Русское устное народное поэтическое творчество

Молода Марфа Всеславьевна!

А не пеленай во пелену черевчатую,

А не поясай во поесья шелковые, -

Пеленай меня, матушка,

В крепки латы булатные,

А на буйну голову клади злат шелом,

По праву руку - палицу,

А и тяжку палицу свинцовую,

А весом та палица в триста пуд».

А и будет Волх семи годов,

Отдавала его матушка грамоте учиться,

А грамота Волху в наук пошла;

Посадила его уж пером писать,

Письмо ему в наук пошло.

А и будет Волх десяти годов,

Втапоры поучился Волх ко премудростям:

А и первой мудрости учился

Обертываться ясным соколом;

А и другой-то мудрости учился он, Волх,

Обертываться серым волком;

А и третей мудрости-то учился Волх

Обертываться гнедым туром - золотые рога.

А и будет Волх во двенадцать лет,

Стал себе Волх дружину прибирать,

Дружину прибирал три года.

Он набрал дружины семь тысячей;

Сам он, Волх, в пятнадцать лет.

И вся его дружина по пятнадцати лет.

Прошла та слава великая

Ко стольному городу Киеву:

Индейский царь наряжается,

А хвалится-похваляется,

Хочет Киев-град за щитом весь взять,

А божьи церкви на дым пустить

И почестны монастыри разорить.

А втапоры Волх догадлив был:

Со всею дружиною хороброю

Ко славному царству Индейскому

Тут же с ними в поход пошел.

Дружина спит, так Волх не спит:

Он обернется серым волком,

Бегал, скакал по темным по лесам и по раменью,

А бьет он звери сохатыя,

А и волку, медведю спуску нет,

А и соболи, барсы - любимый кус,

Он зайцами, лисицами не брезговал;

Волх поил-кормил дружину хоробрую.

Обувал-одевал добрых молодцев, -

Носили они шубы соболиные,

Переменныя шубы-то барсовые.

Дружина спит, так Волх не спит:

Он обернется ясным соколом,

Полетел он далече на сине море,

А бьет он гусей, белых лебедей,

А и серым, малым уткам спуску нет;

А поил, кормил дружинушку хоробрую,

А все у него были яства переменные,

Переменные яства сахарные.

А стал он, Волх, ворожбу чинить:

«А и гой еси вы, удалы добры молодцы!

Не много не мало вас - семь тысячей.

А и есть ли, братцы, у вас таков человек,

Кто бы обернулся гнедым туром,

Да сбегал бы ко царству Индейскому,

И.проведал бы про царство Индейское,

Про царя Салтыка Ставрульевича,

Про его буйну голову Батыевичу?»

Как бы лист со травою пристилается,

А вся его дружина приклоняется,

Отвечают ему удалы добры молодцы:

«Нету у нас такого молодца,

Опричь тебя, Волха Всеславьевича».

А тут таковой Всеславьевич

Обернулся гнедым туром - золотые рога,

Побежал он ко царству Индейскому,

Он первый скок за целу версту скочил,

А другой скок не могли найти.

Он обернется ясным соколом,

Полетел он ко царству Индейскому.

И будет он в царстве Индейском,

И сел он на палаты белкаменны,

На те на палаты царские,

Ко тому царю Индейскому,

И на то окошечко косящетое.

А и буйные ветры по насту тянут,

Царь с царицею разговоры говорят.

Говорила царица Азвяковна,

Молода Елена Александровна:

«А и гой еси ты, славный Индейский царь!

Изволишь ты наряжаться на Русь воевать,

Про то не знаешь, не ведаешь:

А на небе просветил светел месяц,

А в Киеве родился могуч богатырь,

Тебе, царю, супротивничек».

А втапоры Волх он догадлив был:

Сидючи на окошке косящетом,

Он те-то де речи повыслушал.

Он обернулся горносталем,

Бегал по подвалам, по погребам,

По тем высоким теремам,

У тугих луков тетивки накусывал,

У каленых стрел железцы повынимал.

У того ружья ведь у огненного

Кременья и шомполы повыдергал,

А все он в землю закапывал.

Обернется Волх ясным соколом,

Взвился он высоко по поднебесью,

Полетел он далече во чисто поле,

Полетел ко своей ко дружине хоробрыя.

Дружина спит, так Волх не спит,

Разбудил он удалых добрых молодцев:

«Гой еси вы, дружина хоробрая!

Не время спать, пора вставать,

Пойдем мы ко царству Индейскому».

И пришли они ко стене белокаменной;

Крепка стена белокаменна,

Ворота у города железные,

Крюки, засовы все медные,

Стоят караулы денны-ночны,

Стоит подворотня дорог рыбий зуб,

Мудрены вырезы вырезаны,

А и только в вырезы мурашу пройти.

И все молодцы закручинилися,

Закручинилися и запечалилися,

Говорят таково слово:

«Потерять будет головки напрасные!

А й как нам будет стена пройти?»

Молодой Волх он догадлив был:

Сам обернулся мурашиком

И всех добрых молодцов мурашками,

Прошли они стену белокаменну,

И стали молодцы уж на другой стороне,

В славном царстве Индейскоем.

Всех обернул добрыми молодцами,

Со своею стали сбруею со ратною,

А всем молодцам он приказ отдает:

«Гой еси вы, дружина хоробрая!

Ходите по царству индейскому,

Рубите старого-малого,

Не оставьте в царстве на семена;

Оставьте только по выбору,

Немного немало - семь тысячей

Душечки красны девицы».

А и ходит его дружина по царству Индейскому,

А и рубит старого-малого,

А и только оставляют по выбору

Душечки красны девицы.

А сам он Волх во палаты пошел,

Во те палаты царские,

Ко тому царю ко Индейскому.

Двери были у палат железные,

Крюки, пробои по булату злачены.

Говорит тут Волх Всеславьевич:

«Хотя ноги изломить, а двери выставить!»

Пнет ногой во двери железные,

Изломал все пробои булатные.

Он берет царя за белы руки,

А славного царя Индейского

Салтыка Ставрульевича,

Говорит тут Волх таково слово:

«А и вас-то, царей, не бьют, не казнят».

Ухватя его, ударил о кирпищатый пол,

Расшиб его в крохи…

И тут Волх сам царем насел,

Взявши царицу Азвяковну,

А и молоду Елену Александровну;

А и та его дружина хоробрая

На тех девушках переженилися;

А и молодой Волх тут царем насел,

А то стали люди посадские.

Он злата-серебра выкатил,

А и коней, коров табуном делил,

А на всякого брата по сту тысячей.

2. СВЯТОГОР И ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Как не далече-далече во чистом во поле,

Тута куревка да поднималася,

А там пыль столбом да подниалася, -

Оказался во поле добрый молодец,

Русский могучий Святогор-богатырь.

У Святогора конь да будто лютый зверь,

А богатырь сидел да во косу сажень.

Он едет в поле, спотешается,

Он бросает палицу булатную

Выше лесушку стоячего,

Ниже облака да ходячего,

Улетает эта палица

Высоко да по поднебесью.

Когда палица да вниз спускается,

Он подхватывает да одной рукой.

Наезжает Святогор-богатырь

Во чистом поле на сумочку да скоморошную.

Он с добра коня да не спускается,

Хотел поднять погонялкой эту сумочку, -

Эта сумочка да не ворохнется.

Опустился Святогор да со добра коня,

Он берет сумочку да одной рукой, -

Эта сумочка да не сшевелится;

Как берет он обеими руками,

Принатужился он силой богатырской,

По колен ушел да в мать-сыру землю, -

Эта сумочка да не сшевелится,

Не сшевелится да не споднимется,

Говорит Святогор да он про себя:

«А много я по свету езживал,

А такого чуда я не видывал,

Что маленькая сумочка да не сшевелится,

Не сшевелится да не здымается.

Богатырской силе не сдавается».

Говорит Святогор да таковы слова:

«Верно тут мне, Святогору, да и смерть пришла».

И взмолился он да своему коню:

«Уж ты, верный богатырский конь,

Выручай теперь хозяина».

Как схватился он да за уздечку серебряну,

Он за ту подпругу золоченую,

За то стремечко да за серебряно.

Богатырский конь да принатужился,

А повыдернул он Святогора из сырой земли.

Тут садился Святогор да на добра коня

И поехал по чисту полю

Он ко тем горам да Араратскиим.

Утомился Святогор да он умаялся

С этой сумочкой да скоморошноей

И уснул он на добром коне,

Заснул он крепким богатырским сном.

Из-под далеча-далеча, из чиста поля

Выезжал старый казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович,

Увидал Святогора он богатыря:

«Что за чудо вижу во чистом поле,

Что богатырь едет на добром коне,

Под богатырем-то конь да будто лютый зверь,

А богатырь спит крепко-накрепко».

Как скричал Илья да зычным голосом:

«Ох ты гой еси, удалый добрый молодец,

Ты что, молодец, да издеваешься,

А ты спишь ли, богатырь, аль притворяешься,

Не ко мне ли старому да подбираешься,

А на это я могу ответ держать».

От богатыря да тут ответу нет.

А вскричал Илья да пуще прежнего,

Пуще прежнего да зычным голосом, -

От богатыря да тут ответу нет.

Разгорелось сердце богатырское

А у старого казака Ильи Муромца,

Как берет он палицу булатную,

Ударяет он богатыря да по белым грудям,

А богатырь спит не просыпается.

Рассердился тут да Илья Муромец,

Разъезжается он во чисто поле,

А с разъезду ударяет он богатыря

Пуще прежнего он палицей булатною.

Богатырь спит, не просыпается.

Рассердился тут старый казак да Илья Муромец,

А берет он шелепугу подорожную,

А не малу шелепугу да во сорок пуд,

Разъезжается он со чиста поля,

И ударил он богатыря по белым грудям,

И отшиб он себе да руку правую.

Тут богатырь на коне да просыпается,

Говорит богатырь таково слово:

«Ох, как больно русски мухи кусаются».

Поглядел богатырь в руку правую,

Увидал тут Илью Муромца,

Он берет Илью да за желты кудри,

Положил Илью да он к себе в карман,

Илью с лошадью да богатырскоей,

И поехал он да по святым горам,

По святым горам да Араратскиим.

Как день он едет до вечера,

Темну ноченьку да он до утра,

И второй он день едет до вечера,

Темну ноченьку он до утра.

Как на третий-то да на денечек

Богатырский конь стал спотыкатися.

Говорит Святогор да коню доброму:

«Ах ты что, собака, спотыкаешься?

Ты идти не мошь, али везти не хошь?»

Говорит тут верный богатырский конь

Человеческим да он голосом:

«Как прости-ко ты меня, хозяинушко,

А позволь-ко мне да слово вымолвить, -

Третьи суточки да ног не складучи,

Я вожу двух русских могучих богатырей,

Да й в третьих с конем богатырским».

Тут Святогор-богатырь да опомнился,

Что у него в кармане тяжелешенько;

Он берет Илью за желты кудри,

Он кладет Илью да на сыру землю

Как с конем его да богатырскиим.

Начал спрашивать да он выведывать:

«Ты скажи, удалый добрый молодец,

Ты коей земли да ты какой орды?

Если ты - богатырь святорусский,

Так поедем мы да во чисто поле,

Попробуем мы силу богатырскую».

Говорит Илья да таковы слова:

«Ай же ты, удалый добрый молодец,

Я вижу силушку твою великую,

Не хочу я с тобой сражатися,

Я желаю с тобой побрататися».

Святогор-богатырь соглашается,

Со добра коня да опущается.

И раскинули они тут бел шатер,

А коней спустили во луга зеленые,

Во зеленые луга они, стреножили.

Сошли они оба во белой шатер,

Они друг другу порассказалися,

Золотыми крестами поменялися,

Они с друг другом да побраталися,

Обнялись они поцеловалися, -

Святогор-богатырь да будет больший брат,

Илья Муромец да будет меньший брат.

Хлеба-соли тут они откушали,

Белой лебеди порушали

И легли в шатер да опочив держать.

И недолго, немало спали - трое суточек,

На четвёрты они да просыпалися,

В путь-дороженьку да отправлялися.

Как седлали они да коней добрыих,

И поехали они да не в чисто поле,

А поехали они да по святым горам,

По святым горам да Араратскиим.

Прискакали на гору Елеонскую,

Как увидели они да чудо чудное,

Чудо чудное, да диво дивное:

На горе на Елеонския

Как стоит тут да дубовый гроб.

Как богатыри с коней спустилися,

Они ко гробу к этому да наклонилися.

Говорит Святогор да таковы слова:

«А кому в этом гробе лежать сужено?

Ты послушай-ко, мой меньший брат,

Ты ложись-ко во гроб да померяйся,

Тебе ладен ли да тот дубовый гроб».

Илья Муромец да тут послушался

Своего ли братца большего, -

Он ложился Илья да в тот дубовый гроб.

Этот гроб Илье да не поладился,

Он в длину длинен и в ширину широк,

И вставал Илья да с того гроба.

А ложился в гроб да Святогор-богатырь,

Святогору гроб да поладился,

Говорит Святогор да Илье Муромцу:

«Ай же ты, Илья, да мой меньший брат,

Ты покрой-ко крышечку дубовую,

Полежу в гробу я, полюбуюся».

Как закрыл Илья крышечку дубовую,

Говорит Святогор таковы слова:

«Ай же ты, Ильюшенька да Муромец,

Мне в гробу лежать да тяжелешенько,

Мне дышать-то нечем да тошнешенько,

Ты открой-ко крышечку дубовую,

Ты подай-ко мне да свежа воздуху».

Как крышечка не поднимается,

Даже щелочка не открывается.

Говорит Святогор да таковы слова:

«Ты разбей-ко крышечку саблей вострою».

Илья Святоголра послушался,

Берет он саблю вострую,

Ударяет по гробу дубовому.

А куда ударит Илья Муромец,

Тут становятся обручи железные;

Начал бить Илья да вдоль и поперек,

Все железные обручи становятся.

Говорит Святогор да таковы слова:

«Ах ты, меньший брат да Илья Муромец,

Видно, тут мне, богатырю, кончинушка,

Ты схорони меня да во сыру землю,

Ты бери-ко моего коня да богатырского,

Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому,

Я дохну тебе да в личко белое,

У тя силушки да поприбавится».

Говорит Илья да таковы слова:

«У меня головушка есть с проседью,

Мне твоей-то силушки не надобно,

А мне своей-то силушки достаточно;

Если силушки у меня да прибавится,

Меня не будет носить да мать-сыра земля,

И не наб мне твоего коня да богатырского,

А мне-ка служит верой-правдою

Мне старый Бурушка косматенький».

Тута братьица да распростилися,

Святогор остался лежать да во сырой земле,

А Илья Муромец поехал по Святой Руси

Ко тому ко городу ко Киеву,

А ко ласковому князю ко Владимиру.

Рассказал он чудо чудное,

Как схоронил он Святогора да богатыря

На той горе на Елеонскии.

Да тут Святогору и славу поют,

А Илье Муромцу да хвалу дают.

А на том былинка и закончилась.

Известны две былины о Святогоре. В сюжете «Святогор и тяга земная» богатырь гибнет, хвастаясь своей силой и грозясь поднять землю. Есть варианты, в которых следом за Святогором едет пахарь Микула Селянинович. Увидев сумочку переметную, он легко подхватывает ее с земли и перебрасывает на спину своей лошади. Перед нами два человека, воплощающих разные периоды истории. Святогор воплощает грубую физическую силу, которая уже не нужна. Микула - пахарь, крестьянин, он знает и любит землю, трудится на ней, поэтому так легко поднимает сумочку переметную, «тягу земную».

Во втором сюжете Святогор братается с Ильей, затем погибает, наезжая на гроб. Перед смертью он передает часть своей силы Илье, защитнику Русской Земли. В данном варианте контаминируются два сюжета.

3. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ РАЗБОЙНИК

Из того ли-то города из Мурома,

Из того села да с Карачирова

Выезжал удаленькой, дородний добрый молодец.

Он стоял заутрену во Муромли,

А й к обеденке поспеть хотел он в стольней Киев град.

Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.

У того ли города Чернигова

Нагнано-то силушки черным-черно,

А й черным-черно, как черна ворона;

Так пехотою никто тут не прохаживат,

На добром кони никто тут не проезживат,

Птица черной ворон не пролетыват,

Серый зверь да не прорыскиват.

А подъехал как ко силушке великоей,

Он как стал-то эту силушку великую,

Стал конем топтать да стал копьём колоть,

А й побил он эту силу всю великую.

Ён подъехал-то под славный под Чернигов град;

Выходили мужички да тут черниговски

Й отворяли-то ворота во Чернигов град,

А й зовут его в Чернигов воеводою.

Говорит-то им Илья да таковы слова:

«Ай же мужички да вы черниговски!

Я не йду к вам во Чернигов воеводою.

Укажите мне дорожку прямоезжую.

Прямоезжую да в стольний Киев град».

Говорили мужички ему черниговски:

«Ты удаленькой, дородний добрый молодец,

Ай ты славныя богатырь святорусьскии!

Прямоезжая дорожка заколодела,

Заколодела дорожка, замуравела,

А й по той ли по дорожке прямоезжею

Да й пехотою никто да не прохаживал,

На добром кони никто да не проезживал:

Как у той ли-то у Грязи-то у Черноей,

Да у той ли у березы у покляпыя,

Да у той ли речки у Смородины,

У того креста у Леванидова

Сиди Соловей розбойник во сыром дубу,

Сиди Соловей розбойник, Одихмантьев сын;

А то свищет Соловей да по-соловьему,

Ён крычит, злодей розбойник, по-звериному,

Й от него ли-то, от посвисту соловьего,

Й от него ли-то, от покрыку звериного,

То все травушки-муравы уплетаются,

Все лазуревы цветочки отсыпаются,

Темны лесушки к земли вси приклоняются,

А что есть людей , то вси мертвы лежат.

Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,

А й окольноёй дорожкой цела тысяща».

Он спустил добра коня да й богатырского,

Он поехал-то дорожкой прямоезжею.

Ёго добрый конь да богатырскии

С горы на гору стал перескакивать,

С холмы на холму стал перемахивать,

Мелки реченки, озерка промеж ног спущал.

Подъзжает он ко речке ко Смородинке,

Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей,

Да ко тою ко березы ко покляпыя,

К тому славному кресту ко Леванидову.

Засвистал-то Соловей да й по-соловьему,

Зарычал злодей розбойник по-звериному,

Так все травушки-муравы уплеталися,

Да й лазуревы цветочки отсыпалися,

Темны лесушки к земли вси приклонилися.

Его добрый конь да богатырскии

А он на корзни да потыкается.

А й как старый-от казак да Илья Муромец

Берет плеточку шелковую в белу руку,

А он бил коня а по крутым ребрам,

Говорил-то он, Илья, да таковы слова:

«Ах ты волчья сыть да й травяной мешок!

Али ты итти не хошь али нести не мошь!

Что ты на корзни, собака, потыкаешься?

Не слыхал ли посвисту соловьего,

Не слыхал ли покрыку звериного,

Не видал ли ты ударов богарскиих?»

А й тут старыя казак да Илья Муромец,

Да берет-то он свой тугой лук розрывчатый,

Во свои берет во белы он во ручушки,

Ён тетивочку шелковеньку натягивал,

А он стрелочку каленую накладывал,

То он стрелил в того Соловья розбойника,

Ёму выбил право око со косичею.

Ён спустил-то Соловья да на сыру землю,

Пристегнул его ко правому ко стремечки булатному,

Ён повез его по славну по чисту полю,

Мимо гнездышко повез да Соловьиное.

Во том гнездышке да Соловьиноем

А случилось быть да и три дочери,

А й три дочери его любимыих;

Больша дочка эта смотрит во окошечко косевчато.

Говорит ёна да таковы слова:

«Едет-то наш батюшко чистым полем,

А сидит-то на добром кони,

Да везет ён мужичища деревенщина,

Да у правового у стремени прикована».

Поглядела его друга дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

«Едет батюшко раздольицем чистым полем,

Да й везет он мужичища деревенщину,

Да й ко правому ко стремени прикована».

Поглядела его меньша дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

«Едет мужичищо деревенщина,

Да й сидит мужик он на добром кони,

Да й везет-то наша батюшка у стремени,

У булатнего у стремени прикована.

Ему выбито-то право око со косичею».

Говорила-то й она да таковы слова:

«Ай же мужевья наши любимыи!

Вы берите-тко рогатины звериныи

Да бежите-тко в раздольице чисто поле,

Да вы бейте мужичища деревенщину».

Эти мужевья да их любимые,

Зятевья то-есть да Соловьиныи,

Похватали как рогатины звериныи,

Да й бежали-то оны да й во чисто поле

Ко тому ли к мужичищу деревенщине,

Да хотят убить-то мужичища деревенщину.

Говорит им Соловей розбойник, Одихмантьев сын:

«Ай же зятевья мои любимыи!

Побросайте-тко рогатины звериныи,

Вы зовите мужика да деревенщину,

В свое гнездышко зовите, Соловьиное,

Да кормите ёго естушкой сахарною,

Да вы пойте ёго питьицем медвяныим,

Да й дарите ёму дары драгоценные».

Эти зятевья да Соловьиныи

Побросали-то рогатины звериныи,

А й зовут-то мужика да й деревенщину

Во то гнездышко да Соловьиное;

Да й мужик-от деревенщина не слушатся,

А он едет-то по славному чисту полю,

Прямоезжею дорожкой в стольнёй Киев град.

Ён приехал-то во славный стольнёй Киев град

А ко славному ко князю на широкой двор.

А й Владимир князь он вышел со Божьёй церквы,

Он пришел в полату белокаменну,

Во столовую свою во горенку,

Оны сели есть да пить да хлеба кушати,

Хлеба кушати да пообедати.

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Становил коня да посеред двора,

Сам идет он во палаты белокаменны,

Проходил он во столовую во горенку,

На пяту он дверь-ту порозмахивал,

Крест-от клал ён по-писаному,

Вел поклоны по-ученому,

На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,

Самому князю Владимиру в особину,

Еще всим его князьям он подколенныим.

Тут Владимир князь стал молодца выспрашивать:

«Ты скажи-тко, ты откулешной, дородний добрый молодец,

Тобе как-то, молодца, да именем зовут,

Звеличают, удалого, по отчеству?»

Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:

«Есть я с славного из города из Муромля,

Из того села да с Карачирова,

Есть я старыя какзак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович».

Говорит ему Владимир таковы слова:

«Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Да й давно ли ты повыехал из Муромля

И которую дороженкой ты ехал в стольнёй Киев град?»

Говорил Илья да таковы слова:

«Ай ты славныя Владимир стольнё-киевской!

Я стоял заутрену христовскою во Муромли,

А й к обеденки поспеть хотел я в стольнёй Киев град.

То моя дорожка призамешкалась;

А я ехал-то дорожкой прямоезжею,

Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов град,

Ехал мимо эту Гразь да мимо Черную,

Мимо славну реченку Смородину,

Мимо славную березу-ту покляпую,

Мимо славный ехал Леванидов крест».

Говорил ему Владимир таковы слова:

«Ай же мужичищо деревенщина!

Во глазах, мужик, да подлыгаешься,

Во глазах, мужик, да насмехаешься!

Как у славного у города Чернигова

Нагнано тут силы много множество,

То пехотою никто да не прохаживал

И на добром коне никто да не проезживал,

Туды серый зверь да не прорыскивал,

Птица черный ворон да не пролетывал;

А й у той ли-то у Грази-то у Черноей,

Да у славноёй у речки у Смородины,

А й у той ли у березы у покляпою,

У того креста у Леванидова

Соловей сидит розбойник, Одихмантьев сын,

То как свищет соловей да по-соловьему,

Как крычит злодей розбойник по-звериному,

То все травушки-муравы уплетаются,

А лазуревы цветки прочь отсыпаются,

Темны лесушки к земли вси приклоняются,

А что есть людей, то вси мертво лежат».

Говорит ему Илья да таковы слова:

«Ты Владимир князь да стольнё-киевской!

Соловей розбойник на твоем двори,

Ему выбито ведь право око со косичею,

Й он ко стремени булатнему прикованной».

То Владимир князь-от стольнё-киевской -

Он скорешенько ставал да на резвые ножки,

Кунью шубоньку накинул на одно плечико,

То он шапочку соболью на одно ушко,

Он выходит-то на свой-то на широкой двор

Посмотреть на Соловья розбойника.

Говорил-то ведь Владимир князь да таковы слова:

«Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,

Закрычи-тко ты, собака, по-звериному».

Говорил-то Соловей ему розбойник, Одихмантьев сын:

«Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,

А не вас-то я хочу да и послушати,

Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,

Да его хочу-то я послушати».

Говорил-то как Владимир князь да стольнё-киевской:

«Ай же старыя казак ты Илья Муромец!

Прикажи-тко засвистать ты Соловью да й по-соловьему,

Прикажи-тко закрычать да по-звериному”.

Говорил Илья да таковы слова:

“Ай же Соловей розбойник, Одихмантьев сын!

Засвищи-тко ты во пол-свисту соловьего,

Закрычи-тко ты во пол-крыку звериного».

Говорил-то ёму соловей розбойник, Одихмантьев сын:

«Ай же старыя казак ты Илья Муромец!

Мои раночки кровавы запечатались,

Да не хотят-то мои уста сахарнии,

Не могу я засвистать да й по-соловьему,

Закрычать-то не могу по-звериному.

А й вели-тко князю ты Владимиру

Налить чару мни да зелена вина,

Я повыпью-то как чару зелена вина,

Мои раночки кровавы поразойдутся,

Да й уста мои сахарни порасходятся,

Да тогда я засвищу да по-соловьему,

Да тогда я закрычу да по-звериному».

Говорил Илья-тот князю он Владимиру:

«Ты Владимир князь да стольнё-киевской!

Ты поди в свою столовую во горенку,

Наливай-ко чару зелена вина,

Ты не малую стопу, да полтора ведра,

Подноси-тко к Соловью розбойнику».

То Владимир князь да стольнё-киевской

Он скоренько шел в столову свою горенку,

Наливал он чару зелена вина,

Да не помалу он стопу, да полтора ведра,

Разводил медами он стоялыма,

Приносил-то ён ко Соловью розбойнику.

Соловей розбойник, Одихмантьев сын,

Принял чарочку от князя он одной ручкой,

Выпил чарочку-ту Соловей одным духом,

Засвистал как Соловей тут по-соловьему,

Закрычал розбойник по-звериному, -

Маковки на теремах покривились,

А околенки во теремах рассыпались

От него, от посвисту соловьего,

А что есть-то людюшок, так вси мертвы лежат;

А Владимир князь-от стольнё-киевской

Куньей шубонькой он укрывается.

А й тут старой-от казак да Илья Муромец

Он скорешенько садился на добра коня,

А й он вез-то Соловья да во чисто поле,

Й он срубил ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова:

«Тоби полно-тко свистать да по по-соловьему,

Тоби полно-тко крычать да по-звериному,

Тоби полно-тко слезить да отцей-матерей,

Тоби полно-тко вдовить да жен молодыих,

Тоби полно-тко спущать-то сиротать да малых детушок».

А тут Соловью ему й славу поют,

А й славу поют ему век по веку.

4. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И КАЛИН - ЦАРЬ

(Текст былины дается вместе с комментарием).

Как Владимир-князь да стольно-киевский

Поразгневался на старого казака Илью Муромца,

Засадил его во погреб во холодныи

Да на три года поры-времени.

(Былина начинается с экспозиции, в которой рассказывается о событиях, предшествующих нашествию татар на Киев. Князь Владимир поссорился с Ильей и посадил его в «погреб холодный», так названа в былине древняя тюрьма, подземелье. Об этих событиях подробней рассказывается в самостоятельной былине «Ссора Ильи с князем Владимиром», которая нередко контаминируется с былиной «Илья Муромец и Калин-царь». Ссора князя с богатырем показывает раскол между народом, интересы и взгляды которого всегда в былине представляет богатырь, и правящей верхушкой).

А у славного у князя у Владимира

Была дочь да одинакая.

Она видит - это дело есть немалое,

А что посадил Владимир-князь да стольно-киевский

Старого казака Илью Муромца

В тот во погреб во холодныи,

А он мог бы постоять один за веру, за отечество,

Мог бы постоять один за Киев-град,

Мог бы постоять один за церкви за соборные,

Мог бы поберечь он князя да Владимира,

Мог бы поберечь Апраксу-королевичну.

Приказала сделать да ключи поддельные,

Положила то людей да потаенныих,

Приказала-то на погреб на холодныи

Да снести перины да подушечки пуховые,

Одеяла приказала снести теплые,

Она яствушку поставить да хорошую

И одежду сменять с ново на ново

Тому старому казаку Илье Муромцу,

А Владимир-князь про то не ведает.

(Во всех вариантах былины Илью, посаженного князем в подземелье на голодную смерть, спасает его дочь или жена Апракса, которая понимает, что богатырь - защитник и опора Русской земли. Она тайно от Владимира приказывает кормить и беречь Илью.)

Воспылал-то тут собака Калин-царь на Киев-град,

И хочет он разорить да стольный Киев-град,

Чернедь-мужичков он всех повырубить,

Божьи церкви все на дым спустить,

Князю-то Владимиру да голову срубить

Да со той Апраксой-королевичной.

(Завязка сюжета, характерная для былин - приход врага, собаки царя Калина, на Русь, его намерения и та угроза, которую он представляет для всей Русской земли: для Киева, народа, православных церквей, лично для князя.)

Посылает-то собака Калин-царь посланника,

А посланника во стольный Киев-град,

И дает ему он грамоту посыльную,

И посланнику-то он наказывал:

- Как поедешь ты во стольный Киев-град,

Будешь ты, посланник, в стольном во Киеве

Да у славного у князя у Владимира,

Будешь на его на широком дворе,

И сойдешь как тут ты со добра коня

Да й спускай коня ты на посыльный двор,

Сам поди-тко во палату белокаменну.

Да й пройдешь палатой белокаменной,

Да й войдешь в его столовую во горенку.

На пяту ты дверь да поразмахивай,

Подходи-ка ты ко столику к дубовому.

Становись-ка супротив князя Владимира,

Полагай-ка грамоту на золот стол,

Говори-тко князю ты Владимиру:

«Ты, Владимир-князь да стольно-киевский,

Ты бери-тко грамоту посыльную

Да смотри, что в грамоте написано,

Да смотри, что в грамоте да напечатано.

Очищай-ко ты все улички стрелецкие,

Все великие дворы да княженецкие.

По всему-то городу по Киеву,

А по всем по улицам широкиим,

Да по всем-то переулкам княженецкиим

Наставь сладких хмельных напиточков,

Чтоб стояли бочка о бочку близко поблизку,

Чтобы было у чего стоять собаке царю Калину

Со своими-то войсками со великими

Во твоем во городе во Киеве».

(Развитие действия начинается с отправления царем Калиным послов к князю Владимиру. Он наказывает послу, чтоб тот вел себя решительно и нагло, без должной дипломатии, выказывая неуважение киевскому князю: ногой распахивал дверь, без приглашения входил в палату и первым начинал разговор с князем Владимиром, что противоречило дипломатическому этикету.

Былина вполне исторично изображает самоуверенность и наглость татар, выражающиеся в требованиях безоговорочной капитуляции, которые предъявляет Калин к русскому князю: без боя освобождай улицы Киева и встречай победителей-татар бочками хмельных напитков.

Обратите внимание на устойчивость постоянных эпитетов: Владимир, даже когда он ссорится с Ильей, и с точки зрения народа виновен в том, что Киев не защищен от врагов, всегда называется «славным» или «стольно-киевским» князем, так обращается к нему и Калин. В то же время рядом с именем Калина стоит эпитет «собака», даже когда о нем говорят его приближенные или он сам о себе.)

То Владимир-князь да стольно-киевский

Брал-то книгу он посыльную,

Да и грамоту ту распечатывал

И смотрел, что в грамоте написано,

И смотрел, что в грамоте да напечатано:

А что велено очистить улицы стрелецкие

И большие дворы княженецкие

Да наставить сладких хмельных напиточков

А по всем по улицам широкиим

Да по всем переулкам княженецкиим.

Тут Владимир-князь да стольно-киевский

Видит - есть это дело немалое,

А немало дело-то - великое.

А садился-то Владимир-князь да на червленый стул

Да писал-то ведь он грамоту повинную:

«Ай же ты, собака да и Калин-царь!

Дай-ка мне ты поры-времячка на три года,

На три года дай и на три месяца,

На три месяца да еще на три дня

Мне очистить улицы стрелецкие,

Все великие дворы да княженецкие,

Накурить мне сладких хмельных напиточков

Да й поставить по всему-то городу по Киеву,

Да й по всем по улицам широкиим,

По всем славным переулкам княженецкиим».

Отсылает эту грамоту повинную,

Отсылает ко собаке царю Калину.

А й собака тот да Калин-царь

Дал ему он поры времячка на три года,

На три года и на три месяца,

На три месяца да еще на три дня.

(Былина показывает растерянность и беспомощность князя Владимира перед неожиданным приходом врага. Он пишет смиренную просьбу об отсрочке, обещая с почетом встретить захватчиков. В былине дважды употребляется эпитет “повинная” грамота Владимира к Калину.)

Еще день за день как и дождь дождит,

А неделя за неделей как река бежит -

Прошло поры-времячка да три года,

А три года да три месяца,

А три месяца да еще три-то дня.

Тут подъехал ведь собака Калин-царь,

Он подъехал ведь под Киев-град

Со своими со войсками со великими.

(Обратите внимание на поэтическую формулу, с помощью которой в былине изображается движение времени - используется поэтическое сравнение. Эта формула встречается и в других былинах.)

Тут Владимир-князь да стольно-киевский

Он по горенке да стал похаживать,

С ясных очушек он ронит слезы ведь горючие,

Шелковым платком князь утирается,

Говорит Владимир-князь да таковы слова:

- Нет жива-то старого казака Ильи Муромца,

Некому стоять теперь за веру, за отечество,

Некому стоять за церкви ведь за Божии,

Некому стоять-то ведь за Киев-град,

Да ведь некому сберечь князя Владимира

Да и той Апраксы-королевичны!

(Былина с большим психологическим мастерством изображает состояние князя Владимира, используя для этого различные приемы: он нервно по горенке «похаживает», «ронит слёзы горючие», платком вытирает слёзы, говорит повинные речи, кается, что сгубил, как он думает, Илью. Чувство страха Владимира передано нагнетанием местоимения «некому».)

Говорит ему любима дочь да таковы слова:

- Ай ты, батюшка Владимир-князь наш стольно-киевский!

Ведь есть жив-то старыя казак да Илья Муромец,

Ведь он жив на погребе холодноем.

Тут Владимир-князь-от стольно-киевский

Он скорюшенько берет да золоты ключи

Да идет на погреб на холодныи,

Отмыкает он скоренько погреб да холодныи

Да подходит ко решеткам ко железныим,

Разорил-то он решетки да железные -

Да там старыя казак да Илья Муромец.

Он во погребе сидит-то, сам не старится,

Там перинушки-подушечки пуховые,

Одеяла снесены там теплые,

Яствушка поставлена хорошая,

А одежица на нем да живет сменная.

Он берет его за ручушки за белые,

За его за перстни за злачюные,

Выводил его со погреба холодного,

Приводил его в палату белокаменну,

Становил-то он Илью да супротив себя,

Целовал в уста сахарные,

Заводил его за столики дубовые,

Да садил-то он Илью подле себя

И кормил его да ествушкой сахарнею,

Да поил-то питьицем медвяныим.

(Радость Владимира выражается повторением наречия: скорёшенько берет ключи, скоренько отмыкает погреб, а также через типичную былинную формулу, изображающую встречу гостя (здесь Илья) и хозяина (Владимира). Как бы ни были драматичны надвигающиеся события, былина не торопится, она эпически-спокойно фиксирует внимание слушателей на деталях: Владимир берет Илью за ручушки белые, за перстни злаченые, целует в уста сахарные, заводит за столики дубовые, поит питьем медвяным - сохраняются при этом все постоянные эпитеты.)

И говорил-то он Илье да таковы слова:

- Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Наш-то Киев-град нынь да в полону стоит.

Обошел собака Калин-царь наш Киев-град

Со своими со войсками со великими.

А постой-ка ты за веру, за отечество,

И постой-ка ты за славный Киев-град,

Да постой за матушки божьи церкви,

Да постой-ка ты за князя за Владимира,

Да постой-ка за Апраксу-королевичну!

(В некоторых вариантах этой былины Илья отвечает Владимиру, что ради него, князя стольно-киевского, он не вышел бы из погреба глубокого. Но ради вдов-сирот, ради Божьих церквей, ради Русской земли он пойдет воевать, и согласен защищать и Владимира. Былина в образе Ильи рисует героя, который готов забыть личные обиды от князя перед лицом той опасности, которая нависла над всей Русской землей.)

Так тут старыя казак да Илья Муромец

Выходит он со палаты белокаменной,

Шел по городу он да по Киеву,

Заходил в свою палату белокаменну

Да спросил-то как он паробка любимого.

Шел со паробком да со любимыим

А на свой на славный на широкий двор,

Заходил он во конюшенку в стоялую,

Посмотрел добра коня он богатырского.

Говорил Илья да таковы слова:

- Ай же ты, мой паробок любимыи,

Верный ты слуга мой безыменныи,

Хорошо держал моего коня ты богатырского! -

Целовал его он во уста сахарные,

Выводил добра коня с конюшенки стоялыи

А й на тот же славный на широкий двор.

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Стал добра коня тут он заседлывать.

На коня накладывает потничек,

А на потничек накладывает войлочек -

Потничек он клал да ведь шелковенький,

А на потничек подкладывал подпотничек,

На подпотничек седелко клал черкасское,

А черкасское седюлышко недержано,

И подтягивал двенадцать подпругов шелковыих,

И шпенючки он втягивал булатные,

А стремяночки подкладывал булатные,

Пряжечки подкладывал он красна золота,

Да не для красы-угожества -

Ради крепости все богатырскоей:

Еще подпруги шелковы тянутся, да они не рвутся,

Да булат-железо гнется - не ломается,

Пряжечки-то красна золота,

Они мокнут, да не ржавеют.

И садился тут Илья да на добра коня,

Брал с собой доспехи крепки богатырские:

Во-первых, брал палицу булатную,

Во-вторых, копье брал мурзамецкое,

А еще брал саблю свою острую,

Еще брал шалыгу подорожную,

И поехал он из города из Киева.

(Приведенные здесь формулы - описание седлания коня и изображение богатырских доспехов - могут дословно повторяться во многих былинах, иногда дословно. Красота конской упряжи гиперболизируется.)

Выехал Илья да во чисто поле,

И подъехал он ко войскам ко татарскиим

Посмотреть на войска на татарские.

Нагнано-то силы много множество.

Как от покрика от человечьего,

Как от ржанья лошадиного

Унывает сердце человеческо.

Тут старыя казак да Илья Муромец

Он поехал по раздольицу чисту полю,

Не мог конца-краю силушке наехати.

Он повыскочил на гору на высокую,

Посмотрел на все на три, четыре стороны,

Посмотрел на силушку татарскую -

Конца-краю силе насмотреть не мог.

И повыскочил он на гору на другую,

Посмотрел на все на три, четыре стороны -

Конца-краю силе насмотреть не мог.

(Разные варианты былины почти в одинаковых выражениях рисуют несметное количество воинов противника, и это вполне исторично. В какую бы сторону ни посмотрел Илья с высокой горы, «конца-краю силе насмотреть не мог». Русские летописи сообщают, что в татарском войске прежде всего поражала его многочисленность, и отмечают такую деталь: из-за запаха лошадиного и человеческого пота, исходившего от татарского войска, невозможно было дышать, из-за крика и ржания ничего не было слышно. Близкое к летописному изображение мы видим и в былине: от покрика от человечьего, от ржанья от лошадиного унывает сердце человеческое.)

Он спустился с той горы да со высокия,

Да он ехал по раздольицу чисту полю

И повыскочил на третью гору на высокую,

Посмотрел-то под восточную ведь сторону.

Насмотрел он под восточной стороной,

Насмотрел он там шатры белы,

И у белых шатров-то кони богатырские.

Он спустился с той горы высокии

И поехал по раздольицу чисту полю.

(Илья едет в поисках русских богатырей. В некоторых вариантах былины, а также в былине «Ссора Ильи с Владимиром» встречается эпизод о том, как русские богатыри, оскорбленные и возмущенные тем, что Владимир посадил Илью в подземелье, покидают Киев, не желая больше служить князю. Именно их и разыскивает Илья, понимая, что с таким войском, какое он увидел, по русской пословице, «один в поле не воин», ему нужна помощь всех русских богатырей.)

Приезжал Илья к шатрам ко белыим,

Как сходил Илья да со добра коня

Да у тех шатров у белыих

А там стоят кони богатырские,

У того ли полотна стоят у белого,

Они зоблят-то пшену да белоярову.

Говорит Илья да таковы слова:

- Поотведать мне-ка счастия великого. -

Он накинул поводы шелковые

На добра коня на богатырского

Да спустил коня ко полотну ко белому:

- А й допустят ли то кони богатырские

Моего коня да богатырского

Ко тому ли полотну ко белому

Позобать пшену да белоярову?

Его добрый конь идет-то грудью к полотну,

А идет зобать пшену да белоярову.

Старый казак да Илья Муромец

А идет он да во бел шатер.

Приходит Илья Муромец во бел шатер -

В том белом шатре двенадцать-то богатырей,

И богатыри все святорусские.

Они сели хлеба-соли кушати,

А и сели-то они да пообедати.

Говорил Илья да таковы слова:

- Хлеб да соль, богатыри да святорусские,

А и крестный ты мой батюшка

А й Самсон да ты Самойлович!

Говорит ему да крестный батюшка:

- А й поди ты, крестничек любимыя,

Старыя казак да Илья Муромец,

А садись-ко с нами пообедати.

И он встал ли да на резвы ноги,

С Ильей Муромцем да поздоровались,

Поздоровались они да целовалися,

Посадили Илью Муромца да за единый стол

Хлеба-соли да покушати.

Их двенадцать-то богатырей,

Илья Муромец - да он тринадцатый.

Они попили, поели, пообедали,

Выходили из-за стола из-за дубового,

Они Господу Богу помолилися.

(Какое бы срочное дело ни привело Илью, ни гость, ни хозяева в былине не нарушат этикета, который велит вначале обменяться приветствиями, накормить гостя, помолиться и только после этого говорить о делах.)

Говорил им старыя казак да Илья Муромец:

- Крестный ты мой батюшка Самсон Самойлович,

И вы, русские могучие богатыри!

Вы седлайте-тко добрых коней,

А й садитесь вы да на добрых коней,

Поезжайте-тко да во раздольице чисто поле,

А й под тот под славный стольный Киев-град.

Как под нашим-то под городом под Киевом

А стоит собака Калин-царь,

А стоит со войсками со великими,

Разорить хочет он стольный Киев-град,

Чернедь-мужичков он всех повырубить,

Божьи церкви все на дым спустить,

Князю-то Владимиру да со Апраксой-королевичной

Он срубить-то хочет буйны головы.

Вы постойте-ка за веру, за отечество,

Вы постойте-тко за славный стольный Киев-град,

Вы постойте-тко за церкви те за Божии,

Вы поберегите-тко князя Владимира

И со той Апраксой-королевичной! -

Говорит ему Самсон Самойлович:

- Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старый казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле,

Да не будем мы стоять за веру, за отечество,

Да не будем мы стоять за стольный Киев-град,

Да не будем мы стоять за матушки Божьи церкви,

Да не будем мы беречь князя Владимира

Да еще с Апраксой-королевичной:

У него ведь есте много да князей-бояр -

Кормит их и поит, да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владимира. -

Говорит-то старыя казак Илья Муромец:

- Ай же ты, мой крестный батюшка,

Ай Самсон да ты Самойлович!

Это дело у нас будет нехорошее,

Как собака Калин-царь он разорит да Киев-град,

Да он чернедь-мужичков-то всех повырубит...

Говорит ему Самсон Самойлович:

- Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старыя казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле...

Да не будем мы беречь князя Владимира

Да еще с Апраксой-королевичной:

У него ведь много есть князей-бояр -

Кормит их и поит, да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владимира.

(Обычно в былине Илья трижды обращается к богатырям с призывом постоять за веру, за отечество, за князя Владимира и трижды обиженные на князя богатыри отказываются. В.Я. Пропп считает, что здесь изображается раскол, социальная борьба между простонародьем, интересы которого отстаивают Самсон и другие богатыри, и княжеской элитой перед нашествием татар на Киевскую Русь. Трехкратность повторения какого-то эпизода подчеркивает его особую значимость и помогает понять идею былины.

В этом эпизоде Илья противопоставляется другим русским богатырям. Он воплощает мысли передовой части русского народа, понимавшего, что перед лицом такого грозного врага, который пришел на Русь, не время сводить счеты между русскими, что нужно забыть всякие обиды. Русская земля потому так долго страдала от татарского ига, что в ней не были объединены все национальные силы, и это очень хорошо показывает былина. Илья вынужден один защищать Русскую землю.)

А й тут старыя казак да Илья Муромец,

Он тут видит, что дело ему не полюби,

А й выходит-то Илья да со бела шатра,

Приходил к добру коню да богатырскому,

Брал его за поводы шелковые,

Отводил от полотна от белого,

А от той пшены от белояровой.

Да садился Илья на добра коня,

То он ехал по раздольицу чисту полю,

И подъехал он ко войскам ко татарскиим.

Не ясюн сокол да напускает на гусей, на лебедей

Да на малых перелетных серых утушек -

Напускается богатырь святорусския

А на тую ли на силу на татарскую.

Он спустил коня да богатырского

Да поехал ли по той по силушке татарскоей.

Стал он силушку конем топтать,

Стал конем топтать, копьем колоть,

Стал он бить ту силушку великую -

А он силу бьет, будто траву косит.

(Характерное для былины гиперболическое и одновременно лаконичное изображение битвы одного богатыря с целым вражеским войском, которое он бьет, будто траву косит. Такое сравнение чисто народное, оно могло возникнуть в поэтическом воображении крестьянина-труженика.)

Его добрый конь да богатырския

Испровещился языком человеческим:

- Ай же славный богатырь святорусскии!

Хоть ты наступил на силу на великую,

Не побить тебе той силушки великии:

Нагнано у собаки царя Калина,

Нагнано той силы много множество.

И у него есть сильные богатыри,

Поляницы есть удалые.

У него, собаки царя Калина,

Сделано-то ведь три подкопа да глубокие -

Да во славноем раздольице чистом поле.

Когда будешь ездить по тому раздольицу чисту полю,

Будешь бить-то силу ту великую,

Так просядем мы в подкопы во глубокие -

Так из первыих подкопов я повыскочу

Да тебя оттуда я повыздану.

Как просядем мы в подкопы-то во другие -

И оттуда я повыскочу

И тебя оттуда я повыздану,

Еще в третии подкопы во глубокие -

А ведь тут-то я повыскочу

Да тебя оттуда не повыздану:

Ты останешься в подкопах во глубокиих.

Еще старыя казак да Илья Муромец,

Ему дело-то ведь не слюбилося.

И берет он плетку шелкову в белы руки,

А он бьет коня да по крутым ребрам,

Говорил он коню таковы слова:

- Ай же ты, собачище изменное!

Я тебя кормлю, пою да и улаживаю,

А ты хочешь меня оставить во чистом поле

Да во тех подкопах во глубокиих!

(В былине можно увидеть элементы фантастики. Богатырь может говорить со своим боевым конем, получать от него совет и предостережение об опасности.)

И поехал Илья по раздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конюм топтать да и копьем колоть,

И он бьет-то силу, как траву косит, -

У Ильи-то сила не уменьшится.

Он просел в подкопы во глубокие -

Его добрый конь да сам повыскочил,

Он повыскочил, Илью с собой повызданул.

Он пустил коня да богатырского

По тому раздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть.

Он и бьет-то силу, как траву косит, -

У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,

На добром коне сидит Илья, не старится.

Он просел с конем да богатырскиим,

Он попал в подкопы-то во другие -

Его добрый конь да сам повыскочил

Да Илью с собой повызданул.

Он пустил коня да богатырского

По тому раздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть,

И он бьет-то силу, как траву косит, -

У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,

На добром коне сидит Илья, не старится.

Он попал в подкопы-то во третии,

Он просел с конем в подкопы-то глубокие,

Его конь да богатырскии

Еще с третиих подкопов он повыскочил

Да оттуль Ильи он не повызданул.

Соскользнул Илья да со добра коня

И остался он в подкопе во глубокоем.

(Былина зафиксировала исторически верную деталь: татары применяли военные хитрости, в частности, устраивали глубокие подкопы - ямы-ловушки, сверху прикрытые тонкими жердями и землей, в которые в разгар боя попадали русские всадники. Эпизод повторяется трижды - былина подчеркивает, что с таким опасным и хитрым противником невозможно сражаться в одиночку даже могучему и бесстрашному русскому богатырю.)

Да пришли татары-то поганые,

Да хотели захватить они добра коня.

Его конь-то богатырскии

Не сдался им во белы руки -

Убежал-то добрый конь да во чисто поле.

Тут пришли татары-то поганые,

Нападали на старого казака Илью Муромца,

А й сковали ему ножки резвые

И связали ему ручки белые.

Говорили-то татары таковы слова:

- Отрубить ему да буйную головушку!

(В героических былинах о борьбе с врагом, как правило, всегда побеждает русский богатырь. Здесь с помощью хитрости татары хватают Илью и берут в плен. Былина постоянно подводит слушателя к мысли о необходимости единения.)

Говорят ины татары таковы слова:

- Ай не надо рубить ему буйной головы -

Мы сведем Илью к собаке царю Калину,

Что он хочет, то над ним и сделает.

Повели Илью да по чисту полю

А ко тем палаткам полотняныим...

Привели его к собаке царю Калину,

Становили супротив собаки царя Калина,

Говорили татары таковы слова:

- Ай, же ты, собака да наш Калин-царь!

Захватили мы да старого казака Илью Муромца

Да во тех-то подкопах во глубокиих

И привели к тебе, к собаке царю Калину,

Что ты знаешь, то над ним и делаешь!

Тут собака Калин-царь говорил Илье да таковы слова:

- Ай, ты, старыя казак да Илья Муромец!

Молодой щенок да напустил на силу на великую,

Тебе где-то одному побить силу мою великую!

(Слова царя Калина еще раз подчеркивают главную мысль былины: с таким врагом «один в поле не воин», необходимы силы всего русского народа.)

Вы раскуйте-тко Илье да ножки резвые,

Развяжите-тко Илье да ручки белые.

И расковали ему ножки резвые,

Развязали ему ручки белые.

Говорил собака Калин-царь да таковы слова:

- Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Да садись-ка ты со мной а за единый стол,

Ешь-ка яствушку мою сахарную,

Да и пей-ка мои питьица медвяные,

И одень-ко ты мою одежу драгоценную,

И держи-тко мою золоту казну,

Золоту казну держи по надобью -

Не служи-тко ты князю Владимиру,

Да служи-тко ты собаке царю Калину.

(Калин-царь пытается подкупить Илью, переманить его на свою сторону, что соответствует исторической правде: некоторые русские, в том числе и князья, соблазненные привилегиями от ордынского хана, шли к нему на службу. Здесь, как видим, Калин-царь сам себя называет собакою. Собакою называют Калина и его приближённые.Это не ошибка сказителя, а своеобразие народной поэзии, известное под названием «окаменение эпитетов».Эпитет в таких случаях употребляется кабы в противоречие со смыслом).

Говорил Илья да таковы слова:

- А й не сяду я с тобою да за единый стол,

И не буду есть твоих ествушек сахарниих,

И не буду пить твоих питьицев медвяныих,

И не буду носить твоей одежи драгоценныи,

И не буду держать твоей бессчетной золотой казны,

И не буду служить тебе, собаке царю Калину.

Еще буду служить я за веру, за Отечество,

А й буду стоять за стольный Киев-град,

А буду стоять за князя за Владимира

И со той Апраксой - королевичной.

(В этом эпизоде во всей полноте проявляется характер старшего и наиболее любимого народом русского богатыря. Он прямолинеен, неподкупен, храбр и мудр. Только что выйдя из княжеского подземелья, он не думает ни о своих обидах, ни о мести Владимиру. Он понимает свою главную задачу - бороться за Русскую землю и за ее главу - князя Владимира.)

Тут старый казак да Илья Муромец

Он выходит со палатки полотняноей

Да ушел в раздольице чисто поле,

Да теснить стали его татары-то поганые,

Хотят обневолить они старого казака Илью Муромца,

А у старого казака Ильи Муромца

При себе да не случилось-то доспехов крепкиих,

Нечем да ему с татарами да попротивиться.

Старыя казак Илья Муромец

Видит он - дело немалое.

Да схватил татарина он за ноги,

Так стал татарином помахивать,

Стал он бить татар татарином -

Й от него татары стали бегати.

И прошел он сквозь всю силушку татарскую,

Вышел он в раздольице чисто поле,

Да он бросил-то татарина да в сторону.

(Безоружный богатырь в минуту крайней опасности напрягает все свои силы и воинскую смекалку и невредимым выходит из вражеского стана.)

То идет он по раздольицу чисту полю,

При себе-то нет доспехов крепкиих.

Засвистал в свисток Илья он богатырскии -

Услыхал его добрый конь во чистом поле,

Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.

(Чтобы освободить Русскую землю от врагов, Илье нужно обязательно собрать все воинские русские силы. Он должен получить помощь от богатырей.)

Еще старыя казак да Илья Муромец

Как садился он да на добра коня

И поехал по раздольицу чисту полю,

Выскочил он на гору на высокую,

Посмотрел-то он под восточную под сторону -

А й под той ли под восточной под сторонушкой,

А й у тех ли у шатров у белыих

Стоят добры кони богатырские.

А тут старый-то казак да Илья Муромец

Опустился он да со добра коня,

Брал свой тугой лук разрывчатый в белы ручки,

Натянул тетивочку шелковеньку,

Наложил он стрелочку калюную,

И он спускал ту стрелочку во бел шатер.

Говорил Илья да таковы слова:

- А лети-тко, стрелочка калюная,

А лети-тко, стрелочка, во бел шатюр,

А сними-тко крышу со бела шатра,

Да пади-тко, стрелка, на белы груди

К моему ко батюшке ко крестному,

Проскользьни-тко по груди ты по белыя,

Сделай-ко царапину да маленьку,

Маленьку царапинку да невеликую.

Он и спит там, прохлаждается,

А мне здесь-то одному да мало можется.

(Традиционный эпический мотив посылания заговоренной стрелочки, которая должна принести другим русским богатырям весть о том, что он в опасности и ему нужна подмога, , чтобы они пришли Илье на помощь.)

Й он спустил как эту тетивочку шелковую,

Да спустил он эту стрелочку каленую,

Да просвистнула как эта стрелочка каленая

Да во тот во славныи во бел шатер,

Она сняла крышу со бела шатра,

Пала она, стрелка, на белы груди

Ко тому ли то Самсону ко Самойловичу,

По белой груди ведь стрелочка скользнула-то,

Сделала она царапинку-то маленьку.

Ай, тут славныя богатырь святорусския

Ай, Самсон-то ведь Самойлович

Пробудился-то Самсон от крепка сна,

Пораскинул свои очи ясные -

Да как снята крыша со бела шатра,

Пролетела стрелка по белой груди.

Она царапинку сделала да по белой груди.

Й он скорюшенько стал на резвы ноги.

Говорил Самсон да таковы слова:

- Ай, же славные мои богатыри вы святорусские,

Вы скорешенько седлайте-тко добрых коней,

Да садитесь-тко вы на добрых коней!

Мне от крестничка да от любимого

Прилетели-то подарочки да нелюбимые -

Долетела стрелочка каленая

Через мой-то славный бел шатер,

Она крышу сняла ведь да со бела шатра,

Проскользнула стрелка по белой груди,

Она царапинку дала по белой груди,

Только малу царапинку дала, невеликую:

Пригодился мне, Самсону, крест на вороте -

Крест на вороте шести пудов.

Кабы не был крест да на моей груди,

Оторвала бы мне буйну голову.

(Символический эпизод в былине: Самсон и другие русские богатыри спят, в то время как враг окружил всю Русскую землю, опасность угражает всем, в том числе и Самсону. Сцена пробуждения богатыря от крепкого сна символизирует пробуждение всей Руси и понимание необходимости объединения. Крест на груди святорусского богатыря - символ христианской веры, помогающей и объединяющей весь православный народ в борьбе с врагом-язычником.)