ОГЛАВЛЕНИЕ

• ВВЕДЕНИЕ
• ГЛАВА 1. ПРАВОВАЯ ПРИРОДА МЕР ОПЕРАТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ
• 1.1 Исторические условия формирования мер оперативного воздействия
• 1.2 Понятие и признаки мер оперативного воздействия
• ГЛАВА 2. МЕРЫ ОПЕРАТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ИСПОЛНЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ
• 2.1 Подходы к классификации и систематизации мер оперативного воздействия
• 2.2 Место мер оперативного воздействия в системе последствий нарушения договорного обязательства
• 2.3 Применение отдельных мер оперативного воздействия
• ЗАКЛЮЧЕНИЕ
• БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Переход от административного планирования к децентрализованной системе имущественных отношений, основанных на равенстве, имущественной самостоятельности и автономии воли их участников, сделал особенно актуальной проблему защиты прав и законных интересов субъектов гражданского права. Нетрудно заметить, что конечный результат экономической деятельности большинства участников имущественного оборота во многих случаях зависит не только от их предпринимательских способностей, но и от того, насколько результативно они могут отстаивать свои права. При этом эффективная защита нарушенных гражданских прав далеко не всегда предполагает для потерпевшего лица необходимость обращения с соответствующим исковым требованием в суд - во многих случаях именно внесудебные способы защиты позволяют участникам имущественных правоотношений с наименьшими материальными и временными потерями защитить свои интересы.

К разновидности способов защиты гражданских прав, реализуемых во внесудебном порядке, относятся, в частности, так называемые меры оперативного воздействия, о которых будет вестись речь в настоящей работе, и под которыми в отечественной цивилистике традиционно понимаются предусмотренные законом или соглашением сторон действия кредитора по одностороннему изменению условий договора или отказу от его исполнения в связи с допущенным со стороны, контрагента нарушением обязанностей. Несмотря на то, что практика и теория уже в течение нескольких десятилетий активно используют соответствующую терминологию, сам по себе термин «меры оперативного воздействия» еще не получил непосредственного нормативного закрепления, хотя статья 12 ГК и содержит прямое указание на то, что защита прав может осуществляться в т.ч. посредством изменения и прекращения правоотношения.

Формирование научной концепции мер оперативного воздействия началось в отечественной цивилистике чуть менее полувека назад. Однако и в настоящий момент эти правоохранительные меры вряд ли можно назвать достаточно исследованными, поскольку на множество вопросов, возникающих при определении правовой природы мер оперативного воздействия, так и не были сформулированы общепризнанные ответы. В частности, не было четко определено соотношение мер оперативного воздействия с гражданско-правовыми санкциями, мерами самозащиты и способами обеспечения исполнения обязательств, место мер оперативного воздействия в системе последствий нарушения договорного обязательства, сущность юридического характера оперативных мер и т.д. К тому же, последние монографии по данной теме издавались в 70-х - начале 80-х годов прошлого века, а, следовательно, они отражали еще положения советского права и на данный момент уже не могут в полной мере соответствовать изменениям, произошедшем за последние годы в отечественном гражданском законодательстве.

Значительный акцент, который делался в советской цивилистике на изучении обеспечительной функции оперативных мер, и, прежде всего, на их способности к содействовать повышению качества товаров (работ, услуг), предопределил, в свою очередь, скорее практическую, чем научную ценность многих работ по данной проблематике. В итоге, несмотря на существование относительно большого числа научных трудов в данной области, лишь немногие из них могут в современных условиях стать тем теоретическим фундаментом, на котором будет построена современная концепция мер оперативного воздействия, необходимость в формировании которой тем более становится очевидной в ситуации, когда в правовой доктрине появляются теории, опираясь на которые, можно было бы поставить под сомнение возможность сохранения в существующем виде многих научных представлений о мерах оперативного воздействия, сформированных еще под влиянием советского законодательства.

Предметом настоящего исследования являются, в первую очередь, современные нормы Гражданского кодекса Российской Федерации, регламентирующие применение рассматриваемых мер, равно как и теоретические представления о гражданско-правовых мерах оперативного воздействия, существовавшие и существующие в отечественной науке гражданского права.

В ряду отечественных цивилистов, в чьих работах рассматривались проблемы мер оперативного воздействия, можно выделить имена таких ученых как М.М. Агарков, С.С. Алексеев, Ю.Т. Басин, С.Н. Братусь, М.И. Брагинский, В.В. Витрянский, В.Л. Грибанов, А.Г. Диденко, В.С. Ем, В.В. Качанова М.И. Клеандров, Н.И. Клейн, О.А. Красавчиков, В.А. Ойгензихт, Б.И. Пугинский, В.А. Рясенцев, О.Н. Садиков, Г.Л. Стоякин, Е.А. Суханов и др. Общим для работ по данной проблематике является, во-первых, то, что большинство из них было написано еще до распада СССР, и, как следствие, они отражают специфику и доктрину уже не существующей правовой системы, что необходимо учитывать при их изучении. Во-вторых, среди них мало современных, особенно фундаментальных, работ, посвященных именно теме настоящего исследования. В основном, меры оперативного воздействия исследуются лишь в общих чертах, как правило, в рамках их функциональных связей с другими институтами гражданского права, что затрудняет детализацию их анализа. Это еще раз свидетельствует об относительной теоретической неразработанности института оперативных мер и необходимости активизации научных исследований в этой области.

Попытка комплексного анализа категории гражданско-правовых мер оперативного воздействия, осуществленная в настоящей работе, предполагает не только исследование таких традиционных для рассматриваемой темы вопросов как определение, существенные свойства оперативных мер, но и сопоставление и выявление соотношения мер оперативного воздействия с близкими им по природе категориями, существующими в современном гражданском праве.

Объектом изучения данного исследования являются меры оперативного воздействия на неисправного должника как способы обеспечения исполнения договорных обязательств.

Предметом исследования является современное законодательство, научные работы учёных, статьи правоведов и юристов, судебная практика.

Целью данной работы является комплексный анализ сущности и значения мер оперативного воздействия, включающий в себя как систематизацию и оценку тех научных знаний, которые накопились в российской цивилистике за весь период существования концепции оперативных мер, так и поиск ответов на те вопросы, возникающие при изучении связанной с этими мерами проблематики, которые еще не были рассмотрены в юридической литературе. В работе делается попытка не только дать определение мер оперативного воздействия, выявить их существенные признаки, определить соотношение рассматриваемых мер с другими способами защиты гражданских прав, но и наметить пути и предложить соответствующие решения для дальнейшего развития их научной концепции.

Задачами исследования являются:

- рассмотрение формирования понятия мер оперативного воздействия;

- установления понятия и признаков мер оперативного воздействия;

- рассмотрения системы мер оперативного воздействия;

- рассмотрения мер оперативного воздействия в договорных отношениях;

- порядок применения отдельных мер.

Методы исследования. Комплексный характер настоящей работы предопределил необходимость использования различных методов научного исследования, среди которых можно выделить логический, комплексный, исторический и сравнительно-правовой методы.

Структуру работы составляют введение, три главы, которые разбиты на пять параграфов, заключения и библиографического списка.

ГЛАВА 1. ПРАВОВАЯ ПРИРОДА МЕР ОПЕРАТИВНОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ

Изучение оперативных санкций имеет сравнительно небольшую историю. Хотя сам термин был введен в начале 50-х годов пошлого столетия, выделение оперативных мер в отечественной цивилистике как относительно самостоятельной правовой категории произошло лишь в 60-е годы: в период некоторой либерализации общественных и экономических отношений и одновременно, несмотря на это, господства публичных начал во всех отраслях права, даже тех, что изначально, исходя из природы регулируемых отношений, были неотъемлемыми составляющими права частного.

Столь позднее появление рассматриваемой категории в отечественной науке гражданского права обусловлено тем, что советское гражданское право развивалось в условиях господства известной ленинской установки: "Мы ничего "частного" не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное". Данный подход проявился, в частности, в том, что долгое время (по сути вплоть до проведения реформы гражданского законодательства и экономической реформы начала 60-х годов, усиливших экономическую самостоятельность субъектов хозяйственных отношений) субъекты гражданских правоотношений были лишены сколько-нибудь серьезных средств для самостоятельной защиты своих нарушенных прав. Соответствующим образом развивалась и концепция способов защиты субъективных прав. В литературе по теории государства и права и в науке советского гражданского права проблема защиты гражданских прав обычно рассматривалась в связи с вопросом о содержании субъективного права. Причем в большинстве случаев отмечалось, что субъективное право по своему содержанию представляет собой совокупность ряда возможностей, в частности возможности для управомоченного лица осуществить право своими собственными действиями; возможности требовать определенного поведения от обязанного лица; и, наконец, возможности обратиться к компетентным государственным или общественным органам с требованием защиты нарушенного или оспариваемого права. Далее следовал вывод: право управомоченного лица на защиту сводится по существу лишь к одной-единственной возможности обратиться с требованием о защите права к компетентным государственным или общественным органам.

Таким образом, единственно эффективным, а в большинстве случаев и единственно возможным способом защиты субъективных гражданских прав становилось использование силы государственного принуждения. Советское гражданское право и доктрина 50-х годов допускали применение неюрисдикционной формы защиты субъективных прав лишь в исключительных и весьма редких случаях, подчеркивая, что "основным способом защиты гражданских прав является судебная защита (ст. 2 ГК РСФСР), осуществляющая как предупреждение правонарушений, так и восстановление нарушенных прав. Споры между организациями, как правило, решаются в органах арбитража. В случаях, указанных в законе, гражданские права защищаются в административном порядке. Осуществление органами государственного управления защиты гражданских прав за пределами своей компетенции, в частности решение ими вопросов, отнесенных к ведению суда, явилось бы нарушением социалистической законности. Устанавливая эффективные средства защиты гражданских прав, применяемые судом и иными государственными органами, советское законодательство не допускает, чтобы субъект права осуществлял его против воли обязанного лица помимо соответствующих государственных органов. В определенных случаях такое поведение субъекта права является даже уголовно наказуемым деянием, которое называется самоуправством (ст. 90 УК РСФСР). Однако самостоятельная защита гражданином своего права признается извинительной, если она совершена в состоянии необходимой обороны". При этом даже самозащиту гражданских прав некоторые ученые видели как часть механизма государственного принуждения.

Узурпацию государством права защиты хозяйствующих субъектов можно отчасти объяснить особенностями советской плановой экономики. Так, М.И. Брагинский небезосновательно отмечает, что в условиях планового хозяйства и порожденной им карточной системы, установленной для основных участников оборота - социалистических организаций, создавалось гипертрофированное представление о значении реального исполнения. В подтверждение данного тезиса автор приводит пример из научного труда А.В. Венедиктова, где утверждалось, что смысл договоров выражался в "договорной дисциплине", а эта последняя означала реальное исполнение договоров. Причиной такого отношения к реальному исполнению служило то, что связка "деньги - товар" была лишена, по сути, паритета. Для приобретения товара наличия денег оказывалось недостаточно, чтобы совершилась сделка обмена денег на товары. Необходима была соответствующая легитимация по крайней мере одной из сторон, исходящая от планирующего органа. Тем самым деньги переставали играть роль всеобщего эквивалента. Отсюда, в частности, появилась идея, согласно которой возмещение убытков или возмещение неустойки представляют собой "суррогат реального исполнения". Следовательно, в условиях практически повсеместного господства государственной собственности и деградации института собственности частной необходимо было формирование жесткой вертикали управления экономикой, в основании которой находились бы хозяйствующие субъекты. При этом основная задача последних состояла в получении конечного продукта как можно в больших объемах.

Посему было бы крайне неразумно предоставлять субъектам гражданско-правовых отношений сколько-нибудь значимую свободу действий в области самостоятельной защиты собственных прав - ведь наделение их правом на отказ от принятия ненадлежащего исполнения или, что еще хуже, правом на односторонний отказ от исполнения договора, отнюдь не способствовало бы выполнению плановых заданий. В противовес этому государство в случае применения средств защиты, основанных на силе государственного принуждения, обеспечивало для себя дополнительную возможность контролировать процессы экономической жизнедеятельности. Проблема же договорной дисциплины, в том числе качества товаров (работ, услуг) в отсутствие рыночных механизмов, решалась посредством административного воздействия и не требовала наделения хозяйствующих субъектов гражданско-правовыми механизмами защиты своих прав. (Правда, следует оговориться, даже если бы хозяйствующие субъекты и получили существенную автономию в данной области, отношения между последними и государством вряд ли бы стали носить излишне напряженный характер. Ведь в действительности сколько-нибудь существенных собственных интересов у хозяйствующих субъектов быть не могло в принципе - их подменяли интересы всего государства, которое располагало исключительными правами на средства производства. И следовательно, говорить о подобных изменениях в правовом статусе предприятий было возможно, но вряд ли целесообразно, по крайней мере до тех пор, пока подобное положение вещей соответствовало общим тенденциям развития советской экономики).

В рамках упомянутых теоретических воззрений действительно крайне сложно было обосновать необходимость введения в теорию гражданского права категории оперативных мер и внесение соответствующих изменений в действующее законодательство. Поворотным моментом, как уже отмечалось, стала экономико-правовая реформа 60-х годов, существенно увеличившая самостоятельность экономических субъектов. Новые экономические реалии потребовали разработки новых для советского гражданского права средств неюрисдикционной защиты прав хозяйствующих субъектов в процессе исполнения договорных обязательств. И в этой роли как нельзя лучше пришлись меры оперативного воздействия, которые, как это ни парадоксально, приобрели в отечественной цивилистике статус эффективного средства обеспечения реального исполнения договора (причем во многом благодаря включению в их состав большого числа мер, направленных не только на прекращение, но и на изменение договорного обязательства, как, например, перевод неисправного должника на расчеты в порядке аккредитива, предоплату, оплату по приемке по качеству и количеству). А учитывая то, что долгое время в советском гражданском праве существовало, хотя и не единодушное, мнение о тождественности понятий "гражданско-правовые санкции" и "меры понуждения", для многих ученых стало естественным представление о родственности природы оперативных мер и мер ответственности - ведь и те и другие, с их точки зрения, были направлены на понуждение должника к исполнению условий договора.

На этом фоне хотелось бы особо подчеркнуть значительный научный вклад В.П. Грибанова в развитие теории оперативных мер, работы которого фактически предопределили современное понимание этого института в теории права. Именно В.П. Грибанов одним из первых смог сформировать целостную научно обоснованную концепцию оперативных мер как самостоятельного вида гражданско-правовых правоохранительных мер в противовес доминировавшему в то время взгляду на меры оперативного воздействия как на разновидность гражданско-правовых санкций. Более того, во многом благодаря ему правовая доктрина отошла от восприятия материального права на защиту как исключительно права на обращение с соответствующими требованиями о защите к компетентным государственным или общественным органам. Совершенно верно ученый отмечал, что едва ли правильно сводить содержание права на защиту в материально-правовом смысле только к возможности обратиться с требованием защиты права к соответствующим государственным или общественным органам. Право на защиту в его материально-правовом значении, т.е. как одного из правомочий самого субъективного гражданского права, представляет собой возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия. При этом возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия неправильно понимать только как приведение в действие аппарата государственного принуждения. Анализ действующего законодательства свидетельствует - право на защиту по своему материально-правовому содержанию включает в себя:

во-первых, возможность управомоченного лица использовать дозволенные законом средства собственного принудительного воздействия на правонарушителя защищать принадлежащее ему право собственными действиями фактического порядка (самозащита гражданских прав);

во-вторых, возможность применения непосредственно самим управомоченным лицом юридических мер оперативного воздействия на правонарушителя, которые в литературе иногда не совсем точно называют оперативными санкциями;

в-третьих, возможность управомоченного лица обратиться к компетентным государственным или общественным органам с требованием понуждения обязанного лица к определенному поведению.

Хотя существуют и иные мнения, многие из которых смешивают понятия «самозащита» и «меры оперативного воздействия». В частности в юридической литературе высказывались различные суждения о сфере реализации права на самозащиту. Так, В.П. Грибанов, В.А. Рясенцев утверждали, что самозащита допускается во внедоговорных отношениях. М.И. Брагинский, Н.И. Клейн полагают, что она возможна во внедоговорных отношениях и в некотором объеме - в договорных отношениях. Наконец, Ю.Г. Басин обосновал мнение о возможности самозащиты как во внедоговорных, так и в договорных отношениях.

Для наглядности приведём точку зрения доцента кафедры гражданского права и процесса Белгородского госуниверситета, кандидата юридических наук Е.Е. Богдановой: «Содержание ст. 12 и 14 ГК РФ не дает повода для сомнения в возможности самозащиты как во внедоговорных, так и в договорных отношениях. Другое дело, что возникает вопрос о специфике самозащиты в тех и других отношениях. Очевидно, что во внедоговорных отношениях самозащита может осуществляться преимущественно фактическими действиями (например, необходимая оборона). В договорных отношениях на первый план выступают юридические действия управомоченного лица. Например, отказ от исполнения договора (ст. 463, 484, 523 и др.); отказ от товара (ст. 464, 466, 468 и др.). Однако в договорных отношениях не исключается самозащита и посредством фактических действий управомоченной стороны. Например, устранение недостатков товара (ст. 475); производство капитального ремонта (ст. 616) и др.

Отличие самозащиты в названных отношениях состоит также в том, что во внедоговорных отношениях способы самозащиты и условия ее реализации определяются законом, в то время как в договорных способы и условия реализации могут быть установлены договором. При этом необходимо учитывать определенные законом изъятия из принципа свободы договора. Так, в соответствии с п.4 ст. 401 ГК РФ соглашение об устранении или ограничении ответственности (следовательно, и самозащиты) за умышленное нарушение обязательства ничтожно.

1.2 Понятие и признаки мер оперативного воздействия

Все специфические черты мер оперативного воздействия, удовлетворяющие данному критерию, так или иначе уже были упомянуты в юридической литературе» причем, очевидно, наиболее полно это было сделано В.П. Грибановым, что позволяет в очередной раз взять предложенную им систему взглядов, в данном случае - на свойства оперативных мер, за основу, проанализировав и дополнив ее с учетом тех изменений, которые произошли за последнее десятилетие в отечественном законодательстве и цивилистической доктрине.

Итак, во-первых, мнения большинства ученых сходятся в признании правоохранительного характера оперативных мер, который, по мнению В.П. Грибанова, проявляется в возможности применения оперативных мер исключительно в связи с фактом нарушения контрагентом договорных обязательств, который по времени обязательно должен предшествовать применению названных мер, и в том, что применение управомоченным лицом данных мер в значительной степени направлено на устранение для него в будущем возможных убытков. Таким образом, вряд ли удачным можно назвать точку зрения некоторых авторов, определяющих оперативные меры как «установленные законом или договором средства самостоятельного (автономного) стимулирующего воздействия хозорганов друг на друга в целях укрепления договорной дисциплины в хозяйственных отношениях».

Так ст. 328 ГК РФ, предоставляющей кредитору право приостановить исполнение своего обязательства либо отказаться от его исполнения и потребовать возмещения убытков в случае наличия обстоятельств, очевидно свидетельствующих о том, что надлежащее исполнение не будет произведено должником в установленный срок. В подобных случаях кредитор получает возможность совершения соответствующих действий еще до момента нарушения договора. Это в полной мере соответствует функциональным задачам оперативных мер, которые служат для кредитора, помимо прочего, как средством минимизации неблагоприятных последствий нарушения договора со стороны неисправного, должника, так и средством, обеспечивающим реальное исполнение последним своих обязанностей. Однако на данную проблему можно взглянуть и с иной точки зрения. Ведь, в сущности, сторона, подобным образом исполняющая договорное обязательство, как представляется, уже, по сути, допускает правонарушение, т.к. в силу ст. 309 ГК РФ обязательства должны исполняться надлежащим образом, а указанное поведение должника, очевидно свидетельствующее о неминуемом наступлении просрочки исполнения, все же следовало бы отнести, к примеру, ненадлежащего исполнения договорных обязанностей. Несмотря на небесспорность такого суждения, оно все же позволяет еще раз подтвердить неразрывную связь оперативных мер с фактом правонарушения даже в том случае, если речь идет о мерах превентивного характера.

В юридической литературе был также поднят вопрос о возможности рассмотрения предусмотренного в законе права стороны в любой момент отказаться от исполнения договора в качестве разновидности меры оперативного воздействия (ст. ст. 687, 699, 782 ГК РФ и т.д.). В частности, В.П. Грибанов отмечал, что предусмотренные законом случаи одностороннего отказа от договора не всегда являются мерами оперативного воздействия. Отказ от договора может быть отнесен к мерам оперативного воздействия только в тех случаях, когда он применяется управомоченным лицом в ответ на нарушение обязанностей другой стороной. В тех же случаях, когда закон допускает отказ от договора «в любое время», т.е. независимо от нарушения договора другой стороной, отказ от исполнения договора следует рассматривать лишь как способ одностороннего прекращения обязательства, но не как меру оперативного воздействия. К сказанному выше можно добавить, что в предусмотренной в законе возможности отказа стороны от исполнения договора в любой момент отсутствует обеспечительная функция, свойственная оперативным мерам. Ведь в данном случае возможность досрочного и упрощенного прекращения договорного правоотношения никак не связана с последствием нарушения одной из сторон договорного обязательства, а, следовательно, ни в коей мере не стимулирует должника к надлежащему исполнению своих обязанностей. Это в частности подтверждается и предусмотренными в законе правилами о распределении расходов, связанных с односторонним расторжением договоров: применение отказа от договора как меры оперативного воздействия на неисправного контрагента влечет за собой также и обязанность последнего возместить причиненные кредитору убытки, тогда как, воспользовавшись правом одностороннего отказа от договора, при отсутствии нарушения договора обязанным лицом управомоченный субъект сам в раде случаев обязан возместить другой стороне ущерб, причиненный своим отказом.

Правоохранительный характер оперативных мер проявляется и в том, что последним свойственно существование единого основания и единого условия их применения. Единственно необходимым основанием применения оперативных мер является факт нарушения договорного обязательства контрагентом или, что является менее характерным для мер данного рода, угроза такого нарушения со стороны контрагента, а единственно необходимым условием - предусмотренная в законе, а в определенных случаях - и в договоре, возможность их применения.

В настоящее время общие принципы одностороннего отказа от исполнения обязательства и одностороннего изменения его условий, в т.ч. одностороннего отказа от исполнения договорного обязательства или одностороннего изменения его условий в результате применения оперативных мер, закреплены в ст. 310 и п. 3 ст. 450 ГК РФ. Несмотря на то, что ст. 310 ГК РФ предусматривает в качестве общего правила недопустимость вышеуказанных односторонних действий, эта же статья содержит два исключения. Во-первых, в отношении любых обязательств законом все же могут быть предусмотрены случаи, в которых подобные действия субъектов являются допустимыми. А, во-вторых, в соответствии с той же ст. 310 ГК РФ, односторонний отказ от исполнения обязательства, связанного с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, и одностороннее изменение условий такого обязательства допускаются также в случаях, предусмотренных договором, если иное не вытекает из закона или существа обязательства. Необходимо отметить, что в последнем случае под сторонами, осуществляющими предпринимательскую деятельность, следует понимать не только профессиональных предпринимателей, т.е. коммерческие организации и физических лиц, зарегистрированных в качестве индивидуальных предпринимателей, но и некоммерческие организации, которым в соответствии с ч.2 п. 3 ст. 50 ГК РФ при соблюдении определенных условий законом предоставлено право осуществлять подобную деятельность.

Одновременно с этим, гражданское законодательство не устанавливает по отношению к самим неправомерным действиям контрагента, повлекшим нарушение договора, никаких специальных условий, наличие которых требовалось бы доказать для квалификации действий управомоченного лица по применению оперативных мер в качестве правомерных. Так, например, при применении оперативных мер управомоченное лицо не ограничено в своих действиях необходимостью оценки последних с точки зрения их соразмерности нарушению и не выхождения за пределы действий, необходимых для его пресечения, как это требовалось бы в случае самозащиты гражданских прав, а в отличие от применения такой меры ответственности как возмещение убытков, при применении оперативных мер нет необходимости учитывать вину неисправного контрагента в нарушении договорных обязательств. В подтверждение вышеприведенного тезиса можно привести суждение В.П. Грибанова о безусловном характере применения одной из мер оперативного воздействия - отказа от принятия просроченного исполнения, которое» как представляется, в своих общих положениях было бы верно, даже если бы речь шла не о конкретной оперативной мере, но о рассматриваемом институте в целом: «отказ от принятия просроченного исполнения не является мерой гражданско-правовой ответственности, не является санкцией, а представляет собой меру оперативного воздействия кредитора на неисправного должника. Поэтому отказ от принятия просроченного исполнения может последовать и в тех случаях, когда просрочка должника имела место и не по его вине, а, следовательно, с этой точки зрения такой отказ может быть признан безусловным. Из этого, конечно, не вытекает, что отказ от принятия просроченного исполнения вообще не ограничен никакими условиями. Для применения этой меры оперативного воздействия необходимо: а) чтобы такой отказ (был, допустим в силу закона или договора; б) чтобы налицо была просрочка исполнения должника; в) чтобы при этом не было просрочки со стороны самого кредитора и г) чтобы просроченное исполнение утратило интерес для кредитора». Как представляется, из четырех перечисленных В.П. Грибановым критериев лишь первый можно назвать объективно необходимым условием применения любой оперативной меры. Фактическое же наличие просрочки должника при отсутствии просрочки кредитора является необходимым условием для признания должника нарушившим обязательство, что подтверждает неразрывную связь данного критерия с вышеупомянутым основанием для применения оперативных мер, поскольку в противном случае должник не считается просрочившим, пока обязательство не может быть исполнено вследствие просрочки кредитора (п.3 ст. 405 ГК РФ).

Последний критерий также трудно назвать универсальным и объективным условием для применения всех без исключения оперативных мер. Предусмотренное в ст. 405 ГК РФ право кредитора отказаться в случае утраты интереса от принятия просроченного исполнения, пожалуй, единственная оперативная мера, возможность применения которой закон ставит в непосредственную зависимость от утраты управомоченным лицом интереса в предоставленном исполнении. По сути, данная норма представляет собой исключение из общего правила, т.к. исходя из содержания п.1 ст. 65 АПК РФ, 4.1 ст. 56 ГПК РФ и п.2 ст. 405 ГК РФ должник вправе доказывать, что такой утраты интереса у кредитора нет, оспаривая тем самым законность подобных действий кредитора как противоречащих предусмотренному в законе условию их осуществления.

Возвращаясь к рассмотрению условий и оснований применения мер оперативного воздействия следовало бы упомянуть, что для применения отдельных мер оперативного воздействия необходимо наличие определенных предпосылок, обусловливающих достижение положительного результата от применения соответствующих правоохранительных мер, как, например, это имеет место в случае с предусмотренным в договоре правом кредитора на безакцептное списание денежных средств с банковского счета должника или перевод последнего на расчеты в порядке аккредитива.

В силу вышесказанного вряд ли удачными являются попытки некоторых ученых определить меры оперативного воздействия как основанные исключительно на законе "меры самозащиты предприятий, производственных объединений от правонарушений их контрагентов.

Во-вторых, как уже было отмечено, неотъемлемым свойством всех оперативных мер является их односторонний характер. Достаточно ясно данное свойство раскрывается в дефиниции рассматриваемых мер, данной В.П. Грибановым, которая построена на выделении оперативных мер в качестве самостоятельной категории гражданского права, прежде всего, на основании процессуальных особенностей их применения: «под мерами оперативного воздействия понимаются такие юридические средства правоохранительного характера, которые применяются к нарушителю гражданских прав и обязанностей непосредственно самим управомоченным лицом, как стороной в гражданском правоотношении, без обращения за защитой права к компетентным государственным или общественным органам». Как следует из данного определения, что, в свою очередь, находит подтверждение в трудах многих ученых, исследуемое свойство оперативных мер имеет несколько существенных аспектов, а это, к сожалению, не всегда четко выделяется в юридической литературе. Во-первых, эти меры применяются исключительно во внесудебном порядке, без обращения к каким-либо компетентным государственным или общественным органам, в силу чего их применение не связано с использованием силы государственного принуждения. И, во-вторых, односторонний порядок предполагает возможность применения оперативных мер независимо от воли и желания другой стороны договорного обязательства. «Именно поэтому названные меры и носят название оперативных». В данном случае важно сделать акцент на том, что в определенных случаях, для применения некоторых мер, традиционно воспринимаемых в теории гражданского права как меры оперативного воздействия, несмотря на отсутствие необходимости учитывать волю неисправного должника, все же требуется достижение согласия с третьими лицами. Так, например, при осуществлении кредитором указанного в 4.2 п.2 ст. 514 ГК РФ права на реализацию товара, которым не распорядился поставщик, перед кредитором встает необходимость заключения соответствующего договора, что, а priori предполагает необходимость выражения согласованной воли кредитора и упомянутых третьих лиц. Оперативные меры подобного рода могут вызвать определенные трудности при установления конкретного содержания и момента их применения. Ведь, фактически, конечным итогом реализации меры оперативного воздействия в данном случае будет выступать заключение двух- или многосторонней сделки. При этом неясным остается ответ на вопрос о том, какие из действий управомоченного лица (и только ли управомоченного лица) следовало бы считать действиями по применению оперативной меры: направление ли оферты третьему лицу; акцепт ли оферты, исходящей от третьего лица; либо все действия как управомоченного так и третьего лица по заключению соответствующего договора, либо нечто иное? Причем, в зависимости от выбранного ответа будет меняться и момент, с которого управомоченное лицо будет считаться применившим оперативную меру. А это, в свою очередь, непосредственно влияет на последующую возможность для стороны, по отношению к которой была применена соответствующая мера, обратиться в суд за защитой своих прав в том случае, если она сочтет, что такие действия кредитора были незаконны. Данная проблема отчасти может быть разрешена при условии, что действия последнего, направленные на заключение соответствующего договора с третьими лицами (например, направление оферты третьему лицу, акцепт оферты последнего и т.д.) или на самостоятельное исполнение нарушенного обязательства, будут восприниматься как способ совершения управомоченным лицом односторонней сделки, направленной на отказ (в зависимости от обстоятельств полный или частичный) от исполнения договора, с которым закон связывает изменение или прекращение договорного правоотношения.

Однако подобное решение, как представляется, не может в полной мере раскрыть правовую сущность отдельных мер. И, в первую очередь, это относится к предусмотренному в ст. 397 ГК РФ праву кредитора при неисполнении должником обязательства изготовить и передать вещь в собственность, в хозяйственное ведение или в оперативное управление, либо передать вещь в пользование кредитору, либо выполнить для него определенную работу или оказать ему услугу кредитор в разумный срок поручить выполнение обязательства третьим лицам за разумную цену либо выполнить его своими силами, если иное не вытекает из закона, иных правовых актов, договора или существа обязательства, и потребовать от должника возмещения понесенных необходимых расходов и других убытков. Данное положение носит общий характер и, как совершенно справедливо отмечает В.В. Витрянский, нередко конкретизируется ГК применительно к отдельным видам договорных обязательств.

Но классификация подобной меры как меры оперативного воздействия вряд ли отражает всю совокупность ее особенностей, т.к. помимо права на осуществление односторонних действий, направленных на прекращение договорного обязательства, у кредитора возникает еще и право требовать с неисправного должника возмещения понесенных необходимых расходов и других убытков, которое не может быть реализовано в одностороннем порядке, т.к. в данном случае речь будет идти о применении судом мер гражданско-правовой ответственности. К тому же, функциональное назначение данной меры значительно шире, чем просто прекращение нарушенного обязательства, ведь основной целью таких действий кредитора является именно обеспечение реального исполнения обязательства путем выполнения соответствующих действий самим кредитором или третьим лицом за счет должника. С таким утверждением, в большинстве случаев, согласны даже ученые, относящие положения ст. 397 ГК РФ к мерам оперативного воздействия. Но при этом достижение названных целей невозможно осуществить путем совершения только лишь односторонних действий, как это должно было бы следовать из факта признания за такими мерами свойства мер оперативного воздействия, а, следовательно, меры такого рода носят комплексный характер и вряд ли могут быть отождествлены с оперативными мерами.

Подобное утверждение в достаточной мере согласуется с мнением В.В. Витрянского, разделяющего названные меры и меры оперативного воздействия и относящего их к самостоятельным разновидностям последствий нарушения договора. Действительно, данные меры по своему функциональному назначению и механизму действия ближе к мере, предусмотренной в ст. 398 ГК РФ, чем к мерам, исследованию которых посвящена настоящая работа.

В-третьих, меры оперативного воздействия носят юридический или, как иногда данное свойство называют в юридической литературе, организационный характер.

Несмотря на то, что указанная особенность оперативных мер обычно не выделяется в гражданско-правовой доктрине в качестве самостоятельного свойства последних, но, тем не менее, многие авторы, рассматривая соотношение оперативных мер с гражданско-правовыми санкциями и мерами самозащиты, непременно указывают на нее в своих работах.

Так, например, В.С. Ем утверждает, что «в отличие от мер самозащиты гражданских прав меры оперативного воздействия, несмотря на то, что они применяются самим управомоченным лицом без обращения к государственным органам, носят юридический, а не фактический характер, т.е. всегда влекут соответствующее изменение прав и обязанностей прежде всего для правонарушителя К (например, прекращение права на оплату товара при обнаружении его недоброкачественности или появление обязанности устранить за свой счет дефекты в поставленном оборудовании и т.д.)».

В свою очередь, Б.И. Пугинский считает, что оперативные меры носят организационный характер, имея непосредственной целью, преобразование структуры правоотношения (изменение последовательности исполнения, прекращение исполнения и т.п.), указывая при этом на тот факт, что большинство оперативных мер представляют собой допускаемые законодательством односторонние действия по изменению условий обязательства или временному, вплоть до устранения контрагентом допущенного нарушения, отказу от исполнения обязательства.

Как видно из приведенных выше высказываний, их авторы склонны понимать значение юридического характера оперативных мер, прежде всего, в направленности последних на изменение или прекращение договорного обязательства, Подтверждение данного вывода можно найти и в весьма распространенной в юридической литературе дефиниции мер оперативного воздействия как предусмотренных законом или соглашением сторон действий субъекта по одностороннему изменению условий обязательства или отказу от его исполнения в связи с допущенным контрагентом нарушением обязанностей.

Однако вряд ли можно назвать удовлетворительной степень научной разработки этого вопроса в отечественной науке. Ведь, несмотря на фактически общепринятую констатацию юридического характера оперативных мер в юридической литературе, существует не так много комплексных научных исследований в той или иной мере посвященных изучению подобной проблематики, что не может не сказаться на наличии пробелов в данной области знаний.

Для определения сущности юридического характера оперативных мер весьма важно найти ответы на целый ряд теоретических вопросов, которые, бесспорно, будут иметь, помимо прочего, и определенное практическое значение. Среди относительного многообразия последних наибольший интерес и значимость для определения юридического характера рассматриваемых мер, очевидно, представляет исследование комплекса вопросов, связанных с возможностью рассмотрения природы действий по применению мер оперативного воздействия в свете теоретических положений концепции гражданско-правовых юридических фактов.

И в первую очередь обратимся к определению понятия юридических фактов в отечественной цивилистике. В качестве примера достаточно распространенного определения юридических фактов можно взять следующее: «юридические факты реальной действительности, с которыми действующие законы и иные правовые акты связывают возникновение, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей, т.е. правоотношений». Принципиальный интерес в приведенном определении представляет, прежде всего, его последняя часть, исходя из которой, можно, помимо прочего, сделать вывод о том, что любое изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей есть одновременно и изменение или прекращение правоотношения. Однако так ли это бесспорно? Следует признать, что далеко не всегда данная точка зрения находила и находит поддержку в юридической литературе.

Достаточно ярко об этом свидетельствует концепция юридических фактов, предложенная О.А. Красавчиковым. В целом, как и в трудах ученых, поддерживающих упомянутую выше дефиницию, в определении юридических фактов, которое приводит О.А.Красавчиков, и которое, также, достаточно распространено в юридической литературе, утверждается, что юридические факты представляют собой факты реальной действительности, с которыми нормы права, связывают определенные юридические последствия, под которыми, как отмечает автор, обычно понимается движение правоотношения, т.е. возникновение, изменение или прекращение последнего. Однако, как считает ученый, «категория юридических последствий содержит в себе не только развитие правоотношения в целом, но и развитие его отдельных элементов, в частности субъективного права. Движение последнего в основном совпадает с движением правоотношения, с возникновением правоотношения возникают субъективные права, с прекращением этого отношения, прекращаются и правомочия, являющиеся элементами этого отношения.

Вместе с тем не исключены и такие случаи, когда правоотношение в целом не претерпевает изменений, а приходит в движение только один из его элементов субъективное право. Развитие последнего (вне связи с движением правоотношения в целом) происходит в направлении от правомочия к правопритязанию. Возможно, движение субъективного права и в обратном направлении, то есть правопритязание, теряя напряженный характер, превращается в правомочие.

Таким образом, движение правоотношения - это движение и субъективных прав, но движение последних еще не означает движения правоотношения в целом».

Если абстрагироваться от возможности неоднозначного восприятия данного суждения, в котором, по сути, утверждается, что изменение одного из элементов системы не влечет за собой изменения самой системы в целом, можно заметить, что в нем все же содержится определенная доля истины. Несмотря на то, что в большинстве случаев изменение или прекращение обязательства вследствие применения мер оперативного воздействия происходит настолько очевидно (например, при отказе от исполнения договора, приостановлении встречного исполнения), что отрицать подобное свойство данных мер почти бессмысленно, в отдельных случаях последствия применения оперативных мер для договорного обязательства проявляются не столь явно.

Так, отказ кредитора от принятия досрочного или частичного исполнения, когда такое исполнение противоречит требованиям, установленным соответственно в ст. 311 и ст. 315 ГК РФ, далеко не всегда влечет за собой явного изменения всего договорного обязательства. Подобное утверждение можно продемонстрировать на примере тех ситуаций, когда право кредитора требовать от должника надлежащего исполнения, носящее характер правомочия до момента наступления определенных обстоятельств или истечения срока исполнения, приобретает в случае нежелания кредитора принять предложенное должником ненадлежащее исполнение напряженный характер, превращаясь в правопритязание, а после прекращения последним действий, направленных на предоставление ненадлежащего исполнения, возвращается в исходное состояние правомочия.

В качественные изменения в рамках конкретного субъективного права обязательственное отношение в целом остается как бы незыблемым, т.к. не происходит очевидного изменения самой структуры договорных правоотношений. В целях дальнейшего изучения научно-правовой конструкции мер оперативного воздействия не менее интересным и важным представляется определение соотношения таких понятий, как изменение, расторжение и прекращение договора, и отказ от исполнения договора. В рамках данной темы в юридической литературе был высказан целый ряд далеко не всегда совпадающих друг с другом мнений. Так, З.М. Заменгоф констатирует, что в юридической литературе отсутствует четкое определение понятий расторжения и изменения договоров, хотя ими широко пользуются и законодательство, и судебно-арбитражная практика, и теория. Более того, как справедливо, по мнению автора, отмечалось в литературе, и практика, и теория, и законодательство в разных случаях вкладывают в это понятие различное содержание и выражают его различными терминами. С точки зрения данного правоведа, расторжение договора - юридический факт, влекущий прекращение на будущее время возникшего из договора обязательственного правоотношения и всех взаимных прав и обязанностей сторон, составляющих его содержание. Отталкиваясь от подобного определения, З.М. Заменгоф делает вывод о необходимости ограничения расторжения договора от случаев отказа от его исполнения, в т.ч. и по например, в случае частичного отказа. «Практическое различие между той причине, что последний может и не привести к расторжению договора, расторжением договора и отказом от его исполнения либо от принятия ненадлежащее исполненного не находит достаточно четкого проявления в тех редких случаях, когда в силу закона расторжение договора может быть произведено односторонним волеизъявлением (т.е. осуществляется в том же порядке, что и отказ от исполнения), а само исполнение имеет разовый характер (в связи, с чем не возникает вопроса о судьбе остальных обязательств). Но это различие явственно выступает, когда расторжение договора допускается лишь по соглашению сторон или в судебно- арбитражном порядке, а исполнение осуществляется по частям (что специфично для большинства отношений по хозяйственным договорам). В таких случаях отказ от исполнения и от принятия исполнения не совпадает с расторжением договора ни по порядку осуществления этих прав, ни по характеру их влияния на дальнейшую судьбу договора и возникших из него обязательств, ни по кругу затрагиваемых отношений».

В.Л. Грибанов, рассматривая проблему соотношения этих понятий в несколько ином ракурсе, отмечает, что «несмотря на то, что право на расторжение договора и право на отказ от договора преследуют одну и ту же конечную цель - прекращение договорных отношений, они, тем не менее, весьма существенно различаются по способам осуществления.

Если расторжение договора есть способ прекращения договорных отношений посредством обращения управомоченного лица к компетентным государственным или общественным органам, то отказ от договора есть способ прекращения договорных отношений управомоченным лицом в одностороннем порядке».

Однако необходимо отметить, что как В.П. Грибанов, так и З.М.Заменгоф при решении данной теоретической проблемы исходили из норм современного им законодательства, т.е. в первую очередь ГК 64 года, что непременно должно было повлиять на используемую ими аргументацию. В силу чего более интересна в данном отношении позиция современных ученых, имеющих возможность учитывать при определении своей научной позиции нормы действующего ГК РФ. Следует признать, что, как представляется, современная доктрина уже отошла от отмеченного выше категоричного разграничения понятий «отказ от исполнения договора» и «расторжение договора». Более того, во многих случаях данные термины употребляются фактически как синонимы. Так В.В. Витрянский говорит о том, что «все предусмотренные законом случаи одностороннего отказа от договора или одностороннего изменения договора могут быть сгруппированы в зависимости от оснований и условий одностороннего расторжения или изменения договора». Наконец, М.И. Брагинский отмечает, что «наиболее широко предусмотрены в ГК случаи изменения и расторжения договоров (в т.ч. путем отказа от исполнения) в статьях, посвященных их отдельным типам (видам)». Примеры подобного использования рассматриваемых терминов можно также найти и в материалах судебной практики, и в самом ГК РФ, прямо предусматривающем, что в случае одностороннего отказа от исполнения договора полностью или частично, когда такой отказ допускается законом или соглашением сторон, договор считается соответственно расторгнутым или измененным (п. 3 ст. 450 ГК РФ).

Принимая во внимание вышеприведенные суждения, представляется возможным, с учетом указанных далее замечаний, утверждать, что соотношение употребляемых именно в данном значении понятий «отказ от исполнения договора» и «расторжение договора» логически тождественно соотношению понятий «причина» и «следствие», иными словами - расторжение договора является в силу прямого указания закона необходимым следствием отказа от исполнения договора, конечно, при условии, что такой отказ допускается законом или договором. Однако данное утверждение будет верно лишь в том случае, если сторона в одностороннем порядке полностью отказывается от исполнения договорного обязательства, т.к. при частичном отказе от исполнения обязательства, как это следует из положений п. 3 ст. 450 и п.1 ст. 453 ГК РФ, последнее сохраняется в измененном виде. В соответствии же с п.2 ст. 453 ГК РФ при расторжении договора обязательства сторон прекращаются. При этом само по себе понятие расторжение договора несколько шире понятия отказ от исполнения договора, поскольку договор может быть также расторгнут по соглашению сторон или по решению суда (п.п.1 и 2 ст. 450 ГК).