Синтаксические особенности поэмы Н.В. Гоголя "Мёртвые души"

81

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования Республики Беларусь

Учреждение образования

«Гомельский государственный университет имени Франциска Скорины»

Заочный факультет

Кафедра русского, общего и славянского языкознания

Дипломная работа

Синтаксические особенности поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души»

Исполнитель:

студент группы Р-61 Мисякова Т.А.

Научный руководитель:

доцент кафедры русского, общего и славянского языкознания,

канд.филол.наук, доцент Тимошенко Е.И.

Рецензент: ст. преподаватель кафедры белорусского языка,

канд.филол.наук Кузьмич Л.П.

Гомель 2010

Содержание

Введение

1. Состояние русского литературного языка в конце 18 - начале 19 века

2. Роль Н.В. Гоголя в развитии национального русского литературного языка

3. Поэтические и композиционные особенности поэмы «Мертвые души»

4. Стилистические функции различных по эмоциональной окрашенности и целеустановке предложений в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»

4.1 Восклицательные предложения

4.1.1 Повествовательно-восклицательные предложения

4.1.2 Побудительно-восклицательные предложения

4.2 Вопросительные предложения

4.2.1 Собственно-вопросительные предложения

4.2.2 Несобственно-вопросительные предложения

4.2.2.1 Вопросительно-риторические предложения

5. Особенности осложненного предложения

5.1 Предложения, осложненные однородными членами

5.2 Предложения, осложненные обособленными членами предложения

5.2.1 Предложения, осложненные обособленными определениями

5.2.2 Предложения, осложненные обособленными приложениями

5.2.3 Предложения, осложненные обособленными обстоятельствами, выраженные деепричастным оборотом

5.3 Предложения, осложненные вводными словами и вставными конструкциями

5.4 Предложения, осложненные обращениями

6. Особенности сложных синтаксических конструкций в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»

6.1 Бессоюзные предложения

6.2 Сложноподчиненные предложения

6.3 Предложения с разными видами связи

6.4 Сложное синтаксическое целое

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Литературно-художественный стиль (стиль художественной литературы) - такой функциональный стиль русского литературного языка, который имеет все признаки книжно-письменной речи. Его ведущей чертой является противопоставленность другим функциональным стилям литературного языка (как книжно-письменным, так и разговорно-бытовому) по его главной функции - эстетической. Официально-деловой, научный и разговорно-бытовой стили, а также стиль массовой коммуникации напрямую отражают в своих текстах реальные факты и явления. В текстах литературно-художественного стиля реальная жизнь - только повод для создания новой, эстетической реальности, каждый писатель является творцом мира, построенного по его собственным законам. Вот почему, при достаточно ограниченном количестве сюжетных схем, художественная литература неисчерпаема: нас интересует не только то, что описывает автор, но и то, как он это делает, его взгляд на мир, его индивидуальный стиль. Именно поэтому ведущей категорией художественного текста является образ автора.

В художественном тексте отражаются все богатства русского общенационального языка: кроме литературных слов и выражений в речи автора или героев присутствует просторечная, жаргонная, узкоспециальная, диалектная лексика и фразеология, писатели имитируют в диалогах устное общение, подчеркивая его синтаксические особенности.

Однако нужно учитывать, что, попадая в систему художественного текста, все эти нелитературные элементы языка преображаются, приобретают статус и функции эстетического знака, их можно рассматривать в категориях прекрасного - безобразного и, что самое главное, употребление любого элемента общенародного языка в системе литературного текста отвечает определенной художественной цели (является речевой характеристикой героя или речевой маской автора и т.п.). Именно эти свойства языковых единиц в системе художественного текста позволяют говорить о литературно-художественном стиле как о функциональном стиле литературного языка [1, с. 50].

Язык художественной литературы, ее классиков, лучших национальных прозаиков и поэтов признан важнейшим источником изучения литературного языка. Этим объясняется наше обращение к творчеству Н.В. Гоголя, ведь язык Н.В. Гоголя - великолепный образец русской литературной речи.

Огромное количество исследований посвящено писателю, но нужно согласиться с А. Белым, который писал: «... Гоголя читают и не видят, не видят доселе, что нет в словаре у нас слова, чтобы назвать Гоголя; нет у нас способов измерить все возможности, им исчерпанные: мы еще не знаем, что такое Гоголь; и хотя не видим мы его подлинного, все же творчество Гоголя, хотя и суженное нашей убогой восприимчивостью, ближе нам всех писателей русских XIX столетия».

В.В. Розанов дополняет своего современника: «Нет в литературе нашей более неисповедимого лица, и, сколько бы в глубь этого колодца вы ни заглядывали, никогда вы не проникнете его до дна; и даже по мере заглядывания все менее и менее будете способны ориентироваться, потеряете начала и концы, входы и выходы, заблудитесь, измучитесь и воротитесь, не дав себе даже и приблизительно ясного отчета о виденном. Н.В. Гоголь - очень таинствен; клубок, от которого никто не держал в руках входящей нити. Мы можем судить только по объему и весу, что клубок этот необыкновенно содержателен...» [2].

Известно несколько исследований середины XX века о синтаксисе Н.В. Гоголя. Лингвисты обращали внимание на сложность синтаксического строя поэмы «Мертвые души», в отличие, например, от синтаксиса пушкинских прозаических произведений. Ранее А. Белый писал: «Стереотип прозаической фразы А.С. Пушкина: она - коротка; она точками отделена от соседних: существительное, прилагательное, глагол, точка; строй таких фраз подобен темперированному строю Баха. У Н.В. Гоголя фраза взорвана, разметанная осколками придаточных предложений, подчиненных главному, соподчиненных между собой; нарушено равновесие между существительным, прилагательным, глаголом; вместо «1+1+1» - например, «3+1+5» ...» [2].

Уже современники Н.В. Гоголя чувствовали необычность его индивидуального стиля. В.Г. Белинский отмечал: «... как всякое глубокое создание, «Мертвые души» не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих: читая их во второй раз, точно читаешь новое, никогда не виданное произведение. «Мертвые души» требуют изучения» [2].

40-50-е годы XIX века считаются революционной эпохой в истории русского литературного языка. Как пишет В.В. Виноградов, в это время «обозначились принципы и приемы более широкого нового национально-демократического перерождения литературной речи» [3, с. 379].

Констатируя, что «национальный язык для Н.В. Гоголя - форма национального самоопределения» [3, с. 413], В.В. Виноградов намечает дальнейшие пути исследования языка писателя. В своем фундаментальном труде «Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков» он исследует в основном лексическую, отчасти фразеологическую и стилистическую эволюцию русского литературного языка.

Н.В. Гоголь заложил основы дальнейшей демократизации русского литературного языка во второй половине XIX века. Язык Н.В. Гоголя, по словам В.В. Виноградова, представляется «наиболее полной системой литературного выражения, включавшей в себя не только стили литературного языка предшествующей эпохи, но и отражавшей сложный поток социально-групповых диалектов города и деревни» [3, с. 378]. Вместе с тем язык писателя, пришедшего в Россию из Украины, не был скован «традициями и нормами старорусской аристократической речевой культуры: он пестрел диалектными «неправильностями» [3, с. 379]. И все же эволюция стиля Н.В. Гоголя анализируется ученым в русле «общей языковой жизни эпохи».

В.В. Виноградов отмечает и черты формирования «научно-философского языка» и в поэме «Мертвые души», и в более поздних публицистических произведениях Н.В. Гоголя. «Гоголь с необыкновенной комической остротой осмеял русско-немецкий стиль философского жаргона 30-40-х годов» [3, с. 399].

Эпоха Н.В. Гоголя была революционной эпохой в истории русского литературного языка. Обозначились принципы и приемы более широкого нового национально-демократического перерождения литературной речи. Естественно, что в поисках самостоятельной литературно-языковой поэзии Н.В. Гоголь должен был пережить много уклонов и колебаний.

В языке Н.В. Гоголя диалектически совмещались революционные и архаистические, реставрационные тенденции. История изменений гоголевского стиля осложняется еще двуязычием Н.В. Гоголя, смешением в его литературной системе разных элементов русского языка с формами языка украинского. И все же языковая и стилистическая эволюция Н.В. Гоголя тесно связана с общей языковой жизнью эпохи.

Самостоятельное отношение Н.В. Гоголя ко всем основным вопросам литературно-языковой борьбы 30-40-х годов не сразу установилось и определилось. Оно менялось в течение 30-х годов, и лишь к самому концу их наметились твердые основы широкой, стройной и цельной литературно-языковой концепции. «Мертвые души» явились литературным манифестом, раскрывавшим сущность русской национально-языковой политики в понимании Н.В. Гоголя [3, с. 379].

Известно внимание Н.В. Гоголя к формирующемуся русскому национальному стилю, отличительными чертами которого он признает объективизм, реализм и лаконизм. Н.В. Гоголь «доводит до предела» творческий метод, найденный А.С. Пушкиным. Он «смешивает разные стили литературного языка с разными диалектами устной речи». «В недрах национальной речи Н.В. Гоголь находит еще не использованные русской литературой залежи «коренных» русских «сокровищ родного слова» [3, с. 407].

Достижения современной синтаксической науки позволяют сделать комплексный анализ синтаксиса гоголевских текстов, чтобы научно обосновать эмпирические выводы предшественников. Стало возможным сопоставить с синтаксической точки зрения массивы выборок, различных по структуре и цели высказывания предложений, из художественного произведения писателя, чтобы показать становление и специфику синтаксической структуры его индивидуального стиля. В этом заключается актуальность нашего исследования.

Объектом исследования является синтаксис поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души». Ценность и необходимость изучения стиля отдельного писателя заключается, во-первых, в том, что выявление индивидуальных особенностей писательской манеры того или иного автора позволяет проникнуть в идейно-содержательную сущность его творчества, а во-вторых, дает возможность представить систему языка в действии, в реальном функционировании. Синтаксис писателя отражает стиль его мышления.

Функциональные стили не образуют замкнутых систем, между стилями существует взаимодействие, влияние средств одного стиля на другие. Признаки, характеризующие отдельный стиль (преимущественное использование в нем определенных лексических средств, синтаксических конструкций и т.д.), повторяются в других языковых стилях. Подавляющее большинство языковых средств является общим для всех стилей, это стилистически нейтральные языковые средства.

Стиль художественной литературы, реализуя функцию воздействия, характеризуется единством коммуникативной и эстетической функций языка, разнообразием стилистических подсистем, мотивированным использованием и преобразованием элементов других стилей, широким применением экспрессивных и изобразительных средств языка, переносно-метафорического и образного свойства слова, богатством синтаксических форм, индивидуализацией стиля (слог писателя) [4, с. 422].

Всякий текст художественного произведения уникален, так как является выражением творческого «я» автора, имеет свою неповторимую структуру, в которой используются разнообразные языковые средства для создания экспрессивности данного текста. Любое предложение, функционируя в тексте, имеет более глубокий и завершенный смысл и является неотъемлемой частью этого текста. Язык художественной литературы лишен какой бы то ни было стилевой замкнутости. Его отличает разнообразие индивидуально-авторских средств создания образности и свобода выбора языковых средств, продиктованного конкретными задачами автора художественного произведения.

Органичное соединение особенностей книжной художественной, устной поэтической, разговорно-обиходной речи в художественном тексте содействовало выражению пафоса поэмы «Мертвые души» [5, с. 45]. В то же время постичь смысл поэмы «Мертвые души» можно лишь осознавая то, что перед нами особое произведение, от первой до последней строки пронизанное лиризмом.

Своеобразие поэмы как лиро-эпического жанра основано на сочетании повествовательной характеристики действующих лиц и раскрытии их характеров через восприятие и оценку лирического героя, повествователя, играющего в поэме активную роль. Поэтому «лирические отступления» в поэме структурно необходимы, существенны для понимания любого художественного образа и авторского замысла в целом. Традиционно лирические отступления трактуются как «форма авторской речи, слово автора-повествователя, отвлекающееся от сюжетного описания событий для их комментирования и оценки или по иным поводам, прямо не связанным с действием произведения. Они непосредственно вводят в мир авторского идеала и помогают строить образ автора как живого собеседника читателя» [6, с. 186]. Именно лирические отступления сближают гоголевский стиль художественной прозы с публицистическим. Говоря об особенностях публицистического стиля, В.В. Виноградов неоднократно указывает на такую его черту, как риторическое воздействие. Он считает эту черту ключевой, основополагающей [3, с. 416].

Нельзя не согласиться с мыслью, что воздействующая функция публицистического текста ярко проявляется в синтаксисе. Из большого арсенала синтаксических структур публицист, как правило, выбирает те, которые помогают ему глубже воздействовать на читателя. Поскольку в центре любого публицистического текста стоит автор, который описывает события и высказывает свое отношение к сообщаемому, он вправе выбирать те или иные языковые средства, которые и способствуют выражению его идеи и замысла [1, с. 205].

Не может претендовать на автономное существование так называемый эпистолярный стиль, жанры и языковые средства которого связаны или с разговорной речью (частное письмо бытового содержания), или с речью деловой (официальная переписка между учреждениями), или с речью публицистической (открытое письмо в редакцию), с речью художественно-беллетристической («эпистолярный роман») и т.д. [4, с. 432].

Цель работы заключается в выявлении особенностей синтаксического строя поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души».

В задачи работы входит:

1) определение наиболее типичных с точки зрения структуры типов синтаксических конструкций, использующихся в поэме;

2) анализ стилистических функций этих конструкций;

3) наблюдение над семантико-стилистическими функциями конструкций, по цели высказывания противопоставленных наиболее нейтральному в информативном отношении типу повествовательных предложений, - вопросительных и побудительных.

Работа выполнена с использованием методов наблюдения, систематизации, описания, синтаксического анализа языкового материала. Использован также метод выборочного статистического анализа.

1. Состояние русского литературного языка в конце 18 - начале 19 века

Язык конца 18 - начала 19 веков отличался смешением и недифференцированностью разноуровневых (лексических, синтаксических и др.) средств в различных текстах. Тут можно наблюдать и характерные для старого, примитивного письменно-делового языка «присоединительные» разговорные бессоюзные или связанные союзами и, а, да, но конструкции, которые иногда осложнялись однообразными формами подчинения при посредстве подчинительных союзов понеже, дабы, чтоб, для того, что и др. и относительных слов который, кой, где и т.п., в этих случаях нередко образуя цепь «механических» ассоциативных сцеплений. Тут царило смешение разговорных форм с церковнославянскими, книжно-архаическими. Логическое движение было не упорядочено; приемы сочинения и подчинения предложений не были дифференцированы. Союзы нагромождались один на другой, свидетельствуя о логической нерасчлененности речи. Формы канцелярского синтаксиса торжествовали. В.К. Тредиаковский осуждал в «Разговоре об ортографии» такого типа синтаксические группы: «Ежели окончил и ему б перестать вместо ежели окончил, то ему б перестать; хотя сие и правда, то однако молчать надлежит, вместо хотя сие и правда, однако молчать надлежит» [3, с. 76].

Однако сам В.К. Тредиаковский еще не освобождается от ассоциативной раздробленности речи, нередко даже как бы культивируя механическую, логически не упорядоченную сцепку синтагм. «Неумение или сознательное нежелание подлинно связывать отдельные части фразы одним сложным интонационным единством, искусственное присоединение их одна к другой сказываются в любимом приеме В.К. Тредиаковского... когда он отделяет один (или несколько) из второстепенных членов предложения и присоединяет его в самом конце фразы при помощи слов «к тому же, также и», - например:

Эрата смычком, ногами

Скачет, также и стихами...

Бледен зрак и суров, сверкающи очи

Те же и впадши еще...

В простейших конструкциях синтаксическим центром был глагол, обставленный немногими дополнениями или определенный одним-двумя наречиями [3, с. 77].

Вот несколько примеров. Из «Записок» И. Желябужского (1682-1709):

«А морозы были великие, многие на дорогах помирали, также и снеги были глубокие, а вода была великая на Москве, под Каменный мост под окошки подходила и с берегов дворы сносила и с хоромами и с людьми, и многих людей потопила, также церкви многие потопила... вновь святили».

Из «Записок» В.А. Нащокина:

«Онагожь (1716) года в Петербурге весьма было малолюдно, и полков, кроме гарнизона, ничего не было, а были все с государем в немецких краех, а прочего знатного в Петербурге ничего не происходило» [3, с. 78].

Синтаксическая пестрота светско-деловых стилей литературного языка сочеталась с разнородностью их лексико-фразеологического состава, с широтой социально-диалектального их объема. Одним краем они уходили в разговорный язык города и в крестьянский язык, включая в себя и областные диалектизмы. В «просторечии» так же, как и в книжном языке, в области лексики и фразеологии не было устойчивых норм, и широко применялись синонимы, диалектные дублеты обозначения.

Интересны, например, такие параллели в «Книге лексикон или собрание речей по алфавиту, с российского на голанский язык» (1717): Постоялой двор, или нослежной двор; постройка, пристяжь, или веревка у шор, которыми лошади тянут; ширинка, или платок, его же пристягивают у малых робят под шею, чтобы платье не заслинить; брюзга, или журливость; хижка, шалаш; пень, колода, чурбан, отсечек; сосудец, в него же плюют, сиречь плевок и т.д.

В.Н. Татищев указывал в своем «Разговоре о пользе наук и училищ» на множество просторечных и деревенских слов, которые «до днесь употребляются» в дворянской среде: вот, чють, эво, это, пужаю, чорт, вместо се, едва, здесь, страшу, бес и пр. [3, с. 80-82].

Таким образом, и в области лексики в эту переходную эпоху обнаруживается брожение и смешение разноязычных и разностильных элементов, сказывающееся в обилии недифференцированных синонимов. Понятно, что потребность стилистической дифференциации и нормализации языковых форм в новой системе русского литературного языка становится все более ощутимой и неотложной [3, с. 82].

Карамзинская реформа стеснила круг областных выражений в литературном языке. Но с 30-40-х годов диалектизмы, особенно южновеликорусские, начинают все сильнее и шире просачиваться в литературную речь [7, с. 10].

Передовые писатели 30-60-х годов настойчиво развивают ту мысль, что литературно-ценными являются лишь такие диалектизмы, которые имеют шансы стать национально-общими. Произведения Н.В. Гоголя с необыкновенной яркостью показали, какое богатство художественных, характеристических и вообще выразительных средств скрыто в областной народной речи - при умелом ее использовании [7, с. 64].

Н.В. Гоголь и в публицистических статьях призывал к изучению народных наречий: "...сам необыкновенный язык наш... беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно..., выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям..." ("В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность").

Народный язык и фольклор, по словам Н.В. Гоголя, - "сокровище духа и характера" русского народа. Однако в приемах литературного применения диалектизмов в русской литературе с 40-х годов было много извращений и уклонений, с которыми боролись и В.Г. Белинский, и Н.А. Добролюбов, и Н.Г. Чернышевский. Растущая демократизация литературного языка имела своим следствием постепенное внедрение необходимых или удачно примененных областных крестьянских слов и выражений в общий язык (например, наклевываться - о деле; огулом; прикорнуть; осечься; мямлить и др.).

Более тесное взаимодействие между литературным языком и устной речью приводит к расширению литературного употребления слов и оборотов из разных профессиональных диалектов и жаргонов как городского, так и деревенского языка (например, бить по карману - из торгового диалекта; втереть очки - из шулерского арго; мертвая хватка - из охотничьего языка; спеться - из певческого диалекта, и др.). И в этом направлении творчество Н.В. Гоголя, а затем Н.А. Некрасова, Ф.М. Достоевского и М.Е. Салтыкова-Щедрина сыграло решающую роль [7, с. 50].

С 30-40-х годов происходит перераспределение функций и влияния между разными жанрами русского литературного языка. Стих уступает свою ведущую роль прозе, а в прозе выдвигаются на первый план стили газетно-журнальной, публицистической речи. Публицистический язык формируется не на основе стилей официально-канцелярской речи, с которой он был раньше особенно тесно связан, а на основе синтеза языка художественной прозы с языком философии и науки.

Большое значение для формирования публицистического языка имела работа над философской терминологией в кругах русской интеллигенции, увлекавшейся философией Ф. Шеллинга и Г. Гегеля (сравн. возникновение в 20-40-х годах таких слов и терминов, представляющих собою кальки соответствующих немецких выражений: проявление, образование, односторонний, мировоззрение, целостность, последовательный, последовательность, обособление, целесообразный, самоопределение и др.) [7, с. 60].

В связи с этими переменами в структуре литературной речи в 30-50-х годах становится особенно актуальным вопрос о научно-популярном языке. Симптоматично, что Н.В. Гоголь, откликнувшись на этот вопрос, намечает общие контуры языка русской науки, который, по его мысли, должен строиться независимо от языка "немецкой философии". Отличительными чертами русского научного языка Н.В. Гоголь признает реализм и лаконизм. Ему должна быть присуща способность не описывать, но отражать, как в зеркале, предмет. "Своим живым духом" он станет доступен всем: "и простолюдину и не простолюдину".

В связи с работой русского общества над языком науки и публицистики, в связи с расширением и углублением семантической системы русского литературного языка снова встает вопрос о значении и границах заимствований из иностранных языков [7, с. 64].

В результате влияния научной и журнально-публицистической речи на общелитературный язык в нем сильно расширяется запас интернациональной лексики и терминологии. Например, получают право гражданства такие слова: агитировать, интеллигенция, интеллектуальный, консервативный, максимальный, минимальный, прогресс, рационализировать, коммунизм, интернационал, культура, цивилизация, реальный, индивидуальный, радикал и мн.др.

Семантический перелом в системе русского языка сказывается и на отношении к церковнославянизмам. Пройдя через преломляющую среду научного или журнально-публицистического языка, элементы старого славяно-русского языка семантически обновлялись. Они наполнялись новым содержанием (например, значение таких слов, составленных из славяно-русских морфем: представитель, непререкаемый, общедоступный, всесокрушающий, отождествить, мероприятия и др.). Те же слова и выражения, которые сохраняли свою связь с церковно-книжной традицией, приобретали разные экспрессивные оттенки - в зависимости от стиля, сюжета, а также от идеологии той или иной общественной группы.

Таким образом, в семантической системе русского литературного языка постепенно отмирают пережитки средневековой мифологии. Общий язык в своем развитии следует за ходом науки. Углубляется и расширяется не только система значений и оттенков, но увеличивается и объем литературного словаря. Знаменательны такие соотношения цифр: в "Словаре Академии Российской" (1806-1822) содержалось 51.388 слов; в "Словаре церковнославянского и русского языка" (1847) уже было помещено 114.749 слов; "Толковый словарь" В.И. Даля выходил за пределы 200.000 слов.

В этом расширении словарного фонда сравнительно небольшая часть приходилась на долю заимствований, большая же часть была продуктом русского народного творчества.

Содействуя сближению литературного языка с народной речью, очищая литературную речь от всякого лексического и фразеологического мусора, намечая новые пути словесного творчества, художественная литература обогащает инвентарь общей литературной речи новыми образами, меткими словами, фразами, новыми выразительными средствами [8, с. 45].

2. Роль Н.В. Гоголя в развитии национального русского литературного языка

На протяжении своего жизненного пути Н.В. Гоголь неустанно изучал русскую речь, внося в свои записные книжки записи разговоров крестьян, народные пословицы, слова из народных говоров, термины различных профессий и специальностей. Многие годы Н.В. Гоголь работал над составлением обширного словаря «Сборник слов простонародных, старинных и малоупотребительных», а также над созданием «Объяснительного словаря великорусского языка».

Н.В. Гоголь стремится ввести в систему литературного выражения демократические стили просторечия, свойственные широким массам городского и отчасти даже сельского населения. Стили просторечия в языке Н.В. Гоголя соприкасались и смешивались с канцелярской, официально-деловой речью. Стили канцелярской речи, смешанной с формами разговорно-чиновничьего диалекта, были известны Н.В. Гоголю как деловой государственный язык.

Н.В. Гоголь проходил сложный и трудный путь преодоления романтических фразовых шаблонов, но он не мог вполне избавиться от них до эпохи «Мертвых душ».

Исследователь языка и творчества Н.В. Гоголя С.И. Машинский, характеризуя стиль поэмы «Мертвые души», отмечает следующее.

Язык «Мертвых душ» представляет структурное объединение разных стилистических слоев, каждый из которых соответствует определенному плану художественной действительности и определенному лику или личине образа автора. Вместе с тем в композиции «Мертвых душ» резко противопоставлены два метода изображения жизни. Один основан на воспроизведении быта, «как он есть», в присущих ему формах психологии, миропонимания и языка. Здесь вещи называются своими «реальными» именами. Во имя «буквально-ясного значения» автор как бы жертвует всеми предрассудками литературного канона, вовлекая в сферу повествовательно-художественного выражения речь разных «сословий», в особенности крестьянский язык, профессионализмы и арготизмы всех окрасок. И вот на фоне этого реалистически-многоцветного и непретенциозно-грубого, иногда даже «уличного», но зато чисто русского, адекватного воспроизводимой действительности языка периодически выступают отрицаемые Н.В. Гоголем формы условных литературных стилей. [9, с. 393]

Другой метод изображения в «Мертвых душах» основан на пародийном показе условной литературности «антинациональных» стилей русского языка, на разоблачении их несоответствия истинной сущности вещей и действий.

Литературно-книжный язык высших классов, верхних слоев общества Н.В. Гоголь считает пораженным болезнью «чужеземствования». «Посреди чужеземной жизни нашего общества, так мало свойственной духу земли и народа, извращается прямое, истинное значение коренных русских слов: одним приписывается другой смысл, другие позабываются вовсе». Поэтому нормы европеизированных литературно-светских стилей отвергаются Н.В. Гоголем в «Мертвых душах» пародийно обнажая полемические основы своего простонародного, демократического стиля, автор винит в неорганизованности русского литературного языка «европейский» антинациональный стиль «высшего общества». [9, с. 396]

Канцелярский язык настолько глубоко входил в структуру гоголевского стиля, что Н.В. Гоголю казалась совершенно необоснованной борьба «смирдинской школы» против элементов официально-деловой, приказной речи в общеупотребительном литературном языке.

В статье «О движении журнальной литературы в 1834 г.» Н.В. Гоголь так отзывался о литературно-языковой реформе О.И. Сенковского:

«Наконец, даже завязал целое дело о двух местоимениях: сей и оный, которые показались ему, неизвестно почему, неуместными в русском слоге».

А.С. Пушкин в своем полемическом отклике на статью Н.В. Гоголя должен был разъяснить, что протесты О.И. Сенковского против слов сей и оный символизировали отрицание всей старой системы книжного языка, основанной по преимуществу на церковнославянизмах и канцеляризмах. А.С. Пушкин возражал О.И. Сенковскому, защищая книжный язык. Для А.С. Пушкина центр «литературности» лежал в синтезе живых церковнославянизмов, европеизмов, форм городского просторечия и «простонародного» языка. Н.В. Гоголь же в начале 30-х годов, выдвигая принцип контраста как основу романтического творчества, пытался сочетать просторечные стили «среднего сословия» с книжным языком романтизма.

Пыл сатирического негодования, с которым Н.В. Гоголь клеймил «французский» стиль высшего общества и русско-французскую провинциальную манерность его чиновничьих и буржуазных имитаций, проистекал из борьбы против языка «смирдинской школы», возглавлявшейся О.И. Сенковским. Недаром О.И. Сенковский боролся с языком Н.В. Гоголя, защищая «язык изящный, благородный, очищенный».

Н.В. Гоголь иронически говорит о «спасительных пользах» французского языка, противопоставляя русский язык «Мертвых душ» смешанному русско-французскому языку «светских повестей: «Но как ни исполнен автор благоговения к тем спасительным пользам, которые приносит французский язык России, как ни исполнен благоговения к похвальному обычаю нашего высшего общества, изъясняющегося на нем во все часы дня, конечно, из глубокого чувства любви к отчизне, но при всем том никак не решается впустить фразу какого бы ни было чуждого языка в сию русскую свою поэму» [10, с. 157].

Борьба Н.В. Гоголя с «светско-европейским» языком русского дворянского общества находит свое выражение также в комическом изображении тех перифраз и «галлицизмов», которыми кишела речь чиновников и помещиков мелкого и среднего ранга, подражавших языку аристократических салонов.

Здесь, конечно, прежде всего выделяется «язык дам».

Он получает такую характеристику от автора:

«Дамы города N отличались, подобно многим дамам петербургским, необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: «Я высморкалась, я вспотела, я плюнула», а говорили: «Я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка». Ни в каком случае нельзя было сказать: «Этот стакан или эта тарелка воняет»; и даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: «Этот стакан нехорошо ведет себя», или что-нибудь вроде этого» [10, с. 156].

Между тем Н.В. Гоголь признавал единую внутреннюю основу русского национально-литературного языка, его структуру (так, как она кристаллизовалась в языке А.С. Пушкина) и не уклонялся от нее в существенном. Но Н.В. Гоголь считал, что многообразие вариантных форм, конструкций, оборотов, свойственных живой народной речи в ее разных стилях, может гораздо шире и свободнее применяться в художественной литературе, чем это допускалось тогдашними нормами так называемого “хорошего слога”. По его мнению, общенациональный, народный характер русской литературы лишь ярче и полнее выступит при раздвижении границ словесно-художественного выражения в сторону народных стилей разговорной речи и даже народно-профессиональных и народно-областных диалектов. Показательно в этом отношении суждение Н.В. Гоголя о А.С. Пушкине как о национальном поэте и о его отношении к литературному языку: “Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство”.

3. Поэтические и композиционные особенности поэмы «Мертвые души»

В “Мертвых душах”, пародийно обнажая демократическую направленность своего национально-бытового, простонародно-уличного, литературно не приглаженного стиля, Н.В. Гоголь писал об “уличном слове”: “Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и, прежде всего, читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений [...] А между тем какая взыскательность! Хотят непременно, чтобы все было написано языком самым строгим, очищенным и благородным, - словом, хотят, чтобы русский язык сам собою спустился вдруг с облаков, обработанный как следует, и сел бы им прямо на язык, а им бы больше ничего, как только разинуть рты да выставить его” [10, с. 130].

Проблема народности в языке русской художественной литературы первой трети XIX в. была неотделима от вопроса о способах речевого изображения национальных характеров.

Д.И. Фонвизин, А.Г. Грибоедов, А.С. Пушкин указали разные пути и формы художественно-реалистического использования выразительных средств народно-разговорной речи для этой цели. С чрезвычайной остротой выдвинулась задача изучения и воспроизведения социальной характерности речи. Укрепившийся под влиянием А.С. Пушкина в передовой русской литературе реализм как метод глубокого отражения действительности - в соответствии со свойственными ей социальными различиями быта, культуры и речевых навыков - требовал от писателя широкого знакомства с словесно-художественными вкусами и социально-речевыми стилями разных сословий, разных кругов русского общества. В каждой более или менее самоопределившейся социальной среде в связи с ее общественным бытием и материальной культурой складывается свой словесно-художественный вкус, связанный со специфическим отбором и оценкой разных выразительных средств общенародного языка. На этой почве развивается своеобразное устно-бытовое речевое творчество этой среды, своеобразный социально-речевой стиль. Для писателя этот устный и письменный фольклор, эта бытовая словесность социальной среды, выражающая ее стремления, вкусы, отношение к жизни, и свойственная этой среде манера словесного выражения становятся одним из очень важных источников изображения этой среды. С этой точки зрения понятен острый интерес передовых русских литературных деятелей начала XIX в. к изучению речевой эстетики и стилистических своеобразий речи у представителей разных сословий.

В языке «Мертвых душ» причудливо смешиваются формы литературно-книжного языка с разностильными элементами устной бытовой речи. Ярче всего и прежде всего выступает обыденный язык изображаемого социального мира. «Мертвые души» Н.В. Гоголя должны были осуществить этот «классический» синтез живых национально-языковых элементов - новых и ветхих - и наметить остов будущего русского общенационального литературного языка. [3, с. 379]

О “Мертвых душах” представители реакционных течений в литературе, например Н.И. Греч, утверждали, что “[...] это просто положенный на бумагу рассказ замысловатого, мнимо простодушного малороссиянина, в кругу добрых приятелей, которые отнюдь не погневаются на смелые выражения, нетерпимые в чопорных гостиных, в кругу разодетых барынь, не требуют ни плана, ни единства, ни слога, только было бы чему посмеяться”.

Национально-характерное в общенародном языке и социально-характерное в особенностях речи разных сословий стало предметом пристального внимания и неустанного изучения Н.В. Гоголя. Каждый народ, по мнению Н.В. Гоголя, “отличился [...] своим собственным словом, которым выражая какой ни есть предмет, отражает в выражении его часть собственного своего характера”.

Композиционная структура «Мертвых душ» весьма необычна. Повествование строится как история похождений Чичикова. Это дало возможность Н.В. Гоголю исколесить вместе со своим героем «все углы и закоулки русской провинции». В «Мертвых душах» дан социальный разрез всей России. Фигура Чичикова стоит в центре сюжета и всех событий, происходящих в поэме. Чичиков - необходимое звено во взаимоотношениях персонажей. Например, образы помещиков между собой композиционно почти не связаны. Они не общаются друг с другом, каждый из них раскрывается перед нами преимущественно в своих отношениях с Чичиковым. Ирония - одна из существенных примет поэтики Н.В. Гоголя, она иногда пронизывает повествование на всю его глубину. Каждый помещик в «Мертвых душах» - целый отдельно взятый мир.

Типологические обобщения Н.В. Гоголя в «Мертвых душах» всегда очень емки. Они завершают портреты героев и острием своим неизменно устремлены к самой вершине социальной пирамиды помещичье-чиновничьего общества. Каждый из помещиков, с которыми встречается Чичиков, обладает своей резко обозначенной индивидуальностью. И каждому так или иначе дана типологическая характеристика, вытекающая из его индивидуальности и как бы концентрирующая иронию Н.В. Гоголя уже в глубоко серьезную, подчас скорбную мысль о целом разряде типичных явлений. Так типологическая характеристика включается в художественную структуру поэмы, становится ее органичным компонентом.

Например, у Коробочки великое множество разных мешочков, ящиков в комодах, нитяных моточков, ночных кофточек и много вещей, свидетельствующих о мелкой бережливости хозяйки. Человек опутан «потрясающей тиной мелочей». Духовный мир гоголевских героев настолько мелок, ничтожен, что вещь вполне может выразить их внутреннюю сущность. Не случайно начинается глава о Плюшкине глубоко интимным признанием Н.В. Гоголя о том, как окружающая его действительность сменила в нем «детский любопытный взгляд», не замечающий скрытой пошлости, на трезвую проницательность и глубокую грусть.

«Теперь, - признается он - равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность; моему охлажденному взору неприютно, мне не смешно, и то, что побудило бы в прежние годы живое движение в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста» [10, с. 108].

Здесь, конечно, не одно сожаление о невозвратной юности, - здесь приоткрывается бездонная скорбь писателя, созвучная словам великого поэта, сказанным «голосом тоски» после чтения первых глав «Мертвых душ»: «Боже, как грустна наша Россия!».

Н.В. Гоголь был наделен острым чувством гражданского самосознания. Смешное в жизни всегда вызывало в нем горькое раздумье о человеке, о его трагической судьбе в современном мире, о нелепости общественного строя, в котором хозяевами жизни являются Собакевичи и Плюшкины. Впрочем, не только они. Изображение жизни дореформенной России было бы недостаточно полным, если бы Н.В. Гоголь ограничился только образами помещиков. В сюжет включена еще одна важная общественная сила - чиновничество.

Поэма «Мертвые души» является одним из самых известных и замечательных произведений русской литературы. Великий писатель-реалист Николай Васильевич Гоголь показал всю современную Россию, сатирически изобразив поместное дворянство и губернское чиновничество. Но если присмотреться, отвратительные и жалкие черты гоголевских персонажей не изжиты до сих пор и ярко проявляются и сегодня.

У каждого художника есть творение. Которое он считает главным делом своей жизни, в которое он вложил самые заветные, сокровенные думы, все свое сердце. Таким главным делом жизни Н.В. Гоголя явились «Мертвые души». Его писательская биография продолжалась двадцать три года. Из них около семнадцати лет были отданы работе над «Мертвыми душами».

4. Стилистические функции различных по эмоциональной окрашенности и целеустановке предложений в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»

Художественная речь отличается эмоциональностью и особой экспрессивностью, что проявляется в широком употреблении наиболее выразительных и эмоционально окрашенных языковых единиц всех уровней. Здесь не только средства словесной образности и переносные употребления грамматических форм, но и средства со стилистической окраской торжественности либо разговорности, фамильярности. Вообще, разговорные средства широко привлекаются писателями (прежде всего для речевой характеристики персонажей). При этом, естественно, используются и средства передачи многообразных оттенков интонации живой речи, в частности различных видов желания, побуждения, повеления, просьбы.

Особенно богатые возможности экспрессии заключаются в привлечении различных средств синтаксиса: в использовании всех возможных типов предложений, отличающихся разнообразной стилистической окраской; в обращении к инверсиям, к использованию чужой речи, особенно несобственно-прямой и др. [5, с. 208].

Речевое общение, сопровождающее совместную деятельность и помогающее ее осуществлению, выражается не только в сообщении говорящими известных сведений другим людям, но и в получении от них недостающих говорящему сведений, а также в побуждении участников речевого обмена к тем или другим действиям. [11, с. 46] В русском языке существуют разнообразные типы предложений. По характеру выражаемого в них отношения к действительности различаются предложения утвердительные и отрицательные с разнообразными оттенками модальных значений реальности и ирреальности, предположения, сомнения, уверенности, возможности, невозможности и т.д.

По цели высказывания и зависящей от этой цели интонации предложения делятся на повествовательные, вопросительные и побудительные.

4.1 Восклицательные предложения

К восклицательным предложениям относятся эмоционально насыщенные предложения, произносящиеся с особой интонацией. Все функциональные типы предложений могут быть восклицательными: эмоциональную окраску могут иметь и повествовательные, и вопросительные, и побудительные предложения [12, с. 68].

Восклицательные предложения употребляются в основном в разговорном стиле. Кроме того, они находят отражение и в языке художественной литературы, прежде всего в речи персонажей, поскольку стиль художественной литературы содержит в себе особенности всех других функциональных стилей.

Разговорная речь по своей функции характеризуется тем, что обслуживает текущие жизненные интересы; отсюда ее непосредственность, отсутствие предварительной подготовки, с одной стороны; с другой - ее эмоциональность и экспрессивность. Кроме того, она обычно осуществляется в форме диалога. Обращенная к собеседникам, часто тесно связанным в жизни с говорящим, эта речь, в противоположность публичной литературной речи, не нуждается в тщательной обработке, в полноте и точности высказывания, так как собеседникам нередко для понимания достаточно намека [13, с.227]. В поэме Н.В. Гоголя восклицательные предложения отмечены в основном в диалогах персонажей.

Грамматическими средствами оформления восклицательных предложений могут служить интонация и междометия. Интонация может передавать разнообразные чувства, такие как радость, досада, огорчение и др. Интонационно восклицательные предложения произносятся более высоким тоном, с выделением слова, которое непосредственно выражает эмоцию. При оформлении предложения большое значение имеет интонация, выполняющая как грамматическую функцию, так и стилистическую. При помощи интонации передается законченность предложения и осуществляется его членение на синтаксические единицы, выражается эмоциональность речи, волевые побуждения, а также различные модальные оттенки значений. [14, с. 288]

С помощью интонации в восклицательных предложениях могут передаваться разнообразные чувства:

радость:

- Пожалуйста, проходите.

- Ну да уж извольте проходить вы.

- Да отчего ж?

- Ну да уж оттого! - сказал с приятною улыбкою Манилов. Наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга.

- Позвольте мне вам представить жену мою, - сказал Манилов. - Душенька! Павел Иванович!

Чичиков, точно, увидел даму, которую он совершенно было не приметил, раскланиваясь в дверях с Маниловым. Она была недурна, одета к лицу.

- А вот бричка, вот бричка! - вскричал Чичиков, увидя наконец подъезжавшую свою бричку. - Что ты, болван, так долго копался?;

одобрение:

- Но знаете ли, - прибавил Манилов, - все если нет друга, с которым бы можно поделиться...

- О, это справедливо, это совершенно справедливо! - прервал Чичиков. - Что все сокровища тогда в мире! «Не имей денег, имей хороших людей для общения», сказал один мудрец;

восхищение:

- Умница, душенька! - сказал на это Чичиков. - Скажите, однако ж... - продолжал он, обратившись тут же с некоторым видом изумления к Маниловым, - в такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности;

удивление:

Нет, барин, как можно чтоб я был пьян!

С нами крестная сила! Какие страсти ты говоришь!

Ей богу, товар такой странный, совсем небывалый!;

сожаление:

- Что, мошенник, по какой дороге ты едешь? - сказал Чичиков.

- Да что ж, барин, делать, время-то такое; кнута не видишь, такая потьма! - Сказавши это, он так покосил бричку, что Чичиков принужден был держаться обеими руками.

- Какое-то время послал бог: гром такой - у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! где так изволил засалиться?;

осуждение, отрицательную оценку:

- Право, - отвечала помещица, - мое такое неопытное вдовье дело! лучше ж я маненько повременю, авось понаедут купцы, да применюсь к ценам.

- Страм, страм, матушка! Просто страм! Ну что вы это говорите, подумайте сами! Кто же станет покупать их? Ну какое употребление он может из них сделать?

- А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся... - возразила старуха, да и не кончила речи, открыла рот и смотрела на него почти со страхом, желая знать, что он на это скажет;

- Мертвые в хозяйстве! Эк куда хватили! Воробьев разве пугать по ночам в вашем огороде, что ли?

- С нами крестная сила! Какие ты страсти говоришь! - проговорила старуха, крестясь.

«Хитри, хитри! вот я тебя перехитрю! - говорил Селифан, приподнявшись и хлыснув кнутом ленивца. - Ты знай свое дело, панталонник ты немецкий! Гнедой - почтенный конь, он сполняет свой долг, я ему с охотою дам лишнюю меру, потому что он почтенный конь, и Заседатель тож хороший конь... Ну, ну! что потряхиваешь ушами? Ты, дурак, слушай, коли говорят! я тебя, невежа, не стану дурному учит! Ишь куда ползет!» Здесь он опять хлыснул его кнутом, примолвив: «У, варвар! Бонапарт ты проклятый!».

- «Ну, баба, кажется, крепколобая!» - подумал про себя Чичиков. Послушайте, матушка. Да вы рассудите только хорошенько: ведь вы разоряетесь, платите за него подать, как за живого...

гнев:

- Послушайте, матушка... эх, какие вы! что ж они [мертвые души] могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например, даже простую тряпку, и тряпке есть цена.

- О чем же вы думаете, Настасья Петровна?

- Право, я все не приберу, как мне быть; лучше я вам пеньку продам.

- Да что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суете! Пенька пенькою, в другой раз приеду, заберу и пеньку. Так как же, Настасья Петровна?

- Ей-богу, товар такой странный, совсем небывалый!

- Да чего же ты рассердился так горячо? Знай я прежде, что ты такой сердитый, да я бы совсем тебе и не прекословила.

- Есть из чего сердиться! Дело яйца выеденного не стоит, а я стану из-за него сердиться!