Но вернёмся к годам его юности. Стоит ли много говорить о воспитании в школах-интернатах викторианской Англии, когда можно вспомнить описание быта в романах у Джейн Эйр, Чарльза Диккенса и других. Примерно в той же обстановке, строгости, учился и Конан Дойл: «… отмечу, что воспитывался я в спартанской обстановке -- дома, и уж тем более в эдингбургской школе, где изверг-учитель калечил розгой наши юные жизни. От семи до девяти лет я вынужден был покоряться этому обезображенному оспой одноглазому мерзавцу, который будто бы сошёл со страниц Диккенса. По вечерам единственным моим утешением был дом и книги, а ещё мне полностью принадлежали выходные дни. Одноклассниками моими были забияки, и я тоже стал забиякой»3. Азарт к дракам пошел на пользу: в дальнейшем, как известно, сэр Артур Конан Дойл стал профессиональным боксёром, а «спартанская обстановка» закалили не только тело, но и дух. «Впрочем, к своей собственной чести, должен сказать, что хотя я и был драчуном, я никогда не обижал слабых, более того, зачастую за них заступался. Верность этим принципам я сохранил и в более зрелые годы»4. Кодекс чести и система принципов молодого Артура тоже сформировались не без влияния его матери.

1873 год. Парижский дядюшка Мишель Конан, известный критик и издатель «Художественного журнала», которому возрасте пяти лет Артур показал одно из первых своих литературных творений о саблях, пистолетах и ружьях, о том, как загоняют в логово бенгальского тигра, «прислал небольшого формата книжицу с золотым обрезом. Называлась она «Баллады Древнего Рима» некоего лорда Маколея. Одна строфа приковала внимание будущего писателя: «Что лучше для мужчины, Чем смерть от рук врагов За отчие могилы, Святилища богов?»

В этих простых словах нашёл он то, что искал давно. Они как нельзя лучше отвечали тому духу, который прививала ему матушка в Эдинбурге задолго до того, как он достиг школьного возраста»1. Та история, которую ему преподавали в иезуитском колледже, была пустой, сухой зубрёжкой, лишенной духа рыцарства и величия прошлого. «И вот теперь знакомство с Маколеем потрясло его. Он жаждал ещё его книг и открыл для себя “Опыты” миниатюрные исторические сцены и незаконченную “Историю Англии”. Это явилось для Артура новым откровением - сама история оживала»2. Простота и дух приключений в дальнейшем, станут ведущими особенностями творчества Конан Дойла.

Интересно отметить, что стремление к реальному описанию вещей у Артура отмечалось ещё в детстве. Далеко ходить не стоит, возьмём тот же рассказ про тигров, который пятилетний Дойл отправил Мишелю Конану: «В книге были два действующих лица: путешественник и тигр. Тигр, следуя своей натуре, проглотил путешественника, чем поставил автора в чрезвычайно затруднительное положение: он не знал, как ему закончить историю. В пять- шесть лет, казалось бы, ничего не стоит вернуть героя обратно, но Артур, будучи, по его собственному утверждению, не романтиком, а реалистом, так поступить не мог»3. С такими ситуациями ему пришлось сталкиваться и не только в раннем детстве, но и в зрелости.

Мишель Конан в письмах к его матери отмечал будущий талант и в школьные годы Артура: «Не может быть сомнений в его способностях на этом поприще. Во всех тех случаях, когда он во власти подлинного вдохновения, я находил пассажи, отличающиеся первозданной свежестью и изысканностью образов. Мне кажется, он в прекрасном состоянии духа. Его «Фелдкирская газета» [школьная газета] сулит много, и мне сдаётся, она принадлежит ему одному от начала и до конца»1. Так писал его дядя Мишель Конан в канун Рождества 1875 года, когда юный Дойл, не имея возможности лично встретиться с дядюшкой, прислал ему «по почте целую связку своих стихотворений, написанных в Стонихерсте. Старый критик, шевеля губами, проштудировал каждое слово»2. Но на тот момент работы Артура так и остались детской забавой, уступив место подготовке к поступлению в Эдингбургский медицинский университет.

По-настоящему, в сознательном возрасте, помимо школьной газеты, его литературный талант обнаружился, когда он, будучи в предвыпускном классе, в 1874 г. получил задание написать поэтический опус. По сравнению с работами своих однокурсников, его произведение получилось лучше всех. «Всё это было сработано на совесть, хотя топорно и банально. И всё же эти верши явись тем, что мистер Стед [Уильям Томас Стед (1849-1912 гг.) - английский журналист, приверженец спиритизма прим. Т. Г.] называл «указателем», и я понял, в чём мой призвание»3. Знак этого призвания отобразился в самом имени писателя. Вторая часть фамилии происходит от имени дядюшки Конан, который был ещё и его крёстным отцом. Его жена в девичестве носила фамилию Конан, а её брат,

Майкл Конан, как и мать Артура, увлекался геральдикой и генеалогией. Благодаря своему увлечению он не без труда выяснил, что их род происходит от герцогов Британских, которые все носили фамилию Конан. Так как именно Мишель Конан помог молодому Артуру ещё в студенческие годы задуматься о карьере писателя, то в честь него будущий талант прибавил его фамилию к своей первой. Не только Майкл, но и Артур Конан, один из наследников на английский престол, которого Иоанн Безземельный приказал убрать ещё когда тому было около 16 лет1, повлияли на выбор имени. Здесь опять же не обошлось без влияния матери и её любви к родовому древу.

Летом 1876 г. Конан Дойл гостил у своего дяди в Париже, это было весьма продуктивное общение. Со своим дядюшкой он обсудил свои литературные пристрастия, а именно его любовь к Маколею, к Эдгару По, первый прочитанный рассказ которого был «Золотой жук». «Позднее он признавал, что ни один писатель, кроме Маколея и Скотта, которым он увлекался с 10 лет, так не отвечал его вкусам и литературным пристрастиям, как Эдгар Аллан По»2. Кроме этого, дядюшка, так же, как в Мэри Фоли, матери Артура, разжигал в юноше родовую спесь, так же, как и мать, он принял преклонение молодого Артура перед Маколеем и По, М. Ридом, помогая разобраться в их достоинствах и недостатках и всерьёз задуматься, кем хочет быть Дойл: врачом или писателем?

Тем не менее, юный Конан Дойл решил поступать на врача. Это решение имело по своей сути практический подтекст: Эдингбургский университет, центр медицинского образования, находился в том же городе, где жила семья Дойлов, что могло сэкономить на жилье для будущего студента, а получив стипендию, Артур мог помогать семье и деньгами. Кроме этого, престиж профессии врача, по мнению его матушки, вполне соответствовал роду Дойлов. К тому же медицинская наука могла присвоить себе столь же увлекательный характер, какой он встречал у слова «наука» в романах Жюль Верна. «Да, решил он, изучать медицину - дело хорошее»3. В числе людей, с которыми Артур советовался по поводу медицинского поприща, был и мистер Уоллер, квартирант, врач по профессии, который снимал комнаты в доме Дойлов.

«Именно Уоллер, по мнению всех без исключения биографов, порекомендовал ему избрать своей профессией медицину, помогал готовиться к экзаменам и поддерживал впоследствии как морально, так и материально»1. Этот факт отмечают все биографы Конан Дойла, даже те, кто пытался избежать «острых углов».

К слову об эпохе. Когда молодому врачу понадобилось обставить свой дом в период медицинской практики в Портсмуте, он смог на 4 фунта приобрести всю сильно бывшую в употреблении, но необходимую мебель, как для себя, так и для приёма пациентов: три стула, стол, коврик, кровать, матрац, лампа. Если содержать дом в хорошем состоянии без прислуги и жить по шиллингу в день, то жизнь не покажется бедной, но вполне сносной. «В задней комнате стояли сундучок и табуретка. Внутренности сундучка служили кладовкой, а крышка - обеденным столом. В доме был проведён газ, и я приспособил крючок на стене, чтобы подвешивать котелок над газовой горелкой. В нём я без особого труда поджаривал бекон и освоил искусство получать огромное количество ломтиков из одного фунта. Как просто (или как раньше было просто) жить в своё удовольствие на шиллинг день». Уже говорилось о том, что входит понятие «приличной семьи»: прислуга, меблированные комнаты, способность покупать самые необходимые предметы быта. На тот момент Конан Дойл семьёй ещё не обзавёлся и ему вполне хватало того, что имел, но эти правила приличия распространялись и на него. Студенту- выпускнику, не имеющего достаточной суммы, о прислуге и думать нечего, поэтому в начале местное общество очень скептически отнеслось к новичку. Врач, который сам открывает пациенту дверь, не имеет очередей у кабинета, не вызывает доверия; всё это ещё и сигналы к тому, что у него нет соответствующих средств для приличного, по счёту того времени, существования. А значит, обращаться к нему не имеет смысла, и это не только потому, что это неопытный, молодой врач. Более подробно этот период его жизни описан в автобиографическом романе «Письма Старка Монро» («The Stark Munro Letters», 1895 г.). В этой книге писатель как нельзя откровенен, перед читателем раскрывается панорама переживаний главного героя, который полностью олицетворяет собой Конан Дойла. «Я должен был отворять дверь пациентам, что бы они ни подумали об этом. Должен сам мыть посуду и подметать комнаты, и эти обязанности должны быть исполнены, так как посетители должны находить мое помещение в приличном виде»1. Без прислуги жить было неприлично, но нанять её тоже было не на что, поэтому Конан Дойл выходил из положения разными способами.

Такие трудности тоже были преодолимы: «У меня был компанейский характер, и я не упускал случая поразвлечься, а кроме того, умел радоваться жизни. Я много читал. Я вовсю занимался спортом. Я танцевал и ходил в театр, когда находилось шесть пенсов на галёрку»2. Кроме этого, повод не унывать состоял и вот в чём: «Какое счастье впервые обзавестись собственным домом, сколь бы убогим он ни был. В юном возрасте любая трудность превращается в приключение - и потом, я ещё не исчерпал восторга от сознания, что теперь у меня есть свой дом»3. Формулировка «Мой дом - моя крепость» появилась именно в викторианскую эпоху: ощущение дома как своего пространства, ограниченного от мира внешнего, места, которое можно обустроить по своему вкусу и сделать по-настоящему уютным, в какой-то степени закрытым от социума. Идея «своего дома» отразится даже в рассказах о Шерлоке Холмсе.

«В этих историях [мы находим для себя] солидное обаяние эпохи, когда девушки были невинны, бандиты небриты, шторы задёрнуты. Это уже в наши дни пошли книги, разоблачающие лицемерие викторианства... Викторианский очаг был не метафорой, а жаркой реальностью в сырой стране, и на обогрев большого дома уходило до тонны угля в день. Холмс и Уотсон утверждают и защищают самое главное в британской иерархии ценностей - дом». У Конан Дойла прослеживается идея противопоставления улицы и дома. «Внутри - очаг, а снаружи «Полосы слабого, неверного сияния, в котором, как белые облака, клубился туман». В одном из произведений Шерлок Холмс задумчиво произносит такие слова: «Как умиротворяющее подействовал на меня спокойный уют английского дома! Я даже забыл на секунду это ужасное, загадочное дело». Эта приближённость к жизни, в дальнейшем, сделала Шерлока Холмса в глазах его поклонников XIX века реальным персонажем, к которому можно было написать письмо с просьбой о помощи, прийти за советом и погреться у знаменитого камина.

После поступления в Эдингбургского университет Конан Дойл начал поиски практики, и тогда ещё было далеко до создания образа камина знаменито сыщика. Как молодой специалист, он нуждался не только в опыте, но и в деньгах. А оттого соглашался на все поступающие к нему предложения. Параллельно в нём росла мысль о том, что можно заниматься ещё чем-либо, помимо разливания лекарств. В этот непростой период одиночества и бедности его поддерживал младший девятилетний брат Иннес: «Он выносит все невзгоды нашего маленького хозяйства, оставаясь в самом весёлом настроении духа, разгоняет мою хандру, сопровождает меня на прогулках, входит во все мои интересы (я всегда говорю с ним, как со взрослым) и всегда готов взяться за любую работу, от чистки сапог до разноски лекарств2». Первые врачебные опыты в этот период отобразились в его рассказе «Неудачное начало» («A False Start», 1891 г.). Он писал, что не нужно ждать практику - нужно её искать, идти на встречу, самому заводить знакомства в обществе.

Говоря об «обществе», он имел в виду прежде всего не весёлые компании, а «кружки по интересам». Литература, политика, спорт, дебаты на любые темы - всюду начинающий врач должен поспеть, везде зарекомендовать себя с наилучшей стороны и постараться как можно скорей занять какую-нибудь общественную должность3». Так Конан Дойл попал в Портсмутское литературно-научное общество, где не только завёл новые знакомства, стал его секретарём, но впервые опробовал себя в ораторском искусстве. Говоря о новых знакомствах, стоит сказать, что председателем этого общества был доктор медицины Джеймс Уотсон, которого некоторые исследователи принимают за прототипа литературного мистера Уотсона.

Также Конан Дойл записался и в политический кружок. Деятельность этих сообществ заключалось в еженедельных собраниях, ведении дискуссий, дебатов, слушаний выступлений докладчиков, одним из которых являлся и молодой врач Дойл. «Также он занимался всевозможными видами спорта. Он стал членом боулинг-клуба, крикет-клуба; в Портсмуте был чрезвычайно популярен футбол, и Артур очень быстро пристрастился к нему»1. Чуть позже записался в крикетный клуб. Словом, знакомств по интересам у него было предостаточно.

Во время офтальмологической практики в Вене Артуру Конан Дойлу удалось пообщаться с корреспондентом «Таймс» Бринсли Ричардом. Вообще, если проследить путь развития этой новой стези Конан Дойла, то офтальмология также сыграла роль в его творчестве и общественной деятельности. Также Дойл начал психические изыскания: он вступил в Общество психических исследований.

В своём мемуарном сочинении Конан Дойл не раз скажет такую фразу: «Это был поворотный момент/поворотная глава в моей жизни». И одной из первых таких глав было замечание его друга из университета в 1878 г., что письма Дойла написаны очень живым языком, и этим можно воспользоваться, если попробовать писать небольшие рассказы на продажу. Тягу к литературному письму признавал и сам будущий писатель, и, студентом на подработках ассистента у профессиональных врачей, он за своё обеденное жалованье (2-3 пенса) покупал списанные книги: «Четыре книги «Истории» Тацита в переводе Гордона; «Очерки» Уильяма Темпла; сочинения Аддиона; «Сказка бочки» Свифта, «История» Кларендона; «Жизнь Блаз»; стихотворения Бэкингема и Черчилля; «Жизнь и письма Бэкона» - не так уж плохо для старого короба с трёхпенсовым товаром»2. Следуя своей традиции, читать запоем, Конан Дойл читал уже не сколько для себя, сколько для поиска нового смысла в чтении, в литературе как занятии, профессии всей жизни. «Если бы кто наблюдал мои пристрастия и покупки со стороны, он обязательно понял бы, что столь мощный поток рано или поздно прорвёт плотину, но сам я даже не помышлял, что могу написать что-то мало-мальски удобоваримое, и слова моего друга, отнюдь не склонного к лести, явились неожиданным откровением»3. Артур, не забывая похвалы своего дяди, совета друга, а также успех школьной газеты, с того момента серьёзно задумался над этим предложением. Так, «прорвав плотину», появились на свет приключенческий рассказ «Тайна долины Сэссасса» («The Mystery of Sasassa Valley"») и «Американская история» («The American Tale»). Уже в этом рассказе мы видим приём, который будет «стержнем» всех рассказов о сыщике Холмсе: двое друзей разгадывают вместе тайну. Стоит отметить, что за этот рассказ, в переводе на современные деньги по курсу 2008 года - прим. Т. Г., Дойл получил $300. Весьма неплохо для начинающего писателя. Вслед за ним и ещё ряд рассказов, которые приносили ему добротный доход. Но вместе с этим не угасало и желание посмотреть мир, прорваться к настоящим приключениям.

«Мне тогда ещё не приходило в голову, что литература может стать не просто источником дополнительных карманных денег, но пожизненным призванием, однако уже и тогда она сыграла благотворную роль в моей жизни»4. Речь идёт о десяти фунтах, которые он заработал, отправив в 1882 году в печать рассказы «Кости», «Блюменсдайкский каньон» и «Мой приятель - убийца».

1880 год, с февраля по сентябрь, принёс Дойлу не только очередной приличный заработок, но и множество идей для новых произведений. «Всё было решено в одну секунду и моя жизнь круто повернулась в новое русло». Один его приятель из университета (отметим, что Конан Дойл не всегда указывает имена своих друзей, которые повлияли на его жизнь, поэтому в нашей работе тоже приходится прибегать к тому же приёму) записался судовым врачом на китобойное судно, но по обстоятельствам не мог поехать и предложил своё место Дойлу. Семь месяцев провёл он в качестве судового врача на судне «Надежда» в арктических морях. «Этот рай девственной чистоты, белого льда и синей воды, где на многие тысячи миль не встретишь человеческого жилья, которое отравляло бы своими запахами свежесть вольного ветра. Это край романтики. Здесь стоишь на самом пороге неизведанного и у каждой подстреленной утки обнаруживаешь в зобе гальку с берегов, ещё не нанесённых на карту. То была удивительная и увлекательная глава моей жизни. Я поднялся на борт китобойного судна крупным нескладным юнцом, а на берег сошёл крепким, рослым мужчиной. Я твёрдо убеждён, что арктический воздух обеспечил мне запас здоровья на всю жизнь и что он же стал источником неисчерпаемой энергии, которая была мне дарована. То был период умственного и духовного ступора, чтобы не сказать хуже, поскольку жизнь в замкнутом пространстве, среди людей честных и мужественных, но неотёсанных и неразвитых, огрубляет душу»2. Конан Дойл в описании путешествия описывает каждого экипажа команды, но некоторые всё же запомнились ему особенно. Одним из таких запомнившихся лиц был стюард, Джек Лэм. «У него была отменная память на жалостливые и сентиментальные песни, а когда шесть месяцев подряд не видишь ни одного женского лица, понимаешь, что такое сентиментальность. Джек напевал «Я помню улыбку её» или «Жди меня у небесных врат, любовь моя, Белли Махон», и мы исполнялись смутного и сладостного томления, которое я испытываю и сейчас, когда об этом пишу»3. Это ещё одно доказательство тому, что Холмс, каким его знают читатели, не является абсолютным антиподом самого Конан Дойла, так как сам мистер Артур не чурался сентиментальностей, а помимо этого был дважды женат и оба раза счастливо. «Память об огромных, опоясанных льдом темно- голубых озёрах, о безоблачном небе бледно-зеленого цвета, где-то на горизонте переходящего в желтоватый, о шумных стаях птиц, не боящихся человека, о громадных, с лоснящимися спинами морских животных, об увальнях-тюленях, резко выделяющихся на фоне ослепительной белизны, - все это когда-нибудь возвратится к человеку в его воспоминаниях...». Воспоминания эти отобразились потом в эссе «За волшебной дверью», в котором среди любимых произведений будут «Спасательная служба в Арктике» Адольфа Грили и «Путешествия „Дискавери“ в Антарктиду» Роберта Скотта.

Если считать, что друзья Дойла «подталкивают» его на новые приключения и открывает ему новые главы жизни, то ещё одним таким человеком был мистер Коллингвуорт. Подробный портрет этого персонажа, его характер описаны в автобиографическом романе «Письма Старка Монро». Упоминание об этом человеке мы приводим в качестве примера отношений в профессиональной сфере в викторианскую эпоху. Личность эта была неординарная, что вызывало недовольство Мэри Дойл: «Мама была крайне недовольна Коллингуортом. Была задета её фамильная честь, и, как я теперь понимаю, она была абсолютно права, хотя многочисленные странствия сделали меня человеком богемного склада, равнодушного к вопросам этикета». Мистер Коллингвуорт как врач выделялся необычным способом приёма пациентов. Он мог кричать на них, вышвыривать из кабинета за ворот и по всячески унижать их. Но люди приходили к нему, и очередь заполняла не только весь дом, но и двор и сарай. Сам Коллингвуорт говорил так о себе: «Мои манеры уже известны, и они знают, на что идут. Но оскорбленный пациент - я подразумеваю серьёзно оскорбленный - лучшая реклама в мире. Если это женщина, она будет трещать у своих знакомых, пока ваше имя не сделается почти родным для них, и все они будут сочувствовать ей; а между собой говорить, что вы замечательно проницательный человек»2. Принять пациента означало вежливое и деликатное обращение, ограниченное объективными замечаниями касательно личного состояния пациента, но не таким был друг Дойла. «Он рычал, бесновался, ругался, выталкивал пациентов, хлопал их по спине, стучал ими об стену, а по временам выбегал на лестницу и обращался к ним en masse. В то же время, следя за его предписаниями, я не мог не заметить быстроты диагноза, проницательности учёного, смелого и необычного применения лекарств, и должен был согласиться, что он был прав, утверждая, что его прикрывают солидные основания успеха3». Было бы весьма интересно составить интеллектуальную биографию мистера Коллингвуорта, и показать контрасты и противоречия викторианской эпохи, но оставим это для другого исследования.

Из этого можно сделать вывод о том, что представители викторианской эпохи не столь чопорны, честны и скрытны, как это представляется сначала. Под этой маской приличия скрываются самые обыкновенные люди, которым свойственны человеческие слабости и на этих слабостях даже можно заработать. Те не менее, Конан Дойл, который одно время жил в одном доме с Коллингввуортом, не смог перенять этой манеры, оставшись верным своим представлениям о врачебной вежливости.

Стимулом для начала литературной карьеры стала, как ни странно, женитьба Конан Дойла. Упорядоченность в жизни, чувство новой ответственности, «дополненное естественным мужанием разума»4, дали свои плоды. Стремление к литературному творчеству перебороло все остальные, и будущий писатель стал всерьёз задумываться о новом и постоянном источнике заработка - о художественных произведениях. Так появились на свет рассказы, опубликованные в сборнике «Капитан "Полярной звезды"» (1885-1890 гг.).

«Многие из них считаю самыми крепкими и мастеровитыми из всего, что вышло из-под моего пера. Я очень обрадовался и одновременно впервые осознал, что из литературного подёнщика превращаюсь в члена достойного общества, когда Джеймс Пейн принял мой рассказ «Сообщение Хебекука Джеффсона» («J. Habakuk Jephson's Statement») для журнала «Корнхилл». Я с большим уважением относился к этому прекрасному журналу, на страницах которого печатались Теккерей, Стивенсон…»1. Имена Стивенсона, Теккерея, а также Диккенса, сестёр Бронте, Гаскелл, были громкими не только в литературном мире, но и во всём викторианском обществе. Сатира Теккерея, обличённая в форму семейной хроники, где частная жизнь главных героев раскрывается в сплетении с социальной, не лишённая художественной красоты и остроты языка, как нельзя лучше отображала реалии той жизни. Теккерей изображал человека в натуральном виде, к какой бы социальной прослойке он не относился. Новые темы, особенно хорошо раскрытые в «Ярмарке тщеславия», не оставляли равнодушным никого, в том числе и Конан Дойла. Что касается Стивенсона, то приключенческий характер его произведений как нельзя лучше отображает характер самого Артура2. Поэтому печататься на страницах того же журнала, в котором были опубликованы литературные колоссы было большой честью для любого начинающего писателя. Рассказ «Сообщение Хебекука Джефсона» принёс Конан Дойлу успех.

Редактором журнала был мистер Джеймс Пейн, хорошо известный в то время поэт и эссеист, который был для Дойла в некотором роде кумиром. То, что этот человек критикует его произведения, доставало и восторг и гордость за свою работу начинающему писателю. После «Сообщения Хебеккука» можно считать, что перед Дойлом открылась дорога к литературным кругам. По его словам, время было для этого благоприятное, особенно для новичка. С этого момента Дойл решил больше не быть «литературным подёнщиком», а писать что-то значимое и глобальное: «Необходимо, чтобы ваше имя оказалось на корешке книги. Только так вы утвердите свою индивидуальность и ваши достижения либо приобретут высокую репутацию, либо заслужат презрения». Нужно сказать, что для новичка в литературе это весьма смелое заявление.

Вообще период 1880-1893 годов в истории английской литературы называют упадочным, что она себя изжила, а всё потому, что нет среди молодых талантов, новых Теккерев и Диккенсов. Но именно в эти года появляются такие писатели как Р. Киплинг, Д. С. Филлипс, Уэллс, Б. Шоу, Э. Хоуп, и множество других, в том числе и Конан Дойл. «Титаны прошлого уже сошли со сцены. Теккерей, Диккенс, Чарльз Рид и Троллоп превратились в воспоминания»2, в произведениях этих людей викторианская эпоха «законсервировалась» и осталась такой в воображении потомков. Новым писателям, сформировавшимся в эту самую эпоху, необходимо было весь этот опыт перестроить под новый открывающимся им ХХ век.

Новый век не мог открыться сам по себе, он по-прежнему сохранял пережитки старого. Многие отношения в викторианскую эпоху были повязаны на деньгах: богатство извращает людей, заставляет их притворяться, проводить различные махинации, совершать безумные поступки, вплоть до убийства. При чём в произведениях Дойла встречаем «новые» деньги, заработанные с колоний, или полученные в сфере производства.

На деньгах были построены и семейные отношения: в 1882 вышел закон о собственности замужних женщин: жена объявлялась окончательным субъектов собственности. Это событие косвенно отображается в рассказах Дойла

«Пёстрая лента», «Медные буки», «Установление личности». Они написаны Конан Дойлом примерно в одно время (1890 г.). Перед нами драма позднего викторианства, не желающего осознавать себя модерном, не принимающего «современности». Правит в этой стране Виктория, женщина, но «викторианство» - это мужчина средних лет, не привыкший к работе, психологически уверенный в себе, в своём праве распоряжаться жизнями других, прежде всего женщин»1. Разумеется, в грядущем ХХ веке, который Конан Дойл уже встретил зрелым мужчиной, это становится пережитком прошлого, но тем не менее, это также характерная черта эпохи, которая повлияла не только на разнообразие сюжетом писателя, но и на него самого. В течение десяти лет он будет отстаивать права женщин в лоне семьи, выступая за реформацию бракоразводных законов. «Подлый мужской викторианский паразитический мир, живущий на ренту, против отважного работящего женского мира модерна - так выглядит главный конфликт в трёх рассказах Конан Дойла». Но в момент борьбы с законами это уже не было столь очевидно, тем не менее, этот опыт дал свои результаты в дальнейшей деятельности Конан Дойла.

Вернёмся же к тем лицам, которые имели значение в развитии интеллектуального багажа Артура Конан Дойла. С некоторыми из молодых писателей Конан Дойл был знаком лично. Это были в основном люди, сгруппировавшиеся вокруг нового журнала «Бездельник», который основал Джером К. Джером, которого Артур любил перечитывать в моменты грусти. Круг знакомых не ограничивался одними только писателями. Среди них был английский трагик, Генри Ирвинг, с которым Дойл будет ещё долго сотрудничать на театральной сцене. Присутствие на «октавных обедах», собрании восьми мужчин, тщательно подобранных хозяином, сэром Генри Томпсоном, лондонского хирурга, считалось весьма почётным, и нашему герою посчастливилось эту честь принять.

Одним словом, Конан Дойл с малых лет столкнулся с тем, что в общество нужно пробиваться разными путями. Он выбрал свой, используя для это все свои таланты: общительность, проницательность, выносливость. С детства он встречался с представителями разных социальных слоёв, что позволило сформировать особую точку зрения в отношении общества. Его мать была для него главным наставником и советчиком как в юности, так и в зрелости. Именно то воспитание, которое она дала своему Артуру, повлияло на формирование личности.

1.2 Литературные предпочтения

Артур Дойл сочинял свои первые рассказы под влиянием писателей, имена которых знал каждый уважающий себя интеллигент XIX века. «Каждый писатель волей-неволей прирастает к древнему дереву»1. Так и Дойл, что-то копируя, что-то пересказывая из того, что создано уже известными писателями, искал свой стиль и метод написания, отталкиваясь от уже сложившихся традиций в литературе.

В 1907 году выбранным нами персонаж написал эссе «За волшебной дверью» («Through the Magic Door»), в котором охарактеризовал авторов и их произведения, повлиявших на него самого и на его творчество. В частности он на первое место среди всех авторов ставит историка Т. Маколея, любовь и уважение к которому у него не изменилось за 30 лет. Конан Дойл охарактеризовал «Очерки» Т. Маколея так: «Обращая взгляд в прошлое, могу сказать, что эта книга буквально прошла через всю мою жизнь. Она была моим спутником в студенческие годы, оказалась со мной на знойном Золотом Берегу, нашла место в скромном вещевом мешке, когда я отправился на китобойном судне в Арктику. Мне казалось, ни одна фраза Маколея не может быть вымученной, раз она написана сочным языком, ни одно сопоставление противоположных понятий не может быть замысловатым»2. В «Торговом доме Гердлстон» («The Firm of Girdlestone», 1890), который писатель задумывал как нечто большее, чем короткий рассказ, есть описание, какие книги стояли на полках у одного из героев. На них стоит обратить внимание, поскольку это фактически список книг, которые читал сам Дойл, будучи студентом. Среди них можно найти уже не только историческую и приключенческую литературу.

Это «Эсмонд» Теккерея, «Новые сказки тысячи и одной ночи» и «Дом на дюнах» Стивенсона и «Ричард Феверел» Мередита, Завоевание Гранады» Ирвинга и остальные «романы в бумажных обложках, зачитанные почти до дыр»1. В библиотеке Дойл брал и английских поэтов: Бернса, Шелли, Байрона, Браунинг, Китс, Теннисон, Гейне.

Эдгар По - также значимая фигура для Дойла-писателя, о которой уже упоминалось. «Я читал его в молодости, когда мой ум бил гибким. По стимулировал моё воображение и дал мне высочайший пример величия и действенной силы умения писать рассказы».2 Тонкость таланта По состояла в умении создать соответствующую атмосферу, и это объясняется не только его талантом, но и эпохой: «Расцвет новеллы в Европе и США характерен для XIX века (романтическая новелла первой половины ХХ в., реалистическая и неоромантическая - конца XIX в.). В Англии и США постепенно вводится термин "short story" (Н. Готорн, В. Ирвинг, Э. По называли свои произведения "tales"). Э. По подразделял свои новеллы на "tales of ratiocination" и на "tales of atmosphere". Под первую градацию попадали его детективные новеллы, под вторую новеллы, внушающие чувство ужаса»3. Позднее, этот приём внушения чувства ужаса Конан Дойл применит не только в знаменитой «Собаке Баскервилей», но и ряде других рассказов, где Шерлок Холмс отсутствует.

Соперником Э. По Конан Дойл назовёт Мопассана. Для самого Артура этот французский мастер короткого рассказа тоже будет в каком-то роде соперником. В Швейцарии есть гостиница на перевале Жемми, и в зимние месяцы она полностью отрезана от внешнего мира. Чем не сюжет для страшной истории с напряжённым сюжетом? Мопассан и Конан Дойл так и подумали, хоть и посетили эту гостиницу в разные года. Только Мопассан успел опубликовать такой рассказ, а Конан Дойл, увидев его в случайно купленном сборнике - нет. «Это был один из тех случаев в моей жизни, который убедил меня в духовном посредничестве, о внушении со стороны какой-то благотворной силы вне нас, пытающейся помочь нам там, где она может. Старый догматический догмат об ангеле-хранителе не только прекрасен, но заключает в себе, как я считаю, зерно истины»1. Этот эпизод весьма интересен для нашего исследования: совпадения мыслей двух людей разных стран можем проанализировать с точки зрения интеллектуальной истории. Во-первых, Конан Дойл видит в этом предзнаменование свыше, и это его субъективная оценка. Если же смотреть на это дело объективно, то вполне логично предположить, что два человека, жившие в одну эпоху, Мопассан (1850-1893 гг.) в соседних странах, читавшие литературу одного направления, например, романтизма, то и ход мысль в литературном плане у них может быть похожа. Однако такой вывод мы можем сделать основываясь только на оценки британского писателя, не имея более широких сведениях о французском.

Книги о любви также попали в круг чтения: на втором курсе, в 18 лет, он познакомился с романом Майн Рида «Монастырь и очаг», «Памелой» Ричардсона. Тем не менее, произведения на лирическую тему у него получались не так удачно. «В английской художественной литературе девять из десяти романов трактуют любовь как альфу и омегу всего. Но из нашего опыта мы знаем, что это может быть и не так. На жизненном пути обыкновенного человека брак - это эпизод, хотя и имеющий важное значение, но лишь один из разряда эпизодов»2. Любовь, чувства, всё это уйдёт на задний план, и Конан Дойл будет мало уделять внимания внутреннему миру образам молодых людей, суровых джентльменов. Эту особенность можно отнести к общим чертам писателей викторианской эпохи: подробно суметь описать переживания молодой девушки, создания, существующего одними чувствами, и как можно туже «застегнуть на пуговицы»3 душу молодого джентльмена. Сам же Дойл приписывает это ещё и к недостатку своего воображения.

В эссе «За волшебной дверью» Конан Дойл отмечает общие черты литературы викторианской эпохи, кроме уже упомянутых. Точнее сказать, выделяет те черты литературных произведений, которые больше всего находили одобрение у викторианцев. Если о Маколее он говорил, что тот смог живо и ярко обрисовать историю Англии, то второй столп литературного мира, Вальтер Скотт, который также имел на Конан Дойла «огромное влияние»1, тоже поражает читателя живостью повествования. «Возможно, истинное сходство умов и характеров этих двух людей, Маколея и Скотта, послужило причиной моих мыслей» 2. В качестве примера величия мастерства Скотта Конан Дойл приводит рассказа Джеймса Пейна, редактора журнала «Корнхилла», о том, как он с коллегами по ремеслу решил проштудировать «Айвенго» и выбрать самый яркий момент. Им оказался эпизод, где рыцарь Лишённый наследства на турнире вызвал на поединок храмовника, чего в настоящей истории случиться не могло в силу сана вызванного на поединок. Но «привилегия великих мастеров состоит в том, чтобы изобретать подобные случаи». Изобретательность, таинственность, создание эпичного и невозможного - не это ли мы встречаем и у Дойла? А ещё у Эдгара По, которого сам Артур называет родоначальником детективного жанра3. «Вы хотели бы найти в рассказах выразительность, новизну, краткость, чтобы они читались с напряжённым интересом, и произвели бы на вас большое впечатление в целом. Таким мастером прежде всего является Э. По»4. Тонкая аллегория, помещённая в рассказ, лаконичное описание персонажей, которое обязательно останется в памяти ярким пятном, также заинтересует читателя в произведениях Стивенсона. Его образы настолько живо описаны, что читатель воспринимает их как реальных людей, за счёт чего доля вымысла в произведении растворяется, и перед нами панорама портретов действительно существовавших людей. Когда в 1896 г. Дойл узнал о смерти Стивенсона, ему показалось, будто «что-то ушло из моей жизни»1. Киплинг у Конана отличается сжатостью, умением придать повествованию красочность, сюжет разгорается захватывающим огнём на страницах произведения. Когда Дойл познакомился с романами этого писателя, он отмечал, что теперь в искусстве написания романов появился новый метод, который позволял по-новому взглянуть на метод интриги, применяемый в написании рассказа. Киплинга и Дойла объединяла ещё и их тяга к приключениям. Киплинг в 1893-1894-ых не раз писал в Англию с положительно критикой рассказов про Шерлока Холмса и про то, какое впечатление они оказывают на туземцев, которым он читает эти рассказы.

Уроки, полученные от прочтения произведениях своих «литературных» учителей Конан Дойл реализовал в своём творчестве, но уже не копируя, как делал это в начале писательской карьеры, а полностью создавая свой неповторимый стиль.

Вспомним знаменитую «Собаку Баскервилей», которая интересна тем, что перед читателями раскрываются самые распространённые типажи викторианского времени: в тишине провинции живут леди и джентльмены, у которых интересное прошлое, вся деревня знает друг про друга, но всё равно остаются скрытые какие-то семейные тайны. Доктор Мортимер, которого Холмс в насмешку называет «антикварием» или «любителем древностей», мистер Фрэнкленд, пытающийся засудить «любителя фольклора» за то, что он раскопал останки усопшего, не спросив на это разрешения родственников, дворецкий Бэримор, леди Л. Лайн и прочие - всё это «лица эпохи». На историко-литературном уровне перед нами «удачное упражнение с заданными литературными источниками: готический роман конца XVIII века, парой рассказов Э. По и викторианская проза (невыразительный красавец-аристократ хозяин, выразительный красавец и умница дворецкий, любовный треугольник)». “Обряд дома Месгрейвов” и “Собаку Баскервией” сближают эти особенности, и более того, в них отражены два основных «направления тайной истории английского общества»2, связанные с оккультизмом и связью его с историей. Оба сюжета основаны на обращении к историческому источнику, в котором не обходится без мистики.

Было бы странно, если бы человек, зачитывавшийся Маколеем и Карлейлем, обожавший творчество Вальтера Скотта и Стивенсона, не захотел написать роман на историческую тему. Публикация дебютного рассказа о Шерлоке Холмсе «Этюд в багровых тонах» была задержана почти на год из-за остальной беллетристики, которая ожидала выхода в свет. В ожидании выхода книги, Конан Дойла посещает новая мысль - обратиться к жанру исторического романа. «Замыслы у меня были громадные, поэтому решил испытать свои возможности в полную силу и для этого выбрал жанр исторического романа, единственный, с моей точки зрения, сочетавший определённое литературное достоинство с живостью повествования и с приключениями, естественно импонировавшими моему молодому и буйному воображению» на момент создания такой книги Артуру было 28 лет. Тут опять же проявляется влияния любимого им историка Маколея, который в глазах начинающего писателя приобрёл репутацию историка, наиболее правдоподобно изображающего исторические события.Успешная сделка с американским издательством, взявшая на себя обязательства по публикации «Этюда», встреча с О. Уайлдом, который выразил Дойл надежду на успех, воспитание матушки, её верность историческому прошлому - всё это мотивировало Арутра на большую и кропотливую работу в историческим материалом.

В первую очередь Конан Дойл решил описать ту эпоху, которая больше всего ему была интересна. Такой стало время Эдуарда III (1317 - 1377 гг.), время, «когда французский и шотландский короли были пленниками в Лондоне, одна из самых ярких страниц в истории Англии. Достигнуто это было в основном усилиями людей, которые прославились на всю Европу, но ещё не разу были выведены в английской литературе, ибо хотя Скотт и изобразил в своей неподражаемой манере английского лучника, то был разбойник, а не воин. Кроме того, у меня были некоторые собственные представления об эпохе Средневековья, которые я хотел отразить в романе. Я был знаком с произведениями Фруассара [1333/1337 - 1405 гг., французский писатель, автор «Хроник», главного источника по истории Столетней войны] и Чосера английский поэт, 1340/1345 - 1400 гг. и понимал, что знаменитые рыцари прошлого были отнюдь не богатырями». В центр внимания Дойла попали лица второго плана. Манера описания событий Маколея, его живость языка, были главными помощниками Дойла в процессе работы. «В основу художественно-исторической концепции А.К. Дойла были положены принципы, разработанные Т. Б. Маколеем. Фактическая точность (сфера разума) и живое изображение исторических событий (сфера воображения), исторический оптимизм, диалектическое понимание Добра и Зла, постулирование воспитательной и стимулирующей функций истории свойственны исследуемым романам писателя». Не только живость языка Маколея, но и ощущение погружения в реальность, как это умел делать В. Скотт, интрига, которая держит читателя в напряжении во время всего чтение, как это умел делать По, Дойл постарался воплотить в своих исторических произведениях.

После долгой работы появились два романа: «Белый отряд» («The White Company», 1889 г.) и «Сэр Найджел» («Sir Nigel Loring», 1903 г.). Оба были любимы писателем, больше, чем все остальные произведения. «Я считаю второй роман более удачным, однако могу твёрдо сказать, что оба они полностью достигли своей цели, то есть нарисовали подлинную картину великой эпохи, и что, взятые вместе, они представляют собой самое целостное, удачное и масштабное произведение, какое я когда-либо создал. В глубине души я знал, что эта книга «Белый отряд» переживёт меня и станет вехой нашей национальной традиции. <…> То была последняя книга, написанная в период медицинской практики в Саутси, и она явилась очередным рубежом в моей жизни…». От романа «Сэр Найджел» он ожидал большего, чем получил на самом деле. «Клубок приключений», «ожившая история» - все эти слова можно встретить в хвалебных отзывах, которые сохранились у писателя в виде 65 газетных вырезок в папке «Отзывы о сэре Найджеле». Но он ждал, что этот роман станет его новым шедевром, как в кругу читателей, так и среди критиков. У Конан Дойла есть два романа, посвящённых религиозным конфессиям: протестантам («Приключения Михея Кларка», «Micah Clarke, his statement as made to his three grandchildren», 1889 г.) и гугенотам («Изгнанники», «The Refugеes», 1893 г.). Сочинение исторических романов шло параллельно с написанием рассказов о Холмсе, и постоянное придумывание закрученного сюжета вызывало усталость у писателя. И тут ему снова пришла на выручку история. «Я неплохо знал историю и, тем не менее, потратил несколько месяцев, уточняя детали, потом же работа пошла очень быстро. Меня давно интересовала эпоха Людовика XIV и гугеноты, которые до определённой степени были французским аналогом наших пуритан. Я хорошо знал мемуарную литературу этого периода и заранее собрал довольно много материала, так что написание «Изгнанников» не отняло у меня много времени»2. Как признавал сам Конан Дойл, его главным источником написания этой книги был Паркман, незаслуженно забытый историк и литератор.

Книга обошла не одно издательство, и издалась не сразу, а всё из-за того, что редакторы очень критично оценивали годовой труд Конан Дойла. «По нашему мнению, книге недостаточно одного качества, необходимого художественной литературе, - занимательности. Посему нам представляется, что она никогда не завоюет популярности ни у читателей, ни у библиотек», - писали редакторы из издательства «Бентли»1. Такие отзывы очень огорчали Конан Дойла, поскольку «Белый отряд» и «Сэр Найджелл» создавались не для развлечения публики, как это было с рассказами о Шерлоке, а ради истории, которая «оживала» на страницах этого произведения.

Логично было бы предположить, что Конан Дойл мог симпатизировать некоторым мировоззренческим установкам персонажей которых он изобразил на страницах романа, однако этот интерес можно объяснить и ещё тем фактом, связанным с характером писателя. Пуритане были на плохом счету не только у своих современников, но и у писателей. Кумир Дойла, Вальтер Скотт, и тот описал их злобными фанатиками. Поэтому, руководствуясь своими принципами защиты слабых и угнетённых, Артур выбирает именно их главными действующими лицами. Рыцарский кодекс, который с детства он сам себе уяснил защищать обиженных и несчастных, заступаться за дам и вести себя с ними обходительно оставил свой след и в творчестве Конан Дойла особенно в романах на религиозную тему. Эту черту писатель сохранил в течение всей жизни. Примером тому служит и его «Дело Эдалджи», и его активная гражданская деятельность во время Первой мировой войны, когда он не мог быть равнодушным к гибелям британских матросов, а также его общение с итальянцами во время посещения фронтов. Нужно сказать, что «рыцарские принципы» Конан Дойл прививал и своим детям. С раннего детства его сыновья усвоили, что «есть три черты, характеризующие джентльмена: во-первых, покровительственное и рыцарственное отношение к женщинам, во-вторых, вежливое обращение с теми, кто стоит ниже на социальной лестнице, и в-третьих, повышенная щепетильность в финансовых делах». Даже в рассказах про знаменитого Шерлока Холмса присутствует сострадание самого Дойла к угнетённым и несправедливо обиженным: к сыщику часто приходит то бедная заплаканная девушка, то седой старик, и всем им помогает невозмутимый сыщик, у которого на вид сталь вместо сердца.

Кодекс чести писателя был для Дойла также важен, как и кодекс врача. Малейшее отклонение от него он карал публичными статьями. Вот что он писал по поводу одного писателя, который был замечен в «жульничестве» при публикации якобы «своей» книги в статье из «Дэйли Кроникл» от 7 августа 1897 г.: «Если пользующиеся успехом авторы будут с помощью прессы рекламировать продукт собственного труда, дабы подстегнуть интерес к книге прежде, чем она попадёт в руки к литературным критикам, подающая надежды литературная молодёжь решит естественным образом, что реклама есть непосредственная причина успеха, и примет на вооружение ту же тактику, снизив уровень всей системы ценностей нашей профессии». Через два года, в том же журнале автор снова «нападёт» на недоброкачественных писателей: «Я выступаю против системы, позволяющей одному человеку писать по нескольку критических статей, выдавая их за мнения разных авторов. Система эта, как мне представляется, таит в себе величайшую опасность для британской литературы». Велика была возможность фальсификации не только в рецензиях, но и даже в подмене имени: «Я достоверно осведомлён, что под псевдонимами «Клаудиус Клир» и «Человек из Кента» скрывается всё тот же критик, уже имевший возможность трижды выступить с рецензиями в других случаях. Если играть на всех струнах одновременно, может создаться впечатление удивительного единодушия мнений. А между тем, повторю, что все статьи написаны одним человеком»3. Любая ложь и несправедливость всегда вызывала у Конан Дойла такую реакцию.

Талант Дойла как писателя формировался долгое время. Порой, после долгих перерывов, он пробовал писать короткие рассказы только для пробы, чтобы проверить самого себя, не утратил ли он навыки письма. Все те книги, которые он прочитал за всю жизнь, были ему неизменными помощниками на литературном поприще. Ремесло писателя, как и ремесло врача, требовало уважения, и пренебрежительное отношение к нему влекло за собой неуважение ко всему тому труду, которое вкладывали писатели разных времён в свои произведения.

1.3 Эволюция отношения к образу Шерлока Холмса

Образ Шерлока Холмса будет рассмотрен в той мере, насколько он отображает интеллектуальное становление Артура Конан Дойла как писателя. В область нашего исследования не попадает изучение структуры произведений о знаменитом сыщике, анализ содержания, художественные особенности и т.п.

Отношение писателя к своему творению менялось в зависимости как от его жизненных обстоятельств, так и от его взглядов. Каким образом это происходило и как влияло на творчество писателя, это нам и предстоит выяснить.

Пребывая в Лондоне в качестве врача-окуслиста, внимание Конан Дойла привлёк один из многих в то время ежемесячных журналов «Стрэнд». «Я обратил внимание, что в этих журналах публикуют рассказы, по одному в номере, никак между собой не связанные, и мне пришло в голову, что можно написать серию рассказов, объединённых главным героем, и если этот герой привлечёт внимание, читатель станет регулярно покупать журнал месяц за месяцем»1. И, действительно, чуть позже, лондонские читатели покупали журнал, где публиковались разные рассказы, но объединённые одним персонажем: Шерлоком Холмсом. «Основная трудность написания рассказов о Холмсе заключалась в том, что для каждого из них требовался столь же изощрённый и чётко выстроенный сюжет, как и для большой книги»2. Занимательными эти рассказы становились тогда, когда сам автор был полностью поглощён загадочным делом, и Артур никогда не работал над произведением «через силу». Дело, которым он занимался, первую очередь должно было интересовать и увлекать его самого, только тогда оно могло увлечь читателя. Помнил он и том опыте, который получил, изучая романы писателей, уже сделавших своё имя в литературе.

Идея «сквозного» героя существовала и до Конан Дойла. «Первый рассказ этой антологии, принадлежащий перу миссис Генри Вуд (прославленному автору сенсационного романа «Ист Линн»), написан в 1877 году -- задолго до появления Холмса. Раскрытие преступления у миссис Вуд происходит часто почти случайно, в центре внимания оказывается не столько расследование, сколько само таинственное происшествие»1. Это Конан Дойл тоже учёл.

В поисках написания чего-то «более своеобразного, занимательного и изысканного»2, когда Конан Дойл только задумывался о карьере писателя, на ум пришли герои детства сыщик По, месье Дюпен, дедуктивный метод доктора Дж. Белла. Система мышления этого врача, его умение заранее определять не только диагноз, но и род занятий пациента, во многом определила структуру дедуктивного метода сыщика. Этот врач был «худым, жилистым, темноволосым, с острым орлиным профилем, проницательными серыми глазами, широкими плечами и нервической походкой»3. Истинные поклонники сразу бы узнали в этом описании своего любимого детектива. Хотя сам Джозеф Белл не обладал той сверхточностью в определении диагнозов, как это мог делать Шерлок Холмс. Во время одного обхода пациентов доктор спросил одного больного: «Вы военный музыкант?» Ответ был положительный. Доктор объяснил свою догадку тем, что у музыканта был паралич щёчных мускул, который получают музыкант, играющие на духовых инструментах. Чтобы окончательно закрепить свой триумф, Белл, спросил у больного, на каком инструменте тот играет. Оказалось, на барабане. Услышав ответ, врач нисколько не растерялся, а только расхохотался и продолжил обход.

Будучи регистратором у мистера Белла, молодому Дойлу удавалось получить материал для произведений из первых уст. Фактически, разговоры, которые ведёт мистер Холмс с доктором Ватсоном, открывая ему секреты своего метода, это были отрывки из разговоров д-ра Белла со своими пациентами. «Будь он Дж. Белл сыщиком, он наверняка превратил бы это захватывающее, но бессистемное занятие, в нечто приближенное к точной науке. Я бы и сам попробовал, если бы мог.