимо отметить тот факт, что многие современные ведущие специалисты по Центрально-Азиатскому региону, например, такие как французский политолог Марлен Ларюэль, которая является сотрудником Института Центральной Азии и Кавказа и других исследовательских центров; Марта Брилл Олкотт, являющиеся сопредседателями программы «Религия, общество и безопасность» Московского Центра Карнеги и не только, говорят в своих работах о том, что есть много предпосылок к тому, чтобы ставить под вопрос объединение Центрально-Азиатских республик в один регион. Подтверждением этому является тот факт, что каждая из республик ведет свою внутри и внешнеполитическую линии на региональном уровне, расходящиеся не только в социально-политических, внешнеэкономических, но и религиозных сферах, что естественным образом мешает региональной интеграции, в которой они, безусловно, нуждаются. Ведь все Центрально-Азиатские государства небольшие, не имеют выхода к морю и сталкиваются с серьезными проблемами развития, которые лучше всего решать с помощью региональной интеграции¹; некоторые из этих проблем по своей природе имеют трансграничный характер (водоснабжение, энергетика, транспорт и угроза исламистских мятежей) и, следовательно, делают необходимым региональное сотрудничество. Однако при этом центрально-азиатские страны стремятся к большей международной интеграции и более надежным гарантиям своей территориальной целостности, одновременно избегая усиления регионализма.

Тем самым нежелание стран Центральной Азии участвовать в региональной интеграции сочетается у них с активным использованием противоречивых способов для укрепления идентичности, с тем, чтобы увеличить свой вес на международной арене. В разных ситуациях они подчеркивают ту или иную свою особенность. Нас же интересует объединяющих их ислам. Эти пять государств подкрепляют свой дискурс относительно исламской угрозы, обращаясь к российской риторике на эту тему, вошедшую в употребление с началом второй чеченской войны в 1999 году, и используют каждую новую террористическую атаку в России, чтобы подчеркнуть собственную уязвимость². После 11 сентября этот дискурс обрел еще большую силу за счет заимствования у США темы «войны с терроризмом», что позволяет оправдывать репрессивные меры против всех, кто рассматривается как представляющий угрозу для, существующего порядка. Эти заимствования - «исламской угрозы» у России «войны с терроризмом» у Соединенных Штатов обнаруживают очевидное желание центрально-азиатских стран подавлять любое направление ислама, которое они сочтут несовместимым со светским характером государства и потенциально угрожающим существующему режиму. В то же время в отношениях с другими мусульманскими государствами страны Центральной Азии особо подчеркивают свою мусульманскую идентичность, отмечая, что они принадлежат к Организации Исламская конференция¹.

Кратко описав межрегиональные отношения Центрально - Азиатского региона, с целью обретения общего представления об их внешнеполитических ориентирах в отношении друг друга и, главным образом, с целью выяснить в контексте «исламской идентичности» рассматриваемых государств их общий внешнеполитический курс, проводимый в направлении «исламской угрозы»; перейдем непосредственно к тем странам, которые играют знаменательную роль в спектре данного направления для стран Центральной Азии.

Данный параграф мы начнем с таких исламских государств как Афганистан и Пакистан вследствие общей границы между этими странами и общей границей на севере Афганистана с некоторыми странами Центральной Азии, а именно с Туркменистаном, Узбекистаном и Таджикистаном. Наш выбор объясняется тем, что из-за близости границ указанных стран, те особые угрозы религиозного экстремизма, терроризма и наркотрафика, которые аккумулируются в Пакистане и Афганистане могут также аккумулироваться и в странах Центральной Азии. Тем самым в данной главе наша цель сострит в том, чтобы выяснить, каковы масштабы этих угроз для рассматриваемого региона.

Центральную Азию и Афганистан объединяет долгая общая история, наш же взгляд будет обращен на ее определенные направления в период 1990-х гг. XX века и по настоящее время.

Когда Таджикистан погрузился в гражданскую войну в 1992 году, Таджикская Исламская оппозиция нашла убежище и поддержку у «Северного альянса» (объединение ряда полевых командиров Афганистана, сформировавшееся в конце 1991 года) Ахмада Шаха Масуда, несмотря на то, что он также был напрямую связан и с правительством в Душанбе. Узбекистан же - вторая наиболее близкая к Афганистану страна. Во времена гражданской войны в Таджикистане Афганистан принял некоторое количество беженцев, в основном этнических узбеков. Ташкент поддерживал сложные отношения с афганскими полевыми командирами. Некоторые оппоненты узбекского режима Ислама Каримова из рядов исламистов обосновались в Афганистане и под знаменем Исламского движения Узбекистана (ИДУ) воевали на стороне талибов на юге Афганистана и в Вазиристане (Пакистан). Они также попытались проникнуть в Центральную Азию, в частности, в ходе нападений в Баткенской области Кыргызстана летом 1999 и летом 2000 годов. В последующее десятилетие ИДУ постепенно превращалась в интернациональную группировку: за входящими в нее узбеками последовали сотни киргизов, уйгуров, чеченцев, дагестанцев и татар. В свое время Советскому Союзу также приходилось противостоять афганской наркоторговле, но, начиная с1990-х годов, объемы поступающих в Россию наркотических веществ существенно возросли¹.

Сегодня Исламская Республика Афганистан (ИРА) - одна из самых горячих точек планеты. В этой республике пролегает фронт борьбы с международным терроризмом, апеллирующим к радикальному исламу, также в ней сосредоточены многообразные экстремистские группировки, процветает транснациональная преступность. Кроме того, Афганистан был и остается крупнейшим в мире производителем и поставщиком наркотиков. Географически Афганистан «подпирает» Центральную Азию (ЦА) и не просто граничит со странами региона, но и связан с ними тесными этническими, культурными и религиозными узами; таджики, узбеки и туркмены живут по обе стороны бывшей советско-афганской границы. Трансграничные этнические связи, нарушенные в советский период, сегодня постепенно восстанавливаются, и от этого влияние ситуации в Афганистане на Центральную Азию усиливается².

Существование же такой террористической организации как «Талибан», против которой США уже десять лет ведут военную кампанию, по-прежнему самым существенным образом влияет на развитие Афганистана и во многом определяет расклад сил в зоне «АфПак» (в этой аббревиатуре американские эксперты и политики объединяют Афганистан и Пакистан). Исход борьбы с талибами так или иначе отразится не только на безопасности центральноазиатских стран, но и, в немалой степени, на положении дел в Европе, Южной и Восточной Азии (к слову, также не в последнюю очередь в России и Китае)¹.

Сегодня государства ЦА подвержены множеству потенциальных вызовов и угроз, часть из которых связана с сугубо внутренними проблемами, другие же приобретают новую динамику под воздействием внешних импульсов. Наиболее реальными угрозами безопасности региона являются терроризм, религиозный экстремизм и наркотрафик.

Распространению радикальных идей во многом способствуют экономические проблемы и низкий уровень жизни населения стран Центральной Азии, что мы уже не раз указывали в предыдущих главах. Угроза терроризма и религиозного экстремизма тесно связана с ситуацией в Афганистане, а также соседством с другими «горячими точками» мира, формирующими, как указывают многочисленные источники, так называемую «исламскую дугу» нестабильности: Пакистаном, Ираном ², Северным Кавказом, китайским Синьцзян-Уйгурским автономным районом(СУАР) и Кашмиром (является спорной областью, в первую очередь, между Индией и Пакистаном, находится на северо-западе полуострова Индостан) ³. Следует также отметить, что для расширения своего влияния в регионе международные исламистские силы активно используют этнокультурный фактор. Наличие достаточно разветвленной и скоординированной сети исламских экстремистских организаций представляет собой явную угрозу светским режимам региона. Ужесточение уголовного наказания за причастность к деятельности подобных организаций заставило исламистов изменить методы мобилизационной и пропагандистской работы и усилить конспирацию. Они широко используют всякого рода экстремистскую литературу, а также видеоролики в Интернете.

Наблюдаются изменения и в тактике пропагандистской деятельности экстремистских организаций, направленной на привлечение новых членов и популяризацию своих идей: вместо прямых призывов к свержению конституционного строя все чаще применяется критика принципов демократии и западного стиля жизни. В целях вербовки новых членов используется также социальная база открыто действующих исламских организаций и движений, которые противопоставляют себя каноническому духовенству и пропагандируют «экзотические» направления ислама. Причем подходы в работе с разными целевыми группами определяются конкретно для каждой страны¹.

Согласно статье Габдуллина Эльдара и АбировойАиды «Трансформация американской политики в Афганистане: риски безопасности для Центральной Азии», расширение религиозной инфраструктуры в странах Центрально - Азиатского региона оказалось тесно связанным с деятельностью различных террористических групп. Рост численности мелких мечетей существенно затрудняет контроль религиозной ситуации и способствует эффективной идеологической работе экстремистов с небольшими группами населения. Одним из каналов влияния выступают молодые граждане стран Центральной Азии (ЦА), обученные и определенным образом «зомбированные» в исламских центрах Пакистана и Египта. Они становятся эмиссарами террористических групп и продвигают радикальные идеологии в свои родные сообщества. С неконтролируемой военно-стратегической ситуацией, как уже указывалось в предыдущих главах, в Афганистане напрямую связаны экстремистское Исламское движение Узбекистана (имеющее связи с афганскими террористами) и боевые вылазки исламистов в Таджикистане осенью 2010 года. Также существует информация о появлении и развитии Исламского движения Кыргызстана, а также о прозвучавших в СМИ угрозах талибов в адрес Казахстана в мае 2010 года. Таким образом, угрозы для безопасности Центральной Азии становятся все более осязаемыми, так как США и НАТО все еще не в силах решить проблему Афганистана¹.

Несмотря на присутствие в Афганистане войск западной коалиции, остановить афганские наркопотоки не удается, а близость стран Центральной Азии к крупнейшему в мире центру производства наркотиков обрекает их на участь транзитного звена в международном наркотрафике. Кроме того, обостряется наркоситуация и в самих этих странах.

Согласно информации Управления ООН по наркотикам и преступности, в 2009-2010 гг. на Афганистан приходилось 89% всего произведенного в мире опиума и героина (с 2002 г. опиумное производство в стране увеличилось в 2,5 раза) выращиванием мака занято в общей сложности 14,3% населения страны³.

Как указывает в своей работе «Центрально-Азиатский регион: в поисках стабильности» доктор исторических наук ВладимирПластун, в настоящее время наблюдается сращивание транснациональных преступных группировок, контролирующих поставки наркотиков, с террористическими и экстремистскими сетями, существующими в Центральной Азии. Интерес первых заключается в использовании мощной сетевой инфраструктуры и деятельности экстремистов для обеспечения гарантированного транзита наркотиков, а цель вторых - получение доходов для финансирования своей деятельности.

Схемы движения центральноазиатского наркотрафика продолжают изменяться и усложняться, а со временем он может приобрести идеологическую окраску, что, с большой вероятностью, значительно усилит его воздействие на безопасность государств региона. Наркопреступность в ЦАР уже приобрела устойчивый транснациональный характер и одних лишь национальных мер борьбы с ней уже становится недостаточно.

Что же касается Пакистана и его связи с Афганистаном, которая непосредственным образом сказывается на региональной безопасности Центральной Азии, то здесь стоит сказать, что именно стратегический разрыв между Индией и Пакистаном (Индо-пакистанские войны с 1947 г.) вынуждает Исламабад уделять серьезное внимание северному измерению, а конкретно - Афганистану и республикам Центральной Азии. Дабы избежать угрозы одновременно с севера и с юга, Пакистан всегда беспокоился о том, чтобы у власти Афганистана стояло дружественное ему правительство. Такие события, как вторжение в Афганистан, вовлечение Пакистана в конфликт и объявление войны с терроризмом, происходившие в1980-х и 1990-х годах, коренным образом изменили ситуацию в регионе³.

Так, в конце 1990-х существовало два региональных комплекса безопасности (РКБ) - комплексы Центральной Азии и Южной Азии, отделенные друг от друга Афганистаном, игравшим роль государства-изолятора, так называемого, «буферного государства». Ныне для нас является свидетельством то, как эти два комплекса состыковываются на общей для них обоих территории - в Афганистане, трансформирующемся в главный узел нового регионального комплекса безопасности - РКБ Южной и Центральной Азии, который охватывает оба эти региона⁴.

Мы полагаем, и вряд ли кто-то также станет сомневаться, что конец «Холодной войны» означал далеко идущие перемены в структуре мирового порядка. Если же взглянуть конкретно на Центральную Азию, то легко убедиться, что она один из тех регионов, на которых завершение «холодной войны» отразилось сильнее всего. Распад Советского Союза, уход советских войск в 1989 году из Афганистана и начало так называемой войны с терроризмом - все эти факторы драматическим образом изменили ситуацию в Центральной Азии. Начиная уже с 1970-х годов, Афганистан, граничащий, с одной стороны, с Пакистаном, с другой - с Центральной Азией, погрузился в полный хаос, оказываясь то коммунистическим государством, то страной с исламским режимом и провоцируя в регионе опустошительные процессы, что непосредственным образом сказывалось на его соседях.

Пакистан, в частности, (и наряду с ОАЭ и Саудовской Аравией) был одним из тех трех государств, которые признали режим талибов в 1994 году. Поддерживая этот режим, Пакистан хотел улучшить отношения со своим северным соседом. Стратегическая пропасть в отношениях с Индией вынуждала Пакистан принимать все большее участие в делах не только Афганистана, но и республик Центральной Азии. Это решение вовлекло Пакистан в более сложную ситуацию в сфере безопасности, уменьшив стабильность ситуации в стране, а именно: хаос в пограничных областях (на Территории племен федерального управления, в Северо-Западной пограничной провинции, в Белуджистане), всплеск религиозного экстремизма (вахабизма и салафизма), наркотрафик и контрабанда оружия из Афганистана. Эти проблемы (поскольку все они части одного и того же РКБ) касаются и постсоветских республик Центральной Азии².

Таким образом, на сегодняшний день, стратегической проблемой для Исламабада является и сам Кабул. Однако еще со дня получения Пакистаном независимости отношения между данными странами отличались взаимным антагонизмом. Конфликт между ними коренится в наследии сэра Мортимера Дюранда. Еще в 1893 году он, секретарь Великобритании по иностранным делам в правительстве Индии того времени, подписал с эмиром Абдуррахманом соглашение о границе, определившее международную границу - Линию Дюранда. Она стала границей между Афганистаном и Пакистаном, хотя среди населения последнего сохраняются сильные ирредентистские (националистские) настроения¹. Кроме того, даже сегодня к востоку и к югу от Линии Дюранда проживает значительное количество пуштунов - настолько значительное, что сегодня Территорию племен федерального управления (ТПФУ) и Северо-Западную пограничную провинцию (СЗПП) Пакистана населяют главным образом представители этой этнической группы.

В этой связи автор считает нужным привести еще одни пример из истории взаимоотношений Афганистана и Пакистана, датируемый 2000-м годом, отождествляющий собой внутриструктурное переплетение этих государств, пагубная часть которого сильнейшим образом сказывается не только на их собственной внутренней безопасности, но и на безопасности граничащих с ними государств. А именно: «Свои соображения о причинах сохраняющейся конфликтности между Афганистаном и Пакистаном и предложения по их устранению на страницах «Файнаншел таймс» в 2006 году высказали два довольно известных человека: командующий войсками НАТО в 2003-2007 годах Джеймс Джонс и Мансур Иджаз, выступивший в 2000-м инициатором прекращения боевых действий между моджахедами и индийскими войсками в Кашмире².

Эти авторы обратили особое внимание на Афганистан и Пакистан, взаимоотношения которых находятся «на опасном перекрестке». Оба государства, говорится в статье, - преданные союзники Соединенных Штатов в их войне против терроризма, но Кабул ищет пути к стабильности ситуации, опираясь на помощь НАТО, а Исламабад прилагает усилия для поиска баланса «между национальными интересами и региональной ответственностью за борьбу с экстремизмом на своей территории». Афганистан оказывается в проигрыше, поскольку не может решить, «то ли он хочет бороться с терроризмом, то ли поддерживать его в качестве государственной политики». Из такого объяснения позиций двух сторон вполне вероятен вывод, что ответственность за сложившуюся действительно опасную ситуацию в регионе возлагают на Исламабад, который поощряет и / или закрывает глаза на вооруженные вылазки отрядов талибов, проникающих из приграничных районов Пакистана на афганскую территорию».

Тем самым сказанное в очередной раз доказывает, что угроза безопасности исходит из обоих зол (Афганистана и Пакистана), которые на протяжении большого промежутка времени не могут хоть в какой-то мере разобраться с угрозами, которые стали для них едиными. Они действуют в обратном направлении - лишь усиливают их, главным образом, как мы увидели, даже используют в своих интересах.

Возвращаясь вновь к взаимоотношениям между Пакистаном и странами Центральной Азии, немаловажно отметить, что многие авторы говорят о том, что отсчет сотрудничества Исламабада с новыми независимыми государствами Центральной Азии следует вести с официального визита в регион тогдашнего министра торговли Пакистана Садара Ассефа Ахмада Али (декабрь 1991 г.)². Хотя есть основания утверждать, что отношения Пакистана с этими республиками (тогда еще союзными) начались уже в ходе ввода советских войск в Афганистан. Но в этом случае они оформлялись не по модели дружественности, а по модели враждебности. Тогда Пакистан при значительной помощи Центрального разведывательного управления США поддерживал в Средней Азии силы воинствующего религиозного фундаментализма. Однако обе эти модели демонстрировали, что Пакистан был постоянно заинтересован в данном регионе, стремясь компенсировать, стратегическую пропасть по отношению к Индии, на которой мы уже не раз концентрировали свое внимание. Другими словами, чтобы сбалансировать распределение мощи, сложившееся в РКБ Южной Азии, Пакистан стремился вызвать расширение своего РКБ в направлении РКБ Центральной Азии. Можно сказать, что Пакистан пытался компенсировать внутренние изменения в собственном РКБ, а именно приобретения Индии, внешними переменами, точнее - формированием нового РКБ, включающего как Южную, так и Центральную Азию¹.

Чтобы подвести итог вышесказанному, нужно сказать, что исламский радикализм - это, безусловно, проблема для регионального комплекса безопасности не только всех стран рассмотренных нами в данной главе - государств Центральной и Южной Азии и Среднего Востока, но и для международного сообщества, которое также различными способами пытается бороться с этой проблемой, несущей чрезвычайно значительные потенциальные угрозы. Критичное положение в Афганистане не только вызвало к жизни движение «Талибан», влияние которого распространилось и в Пакистане, но и способствовало радикализации исламской оппозиции в государствах Центральной Азии².

Таким образом, именно из сплетенных и противоречивых и в основном напряженных давних отношений Афганистана и Пакистана, на территории которых исторически всегда было тяжелое социально-политическое и экономическое положение, и берет свои основы исламский радикализм, распространившийся и в большинстве республик Центрально-Азиатского региона; в котором он в то же время неспроста нашел отклик в силу той же социальной и экономической неустойчивости региона, по причине чего, внутри него также аккумулировались схожие радикальные религиозные настроения.