Средства экспликации иронии в художественной прозе Э.М. Ремарка (прагматический и переводческий аспект)

? Будь тут моя Альма, ? веско и назидательно заявил Бетхер, ? она бы дала мне по морде первой же попавшейся под руку пивной бутылкой, а потом - чем попало. А когда я очухался бы, так излупцевала, что от меня одни рожки да ножки остались бы. Вот что было бы, олух ты этакий! (Перевод В. Станевич).

Обращая внимание на перевод, мы можем отметить, что для создания подобной оценки очень точно были подобраны необходимые лексические единицы, с помощью которых вычказывание приобрело повышенно экспрессивный смысл.

Следовательно, ирония приводит к навязыванию иронической оценки, побуждая адресата не просто принять, а самостоятельно выработать мотив для действий по устранению недостатков, ставших предметом иронической критики. Мотивы побуждают деятельность, направляют ее и, вместе с тем, придают ей осмысленность, смыслообразуют. Исходя из сказанного можно константировать то, что ирония является важным средством мотивации действий коммуникантов. Ее применение особенно целесообразно в тех случаях, когда собеседники равны по своему социальному статусу и немотивированное требование не эффективно. Переживая иронический смысл, иронический адресат творчески участвует в процессе оценивания, становится причастным к его результату. Высокая степень «кооперативности» иронии делает общение более экономным: говорящему необходимо образовать лишь часть сообщения. Еще одной особенностью иронии как полемического средства является то, что, поражая противника, она остается как бы неуязвимой для ответного удара, например:

Er legte den Kopf zur Seite und sah bekummert auf Morosow.

«Geben Sie ihm Geld,» sagte Morosow.

«Geld? Er wird es mir ins Gesicht schmei?en.»

«Ausgeschlossen», erwiderte Ravic. «Wer so schimpft, ist immer bestechlich.»

«Es ist gegen meinen Charakter. Beleidigt warden und noch dafur bezahlen.»

«Wirkliche Beleidigungen fangen erst an, wenn sie personlich werden», erklarte Morosow. «Dies war eine allgemeine Beleidigung. Beleidigen Sie den Mann zuruck, indem Sie ihm ein Trinkgeld geben» (Remarque. Arc de Triomphe).

Штерн склонил голову на бок и озабоченно посмотрел на Морозова.

? Дайте ему денег, - посоветовал Морозов.

? Денег? Он швырнет мне их в лицо.

? И не подумает, ? возразил Равик. - Если человек так бранится, значит, его можно купить.

? Это не в моих правилах. Тебя оскорбляют, и ты же еще должен платить.

? Оскорбление считается настоящим лишь тогда, когда оно адресовано Вам лично, ? заявил Морозов. - А тут прозвучали оскорбления общего характера. Нанесите этому человеку ответное оскорбление - суньте ему денег (Пер. Б. Кремнева и И. Шрайбера).

Данный пример очень удачно показывает «кооперативность» иронии. Достаточно лишь небольшого иронического вступления для создания целого диалога с выражением явно негативной оценки.

Использование прагматической функции позволяет говорящему придать дополнительный смысл ироническим суждениям. Помимо этого, с помощью иронического кода говорящий может избежать излишней категоричности и определенности оценки. Реальная оценка, выносимая автором иронического высказывания, никогда не бывает столь же определенной, как оценка поверхностная. Их противоположность не абсолютна, а противостояние не симметрично относительно некоторой нейтральной точки. Так, ироническое «очень хорошо» не всегда означает «очень плохо», а ироническое «рановато» не всегда значит «поздновато». В оппозиции между прямым значением иронического высказывания и значением его возможной перефразировки реализуются не контрарные отношения, предполагающие диаметральную противоположность между понятиями или суждениями, а контрадикторные отношения или отношения противоречия:

«Wenn du ihn angefallen hattest, ohne Uberlegung, waret ihr in einer Minute getrennt gewesen. Du warest jetzt auf der Polizei, und er hatte wahrscheinlich nu rein paar blaue Flecken, das wei?t du, wie?»

«Ja.» Ravic starrte auf die Stra?e.

Morosow dachte nach. «Du hattest hochstens versuchen konnen, ihn an einer Kreuzung unter die Antos zu sto?en. Aber das ware auch unsicher gewesen. Er hatte mite in paar Schrammen davonkommen konnen» (Remarque. Arc de Triomphe).

? Кинешься на него очертя голову - тут же разнимет. Тябя потащат в полицию, а он отделается синяками и легким испугом. Понимаешь?

? Понимаю, ? Равик не сводил глаз с улицы.

? В крайнем случае, можно, конечно, толкнуть его под машину. Где-нибудь на перекрестке, ? продолжал Морозов. - Но и это мало что даст.Все может кончиться для него несколькими ушибами (Пер. Б. Кремнева и И. Шрайбера).

Мы видим, что говорящий обращается к ироническому типу общения именно потому, что ему выгодно то, что его высказывание не поддается однозначной трактовке.

Прагматическая функция иронии может быть использована в качестве особого кода, который коммуниканты используют в целях координации своих действий в такой ситуации, когда они опасаются или просто не хотят выражать свои мысли прямо. Также функцией иронии является то, что она может служить интимизации отношений между коммуникантами, установлению и упрочению дружеских связей между ними (Салихова, 1976). Предложение принять участие в иронической игре может рассматриваться как своего рода интеллектуальный и ценностный тест, в основе которого лежит уверенность говорящего в способности адресата достойно решить его. Принимая это предложение, адресат отвечает доверием на доверие. Взаимопонимание, достигнутое таким путем, воспринимается коммуникантами как нечто само собой разумеющееся.

Осуществление какой-либо одной из названных функций не только не противоречит одновременной реализации других функций, но и предполагает их:

«Glauben Sie, dass es Krieg gibt?», fragte ich.

«Hohnen Site nur weiter! Als ob Sie dass nicht wu?ten! Was, sonnst bleibt euch ubrig mit eurem Tausendjahrigen Reich und euren infamen Rustungen? Ihr Berufsmorder und Verbrecher! Wenn ihr keinen Krieg macht, bricht euer Schwindel-Wohlstand zusammen und ihr mit ihm!»

«Das glaube ich auch», sagte ich und fuhlte die warme Sonne des spaten Nachmittages auf meinem Gisicht wie eine Liebkosung. «Aber wie wird es, wenn Deutschland gewinnt?»

Der Mann mit dem feuchten Anzug starrte mich an und schluckte. «Wenn ihr gewinnt, dann gibt es keinen Got mehr», sagte er dann mit Muhe.

«Das glaube ich auch». Ich stand auf (Remarque. Die Nacht von Lissabon).

? Вы думаете, будет война? - спросил я.

? Так-так! Издевайтесь дальше! Будто вы этого не знаете! А что же ещё остается вам делать с вашим тысячелетним Рейхом и чудовищным вооружением? Вам, профессиональным преступникам и убийцам! Если вы не начнете войну, ваше мнимое благополучие лопнет - и вы вместе с ним!

? Я тоже так думаю, - сказал я и почувствовал вдруг, как по лицу скользнул теплый луч позднего солнца. Его прикосновение было похоже на ласку. - Но что будет, если Германия победит?

Человек в пропотевшем костюме молча уставился на меня и судорожно глотнул.

? Если вы победите, значит, бога больше нет, ? сказал он с трудом.

? Я тоже так думаю.

Я встал (Пер. Ю. Плашевского).

Рассмотренный пример позволяет нам сделать вывод, что опровержение позиции оппонента в споре может сопровождаться упрочением связи со слушателем и служить цели урегулирования разногласий.

Если попытаться дать обобщенную характеристику прагматическим функциям, которые выполняет иронический тип общения, то следует отметить, что ирония используется как средство решения тех коммуникативных задач, которые не могут быть эффективно решены с использованием «прямой» связи.

Таким образом, явление иронии становилось неоднократно объектом исследований в различных областях лингвистики. В речи профессионалов (филологов, искусствоведов) «ирония» приобретает значение и функции термина, т.е. имеет специальное значение, выражающее профессиональное понятие или оценку чего-либо и применяемое в процессе познания и освоения научных объектов и отношений между ними. Однако наметившийся подход к иронии как к оценке или способу мировосприятия привел лингвистов к необходимости разграничения двух понятий: иронии как эстетической категории и иронии как языковой категории.

«Ирония» в языке воспринимается как общеупотребительная лексическая единица, и, как правило, выражает общее представление о комической ситуации, ситуации критики или осмеяния.

В основе иронического употребления слова лежит двуплановость значения слова. Поэтому ирония и является контекстуально обусловленным явлением. Ироническое звучание лексических единиц основано на сознательном нарушении функционирования универсального свойства словесного знака ? его ассиметрического дуализма. От того, насколько глубоко будет понята и оценена читателем эта смысловая неоднозначность, зависит правильное восприятие им иронической информации.

Особую значимость приобретает изучение имплицитного смысла выражения иронии в языке художественного текста, поскольку одну из характерных особенностей подлинно художественного произведения составляет его смысловая емкость.

Важной особенностью, определяющей формы и способы использования лексического материала языка в художественных текстах, является то, что в целях выражения иронии автор выбирает в лексическом составе языка слова, сами по себе не обладающие иронической насыщенностью, и почти никогда не употребляет для создания иронического эффекта слова, в которых иронически экспрессивный элемент объективно входит в структуру значения.

Велика роль иронии и в определении прагматического воздействия потому, что она подспудно заставляет адресата обращаться к широкому контексту и переживать процесс оценивания своих действий на его фоне. Использование прагматической функции позволяет говорящему придать дополнительный смысл ироническим суждениям.

В языке романов Э.М. Ремарка ирония приводит к скрытому навязыванию иронической оценки, побуждая адресата не просто принять, а самостоятельно выработать мотив для действий по устранению недостатков, ставших предметом иронической критики.

языковый лингвистический ирония переводческий



2. Языковые средства репрезентации иронии в художественной прозе Э.М. Ремарка (прагматический и переводческий аспекты)

2.1 Специфика переводческой трансформации художественного текста

Общая теория перевода составляет часть лингвистической теории перевода, наряду с частными теориями перевода, изучающими лингвистические аспекты перевода с одного данного языка на другой данный язык, и специальными теориями перевода, раскрывающими особенности процесса перевода текстов разных типов и жанров, а также влияние на характер этого процесса речевых форм и условий его осуществления. Общая теория перевода дает теоретическое обоснование и определяет основные понятия частных и специальных теорий перевода. Частные и специальные теории перевода конкретизируют положения общей теории перевода применительно к отдельным типам и видам перевода (Алексеева, 2004).

Лингвистическая теория перевода является, в первую очередь, дескриптивной теоретической дисциплиной, занимающейся выявлением и описанием объективных закономерностей переводческого процесса, в основе которых лежат особенности, структуры и правила функционирования языков, участвующие в этом процессе. Иначе говоря, теория перевода описывает не то, что должно быть, а то, что есть, что составляет природу изучаемого явления. Вместе с тем на основе описания лингвистического механизма перевода оказывается возможным сформулировать некоторые нормативные рекомендации, принципы и правила, методы и приемы перевода, следуя которым переводчик может более успешно решать стоящие перед ним задачи, к примеру, успешно проводить трансформацию при конкретном переводе. В лингвистических исследованиях термином «трансформация» обозначаются различные виды преобразований, которые осуществляются в условиях отсутствия возможности перевода по межъязыковым параллелям (Виноградов, 2006).

Трансформация - модификация языка, темы, стиля оригинала при переводе; реализация инвариантного ядра оригинала в условиях создания перевода.

Само понятие «текст» является одним из важнейших как для общей теории перевода, так и для теории художественного перевода, поскольку именно на текст направлена деятельность переводчика.

Количество критериев репрезентативности художественного текста значительно выше по сравнению с переводом текстов других типов. К данным критериям относится сохранение как можно большего числа художественных образных средств, так как они позволяют широко представить не только чувства, эмоции и переживания как героев, так и самого автора, но и ярко эксплицировать экспрессивно-оценочные и стилистические характеристики художественного произведения в целом. Так, например, для того, чтобы передать мироощущения героев Э.М. Ремарка, переводчики каждый раз прибегают к помощи всевозможных языковых средств:

Die Motoren brummen an, die Wagen klappern und rasseln. Die Stra?en sind ausgefahren und voller Locher. Es darf kein Licht gemacht warden, deshalb rumpeln wird hinein, das wir fast aus dem Wagen purzeln. Das beunruhigt uns nicht weiter. Was kann schon passieren? (Remarque. Im Westen nichts Neues).

Моторы завывают, грузовики громыхают и лязгают. Дороги раззъезжены, на каждом шагу - ухаб, и мы все время ныряем вниз так, что чуть не вылетаем из кузова. Это нас нисколько не тревожит. В самом деле, что может с нами случиться? (Пер. Ю. Афонькина).

С помощью метафорического сочетания моторы завывают, переводчик очень точно передает ситуацию в данном отрывке.

Или:

Die Augen des Alten bekamen einen fast irren Ausdruck. Er verschluckte sich und wurde krebsrot. «Ich lasse Sie verhaften», keuchte er.

«Das konnen Sie nicht, das wissen Sie selbst. Und nun lassen Sie mich in Ruhe, ich habe andere Sorgen.»

«Das ist doch...» Der Major wo lite aufs neue lostoben, aber plotzlich trat er einen Schritt nciher und begann mit weitgeoffneten, haarigen Nasenlochern zu schnuffeln. Sein Gesicht verzog sich. «Ah, jetzt verstehe ich», erkldrte er angewidert. «Deshalb sind Sie nicht in Uniform! Das dritte Geschlecht! Pfiii Teufel! Ein Weibsbild! Parfiimiert! Eine mannliche Hure!» (Remarque. Zeit zu leben und Zeit zu sterben).

Глаза майора стали почти безумными. Он захлебнулся слюной и весь побагровел.

? Я прикажу арестовать вас, ? захрипел он.

? Это не в вашей власти, вы отлично знаете. А теперь оставьте меня в покое, мне не до вас.

? Да вы... ? Майор хотел было снова заорать, ? но неожиданно сделал шаг к Греберу и начал принюхиваться, широко раздувая волосатые ноздри. Лицо его скривилось гримасой. ? А-а, понимаю, ? протянул он с отвращением. ? Вот почему вы не в армии! Третий пол! Тьфу, дьявол! Баба надушенная! Шлюха в брюках (Пер. И. Каринцевой, В. Станевич).

С помощью таких эпитетов как волосатые ноздри и баба надушенная осуществляется полноя передача образа майора и его отношения к окружающим.

Между оригинальным текстом и его переводом устанавливается некое равновесие, зависящее от творческих данных переводчика. Подлинник и перевод существуют в разных культурах, и каждый из них имеет свою специфику.

Не может быть тождества между художественными мирами оригинала и перевода, а существует лишь аналогия, настолько различны их культурные традиции и картины мира. Как отмечает B.C. Виноградов, перевод может лишь бесконечно сближаться с подлинником, потому что у художественного перевода есть свой творец, свой языковой материал и своя жизнь в языковой литературной и социальной среде, отличающейся от среды подлинника (Виноградов, 2006). Таким образом, художественный перевод, имея своим началом подлинник и находясь в зависимости от него, в то же время обладает определенной степенью самостоятельности. Следовательно, художественный перевод можно признавать заместителем исходного текста в иноязычной культурной среде.

Одно из существенных различий между немецкими оригинальными текстами романов Э.М. Ремарка и их переведенными русскими вариантами проявляется, по нашим наблюдениям, в выражении различных отношений к действительности, вероятности, необходимости и разных субъективных установок говорящих, в том числе и в выражении порой иронического отношения к какой-либо ситуации. Тем не менее, при наличии, в принципе, относительно одинаковых средств экспликации иронии в текстах оригинала и перевода, конкретное и более явно выраженное ироническое значение типичнее для немецкого языка, например:

Alfons lachte. «Siehst du die Kleine in der Ecke? Wie findest du sie?»

«Tadellos.»

«Willst du die? Ich trete sie dir ab, wenn du bleibst, Ernst.»

Graeber schuttelte den Kopf. «Nicht zu machen.»

«Verstehe. Mu? also schon gro?e Klasse sein, die du geschnappt hast! Brauchst nicht verlegen zu warden, Ernst» (Remarque. Zeit zu leben und Zeit zu Sterben).

Альфонс рассмеялся.

? Видишь вот ту маленькую в уголке? Как ты ее находишь?

? Очаровательна.

? Хочешь я тебя ее уступлю, только останься, Эрнст.

Гребер покачал головой:

? Невозможно.

? Понимаю. Наверное, классную девчонку подцепил? Нечего смущаться, Эрнст (Пер. И. Каринцевой, В. Станевич).

Или:

Sie gingen durch die Halle. Ein Major und zwei Hauptleute kamen an ihnen vorbei. Graeber gru?te. «Er soll hier von Generalen wimmeln», erklarte er. «Im ersten Stock sind die Buros von ein paar militarischen Kommissionen» (Remarque. Zeit zu leben und Zeit zu Sterben).

Они вошли в холл. Мимо них прошествовали майор и два капитана. Гребер вытянулся перед ними.

? Здесь, наверное, так и кишит генералами, ? сказал он. - В первом этаже помещаются канцелярии нескольких военных комиссий (Пер. И. Каринцевой, В. Станевич).

Причиной такой конкретности экспликации иронического отношения может являться то, что немецкий язык сам по себе является более ограниченным в языковом плане, чем русский. Взять, к примеру, глагол кишит, подобранный переводчиками специально для того, чтобы передать наполненность помещения. Следовательно, для передачи каких-либо модальных отношений в художественном тексте при переводе на русский язык чаще всего используется больше лексических единиц.

При переводе должна решаться проблема восприятия читателем культурного аспекта. Сохраняя при переводе концепты культуры, переводчик передает национальный колорит. Однако, как указывают многие исследователи, по тексту перевода не должно быть видно его «иностранное происхождение»», но, с другой стороны, «текст перевода не должен содержать элементов с резкой национально-культурной окраской» (Комиссаров, 1990: 76):

Der Pole sah sehr zufrieden aus und strahlte seinen Bart. «Fiirr mich gar nicht schlimm, der Poulet!»

«Mann Gottes, das will ja niemand wissen!» schrie der Glatzkopf argerlich (Remarque. Liebe Deinen Nachsten).

Поляк разглаживал бороду и казался очень довольным. - Совсем бы не огорчился. Подумаешь, курица.

? Вот заладил! Да тебя ведь никто и не спрашивает! -- с досадой воскликнул лысый (Пер. И. Шрайбера).

В приведенном диалоге И. Шрайберу удалось, за счет употребления частицы вот в сочетании с глаголом, придать высказыванию адекватную модальность и экспрессивно наполнить восклицание Mann Gottes. Вторая часть экспрессивного восклицания построена по той же аналогии. Такое сочетание восклицательных предложений позволило переводчику с предельной выразительностью передать ситуацию, созданную Э.М. Ремарком не прибегнув к помощи лексических единиц с национальной окраской.

Общественное предназначение перевода заключается в том, что переводной текст должен быть таким, чтобы он мог использоваться так, как будто он есть оригинал, и, в частности, чтобы он мог цитироваться, как слова автора.

Нередко художественный текст оказывается многослойным: за поверхностным уровнем фабулы могут проступать более глубокие уровни символов, образов, идей и т.п. Вот почему так сложно переводить по-настоящему талантливый художественный текст. В нем есть немало плохо поддающегося передаче в иной культурно-эстетической среде, и практически невозможным оказывается сохранение всего объема художественных средств и содержательных планов. Именно поэтому даже великие переводчики и художники слова впадали в крайность, отрицая возможность художественного перевода, а заодно и перевода вообще.

Следовательно, нам вряд ли возможно составить полный перечень всех языковых средств и механизмов, которыми пользуется Э.М. Ремарк для того, чтобы выразить свои мысли и чувства и донести их до своего читателя, тем более что набор этих средств меняется от эпохи к эпохе, от автора к автору. Не случайно состояние национальной литературы, ее развитость и утонченность, ее история и традиция, богатство ее языка в многообразии его выразительных средств, стилистических уровней и языков свидетельствуют о развитии национального языка и национальной литературы во многом благодаря весомому вкладу великих художников слова.

Тем более, что в настоящее время, когда все более насущной становится потребность внимательного рассмотрения проблемы общения и взаимопонимания различных народов и культур, ведущая роль в преодолении языковых барьеров принадлежит переводу. Процесс перевода обеспечивает контакты между людьми и способствует обмену информацией разного вида, при этом перевод художественных текстов привлекает особое внимание, поскольку потребность людей в высокохудожественных литературных произведениях велика, тексты таких произведений живут веками. Перевод как деятельность и перевод как результат этой деятельности неотделимы от понятия культуры.

Текст есть часть экстралингвистической реальности и по сути своей предстает как опосредованное отображение некоторого фрагмента окружающей действительности, поэтому, следует признать, что мы имеем дело не только с двуязычным переводом, но с двукультурным, интерпретативным переводом. Такой перевод требует передачи тех смыслов, которые заложены в текст, находятся за текстом, входят в пресуппозицию автора и читателя. Эти смыслы являются очевидными для носителей культуры, но зачастую остаются закрытыми для представителей культуры, на язык которой текст переведен, «любой перевод любого произведения является в какой-то мере его толкованием, часто вынужденно рациональным толкованием» (Попович, 1980: 19).

Не следует также забывать, что любое речевое произведение, кроме языкового материала, из которого оно строится, требует как необходимое условие своего существования наличия еще трех компонентов: темы сообщения, ситуации, в которой осуществляется коммуникативный акт и участников этого акта, обладающих как лингвистическими, так и экстралингвистическими знаниями. Учет неязыковых моментов является одним из необходимых условий достижения переводческой адекватности, так как через них раскрывается во многих случаях содержание текста. Известен тот факт, что объем данных неязыковых факторов у разных народов неодинаков, поэтому переводчик не должен надеяться на то, что описываемый, например, в исходном тексте объект будет доступен представителю переводящего языка, в связи с чем переводчик должен располагать всеми необходимыми компетенциями, чтобы донести содержание исходного текста в понятном для рецептора перевода виде:

Das Madchen war jetzt ganz herangekommen. Wir wurden noch freundlicher. «Zeig doch mal den Wagen, Otto», sagte Lenz mit einem raschen Blick zu Koster hin.

«Warum nicht», erwiderte Otto und gab den Blick belustigt zuruck.

«Ich wurde, ihn wirklich gern mal sehen», sagte Binding bereits versohnlicher. «Mu? verdammt schnell sein. Hat michja nur so weggepustet» (Remarque. Drei Kameraden).

Девушка подошла к нам. Мы стали еще приветливей.

? Так покажи им машину, Отто, ? сказал Ленц, бросив быстрый взгляд на Кестера.

? Что ж, пожалуй, ? ответил Отто, улыбаясь одними глазами.

? Да, я охотно посмотрел бы, ? Биндинг говорил уже примирителънее. ? У нее, видно, чертовская скорость. Этак, здорово живешь, оторвалась от меня (Пер. И. Шрайбера и Л. Яковенко).

Оба переводчика, практически, достигли в передаче данного контекста полной адекватности и сумели это сделать более тонко, путем использования устаревшего наречия этак и с помощью изменения порядка слов в синтаксическом построении.

В лингвистической литературе данный момент называется прагматическим аспектом перевода. Понятие прагматики в языкознании (и шире в семиотике) отнюдь не сводится только к понятию прагматических значениях языковых (и вообще знаковых) единиц. Это понятие гораздо более широкое оно включает в себя все вопросы, связанные с различной степенью понимания участниками коммуникативного процесса тех или иных языковых единиц и речевых произведений и с различной их трактовкой в зависимости от языкового и неязыкового (экстралингвистического) опыта людей, участвующих в коммуникации. Прагматика перевода определяется В.Н. Комиссаровым как «влияние на ход и результат переводческого процесса необходимости воспроизвести прагматический потенциал оригинала и стремление обеспечить желаемое воздействие на Рецептора перевода, т. е., на читателя» (Комиссаров, 1990: 75-78), например:

Lenz wartete schon auf uns. Er war allein. «Wo ist Lina?» fragte ich.

«Sduft», erwiderte er und deutete mit dem Kopf anf das bawische Zelt. «Mit einem Schmied.»

«Mein Beileid», sagte ich.

«Unsinn», meinte Gottfried, «la? uns jetzt lieber zu ernster Mannesarbeit iibergehen» (Remarque. Drei Kameraden).

Лени уже ждал нас. Он был один.

? Где Лина? ? спросил я.

? Накачивается пивом, ? ответил он и кивнул головой на палатку в сельском стиле. ? С каким-то кузнецом.

? Прими мое соболезнование.

? Все это ерунда. Давай-ка лучше займемся серьезным мужским делом (Пер. И. Шрайбера и Л. Яковенко).

В приведенном контексте у одного из участников диалога присутствует оттенок пренебрежения к Лине. В русском переводе выразителем данного модального оттенка является глагол накачивается, с помощью которого и передается негативное отношение к поведению девушки.

Учет прагматических моментов при переводе подобных текстов необходим для достижения желаемого эффекта.

Процесс перевода текстов писателя чрезвычайно сложен, так как в нем содержится немало языковых единиц, плохо поддающихся передаче в иной культурно-эстетической среде. К таким единицам относятся тропы или средства художественной выразительности. Поскольку в настоящее время идет процесс преодоления сугубо лингвоцентрического подхода к оценке перевода, то все больше осознается необходимость достижения того же воздействия переводного текста на своего реципиента, которое предполагалось достичь через текст оригинала. В таком случае принято говорить о коммуникативной равноценности текстов, т.е. перевод должен являться полноценной заменой оригинала.

Все сказанное позволяет нам сделать вывод, что тексты оригинала и перевода, выступая результатом речевой деятельности разных индивидов, но объединенные общностью коммуникативной задачи и обладающие одинаковой функциональной доминированностью, имеют совпадающую структуру своего тематического плана. В основу сопоставительного анализа структуры тематического компонента текста оригинала и перевода положена мысль о том, что иерархии тематического компонента обоих текстов должны обязательно совпадать, так как любые нарушения в тематическом плане текста должны привести к нарушению его информативной структуры.

2.2 Средства выражения иронии, основанные на образном осмыслении слова в художественном тексте

В языке произведений Э.М. Ремарка отмечается широкое использовании различных средств импликации, что придает им особую художественную значимость и неповторимый колорит. Именно эта функция скрытой субъективной оценки, как правило, отрицательного характера, является основной функцией иронии в языке. Можно с уверенностью сказать, что ирония в самых разнообразных ее проявлениях является неотъемлемой составляющей художественного мира писателя.

В целях выражения иронии автор выбирает в лексическом составе языка слова, которые сами по себе не обладают иронической насыщенностью, поскольку лексическая система языка располагает немногочисленными языковыми единицами с узуально закрепленным ироническим смыслом (Мухина, 2006).

Имплицитный способ выражения оценки способствует достижению нескольких целей, главная из них - смягчение определений, характеристик во избежание нанесения морального вреда, создания конфликтных ситуаций, конфронтации сторон. Реципиент должен потратить усилия, чтобы расшифровать и интерпретировать подобные высказывания, выявить иронию.

Для такой импликации многими авторами, в частности Э.М. Ремарком, используются языковые средства выразительности или тропы.

Троп ? это любая языковая единица, имеющая смещенное значение, т. е. второй план, просвечивающий за буквальным значением. Взаимодействие и взаимообогащение двух смыслов является источником выразительности (Караченцева, 1999).

Самое важное место среди тропов занимает метафора ? перенос имени с одной реалии на другую на основании замеченного между ними сходства. Это средство выразительности часто лежит в основе образных способов выражения иронии. В произведениях Э.М. Ремарка метафоризация некоторых явлений показана особенно четко, так как она является одним из основных средств передачи отношения автора к его героям:

Willi klopft Eduard auf die Schulter.

? «Sie sind ein Kavalier! Andere Wirte hatten gejammert, da? wir ihnen einen Gast vertrieben hatten».

? «Ich nicht». Eduard lachelt. «Der Rohrstockschwinger hat hier noch nie eine anstandige Zeche gemacht. La?t sich nur einladen» (Remarque. Der schwarze Obelisk).

Вилли хлопает Эдуарда по плечу.

- Вы настоящий рыцарь! Другие хозяева начали бы ныть, что мы выжили их клиента!

- А я нет, - Эдуард улыбается. - Этот поклонник бамбуковой палки ни разу здесь прилично не кутнул. Только и ждет, чтобы его пригласили другие (Пер. В. Станевич).

Нам следует подчеркнуть, что в семантическом отношении пример метафоризации значения в текстах оригинала и перевода (Der Rohrstockschwinger/ поклонник бамбуковой палки) выражен почти равнозначно. Тем не менее, модальный оттенок переданный Станевичем в русском переводе с помощью целого словасочетания способствует повышению экспрессивности при передаче взаимоотношений героев.

Характеризуя героя своего романа Э.М. Ремарк употребляет метафорический оборот (он садится тонким и стройным) с последующим употреблением сравнения (встает пузатым, как насосавшийся клоп). В данном случае реализация иронии осуществляется как раз при помощи метафоры и сравнения на метафорической основе. Внимательное наблюдение позволяет отметить, что метафора как бы пронизывает весь контекст, выполняя широкий спектр функций, в том числе эстетическую, познавательную, характеризующую и текстообразующую.

В языке романов Э.М. Ремарка довольно часты случаи представления с помощью метафоры отрицательных черт персонажей:

…eine durre Frau, die einen Hals wie ein Truthan hatte. Aber dieses unfruchtbare Plattbratt da drau?end lebt. Wird wahrscheinlich steinalt zum Arger der Mitmenschen (Remarque. Leibe Deinen Nachsten).

…тощая женщина с шеей словно у индюка. А вот эта бесплодная доска живет. И будет жить назло своим современникам, по всей вероятности, до глубокой старости (Пер. Е. Никаева).

В контексте переводчик выражает экспрессивное отрицание как раз при помощи метафоры «Plattbratt/доска» и сравнения «wie ein Truthan/словно у индюка», как с целью выражения ироничного отношения самого автора, так и экспрессивной экспликации равнодушия, эгоизма и злого характера человека,

Метафоризации у Э.М. Ремарка подвергаются наименования практически одних и тех же объектов: власть, представители власти, война, образы глупых людей и т.д. Метафора является одним из способов привлечения внимания адресатов дискурса и орудием эмоционального воздействия на них.

Следующим выразительным средством, с помощью которого ирония имлицируется в текстах автора является эпитет. Эпитет ? это выразительное средство, основанное на выделении качества, признака описываемого явления, которое оформляется в виде атрибутивных слов или словосочетаний, характеризующих данное явление с точки зрения индивидуального восприятия этого явления. Эпитет всегда субъективен, он всегда имеет эмоциональное значение или эмоциональную окраску. Эмоциональное значение в эпитете может сопровождать предметно-логическое значение, либо существовать как единственное значение в слове. Эпитет рассматривается многими исследователями как основное средство утверждения индивидуального, субъективно-оценочного отношения к описываемому явлению. Посредством эпитета достигается желаемая реакция на высказывание со стороны читателя, например:

Die Frau atmete wieder.Ravic sah Sie nur undeutlich; die brennenden elektrischen Birnen mischten sich mit dem Morgen, der durch das Fenster kroch, zu einem gelblich bleichen, kranken Licht.

«Ich glaube, wir konnen das jetzt ausmachen», sagte er und drehte den Schalter um (Remarque. Arc de Triomphe).

Женщина облегченно вздохнула. Равик с трудом мог разглядеть ее. Горящие электрические лампочки и утро, вползавшее в окно, наполняли комнату желтовато-бледным болезненным светом.

? Я думаю, теперь уже можно погасить, ? сказал он и повернул выключатель.

Он снова явственно ощутил, как хмель мягкими ударами отдается у него в голове (Пер. И. Шрайбера и Б. Кремнева).

Действительно, в таких сочетаниях, как «…zu einem gelblich bleichen, kranken Licht/желтовато-бледным болезненным светом» присутствует элемент утверждения индивидуального ощущения, субъективной оценки описываемых явлений. В этом примере прилагательное «gelblich» и «kranken» помимо своего предметно-логического значения приобретает и эмоциональную окраску, поскольку оно выявляет отношение автора к действительности.

В художественных текстах Э.М. Ремарка, частое использование эпитетов с конкретными определяемыми создает устойчивые сочетания. Такие сочетания постепенно фразеологизируются, т. е. превращаются в фразеологические единицы. Эпитеты как бы закрепляются за определенными словами. В них функция эпитета несколько изменяется: эпитет по-прежнему выполняет свою основную стилистическую функцию -- выявления индивидуально-оценочного отношения автора к предмету мысли. Но для выражения этого отношения автор не создает свои собственные творческие эпитеты, а пользуется такими, которые из-за частого употребления стали «реквизитом» выразительных средств в общей сокровищнице языка:

Ich trat einen Schritt zuruck. Tuckischer Satan, dachte ich, das ist der erwartete Schlag. Ich sah mich bereits als Abstinent durchs Leben wander und warf den Blick eines gemarterten Rehkitzes zu Frau Blumenthal hinuber. «Aber, Vater…» sagte ich.

«La? mal, Mutter», erwiderte er (Remarque. Drei Kameraden).

Я сделал шаг назад. «Коварный сатана, ? подумал я, ? вот удар, которого я ждал». Я уже представлял себе, что буду продолжать жизнь трезвенником и посмотрел на фрау Блюменталь глазами истерзанного ягненка.

? Но, отец… ? сказала она.

? Оставь, мать, - ответил он (Пер. И. Шрайбера и Л. Яковенко).

Шрайбер и Яковенко завершили процесс закрепления эпитетов за конкретными определяемыми. В результате перевода на русский язык получились неразложимые фразеологические единицы, в которых определяемое и определение сливаются в одно понятие, например «Tuckischer Satan /коварный сатана» или «den Blick eines gemarterten Rehkitzes /глазами истерзанного ягненка». В такого рода сочетаниях, эпитеты называются постоянными эпитетами.

Эпитет и логическое определение противопоставлены. Логические определения выявляют общепризнанные объективные признаки и качество предметов, явлений. Однако любое из этих определений может стать эпитетом в том случае, если оно будет использовано не только или не столько в предметно-логическом, сколько в эмоциональном значении, например:

Argerlich ging ich um sechs Uhr zum Cafe-International. Das war meine Zuflucht, Lenz halte es mir ja auch bestatigt. Zu meinem Erstaunen herrschte ein Riesenbetrieb, als ich eintrat. Auf der Theke standen Torten und Napfkuchen; und der plattfu?ige rannte mit einem Tablett voll Kaffeegeschirr klappernd ins Hinterzimmer. Ich blieb stehen. Kaffee, kannenweise? Da mu?te ja ein ganzer Verein schwer betrunken unter Tischen leigen (Remarque. Drei Kameraden).

Расстроенный, отправился я в шесть часов в кафе «Интернациональ». Там было мое давнее убежище. Ленц снова подтвердил это. К моему изумлению, я попал в суматоху большого пиршества. На стойке красовались торты и пироги, и плоскостопый Алоис мчался в заднюю комнату с подносом, уставленным бренчащими кофейниками. Я замер на месте. Кофе целыми кофейниками? Должно быть, здесь пирует большое общество и пьяные уже валяются под столами (Пер. И. Шрайбера и Л. Яковенко).

Наш анализ оригинала и перевода данного примера свидетельствует о том, что писателю удалось перестроить логические определения Zuflucht/давнее убежище и ein ganzer Verein/большое общество в полноценные эпитеты, а переводчику - граммотно подобрать подходящие значения.

В отрывках из художественных произведений Э.М. Ремарка эпитет не только отражает обстановку отдельного коммуникативного акта, поступка или действия, но и служит средством импликации иронии. Языковая импликация, носящая ироничный характер, реализуется в микроконтексте, границы которого определяются текстовой, т.е. изображенной в тексте ситуацией.

Следует отметить, что для реализации импликаций иронии в своих произведениях, писатель использует также гиперболу. Гипербола ? это художественный прием преувеличения, причем такого преувеличения, которое с точки зрения реальных возможностей осуществления мысли представляется сомнительным или просто невероятным. Писатель, употребляя гиперболу, всегда рассчитывает на то, что читатель поймет преувеличение как умышленный стилистический прием. Иными словами, художественная гипербола предусматривает как бы взаимный договор между создателем гиперболы и читателем. Оба понимают, что данное высказывание имеет определенный подтекст. Оба соглашаются, что это есть одна из форм более красочно, ярко, выпукло, эмоционально выразить отношение к описываемым явлениям, например:

«Zehn Tage spatter waren die Grenzen gesperrt. Der Krieg hatte begonnen.»

«Wurden Sie auch im Velodrome eingesperrt?»

«Naturlich.»

«Erinnern Sie sich an die letzten Tage vor dem Kriege, als Paris verdunkelt wurde?»

«Daran naturlich! Es war, als wurde die Welt verdunkelt sie» (Remarque. Die Nacht von Lissabon).

? Десять дней спустя границы были перекрыты. Началась война.

? Вас тоже держали на велодроме?

? Конечно.

? Помните эти дни, когда началась война, и в Париже было объявлено затмение?

? Конечно! Казалось, затемнен весь мир (Пер. Ю. Плашевского).

В приведенном диалоге Ю. Плашевскому удалось передать художественную гиперболу и ее значение на русский язык не просто с помощью глагола темный, который не смог бы отразить нужную модальность, переводчик использует причастие затемнен, добиваясь тем самым нужного экспрессивного эффекта.

В гиперболе, пожалуй, больше, чем в других приемах, проявляется разница между эмоциональным значением и эмоциональной окраской. В гиперболе слова сохраняют свое предметно-логическое значение, но алогичность придает всему высказыванию эмоциональный оттенок (окраску). В гиперболе реализуются одновременно два значения: основные, предметно-логические значения слов и контекстуально-эмоциональные значения слов. Гипербола может «наслаиваться», налагаться на другие тропы - эпитеты, сравнения, придающие образу черты грандиозности:

«Wei? du uberhaupt, was das ist, Atmosphare?»

«Luft, die man in einen Reifen pump,» erklarte ich murrisch.

«Naturlich», sagte er mitleidig und verachtungsvoll, «Luft, naturlich! Atmosphare, Aura, Strahlung, Warme, Geheimnis, ? das, was die Schonheit erst beseelt und lebendig macht…» (Remarque. Drei Kameraden).

? А ты-то вообще понимаешь, что такое ? атмосфера? - добавил он.

? Воздух, который накачивают в болоны, ? угрюмо заявил я.

? Ну конечно! - сказал он с выражением жалости и презрения. - Конечно же воздух! Атмосфера - это ореол, излучение, тепло, таинственность - всё, что одушевляет красоту и делает ее живой… (Пер. И. Шрайбера).

В преведенном диалоге И. Шрайберу удалось путем подбора гиперболических эпитетов наполнить отрывок из оригинального текста необходимой эмоциональностью: «Atmosphare, Aura, Strahlung, Warme, Geheimnis / Атмосфера - это ореол, излучение, тепло, таинственность».

Путем наслаивания в текстах Э.М. Ремарка образуются также гиперболические сравнения:

Bollwies kam nach einer halben Stunde so verstort zuruck, als hatte er die Seeschlange gesehen. Schweigend schrieb er den Scheck aus und einen zweiten dazu (Remarque. Drei Kameraden).

Больвис вернулся через полчаса и был так потрясен, словно увидел морского змея. Он молча выписал чек, а затем стал выписывать второй (Пер. И. Шрайбера).

Перевод на русский язык данного примера четко отражает то, что в гиперболе происходит столкновение обычного, естественного в отношениях между явлениями и предметами и невозможного, нереального, гротескного «als hatte er die Seeschlange gesehen/ словно увидел морского змея».

Следовательно, гипербола, как в сочетании с другими приемами, так и сама по себе, используется автором в его художественных произведениях чаще всего с целью показать читателю иронический подтекст различных ситуаций.

Обратной гиперболой чаще всего называют литоту, которая также присутствует в текстах писателя. Литотой (от гр. litotes - простота) называется образное выражение, преуменьшающее размеры, силу, значение описываемого.

По существу литота чрезвычайно близка гиперболе по своему выразительному значению, почему ее и можно рассматривать как вид гиперболы. В старинных работах по риторике гипербола делилась на «увеличение» и «уменьшение». В произведениях Э.М. Ремарка литота чаще всего принимает форму сравнения или эпитета, например:

«Die armen Reichen!» sagte Pat. «Da ist es wahrscheinlich besser, wir bilden uns ein, wir waren es schon gewesen und hatten alles bereits wieder verloren» (Remarque. Drei Kameraden).

? Бедные богачи! - сказал Пат. - Тогда, пожалуй, лучше представим себе, что мы уже были богаты и успели все потерять (Пер. И. Шрайера и Л. Яковенко).

Перевод текста оригинала может служить ярким примеров литоты в форме эпитета и наглядно подчеркивать ироничность словосочетания Die armen Reichen/ Бедные богачи.

Или:

Es war ein kleiner Renault, in deme in Mann sa?, der eine Brille und einen schwarzen, steifen Hut trug. Bei jeder Drehung sah man einen Augenblick sein wei?es entrustetes Gesicht. Dann fing sich der Wagen und hielt auf den Arc am Ende der Strafe zu, wie auf das riesige Tor des Hades - ein kleines grunes Insekt, aus dem eine blasse Faust in den Nachthimmel drohte [Remarque. Arc de Triomphe].

Это был маленький «Рено», за рулем сидел мужчина в очках и черном котелке. При каждом повороте мелькало его бледное возмущенное лицо. Наконец машина перестала вертеться и устремилась в направлении Триумфальной арки, высившейся вдалеке подобно гигантским вратам Аида; «Рено» напоминал маленькое зеленое насекомое; из него высовывался бледный кулак, грозивший ночному небу (Пер. И. Шрайбера и Б. Кремнева).

При внимательном рассмотрении переведенного на русский язык контек-ста можно заметить, что он в семантическом отношении соответствуют немецкому оригиналу. Перевод И. Шрайбера и Б. Кремнева полностью эксплицирует литоту в фоме сравнения ein kleines grunes Insekt/ маленькое зеленое насекомое на русский язык.

Между узуальными и окказиональными значениями, в результате иронической трансформации семантики слова, возникают отношения несоответствия, противоречия, которые и служат основой для возникновения импликации определенного содержания, выступающей в виде авторской субъективной оценки предметов и явлений действительности, что как раз и является механизмом создания иронии.

Таким образом, на примере небольших отрывков из романов Э.М. Ремарка мы видим, как и с помощью каких языковых средств может воплощаться ирония в тексте художественных произведений. Выражение иронии в произведениях Э.М. Ремарка с помощью изобразительных средств, связано с экспрессивно-образным и эмоционально-оценочным употреблением языковых единиц. В основу этого употребления заложен принцип семантической двуплановости, который формируется за счет узуальных и окказиональных, прямых и переносных значений.

2.3 Ирония как категория модальности

Большинство лингвистов, занимающихся проблемой разграничения модальности и эмоциональности, определяют эмоциональное отношение говорящего к предмету речи как специальную форму выражения отношения человека к окружающему миру, что позволяет включить эмоциональность в категорию модальности.

В нашей работе эмоциональность считается неотъемлемой частью категории субъективной модальности, а в связи с тем, что разграничение эмоциональности и модальности не всегда возможно, в исследовании используется термин модально-эмоциональная коннотация, под которым понимается субъективное отношение (в том числе и эмоциональное) говорящего к содержанию своего высказывания с учетом объекта речи (Петров, 1982).

Субъективная модальность охватывает всю гамму реально существующих в естественном языке эмоционально-экспрессивных оттенков субъективного отношения к сообщаемому, таких как: уверенность, протест, сомнение, удивление, ирония и др.

Создание ироничного смысла высказывания обусловлено интенцией говорящего выразить свое отношение к действительности косвенным путем. Ирония, таким образом, может рассматриваться как форма эмоционального освоения действительности, относящаяся к категории субъективной модальности.

Ирония обычно не выражена формально, а выявляется на основе контекста или фонового знания, исключающих возможность буквального понимания сказанного (написанного), например:

Trieb in der benachbarten Baracke einen zweiten Bettnasser auf, der Kindervater hie?. Den quartierte er mit Tjaden zusammen. In den Baracken standen die typischen Bettgestelle, zwei Betten ubereinander, die Bettboden aus Draht. Himmelsto? legte beide nun so zusammen, dass der eine das obere, der andere das darunter befindliche Bett bekam. Der untere war dadurch naturlich scheu?lich daran. Dafur wurde am nachsten Abend gewechselt, der untere kam naach ober, damit er Vergeltung hatte. Das war Himmelsto? Selbsterziehung (Remarque. Im Westen nicht Neues).

Химмельштос отыскал в соседнем бараке другого солдата, страдавшего тем же недугом, по фамилии Киндерфатер и перевел его к Тьядену. В бараках стояли обычные армейские койки, двухъярусные, с проволочной сеткой. Химмельштос разместил Тьядена и Киндерфатера так, что одному из них досталось верхнее место, другому - нижнее. Понятно, что лежащему внизу приходилось несладко. Зато на следующий вечер они должны были меняться местами: лежащий внизу перебирался наверх и, таким образом, совершалось возмездие. Химмельштос называл это самовоспитанием (Пер. Ю.Афонькина).

При рассмотрении данного примера нами отмечено, что именно контекст усиливает модальность высказывания damit er Vergeltung hatte/ таким образом, совершалось возмездие. В этом случае контекст направлен на уточнение способа выражения модальной оценки степени достоверности в языковом плане.

Вопрос иронической категории модальности широко рассматривается в работах многих современных лингвистов: Мухина Ю.Н. (Мухина, 2006); Петров Н.Е. (Петров, 1982).

Категориальная сущность текстового уровня модальности проецирует весь круг явлений, связанных с точкой зрения говорящего на содержание высказывания. Исследователи категории модальности на уровне текста подчеркивают присутствие значительной доли субъективного в этой категории. Каждое высказывание, как правило, построено как бы из двух этажей, первым из которых является информация, а вторым - субъективная ироничная оценка этой информации. Это можно хорошо продемонстрировать отрывком из романа Э.М. Ремарка «Черный обелиск»:

Georg Kroll ist knapp vierzig Jahre; aber sein Kopf glanzt bereits wie die Kegelbahn im Gartenrestaurant Boll. Er glanzt, seit ich ihn kenne, und das ist jetzt uber funf Jahre her. Er glanzt so, dass im Schutzengraben, wo wir im selben Regiment waren, ein Extrabefehl bestand, dass Georg auch bei ruhigster Front seinen Stahlhelm aufbehalten musse - so sehr hatte seine Glatze selbst den sanftmutigsten Gegner verlockt, durch einen Schu? festzustellen, ob sie ein riesiger Billardball sei oder nicht (Remarque. Der schwarze Obelisk).

Георгу Кроллю ровно сорок лет, но его лысая голова уже блестит, точно шар в биллиардной в саду пивной Болля. Она блестит с тех пор, как я его знаю, а познакомился я с ним пять лет назад. Лысина эта так блестит, что когда мы сидели в акопах - а мы были в одном полку - командир отдал особый приказ, чтобы Георг, даже при полном затишье на фронте, не снимал каски, ибо слишком силен был соблазн для самого благодушного противника проверить с помощью выстрела, не огромный ли это биллиардный шар (Пер. В. Станевич).

В. Станевич блестяще справился с переводом данного контекста и смог донести до русского читателя не только модальный оттенок, но и ту полноту экспрессивности, которая свойственна оригиналу. Данное высказывание можно считать субъективно-оценочным. Сама же субъективная оценка автора, или в целом модальность, является сущностью высказывания, а не отдельным его фрагментом.

При этом категория модальности возводится в ранг содержательных категорий текста, и выражает субъективно-оценочное отношение автора к своей речи. Следовательно, ироническая модальность несет на себе отпечаток субъективности в силу неизбежного присутствия «человеческого фактора», например:

Aus dem Tor unseres Hauses tritt der pensionierte Feldwebel Knopf. Er ist ein dunner Mann mit einer Schirmmutze und einem Spazierstock, der, trotz seines Berufes und obschon er au?er dem Exerzierreglement nie ein Buch gelesen hat, aussiet wie Nietzsche. Gegen Mitternacht wird er wieder zuruckkommen, dann von rechts - er hat damit seinen Rundgang durch die Kneipen der Stadt beendet,der, wie es sich fur einen alten Militar gehort, methodisch erfolg (Remarque. Der schwarze Obelisk).