А раз это возможно в реальной жизни, почему бы этому не случиться в книге? Назвать героя гениальным сыщиком может каждым, но ведь читателю нужны подтверждения этих слов - вроде тех, которые Белл ежедневно демонстрировал нам в клинике». Но для создания такого образа нужно провести детальный анализ техник полицейского розыска, но в то время литературы по такой проблематики пока не было. Конан Дойл тогда ещё и предположить не мог, что сам станет основоположником такой литературы и самым настоящим детективом. «Методы Холмса предвосхитили первый большой труд по криминалистике: книга Г. Гросса «Исследование и преступления» появилась лишь после выхода первых двух романов о Холмсе. Один из крупных деятелей Скотленд-Ярда писал: "Именно Конан Дойл указал путь раскрытия преступлений научным методом"»3. Забегая вперёд, скажем, что «сын Конан Дойла, Андриан, вспоминает внезапные периоды молчания отца, когда под влиянием какого-то письма или визита встревоженного незнакомца он дня на два или на три исчезал в своём кабинете. Это была не аффектация, но абсолютная сосредоточенность ума; он взвешивал и сопоставлял, размышлял, анализировал и искал ключ к какой-нибудь тайне, которую принесли ему как последнюю, решающую судебную инстанцию. Его мозг обладал огромным складом знаний и фактов, заключенных в ячейки, которые не поддавались губительному воздействию времени. Он обладал энциклопедическими познаниями, свойственными врачу, и владел методом дедукции; умел распознавать болезнь по симптомам; у него был зоркий взгляд, схватывающий мельчайшие детали, способность увязать причину со следствием и восстановить прошлое с настоящим»1. Ну чем не портрет историка или знаменитого сыщика? Эту вдумчивость выработалась у Дойла годами, и этому немало способствовала его литературная деятельность.

Но, вернёмся к первым годам карьеры Конан Дойла-писателя. Работая над новым образом, он «хотел найти детектива нового, высшего типа - человека, обладающего необычайной наблюдательностью, умеющего видеть, анализировать и при помощи анализа и дедукции сделать единственно правильный вывод». Так появился на свет знаменитый Шерлок Холмс в «Этюде в багровых тонах» и его верный друг - доктор Ватсон, который олицетворял собой самого читателя, восхищённого методами гениального сыщика, его умением добраться до истины. «Я знал, что книжка эта - лучшее, на что я способен, и возлагал на неё большие надежды»3. За счёт отсутствия закона об авторских правах, успех «Этюд в багровых тонах» большее распространение получил в Америке, чем в Англии. И вот, в Лондон приехал представитель издательства «Липпенкотс», который изъявил желание встретиться с Конан Дойлом, а тот в свою очередь, через эту встречу вторично соприкоснулся с литературными кругами.

В первый раз это случилось во время ужина на гринвичском «Корабле» по случаю преобразования «Корнхилл», того самого, где Дойл печатал свои первые рассказы, и где также печатались Стивенсон и Теккерей. Там же он познакомился с Джеймсом Пейном, с Энтси. Вторая литературная встреча теперь открыла ему новые знакомства с Джиллом (ирландец, член парламента), с Оскаром Уальдом, который уже стал известен как поборник эстетизма, и который, к счастью Артура, прочитал и высоко оценил «Михея Кларка». В течение вечера не раз между ними состоялась беседа, где они нашли общие точки зрения касательно и литературного творчества, и политики. За счёт этого Конан Дойл почувствовал свою причастность к литературному миру Англии и новые силы для творчества, которые обратились в создание «Знака четырёх», написанную специально для «Липпенкотсмэгэзин».

В период создания первых рассказов, в 1880-е гг., Конан Дойл отмечал, что «ему в его коллеге Холмсе больше всего импонировали две вещи: религиозное свободомыслие и художественные достоинства написанных им произведений». Тогда ещё Дойл только знакомился со спиритизмом и отвергал какую бы то ни было религию вообще. Вопрос о том, кто же являлся прототипом мистера Холмса достоин обсуждения в целой масштабной работе, и мы не будем углубляться в изучение этого вопроса, скажем только, что литературный образ Шерлока Холмса Конан Дойл, конечно же, не мог не создать не пользуясь своим жизненным опытом, а именно: знакомством с людьми, с которых был «списан» портрет Холмса, личные интересы Конан Дойла, связанные с литературой, философией, религией и проч. Естественно предположить, что в Шерлоке Холмсе не сможет не отобразиться частичка самого Дойла. М. Чертанов отмечает: «Думаю, что Конан Дойл хотел увести публику от сравнения Холмса с собой, от того, что Шерлок Холмс был альтер- эго Конан Дойла. То обстоятельство, что возникновение у Дойла интереса к спиритизму и создание Холмса относятся приблизительно к одному периоду - никакое не совпадение, а факт символический и судьбоносный: почувствовав глубокий разлад внутри собственной личности, доктор, дабы не свихнуться, зафиксировал на бумаге свое рациональное «я»1». Как бы то ни было, фразу «Я и есть Шерлок Холмс» Конан Дойл сказал уже в 1920-ых, когда он имел возможность оценить своим труды со стороны и уяснить для себя самого кем же на самом деле является Шерлок Холмс.

Говоря о Шерлоке, нельзя не сказать о его верном друге, докторе Ватсоне. Если литературоведы говорят о введении в повествование двух героев, где один восхищается другим (что можно заметить у Э. По в «Золотом жуке») как об удачном художественном приёме, который способен держать интерес читателя в течение всего произведения, то исследователи в исторической области отмечают следующее. Артуру в детстве пришлось рано покинуть семью, жить одному, потом учиться в школе, в воспоминаниях о которой мы не находим сведений о товарищах, которых он мог бы назвать закадычными друзьями. Потом, в университете, конечно же, у него будут такие дружеские привязанности, но он всегда будет чувствовать себя одиноким, если рядом с ним не будет постоянно человека, с которым можно поделиться сокровенным. Отсюда вытекает следующее: что в рассказах о дружбе мистера Холмса и мистера Ватсона отобразилось его невосполненное чувство мальчишеской дружбы в подростковом возрасте.

Называть Конан Дойла «отцом детективного жанра» абсолютно несправедливо. «Стоит просто упомянуть, что еще в 1794 году англичанин Годвин написал роман «Калеб Уильямс, или Вещи, как они есть», вполне соответствующий современным представлениям о детективе: детективы писали Ч. Диккенс, Эжен Сю, Э. Габорио, К. де Монтепен, П. дю Террайль, да и в России к тому времени имелись свои мастера этого дела: Ахшарумов, Панов, прозванный «русским Габорио» Шкляревский. Знаменитый А. Пинкертон, глава детективного агентства, в начале 1870-х уже опубликовал две книги о своей деятельности. Да что далеко ходить: в Глазго жил, работал и публиковал свои записки известный сыщик Питер Мак-Кинли, а в Эдинбурге - Джеймс Маклеви, на основе мемуаров которого литератор Уильям Ханеман написал серию историй о сыщике Макговане»2. Сам же Дойл упоминает не только в мемуарах, но и в самих произведениях Э. По и Э. Габорио. И не один только Конан Дойл начинал «разворачиваться» в детективном жанре в те года: в 1887 году Р. Киплинг создал меланхоличный и загадочный образ сыщика Стрикленда, А. П. Чехов в 1885 г. публикует детектив «Шведская спичка», не говоря уже о произведения У. Коллинза («Лунный камень»), Диккенса и прочих. Поэтому, как бы того не хотелось, но тут Конан Дойл родоначальником детективного жанра не был. Оригинальность детективных рассказов Дойла заключалась в том, что он учёл накопившийся опыт написания детективных историй и максимально приблизил сюжеты к современности. Современным для эпохи викторианства писателя делает то, что «он переносит сюжет в драматическую эпоху, когда общественное мнение важнее любых личных отношений царствующих особ и их министров». Общественное мнение в викторианскую эпоху играло значительную роль, и Конан Дойл учёл это и как писатель, и как политик.

По примеру Ричардсона, писателя, который смог без любовной интриги, на примере повседневной истории развернуть захватывающий сюжет, Конан Дойл создавал и Шерлока Холмса. Истории несчастных и бедных жителей Лондона, и не только Лондона, так похожие на то, что может произойти в жизни любого обывателя Англии XIX века, не могли оставить равнодушным викторианского читателя. Даже такие мелочи как, Брэдшо - сводное расписание поездов, названное по имени издателя Джорджа Брэдшо, о котором упоминает Шерлок Холмс в повести «Долина ужасов», когда пытался расшифровать закодированное послание. Мистеру Холмсу и Ватсону необходимо было вспомнить, какая книга может быть почти у каждого англичанина в доме, которая касалась бы его повседневной жизни. Брэдшо «был в списке подозреваемых», что говорит о том, что жизнь сыщика Холмса была максимально приближена к повседневности викторианцев. В сборнике «Уроки жизни», среди документов и статей мистера Дойла, приводятся рассказы об ужасных убийствах, которые были совершены во второй половине XIX века. «Рано или поздно должна была возникнуть грубая, популярная литература, раскрывающая романтические возможности современного города. И она возникла-таки в форме популярных детективов, таких же грубоватых и горячащих кровь, как баллады о Робин Гуде»2. Материальная нестабильность, сожительство в разных комнатах одной квартиры, частое обращение к развитым к тому времени полицейским структурам, всё это было в реальной жизни англичан того времени, и детективный жанр как нельзя кстати отображал эту реальность.

Викторианская эпоха - это время ускоренного книгопечатания, появления новых журналов: «Айдлер», «Пирсон», «Хэмсворт» и другие. В печать выходила не только художественная литература. «В 37-м выпуске журнала «Стрэнд» (за 1894 г.) напечатана обстоятельная статья о разных типах наручников, написанная отставным полицейским инспектором. Статья сопровождается собственноручными иллюстрациями автора. Заметим, что «Стрэнд» был журналом для семейного чтения -- то есть предполагалось, что почтенной матери семейства будет интересно узнать, чем мексиканские «браслеты» отличаются от американских». Не только статьи полисменов, но и философов, учёных публиковались в подобных журналах. Изящный слог, латинский язык, углубление в эпистемологию, - всё это не было чуждо читающей Англии. Однако иногда доходило до комичного: молодые барышни, не обязательно феминистки, выучивали массу научных слов, так и не разобравшись в их истинном значении. Весьма оригинально это явление обрисует Конан Дойл в своём рассказе «Голос науки» («The Voice of Science», 1891 г.).

Ускорение происходит и не только в печати: появляются железные дороги, телеграф, телефон, автомобили, мотоциклы, метро, электричество. Для читателей, ещё не забывших мистификацию и интригующие сюжеты Скотта и Стивенсона, это всё открывало новые просторы для воображения. «Детектив не в последнюю очередь отозвался именно на эту тягу к «научности» и «производственности», к объяснению и рационализации. «Мыслящая машина», каковой представал каждый уважающий себя сыщик, как нельзя лучше служила такой цели».

Можно сказать, что словами Шерлока Холмса Конан Дойл выражал своё отношение ко всему: к политике, обществу, литературе, что он критиковал всех и вся. Однако это не так. Мистер Холмс, конечно, является в некоем роде прототипом своего создателя, но прототипом с отрицательным знаком во многом, вплоть до мнения о спиритизме. В последние года своей жизни Конан Дойл посвятил этому течению всё своё свободное время, но принципу создания Шерлока Холмса он остался верен до конца. «Он пошёл даже дальше, заставив Холмса отрицать всякую мысль о сверхъестественном, ибо у Холмса -- которого он сконструировал как вычислительную машину всё должно быть подчинено логике, всё -- до последней клеточки мозга». Как уж не раз говорилось, Конан Дойл был верен своим принципам, так было и с образом сыщика, даже не смотря на то, что он опротивел своему создателю.

Но, на дворе 1890-е, пик славы Шерлока Холмса, читатели ждали всё новых и новых рассказов о полюбившемся им герою! И тут Конан Дойл начал замечать что-то недоброе. «Однако, выпустив два сборника, я понял, что рискую остаться в плену у своего персонажа, что меня станут отождествлять с теми моими произведениями, которые сам я относил к низшему плану литературного творчества. В знак твёрдости принятого решения я решил убить своего героя»3. Во время его путешествия с женой по Швейцарии, они посетили Рейхенбахский водопад, которое по своему жуткому впечатлению, произведённому на писателя, вполне подходило для смерти Шерлока Холмса.

«Итак, прощай и надолго, Шерлок Холмс, - писал Дойл ещё в 1893 году, - я устал от его имени». Но Шерлок Холмс мстил своему создателю, его имя стало предметом литературных подделок.

С начала ХХ века халтурщики запустили, мистифицировали «своего» Холмса. Тот стрелял, убивал, прыгал через пропасть... тогда и появилось: «Элементарно, Ватсон» - этих слов никогда не произносил знаменитый детектив». В ответ на адрес писателя посыпался град осуждающих писем.

«Меня поразило горе моих читателей. <…> «Вы негодяй» - так начиналось гневное послание одной дамы, и сколько я понимаю, она говорила не только за себя»2. Горе было чуть ли не международным - письма приходили и из Америки, России и других стран.

В 1910-ых, когда Шерлок Холмс стал всемирно известным, и стал появляться не только на книжных и журнальных страницах, но и на сцене, а потом появится и в мьюзик-холлах, кино, Конан Дойлу всё чаще стали поступать письма то с просьбой рассказать о новых приключениях детектива, то расследовать новое дело и положить его в основу сюжета, и даже разрешение на сочинение пародий. К этому времени Дойл настолько увлёкся изучением и проповедью спиритизма, то позволял делать с великим сыщиком всё что угодно. Поначалу он говорил о Шерлоке с раздражением, когда даже в госпитале в период Англо-бурской войны к нему приставали репортёры с вопросами о Холмсе; потом это превратилось в равнодушие. В 1903 году Дойлу поступило предложение от американских редакций выпускать Шерлока Холмса за 5 тыс. долларов за каждый шестой рассказ. «Конан Дойлом овладел какой-то холодный цинизм. И такое настроение уже не покидало его с годами. Если читателям этого хочется, он отныне будет выдавать только тщательно отделанную ремесленную продукцию и будет получать за неё столько, сколько эти ненормальные издатели готовы платить. Он может даже увлечься этим занятием, но только весьма поверхностно».

Однако о Конан Дойл на официальных встречах не мог не признать с гордостью, что именно Шерлок Холмс открыл для него дорогу к литературному успеху. Стоит также добавить, что имя Шерлока Холмса открывало Конан Дойлу многие двери, в том числе и военного министерства, что особенно помогло писателю во времена создания книги «Великой Англо-бурской войны».

Исторические романы Конан Дойла Шерлок Холмс тоже затмил своей славой. Даже в 1920-ых, на последнем десятке жизни, писатель с горечью будет упоминать об этом: «Всякое произведение принадлежит своему уровню, и я по сей день считаю, что, если бы не создал Холмса, который постоянно заслонял мои более серьёзные книги, моё положение в литературе было бы куда выше нынешнего. Работа над этими романами потребовала долгих изысканий, и я до сих пор храню тетради с записями всевозможных легенд». Именно в исторические романы Дойл вложился как личность, но в истории он запомнился как создатель Шерлока Холмса, что немало огорчало его.

Возвращаясь к литературным предпочтениям писателя, нужно упомянуть тот факт, что Конан Дойл был горячим поклонником Чарльза Рида. Из общения с этим новатором и мастером сюжета, который «первым ввёл в литературу реализм, основывая повествование на тщательно подобранных документальных свидетельствах»2, Конан Дойл вывел следующую истину: «первая заповедь писателя - быть понятным. Потом - занимательным. И только потом - умным»3. Достаточно вспомнить любое расследование Шерлока Холмса, чтобы догадаться, как Конан Дойл применил этот принцип на практике.

Конечно, не только Ч. Рид, но и ряд других писателей повлияли на выбор тем и способы написания произведений Конан Дойла, но, тем не менее, он смог создать свой собственный стиль. Этому способствовала семья, жизненные условия, сама эпоха, но уже на раннем этапе, Артур смог найти свой путь, который раскрыл в нём потенциал не только писателя, но и политика.

Глава II. Писатель и политик в одном лице

2.1 Факторы формирования политических взглядов

Семья и близкие родственные связи, как в случае с выбором профессии и формирования интересов Конан Дойла, повлияли и на его политические взгляды. Помимо матери политические вопросы он обсуждал и со своим дядей, Мишелем Конаном, который был ярым ирландским националистом, и даже более того - одним из организаторов движения «Шиннфейн» (по-гэльски, «мы сами»). Целью этого движения было требование независимости Ирландии, против которой Конан Дойл всегда будет против.

После окончания университета Конан Дойл сменил не одно место работы, и каждое обогащало его жизненный опыт. Работая ассистентом у доктора Хоара из Бирмингема, в обязанности Дойла входило приготовление лекарств и посещение самых бедных больных, что помогло ему «довольно близко познакомиться с низами жизни»1. Бирмингем - это индустриальный центр, заполненный металлургическими заводами. В «Письмах Старка Монро» он изображён как Мертон, центр угольной промышленности: «Как могут люди жить в таких местах - для меня просто непостижимо. Чем может жизнь вознаградить их за это изуродование лика природы? Ни лесов, ни лужаек, - дымные трубы, бурая вода, горы кокса и шлака, огромные колеса и водокачки». Это важно отметить, эта картина отобразится не только в его художественных произведениях, когда бригада мальчиков-оборванцев с улицы помогает Шерлоку Холмсу, но и в его политической деятельности, в высказываниях, касающихся экономического положения Великобритании в начале ХХ века. «Человек, который что-то производит - будь то мануфактурщик, индивидуальный ремесленник или фермер, - уже потому хотя бы, что он приумножает наше национальное богатство, имеет больше оснований рассчитывать на наше сочувствие к его интересам, чем потребитель, который может оказаться паразитом или трутнем. Страна способна просуществовать без последнего, но не обойдется без первого. Чем же может похвастаться страна, живущая при системе, соответствующей столь высокой морали? Двенадцатью миллионами граждан, живущих на грани голода, и наивысшим среди высокоразвитых стран уровнем эмиграции, если верить цифрам, приведенным лидером партии радикалов. Каков, вы полагаете, уровень морали и цивилизованности на дне нашего общества? Квалифицированный рабочий - будь он ткач на шелковой фабрике, жестянщик или стеклодув - теряет квалификацию, а лишённый работы - опускается на дно общества…»3. Мысль об этом самом «дне общества» никогда не выйдет из памяти Конан Дойла, и он не раз будет возвращаться к этой теме в своих трудах.

Во время своей практики в Саутси, с намерением сблизиться с обществом, он вступает в политические кружки, где часто происходили дебаты и дискуссии на актуальные темы. Будучи секретарём в Портсмутском литературном кружке, Конан Дойл научился выступать перед публикой, держать внимание аудитории, что в дальнейшем, пригодилось на его политическом поприще. Там он выступал с лекциями о Карлейле, Гиббоне, об арктических морях. Тогда же он впервые выступил от лица своей партии. В то время, в 1880 году, у власти стояли либералы во главе с Гладстоном, которым Конан Дойл сочувствовал в силу того, что не хотел сочувствовать тори. Одной из остро обсуждаемых проблем был вопрос о самостоятельности Ирландии, т.н. вопрос гомруля. «Тогда, в начале 1880-х, о полной независимости речь еще не шла, но Конан Дойл был ярым противником даже гомруля. Нет, он не был жестоким колонизатором - он просто никогда не понимал, как могут люди из- за религиозных расхождений ненавидеть и убивать друг друга. С наивностью «нормального человека» он мечтал о том, чтобы все утерянные Англией колонии вернулись к ней - не как к «старшему брату», а как к равноправному другу, - и не хотел принимать в расчет всех прочих политических соображений».

Говоря об отношении писателя к «женскому вопросу», стоит вспомнить период детства Артура Дойла, когда он проживал у знакомой матери, Мэри Бартон. Она была ярой феминисткой и всеми средствами выступала за равные права женщин и мужчин, что не импонировало Дойлу уже в юности. На выступлениях в предвыборной кампании, Конан Дойлу будут задавать вопрос, как он относится к «женскому вопросу»? На что без сомнений он отвечал: «Я думаю, мужчине, работавшему весь день, будет приятно увидеть дома любящую жену, а не политика в юбке»2. Сами суфражистки вызывали у него негодование: «Конан Дойл, никогда не сочувствовавший суфражизму, резко восстал, когда началась эта свистопляска. Дело было не в политических принципах. Ему претило их поведение. Он видел в этом гротеск, полную перемену ролей, как если бы мужчины переоделись в женское платье и занялись вязаньем». После свадьбы Конан Дойл оставил в своём дневнике такую запись: «Женщина - что-то вроде ребёнка, и совершенно незачем ей взрослеть; идеям не место в милой головке?»2 Это не значит, что Дойл умалял значимость женщины в этом мире, ведь в остальных рассказах («Знак четырёх», «Пёстрая лента»), дамы - это сильные и смелые леди. Просто Дойл считал, что мужчина познаёт мир разумом, женщина - чувствами, и ей совершенно нет места в мире политике.

Права женщин должны были быть реализованы в лоне семьи, и именно там женщине надо давать возможность выражать свои взгляды. С 1909 по 1919 года Конан Дойл был председателем Комитета по реформированию законов о разводе, и за то время не раз выступал за реформацию бракоразводных законов.

«Наши брачные законы, земельные законы, дороговизна правосудия и многое другое давно уже взывают к реформам, и если старые партии не хотят проводить реформы, придётся поискать новые, которые захотят»3. Самое большое зло в данном случае, Конан Дойл видел в роли церкви: именно она, по его мнению, заставляет грубого пьяницу калечить жизнь несчастной женщине, и двум любящим людям запрещает быть вместе. «Всем известно, что развод в принципе противоречит традициям Римской католической церкви и что законы государств, большинство населения которых составляют католики, не предусматривают возможности расторжения брака»4. Более того, Конан Дойл обращался к проблеме разводов и с медицинской точки зрения: «Я считаю, что существование в нашем обществе огромной массы «холостяков по неволе» подрывает основы морали и, кстати, оказывает самое пагубное влияние на темпы рождаемости, о чём сегодня все пишут как о национальной катастрофе»5. В итоге в статье «Насилие и брак» от 1917 года Конан Дойл выражает надежду, что принятый Парламентом проект о трех годах со дня разрыва супругов возымеет действие, так как по истечении этого срока брак считается расторгнутым официально, а значит общество приблизилось к решению этого вопроса. «Истинная мораль должна основываться не на зыбучих песках теологии, а на стабильном благоденствии человечества»1, - говорил Конан Дойл в 1913 году, и под «благоденствием» он подразумевал именно возможность расходиться супругам по их желанию.

Опыт, который получил Конан Дойл на первых парах общественной деятельности, научил его ценить вес мнения, которое может сформировать у народа пресса. Одним из первых его «нападков» на общество, а точнее на правительство, было его выступление против заразных болезней. «Утверждаю, что если злосчастный солдат, возвратившийся домой после многолетнего отсутствия, не удержался от соблазна и заразил дурной болезнью себя и потомство, основная вина за это лежит не на нём, а на кликушах-законодателях, которые разносчиц инфекции спустили с цепи. Из боязни оскорбить невинность там, где таковой нет и в помине, они выпустили на волю страшное зло, которое заставит теперь мужчин страдать, детей - умирать, а чистых женщин - наследовать мерзость, неописуемую словами»2 (1883 г.). Роль общественности была важна не только в решении моральных вопросов: это ещё и участник политической жизни. Когда встал вопрос об организации спортивных мероприятий в 1913 году, разумеется, потребовались соответствующие финансовые сборы. «Общественность - раз уж её просят поддержать мероприятие общенационального масштаба (проведение Олимпиады) - имеет право знать о происходящем во всех подробностях»3. В итоге, вопрос о распределении средств был решён весьма быстро, поскольку сам процесс за счёт регулярных публикаций получался весьма прозрачным.

Но самым показательным примером о роли общественного мнения в поздневикторианскую эпоху является «Дело Эдалджи». 11 января 1903 года на страницах «Дейли телеграф» появилась статья «Дело Джорджа Эдалджи», которая заканчивалась следующими словами: «Если возможно извинить чувства тёмных обывателей, внушённые цветом кожи Эдалджи, то значительно труднее извинить главного констебля. Это повторение дела Дрейфуса. Капитан Дрейфус во Франции был сделан козлом отпущения, потому что был евреем. Эдалджи был сделан козлом отпущения в Англии, потому что он парс. Англия, которая привыкла гордиться тем, что она свободная страна, была возмущена до глубины души, узнав о деле Дрейфуса, о том, что такое может случиться во Франции. А почему же мы молчим, когда подобное случается у нас? Правительство захлопнуло дверь перед лицом правосудия,- заканчивал статью писатель. - И теперь я обращаюсь к последней инстанции трибунала, трибунала, который никогда не должен ошибаться. Я обращаюсь к народу Великобритании с вопросом: неужели мы потерпим такое в нашей стране?»1. Народ, разумеется, не потерпел, и мистер Эдалджи был оправдан.

В силу вышесказанного нужно отметить, что Конан Дойл, выступая с публичными обращениям в журналах и газетах, учитывал тот факт, что состояние гражданской ответственности у людей, которые будут читать эти статьи, находится на том уровне, чтобы сообща, «снизу» влиять на решения «сверху».

В силу вышесказанного нужно отметить, что Конан Дойл, выступая с публичными обращениями в журналах и газетах, учитывал тот факт, что у людей, читающих его статьи, состояние гражданской ответственности находится на таком уровне, который позволяет «снизу» сообща влиять на решения «сверху».

2.2 Конан Дойл - «патриот»

В последней трети XIX века Великобритания вышла из состояния «внутренней нестабильности»: завершился промышленный переворот, прошла череда чартистских движений, за чем сразу последовала стадия «внешней нестабильности, вызванной борьбой мировых держав за колонии»1. Идея имперского величия, которая должна была сидеть в подкорке у каждого англичанина, достигла к тому моменту уровня национальной идеи. Особенно ярко эта мысль выражена у У. Гладстона в его статье «Миссия Англии» из журнала «Nineteenth Century»: «Чувство империи может быть названо врожденным у каждого британца. Есть исключения, но они подобны людям, родившимся хромыми или слепыми». «Новый империализм», который сформировался на уровне идеологии во второй половине XIX в., делал акцент на величие монархии, стабильности, важности морских и военных успехов и хранения верности традициям. «Под элементами имперской жизни подразумевались не только наличие мирового господства, военная мощь, но свобода и благосостояние граждан, обеспеченные им империей»3. Идея имперского величия отличала англичан как нацию, и ко всему сказанному добавлялось ощущение независимости со стороны граждан, а со стороны остальных стран вызывает только негодование по поводу такой «заносчивости».

Более того, после 22 января 1901 года в истории Великобритании наметился перелом: умерла королева Виктория. «Виктория, после беспрецедентно длительного, 63-летнего срока правления, скончалась в январе. Конан Дойл охарактеризовал её похороны 3 февраля как конец эпохи королевы- императрицы, «которая для 400,000,000 из нас, живущих под флагом с красным крестом, являлась центром всех вещей, самым центром нашей жизни, нашим вдохновением, нашей совестью, Матерью всех нас»4. Дойл был до глубины души тронут слезами людей, которые родились и состарились в викторианскую эпоху. Это событие ознаменовало собой, что теперь всё в истории Англии пойдёт по-другому.

Конан Дойл тоже в среде своих как современников, так и биографов получил прозвище «патриот», звание образцового гражданина своей страны, готового любыми способами постоять за честь Империи. Тем не менее, его патриотизм отличается от того фанатичного чувства, который обычно приписывают англичанам. Чтобы убедиться в этом, обратимся к его деятельности в начале ХХ века.

В 1899-1902 гг. разразилась война в Южной Африке, между республиками Трансвааль и Оранжевого Свободного государства и Британской империей. Причиной войны послужили конфликты, которые возникли между местным населением (бурами) и переселенцами, т.н. «уайтлэндами», права которых, по мнению последних, не соблюдались, и, как отмечал Дойл, вместо дипломатических переговоров представители этих стран всё довели до неизбежного военного столкновения.

«Прежде чем война началась, Конан Дойл выразил интерес к пацифизму. Но с объявлением войны он оставил идею о мирном разрешении конфликта. Более того, «он полагал, что буры имели некоторое право быть вооружено- настроенными, потому что их земля была затоплена золотыми разведчиками, и он выразил глубокое уважение к бурам и некоторому страху перед их крепким Тевтонским упорством, но они были врагом, тем не менее, и он должен был принять сторону короля и страны». В начале войны он пытался попасть в действующие войска. Своё личное участие Конан Дойл аргументировал тем, что в боях должны участвовать помимо солдатов профессиональные спортсмены: стрелки, жокеи и проч., поскольку у таких людей навыков к бою больше, чем у солдат, мобилизованных за короткий срок.

«Когда совсем рядом происходят исторические события, трудно не проникнуться желанием поучаствовать в них или хотя бы не увидеть своими глазами», говорил Дойл. Сначала в качестве корреспондента от «Вестминстер газетт», потом в качестве добровольца Миддлсекской кавалерии и врача в 1899 году, он смог-таки увидеть «исторические события». Его мать, Мэри Фоли, запрещала ему ехать, аргументируя это тем, что уже один её сын в армии. «Это было, вероятно, единственное время в его жизни, когда он не повиновался желанию своей матери. В своём ответе он заявил: «Я получил патриотизм от своей матери, таким образом, Вы не должны обвинять меня». Это было, как он сказал ей, его обязанность добровольно вызваться. Он высказал свою позицию так же в письме в "Таймс", защитив «желание всех мужчин, которые могли поехать и стрелять: признаки, которые будут очень необходимы в африканском театре войны»1. В данной ситуации Дойл делал ставку на национальное сознание британских граждан, поскольку «основой национального сознания и этнополитической мобилизации является готовность к групповым действиям по реализации национальных интересов». Именно национальные интересы в качестве главного ориентира ставил перед собой Дойл как во время войны, так и после её окончания.

Работая в оспитале, Конан Дойл столкнулся с эпидемией тифа.

«Общественности факт представили в смягчённом виде, её газетные репортажи проходили строгую цензуру, мы же на самом деле оказались в лагере смерти, причём смерти в её самом неприглядном, зловонном виде»3. На тот момент прививка была изобретена, но не получила признания в широких медицинских кругах. Были исключения, люди, которые соглашались на эту процедуру, но переносили её очень тяжело, так как доза не была ещё чётко установлена. В поддержку раненых поступали средства от благотворителей, с которыми Дойл распоряжался по-своему. «Нужно сказать, что милосердие благотворителей, скорее всего, предназначили деньги, которые будут использоваться для британских колониалистов, а не для врага, но для Конана Дойла нуждающийся человек был нуждающимся человеком, независимо от которой стороны политических разногласий он стоял». Когда англичане завоевывали очередную территорию, принадлежавшую бурам, мирному местному населению некуда было деться, и именно им помогал врач.

Позже Дойл смог принять участие в военных действиях на первом этапе наступления. Благодаря этому он смог наблюдать повседневную солдатскую жизнь и сделать несколько критических замечаний. «Мы слишком увлекаемся армейскими порядками. В качестве модели нам следовало выбрать американцев, ибо в их лице мы имеем англокельсткую расу с более богатым военным опытом, чем у любой другой англокельтской расы»2. Здесь мы позволим себе сделать небольшое отступление, чтобы прояснить позицию Конан Дойла относительно Америки.

В период 1878-1880 гг. Артур Дойл будет работать над рассказами, действие которых происходит то в Америке, то в Австралии, то в Африке, и, по словам самого автора, эти ранние произведения были подражанием американскому прозаику и поэту Б. Гарту, писателю М. Риду. Поиск новых сюжетов был обусловлен не только желанием попробовать себя в новом жанре, но и выразить свои идеи относительно Америки как нации. Помимо наблюдений, сделанных им как писателем, он отметил некоторые вещи, касающиеся его как политического деятеля и как честного гражданина своей страны. Речь идёт об антибританских восстаниях, которые время от времени прокатываются по Штатам. Как отмечает Конан Дойл, такие «обиды», имеющие корни в ранней американской традиции, носят «односторонний характер, что в Британии, например, всегда приветствуется вывешивание американского флага. Домоседы-американцы об этом не ведают, и, видимо, считают, что у нас с ними обращаются столь же бесцеремонно, как у них с нами». На одном из банкетов в Детройтском клубе в 1894 году, где один из членов выступил с весьма гневной речью в адрес Великобритании, Конан Дойл, несмотря на позднее время и обильное пиршество, произнёс такую речь: «Вы, американцы, до сих пор жили в пределах своей страны и мало что знаете об окружающем мире. Однако ваша страна уже заселена до отказа, теперь вам придётся больше общаться с другими нациями»2. Тогда тот спор остался только на уровне разговоров, и к счастью, не привёл ни каким изменениям ни в лучшую, ни в худшую сторону.

По возвращению на родину, Конан Дойл сделал для себя некоторые выводы: «Исходя из собственного опыта могу сказать, что англичанин, проехав по Соединённым Штатам, возвращается домой под влиянием двух впечатлений, совершенно затмевающих прочие. Первое оставляет атмосфера почти чрезмерной доброжелательности, в которой оказывается там английский гость. Второе - это горькие чувства, которые испытывает американское общество, в частности пресса, по отношению к своей стране. Недовольство это тлеет в глубине общественного сознания, и по поводу любого спорного вопроса тут же может вспыхнуть новый пожар. Я был всегда убеждён и сейчас придерживаюсь мнения, что более всего на свете Британской империи угрожает именно дух враждебности, живущий в народе». Именно из-за этого две нации не могут жить в мире, и даже более того, «с точки зрения американца, вся история Великобритании - это нескончаемые войны с США, и вправе ли мы осуждать его подозрительность, если и сами не изжили её в себе - по отношению к Франции?». Чтобы разрешить эти противоречия, по мнению Конан Дойла, необходимо англичанам признать заслуги американцев, которые они проявили за свою, пусть и недолгую, историю. «Американская история - во всяком случае, если речь идёт о внешней политике, - есть в сущности, не что иное, как сплошная череда конфликтов с Британией, конфликтов, многие из которых, стоит признать, возникли по нашей вине»1. В частности, упоминается вопрос налогообложения, ставший причиной Гражданской войны в Америке. «За всю историю у нас не нашлось тёплого слова, чтобы выразить искреннее восхищение достижениям заокеанских братьев, их промышленным прогрессом, героизмом на войне»2. Мысли об англо-американском союзе отобразились и в творчестве Конан Дойла: «Рассказ американца» (1880 г.).

В 1914 г. Конан Дойл с женой отправились в Америку и Канаду. И там побывав во многих исторических местах, писатель отметил про себя ряд важных рассуждений. Стоит обратить внимание на его воспоминания о посещении Платсбурга: «Вид полей этих сражений, независимо от того, кто вышел победителем, британцы или американцы, всегда наполняет меня ужасом. Если война 1776 года была, по моему мнению, славной ошибкой, то война 1812 г. была следствием глупого заблуждения. Если бы не эти две войны, Североамериканский континент был бы сейчас единым могущественным государством, самостоятельным и в то же время связанным нерушимыми узами памяти и кровного родства со страной своих предков, то обоим было бы на кого опереться в трудный час. Да, со стороны британцев было бы, пожалуй, опрометчиво пользоваться опорой, которая крупнее их собственной страны. И всё же наше противоборство видится мне бесславным, а действия политиков, заваривших эту кашу - скудоумными»3. В итоге от этого противоборства никто не выигрывает. На развитие союза Великобритании и Канады Конан Дойл смотрел как на отношения наставника и «отпрыска такого же роста, оказавшихся под одной крышей»4. Между тем как Штаты и Канада вряд ли когда-нибудь станут союзниками: у этих двух стран слишком разные и глубокие «корни». Другой вариант сотрудничества виделся в возможности получения Канадой независимости, которая не очень нужна ей самой. «В ключевых вопросах она и так независима. Главные её потребности - капиталовложения и люди, необходимые для освоения её огромных пространств и ресурсов. По состояния на 1914 год Канада получила 73% капиталов от метрополии, 14% от Соединённых Штатов и только на 13% обходилась внутренними ресурсами».

В 1920-х годах Конан Дойл снова посещает Америку, и ему удается попасть в Солт-Лейк-Сити, в то самое место, которое он так хорошо описал в

«Этюде в багровых тонах». Местные жители потребовали с него публичных извинений за написанное в этой книге, однако Дойл извиняться не стал, и «что же касается «Этюда», он не отказывается ни от единого слова в этой книге, так как писал её на основании исторических материалов, которые считал и считает достоверными»2. Подытожил он свои выступления по этому поводу тем, что предложил это произведение считать беллетристикой и относиться к нему соответствующе.

Как и в других сложных ситуациях, Конан Дойл опирался на свой личный опыт. Его личные визиты в Америку, знакомство с представителями американской прессы, интеллигенцией, даже с Т. Рузвельтом, дали ему понять, что союз Англии и США вполне возможен. Однако в его основе лежит противоречия, корнями уходящие в историю обоих государств. Поэтому и для решения этих противоречий понадобится немало времени, но на данном этапе есть возможность хотя позаимствовать некоторые новшества и перестать смотреть на Америку свысока.

Но вернёмся к событиям Англо-бурской войны. Вот что записал в своих мемуарах Конан Дойл, увидев как враги, отступив, начали надувать воздушный шар для обстрела: «Ну когда же мы научимся здравому смыслу? Сколько нужно разгромов, унижений, чтобы мы наконец научились воевать по- настоящему? Колонна идёт без авангарда, без разведки, без фланговых, по враждебной стране, изрезанной донгами. Сюда бы Наполеона, который сорвал бы эполеты с плеч полковника и расстрелял бы его без суда и следствия. Только человек с таким даром способен реорганизовать нашу армию». Как мы видим, Наполеон имеет оценку у Конан Дойла весьма объективную, и писатель взял из характера этого человека положительные качества, которые могли бы послужить предметом для подражания.

Его раздражение по поводу неорганизованности военных войск, неадекватным дисциплинным правилам, породили в нём, как ни странно, объективную оценку всему. В том числе и самой войне. Чтобы определить, в чём эта объективность выражалась, проследим небольшую хронологию событий.

7 января 1902 года. Газеты, митинги не могли отобразить объективного положения вещей, показать, кто прав, кто виноват, и как действительно проходили военные компании и как обращались с военными и пленными. Конкретного источника не было, государственные акты и указы недоступны. Мнения как британцев на континенте воспринялись как оправдание и породили бы новые ложные толки. «А книги, которые просто и доступно излагала бы истинные факты, нет. Почему не один британец её не напишет? И тут в моём мозгу пулей пронеслась мысль: «А почему бы тебе самому её не написать?

Пусть я всего-навсего защитник правого дела, тем лучше: меня не заподозрят в предвзятости»2. Тут же, после возникновения этой идеи, у Конан Дойла появился следующий план: собрать хранившиеся у него документы по Бурской войне, всё это финансировать на деньги от продаж и от собранных средств, перевести книгу на доступные языки, чтобы каждому, от высших чинов до низших, эта книга показала иной взгляд на сложившуюся проблему. Плюс для осуществления этой задумки добавились средства, добытые Эриком Баррингтоном из Министерства иностранных дел. Был открыт фонд для сбора средств публикации книги (на следующий день после принятия решения, Конан Дойл обратился в «Смит, Элдер и компания», «Таймс», сделал визиты в Военное министерство, Разведывательное управление), и почти сразу стали поступать денежные средства не только фонд, но на имя самого писателя. Были и анонимные жертвователи.

Помимо этого, одной из причин написания книги послужило и то, что сами англичане были пассивны в отношении вопроса защиты своего достоинства. Объяснялось это равнодушием к мнению континентальных иностранцев - какая разница, что они думают о Великой Империи? Но для Дойла это было важно. В это время на страницах лондонских журналов регулярно публиковались клеветнические статьи, не имевшие никаких оснований. Самым известным из них был У. Т. Стид из «Журнала журналов». Он был твердо уверен в том, что пишет. «День и ночь в Африке разворачивается самая адская панорама, и мы знаем, что до заката британские войска исполняющие волю королевской комиссии добавят еще несколько кошмарных деяний к их общему устрашающему числу. Жестокие дела неумолимо совершаются»1. Ложь присутствовала и в элементарных фактах, касающихся количества африканских жителей и британских солдат. Это вызывало негодование у Дойла, который всё видел своими глазами: «Может ли извращение фактов идти дальше? Кому мы должны верить: нашему неприятелю, находящемуся на месте происшествия, или журналисту, живущему в Лондоне?»2. Обвинительные статьи, международное осуждение, равнодушие самих англичан не могли оставить писателя в бездействии.

Уже по завершению военных действий он снова посетил недавно завоеванную бурскую столицу и взял интервью у лорда Робертса и других чиновников штата для его книги. В письме к его матери он сообщил: «Мне сделали мою историю в рамках четырех глав конца, если конец войны незаконно не продлен. Я могу надеяться сделать его, прежде чем я достигну Англии».

9 января Конан Дойл начал писать книгу. 17 января книга уже была закончена. Факты и цифры, изложенные в книге, основывались на его личном опыте и со слов очевидцев: «Я старался по мере возможности не выпячивать своё собственное мнение, опираясь, когда речь шла о сожжении ферм, мародёрстве, концентрационных лагерях и прочих предосудительных действиях, в основном на свидетельства очевидцев, в том числе буров»1. Отличительной чертой книги было то, что Конан Дойл рассмотрел эту войну с двух сторон: англичан и буров. И более того, чтобы лучше понять самому и объяснить общественности поведение последнего, он обращается к историческому прошлому этого народа.

Книга «Причины и ведение войны в Южной Африке» вышла тиражом в 250 000 экземпляров. Для ускорения распродаж, книга продавалась по три пенса за штуку, и была принята на «ура» в Великобритании, Франции, Бельгии, Швейцарии, Америке, Испании, Португалии, Италии, Венгрии, Уэлсе, России. Однако Германия и Голландия книгу не приняли и остались при своей точке зрения: «англичане - тираны». Но и в этих странах книга вышла значительным тиражом, и настроения в континентальной прессе смягчились. «В Джерман «Таймс», в статье «Обращение к читателям», (1902 г.) отмечалось, что эта книга «представляет собой попытку показать немецкому читателю истинные факты и помочь ему осознать, насколько злостно вводили его в заблуждение те, кто были в этом заинтересованы». Статья Дойла «Война и Европейское общественное мнение» (1902) из «Дейли мессенджер» гласила: «Я попытался ознакомить французскую общественность с истинными фактами и рассеять пелену лжи, окутавшую эту проблему. Наши фонды позволят разослать книгу всем политикам, журналистам и лидерам общественного мнения. Но в надежде войти в контакт с широкой общественностью Франции я хотел бы заручиться поддержкой проживающих здесь британских граждан, которые могли бы помочь мне в этой борьбе за правду»1. В письме к матери, уже через несколько лет, после окончания войны Конан Дойл писал: «Мэри Дойл, «Athenaeum», читательский клуб, Лондон. Я почти закончил «Шерлока» Собаку Баскервилей и надеюсь, что он оправдает свою репутацию. Сегодня я обедаю с Баклом из «Таймс» и сейчас жду его. Я слышал, герцог Йоркский цитировал

«Англо-бурскую войну» в своём обращении к новозеландцам, меня это порадовало»2. Значит, главная цель книги была достигнута. «То была попытка остановить волну клеветнических домыслов, которая захлестнула все - или почти все - европейские страны и набрала такую мощь, что создалась реальная опасность возникновения, на почве одних домыслов и наветов, политической ситуации, которая привела бы к тяжёлой войне»3. В «Таймс», «Причины и методы ведения войны» (1902 г.) содержал ответ на критику о книге «Великая Англо-бурская война», отчёты о распространении книги и об откликах её отдельных граждан. Так, оперевшись на мнение общественности, Конан Дойл заступился за свою страну и более того, был награждён рыцарским званием. Успех книги зависел и от его творческих способностей. «Та же предельная ясность, избавляющая читателей от гадания кто есть кто среди героев или кто что делает в путанице дурного построения»4. Эта ясность, усвоенная ещё со времён юности Дойла, когда он увлекался Маколеем, и обеспечила популярность книги.

Тем временем, война продолжалась, и книга тоже пополнялась и переиздавалась, пока в 1902 году не была закончена. Своё название «Великая бурская война» она получила за счёт того, чтобы читатели различали Бурскую войну 1881 года от той, что описана в книге. Позже была издана официальная история войны, и, как признавались историки того времени, книга Конан Дойла легла в её основу. За эту книгу Конан Дойл получил рыцарское звание и был назначен лордом-наместником Суррея в 1902 г.

Его работа, «Война в Южной Африке её причины и способ её ведения», брошюра, которая вышла после книги «Великая Бурская война», была очень значима для Дойла в идейном плане. В предисловии автор отметил: «В виду настойчивой клеветы, которой подвергаются наши политики и наши солдаты, изложение фактов перед всем светом является долгом нашей национальной чести. Целью настоящего труда не является изложение военных событий, что мною уже выполнено в отдельном издании, а выяснение некоторых фактов, на основании которых делались попытки злоупотребить общественным мнением Европы и Америки»2. Поскольку причиной войны являлась проблема самостоятельности Южно-Африканской республики и Оранжевого свободного государства, то Конан Дойл не мог избежать вопроса о заинтересованности в этой самостоятельности Великобритании. Англо-бурская война вызвала на континенте и даже внутри страны критику относительно справедливости действий британских войск, что, в свою очередь, породило мнение, что Англия - узурпатор, притеснитель и тиран, желающий как можно больше «выкачать» средств из подчинённых колоний. Однако на этот счёт Конан Дойл имеет своё мнение: «Великобритания не имела эгоистических целей в виду. Пустая казна и две дорогостоящих войны с туземцами было наследство, которое мы получили. Считали, что страна была в слишком тревожном состоянии, чтобы управляться собою и она, вследствие своей слабости, сделалась опасной как для себя, так и для своих соседей. Не было ничего низкого в действиях Великобританского правительства, хотя оно, может быть, действовало преждевременно и безрассудно». Находясь под властью одного центра, в данном случае, под руководством Англии, у страны или колонии есть гарант защиты её прав и свобод. Кроме этого, отделение одной территории от другой, состояние разрозненности порождает угрозу войны между малыми государствами, в то время как патронаж Империи этого бы не допустил.

Для себя Конан Дойл тоже сделал некоторые выводы. Во-первых, он был поражён тому, как единицы людей, считая его самого и его друзей, смогли повлиять на мнение целых стран. Вся идея реализована за короткие сроки, а результат, грубо говоря - «на века»: «Наше правительство плохо использует возможности печати по защите наших государственных интересов. Если частное лицо в состоянии ценой трёх тысяч фунтов и месячного труда заметным образом изменить общественное мнение во всём мире, чего же может добиться действительно мощная и богатая организация?». Разумеется, в работах Конан Дойла были и замечания по поводу организации армии и советы по её усовершенствованию, но писатель тут же добавлял, что это - взгляд со стороны, и он не хочет навязать своё гражданское мнение военным лицам.

Параллельно Конан Дойл вёл политическую деятельность, которая непосредственно была связана с Англо-бурской войной.

Одним из «поворотных сюжетов» в жизни Конан Дойла было участие в выборах: он дважды баллотировался в парламент Эдинбурга и оба раза безуспешно. Иногда Конан Дойл задавался вопросом, а зачем ему вообще всё это нужно, но встав на трибуну, к нему возвращался боевой запал. Партия для Дойла имело своё значение. «Партийная политика - не божественная догма, а всегда лишь средство достижения цели, и, соответственно, должна изменяться, когда меняется цель»2. В 1911 г. на страницах «Морнинг пост» была представлена очередная статья Конан Дойла, которая содержала следующее: «Я, как Вы верно заметили, - империалист; будучи им, и сформировал свои убеждения»3. Сказано это было в контексте обсуждения вопроса о гомруле.

Когда в политических кругах стал обсуждаться вопрос о самостоятельности Ирландии, Конан Дойл поддерживался партии Гладстона, пока тот не сделался приверженцем ирландского гомруля. Из-за этого в партии произошёл разрыв: выделилась группировка, которая стала именоваться «либерал-юнионистами», целью которой было сохрaнить унию Ирлaндии и Великобритании под руководством одного прaвитeльствa. Правительство Гладстона пыталось подавить национальное движение в Ирландии, в то же время добиваясь в английском парламенте ввести самоуправление в рамках Британской империи. Этому нововведению сопротивлялись английские ленд- лорды и реакционные силы внутри Ирландии. Дойл, в итоге, сделал выбор в пользу юнионистов, «т.е. тех, кто в целом разделял взгляды либералов, но ни в коем случае не поддерживал политики Гладстона в отношении Ирландии»1. Как-то раз депутат от либерал-юнионистов заболел, и некому было произнести защиту от лица партии, и за пять минут до выступления выдвинули Конан Дойла. В своих воспоминаниях он пишет, что «то был один из самых жутких моментов в моей жизни», но природное красноречие пришло ему на выручку, и он смело доказывал с трибуны невозможность разрыва Ирландии от Англии. С этого момента, фактически началась его политическая деятельность.