Философия грамматики

Таким образом, получается, что многие правила употребления it обусловлены, с одной стороны, стремлением говорящего соблюдать определенные образцы построения предложения, характерные для бесчисленного количества предложений с другими подлежащими или дополнениями, а, с другой стороны, стремлением избежать громоздких конструкций, которые могут привести иногда к неправильному пониманию предложения.

Подобным же образом надо объяснить и правила употребления вспомогательного глагола do в вопросительных предложениях. В целом для английского языка характерна тенденция ставить подлежащее перед сказуемым; но ей противостоит другая тенденция - выражать вопрос обратным порядком слов «глагол - подлежащее», например в устарелом предложении Writes he? «Пишет ли он?» (ср. нем. Schreibt er? и франц. Йcrit-il?). Наряду с этим во многих вопросительных предложениях встречается и такой порядок слов: «вспомогательный глагол - подлежащее - глагол» (Can he write? «Может ли он писать?», Will he write? «Будет ли он писать?», Has he written? «Написал ли он?» и др.). В такой конструкции полнозначный глагол стоит после подлежащего, как и в обычных утвердительных предложениях. Создание компромиссных форм типа Does he write? «Пишет ли он?» дало возможность примирить две противоположные тенденции: с формальной точки зрения глагол, хотя и неполнозначный, стоит перед подлежащим для выражения вопроса, с другой стороны, подлежащее стоит перед смысловым глаголом. Вспомогательный глагол, однако, не нужен, если подлежащим в предложении служит вопросительное местоимение (Who writes?), поскольку оно, естественно, ставится на первое место, и, таким образом, предложение и без does соответствует общему образцу Ср. „Language“, стр. 357 и сл. Употребление do в отрицательных пред-ложениях обусловлено аналогичным компромиссом между стремлением по-местить отрицание до глагола и специальным правилом, по которому отрицание not должно стоять после глагола: в предложении I do not say „Я не говорю“ оно стоит после глагола, выражающего время, число и лицо, но перед смысло-вым глаголом; ср. мою книгу „Negation in English and in Other Languages“ стр. 10 и сл..

Построение предложений

Предложение (если оставить в стороне готовые формулы) не возникает в сознании говорящего сразу, а создается постепенно в процессе речи. Правда, это не всегда бывает так наглядно, как в нижеследующем примере. Предположим, что я встретил кого-нибудь и хочу рассказать ему что-то. Я начинаю разговор таким образом: There I saw Tom Brown and Mrs. Hart and Miss Johnstone and Colonel Dutton… «Там я видел Тома Брауна, и миссис Харт, и мисс Джонстон, и полковника Даттона…» Начиная перечисление, я еще не решил, скольких лиц я упомяну и в каком порядке назову их. Поэтому в каждом случае мне приходится употреблять союз «и». Если же, с другой стороны, приступая к рассказу, я знаю точно, кого упомяну, я употреблю and только перед последним именем и опущу его в остальных случаях. Кроме того, здесь есть и другое различие: в первом случае (There I saw Tom Brown, and Mrs. Hart, and Miss Johnstone, and Colonel Dutton) я произношу каждое имя с понижением тона, как будто собираюсь закончить предложение, а во втором случае (There I saw Tom Brown, Mis. Hart, Miss Johnstone, and Colonel Dutton) все имена, кроме последнего, произносится с повышением тона. Ясно, что вторая конструкция, предполагающая точный предварительный замысел предложения в целом, более свойственна письменной речи, а первая - устной. Однако и писатели могут иногда прибегать к разговорному стилю в этом и в других случаях. Одним из крупных мастеров разговорного стиля в английской литературе был Дефо, у которого, в частности, находим: Our God made the whole world, and you, and I, and all things «Наш господь сотворил весь мир, и вас, и меня, и все (на земле)» («Робинзон Крузо», 2. 178). Здесь на то, что предложение создается постепенно, шаг за шагом, указывает и форма I вместо mе.

Исходя из этого, можно объяснить многие отступления от синтаксических правил, например такие случаи, как Нее that rewards me, heaven reward him «Тот, кто вознаграждает меня, да вознаградит его небо» (Шекспир). Если писатель употребил местоимение thou «ты», он, несомненно, употребит и глагольную форму с окончанием - st, если глагол стоит сразу после местоимения; в противном случае он может забыть об этом и употребить глагольную форму, соответствующую местоимению you, которое может всплыть в его уме подсознательно. Так, у Шекспира: Thou stroakst me and made much of me («Буря», 1. 2. 333). Также и Байрон, обращаясь к Сулле: Thou, who didst subdue Thy country's foes ere thou wouldst pause to feel The wrath of thy own wrongs, or reap the due Of hoarded vengeance… thou who with thy frown Annihilated senates… thou didst lay down («Чайльд Гарольд», IV. 83). Такие переходы у Байрона встречаются нередко.

Подобным же образом часто иссякает влияние союза if, требующего сослагательного наклонения, когда вдали от союза стоит второй глагол. Ср. у Шекспира: If Hamlet from himseife be tane away, And when he's not himselfe, do's wrong Laertes, Then Hamlet does it not («Гамлет», V. 2. 245); If he be a whoremonger, and comes before him, he were as good go a mile on his errand («Мера за меру», III. 2. 37). Также у Раскина: But if the mass of good things be inexhaustible, and there are horses for everybody, - why is not every beggar on horseback? У миссис Уорд: A woman may chat with whomsoever she likes, provided it be a time of holiday, and she is not betraying her art Другие аналогичные примеры собрал Альфонсо Смит (С. Alphonso Smith, The Short Circuit, „Studies in English Syntax“, стр. 39)..

Каждый, кто будет внимательно вслушиваться в обычный разговор, найдет многочисленные подтверждения тому, что говорящий строит предложение постепенно. По мере построения предложения он может изменить первоначальный план сообщения своих мыслей; он может запнуться, прервать изложение и, наконец, построить предложение совершенно иначе, чем оно было задумано ранее. В письменной речи (в частности, в печати) это явление, называемое анаколуфом, встречается, конечно, значительно реже; но ученым известно, что оно встречается и здесь. В качестве иллюстрации я позволю себе привести отрывок из шекспировского «Короля Лира» (IV. 3. 19 и сл.), который не требует никаких комментариев. В самом раннем издании кварто этот отрывок изложен так (в издании фолио вся сцена опущена):

Patience and sorrow strove,

Who should expresse her goodliest [.] You have seene,

Sun shine and raine at once, her smiles and teares,

Were like a better way those happie smilets,

That playd on her ripe lip seeme[d] not to know,

What guests were in her eyes which parted thence,

As pearles from diamonds dropt [.] In briefe,

Sorow would be a raritie most beloued,

If all could so become it Я заменил streme более уместным strove, a seeme -- формой seemed, a также поставил точки после goodliest и dropt. В этих вопросах мнения всех издателей сходятся..

Некоторые издатели отказываются от попытки найти какой-либо смысл в строках 20-21, в то время как другие считают, что слова like a better way искажены, и стараются исправить их самыми различными путями (Were link'd a better way, Were like a better day, Were like a better May, Were like a wetter May, Were like an April day, Were like a bridal day, Were like a better-ing day и т.п.; подробнее см. в кембриджском издании). Но никакого исправления не потребуется, если обратить внимание на то, что это говорит придворный, привыкший к жеманно-утонченному стилю выражения своих мыслей. В этих двух маленьких сценах (действие III, сцена 1 и сцена, приведенная здесь) он не может говорить просто и естественно; он постоянно ищет новых сравнений и получает большое удовольствие от неожиданных слов и выражений. Поэтому я прочел бы этот отрывок следующим образом, изменив лишь пунктуацию:

You have seen

Sunshine and rain at once; her smiles and teares

Were like -

«Вы видели сиянье солнца и дождь одновременно; ее улыбки и слезы были подобны…«

(Произнося эти слова с повышением тона и с небольшой паузой после like, он старается найти красивое сравнение, но не удовлетворен тем, что ему приходит на ум, и говорит себе: «Нет, я выражусь иначе»):

- a better way.

(«Теперь я нашел лучший способ выразить то, что я видел на лице Корделии»):

those happy smilets

That play'd on her ripe lip seem'd not to know

What guests were in her eyes Приводится в сокращенном виде из моей статьи в книге „A Book of Homage to Shakespeare“, 1916, стр. 481 и сл..

Основная задача этой главы - показать читателю, что язык не таков, каким он нам представляется при одностороннем изучении его по словарям и обычным грамматикам. Язык - это совокупность навыков, привычных действий, а каждое слово и каждое произнесенное предложение есть сложное действие со стороны говорящего. Большая часть этих действий определяется тем, что говорящий сам делал в подобных ситуациях, а последнее, в свою очередь, тем, что ему приходилось неоднократно слышать от других. Но в каждом конкретном случае (если не считать воспроизведения обычных формул) говорящему приходится применять языковые навыки к данной ситуации, чтобы выразить то, что во всех подробностях никогда до этого не выражалось. И поэтому он не может быть рабом этих навыков; он должен приспосабливать их к изменяющимся потребностям. В результате могут возникнуть новые навыки и привычки или, иначе говоря, новые грамматические формы и новые правила их употребления. Грамматика, таким образом, становится частью лингвистической психологии или психологической лингвистики. Это, однако, не единственный путь, по которому можно перестроить и пополнить грамматику, если мы хотим освободить ее от педантизма и догматизма - обычных грехов многих грамматистов. Это и составит содержание последующих глав.

Глава II. Систематическая грамматика

Описательная и историческая лингвистика. Грамматика и словарь. Звуки. Обычное деление грамматики. Новая система. Морфология.

Описательная и историческая лингвистика

Явления языка можно рассматривать с двух точек зрения - описательной и исторической. Они соответствуют статике и динамике (кинематике) в физике и различаются тем, что в первом случае явления рассматриваются как находящиеся в состоянии равновесия, а во втором - в состоянии движения. За последние сто лет старые методы лингвистического исследования были заменены новыми методами исторической грамматики - и этим лингвистика вправе гордиться. Историческая грамматика не только описывает явления, но и объясняет их; она показывает взаимосвязь между явлениями, которые ранее считались изолированными. Таким образом, она, без всякого сомнения, достигла многих новых и важных результатов. Там, где мы прежде видели произвольные правила и необъяснимые исключения, теперь во многих случаях мы видим причины явлений. Прежде форма множественного числа feet от слова foot «нога» только упоминалась среди немногих исключений к правилу, согласно которому множественное число английских существительных образуется с немощью - s; теперь же мы знаем, что долгое [i·] множественного числа - это результат регулярного развития древнейшего английского [њ·] и что это [њ·] во всех случаях, где оно встречалось, через стадию [е·] (до настоящего времени представленную в английском написании) перешло в современном английском языке в [i·] (ср. feed «питать», green «зеленый», sweet «сладкий» и др.). В свою очередь звук [њ·] в форме fњ·t, как то показала историческая грамматика, возник в результате перегласовки первоначального гласного [о·], который сохранился в форме единственного числа fo·t, где он претерпел, по общему правилу, сужение и перешел в устной речи в [u], хотя написание до сих пор сохраняет оо. Перегласовка была вызвана звуком i в следующем слоге; в прагерманском языке окончанием ряда форм множественного числа было - iz. Оказывается, что это окончание, оставившее след в измененном гласном корня и затем отпавшее, является регулярным развитием окончания множественного числа, которое мы находим, например, в латинском - es. Таким образом, то, что с односторонней (статической) современной английской точки зрения является изолированным фактом, (динамически) соотносится с многочисленными другими фактами на более ранних этапах развития этого же языка или других языков той же семьи. Неправильные образования на одной стадии оказываются во многих случаях пережитками правильных образований более ранних стадий; таким образом, явления, ранее окутанные тьмой, освещаются ярким светом. Это относится не только к исторической лингвистике в узком смысле слова, но и к сравнительной лингвистике, которая является другой ветвью той же науки. Сравнительная лингвистика аналогичными методами дополняет данные, полученные из письменных памятников, путем сопоставления языков с общим «предком», от которого не сохранилось письменных памятников.

Но как ни велики успехи новых методов исследования, нельзя забывать, что мы не все еще сказали, если истолковали факты языка в свете его истории. Даже после того как многие неправильные образования были возведены к более ранним правильным, другие все же остались неправильными, в какое бы далекое прошлое мы ни углублялись… Во всяком случае, необъясненной остается самая ранняя стадия, доступная для изучения, и ее надо принимать как она есть: в настоящее время мы полностью освободились от предрассудка первого поколения компаративистов, которые полагали, что индоевропейский язык, являющийся основой нашей семьи языков (Grundsprache), довольно точно представлял первоначальный язык наших древнейших предков (Ursprache). Многие неправильности можно объяснить, но объяснение не устраняет их: для говорящих на современном языке они остаются столь же неправильными, как если бы их происхождение не было объяснено. И это различие между правильными и неправильными образованиями всегда имеет существенное значение для психологической стороны языковой деятельности: правильные формы - это формы, которые служат говорящему базой для новообразований, а неправильные формы говорящий часто склонен заменять новообразованиями, созданными по принципу аналогии.

Во всяком случае, историческая лингвистика не может сделать ненужной описательную, поскольку историческая лингвистика всегда должна основываться на описании тех этапов в развитии языка, которые нам непосредственно доступны; в отношении же многих языков известна только одна стадия развития, которая может стать предметом научного изучения. С другой стороны, изучая языки, не следует упускать из виду и то, что мы узнаем в результате изучения таких языков, которые поддаются историческому исследованию, а именно: языки всегда находятся в состоянии изменения, они никогда не бывают полностью застывшими; в каждом из них обязательно имеются элементы, которые могут измениться в пределах даже одного поколения. Это неизбежно вытекает из самого существа языка и из того, как язык передается от одного поколения к другому.

Грамматика и словарь

Переходя к вопросу о том, как лучше всего описывать языковые факты, мы сразу встречаемся с весьма существенным различием между грамматикой и словарем (лексикологией). Грамматика имеет дело с общими фактами языка, а лексикология - с единичными (ср. Sweet, Collected Papers, Oxford, 1913, 31) Я не понимаю, как Шухардт может говорить следующее: „Существует лишь одна грамматика, которая называется наукой о значениях, или, вернее, наукой об обозначениях... И словарь не включает ничего, что бы не включала грамматика; словарь дает алфавитный указатель к ней“ (Hugo Schuchardt-Brevier, 127).. Известно, что cat «кошка» обозначает определенное животное, и это единичный факт, относящийся только к данному слову; но образование множественного числа путем добавления звука - s представляет собой общий факт, поскольку он касается также многих других слов: rats «крысы», hats «шляпы», works «работы», books «книги», caps «шапки», chiefs «начальники» и т.д.

Если именно в этом состоит подлинное различие между грамматикой и словарем, то тогда образование множественного числа oxen от ох «вол» не должно вообще найти себе места в английской грамматике, а должно упоминаться только в словарях. Отчасти это верно; словари действительно указывают неправильное образование форм в соответствующей словарной статье, но не считают нужным указывать образование множественного числа от таких слов, как cat и другие. Точно так же обстоит дело с неправильными и правильными глаголами. Однако исключать подобные неправильные образования из грамматики не следует: они необходимы, так как указывают пределы, в которых действуют «общие факты» или правила: если в грамматике ничего не сказать об oxen, учащийся может подумать, что множественное число от ох будет oxes. Таким образом, грамматика и словарь в некоторых отношениях перекрывают друг друга и имеют дело с одними и теми же фактами.

Теперь мы видим, что принятое в грамматиках простое перечисление числительных неуместно. Однако, с другой стороны, такие факты, как образование порядковых числительных с помощью окончания - th и числительных 20, 30 и др. с помощью окончания - ty, бесспорно, относятся к области грамматики.

Что касается предлогов, то словари совершенно правильно указывают на различия в их употреблении (например, предлогов at, for, in и др.) подобно тому, как в них отмечаются различные значения глаголов put и set. Но, с другой стороны, предлоги находят себе место и в грамматиках, поскольку они связаны с определенными «общими фактами». Укажу на некоторые из них. Хотя предлоги и могут управлять зависимыми вопросительными предложениями (They disagree as to how he works «У них нет согласия в вопросе о том, как он работает»; That depends on what answer she will give «Это зависит от того, какой она даст ответ»), они не могут вводить предложения с союзом that (как это возможно в датском: Der ar ingen tvivl от at han er drжbt «Нет сомнения, что он был убит»); основное исключение составляет сочетание in that (They differ in that he is generous and she is miserly «Они отличаются друг от друга тем, что он щедрый, а она скупая»). Таким образом, у Гольдсмита мы находим два варианта синтаксической конструкции со словом sure: Are you sure of all this, are you sure that nothing ill has befallen my boy? «Уверены ли вы в этом, уверены ли вы, что с моим мальчиком не случилось ничего дурного?» Другие общие факты относятся к сочетанию двух предлогов, например в выражении from behind the bush «из-за куста» (заметьте, что to behind невозможно), взаимоотношениям между предлогом и наречием (ср. climb up a tree «влезть на дерево», he is in «он внутри [комнаты и т.д.]»; ср. in his study «в кабинете»; he steps in «он входит»; ср. Не steps into his study «Он входит в свой кабинет»). Грамматика имеет дело также с другими общими фактами в области употребления предлогов, а именно, она рассматривает вопрос о том, как предлоги выражают пребывание в определенном месте или движение (удаление или приближение), а также вопрос о взаимоотношениях между локальным и временным значениями одного и того же предлога. Но в первую очередь грамматика рассматривает случаи употребления таких предлогов, которые теряют свое локальное или временнуе значение и нисходят на положение пустых, или бесцветных (вспомогательных) слов. Так обстоит дело с предлогом of в сочетании the father of the boy «отец ребенка» (ср. род. п. в сочетании the boy's father), all of them «каждый из них», the City of London «лондонское Сити», that scoundrel of a servant «этот негодяй слуга» и др.; то же относится и к to перед инфинитивом и в случаях, когда оно употребляется в терминологии многих грамматистов как эквивалент дательного падежа (I gave a shilling to the boy = I gave the boy a shilling «Я дал мальчику шиллинг»). В некоторых случаях, однако, разграничение между грамматикой и словарем становится сомнительным и в какой-то степени произвольным.

Любое языковое явление можно рассматривать либо извне, либо изнутри, исходя из его внешней формы или из его внутреннего значения. В первом случае мы начинаем со звучания (слова или какой-либо иной части языкового выражения), а затем переходим к значению, связанному с ним. Во втором случае мы отправляемся от значения и задаем себе вопрос, какое формальное выражение это значение находит в данном конкретном языке. Если обозначить внешнюю форму буквой Ф, а значение буквой З, эти два подхода к языковому явлению можно изобразить соответственно формулами Ф>З и З>Ф.

В словаре, таким образом, можно сначала (Ф>З) взять слово, например английское слово cat «кошка», и затем объяснить его значение или путем описания и определения его по-английски, как в одноязычном словаре, или путем перевода французским chat, как в двуязычном словаре. Словарь дает различные значения одного и того же слова; эти значения в некоторых случаях могут с течением времени настолько отойти друг от друга, что фактически образуют два или больше слов: ср., например англ. cheer: (1) «лицо», (2) «угощение», (3) «хорошее настроение», (4) «приветственный возглас». При подходе Ф>З слова, имеющие одинаковое звучание (омофоны и омонимы), помещаются вместе; например, англ. sound: (1) «звук», (2) «зонд, щуп», (3) «здоровый», (4) «пролив».

Если начать рассмотрение с внутренней стороны (З>Ф), то расположение материала будет совершенно иным. Мы можем попытаться систематизировать и расположить в определенном логическом порядке все обозначаемые языком предметы и отношения. В некоторых случаях это совсем не трудно, например в отношении числительных, место которых, как уже указывалось выше, не в грамматике, а в словаре: one, two, three… Но в какой последовательности нужно было бы расположить слова image «изображение», picture «картина», photo «фотография», portrait «портрет», painting «картина», drawing sketch «карандашный портрет», sketch «набросок «? Мир, окружающий нас, необычайно сложен, а предметы и мысли, выражаемые языком, многообразны. Поэтому далеко не просто найти удовлетворительное логическое расположение для словарного состава. В этом отношении известна попытка Роже (Roget, Thesaurus of English Words and Phrases). Балли (Bally, Traitй de stylistique franзaise, т. II) внес улучшение в размещение слов у Роже, но его список гораздо менее полон. Если при подходе Ф>З расположенными вместе оказались омофоны, то теперь рядом следует разместить синонимы; так, dog «собака» окажется рядом с hound «охотничья собака», pup «щенок», whelp «щенок», «детеныш», cur «дворняжка», mastiff «мастиф», spaniel «спаньель», terrier «терьер» и др.; слово way в значении «путь» - рядом с road «дорога», path «тропинка», trail «след», «тропинка», passage «проход», а в значении «способ» - рядом с manner «способ», method «метод», mode «образ». Точно так же слово cheer будет помещено вместе с такими словами, как repast «пиршество», food «пища», provision «продовольствие», meal «еда», и с такими, как approval «одобрение», sanction «санкция», applause «аплодисменты», acclamation «шумное одобрение» и др. Все эти замечания относятся, естественно, к одноязычному словарю типа 3> Ф; в двуязычном же словаре сначала дается иноязычное слово, а затем соответствующее слово или слова родного языка.

В связи с трудностью систематического расположения единичных фактов большинство словарей ограничивается алфавитным расположением, удобным для практических целей, но совершенно ненаучным. Если бы наш алфавит был подобен санскритскому алфавиту, в котором звуки, образуемые одним и тем же органом речи, располагаются рядом, то он был бы, конечно, совершеннее, чем латинский алфавит, где расположение звуков обычно случайное; звуки b и р, d и t, например, отдалены в нем друг от друга, и, наоборот, звуки, не имеющие ничего общего, гласные и согласные, без всякого основания помещены рядом. Можно было бы представить себе также иное расположение слов, когда рядом помещались бы слова настолько близкие по звучанию, что одно слово можно было в речи принять за другое, например: bag «портфель» и beg «просить», bag и back «спина». В целом, однако, вполне удовлетворительную систему в словарной части языка создать невозможно.

Всякий, кто, подобно мне, принимает положение Суита о том, что грамматика имеет дело с общими фактами, а словарь - с единичными, согласится, что эти две области могут иногда перекрывать друг друга и что некоторые явления необходимо или удобно рассматривать и в грамматике, и в словаре. Однако существует целая сфера языка, для которой трудно найти место в установленной таким образом двухчастной системе, - это сфера значений слов. До сих пор не существует общепринятого термина для этой области языковедческой науки. Бреаль, один из пионеров в этой области, употребляет слово «семантика» (sйmantique) от гр. sзmaino, в то время как другие говорят о «семасиологии»; некоторые (Сэйс, Дж.А.Г. Муррей) употребляют слово «сематология» (sematology), у Норейна находим «семологию» (semology), довольно варварское образование от гр. sзma, sзmatos, которое, кстати сказать, означает «знак», а не «обозначение»; наконец, леди Уэлби (Welby) употребляет термин «сигнифика» (significs), тоже вызывающий серьезные возражения. Для обозначения этой области я буду пользоваться термином Бреаля «семантика». В последнее время она все больше привлекает внимание ученых. В результате того, что в современной лингвистике принято сейчас историческое направление, статической семантике посвящено гораздо меньше работ, чем динамической, т.е. вопросу о том, как в ходе исторического развития языка изменяются значения слов. Между тем статическая семантика также может представить большой интерес, что подтверждает, например, книга К.О. Эрдмана (К.О. Erdmann. Die Bedeutung des Wortes). Несмотря на то, что предметом семантики является классификация и систематизация значений и изменений значений и что эта ветвь языковедческой науки имеет, таким образом, дело не с «общими», а с «единичными» фактами, семантику в грамматику никто обычно не включает (кроме Ниропа. См. фундаментальный труд: Nyrop. Grammaire historique de la langue franзaise). Поэтому я могу позволить себе исключить семантику из рассмотрения и в данном томе.

Звуки

Переходя к грамматике, надо отметить, что почти во всех исследованиях в качестве первого раздела дается теория звуков безотносительно к значению, которое может быть с ними связано. Возможность общей теории о звуках человеческой речи, о способах их образования органами речи и сочетании их друг с другом в слоги и единицы высшего порядка вытекает из самой природы устной речи. Наряду с этим существует теория звуков, свойственных данному конкретному языку. Для общего учения о звуках речи довольно употребительным является термин «фонетика», хотя он и используется также для обозначения теории звуков конкретного языка: так, например, мы говорим об «английской фонетике» и т.п. Может быть, было бы целесообразно ограничить слово «фонетика» общей фонетикой, а для явлений, свойственных конкретному языку, употреблять слово «фонология» (например, «английская фонология»), но этот терминологический вопрос не имеет особого значения. Некоторые авторы склонны разграничивать значение этих двух слов, применяя термин «фонетика» для обозначения описательного (статического), а термин «фонология» - для исторического (динамического) учения о звуках (Laut, lehre); другие употребляют эти термины наоборот (de Saussure-Sйchehaye).

В задачу данной книги не входит подробное изложение фонетики или фонологии; однако несколько замечаний будут не лишними. Расположение материала в большинстве книг по фонетике представляется мне довольно бессистемным; уже в самом начале учащегося сбивает с толку огромное количество деталей из различных областей. В противоположность этому в своей собственной фонетике (датское издание - Fonetik, 1897-1899, немецкое издание - Lehrbuch der Phonetik, английское издание готовится к печати) я стремился построить всю фонетическую теорию более систематично и этим облегчил изучение данного предмета для учащихся, о чем свидетельствует моя многолетняя практика преподавания фонетики. Мой метод состоит в следующем: сначала нужно начинать с мельчайших единиц, с составных частей звуков; при этом необходимо изучить результат артикуляции каждого из органов речи, начиная с губ и переходя постепенно к внутренним органам речи, причем рассматривать каждый из них сначала в закрытом, а затем в более открытых положениях; после изучения всех органов речи следует перейти к самим звукам - продукту одновременного действия всех органов речи, и, наконец, к сочетаниям звуков.

Излагая фонологию одного из языков наших цивилизованных народов, необходимо сказать кое-что о том, каким образом звуки изображаются традиционной орфографией. В исторической фонологии звуки и написание нельзя рассматривать отдельно, хотя очень важно и не смешивать одно с другим. К этому вопросу можно, разумеется, подходить с двух противоположных точек зрения: можно начинать с написания и затем устанавливать звучание, связанное с ним, а можно, наоборот, начать со звука и затем перейти к его буквенному обозначению. Первый подход - это подход читающего, второй - подход пишущего.

Данное выше определение фонетики - «учение о звуках безотносительно к их значению» - не вполне верно, поскольку, занимаясь звуками любого языка, невозможно полностью отвлечься от значения. Важно установить, какие звуки используются в языке для различения слов, т.е. значений. Смешение двух звуков в одном языке ведет к смешению слов с совершенно различным значением, но те же самые звуки в другом языке могут не играть подобной роли, в результате чего различие между ними является для говорящих несущественным. Нужно также заметить, что многое из того, что обычно излагается в фонологии, могло бы быть точно с таким же или даже с большим успехом помещено в других разделах грамматики. Грамматисты редко бывают последовательны в этом отношении; я должен признать, что был непоследователен и сам, посвятив в первом томе книги «A Modern English Grammar» несколько страниц вопросу о различии в ударении у существительных и глаголов (present, object и др.). Вместе с тем нельзя не признать, что многое в грамматике можно с одинаковым или почти с одинаковым правом относить к различным ее разделам.

Обычное деление грамматики

Отграничив таким образом нашу область, можно обратиться к тому, что считается обычно центральной областью грамматики, а иногда даже выдается за грамматику в целом. Предмет грамматики делится подавляющим большинством грамматистов на три основные части:

1. Морфологию, или словоизменение.

2. Словообразование.

3. Синтаксис.

Такое деление с его последующими подразделениями имеет слабые стороны. Как покажет приведенный ниже обзор, создать стройную грамматическую систему на этой основе нельзя.

При традиционном построении морфология обычно подразделяется на главы, каждая из которых посвящена описанию одной из «частей речи». Существительные как самый привилегированный разряд помещаются на первом месте, затем следуют прилагательные и т.д.; предлоги и союзы занимают последнее место. У грамматиста есть что сказать о каждом классе. В применении к существительным дается описание флексий (окончаний), или, иначе говоря, излагаются изменения данных слов. Однако при этом ничего не говорится о значении изменений и о функциях конкретных форм, если не считать того, что подразумевается в таких названиях, как родительный падеж, множественное число и т.п. Расположение форм парадигматическое; все формы одного слова даются вместе, но не делается никакой попытки сопоставить одни и те же окончания, если они встречаются в различных парадигмах. Так, в древнеанглийском, например, дательный падеж множественного числа приводится отдельно в каждом типе склонения, хотя во всех случаях он характеризуется одним и тем же окончанием - um.

Далее описываются прилагательные. Расположение материала в этом разделе не меняется; различие по отдельным языкам состоит лишь в том, что (в языках такого типа, как латинский, древнеанглийский и др.) существуют специальные формы для трех грамматических родов и поэтому парадигмы оказываются более развитыми, чем у существительных. С другой стороны, поскольку окончания прилагательных во многих случаях совпадают с окончаниями существительных, эта глава во многом является повторением первой.

Если мы затем обратимся к главе, посвященной числительным, то найдем подобную же трактовку их флексии в той мере, в какой они подвергаются изменениям (это касается чаще всего первых по счету числительных). Причем неправильные образования приводятся полностью, а при рассмотрении правильных отсылают к главе о прилагательных. Кроме того, в главе, посвященной числительным, грамматист делает то, что ему и в голову не пришло бы делать в двух предыдущих главах - он дает полное и систематизированное перечисление всех слов, которые относятся к этому разряду. Следующая глава посвящена местоимениям; они трактуются в целом так же, как существительные, но с тем знаменательным отличием, что здесь, как и в главе о числительных, приводится полностью список этих слов, даже если в образовании той или иной формы нет ничего особенного. Более того, эти слова классифицируются уже не по типам склонения (различные «основы» и т.п.), как существительные, а по значению: личные, притяжательные, указательные и т.д. Во многих грамматиках дается также список местоименных наречий, хотя они не имеют ничего общего с «морфологией» в собственном смысле этого слова, поскольку лишены словоизменительных флексий.

Глаголы, подобно существительным, описываются безотносительно к их значению и к значению их флективных форм, если не считать указания, что такая-то форма является формой первого лица единственного числа, и употребления терминов «изъявительное наклонение», «сослагательное наклонение» и т.д.

Наречия имеют только один тип изменения - степени сравнения, которые и приводятся в грамматиках. Но, кроме того, в главе о наречиях дается также классификация наречий по значению: наречия времени, места, степени, образа действия и т.д.; это подобно тому, как если бы в первой главе давалось подразделение существительных на существительные времени (год, месяц, неделя…), места (страна, город, деревня…) и т.д. Часто здесь различаются наречия первообразные и производные и приводятся правила образования наречий от прилагательных, что, без сомнения, относится ко второй части грамматики - к словообразованию.

Далее следует класс предлогов. Поскольку предлоги неизменяемы, а многие грамматисты все же хотят сказать что-нибудь и о них, они приводят списки предлогов, управляющих различными падежами, хотя, кажется, ясно, что эта группировка составляет один из разделов синтаксиса падежей. Наконец, идут союзы и междометия. Чтобы сказать что-нибудь об этих неизменяемых словах, многие грамматисты перечисляют их и иногда подразделяют на разряды, сходные с разрядами, установленными для наречий.

Следующий раздел посвящен словообразованию (англ. word-formation, нем. Wortbildung, франц. derivation). Следует отметить, что вместе с формой каждого словообразовательного элемента (префикса, суффикса) дается его значение. Что касается порядка изложения, то он бывает различным: одни авторы основываются на форме (сначала префиксы, затем суффиксы, причем каждый из них рассматривается отдельно), другие - на значении (образование абстрактных существительных, названий действующих лиц, каузативных глаголов и т.д.), а некоторые беспорядочно смешивают то и другое. Обычное деление на части речи не всегда целесообразно. Так, в одной очень хорошей грамматике английского языка мы находим раздел, в котором рассматриваются существительные с окончанием - ics (politics «политика» и др.) в полном отрыве от прилагательных на - ic, в то время как в третьем разделе рассматривается субстантивация прилагательных, проявляющаяся в суффиксе множественного числа - s; таким образом, эти три явления трактуются так, как будто между ними нет ничего общего.

Третья часть, синтаксис, в большей мере посвящена описанию значения (т.е. функции) флективных форм, рассматриваемых с другой точки зрения в первой части (падежи существительных, времена и наклонения глаголов и т.д.). Но здесь не разбираются те формы, которые были описаны в разделе словообразования. Однако в некоторых главах синтаксиса мы находим трактовку языковых явлений одновременно и с точки зрения формы и с точки зрения значения (построение предложений, порядок слов).

Такого краткого изложения различных глав традиционных грамматик достаточно, чтобы ясно увидеть, как они непоследовательны и бессистемны. Система построения таких грамматик, если здесь можно говорить о системе, представляет собой пережиток младенческого состояния грамматической науки; ее популярность можно объяснить только тем, что мы все привыкли к ней с детских лет. Многие грамматисты частично изменяли систему и улучшали отдельные ее разделы, но в целом она не была заменена более научной системой. Это, несомненно, не легкая задача, о чем, может быть, лучше всего свидетельствует неудача двух серьезных попыток - Й. Риса и А. Норейна. Обе книги содержат много остроумных замечаний и здравой критики более ранних грамматик, но грамматические системы, изложенные в них, представляются мне неудовлетворительными и надуманными. Однако я не буду критиковать их, а приведу свои собственные взгляды по этому вопросу, предоставляя самому читателю решить, в чем я согласен и в чем несогласен с моими предшественниками Критику Риса (косвенную) я дал в моем обзоре книги Хольтхаузена (Holthausen, Altislдndisches Elementarbuch; см. „Nord. tidsskrift f. filologi“, tredie rњkke, IV, 171), а критику Норейна -- в „Danske studier“, 1908, 208 и сл..

Новая система

Стройную систему можно создать в том случае, если исходить из принципа двустороннего подхода, который мы установили в лексикологии. Также и в грамматике можно начинать либо извне, либо изнутри Такое деление проводится уже в моей работе „Studier over engelske kasus“, Copenhagen, 1891, стр. 69, затем оно повторяется в книге „Progress in Language“, 1894, стр. 141 (теперь -- „Chapters on English“, стр. 4), возможно, под влиянием Габеленца (v. d. Gabelentz, Chinesische Grammatik), у которого можно найти аналогичное деление. Однако в китайском языке с его полным отсутствием флексий, все до такой степени отличается от европейских языков (вся грамматика состоит из правил порядка слов и употребления „пустых“ слов), что его систему нельзя без изменений перенести на наши языки.. В первой части (Ф>3) мы исходим из формы как данной величины, а затем устанавливаем ее значение или функцию; во второй (3>Ф), наоборот, мы исходим из значения или функции, и устанавливаем, как они выражаются в форме. Факты грамматики в обеих частях одни и те же, различен лишь подход к ним: обе части грамматики с их различной трактовкой дополняют друг друга и, взятые вместе, дают полный и ясный обзор общих фактов того или иного языка.

Морфология

Итак, в первой части мы идем от формы к значению (Ф>3). Эту часть я предлагаю называть морфологией, хотя этому слову придается таким образом смысл, несколько отличный от того, который оно обычно имеет. Здесь трактуются совместно единицы, имеющие одинаковое внешнее выражение: в одном разделе - окончание - s, в-другом - окончание - ed, в третьем - перегласовка и т.д. Важно отметить, однако, что значение ни в коем случае не выпадает при этом из поля зрения; в каждом случае мы должны установить функцию или употребление данного окончания или какой-либо другой единицы, а это и есть ответ на вопрос: «что это означает?» Во многих случаях достаточно употребить соответствующий термин: в отношении - s в слове cats указать, что оно превращает форму единственного числа cat в форму множественного числа, а в отношении окончания - ed сообщить, что в таких случаях, как added, оно обозначает причастие второе (пассивное) и претерит и т.д. Такие определения можно назвать синтаксическими. В самых простых случаях можно ограничиться немногими словами, а более детальный анализ оставить для второй части грамматики. Хотя Суит проводит фактически такое же разграничение между двумя частями грамматики, как и я, я все же не могу согласиться со следующим его утверждением: «Не только возможно, но и желательно трактовать форму и значение независимо друг от друга - по крайней мере в известной степени. Та часть грамматики, которая специально занимается формами и, по возможности, игнорирует значения этих форм, называется морфологией. Та часть грамматики, которая, по возможности, игнорирует различия между формами и сосредоточивает свое внимание на их значении, называется синтаксисом» («A New English Grammar», I, 204). Я не могу согласиться со словами «по возможности игнорирует». Задача грамматиста должна состоять в том, чтобы постоянно держать в поле зрения обе стороны: звучание и значение. Форма и функция в жизни языка неотделимы; и когда языковедческая наука говорила об одной из сторон, игнорируя другую, и таким образом, упускала из вида их постоянную взаимосвязь, - это наносило ей ущерб.

В идеальном языке, сочетающем максимальную выразительность с легкостью употребления языковых средств и полным отсутствием исключений, неправильных образований и двусмысленных выражений, систематизация грамматики не представляла бы никаких трудностей, поскольку одно определенное звучание всегда имело бы одно определенное значение, и, наоборот, одно значение или функция выражались бы одним и тем же формальным средством. Это наблюдается в какой-то мере в грамматике таких искусственных языков, как идо, где раз навсегда нужно запомнить правило, что множественное число существительных выражается скончанием - i (3>Ф) или что окончание - i в свою очередь всегда обозначает множественное число существительных (Ф>3); таким образом, существует полное соответствие между морфологической и синтаксической формулировками явления. Однако реальные живые языки имеют совсем другое строение; они не могут быть разделены прямыми линиями, пересекающимися под прямыми углами, как большая часть территории Соединенных Штатов, а скорее напоминают территорию Европы с ее причудливо изогнутыми и извивающимися границами. Но и это сравнение иллюстрирует факты живого языка не полностью: в языке одна область часто перекрывает другую - как если бы один географический район принадлежал одновременно двум или трем государствам. Ни в коем случае нельзя упускать из виду, что одна форма может иметь два или несколько значений или вообще может быть лишена значения, а одно и то же значение или функция могут обозначаться то одним, то другим формальным средством или не выражаться никаким формальным средством. В обеих частях системы мы вынуждены поэтому соединять вместе языковые факты, отличающиеся друг от друга, и разъединять языковые факты, которые, казалось бы, принадлежат к одному и тому же разряду. Нужно, однако, всячески стремиться придать разделам и подразделениям грамматики как можно менее искусственный и надуманный характер и избегать ненужных повторений путем перекрестных ссылок.

Я позволю себе кратко изложить содержание различных разделов морфологии в том виде, в каком они были разработаны в моей книге «A Modern English Grammar», еще не вышедшей из печати. Подобно тому, как в моих трудах по фонетике я беру сначала компоненты звуков, затем - звуки и, наконец, сочетания звуков, я предлагаю и здесь начинать с компонентов слов, затем переходить к словам, а от них - к сочетаниям слов. Следует, конечно, учитывать, что границы между этими разделами не всегда являются достаточно четкими и неоспоримыми: not «не» в сочетании could not «не мог» представляет собой отдельное слово; также и в американском написании can not «не могу» пишется в два слова, но в Англии cannot пишется слитно. Разумеется, печатная орфография не может быть решающим фактором; однако на то, что разбираемая единица является иногда не словом, а лишь его частью, указывают фонетические слияния can't, don't, won't. Напротив, окончание родительного падежа s обнаруживает тенденцию стать более независимым от предшествующего слова, например в «групповом родительном падеже» (the King of England's power «власть короля Англии», somebody else's hat «шляпа (принадлежащая) кому-то другому», Bill Stumps his mark «отметка Билля Стампса»; ср. «Chapters on English», гл. III).

В части, озаглавленной «Элементы слова», мы говорим о каждом аффиксе (префиксе, суффиксе или инфиксе) в отдельности, указываем его форму или формы и определяем его функцию или функции. При этом мы не будем рассматривать отдельные разряды слов (части речи) последовательно один за другим, а возьмем, например, окончание - s (с его тремя различными фонетическими формами [s, z, iz]). Сначала указывается его функция в качестве показателя множественного числа существительных, затем - функция родительного падежа, далее - 3 л. единственного числа настоящего времени глаголов и, наконец, - показателя неатрибутивной формы притяжательных местоимений, например ours. Окончание - n (-en) подобным же образом служит для образования формы множественного числа oxen, неатрибутивной формы притяжательного местоимения mine, причастия beaten «битый», производного прилагательного silken «шелковый», производного глагола weaken «ослаблять» и т.д. В особых главах мы рассматриваем менее бросающиеся в глаза элементы слова - изменения его корня: озвончение конечного согласного для образования глаголов (halve «делить пополам», breathe «дышать», use «использовать» от half «половина», breath «дыхание», use «польза»); перегласовку (умлаут) для образования формы множественного числа (feet от foot «нога») и для образования глаголов (feed «кормить» от food «пища»), чередование (аблаут) для образования претерита sang и причастия sung от глагола sing «петь»; изменение ударения, отличающее глагол object «возражать» от существительного object «предмет». Здесь можно говорить также о превращении полнозначного слова that [ржt] в «пустое» слово с тем же написанием, но с произношением [рqt].

Могут, пожалуй, возразить, что, располагая материал таким образом, мы смешиваем явления, относящиеся к двум различным областям - словоизменению и словообразованию. Но при более близком рассмотрении становится ясно, что очень трудно, а, может быть, и вообще невозможно установить с точностью, где проходит граница между словоизменением и словообразованием. В частности, образование существительных женского рода в английском языке (shepherdess «пастушка») относится всегда к области словообразования; то же наблюдается до некоторой степени и во французском языке (maоtresse); но что сказать о франц. paysanne «крестьянка» от paysan «крестьянин «? Можно ли оторвать его от bon «хороший», bonne «хорошая», в которых усматривается флексия и которые рассматриваются в словоизменении? Преимущество предложенного здесь расположения материала состоит в том, что оно сводит воедино языковые факты, которые для живого чувства языка представляются тождественными или сходными, и открывает глаза грамматисту на многое, что иначе, вероятно, ускользнуло бы из его поля зрения. Возьмем, например, различные окончания - en у прилагательных, производных глаголов и причастий: во всех этих категориях окончание - en обнаруживается (независимо от того, сохранилось ли оно с древних времен или было добавлено позднее) после одних и тех же согласных, в то время как после других согласных оно отсутствует (т.е. было утрачено или не было добавлено). Заметьте также параллелизм между атрибутивной формой на - en и другой формой без - en: a drunken boy «пьяный мальчик»: he is drunk «он пьян»; ill-gotten wealth «нажитое нечестным путем богатство»: I've got «я имею»; silken dalliance «изящная болтовня»: clad in silk «одетый в шелк»; in olden days «в прежние дни»: the man is old «этот человек стар»; hidden treasures «спрятанные сокровища»: it was hid «оно было спрятано» (hid - первоначальная форма, сейчас также hidden); the maiden queen «девственная королева»: an old maid «старая дева». Можно показать, что все это находится в довольно любопытной связи с добавлением - еn ко многим глаголам, которое имело место около 1400 г. и дало не только такие формы, как happen «случаться», listen «слушать», frighten «пугать», но и такие глаголы, как broaden «расширять», blacken «чернить», moisten «увлажнять»; последние сейчас воспринимаются как образованные от прилагательных, в то время как по своему происхождению они представляют собой лишь фонетическое удлинение уже существовавших глаголов, которые имели ту же самую форму, что и прилагательные. (Я еще не успел опубликовать, как обещал в «Modern English Grammar», I, стр. 34, описание этих явлений.) Новое расположение материала, таким образом, привлекает внимание к тому, что ранее оставалось незамеченным.

В связи с вопросом о словообразовании будет, пожалуй, нелишним возразить здесь против обычной для английских грамматик практики рассматривать формативы латинских слов, усвоенных английском языком, как английские формативы. Например, префикс pre- иллюстрируется такими словами, как precept «наставление», prefer «предпочитать», present «представлять», a re- - такими, как repeat «повторять», resist «противостоять», redeem «выкупать», redolent «благоухающий» и др., хотя часть слова, которая остается после отнятия префикса как таковая не существует в английском языке (cept, fer и т.д.). Это показывает, что все приведенные слова (хотя первоначально они и были образованы с помощью префиксов prж, re) являются в английском языке неделимыми «формулами». Заметьте, что в подобных словах первый слог произносится с кратким гласным [i] или [е] (ср. prepare «приготовлять», preparation «приготовление», repair «чинить», reparation «исправление»); но наряду с такими словами существуют и другие с одинаковым написанием начала слова, но с другим произношением, т.е. с долгим [i·]; и здесь налицо подлинный английский префикс с собственным значением: presuppose «предполагать», predetermine «предопределять», re-enter «вновь войти», re-open «вновь открыть». Только это pre- и это re - могут быть включены в английскую грамматику: остальные слова принадлежат словарю. Подобные же соображения остаются в силе для суффиксов: хотя существует английский суффикс - ty, в число примеров на слова с этим суффиксом не следует включать такие слова, как beauty [bju·ti], потому что в английском языке нет такой единицы, как [bju·] (beau [bou] теперь не имеет ничего общего с beauty). Beauty же является единым целым, формулой; это видно хотя бы из того, что соответствующее прилагательное будет beautiful. Можно даже установить пропорцию: англ. beautiful: beauty = франц. beau: beautй (так как во французском слове - tй является живым суффиксом). Английская грамматика должна была бы упомянуть суффикс - ty в словах safety «безопасность», certainty «уверенность», а также указать на изменение корня в таких случаях, как reality «действительность» от real «действительный», liability «ответственность» от liable «ответственный» и т.д.