Анализ текста с точки зрения субъективного компонента языковых знаков

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

Глава I. Художественный текст как комплексное языковое явление

1.1 Проблема определения текста

1.2 Текст и его основные свойства

Глава II. Изучение объективного и субъективного в языке

2.1 Методологическая база исследования объективного и субъективного

2.2 Сущность понятий «субъективность», «субъективный подход»

Глава III. Авторские включения как субъективный компонент и роль интонации в выражении категории субъективности

3.1 Интонационная связь включений с основным предложением и текстом в целом

3.2 Классификация авторских включений употребляемых для выражения субъективного отношения к высказыванию

Выводы

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Дипломная работа представляет собой исследование, посвященное изучению субъективного компонента языковых знаков в художественном тексте. Для современной лингвистики характерно изучение языка в контексте с человеком, его сознанием, мышлением, духовной и практической деятельностью. В этой связи возрастает научный интерес к художественному тексту, который позволяет взглянуть на язык с точки зрения отражения в нем культурных ценностей нации. То есть, можно сказать, что художественный текст - взаимное сопряжение уникального звучания и многоголосия, благодаря которому каждое слово становится в центр особой системы координат и целое предстает как ткань, единственная в своем роде. Текст -- это текстура, ткань, то есть целое, образуемое определенными нитями, тесно переплетенное особым, лишь данной ткани присущим образом. В любом художественном тексте заложены данные об отношении художника к своему детищу, к тому материалу, который является основой вербального искусства -- языку. По определению А.А. Потебни, «художественное произведение есть синтез трех моментов: внешней формы, внутренней формы и содержания, т.е. видя в нем идеальность и цельность, свойственные искусству, мы замечаем, что и слово есть искусство» [Потебня 1976:190].

Со второй половины XX в. лингвистика текста прошла дискуссионный и сложный путь становления и развития как самостоятельная научная дисциплина. Текст рассматривался учеными с разных методологических позиций, в основе которых - законы организации текста, универсальные категории, роль в языковой системе и в речевой деятельности и другие основополагающие положения. Все пришли к одному мнению: необходимо комплексное, синтетическое рассмотрение природы художественного текста, чтобы во всей полноте осветить его семантические и эстетические функции.

Художественный текст как явление сложное становится объектом анализа не только традиционной лингвистики, но и психологии, антропологии, философии, культуры, логики, текстологии. Текст теснейшим образом связан с теорией речевой коммуникации, прагматикой, когнитологией.

Текст как способ индивидуально-авторского восприятия действительности представляет собой сложный многоуровневый процесс, который дает возможность определить механизмы создания и функционирования единиц номинации, а также выявить закономерности внутреннего развития языка в их соотношении с потребностями языкового коллектива. Текст апеллирует к фоновым знаниям индивидуума, его ментальности, чувственности, адекватному восприятию окружающего мира, а также способности экспрессивного реагирования на вербальные знаки и выработке собственной оценочности. Таким образом, и в произведении, и в слове как его первоэлементе заложены потенции к познанию философско-культурного бытия и самого процесса творчества.

Субъективный компонент привносит в художественный текст индивидуальность, служит индикатором вкуса и таланта автора. Анализ научных трудов по данной проблеме свидетельствует о возрастании интереса к рассматриваемому явлению.

Изложенные выше соображения определяют актуальность данного исследования.

Объект исследования: субъективный компонент в художественных текстах, как средство, употребляемое для выражения субъективного отношения к высказываемому.

Предмет исследования: авторские включения и роль интонации в тексте.

Цель исследования: выделить спектр средств создания субъективной оценки и показать как с помощью этих средств автор передает видение мира, мысли и чувства.

Задачи исследования:

Изучить и классифицировать точки зрения на проблему определения понятия «текст» и его основных свойств;

систематизировать положения о том, что такое объективное и субъективное в языке; определить сущность понятий

«субъективность», «субъективный подход»;

3) проанализировать авторские включения в художественном тексте и определить, что привносит в текст этот субъектный компонент;

выявить интонационную связь включений с основным предложением.

Научная новизна настоящей работы заключается в изучении интонации как средства выражения модальных значений.

Структура исследования соответствует поставленным в ней целям и задачам. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Глава I. Художественный текст как комплексное языковое явление

1.1 Проблема определения текста

С точки зрения психолингвистики текст определяется как иерархическое структурное образование, компоненты всех уровней которого имеют смысловой характер, отличаясь друг от друга лишь степенью сложности или значимости в общей структуре. Они объединены общей темой, идеей или предметом высказывания, то есть общей мыслью, которая является реализацией замысла говорящего.

Одни исследователи занимаются изучением грамматической природы

текста, другие - относят текст к явлениям речевого характера, опираясь, в первую очередь, на его коммуникативные возможности. Это различие исходных позиций в исследованиях текста находит отражение в определениях текста, которые содержатся в лингвистической и методической литературе.

Сравним некоторые из этих определений.

«Текст -- произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовок) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» ?Гальперин 1981:18?.

«Текст -- это письменное по форме речевое произведение, принадлежащее одному участнику коммуникации, законченное и правильно оформленное», -- такова точка зрения Н. Д. Зарубиной ?Зарубина 1981: 11?.

Текст - это связь по меньшей мере двух высказываний, в которых может завершаться минимальный акт общения -- передача информации или обмен мыслями между партнерами ?Колшанский 1985:10-14?.

По определению БЭС «Языкознание» ?1998?, текст - это «объединенная смысловой связью последовательность знаковых единиц, основными свойствами которой являются связность и цельность» ?507?.

Правильность восприятия текста обеспечивается не только языковыми единицами и их соединениями, но и необходимым общим фондом знаний, коммуникативным фоном, т.е. пресуппозициями.

Текст (от латинского textus - ткань, сплетение, соединение) можно определить как объединенную смысловой и грамматической связью последовательность речевых единиц: высказываний, сверхфразовых единиц (прозаических строф), фрагментов, разделов и т. д. ?Солганик 2000: 16?.

Ein Text ist eine komplex strukturierte, thematisch wie konzeptuell zusammenhangende sprachliche Einheit, mit der ein Sprecher eine sprachliche Handlung mit erkennbarem kommunikativem Sinn vollzieht ?Ангелика Линке 2004: 275?.

Текст - это сообщение, существующее в виде такой последовательности знаков, которая обладает формальной связностью, содержательной цельностью и возникающей на основе их взаимодействия формально-семантической структурой ?Лукин 2005: 5?.

Лингвистический анализ текста и должен быть направлен на выявление, описание и создание общих пресуппозиций автора и читателя, исследователя.

Понятие «текст», по мнению многих исследователей, не может быть определено только лингвистическим путем. Текст - это результат определенного рода деятельности, а художественный текст - это результат деятельности, направленной на реализацию творческих возможностей, способностей, психологических особенностей личности.

По мнению В. П. Белянина, текст представляет собой основную единицу коммуникации, способ хранения и передачи информации, форму существования культуры, продукт определенной исторической эпохи, отражение психической жизни индивида и т.д. ?Белянин 1988: 6?.

Приведенные дефиниции показывают, что все исследователи стремятся, во-первых, определить место текста в системе языка или речи, во-вторых, вычленить собственно текстовые категории, присущие только этой единице. При всех различиях этих определений в них, совершенно очевидно, есть много общего. Прежде всего текст рассматривается как речетворческое произведение, как продукт речи, как основная единица речи. Следовательно, для всех исследователей является бесспорным положение о том, что продуцирование текстов и их осмысление происходит в процессе познания действительности и коммуникации. Все сходятся во мнении, что текст, как правило, реализуется в письменной форме, что текст -- это законченное, завершенное произведение и, наконец, что текст имеет собственную внутреннюю структуру, определенное строение, обладает средствами связности его частей, которые не позволяют ему «рассыпаться» на отдельные предложения.

Итак, текст как явление многоплановое и разноаспектное дает основания для изучения его со стороны грамматики, стилистики, истории и приемов его создания (сфера литературоведения), а также со стороны специфически текстовых категорий (область собственно лингвистики текста).

Из установленных исследователями текстовых категорий и текстообразующих факторов можно выделить основные и второстепенные, которые при всей их важности либо необязательно присутствуют в каждом тексте, либо упоминаются не всеми авторами, либо являются частными случаями или составными элементами первых. К группе основных категорий относятся: информативность, связность, модальность, цельность/целостность, членимость. Список второй группы естественно более распространен: у И.П.Гальперина, кроме вышеперечисленных, это еще и когезия (или сцепление), континуум, членимость, автосемантия отрезков, ретро - и проспекция, интеграция, завершенность; у А.И.Новикова - развернутость, последовательность, законченность, глубинная перспектива, статика и динамика текста. В следующем параграфе остановимся более подробно на основных категориях художественного текста.

1.2 Текст и его основные свойства

1.2.1 Общие и специфические категории художественного текста

Категории любого конкретного художественного текста можно разделить на следующие основные группы: 1) общетекстовые категории (свойственные всем текстам независимо от их тематической, стилевой и жанровой принадлежности); 2) общехудожественные текстовые категории (характерные для всех художественных текстов); 3) общепереводные категории (которыми обладает любой переводной художественный текст); 4) конкретные, специфические категории данного художественного текста.

1.2.2 Связность как общетекстовая категория

Категория связности является, пожалуй, изначально текстовой. Уже само название феномена "текст" имплицирует в себя связность. Как пишет Е.М.Кузичева ?Кузичева 1993: 37?, «текст в переводе с латинского языка (textus) обозначает связь, соединение. Связь, соединение предполагает наличие определенных нитей (или семантических линий), переплетающихся и образующих текст». Мы считаем, что данного этимологического анализа термина "текст" достаточно, чтобы уяснить суть явления связности. Данную категорию иногда называют "когезией". Мы принимаем термин "связность", во-первых, постольку, поскольку он имеет русское происхождение, а следовательно незамутненную внутреннюю форму, а во-вторых, потому, что именно эта внутренняя форма проясняет этимологическое значение чужого, а следовательно, непонятного слова "текст".

Л.В.Сахарный приводит всем известное стихотворение С. Я.Маршака «Дом, который построил Джек» в качестве яркого примера доведенной до абсурда связности. И «спасительным средством» от подобных крайностей он называет местоимение. Но он предлагает воспринимать его как «заместителя» не только имени, что следует из этимологии термина, но и «целой подситуации». То есть «местоимение - не роскошь, не просто стилистический прием, чтобы двадцать раз не повторять одно и то же слово, а необходимейшее средство для построения текста - самое простое средство для свертывания «данного» (в терминах актуального членения - темы - т.Н.)» ?Сахарный 1985: 86?.

По мнению авторов монографии «Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики)» Т.В.Булыгиной и А.Д.Шмелева, «внимательное рассмотрение системы русских личных местоимений показывает, что некоторые аспекты ее функционирования оказываются сложнее, чем это могло бы показаться. Отчасти это связано с тем, что в элементах, связанных с персональным дейксисом, может кодироваться разнообразная информация, способствующая идентификации говорящего и адресата, в том числе пол референта, его социальный статус, личные и социальные отношения между референтами…)» ?Булыгина 1997: 319?.

1.2.3 Цельность как текстовая категория

Не менее важна для любого текста такая категория, как цельность. Известный психолингвист Л.В.Сахарный определяет механизм цельности так: « ... как бы ни был сложен и развернут текст, связь между его исходным, основным, «данным» и общим, наиболее важным, «новым» должна хорошо ощущаться, и все возможные пропуски звеньев в сложной цепочке частных связей, приводящих к этой главной связи, не должны разрушать эту последнюю» ?Сахарный 1985: 93?.

В художественных текстах цельность может проявляться по-разному: от кристально-прозрачной, четкой и ясной композиции произведений классицистов до всячески затуманенных формалистских экспериментов типа фиксации потока сознания с врывающимися в него струями подсознания, единственным объединяющим фактором для которых выступает личность, которой принадлежит этот «поток».

Л.В.Сахарный утверждает, что категория цельности предопределяет следующее положение вещей: «не текст складывается из готовых частей, а напротив: в конечном счете составляющие его части выделяются из цельного замысла» ?Сахарный 1985: 118?. И хотя вопрос о том, что первичнее - отдельное слово или целый текст, - для лингвистов столь же вечен и окончательно неразрешим, как для философов - что является первоначалом - дух или материя, - а для всего человечества - что появилось раньше курица или яйцо; тем не менее для художественного текста неоспоримо огромное значение цельного текста в замысле писателя, определяющего выбор отдельных языковых средств, и в воплощенном виде, дающего основания для той или иной трактовки текста читателем. Еще Б.АЛарин и Г.О.Винокур в своих работах по стилистике и художественной речи говорили о том, что возможность определить значение любого слова, входящего в произведение, только при учете всего текста (макроконтекста) - это специфическая черта художественного текста.

1.2.4 Модальность как общетекстовая категория художественного текста

Модальность является языковой универсалией, она принадлежит к числу основных категорий языка, «в языках европейской системы она охватывает всю ткань речи». Природа модальности известна как двусторонняя: ее объективная сторона характеризует отношение высказывания к действительности, а субъективная - адресанта к высказываемому.

Пронизывая все уровни языковой системы, состоящие из двусторонних единиц (то есть имеющих и форму и значение), модальность не могла не коснуться и уровня текста. Здесь она также сохраняет две ипостаси - объективную и субъективную.

Первая обязательна для текстов любого стиля, жанра и качества. Например, приказ имплицитно, а чаще всего и формально заключает в себе повелительное наклонение; протокол - изъявительное, а какой-либо проект - условное (что было бы, если бы реализовали определенную идею или построили нечто по предлагаемой технологии, схеме ...). Естественно, и в текстах, дающих больше возможностей для авторского самовыражения, текстах, менее стандартизированных, научных, публицистических и художественных (перечислены по мере ослабления действия стандартов и усиления тенденций к индивидуализации) - объективная модальность с необходимостью присутствует.

Временные характеристики, также входящие в состав объективной модальности текста, традиционно зависят не столько от жанра, сколько от рода, к которому относится литературное произведение. Драма - всегда данный момент, настоящее время, независимо от того, показываются ли в ней «дела давно минувших дней» или вариант развития событий в каком-нибудь 3ОО5-м году. Эпос - в большинстве своем прошедшее время, так как рассказывать можно только о том, что уже было. И даже о далеком будущем автор фантастического романа повествует так, как будто он сам живет позже тех происшествий, о которых он пишет. Лирика во временном отношении схожа с драмой. Основная разница между ними заключается в субъективной, а не в объективной модальности.

В своем исследовании наибольшее значение нами придавалось субъективной модальности художественного текста. Некоторые авторы считают, например, М.В.Ляпон, что субъективная модальность - факультативный признак высказывания ?М.В.Ляпон 1992: 75?. Трудно с этим согласиться, поскольку любое высказывание есть продукт речемыслительной деятельности конкретного субъекта со всеми его личностными особенностями, а следовательно является отражением этих особенностей. Если субъективная модальность не выражена во фразе эксплицитно, это еще не значит, что ее нет вообще. Существует достаточное количество средств не собственно языкового, а экстра- и паралингвистического проявления отношения говорящего к высказываемому (интонация, сила голоса, мимика, жесты, пантомимика и.т.д.). В своей работе мы пытаемся обратиться именно к интонации авторских включений как средству выражения субъективного отношения к описываемым событиям (см. гл.3).

Глава II. Изучение объективного и субъективного в языке

2.1 Методологическая база исследования объективного и субъективного

В известном определении Э.Гуссерля в сознании подчеркивается лишь признак "единой связи психологических переживаний в индивидууме или соответственно в социальном коллективе", хотя и для коллектива главным признаком сознания остается то, что оно есть модификация субъекта и выражения "я" в связи с тем, что любое переживание является поэтическим, предопределенным интенциональностью как имманентной направленностью сознания на что-то. Проблема сознания, решаемая на материалистической основе, сводится в целом к его определению как высшей формы отражения действительности, как продукта одновременно индивидуума и общества. Такое понимание является самым существенным для характеристики языка. Только в этом ракурсе можно ставить в языкознании вопросы о сущности содержательной стороны языковых единиц, о языковом значении как области сознания и, в целом, о семантике языка как одной стороне двуединства, связанной в конечном итоге с самой действительностью. Всякое лингвистическое исследование практически основывается на том или ином решении этого вопроса, поскольку в любом случае должно быть объяснено содержание каждой языковой единицы ?Гуссерль 1999, с.104-107?.

Эта так называемая двусторонность языковых единиц обязательно присутствует при любом подходе к описанию сущности языка, начиная от самых конкретных исследований значения слова, синонимии, полисемии и кончая теоретическим изучением сущности языковых единиц, языковых знаков. И в элементарных учебниках языка, и в философских работах по семиотике форма и значения языковых единиц, или, в современных терминах, их билатеральность всегда оказывались в центре лингвистического анализа.

Иногда трудно объяснить, почему лингвисты вносят свои поправки в гносеологическую теорию отражения, полагая, что в языке не только отображается феномен познавательной деятельности человека, но получает свое выражение и такой дополнительный момент, как результат особой преобразовательной деятельности человека, связанной с коммуникацией, т.е. с тем, что язык как бы трансформирует познавательное содержание в некоторое коммуникативное, добавляемое к основному волевым усилием человека и особым внутренним импульсом, порождаемым конкретной речевой ситуацией. Если даже некоторые авторы относят к объективным факторам речепроизводства и эту коммуникативную ситуацию, то все равно необоснованным остается отрыв общего познавательного содержания от тех конкретных условий, в которых происходит мыслительный акт человека, т.е. материализация фрагмента деятельности сознания, направленного одновременно на единственно возможную в любом конкретном случае ориентацию сообщения чего-то кому-то. Как бы ни было привлекательно расчленение языкового содержания на указанные два момента, все же требуется прежде всего принципиальное признание их как внутренне единого акта.

Схематически можно было бы представить языковое значение как единство следующих компонентов: 1) познавательного содержания как специфически человеческого отражения объекта, т.е. объекта и отношения к нему субъекта в аспекте практики; 2) коммуникативной оценки этого содержания, т.е. отношения к партнеру по той или иной деятельности... Возможен и третий компонент - экспрессивно-оценочный, в основе которого лежит личная заинтересованность, эмоциональное отношение к высказываемому.

Философской базой, на которой строится утверждение о двух сторонах языкового содержания - объективной и субъективной, служит предпосылка о том, что сам язык является прежде всего выражением некоего творчества субъекта, вследствие чего любому речепроизводству должен быть приписан субъективный фактор, отражающий отношение субъекта к предмету своего высказывания.

Противопоставление субъекта и объекта в этом плане определялось как объединение некоторых объективных моментов, содержавшихся в высказывании, с той субъективной оценкой, которая приписывается говорящим явлению, обозначаемому средствами языка.

Таким образом, противопоставление субъективного и объективного в языке часто принимает философскую форму противопоставления субъективного и объективного в познании, причем в таком аспекте, который устанавливает резкую грань между объективностью содержания и субъективностью оценочного фактора. Можно сказать, что известное в материалистической гносеологии противопоставление субъекта и объекта, т.е. отношение объективной действительности и познающего субъекта, при котором мышление человека является вторичным по отношению к внешнему объекту, трансформируется в языкознании в противопоставление двух сторон любого высказывания, а именно информативной и коммуникативной (как субъективно-оценочной, эмотивной и т.д.).

Конкретные грамматические и лексические категории в языкознании, как правило, рассматриваются в плане расслоения их содержания на категории, выражающие нечто объективное, и на категории, выражающие нечто субъективное. Классическим примером субъективной характеристики, например, грамматической категории, является определение модальности как языкового выражения отношения говорящего к высказываемому содержанию. Такие синтаксические категории, как структура простого предложения, а именно порядок слов, интонационная характеристика, стилистическое использование повторов, эллипсов, выбор слова из так называемого синонимического ряда, всевозможные индивидуальные отклонения от нормы употребления слов и конструкций и т.д., также всегда рассматривались в плане двуслойности языка.

В практике лингвистического анализа языка, соответственно такой концепции, лингвисты, как правило, рассматривают содержание любой языковой конструкции путем ее расщепления на первичный, объективный, якобы зависящий не от субъекта, а от свойств денотата предметно-логический план, и вторичный, зависящий от намерения и состояния субъекта, а также его ассоциаций, мотивов и т.д.

Утверждение о такой двойственности языковой структуры относится часто не только к плану содержания, к семантике, но и к формальной структуре языка. Предполагается, например, что сама форма выражения является субъективной, в связи с чем картина мира, заключенная в той или иной языковой форме, претерпевает структурное преобразование. Здесь можно сослаться на известную теорию так называемой лингвистической относительности Сепира - Уорфа, которая целиком зиждется на признании прямой зависимости познания мира от структуры языка.

В обобщенном виде точка зрения на двуслойность языка и в плане содержания, и в плане выражения заключена в том принципиальном утверждении, которое признает наличие только национальных или индивидуальных языков и отрицает идею языка вообще как особой общечеловеческой формы интеллектуальной активности.

Если говорить об общих чертах субъективного характера языкового выражения, свойственных всем национальным языкам как вариантам единого языка, как социальному атрибуту человека, то можно утверждать, что сам по себе язык не противостоит мышлению как некоторое формальное явление, чуждое ему по своей сущности.

Если принять эту исходную посылку, то необходимо и общий субъективный характер языкового выражения рассматривать в соответствии и в единстве с общим субъективным характером познающего мышления.

Двуединство язык - мышление, с одной стороны, выступает как единство плана содержания и плана выражения, как единство содержания языка и формальной выраженности мышления, а с другой - как субъективное по отношению к объективной реальности, т.е. выражающее отношение вторичного и первичного, известное в философии под названием "отношение материи и сознания". Все эти моменты создают определенные трудности в разграничении понятий "мышление как форма отражения действительности", с одной стороны, и часто употребляемое понятие "язык как форма выражения мышления ", - с другой. Преодоление этих трудностей лежит, видимо, не в плане терминологии, а в корректном использовании многозначного слова "форма": форма в гносеологическом смысле (отношение сознания и материи) и лингвометодологическом смысле (форма как материальная, звуковая субстанция мышления).

Учение о мышлении как о специфической человеческой форме отражения действительности основывается на тезисе, что само мышление является "продуктом высокоорганизованной материи", и в этом плане оно выступает по отношению в объективному миру тем же самым объектом, но лишь вторичным, относящимся к человеку.

Проблема соотношения структуры языка и структуры мышления, имеющая первостепенную важность для языкознания, может рассматриваться поэтому как производная от общей проблемы соотношения структуры объекта и ее отражения в сознании. Намерение показать способность языка адекватно представлять структуру мышления подкрепляется необходимостью интерпретации структурной организации языка как детерминированной структурой мышления в его глобальных качествах, а в конечном итоге как детерминированной самой материальной действительностью. Трудность обсуждения данной проблемы кроется, пожалуй, не в самой постановке вопроса, а в возможности конкретного решения, свободного от грубого наложения структур мышления на структуру языка и от механического уравнивания разных планов этого двуединого целого. Исследование структуры языка требует поэтому не только учета всей специфики языковой формы, к тому же исторически своеобразно сложившейся в каждом конкретном языке, но и правильной интерпретации законов конструирования языковых единиц.

Адекватность структуры языка структуре мышления в отношении соответствия плана выражения плану содержания распространяется па всю глубину их взаимоотношений, что и делает возможным вообще обнаружение средствами языка всего мыслительного содержания.

Проблема субъективных моментов в функционировании языка есть лишь подчиненная составная часть общей проблемы, только последовательное проведение которой по всем языковым уровням может привести, если не к исчерпывающей, то все же к непротиворечивой характеристике объективной сущности языка. Правильное отображение реальных явлений в языке - вот тот исходный тезис, который должен лежать в основе анализа структуры языка и элементов его системы. Рассмотрение способности языка репрезентировать всю полноту познавательного содержания, добытого человеком в практической и теоретической деятельности, предполагает необходимость изучения языка в целом, т.е. организации и состава его элементов. Субстанциональный и реляционный аспекты языка должны в одинаковой мере быть предметом изучения в плане проблемы соотношения мышления и языка.

Язык как объект науки является уникальным и в том смысле, что он насквозь субъективен как атрибут человеческой природы. Для лингвиста язык одновременно и объект исследования, и средство описания предмета науки, т.е. он и язык и метаязык. В этом комплексе разграничение субъективного и объективного особенно необходимо, так как связь языка и мышления, с одной стороны, уходит в сознание человека и, следовательно, переплетается с отражательным характером разумной человеческой деятельности, а с другой -- в элементарную звуковую материю, выражающую это сознание и представляющую, в свою очередь, физическое явление, которое можно наблюдать, описывать, членить и обобщать.

текст художественный авторский предложение

2.2 Сущность понятий «субъективность», «субъективный подход»

Человек как субъект познания противостоит окружающему миру. Проникновение в этот мир и его познание человек не может осуществлять иначе, как субъективными средствами. Язык и является субъективным средством отражения и познания действительности. «Язык - явление очень субъективное» ?Потебня 1988: 38?. О субъективности языка пишут и современные авторы. Субъективность языка проявляется в самом характере отражения действительности. Своими отдельными знаками язык в отражении и обозначении предметов и явлений действительности расчленяет то, что в действительности и в чувственном восприятии существует как единство. Предложению «Летит белая птица», состоящему из трех слов, соответствует один предмет. И в действительности, и в чувственном восприятии признаки не отделены от предметов. Язык, наше мышление вычленяет из предмета его признаки и тем самым делает их как бы отдельными, самостоятельными сущностями. Такое вычленение позволяет оперировать ими в разных связях и отношениях со многими другими предметами и явлениями. И, напротив, слово может представлять множество различных предметов и явлений как единое целое, нечто отдельное и дискретное (ср.: лес, страна, народ, население, союз, толпа, косяк, совокупность и т. п.). Иными словами, с помощью языка осуществляется анализ и синтез отражаемых предметов и явлений действительности, а это необходимый путь к познанию их сущности.

Субъективизм проявляется и в образовании слова. Выбор признака, взятого в название, обусловлен подходом человека к обозначаемому предмету, интересом к нему, конкретными социальными, культурными, бытовыми и прочими условиями, сопутствующими возникновению нового названия. Но эта субъективность корректируется значением слова, содержащим множество признаков обозначаемого предмета. Роль признака названия - служить «смысловым знаком» для образования значения, полнее отражающего предмет. В свою очередь, значение существенно беднее самого обозначаемого предмета. Между этими полюсами - от отдельного признака, взятого в основу названия, к множеству открываемых и познаваемых в деятельности человека признаков предмета - движется наше коллективное познание.

Обозначая и выражая мысль с помощью исторически выработанных формальных средств, каждый язык вносит в содержание мысли нечто свое, свой отпечаток. Для говорящих осознание субъективного и объективного в языке - процесс исторически длительный и изменяющийся. Первобытный человек не отделял не только слова от мысли, но и слова от вещи. Смысл слова отождествлялся с вещью и ее сущностью. Прогресс отделения субъективного и объективного элемента связан с успехами языкознания как науки. Задача теоретического языкознания, по Потебне, .в частности, состоит в выделении субъективного элемента, вносимого языком как средством отражения и познания действительности, отделение этого элемента определяет тем самым и границы объективного содержания мысли. В связи с этим Потебня пишет,что практическое значение теоретического языкознания должно состоять в том, чтобы сообщить человеку yбeждение в субъективном содержании слова и уменье выделить этот элемент из объективного сочетания мысли и слово ?Потебня 1988: 182?.

Первостепенную роль в отражении и познании действительности играет форма языка. Именно в форме «встречаются» и взаимодействуют два противостоящих друг друга мира - субъективный и объективный.

Генетически форма языка представляет собой выработанные в эволюции языка отвлеченные элементы строения содержания, отражающие установившиеся в данном человеческом сообществе стереотипы отношения человека и действительности. В силу этого элементы строения не могут не быть в известной степени изоморфными самой действительности. Доказательством этого служат успехи ее познания с помощью языка - главного орудия познания. Даже внешняя форма, звук,- это не случайный элемент языка, не безучастный к выражению мысли. Он препарирован мыслью, обработан мыслью, потребностью выражения ее дискретных образований.

Сущность отражаемого и познаваемого предмета или явления не может нам открываться сразу в нашем отражении и исследовании его. Познание действительности - бесконечное движение субъективным путем к объективному положению вещей. Указывая на бесконечность человеческого познания действительности, Потебня, как следствие этой посылки, утверждал относительность понятий субъективного и объективного в различных созданиях языка, в его формах, значениях и смыслах. Он пишет: «Понятие объективного и субъективного относительны, и, без сомнения, придет время, когда то, что нам представлялось свойством самой природы, окажется только особенностью взгляда нашего времени» ?Потебня 1988: 203?.

Общеизвестно также, что субъективное, прагматическое использование языка может заведомо искажать действительное положение вещей, намеренно выражать ложь, о чем писали многие ученые.

Значения отношения говорящего к высказываемому имеют непосредственно коммуникативно-оценочный характер и представляют собой необходимый компонент окончательного преобразования знаний, которыми владеет говорящий, в информацию для слушающего.

Коммуникативно-оценочное отношение говорящего к высказываемому манифестируется в следующих основных категориях: а) в категории коммуникативной установки (цели высказывания), образующей оппозицию: сообщение/вопрос/побуждение (каждое предложение обязательно оформляется как повествовательное, вопросительное или побудительное); б) в категории коммуникативного задания, включающей значения данного -- нового. Обе эти категории имеют общую основу: говорящий оценивает осведомленность слушающего. Различия между ими заключаются в том, что в значениях коммуникативной установки взаимодействуют два компонента: осведомленность слушающего и самого говорящего. Говорящий либо сообщает, что он знает, но чего, как он предполагает, не знает слушающий, либо спрашивает о том, чего не знает, но что, как он предполагает, знает слушающий.

В категории коммуникативного задания значения данного и нового дифференцируются целиком на основе предполагаемой осведомленности слушающего: данное (известное для слушающего) служит опорой, исходным пунктом для сообщения нового (неизвестного для слушающего). При этом коммуникативное задание накладывается на коммуникативную установку: и в сообщении, и в вопросе, и в побуждении данное и новое дифференцируется по одному и тому же принципу. Ср. Петр пришел и Петр пришел; Пришел Петр? и Петр пришел?; Приходи к нам завтра и Приходи к нам завтра.

К значениям этого вида следует также отнести: а) определенность/ неопределенность (конечно, в том случае, если эти значения образуют грамматическую категорию), которые весьма сходны со значениями данного/нового по своей коммуникативной обусловленности, но в большинстве языков ограничены именем существительным и представляют собой, следовательно, морфологическую категорию; б) категоричность/предположительность; эти значения, как и значения коммуникативной установки, обусловлены осведомленностью говорящего: Он уехал в Ленинград -- Очевидно (вероятно, может быть) он уехал в Ленинград.

В этих значениях, как видим, преобладает субъективный компонент, но субъективное отношение говорящего, выражаемое в этих значениях, обусловлено объективными обстоятельствами: осведомленностью его и слушающего и ситуацией общения.

Значения выражаются такими синтаксическими средствами, как порядок слов, особые синтаксические конструкции, а также некоторыми модальными словами и частицами. Но особая роль среди средств выражения значений принадлежит интонации.

Глава III. Авторские включения как субъективный компонент и роль интонации в выражении категории субъективности

3.1 Интонационная связь включений с основным предложением и текстом в целом

В этой части работы мы принимаем в качестве рабочей дефиницию текста как связь, по меньшей мере, двух высказываний, в которых может завершаться минимальный акт общения - передача информации или обмен мыслями между участниками коммуникации, обладающих формальной связностью, возникающей на основе взаимодействия формально-семантической структуры частей.

При анализе точек зрения различных исследователей на интонационную организацию включений, подход к проблеме часто зависит от того, какую позицию исследователь занимает в отношении связи этих конструкций, от понимаемого им объема «вводности», а также от того, проводит ли он деление включенных структур на вводные и вставочные. Кроме того, включения могут рассматриваться на «интеллектуальном» или только на «эмоциональном» уровне. Если к включениям относят только не эмоциональный парантез (обоснование, дополнение, уточнение), то обычно считают, что интонационные параметры включения контрастируют с характеристиками основной части меньшей яркостью; если же исследователи рассматривают эмоционально окрашенный парантез, то они обычно считают, что включение выделяется в основном сообщении большей интонационной яркостью выражения.

Во всех грамматических работах интонация квалифицируется как наиболее характерный показатель вводных и вставочных структур. Так, Д.Н.Овсянико-Куликовский указывает на произнесение включений с «особой интонацией голоса и с паузой». А.М.Пешковский подчеркивает специфическую интонацию включенных предложений и словосочетаний: «Они произносятся обычно несколько медленнее и менее громко, чем все остальное предложение» ?А.М.Пешковский 1928: 288?. Аналогично и замечание В.А.Богородицкого: «При произношении они получают особый темп (чаще более быстрый) и другую силу и тон (тише и ниже), между тем как часть фразы, следующая за вводным предложением, во всех этих отношениях примыкает к типу или течению начальной части, прерванной вводным предложением» ?В.А.Богородицкий 1986: 67?.

Эти замечания А.М.Пешковского и В.А.Богородицкого, верные для нейтральных включений, не вскрывают, однако, характера интонации эмоциональных включений.

Е.И.Шендельс отмечает, что включенные в текст предложения интонационно выделяются большими паузами, резким понижением тона голоса и ускоренным темпом произнесения. В грамматике М.Г.Арсеньевой и Е.Г.Гасилевич также отмечается интонационная выделенность включений паузами на стыках с основной частью и более низким тоном по сравнению с тоном основного предложения. В грамматике В.Юнга подчеркивается, что включение разрывает интонационную структуру основного предложения, но связь между частями сохраняется. Включение произносится с интонацией, отличной от интонации основной структуры. Слушающий отличает включения в потоке речи вследствие более низкого уровня основного тона и ускоренного темпа их произнесения. Это и привлекает к включению внимание слушающего. Вслед за Э.Зиверсом И.Эрбен подчеркивает, что включенная структура выделяется паузами на границах, более быстрым темпом, более низким или высоким уровнем основного тона голоса, который обязательно «контрастирует» с интонацией основного предложения.

Аналогичную точку зрения в отношении возможности произнесения парантеза выше или ниже основной структуры высказывает и Э.Г.Ризель. Не дифференцируя виды включений, Э.Ризель пишет: «в фонетическом отношении двухслойность проявляется в разном разграничении основной части высказывания и вставного предложений: паузы перед и после вставки, несколько отличительный темп, разница в высоте тона, в интенсивности звучания, в тембре» ?Э.Г.Ризель 1962: 82-23?. Исследователь не считает однако, что включение всегда произносится в убыстренном темпе. Наиболее ценным является указание Э.Г.Ризель на то, что относительная ритмико-мелодическая самостоятельность выявляется лишь в сопоставлении с основной частью высказывания.

Разделив вводные и вставочные конструкции в плане содержания, следует стремиться разделить их и в плане выражения. Под интонацией вводности понимается более низкий тон и более быстрый темп вводной структуры по сравнению с основной частью. Интонация вставочных структур они характеризуется как интонация обособленных единиц, не указывая, к сожалению, релевантных признаков интонационного обособления.

В диссертациях, посвященных проблеме включения вводных и вставочных структур в текст, высказываются различные предположения общетеоретического характера, но во всех работах подчеркивается фактор интонационной выделенности включений. В работе И.С.Тихоновой, например, делается попытка разделить вводные и вставочные структуры по степени выделенности: интонационная организация вставок ярче и выразительнее, чем интонационная организация вводных предложений в текст. Вставочные предложения выделяются, по ее мнению, более длительными паузами, подчеркивающими их большую самостоятельность.

Ж.Тимирязева в работе по анализу интонации вводных слов на материале немецкого языка приходит в результате анализа темпа частей текста к выводу о том, что вводные слова интонационно не выделяются. Несомненно, можно было бы добиваться более показательных результатов при учете классификации вводных слов по их модальности.

В диссертации И.А.Бабаковой, исходной установкой которой является утверждение, что вводные и вставочные предложения в тексте - разновидности одного и того же явления, делаются аналогичные выводы для включенных структур русского языка: «В интонационном отношении вводные и вставные предложения характеризуются выделением паузами на их границах, причем распространенность вводного или вставного предложения увеличивает эти паузы. Темп произнесения (ускоренный или замедленный по сравнению с основным предложением) зависит от содержания вводного или вставочного предложения, от их логической нагрузки» ?И.А.Бабакова 1995: 34?. Безусловно, вводное по форме предложение может в некоторых ситуациях выступать как яркая, эмоциональная характеристика, тем не менее, для корректных научных выводов следует различать не только две разновидности включений, но и возможности нейтральных и эмоциональных реализаций тождественных структур.

А.П.Величук, понимающий присоединение как объединение инопланового компонента с основной структурой независимо от местоположения этого компонента, считает, что нельзя говорить об одном контуре движения основного тона - понижении (как это утверждали Л.Б.Щерба, а за ним Е.Е.Крючков и А.Б.Шапиро) -, ибо перед включенной структурой может проходить и повышение и понижение основного тона. Он отмечает, что пауза на стыках частей является наиболее ярким средством выражения иноплановости «присоединений». А.П.Величук вскрывает качественное своеобразие такой паузы на «переломе лирической темы», отмечая ее большую длительность чем в аналогичных предложениях с сочинением и подчинением. «Глубину» паузы исследователь объясняет не столько ее длительностью, сколько контрастом смежных интонаций: чем они контрастнее, тем пауза весомее и выразительнее. Хотя автор делает свои выводы не на основе экспериментального исследования, а на основе непосредственного наблюдения, они все же имеют большую ценность.

Вышеизложенные соображения относительно характера связи частей сложного целого со стилистически иноплановыми структурами представляются более убедительными после ознакомления с теорией фонологии фразы С.Карцевского. По его концепции фразы как основной коммуникативной единицы включения имеют «нейтральную» интонацию, что способствует образованию первого и второго плана всей сложной структуры в целом. Поскольку С.Карцевский с самого начала своей работы подчеркивает, что проблемы фонологии он рассматривает в плане «интеллектуальной» интонации, свойственной языку вообще, а не одному какому-то языку в частности или группе языков, то естественным становится его вывод о том, что «включение» всегда имеет нейтральную интонацию, которая вклинивается в интонацию основной структуры, вызывая, например, для русского языка «обесцвечивание» интонации: низкий уровень тона, слабую интенсивность, быстрый темп, равномерность протекания основного тона от начала до конца включения, две паузы на стыках включения с основной структурой. В своей работе С.Карцевский вводит для обозначения характера протекания мелодии во фразе термины каденция, семикаденция и антикаденция. Антикаденция в отличие от полутерминальности семикаденции и терминальности каденции является средством деления фразы на смысловые отрезки и соединения этих отрезков в единое целое, т.е. средством объединения предыдущего с последующим при использовании элементов исходной интонации.

В качестве примера С.Карцевский приводит предложение, построенное одинаковым образом в нескольких европейских языках: «А вот рыба! которая недосолена! ее соль нехорошо взяла! она жирная! обязательно

червячок заведется». На примере этого предложения можно сказать, что роль антикаденции заключается в том, что она удерживает в напряжении внимание слушающего и дает знать о том, что сейчас что-то последует, чтобы снять эту напряженность. Чем длительнее ожидание конца фразы и чем позже наступит задерживаемая накоплением новых антикаденций разрядка, тем более напряженным будет внимание слушающего. Разрядка происходит в начале последней части фразы, с которой начинается спокойная часть - каденция. Антикаденция предполагает наличие перерыва в звучании (паузы) и предупреждает, что эта остановка не является признаком терминальности фразы, а лишь предупреждает, что она будет продолжена. Говорящий, комбинируя участие этих двух дистинктивных признаков, отдает предпочтение то одному, то другому из них. Наглядным примером использования антикаденции С. Карцевский считает разного рода включения, а самым ярким образцом - включение в середине фразы. Антикаденция же проявляется тем сильнее, чем объемнее включение. При противопоставлении двух или нескольких включений в форме предложений характеристика каждого последующего еще более «нейтральна», т.е. тон голоса еще ниже, темп быстрее. По мнению С.Карцевского, роль антикаденции в таких единствах в том, что с помощью этого интонационного средства к парантезу - минуя его - притягивается следующий член фразы, а нейтральная интонация включения напоминает о том, что все, что предшествовало, более важно чем содержание включения. По этой причине интонация такой фразы асиметрична:

«Стоило только захотеть, казалось мне тогда, чтобы все пошло по иному». Первоначальная установка на «интеллектуальную» интонацию не позволила С.Карцевскому рассмотреть явление включений и его причины более широко. Он не рассматривает в своей работе другой, не менее распространенный стилистический вид включения, призванный подчеркнуть субъективную окраску дополнительного высказывания. Можно предположить, что парантез этого вида приводит, очевидно, к иному характеру мелодического контура при сохранении той же асимметричности его развертывания.

Что касается традиционного фонетического описания включений различными другими фонетистами, то , в основном, оно соответствует точке зрения С.Карцевского, Э.Зиверс, О.Есперсен, М.Шубигер, Д.Кристалл, П.Делаттр и др. подчеркивают факт существования особого интонационного контура включенных структур. Однако не у всех авторов описание этого явления совпадает по объему и отдельным, характерным для него интонационным признаком. Так, Э.Зиверс в раннем издании своего труда считал возможным для предложений-включений только низкий уровень тона ?1881 г.?, но в более позднем издании ?1901 г.? он приходит к понятию «контрастирующего» уровня, т.е. такого, который может быть ниже или выше уровня основного предложения. Говоря о темпе, он связывает его с ударением, показывая, что части предложения, получающие более сильное динамическое ударение, произносятся в более медленном темпе; кроме того увеличение силы ударения и увеличение длительности в одной из частей ведет к уменьшению этих показателей в других частях ?Зиверс 1881: 251-252; 1901: 189?.

О.Есперсен утверждает, что в последнем слоге перед включением происходит повышение тона. Начальные слоги парантеза сопровождаются тоном более низким чем средний уровень первых слогов второй части основной структуры и остаются на этом же уровне (или почти на этом же уровне) до конца включений структуры. В сочетании с ускоренным темпом это помогает слушающему понять, что конструкция не завершена. Пример Есперсена: Ich will hier bemerken - und ich spreche in dieser Beziehung aus personlicher Erfahrung - dass… характеризует один из возможных случаев выражения включения, но не является достаточным для характеристики всех случаев. Правда, Есперсен отмечает особый характер интонации краткого включения, произносимого на одном уровне, в ускоренном темпе и как бы «на одном дыхании» с последующей структурой: mit eigentumlichem, man mochte sagen, metallischem Krieg… ?Есперсен 1962: 180?.

Отмечая паузу как один из важных компонентов, служащих для выделения включенной структуры, О.Бехагель считает, что парантез может быть включен лишь в точке, где была бы в любом случае пауза. Однако затем делают оговорку по поводу возможности включения дополнительного сообщения и внутри речевого такта ?Бехагель 1928: 537?.

К.Хельм, полемизируя с Бехагелем по поводу его утверждения о том, что наличие парантеза всегда предполагает паузы на стыках с основной структурой, считает возможным включение парантеза и без отделения его паузами от основного предложения ?Хельм 1924: 124, 131?.