Модусы иронии в творчестве Евгения Замятина и пародия как средство выражения авторской позиции

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Министерство образования Российской Федерации

Новосибирский государственный университет

Гуманитарный факультет

Кафедра литературы XIX-XX веков

Модусы иронии в творчестве Евгения Замятина и пародия как средство выражения авторской позиции

Курсовая работа

Лях Алёна Игоревна

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент

Ольга Дмитриевна Журавель

Новосибирск

2013



ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. Теоретические основания проблемы

1.1 Осмысление иронии и пародии в эстетике Ю.Н. Тынянова

1.2 Классификация иронико-комических модусов в литературоведении

ГЛАВА 2. Анализ иронии и пародии в малой прозе Е.И. Замятина

2.1 Иронически-пародийный модус в книге «Нечестивые рассказы»

2.2 Комически-пародийный модус в цикле «Чудеса»

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ



ВВЕДЕНИЕ

Ирония в истории русской литературы обычно иллюстрируется творчеством М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова. В последнее время к этой блестящей плеяде авторов-иронистов справедливо и совершенно заслужено добавляют ещё одного писателя - Евгения Ивановича Замятина.

Е.И. Замятин известен большинству современных читателей как автор романа «Мы». Однако в 20-х годах XX века замятинские рассказы и повести восхищали революционно настроенную аудиторию ярко выраженным ироническим началом, пародийным задором и свободомыслящей авторской позицией. В своей малой прозе Е.И. Замятин выступил не только как критик устоявшихся догм (религиозных, бытовых, философских, литературных), но и как активный исследователь новых форм интеграции личности с меняющимся миром. Модусы иронии и пародии послужили ему основой для выражения неудовлетворенности расколотым миром и установления в нём истинной гармонии между прошлым и настоящим.

Проблема иронии в литературно-критическом наследии Е.И. Замятина вызывает интерес у таких учёных-филологов, как М.А. Резун [Резун, 1993], С.А. Голубков [Голубков, 1993], Н.П. Гришечкина [Гришечкина, 1997], И.М. Попова [Попова, 2003] и др. В первую очередь, такое пристальное внимание объясняется разнообразием комических модусов в произведениях Е.И. Замятина, служащих для выражения авторской позиции в таких универсальных формах, как ирония и пародия. С другой стороны, как заключает И.М. Попова, посредством интертекстуальности иронических и пародийных модусов комического «Замятин в своих произведениях создает оригинальную концепцию художественного отражения русской жизни своей эпохи» [Попова, 2003, с. 61].

Актуальность изучения данной проблемы обосновывается ещё и тем, что 10-20-е годы XXI века, на наш взгляд, созвучны по настроению и осмыслению жизни аналогичному периоду века XX. Ирония Е.И. Замятина тогда давала оценку сходным изменениям в обществе, в религии, в межличностных отношениях. Так что прояснение авторской позиции передового писателя того времени должно открыть глаза и нам, современникам, на происходящее в нашей стране.

Учитывая своевременность и литературоведческую важность изучения иронии и прозы Е.И. Замятина, мы обратились к следующей теме исследования - «Модусы иронии в творчестве Е.И. Замятина и пародия как средство выражения авторской позиции».

Исходя из определения темы, объектом теоретического изучения является проблема иронии и пародии в литературоведении; предметом практического изучения - иронические и пародийные модусы в произведениях Е.И. Замятина. Материалом для анализа послужили тексты циклов «Нечестивые рассказы» и «Чудеса», выбор которых объясняется использованием в этих текстах большого количества примеров иронически-пародийных и комически-пародийных модусов.

Цель работы - определить содержание понятий «ирония» и «пародия» в теории литературы и проанализировать модусы иронии и пародии в малой прозе Е.И. Замятина.

Задачи работы:

- дать определение понятий «ирония» и «пародия» с точки зрения Ю.Н. Тынянова;

- привести классификацию иронико-комических модусов, выделенных в творчестве Е.И. Замятина;

- интерпретировать авторскую позицию через анализ приёмов иронически-пародийного модуса в книге «Нечестивые рассказы»;

- рассмотреть особенности комически-пародийного модуса в цикле «Чудеса».

Для достижения поставленной цели и решения перечисленных задач в работе использовались следующие методы:

- анализ определений и понятий;

- описательно-аналитический анализ словарных статей, критических работ, монографий; ирония пародия замятин комический

- филологический анализ художественного текста;

- сравнительно-сопоставительный метод;

- элементы этимологического анализа (толкование происхождения имён).

Структура исследования предполагает: обоснование актуальности, формулировку темы, определение целей и задач во введении; теоретическое основание проблемы в первой главе; иллюстрация разновидностей и анализ примеров по выделенной классификации иронико-комических модусов во второй главе; итоговая характеристика авторской позиции Е.И. Замятина, выраженной иронией и пародией, в заключении. Список использованной литературы включает в себя источники, цитируемые в тексте работы, а также важнейшие исследования по теории художественного языка.



ГЛАВА 1. Теоретические основания проблемы

1.1 Осмысление иронии и пародии в эстетике Ю.Н. Тынянова

Речевая практика закрепила за словами ирония и пародия те значения, которые, несомненно, послужили основанием для построения теории иронического и комического в различных литературоведческих концепциях.

В современном русском языке ирония - это: «1) тонкая, скрытая насмешка, например, говорить с иронией, злая ирония; ирония судьбы - нелепая странная случайность; 2) стилистический прием контраста видимого и скрытого смысла высказывания, создающий эффект насмешки; чаще всего - заведомое несоответствие положительного значения и отрицательного подтекста, например: «Слуга влиятельных господ, / С какой отвагой благородной / Громите речью вы свободной / Всех тех, кому зажали рот» (Тютчев)» [Захаренко и др., 2008, с. 215].

Интересно интерпретирует иронию В.И. Даль: «Ирония ж., [лат. ironia], греч. [еЯсщнеЯб], речь, которой смысл или значение противоположно буквальному смыслу слов; насмешливая похвала, одобрение, выражающее порицание; глум. Иронический, глумный, насмешливый; похвала, которая хуже брани» [Даль, 2004, с. 308]. Русский синоним греческого слова ирония - глум, т.е. издевательство, злая насмешка. В таких случаях лингвисты отмечают негативную коннотацию.

Совершенно иначе толкуется обиходное значение слова пародия: «…[гр. Parodia букв. пение наизнанку] - 1) в литературе и (реже) в музыке, изобразительном искусстве - шуточное подражание, воспроизводящее в преувеличенном виде характерные особенности стиля, жанра оригинала, например, сатирическая пародия, стихотворная пародия, эстрадная пародия; 2) что-л. непохожее на то, чем должно быть, представляющееся смешным, например, пародия. на ученость» [Захаренко и др., 2008, с. 347]. Статья в словаре В.И.Даля иллюстрирует положительное отношение к данному термину, характеризуя его значение позитивной коннотацией: «Пародия ж., греч. [рбсщдЯб, лат. parodia], забавная переделка важного сочиненья, смешное или насмешливое подражанье; перелицовка, сочиненье или представленье наизнанку. Пародировать что, представлять, изображать в смешном, превратном виде; перелицевать, вывернуть наизнанку; представить важное смешным» [Даль, 2004, с. 402].

Предварительное суждение о модусах иронии и пародии также может быть составлено на основании приведённых значений. Исходя из того, что модус - это «преходящее свойство, присущее предмету лишь в некоторых состояниях, в отличие от постоянного свойства предмета» [Захаренко и др., 2008, с. 281], ирония - это придание внешней серьёзности злому издевательству (трансформация «шутливое > серьёзное»), в то время, как пародия - противоположный по направленности модус («серьёзное > шутливое»).

Процесс изменения свойства в случае иронии основан на контрасте, в пародийной ситуации - на подражании.

Иронизирование есть сокрытие, маскировка содержания. Пародия, наоборот, есть раскрытие, новая актуализация известного содержания.

Наконец, самое интересное и важное, на наш взгляд: ирония возникает в результате несоответствия, которое меняет знак «плюс» (например, положительную оценку - восторг, восхищение и т.п.) на знак «минус» (уничижение, отрицательная оценка). Пародия - продукт установления соответствия, при котором нечто негативное, скучное воспринимается в позитивном аспекте.

Чтобы проверить наши соображения, основанные на сравнении словарных дефиниций иронии и пародии, обратимся к классическим определениям соответствующих литературоведческих понятий.

«Ирония (ей?сщнеймб букв. - притворство) - 1) Форма выражения мысли, когда слово или высказывание обретают в контексте речи значение, противоположное буквальному смыслу или отрицающее его.

«Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил...»

(А. Пушкин).

Ирония обычно является выражением насмешки посредством иносказания. Ирония есть хула и противоречие под маской одобрения и согласия; явлению умышленно приписывают то свойство, которого в нем нет, но которое надо было ожидать. «Иногда, притворяясь, говорят о должном, как о существующем в действительности: в этом состоит ирония» (А. Бергсон); Ирония - «лукавое притворство, когда человек прикидывается простаком, не знающим того, что он знает» (Потебня А., Из записок по теории словесности, X., 1905, с. 381). Обычно иронию относят к тропам, реже - к фигурам стилистическим. А. Потебня полагает, что ироническое слово или выражение может быть тропом или фигурой, а может и не быть ими (см. там же, с. 381, 386). Намек на притворство, «ключ» к иронии содержится обычно не в самом выражении, а лишь в контексте или интонации. Бывают произведения, весь текст которых - сплошное притворство (например, сатирический панегирик Эразма Роттердамского «Похвальное слово глупости»; «Проект: о введении единомыслия в России» Козьмы Пруткова). Иногда намек на притворство дан вне произведения, в ситуации создания, в знании читателем взглядов автора, в обстановке эпохи. Такое произведение иногда может быть понято буквально, как это происходило с «Письмами темных людей» в эпоху их создания.

Ирония является важнейшим стилистическим средством юмора и сатиры. Когда ироническая насмешка становится злой, едкой издевкой - ее называют сарказмом. Простейший вид иронии -антифраз» [Шпагин, 1966, стб. 179].

Ключевое слово в этом определении, доминанта раскрытия понятия «ирония» - притворство.

«Пародия (греч. рбсщдймб, букв. - перепев; комич. переделка) - жанр литературно-художественной имитации, подражание стилю отдельного произведения, автора, литературного направления, жанра с целью его осмеяния. Автор пародии, сохраняя форму оригинала, вкладывает в нее новое, контрастирующее с ней содержание, что по-новому освещает пародируемое произведение и дискредитирует его: «пародичность достигается несоответствием стиля и тематического материала речи...» (Томашевский Б., Теория лит-ры. Поэтика, 1931, с. 27). Литературная пародия «передразнивает» не самое действительность (реальные события, лица и т. п.), а ее изображение в литературных произведениях, причем в тех же формах, в которых оно было осуществлено. Однако в конкретных исследованиях пародией нередко называют и «передразнивание» реальности (например, «Историю одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина называют пародией как на реальную историю русского самодержавия, так и на исторические монографии середины 19 в.). Пародия в большинстве случаев представляет собой юмористическую или сатирическую стилизацию. Она должна непременно снижать, дискредитировать стилизуемый объект, и в этом ее отличие от комической стилизации или шуточных подражаний, лишенных такой направленности (таковы, например, подражание Данте и А. С. Пушкину в сборнике «Парнас дыбом»; <…>). Однако, будучи стилизацией, пародия снижает и высмеивает не только стилистику (стиль в узком смысле слова), но нередко и весь художественно-идеологический комплекс оригинала (стиль в широком значении) и даже миросозерцание автора в целом (таковы пародии искровцев на поэтов «чистого искусства» в XIX в.). Бывают пародии, передразнивающие сам жанр безотносительно к конкретному стилю (точнее стилистике), его воплощающему (например, пародии Козьмы Пруткова на жанр басни).

Литературная пародия существует только «в паре» со своим оригиналом. Эффект пародирования - в мысленном, но отчетливо ощущаемом контрасте с пародируемым, в наличии «второго плана» [Бен, 1968, Стб. 604-607].

Итак, «пародия», с точки зрения такой трактовки, - явление интертекстуальности, установление особой связи между литературными текстами.

Обратим внимание на узловые моменты пересечения понятий «ирония» и «пародия»: «Ироническое отношение реализуется весьма многообразно: с помощью гротеска (особенно у Дж. Свифта, Гофмана), парадокса (А. Франс, Б. Шоу), пародии, гиперболы, контраста слов и ситуаций («Либерал» М. Е. Салтыкова-Щедрина), соединения различных речевых стилей и т. д. <…>. Ирония как контраст и противопоставление двух смыслов может в литературном произведении относиться непосредственно к самой структуре. Это - сознательный контраст элементов формы и содержания, возникающий исторически довольно поздно, когда у писателя появляется возможность выбора форм и своеобразной «игры» ими. Здесь писатель «освобождается» от старых форм: как Сервантес в «Дон Кихоте» от поэтики рыцарского романа, как Л. Тик в пьесе «Кот в сапогах» от традиционного построения драмы, как Л. Стерн в «Тристраме Шенди» от техники просветительского романа. Стерн, например, использует все компоненты просветительского романа, но нарушает их пропорции, связь и последовательность; гиперболизирует его повествовательные приемы, доводя их до крайности и даже до бессмыслицы; таким образом, возникает своеобразная пародия, взрывающая просветительский роман изнутри. Таких произведений особенно много в 20 в. (романы Т. Манна, «Улисс» Дж. Джойса). К подобной - «формальной» - иронии близка литературная пародия» [Шпагин, 1966, с. 181].

Итак, литературная пародия (как интертекстуальное явление), при условии гиперболизации повествовательной манеры, приёмов изложении и т.п., достигает уровня «формальной» иронии (как результат выражения авторской позиции).

Проследив связь иронии и пародии через интертекст, авторское отношение и гиперболу, рассмотрим эти понятия в эстетическом осмыслении Ю.Н. Тынянова.

О пародии Ю.Н. Тынянов написал в известной статье «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)» [Тынянов, 1977, с. 198-226]. В.П. Скобелев, анализируя подходы к ироническому (в меньшей степени) и пародийному (преимущественно) началу М.М. Бахтина и Ю.Н. Тынянова, указывает на особый статус слова, который оно обретает в художественном пространстве, где соединяются разные контексты, разные мнения, разные речи: «Слово здесь становится объектным, двуголосым словом - оно становится действующим лицом, на которое направлено внимание «концепированного автора» [Скобелев, 2004, с. 19].

Реконструируя теорию пародии в литературоведческом наследии Ю.Н. Тынянова, В.П. Скобелев определяет несколько важнейших положений:

1. Художественное слово способно приобретать новое - дополнительное по отношению к уже существующему - звучание, попадая в новый контекст [Скобелев, 2004, с. 20]. Как мы уже выяснили выше, с лингвистической точки зрения это явление называется коннотацией, которая в разнонаправленных аспектах характеризует иронию и пародию. На примере В.П. Скобелева наглядно видны взаимоотношения между ироническим и пародийным: «Рассматривая Г.Державина и П.Вяземского в качестве персонажей литературного развития на разных его этапах, Тынянов сосредоточился на том, что Вяземский, процитировав отрывок из державинской оды «Ключ», посвященной М.Хераскову («Священный Гребеневский ключ! / Певца бессмертной Россияды / Поил водой ты стихотворства…»), прокомментировал этот отрывок следующим образом: «Лучшая эпиграмма на Хераскова. /…/ Вода стихотворства, говоря о поэзии Хераскова, выражение удивительно верное и забавное!». Здесь для Тынянова важно то, что метафора «вода стихотворства» выдернута из лирического сюжета оды и переведена в контекст литературных пристрастий новой эпохи. «Вода стихотворства», сохраняя прежний, заданный воде смысл, приобретает новое - сниженное - значение, поскольку попадает в ту литературную среду, где к поэзии XVIII века относятся свысока. В результате возникает диалог двух литературных эпох, двух вариантов эстетического (художественного) восприятия и оценки» [Цит. по: Скобелев, 2004, с. 20]. То, что в комментарии П.А. Вяземского получило положительную коннотацию и было воспринято как случайная пародия, с точки зрения контекста эпохи осложнилось негативной коннотацией и зазвучало иронически. Пародия и ирония в обоих случаях основывались на дополнительных смысловых оттенках художественного слова. Обратим также внимание на то, что, по замыслу Г.Р. Державина, «вода стихотворства» - метафора; в гиперболизированном (точнее в обобщающее-расширительном восприятии) восприятии П.А. Вяземского - метонимия (в этом примере видится выражение всей поэзии М.М. Хераскова); в интерпретации Ю.Н. Тынянова - перифраза (выразительное именование поэзии XVIII века).

2. Согласно концепции М.М. Бахтина, внутренняя суть процесса пародирования - «диалогическое противостояние объекта пародии и пародии на него» [Цит. по: Скобелев, 2004, с. 20]. В теории Ю.Н. Тынянова пародия, как и стилизация, живёт двойной жизнью: «за планом произведения стоит другой план, стилизуемый или пародируемый» [Тынянов, 1977, с. 201]. Как справедливо заключает В.П. Скобелев, основу пародийного мироотношения составляет диалогизм [Цит. по: Скобелев, 2004, с. 23].

3. Художественный эффект пародии создаётся, когда «две семантические системы» работают «на одном знаке»: «…чем более все детали произведения носят двойной оттенок, воспринимаются под двойным углом, тем сильнее пародийность» [Цит. по: Скобелев, 2004, с. 25]. С точки зрения исполнения, пародия может быть значительно искуснее и виртуознее оригинала, однако пародист всегда сам укажет (ошибкой, намёком, неточностью) на то, что перед нами - фальшивый, пародийный вариант.

В целом, по заключению В.П. Скобелева, для Ю.Н. Тынянова существенна способность пародии выходить за рамки собственно комического жизнеотношения, оставаясь при этом пародией [Скобелев, 2004, с. 29].

Добавим важную для нас, исследователей модусов иронического и комического, деталь, на которую обращает внимание Ю.Н. Тынянов: «…в пародии обязательна невязка обоих планов, смещение их; пародией трагедии будет комедия (все равно, через подчеркивание ли трагичности или через соответствующую подстановку комического), пародией комедии может быть трагедия» [Тынянов, 1977, с. 201].

Пародирование, следовательно, имеет, как минимум, два модуса: во-первых, акцентирование - преувеличение, гиперболизация характерных для оригинального, исходного текста жанровых и др. черт (например, «вода стихотворства» в приведённом выше примере); во-вторых, подстановка - внедрение в оригинальный текст чужеродных по жанру и т.п. элементов.

К сожалению, Ю.Н. Тынянов не оставил отдельных статей об иронии в своем литературоведческом и критическом наследии. Однако его представления об ироническом могут быть выяснены по оценке его произведений другими исследователями.

Так, Б. М. Эйхенбаум в работе «Творчество Ю. Тынянова» [Эйхенбаум, 1969, с. 380-420] обращает внимание на некоторые закономерности построения и выражения иронии у Тынянова-писателя и Тынянова-критика.

1. Ирония как масштабное отношение автора к действительности, как выражение главного в авторской позиции по поводу жизни, времени, искусства предполагает исторический контекст (возможно, даже макроконтекст). Например, в статье «Промежуток» Ю.Н. Тынянов говорит о «победе прозы» над поэзией с явной иронией, приписывая эту победу действию исторической инерции [Эйхенбаум, 1969, с. 391]. Видимо поэтому, ироническое отношение, ирония наиболее остро проявляется в переходный период жизни страны и истории литературы: «В период промежутка нам ценны вовсе не «удачи» и не «готовые вещи». Мы не знаем, что нам делать с хорошими вещами, как дети не знают, что им делать со слишком хорошими игрушками» [Цит. по: Эйхенбаум, 1969, с. 391]. Как нам представляется, ирония - это заведомая неудача при экспериментировании (вероятно, этим объясняется судьба творчества Дж. Свифта).

2. Ироническое отношение предполагает последовательное раскрытие авторской позиции. Так в статье «Литературный факт» раскрывается ироническое отношение Ю.Н. Бахтина к современной ему прозе [Эйхенбаум, 1969, с. 391]. Ирония может быть масштабной и даже затянутой, в то время как пародии длиннота вредит. Так, современный читатель-интеллектуал вряд ли осилит пародийную поэму И.П. Котляревского «Энеида», зато с удовольствием прочтёт шедевры Е.Л. Шварца, написанные в иронической манере. Важно отметить, что с точки зрения последовательности ирония, как это ни странно, конструктивна. Например, Бахтин в указанной статье иронизирует по поводу современной ему прозы, утверждая важную роль конструктивного принципа в литературной эволюции. Пародия, напротив, деструктивна, разрушительна.

3. Ирония в творчестве отдельного автора, как правило, результат длительной эволюции. Б.М. Эйхенбаум отмечает такое развитие в литературной биографии Ю.Н. Тынянова: « В этом смысле Тынянов - не исторический иллюстратор или популяризатор, не книжник, а подлинный художник; его произведения обращены не только к прошлому, но и к настоящему и будущему, потому что они рождены беспокойством о человеке - жалостью к нему, тревогой за него, интересом к нему. Отсюда - напряженный лиризм «Кюхли» и «Смерти Вазир-Мухтара», отсюда же - едкая и горькая ирония «Подпоручика Киже» [Эйхенбаум, 1969, с. 414]. Прозорливый критик, Б.М. Эйхенбаум раскрывает сущность тыняновской иронии - гуманизм, «беспокойство о человеке».

4. Ирония - продукт стилистического синтеза, соединения художественного, исторического и жизненного опыта. Таково спокойное, сжатое и часто ироническое повествование в романе Ю.Н. Тынянова «Пушкин» («Майор был скуп») [Эйхенбаум, 1969, с. 418-419]. Как и в теории пародии, ирония помогает избавиться от монологичности, организует развитый и характеризующий диалог драматического типа, способствует широкому вводу бытовых подробностей, характеризующих людей и эпоху.

Следуя логике построения иронического в творчестве Ю.Н. Тынянова, можно предположить, что иронизирование имеет два универсальных модуса - экспериментальный (обращённый в будущее) и исторический (обращённый в прошлое). Причём, оба модуса обладают конструктивным началом.

1.2 Классификация иронико-комических модусов в литературоведении

И.М. Попова, не обращаясь специально к классификации модусов иронии, применительно к анализу творчества Е.И. Замятина [Попова, 2003], выделяет следующие разновидности иронического:

1. «Полемическое иронизирование», основанное на интертекстуальности [Попова, 2003, с. 10].

2. Ассиметричные средства высмеивания, основанные на контрасте (носители сатирической функции). К ним исследовательница относит и иронизирование, и пародирование [Попова, 2003, с. 11].

3. Ироническая интонация, которая в прозе Е.И. Замятина производит «… эффект своеобразной дистанции между культурным контекстом имитируемого типа произведения и контекстом интерпретатора, ведущий к созданию особой замятинской трагической иронии и «самоиронии» [Попова, 2003, с. 11].

4. «Прием концентрации однородных характерных деталей» [Попова, 2003, с. 14], основанного на использовании логического контраста: явного несоответствия свойств предмета изображения и его словесного обозначения. Исследовательница считает этот модус излюбленным художественно-обличительным приёмом Е.И. Замятина, близким к гротеску [Попова, 2003, с. 14]. Сходным модусом является «бурлескное изложение примет жизни» [Попова, 2003, с. 26]. Другое название приёма - «ироническая деталь» [Попова, 2003, с. 56].

5. Ироническое осмысление и переосмысление образа: «Ориентируя читателей с первых строк на «гоголевское слово», которое подчеркнуто и названием первой главки повести (Божий зевок), автор тем самым настраивает на сатирическое и ироническое осмысление образа главного героя Андрея Иваныча Половца. Намек на «степной размах» натуры этого «мечтателя» удвоен «говорящей» фамилией (Половец - степной житель) и ироническим переосмыслением имени (Андрей - победитель), ведь на самом деле «победить» засасывающую пошлость жизни герой не смог» [Попова, 2003, с. 15]. Семантика имён героев, противопоставленная действительности, - классический приём иронического переосмысления (например, князь Лев Мышкин у Ф.М. Достоевского). Рассматривая этот модус иронии подробнее, И.М. Попова называет его «ложной корреляцией» [Попова, 2003, с. 18], «авторской иронией» [Попова, 2003, с. 20].

6. Бурлескная пародия (как иронический модус): «Замятинская ирония порой переходит в «бурлескную» пародию на древнерусский жанр жития, построенную на нарочитом несоответствии стилистических <…> и тематических <…> планов…» [Попова, 2003, с. 20].

7. Фантастика (близко к ней рассматриваются такие модусы иронического, как миф и гротеск). «Относительность всякого явления, любой истины иронизируется Замятиным в сказке «Бог» с помощью фантастики, мифа и гротеска» [Попова, 2003, с. 22].

8. Публицистический модус, или ирония по поводу какого-либо актуального явления: «В статье «О равномерном распределении» (1918) Замятин иронизировал по поводу «уравнительной жажды» советского строя: «Нужно, чтобы глупость и гений были тоже равномерно распределены по едокам. Неумеренный гений и неумеренная глупость - одинаково возбуждают зависть, и потому не место им в счастливом фаланстере» [Цит. по: Попова, 2003, с. 25].

9. Приём мнимого отрицания: «Используя прием мнимого отрицания, Замятин с горькой иронией утверждает, что «... слухи о нечестии и безбожии в земле Алатырской - суть истинная ложь, которую лишь горькоумные именуют правдой» [Попова, 2003, с. 26].

10. Шутка: «…шуточными приветствиями к Мейерхольду, выражал свое ироническое отношение к переделке классических произведений для театра, писал о его постановке «Ревизора» Гоголя…» [Попова, 2003, с. 31].

11. Ироническое определение («излюбленные старички» [Цит. по: Попова, 2003, с. 32]).

12. Ироническая аллюзия (например, повести Е.И. Замятина «Непутёвый» и романа Ф.М. Достоевского «Идиот»).

13. Иронический намёк.

14. Ирония «поэтической природы», опирающаяся на «особую глубокую дополнительную семантику» (например, в рассказе «Грешник из Толедо», где «в переплетении мягко юмористической и тонко иронической форм дается изображение «заблуждений человеческих», построенных на суеверном страхе перед потусторонними демоническими силами, то есть на примитивных предрассудках» [Попова, 2003, с. 51]).

15. Сюжетная ирония (сродни иронической насмешке Судьбы; иронический поворот развития событий), «ироническое обыгрывание сюжетной ситуации» [Попова, 2003, с. 54].

16. Способ выражение мировидения (наиболее общее название модуса иронии как выразителя комического [Попова, 2003, с. 53]).

17. Защита личности от общества (социально-психологический модус иронии).

18. Самопародия как результат перекодировки чеховской иронии - «игра с читателем» (открытие Е.И. Замятина): «Новым, отличным от чеховского «текста» было, по нашему убеждению, использование самопародии, которая по сути и является перекодированной чеховской иронией, используемой в «играх с читателем» [Попова, 2003, с. 60].

Последние три разновидности являются общими характеристиками замятинской иронии как литературного феномена.

Предварительно выделенные модусы очень условно можно распределить по двум группам:

1. Иронически-пародийные модусы (средства выражения авторской иронии, самоиронии, субъективного начала), в которых пародия служит целям, несколько большим, чем юмор, а смешное уходит на второй план:

- «полемическое иронизирование»;

- ироническая интонация;

- ироническое осмысление/ переосмысление, или «ложная корреляция»;

- фантастика (гротескный анализ относительности любого явления);

- приём мнимого отрицания;

- ирония «поэтической природы» (с глубоким смыслом);

2. Комически-пародийные модусы (средства типизации, организации повествования, объективного начала), в которых немалую роль играет смешное, забавное, юмористическое:

- ассиметричные средства высмеивания, основанные на контрасте;

- «бурлескное изложение примет жизни», или ироническая деталь;

- несоответствие стилистических и тематических планов («бурлескная пародия»);

- ирония «по поводу»;

- шутка;

- ироническое определение;

- ироническая аллюзия;

- иронический намёк;

- сюжетная ирония, или «ироническое обыгрывание сюжетной ситуации». 

ГЛАВА 2. Анализ иронии и пародии в малой прозе Е.И. Замятина

2.1 Иронически-пародийный модус в книге «Нечестивые рассказы»

Книга Е.И. Замятина «Нечестивые рассказы» - прижизненное издание произведений писателя, выпущенное в свет московским издательством «Артель писателей «Круг» в 1927 году. В этот сборник вошли последние на момент публикации рассказы автора: «Рассказ о самом главном», «Икс», «Сподручница грешных», «Русь», «О том, как исцелен был инок Эразм», «О чуде, происшедшем в Пепельную Среду», «Дьячок» и «Бог». Е.И. Замятин в своей книге впервые использовал литературные приемы в форме антижанров, переосмысливающих жанровые традиции рождественского и патерикового рассказа, жития, чуда и слова. «Нечестивые рассказы» покушались на абсолюты любого догматического сознания и воплощали авторские представления о творчестве как рождении органического целого.

«Рассказ о самом главном» (1923) томская исследовательница М.А. Резун справедливо называет ключевым текстом Е.И. Замятина, в котором «окончательно оформились представления о мироздании как естественно-природном, «закодированном» в идее материнства, женственной самоотдачи, в которой осуществляется образ животворящей, самовозрождающейся земли» [Резун, 1993, 147].

В этом произведении автор обращается к макроконтекстам язычества и христианства, наивного восприятия мира и философии, искусства и науки: «Мир: куст сирени - вечный, огромный, необъятный. В этом мире я: желто-розовый червь Rhopalocera с рогом на хвосте. Сегодня мне умереть в куколку, тело изорвано болью, выгнуто мостом - тугим, вздрагивающим. И если бы я умел кричать - если бы я умел! - все услыхали бы. Я - нем» [Замятин, 1999, с. 23]. Интертекстуальность, как мы уже выяснили, - примета иронии и пародии. Однако, в этом случае Е.И. Замятин не переиначивает религиозные, научные и философские учения. Писатель интегрирует их в единое целое, не полемизируя ни с одним из них. В этом видится уникальный модус иронического - ирония «поэтической природы», наполненная глубоким смыслом. Подсознательное в «Рассказе о самом главном» гармонически трансформируется в зашифрованности философского подтекста, создавая органичное двоемирие земного и небесного, временного и вечного, мужского и женского, разрушительного и созидающего.

В одном эпизоде рассказа прослеживается лирическая ироническая интонация, ассоциирующаяся с самым известным символом женственности, загадочности и святости - картиной Леонардо да Винчи «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо» (1503-1505): «Согнутые тяжестью цветов ресницы; одна какая-то точка в уголку ее губ <…>. И - да, это именно так: уголок губ - там, как сквозь лупу, вся она, все ее девичье, женское - то самое, что…» [Замятин, 1999, с. 23]. Улыбка Моны Лизы является одной из самых знаменитых загадок. 

Как отмечает И.М. Попова, в «Рассказе о самом главном» «Замятин-художник двигался по пути усиления мифического и естественно-научного, «классического» и «неореалистического» постижения мира» [Попова, 2003, 62], что свидетельствует о наличии такого иронически-комического модуса, как фантастика. Кроме того, рассказ содержит творческую полемику с философской концепцией Ф.М. Достоевского, осуществленную через перекличку образов, сюжетных интерпретаций, мотивных параллелей («полемическое иронизирование»).

Темой рассказа «Икс», на первый взгляд, становится злободневная сатира: «Данный рассказ имеет двойственную природу. Его можно рассматривать как сатиру на современное автору время, однако кроме внешней доминирующей насмешки здесь чувствуется разочарование, боль за современность и предостережение» [Мануйленко, 2003, с. 62].

Начало рассказа - яркая иллюстрация пародии, как переиначивания, перестановки, контраста: «Это майское утро начинается с того, что на углу Блинной и Розы Люксембург появляется процессия - по-видимому, религиозная: восемь духовных особ, хорошо известных всему городу. Но духовные особы размахивают не кадилами, а метлами, что переносит все действия из плана религии в план революции: это -- просто нетрудовой элемент, отбывающий трудовую повинность на пользу народа. Вместо молитв, золотея, вздымаются к небу облака пыли, народ на тротуарах чихает, кашляет и торопится сквозь пыль. Еще только начало десятого, служба -- в десять, но сегодня почему-то все вылетели спозаранок и гудят, как пчелы перед роеньем» [Замятин, 1999, с. 27].

Однако на пародийной основе Е.И. Замятин организует ироническое осмысление истории России, в которой причудливо, в одной точке (вероятно, называющейся «Икс»!) соединяются улицы Блинная (ярко выраженный символ прошлого, традиционного) и Розы Люксембург (теоретик марксизма, философ, экономист и публицист - самая известная женщина революционер, символ революционного настоящего). В этом метаисторическом пересечении, по замыслу Е.И. Замятина, - указующая функция иронии, смысл истории и жизни.

В рассказе «Сподручница грешных» продолжается сквозная для творчества Е.И. Замятина тема «деятельной любви»: «Любила мать Нафанаила весну, капель, черные прозоры земли сквозь снег. А уж как выбьются лысые головенки первых трав, да повылезут из-под камней склеенные задиками красные козявы с нарисованными на спине глупыми мордами, да зазвенит звон пасхальный…

- В лес - девчонки, такие-сякие, сейчас чтобы в лес - цветы собирать!

Весна - время самое ваше. Пошли вон! - и ногами будто затопает.

Много из манаенского монастыря замуж выходило. И так рожали ребят немало: старушечьи корытцем губы корили, а ясные глаза смеялись» [Замятин, 1999, с. 31]. В этом здоровом смехе - ирония самой жизни, парадоксальной и непредсказуемой: монастырь, где положено отказаться от земного и семьи, стал источником жизни и любви. Надо сказать, что сборник запретили в 1927 г.

В одно и то же время с «Сподручницей грешных» выходит статья Е.И. Замятина «Скифы ли», раскрывающая смысл его иронизирования над христианством: «Христос на Голгофе, между двух разбойников, истекающий кровью по каплям, - победитель, потому что Он распят, практически побежден. Но Христос, практически победивший - Великий инквизитор. И хуже: практически победивший Христос - это пузатый поп, в лиловой рясе на шелковой подкладке... Такова ирония и такова мудрость судьбы. Мудрость потому, что в этом ироническом законе - закон вечного движения вперед. Осуществление, оземление, практическая победа идеи - немедленно омещанивает ее. Здесь и трагедия и здесь - мучительное счастье подлинного скифа - тернии побежденного; его исповедание - еретичество; судьба его - судьба Агасфера; работа его - не для ближнего, но для дальнего» [Замятин, 1988, с. 503].

Итак, иронический закон Е.И. Замятина основывается на модусе иронического переосмысления. Неслучайно «ложная корреляция» порождает парадокс «Христос - Великий инквизитор», отсылающий нас к роману Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».

Видимо, таким иронически-парадоксальным образом в цикл «Нечестивых рассказов» попал рассказ с названием «Русь». Автор использует в этом тексте такую разновидность иронически-пародийного модуса, как приём мнимого отрицания: «Не Петровским аршином отмеренные проспекты - нет: то Петербург, Россия. А тут - Русь, узкие улички, - вверх да вниз, чтоб было где зимой ребятам с гиком кататься на ледяшках, - переулки, тупики, палисадники, заборы, заборы» [Замятин, 1999, с. 45].

Героини рассказа носят «говорящие имена» - Фелицата (в миру «кликали ее Катей, Катюшенькой») и Марфа: «Фелицата - с четками, вся в клобук и мантию от мира закована, и Марфа - круглая, крупитчатая, белая» [Замятин, 1999, с. 45]. Имя Фелицата в переводе с латыни означает «осчастливленная», Марфа - с древнееврейского «владычица, госпожа». Читатель догадывается, что чопорная Фелицата была когда-то Катей, ничем не уступающей по красоте и популярности у мужчин Марфе. Екатерина означает «чистота, незапятнанность». Не чистые помыслы руководили Фелицатой, когда выдавала она племянницу Марфушу за богатого Вахрамеева, а банальная выгода. Играя именами, Е.И. Замятин иронизирует над суеверием и внешними признаками пристойности.

В этой связи нужно вспомнить о значении слова нечестивый, характеризующего все рассказы цикла. Помимо распространённого значения «грешный, порочный» [Ожегов, 1994, с. 355], слово имеет другой смыл, зафиксированный, например, в словаре языка А.С. Пушкина, - «не исповедующий истинной веры» [Виноградов, 200, с. 159]. В этом ироническом переосмыслении заглавного эпитета цикла, на наш взгляд, содержится особое авторское указание Е.И. Замятина, предлагающее читателю задуматься об истинном, о самом главном.

Таким образом, анализ иронически-пародийного модуса в цикле «Нечестивые рассказы» обнаружил примеры:

- мнимого отрицания: «…нет: то Петербург, Россия. А тут - Русь…»;

- иронического переосмысления - парадокса: «Христос - Великий инквизитор»;

- полемического иронизирования (концепции Е.И. Замятина - Ф.М. Достоевского);

- гротеск (расплодившийся женский монастырь);

- ироническая интонация (Таля - Джоконда);

- поэтическая ирония («Мир: куст сирени - вечный, огромный, необъятный. В этом мире я: желто-розовый червь Rhopalocera с рогом на хвосте»).

По нашим наблюдениям, пародийное начало, несомненно, присутствуя в таких иронических модусах и даже вызывая смех, уходит на второй план. За каждым из названных приёмов стоит автор, сквозит авторская позиция, раскрыть которую практически невозможно без обращения к взглядам Е.И. Замятина. В противном случае, читатель откроет не удивительную и совершенно необычную философскую прозу, а нечестивые рассказы.

2.2 Комически-пародийный модус в цикле «Чудеса»

Цикл «Чудеса» имеет самое прочное пародийное основание - стилизация под обязательный атрибут жанра жития, описание чудес. «Чудеса» включают в себя три произведения: «О святом грехе Зеницы-девы. Слово похвальное» (1916), «О том, как исцелен был инок Еразм» (1920), «О чуде, происшедшем в Пепельную Среду» (1924), сюжетной основой которых является зафиксированное в житиях «чудо», интерпретированное Е.И. Замятиным как обретение святости через совершение греха или через познание греха в форме искушения [Попова, 2003, с. 19].

«Чудеса» противопоставлены «Нечестивым рассказам»: в отличие от иронии по поводу фальшивой веры и суеверий, в этом цикле говорится о том, как «познавши после того чуда веру истинную» [Замятин, 1999, с. 52], душа исцелилась.

В трёх повестях «Чудес» активно используется такой комически-пародийный модус, как ассиметричные средства высмеивания, основанные на контрасте: «Здесь погребена есть Зеница-дева, сия грехом милосердным нас спасла есть» [Замятин, 1999, с. 53]. Ассиметричность подчёркнута одновременно оксюмороном грехом милосердным и антитезой грехом спасла.

Несоответствие стилистических и тематических планов («бурлескная пародия») вызывает комическую реакцию читателя: простой отказ гордой девушки от близости с царём описывается с комическим пафосом и с помощью смешных эротических перифраз (эротика - один из древнейших и самых распространённых объектов комического):

«По прошествии тридцати дней Ерман-царь возроптал на Зеницу:

- Почто от страстей невостягновенна ты? Почто цветы персей твоих от ласок не трепещут, и как камение нечувственное на ложе моем возлежишь?

Зеница же отвечала ему твердо:

- Тело мое, если хочешь, можешь взять, ибо оно есть тлен, душу же - нет, скверненник: душа нерастленна есть» [Замятин, 1999, с. 53].

В сказании об иноке Еразме «грех познания прелюбы» делает юношу художником «во славу Божию», тогда как, «будучи невинным», отрок соблазнял братию «бесовскими соблазнами» [Замятин, 1999, с. 56-57]. Эпизод чудесной беременности матери Еразма («Родители его долгие годы ревностно, но тщетно любили друг друга и, наконец, истощив все суетные человеческие средства, пришли в обитель к блаженному Памве» [Замятин, 1999, с. 56]) содержит эротико-иронический намёк: «После того много раз солнце вставало над обителью и сеяло золотое сем свое в синий снег и в черные весенние недра вздымалось стеблие трав и,совершив заповеданное, вновь клонилось долу. И лишь старец Памва был по-прежнему прям, как крестное дерево кипарис, и все так же крепок был серебряный венец его мудрых седин, и многих исцелял убогих мужей, и одержимых бесами, и неплодных жен, в чем видели иные силы вкушаемой старцем благословленной пищи» [Замятин, 1999, с. 57]. Намёк на прямое участие крепкого старца Памвы (буквальное значение имени «везде проходящий») в чудесном рождении Еразма - подлинно комически-пародийный приём, вызывающий улыбку.

В приведённом примере также отмечается «бурлескное изложение примет жизни»: возвышенное, метафорическое перечисление деталей восхода и захода (лучи солнца - золотое семя, земля - черные весенние недра и др.) показывает, что жизнь бьёт ключом.

В повести Е.И. Замятин показывает себя мастером иронической детали: «И когда блаженный Памва уставал от молитв и от бесед с приходившими искать мудрости его, и от борений с неустанно, как мухи, осаждавшими его бесами, инок Еразм читал ему вслух нечто от Библии или от житий святых отец наших, или от Цветников и Изборников отеческих». Бытовое сравнение бесов с мухами невольно вызывает смех и воссоздаёт реальную картину летнего дня.

В тексте «О том, как исцелен был инок Еразм» прослеживается ироническая аллюзия: автор упоминает житие преподобной Марии Египетской, в честь которой была названа одна из исцелённых Памвой блудниц. Мария родилась в Египте в середине V века и в возрасте двенадцати лет покинула родителей, уйдя в Александрию, где стала блудницей. После посещения Храма Господня и причастия она, перейдя Иордан, поселилась в пустыне, где провела 47 лет в полном уединении, посте и покаянных молитвах. Первые 17 лет Марию преследовали блудные страсти и воспоминания о прошлой жизни. Весело иронизируя по поводу этого пустынного затворничества, Е.И. Замятин вкладывает в уста своей Марии-блудницы такое пожелание: «Молю тебя, отче, если имеешь кого, искусного в писании икон, повели ему написать житие преподобной Марии и страстные муки ее и изящные деяния в пустыне египетской». Изящные деяния - яркий пример иронического определения в цикле «Чудеса».

Третье чудо цикла приближено во времени к авторской эпохе и поэтому, по мнению И.М. Поповой, связывается с католической традицией [Попова 2003, c.19-20]. Невинность и младенческая простота каноника Симплиция (от греч. «простота») приводят его к состоянию «дичи на вертеле над медленным огнем» [Замятин, 1999, с. 60]: он уступает греховным пристрастиям архиепископа и становится матерью младенца. Парадоксальность ситуации заключается в том, что герой обретает «святость материнства», совершая грех попрания мужского естества.

В финале повести умирающий Симплиций признаётся своему сыну Феликсу: «Ты, вероятно, думал, Феликс, что я - твой отец. Так вот: я - твоя мать, а твой отец - покойный архиепископ Бенедикт» [Замятин, 1999, с. 61]. Перед нами комический пример использования иронии по поводу. Известно, что главу католической церкви называют папой, а в повести папа, ради смеха, стал мамой.

В последней повести цикла «Чудеса» Е.И. Замятин часто прибегает к иронической шутке:

«- Этот ребенок - ваш <…>.

- Вы хотите сказать... То есть как - мой?

- Так - ваш.

- Но ведь я же... пресвятая дева! - ведь я же все-таки мужчина!» [Замятин, 1999, с. 60].

В контексте нарочито сталкиваются разные гендерные номинации, прямо присоединённые к одному подлежащему - пресвятая дева и всё-таки мужчина. Шутка построена на формальной подаче устойчивого выражения как сказуемого: «Я - пресвятая дева».

Осознание парадоксальной двойственности человека и окружающего его мира, относительности любого явления, перехода одного состояния мироздания в другое Замятин декларативно выражает через «гоголевское слово»: «…канонику показалось, что доктор Войчек сквозь слезы смеется» [Замятин, 1999, с. 61]. Как и другие повести цикла, в основе произведения «О чуде, происшедшем в Пепельную Среду» лежит сюжетная ирония, ироническое обыгрывание сюжетной ситуации.

Итак, комически-пародийный модус в цикле «Чудеса» представлен такими разновидностями, как:

- сюжетная ирония (в основе священного чуда лежит греховный поступок);

- ироническая шутка («Но ведь я же... пресвятая дева! - ведь я же все-таки мужчина!»);

- ирония по поводу (католический поп, т.е. папа, стал мамой);

- ироническое определение (изящные деяния Марии Египетской);

- ироническая аллюзия (житие преподобной Марии Египетской, её искушения в пустыне);

- ироническая деталь («рыжие рожки доктора»);

- эротико-иронический намёк («прям, как крестное дерево кипарис, и все так же крепок был серебряный венец его мудрых седин»);

- эротическая перифраза («цветы персей твоих от ласок не трепещут»);

- оксюморон («грехом милосердным») и др.

Анализ перечисленных модусов комического показывает, что в этом случае пародия (как соотношение двух объектов), действительно, важнее, чем в иронических модусах. Для того, чтобы прочитать и интерпретировать комически-пародийные приёмы, необходимо знать жанр жития, содержание некоторых прецедентных текстов, особенности религий и т.д. Комическое преодолевает ограниченность авторской позиции, активно подключая к художественному тексту традиционные для литературы и культуры сюжеты, образы и функции.

На наш взгляд, без использования комических модусов пародии, ирония в творчестве Е.И. Замятина была бы слишком субъективной и даже саркастичной.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подвергнув рассмотрению две группы модусов иронии в малой прозе Е.И. Замятина, мы пришли к выводу о том, что авторская позиция представлена главным образом разновидностями иронически-пародийного модуса.

Так, в цикле «Нечестивые рассказы» находят воплощение такие особенности философии Е.И. Замятина, как:

1) эстетическая установка на гармонию с миром: «Мир: куст сирени - вечный, огромный, необъятный. В этом мире я: желто-розовый червь Rhopalocera с рогом на хвосте» (поэтическая ирония, интегрирующий лиризм);

2) гносеологическая установка на поиск истины в области противоположностей: «…нет: то Петербург, Россия. А тут - Русь…» (приём мнимого отрицания);

3) коммуникативная установка на диалогизм и полемику (полемическое иронизирование с творчеством Ф.М. Достоевского);

4) онтологическая установка на парадоксальность бытия (парадокс, гротеск как приёмы иронического переосмысления);

5) аксиологическая установка на общекультурные, универсальные ценности (ироническая интонация в описании улыбки Тали как улыбки Джоконды).

Комически-пародийный модус организует «игру» автора и читателя, устанавливает доверительные отношения между ними в целях трансляции авторской позиции.

Например, в цикле «Чудеса» представлены такие способы вовлечения читателя-интерпретатора в работу над текстом, как:

- сюжетная ирония (неожиданный поворот событий как чудо, например, не изгнание Змея из тела Зеницы, а его эксплуатация в целях борьбы с врагами);

- ироническая шутка (заигрывание с читателем, стимуляция его внимания);

- ирония по поводу (апелляция к актуальным событиям, например, к активизации миссии католической церкви в послереволюционный период);

- ироническое определение (воспитание у читателя чувства слова);

- ироническая аллюзия (обращение к самым известным русскому читателю примерам - житиям святых);

- ироническая деталь (продолжение традиций русской литературы, акцентирующей внимание на бытовых, смысловых, эмоциональных, символических и других подробностях);

- эротико-иронический намёк (фольклорное наследие);

- эротическая перифраза (традиция, восходящая к Ветхому Завету, например, к Песне Песней Соломона) и др.

Другими словами, Е.И. Замятин с помощью иронии и пародии не только выразил свою авторскую позицию, но и подготовил почву для её восприятия.

Без читателя нет автора. Замятинская ирония именно благодаря читателю, преодолела рамки тонкой, скрытой насмешки и превратилась в мощный способ моделирования новой действительности. Писатель искренне мечтал о том, что в новой жизни установится гармония между душой и телом, благочестием и нечестивостью, священным и грешным, консервативным старым и революционным новым.



СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Арнольд И.В. Проблемы диалогизма, интертекстуальности [Текст]/ И.В. Арнольд. - СПб.: Наука, 1995. - 217 с.

Бахтин М.М. К методологии литературоведения [Текст]/ М.М. Бахтин - М.: Наука, 1976. - С. 29 - 47.

Бен Г. Е. Пародия // Краткая литературная энциклопедия [Текст]/ Гл. ред. А. А. Сурков. - М.: Советская энциклопедия, 1962-1978. - Т. 5: Мурари - Припев. - 1968. - Стб. 604-607.

Виноградов В.В. О языке художественной прозы [Текст]// В.В. Виноградов. - М.: Наука, 1980. - С. 231 - 232.

Виноградов В.В. Поэтика русской литературы [Текст]// В.В. Виноградов. - М.: Наука, 1976, - С. 5 - 44.

Виноградов В.В. Словарь языка Пушкина: в 4 т. [Текст]/ Отв. ред. В. В. Виноградов. - М.: Азбуковник, 2000. - С. 159.

Галушкин А. Комментарий к пьесе Е. Замятина «История одного города» [Текст]/ А. Галушкин // Странник. - 1991. - № 1. - 29 с.

Голубков С.А. Комическое в романе Е. Замятина «Мы» [Текст]/ С.А. Голубков. - Самара: СГУ, 1993. - 262 с.

Гришечкина Н.П. Парадокс в художественном мире А.П. Чехова и Е. Замятина // Творческое наследие Евгения Замятина: Взгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, занятия, тезисы. - Кн. 4. [Текст]/ Н.П. Гришечкина - Тамбов: ТГУ им. Г.Р. Державина, 1997. - С. 112 - 116.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Избранные статьи. Совмещенная редакция изданий В. И. Даля и И. А. Бодуэна де Куртенэ [Текст]/ Под. ред. Л. Беловинского. - М.: Олма-Пресс, ПФ «Красный пролетарий», 2004. - 704 с.