Русское устное народное поэтическое творчество

(Образ няньки Василия очень колоритен. Она подстать своему хозяину. Ее действия передаются в экспрессивной форме: «и как вырвалась,… и бежит она,… и ударила…». Нянька будит и выпускает из погреба Буслаева, сообщив о беде, которая стряслась с дружиною).

И как выскочил молодой Василий сын Буслаевич

Из погреба глубокого.

Не попал ему червленый вяз,

А попала ему ось тележная,

Тележная ось железная,

Железная ось девяноста пуд.

И начал он с осью похаживать,

И начал осью помахивать:

Куда махнет, туда улица,

А повернется -- да переулочек.

И разбежались мужички да новгородские.

(Кульминация - бой Василия с новгородцами -одного против всех. Сила Василия гиперболизируется. Используются постоянные формулы, употребляемые при описании сражения богатыря с врагами: «куда махнет - туда улица…». Перед нами дикая необузданная сила, которая дремлет до поры в русском человеке.).

И шли они в монастырь Сергиев

И позвали старца Приугрюмища.

И идет старец Приугрюмище,

Сто пудов колокол несет,

А языком он да подпирается.

А сам он говорит таковы слова:

«Я иду -- не колокол несу,

Не колокол несу, а Василью смерть несу».

Заскочил молодой Василий сын Буслаевич,

И сам он говорит таковы слова:

«Ай же ты, крестный батюшка!

Не дал ты яичка о Христовом дне,

А я дам тебе яичко о Петровом дне!»

И ударил Василий сын Буслаевич,

И колокол на мелки части рассыпался.

И ухватил Василий старца на руки

И сшибал его да под вышиночку,

А сам стоючи пораздумался:

Отца крестного убить -- не спасенье получить.

А сам говорит Василий таковы слова:

«Отец крестный, старец Приугрюмище!

Иди-ка назад да во Сергиев,

Молись-ка Богу-Господу,

А в наше дело не вмешивайся ты».

(Новгородцы пытаются обуздать Василия с помощью его крестного отца, старца Приугрюмища, который не побоялся выйти против распоясавшегося крестничка. В этой версии Василий великодушен по отношению к старцу, но в большинстве вариантов он убивает своего крестного отца, а в некоторых - глумится над его мертвым телом. Эпизод со стопудовым колоколом, который несет старец, - типическое место, повторяющееся в большинстве вариантов былины. Большинство исследователей считают, что это вечевой городской колокол - символ силы и могущества богатого независимого Новгорода).

И тут начал Василий по Нову-городу похаживать,

По заулкам мужичков поколачивать.

И те ли городовые начальники

И Фома да Родионович

Положили золота, серебра

Да и скатного жемчуга

И пошли ко честной вдове Амельфе Тимофеевне,

И говорят они таковы слова:

«Ай же ты, честна вдова Амельфа Тимофеевна!

Возьми-ка ты злато и серебро,

А уговори-ка свое чадо милое,

Молодого Василья Буслаева».

И тут проговорит честна вдова,

Честна вдова Амельфа Тимофеевна:

«Я к вам ходила со златом и серебром

И со скатным жемчугом,

А вы у меня да не приняли!

А я и так могу уговорить

Свое чадо милое, Молодого Василья Буслаева».

И пошла она к Василью Буслаеву на Нов-город,

И зашла сзади, и клала свои руки белые

Василью на могучи плечи, И сама говорит таковы слова:

«Ай же мое чадо милое,

Молодой Василий да Буслаевич!

Укроти свое сердце богатырское!»

Как тут молодой Василий да Буслаевич

Послушал он свою родну матушку.

Укротил он сердце богатырское,

И пришел он в свой терем златоверховатый.

(Развязка былины своеобразна. Василий прекращает бой по просьбе матери. По существу, конфликт между Василием Буслаевичем и новгородцами никак не разрешается. Пар выпущен - «укротил он сердце богатырское»).

9. СМЕРТЬ ВАСИЛИЯ БУСЛАЕВА

Под славным великим Новым-городом,

По славному озеру по Ильменю

Плавает, поплавает сер селезень,

Как бы ярый гоголь поныривает;

А плавает, поплавает червлен корабль

Как бы молода Василья Буслаевича,

А и молода Василья со его дружиною хороброю.

Тридцать удалых молодцов:

Костя Никитин корму держит,

Маленький Потаня на носу стоит,

А Василий-то по кораблю похаживает,

Таковы слова поговаривает:

«Свет моя дружина хоробрая,

Тридцать удалых добрых молодцов!

Ставьте корабль поперек Ильменя,

Приставайте, молодцы, ко Нову-городу».

А и тычками к берегу притыкалися,

Сходни бросали на крутой бережок.

Походил тут Василий ко своему он двору,

И за ним идет дружинушка хоробрая;

Только караулы оставили.»

Приходит Василий Буслаевич

Ко своей сударыне матушке,

Матерой вдове Амельфе Тимофеевне.

Как вьюн, около нее увивается,

Просит благословение великое:

«А свет ты, моя сударыня матушка,

Матера вдова Амельфа Тимофеевна!

Дай мне благословение великое -

Идти мне, Василью, в Ерусалим-град

Со всею дружиною хороброю,

Мне-ка Господу помолитися,

Во Ердане-реке искупатися».

Что взговорит матера вдова

Матера Амельфа Тимофеевна:

«Гой еси ты, мое чадо милое,

Молодой Василий Буслаевич!

То коли ты пойдешь на добрые дела,

Тебе дам благословение великое;

То коли ты, дитя, на разбой пойдешь,

И не дам благословения великого,

А и не носи Василья сыра земля».

Камень от огня разгорается,

А булат от жару растопляется,

Материнское сердце распускается;

И дает она много свинца, пороха,

И дает Василью запасы хлебные,

И дает оружье долгомерное:

«Побереги ты, Василий, буйну голову свою!»

Скоро молодцы собираются

И с матерой вдовой прощаются.

Приходили они на червлен корабль,

Подымали тонки парусы полотняные,

Побежали по озеру Ильменю;

Бегут они уж сутки, другие,

А бегут уже неделю, другую,

Навстречу им гости-корабельщики:

«Здравствуй, Василий Буслаевич!

Куда, молодец, поизволил погулять?»

Отвечает Василий Буслаевич:

«Гой еси вы, гости-корабельщики!

А скажите вы, молодцы, мне прямого пути

Ко святому граду Ерусалиму».

Отвечают ему гости-корабельщики:

«А и гой еси, Василий Буслаевич!

Прямым путем в Ерусалим-град

Бежать семь недель,

А окольной дорогой полтора года.

На славном море Каспийскоем,

На том острове на Куминскоем,

Стоит застава крепкая,

Стоят казаки-разбойники,

Не много, не мало их -- три тысячи,

Грабят бусы-галеры,

Разбивают червлены корабли».

Говорит тут Василий Буслаевич:

«А не верую я, Васенька, ни в сон, ни в чох,

А я верую в свой червленый вяз;

А бежим-ка мы, ребята, прямым путем».

И завидел Василий гору высокую,

Приставал скоро ко крутому берегу,

Выходил Василий сын Буслаевич

На ту ли гору Сорочинскую,

А за ним летит дружина хоробрая.

Будет Василий в полугоре,

Тут лежит пуста голова,

Пуста голова, человечья кость,

Пнул Василий ту голову с дороги прочь;

Провещится пуста голова человеческая:

«Гой еси ты, Василий Буслаевич!

Ты к чему меня, голову, побрасываешь?

Я, молодец, не хуже тебя был;

Умею я, молодец, валятися;

А на той горе Сорочинской-то,

Где лежит пуста голова,

Пуста голова молодецкая,

И лежать будет голове Васильевой».

Плюнул Василий, прочь пошел:

«Али, голова, в тебе враг говорит,

Али нечистый дух!»

Пошел на гору высокую,

На самой сопке тут камень стоит,

В вышину три сажени печатные,

В долину три аршина с четвертью;

И в том-то подпись подписана:

«А кто-де у каменя станет тешиться,

А и тешиться, забавлятися,

Вдоль скакать по каменю,

Сломит свою буйну голову».

Василий тому не верует,

Приходил со дружиною хороброю;

Стали молодцы забавлятися,

Поперек того каменя поскакивати,

А вдоль-то его не смеют скакать.

Пошли со горы Сорочинской-то,

Сходят они на червлен корабль,

Подымали тонки парусы полотняны,

Побежали по морю Каспийскому

На ту на заставу корабельную,

Где стоят казаки-разбойники --

На пристани их стоят сто человек.

А и молодой Василий на пристань стал;

Сходни бросали на крут бережок,

И вскочил-то Василий на крут бережок,

Червленым вязом подпирается.

Тут караульщики, удалы добры молодцы,

Все на карауле испугалися;

Много его не дожидалися,

Побежали с пристани корабельной-то

К тем атаманам казачиим.

Атаманы сидят, тому дивуются,

Сами говорят таковы слова:

«Стоим мы на острове тридцать лет,

Не видали страху великого.

Это-де идет Василий Буслаевич;

Знать-де полетка соколиная,

Видеть-де поступка молодецкая!»

Пошагал-то Василий со дружиною,

Где стоят атаманы казачие.

Пришли они, стали во единый круг.

Тут Василий им поклоняется,

Сам говорит таковы слова:

«Здравствуйте, атаманы казачие!

А укажите вы мне прямые пути

Ко святому граду Ерусалиму!»

Говорят атаманы казачие:

«Гой еси, Василий Буслаевич!

Милости тебя просим за стол хлеба кушати».

В ту пору Василий не ослушался,

Садился с ними за единый стол:

Наливали ему чару зелена вина в полтора ведра,

Принимает Василий единой рукой

И выпил чару единым духом,

И только атаманы тому дивуются,

А сами не могут и по полуведру пить.

И хлеба с солью откушали,

Сбирается Василий Буслаевич

На свой червлен корабль;

Дают ему атаманы казачие подарки свои:

Первую мису чиста серебра,

И другую -- красна золота,

Третью -- скатного жемчуга.

За то Василий благодарит и кланяется,

Просит у них до Ерусалима провожатого.

Тут атаманы Василью не отказывали,

Дали ему молодца провожатого

И сами с ним прощалися.

Собрался Василий на свой червлен корабль

Со своею дружиною хороброю;

Подымали тонки парусы полотняные,

Побежали по морю Каспийскому.

Будут они во Ердань-реке,

Бросали якори крепкие,

Сходни бросали на крут бережок,

Выходил тут Василий Буслаевич

Со своею дружиною хороброю

В Ерусалим-град.

Пришел во церкву соборную,

Служил обедню за здравие матушки

И за себя, Василья Буслаевича.

И ко святой святыне приложился он,

И в Ердане-реке искупался он.

И расплатился Василий с попами и с дьяконами,

И которые старцы при церкви живут,

Дает золотой казны, не считаючи.

И походит Василий ко дружине

Из Ерусалима на свой червлен корабль.

В ту пору Василий Буслаевич

Купался во Ердане-реке.

Приходила к дружине баба залесная,

Говорила таковы слова:

«Почто вы купаетесь во Ердане-реке?

А некому купатися, опричь Василья Буслаевича:

Во Ердане-реке крестился сам Господь Иисус Хрисгос;

Потерять его вам будет, большого

Атамана Василья Буслаевича».

И они говорят таковы слова:

«Наш Василий тому не верует,

А не верует Василий а ни в сон, ни в чох».

И мало время тому прошло,

Пришел Василий ко дружине своей,

Приказал выводить корабль из устья Ердань-реки.

Подняли тонки парусы полотняны,

Побежали по морю Каспийскому,

Приставали у острова Куминского.

Приходили тут атаманы казачие,

И стоят все на пристани корабельной-то.

А и выскочил Василий Буслаевич

Из своего червленого корабля,

Поклонились ему атаманы казачие:

«Здравствуй, Василий Буслаевич!

Здорово ли съездил в Ерусалим-град?»

Много Василий не бает с ними,

Прощался со всеми теми атаманами казачими,

Подымали тонки парусы полотняные,

Побежали по морю Каспийскому к Нову-городу.

А и едут неделю споряду, а и едут уже другую;

И завидел Василий гору высокую Сорочинскую,

Захотелось Василью на горе побывать.

Приставали к той Сорочинской горе,

Сходни бросали на ту гору.

Пошел Василий со дружиною,

И будет он в полгоры,

И на пути лежит пуста голова, человечья кость,

Пнул Василий ту голову с дороги прочь;

Провещится пуста голова:

«Гой еси ты, Василий Буслаевич!

Где лежит пуста голова,

Лежать будет и Васильевой голове!»

Плюнул Василий, прочь пошел.

Взошел на гору высокую,

На ту гору Сорочинскую,

Где стоит высокий камень,

В вышину три сажени печатные,

В долину три аршина с четвертью;

И в том-то подпись подписана:

«А кто-де у каменя станет тешиться,

А и тешиться, забавлятися,

Вдоль скакать по каменю,

Сломит свою буйну голову».

Василий тому не верует,

Стал со дружиною тешиться и забавлятися,

Поперек каменя поскакивати.

Захотелось Василью вдоль скакать,

Разбежался, скочил вдоль по каменю

И не доскочил только четверти

И тут убился под каменем.

Где лежит пуста голова,

И Василья схоронили там.

Побежала дружина с той Сорочинской горы

На свой червлен корабль,

Подымали тонки парусы полотняные,

Побежали ко Нову-городу.

И будут у Нова-города,

Бросали с носу якорь и с кормы другой,

Чтобы крепко стоял и не шатался он,

Пошли к матерой вдове, к Амельфе Тимофеевне,

Пришли и поклонилися,

Все письмо в руки подали.

Прочитала письмо матера вдова, сама заплакала,

Говорила таковы слова:

«Гой вы еси, удалы добры молодцы!

У меня ныне вам делать нечего;

Подите в подвалы глубокие,

Берите золотой казны, не считаючи.

Повела их девушка-чернавушка

К тем подвалам глубокиим,

Брали они казны по малу числу,

Пришли они к матерой вдове,

Говорили таковы слова:

«Спасибо, матушка Амельфа Тимофеевна,

Что поила, кормила, обувала и одевала добрых молодцов!»

В ту пору матера вдова Амельфа Тимофеевна

Приказала наливать по чаре зелена вина.

Подносит девушка-чернавушка

Тем удалым добрым молодцам,

А и выпили они, сами поклонилися,

И пошли добры молодцы, кому куда захотелося.

5.2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

1. ЩЕЛКАН ДЮДЕНТЕВИЧ

А и деялося в Орде, передеялось в большой.

На стуле золоте, на рытом бархате, на черевчатой камке

Сидит тут царь Азвяк, Азвяк Таврулович.

Суды рассуживает и ряды разряживает, костылем размахивает

По бритым тем усам, по татарским тем головам, по синим плешам.

Шурьев царь дарил, Азвяк Таврулович, городами стольными:

Василья на Плесу, Гордея к Вологде, Ахрамея к Костроме.

Одного не пожаловал - любимого шурина Щелкана Дюдентевича.

За что не пожаловал? И за то он не пожаловал - его дома не случилося.

Езжал-то млад Щелкан в дальнюю землю Литовскую, за моря синие.

Брал он, млад Щелкан, дани-невыходы, царские невыплаты.

С князей брал по сту рублев, с бояр по пятидесяти,

С крестьян по пяти рублев.

У которого денег нет, у того дитя возьмет,

У которого дитя нет, у того жену возьмет,

У которого жены-то нет, того самого головой возьмет.

Вывез млад Щелкан дани-выходы, царские невыплаты.

Вывел млад Щелкан коня во сто рублев, седло во тысячу.

Узде цены ей нет: не тем узда дорога, что вся узда золота,

Она тем, узда, дорога -царское дарованье, государево величество,

А нельзя, дескать, тое узды ни продать, ни променять,

И друга дарить, Щелкана Дюдентевича.

Проговорит млад Щелкан, млад Дюдентевич:

«Гой еси, царь Азвяк, Азвяк Таврулович!

Пожаловал ты молодцов, любимых шуринов, ...

Василья на Плесу, Гордея к Вологде, Ахрамея к Костроме.

Пожалуй ты, царь Азвяк, пожалуй ты меня

Тверью старою, Тверью богатою,

Двумя братцами родимыми, дву удалыми Борисовичи».

Проговорит царь Азвяк, Азвяк Таврулович:

«Гой еси, шурин мой Щелкан Дюдентевич,

Заколи-тка ты сына своего, сына любимого,

Крови ты чашу нацеди, выпей ты крови тоя, крови горячия,

И тогда я тебя пожалую Тверью старою, Тверью богатою,

Двумя братцами родимыми, дву удалыми Борисовичи».

Втапоры млад Щелкан сына своего заколол,

Чашу крови нацедил, крови горячия, выпил чашу тоя крови горячия.

А втапоры царь Азвяк за то его пожаловал

Тверью старою, Тверью богатою,

Двумя братцами родимыми, дву удалыми Борисовичи.

И втапоры млад Щелкан он судьею насел

В Тверь-то старую, в Тверь-то богатую.

А немного он судьею сидел: и вдовы-то бесчестити,

Красны девицы - позорити, надо всеми надругатися,

Над домами насмехатися.

Мужики-то старые, мужики-то богатые, мужики посадские

Они жалобу приносили двум братцам родимыим,

Двум удалыим Борисовичам.

От народа они с поклоном пошли, с честными подарками.

И понесли они честные подарки: злата-серебра и скатного жемчуга.

И нашли его в доме у себя, Щелкана Дюдентевича, -

Подарки принял от них, чести не воздал им.

Втапоры млад Щелкан зачванился он, загорденелся,

И они с ним раздорили:

Один ухватил за волосы, а другой- за ноги, и тут его разорвали.

Тут смерть ему случилася, ни на ком не сыскалося.

Песня о Щелкане реалистично показывает нравы в Орде, всесилие ордынского хана, его суды и правеж. Перед ним льстиво и покорно склоняются татары, желая получить выгодную службу. Песня показывает способы получения дани татарских посланников, проявляющих жестокость и насилие во время сбора дани, и подводит к мысли о непереносимости этих форм ига. Эпизод с конем показывает, каким оскорблениям и унижениям подвергались русские: Песня прибегает к вымыслу и гиперболе. Моральное осуждение Щелкана достигает кульминации там, где в уплату за свое назначение в богатую Тверь он убивает родного сына и пьет его кровь.

В песне приводится достоверный факт: восставшие жители Твери в 1327 г. убили татарского наместника. Но если в песне говорится, что « ни на ком не сыскалося!», то в жизни было иначе: хан Узбек послал карательный отряд, который разорил и опустошил город. Вымысел обусловлен идеей песни: укрепить веру народа в победу, поднять его дух и направить на борьбу с ненавистным врагом. Изменилась система образов по сравнению с былиной. Главный герой песни - враг, через него показана действительность. В этой ранней исторической песне еще видны некоторые следы былинной эпической манеры: последовательно развивается действие, встречаются повторы, былинные эпитеты: скатный жемчуг, рытый бархат.

2. ВЗЯТИЕ КАЗАНИ

Вы послушайте, ребята, послушайте, господа,

Что мы, стары старики, будем сказывати

Про того царя Ивана, про Васильевича.

Как и наш государь под Казань он подступал,

Под тое ли крепку стену белокаменную.

Переправу он держал через мать Волгу-реку.

Закатили канонеры сорок бочек дубовых

Как со лютым со зельем, свинцом-порохом.

Закативши, канонеры зажигали там свечи,

А зажомши свечи, от города отошли,

От города отступали во зеленые луга.

По лужкам-то государь-царь разгуливает,

На тое ли крепку стенушку поглядывает.

А татарушки по стенушке похаживают,

Царя Грозного они подразнивают:

«Еще вот те, государь, наш Казань-городок,

Не видать тебе Казани, как ушей на голове».

Как и наш-то государь рассерчается,

Он старшому канонеру хочет голову срубить.

А старшой-то канонер поумнее всех,

Был поумнее, пославнее, почестливее:

«Погоди нас, государь, казнить-вешати,

А позволь-ка, государь, слово молвити,

Словечушко молвити, речь возговорити.

Под землей-то свечи хоть и ясно горят,

Хоть и ясно горят - долго теплятся,

На ветру-то свечи хоть не ясно горят - скоро теплятся».

Не успел наш канонер слово молвити,

Словечушко молвити, речь возговорити,

Как взорвало стену белокаменную.

Как и начало татарушек со стенушек побрасывати,

Куда руку, куда ногу, куда туловища.

А буйную голову - в луговую сторону.

Как и наш-то государь-царь возрадовался,

Он старшим канонером восхваляется:

«Еще чем вас, канонеры, дарить-жаловати?

Белокаменной Москвой иль златой своей казной?» -

«Нам не надо, государь, белокаменной Москвы,

Белокаменной Москвы, золотой твоей казны.

Только дай нам, государь, нам Яик-реку,

На Яике будем жить, будем оберег держать,

Будем оберег держать, всю Россию сберегать».

Песня посвящена взятию Казани в 1552 г. войсками Ивана Грозного, которое воспринималось народом как заключительный этап в освобождении Руси от многовекового татарского ига. Казанское ханство закрывало Волжский водный путь: ханы задерживали и грабили суда, идущие с грузами по Волге, совершали набеги на русские города, разоряли их и уводили в плен жителей. Порой в казанской неволе томилось до 100 тысяч пленников. В песне показаны реальные обстоятельства осады и взятия Казани войсками Грозного с помощью удачно сделанного подкопа и взрыва.

Новое в этой песне то, что ее героем являются не только царь Иван Грозный, но и простой пушкарь. Песня показывает роль народа во взятии Казани. Большое место уделяется изображению психологического состояния царя. В небольшом эпизоде раскрывается сложная и противоречивая натура Грозного. В то время, как враги дразнят гордого царя, догорает контрольная свеча, а взрыва нет. Все это приводит царя в состояние аффекта. Концовка песни весьма интересна, она верно отражает стремление простых людей уйти на окраины Русской земли и жить самостоятельно, охраняя границы. Так возникало уральское (на реке Яик) и донское казачество.

ПЕСНИ О СТЕПАНЕ РАЗИНЕ

3.

У нас то было, братцы, на тихом Дону,

На тихом Дону, во Черкасском городу,

Породился удалой доброй молодец

По имени Степан Разин Тимофеевич.

Во казачий круг Степанушка не хаживал:

Он с нами казаками думу не думывал,

Ходил-гулял Степанушка во царев кабак,

Он думал крепку думушку с голытьбою.

«Судари мои, братцы, голь кабацкая,

Поедем мы, братцы, на сине море гулять,

Разобьемте, братцы, басурмански корабли,

Возьмем мы, братцы, казны сколько надобно,

Поедемте, братцы, в каменну Москву,

Покупим мы, братцы, платье цветное,

Покупивши цветно платье, да на низ поплывем».

Песня показывает расслоение казачества. На Дону существовало казачье самоуправление - круг, через который правительство проводило свою политику, но Разин в своем движении опирается на бедноту. Песня изображает тот момент, когда борьба еще носит стихийный разбойный характер, казаки стремятся к личному обогащению, грабят «басурманские» корабли.

4.

Что пониже было города Саратова,

Что повыше было города Царицына,

Протекала река матушка Камышенка,

Что вела-то за собою берега круты,

Круты-красны берега, луга зеленые,

Она устьицем впадала в Волгу-матушку.

Как по той ли реке матушке Камышенке

Выплывают ли стружечки есаульские.

На стружечках тех сидят гребцы бурлацкие:

Хорошо все удальцы были наряжены:

На них шапочки собольи, верхи бархатны,

На камке у них кафтаны однорядочны,

Канаватные бешметы в нитку строчены,

Галуном рубашки шелковы обложены,

Сапоги на всех на молодцах сафьяновы.

Они веслами гребли да пели песенки,

К островочку среди Волги становилися:

Они ждали-поджидали губернатора,

Губернатора ли ждали астраханского.

Как возговорят бурлаки тут удалые:

«Еще что то на воде у нас белеется?

Забелелися тут флаги губернаторски:

Кого ждали-поджидали, того ляд несет».

Астраханский губернатор догадался тут:

«Ой вы гой еси, бурлаки, люди вольные!

Вы берите золотой казны, что надобно,

Вы берите цветно платье губернаторско,

Вы берите все диковинки заморские,

Вы берите все вещицы астраханские».

Как возговорят удалы люди, вольные:

«Как твоя не дорога нам золота казна,

Нам не дорого ни платье губернаторско,

Нам не дороги диковинки заморские,

Нам не дороги вещицы астраханские:

Дорога нам твоя буйная головушка».

Буйну голову срубили с губернатора,

Они бросили головку в Волгу-матушку,

Сами молодцы ему тут насмехалися:

«Ты добре, ведь, губернатор, к нам строгонек был,

Ты, ведь, бил нас, ты губил нас, в ссылку ссылывал,

На воротах жен, детей наших расстреливал!»

В песне об убийстве астраханского губернатора имя Разина не упоминается, но песня несомненно разинского цикла. В ней называются места, которые были охвачены разинским восстанием. Теперь уже личная нажива их не интересует, борьба принимает социальный характер. Жестокость разинцев в песне оправдывается чувством классовой мести за угнетение.

5.

На заре то было, братцы, на утренней,

На восходе красного солнышка,

На закате светлого месяца.

Не сокол летал по поднебесью -

Есаул гулял по насадику.

Он гулял, гулял, погуливал,

Добрых молодцев побуживал:

«Вы вставайте, добры молодцы,

Пробужайтесь, казаки донски!

Нездорово на Дону у нас,

Помутился славный тихий Дон,

Со вершины до Черна моря,

До Черна моря Азовского.

Помешался весь казачий круг -

Атамана больше нет у нас,

Нет Степана Тимофеевича,

По прозванью Стеньки Разина.

Поймали добра молодца,

Завязали руки белые,

Привезли во каменну Москву

И на славной Красной площади

Отрубили буйну голову».

В октябре 1670 г. восставшие потерпели поражение. Разин был схвачен богатыми казаками, передан царскому правительству и после страшных пыток казнен в Москве. Песня задушевна, печальна, природа оплакивает смерть Разина.

6. ПУГАЧЕВ И ПАНИН

Судил тут граф Панин вора Пугачева:

«Скажи, скажи, Пугаченька, Емельян Иваныч,

Много ли перевешал князей и боярей?»

«Перевешал вашей братьи семь сот семи тысяч.

Спасибо тебе, Панин, что ты не попался:

Я бы чину-то прибавил, спину-то поправил,

На твою-то бы на шею варовинны возжи,

За твою-то бы услугу повыше подвесил!»

Граф и Панин испужался, руками сшибался:

«Вы берите, слуги верны, вора Пугачева,

Поведите-повезите в Нижний городочек,

В Нижнем объявите, в Москве покажите!»

Все московски сенаторы не могут судити.

Песня передает действительный факт: когда скованного Пугачева везли в Москву, в Симбирске состоялась его встреча с графом Паниным, подавлявшим восстание. Пугачев остается гордым и в такой ситуации, дерзко отвечает на вопросы Панина. В песне отразилось народное отождествление Пугачева с императором Петром Ш, которого «сенаторы не могут судити».

7. КУТУЗОВ И ЦАРЬ

Не в лузях-то вода полая разливалася:

Тридцать три кораблика во поход пошли,

С дорогими со припасами - свинцом-порохом.

Французский король царю Белому отсылается:

«Припаси-ка ты мне квартир - квартир ровно сорок тысяч,

Самому мне, королю, белые палатушки».

На это наш царь православный призадумался,

Его царская персонушка переменилася.

Перед ним стоял генералушка - сам Кутузов.

Уж он речь-то говорил, генералушка,

Словно как в трубу трубил:

«Не пужайся ты, наш батюшка, православный царь!

А мы встретим злодея середи пути,

Середи пути, на своей земли,

А мы столики поставим ему - пушки медные,

А мы скатерти ему постелем - вольны пули,

На закусочку поставим - каленых картечь,

Угощать его будут канонерушки,

Провожать его будут - всё казачушки».

Вторжению войск Наполеона в Россию предшествовала переписка Наполеона с Александром I. Песня подчеркивает растерянность правящих кругов России при известии о войне. Царь "призадумался", его "персонушка переменилася". Ему противопоставлен народный любимец, герой Отечественной войны М.И. Кутузов.

8.ПЛАТОВ В «ГОСТЯХ» У ФРАНЦУЗОВ

Святорусская земля, много славы про тебя,

Много славы про тебя, про Платова- казака.

У Платова-казака небритая борода,

Небритая голова, нестрижены волоса.

Платов голову остриг и бородушку обрил,

У француза в гостях был, француз его не узнал,

За купчину почитал, на улочку выбегал,

За оградою встречал, за белые руки брал,

За белые руки брал, в нову горницу вводил,

За дубовый стол садил, чаем, кофеем поил.

На серебряном подносе сладкой водкой подносил.

«Выпей рюмку, выпей две, всю ты правду скажи мне,

Уж я всех же в Москве знаю генералов и господ,

Одного только не знаю я Платова-казака.

Кто бы, кто бы мне сказал, тому б много злата дал,

И в полон бы его взял, и с живого кожу снял».

Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове.

«А начто злато терять, можно так его узнать:

Он со личика беленек, ростом, корпусом с меня,

Русы волосы его, как у брата моего».

У француза дочь Орина, что догадлива была,

Из палаты выходила, с купцом речь говорила:

«Ах ты купчик, мой голубчик, ты удалый молодец,

Ты удалый молодец, ты подай мне свой портрет».

Портрет Платов вынимал, на белые руки клал,

Из палаты вон бежал, зычным голосом кричал:

«Уж вы гой еси, ребята, вы донские казаки,

Вы подайте мне коня, как ясного сокола».

На коня Платов садился, как соколик ясный взвился.

Под окошки подбегал, таковы слова сказал:

«Ты ворона, ты ворона, подгуменная карга!

Не умела ты, ворона, сокола в руках держать,

Что ясного сокола, Платова-казака».

Песня была очень распространенной. Она рассказывает про атамана Платова, совершавшего лихие подвиги в период Отечественной войны 1812 г. В образе Платова подчеркнуты качества, присущие всему казачьему войску: удаль, насмешливость, чувство превосходства над врагом, умение перехитрить его. Платов выступает здесь в роли лазутчика, разведывающего войско врага.

9. ДОН ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Чем-то наша славная земелюшка распахана?

Не сохами-то славная земелюшка наша распахана, не плугами,

Распахана наша земелюшка лошадиными копытами,

А засеяна славная земелюшка казацкими головами.

Чем-то наш батюшка славный тихий Дон украшен?

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами.

Чем-то наш батюшка славный тихий Дон цветен?

Цветен наш батюшка славный тихий Дон сиротами.

Чем-то во славном тихом Дону волна наполнена?

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами.

Песню относят к периоду войны против Наполеона, но она одинаково применима и к другим периодам русской военной истории. Поздние исторические песни по своему характеру более лирические, нежели эпические произведения. В них нет изображения конкретных исторических событий, но выражаются чувства народа , в данном случае - по поводу войн, приносивших гибель и страдания.

5.3. БАЛЛАДНЫЕ ПЕСНИ

1. БРАТ СПАСАЕТ СЕСТРУ

Посидимте-ка мы, братцы, да побеседывам,

Уж мы скажем-те, ребята, про старинушку,

Мы про старую старинку, про бываличинку.

Да как то не пыль, братцы, и не копоть подымается,

И не пыль то, братцы, знать, не копоть подымалася,

Воевали, бушевали три татарченка,

Они били-разбивали да нов Чернигов-город,

Выбивали басурманы да стены каменны,

Выбирали басурманы много множества,

Много множество, собаки, золотой казны,

А еще того побольше чиста жемчуга.

Выезжали басурманы во дикую степь,

Во дикую степь, степь Саратовску,

Становилися, собаки, при раздольице,

При таком большом раздольи, при широкима,

Рассыпали басурманы золоту казну,

Золоту казну, злы собаки, на три стороны.

Возметали басурманы на три жеребья,

А один-то вор-собака да к жеребью нейдет,

Он берет же красную девицу без жеребья,

Молодую душу он Фамельшу дочь Никитишну.

Он и взял же девчонку за белы руки,

Он повел ее, собака, во белой шатер

И стал же басурманин насмехатися,

Да над ее ли да белым телом надругатися.

Закричала же девчонка громким голосом:

«Уж ты, брат ли мой, братец, сын купеческий!

Ты не отдай-ка ты меня, братец, злым татарченкам,

Надо мною, над девчонкой, насмехатися,

Над моим ли-то белым телом надругатися!»

Наезжал на них, собаков, злой охотничек,

Одного же он, собаку, да он конем стоптал,

А другого басурмана он к хвосту привязал,

А третьего-то он, собаку, топором срубил.

Он размыкал их кости по дикою степи,

А молоду душу он девчонку он к себе ее взял,

А молоду душу Фамельшу дочь Никитишну.

Историческая баллада о девушке-полонянке. Несмотря на благополучный конец, баллада отражает трагическую судьбу молодых русских женщин, которых забирали татары, а затем брали себе в наложницы или продавали на южных рабских рынках. Художественный стиль и поэтический язык этой баллады близок к былине.

2. ТАТАРСКИЙ ПОЛОН

На дуваньице дуван дуванился,

Доставалась ему да теща зятелку.

Он повез ее да во дикую степь,

Он привез жене да с Руси русскую,

С Руси русскую да полоняночку:

«Вот привез тебе, да тебе нянечку,

Ты заставь ее три дела делати:

Как перво дело, да ей куделю прясть,

Как второ дело, да ей гусей пасти,

Как третью дело, да ей дитю качать».

Она сидит, руками она кудель прядет,

Она глазами, сидит, она гусей пасет,

Она ногами, сидит, она дитю качат:

«Уж ты бай, баю, да злой татарченок!

Уж ты бай, баю, да ты татарский сын,

Уж ты бай, баю, да ты русюночек.

Уж ты бай, баю, да будешь внученок -

Как твоя-то мать да мне родная дочь,

В парной бане я да с нею мылася,

Я признала в ней да две приметочки:

Как перва приметка - в груди родинка,

Как друга приметка - в ноге нет мизенчика».

Услыхали тут да девки сенные,

Побежали они к своей барыне,

Рассказали ей, да что они слышали:

"Государыня наша барыня,

Полоняночка с Руси русская,

Она сидит, руками она кудель прядет,

Она глазами, сидит, она гусей пасет,

Она ногами, сидит, она дитю качат,

Она качат дитю, еще прибайкиват:

«Уж ты бай, баю, да злой татарченок,

Уж ты бай, баю, да ты татарский сын,

Уж ты бай, баю, да ты русеночек,

Уж ты бай. баю, да будешь внученок -

Как твоя-то мать да мне родная дочь,

Я признала в ней да две приметочки:

Как перва приметка - в груди родинка,

Как втора приметка - в ноге нет мизенчика».

Прибежала тут да дочка к матери,

Во резвы ноги да повалилася:

«Ты прости, мати, да не признала тя,

Семи лет была да во полон взята!

Ты бери, мати, да золоты ключи,

Отмыкай, мати, шкапы зеркальчаты,

Ты бери, мати, да золоту казну,

Золоту казну да безрасчетную,

Безрасчетную, да сколько надобно,

Ты поди, мати, да на конюшен двор,

Ты бери, мати, коней езжалыих,

Коней езжалыих, да самолучшиих,

Поезжай, мати, да на святую Русь!» -

«Мне не надо твои да золоты ключи,

Мне не надо твоя да золота казна,

Мне не надо твоих коней езжалыих,

Коней езжалыих да самолучшиих,

Не поеду я да на святую Русь,

Я с тобой, дитя, не расстануся!»

Классическая народная историческая баллада о встрече в татарском плену и узнавании матери и дочери. В ней раскрывается трагедия русских женщин- полонянок. В других вариантах песни мать бежит на святую Русь и зовет с собой дочь, но та отказывается, не в силах оставить детей, прижитых с татарином-мужем.

3. МАТЬ КНЯЗЯ МИХАЙЛА ГУБИТ ЕГО ЖЕНУ

Поехал наш князек Михайло

Он во царскую да во службу.

На половине путе да большой дорожки

Под ним добрый конь спотыкнулся,

Черна шляпушка с него да долой свалилась.

Как возговорит князь Михайла:

«Что-то в доме моем нездорово:

Либо матушки моей в живе не стало,

Либо молодой моей княгини!»

Со дорожки князь назад воротился.

Подъезжает князь к широкому подворью.

Родна матушка его встречает,

И за белы рученьки его принимала,

И во уста его целовала.

Как возговорит князь Михайла:

- Уж ты, матушка моя родима,

А где моя молода княгиня?

- Во собор она ушла Богу молиться!

- Нет, в соборике ее, матушка, там не бывало!

Побежал князь скоро к нянькам и к мамкам.

- Уж вы, нянюшки мои, мамки,

И рассенные мои вы, красны девки,

Вы скажите, девушки, где моя княгиня?

- Мы бы рады тебе, князек, сказали -

Мы твоей мамыньки боимся!

- Вы скажите, девушки, не убойтесь!

- Твоя мамынька родима жаркую банюшку топила,

Бел-горюч камень она разжигала,

И по белой груди княгини катала,

И сразу две она души загубила:

Первую - твою княгиню, а второго - в ней младенца.

Побежал скоро князек к матушке родимой,

- Уж ты, матушка моя родима, ты змея стала скоропея!

Зачем ты сразу две души загубила:

Первую - мою княгиню, а второго - в ней младенца?

Семейно-бытовая баллада., одна из наиболее древних, была очень широко распространена и популярна. Злодейскоре убийство беременной невестки, изображенное в балладе, является отражением типичного конфликта в патриархальной семье, когда свекровь имеле почти неограниченную власть над женами сыновей. Недоброе предчувствие и вещие приметы (конь споткнулся, шляпа с головы свалилась), повторяющийся эпизод (князь в одинаковых выражениях спрашивает мать и сенных девушек, где его княгиня) усиливают драматическую развязку, когда князь узнает страшную правду о гибели жены.

4. ДОМНА

(Текст баллады дается вместе с комментарием)

Еще сватался Митрий-от по три года,

Князь Васильевич да по три осени.

На четвертый год да только свадьбе быть,

Только свадьбе быть, только к венцу пойти,

Ай к венцу пойти да обвенчатися.

(Три года подряд Митрий сватается к невесте, значит, она отказывала ему, не хотела выходить за него замуж. Только на четвертый год должна быть свадьба.)

Зазвонили честну ранню заутреню,

Еще ту Христовску да воскресенскую,

Воскресенскую да Вознесенскую.

Чтой пошел князь Митрий ко заутрене,

Он ко той ли ранней к воскресенския,

К воскресенския да к Вознесенския,

Чтой бросалась Домнушка по плеч в окно,

Фалелеевна ровно по поясу:

«Ай не этот ли Митрий князь Васильевич?

Чтой сказали про Митрия - хорош, пригож,

Он хорош, пригож, да в свете лучше нет.

Он сутул, горбат, да наперед покляп ,

И ноги кривы у его, глаза косы,

Русы кудри у Митрия онежские,

Еще речь у него да самоедская».

Еще тут ведь Митрию во слух пало,

Щой Васильевичу за беду стало,

Чтой за ту пало насмешку за великую.

(Статус жениха и невесты предполагал их определенные отношения. Невеста не могла дурно говорить о своем женихе. По-видимому, портрет жениха необъективен, таким хочет видеть его Домна, когда хулит. В этом эпизоде происходит столкновение героев, они вступают в противоречие.)

Воротился Митрий от заутрени,

Приходил он к Настасьюшке к Васильевне:

«Уж ты гой еси, сестричушка любимая!

Соберем-ка мы пир, да все девичий стол.

Попроси ты Домну Фалелеевну

На почестен пир да на девичий стол

Хлеба-соли есть да сладка меду пить.

Ты скажи, что Митрия-князя в доме нет,

Что Васильевича да не случилося:

Он ушел ведь в лес теперь полесовать,

За лисицами да за куницами,

Он за разными за мелкими за птицами».

(Пассивной помощницей и соучастницей Митрия выступает его сестра, с помощью которой он добивается встречи с Домной, чтобы поставить ее на место.)

Что первы послы к Домне на двор пришли:

«Добро жаловать, Домна Фалелеевна,

Еще к нашей Настасье к Васильевне

На почестен пир да на девичий стол

Хлеба-соли есть да сладка меду пить!

Еще Митрия-то князя в доме нет».

Что первы послы да со двора сошли,

Ай вторы послы к Домне на двор пришли:

«Отпусти ты, Софьюшка Никулична,

Свою дочерь, Домну Фалелеевну

На почестен пир, да на девичий стол,

Хлеба-соли есть да сладка меду пить!

Еще Митрия-то князя в доме нет,

Чтой Васильевича не случилося,

Не случилося, не пригодилося:

Он ушел ведь в лес да всю полесовать,

За лисицами да за куницами,

Он за разными за мелкими за птицами».

Что третьи послы к Домне на двор пришли:

«Добро пожаловать, Домна Фалелеевна,

Еще к нашей к Настасье всю к Васильевне

Хлеба-соли есть да сладку меду пить!»

(Приглашение повторяется с нарастанием, это усиливает напряжение, создает ощущение беды, грозящей Домне. По логике ее поведения она не должна идти в дом Митрия, если хулит его и не хочет выходить за него замуж).

Не спущает ей Софьюшка Никулична:

«Не ходи уж ты, Домна Фалелеевна,

На почестен пир да на девичий стол.

Я ночесь мало спала, да во сне видела:

Со белой груди скатился чуденной крест,

На правой руке распаялся все злачен перстень».

(Мотив вещего сна матери, которая чувствует беду, грозящую дочери и не хочет пускать ее в дом оскорбленного жениха).

Не послушалась Домна Фалелеевна.

Умывалась Домнушка белешенько,

Одевалась Домна наряднешенько,

Приходила к Настасьюшке Васильевне

На почестен пир да на девичий стол.

(Непокорность Домны матери ясна: она не слушает ее и принимает приглашение. Непонятно другое - почему она идет в дом Митрия, наряжаясь и прихорашиваясь, если не любит его и не хочет выходить за него замуж).

Вдруг зашла она в палаты белокаменны,

Открывала дубовы да двери на-пяту,

Она крест кладет да по-писаному

И поклон ведет да по-ученому,

Поклонилася на все четыре стороны.

А сидит тут Митрий во большом углу,

Князь Васильевич да во честном месте:

«Добро жаловать, Домна Фалелеевна,

Ко сутулому да ко горбатому,

Все к ногам кривым, к моим глазам косым,

Ко кудрям мои да все к онежскиим,

К поговорюшке да самоедския

Хлеба-соли исть да сладка меду пить!

Ты садись, проходи за дубовый стол».

(Речь Митрия, повторяющего хулу Домны, говорит о его гневе и желании унизить ее: проходи, садись за стол жениха, которого ты оскорбила. По логике развития сюжетного действия Митрий должен наказать дерзкую девушку. Есть варианты, где жених бесчестит или даже убивает непокорную невесту.)

Воспроговорит Домна Фалелеевна:

«Отпусти-тко меня, Митрий князь Васильевич!

Я с правой руки забыла там злачен перстень,

Мы которым с тобой будем обручатися».

Воспроговорит Митрий князь Васильевич:

«Ты где хошь ходи, только моей слыви!»

(Митрий - носитель тех законов, которые нарушает Домна. Он весь - норма. Он ставит ее на место, не дает нарушать норму: «Ты где хошь ходи, только моей слыви». Может быть, он ее и не любит, но хочет, чтобы она подчинилась.)

Тут пошла ведь Домна Фалелеевна

Что из тех она палат да белокаменных,

Заходила она в кузницу железную,

Чтой ковала два ножичка булатныих,

Уходила с ними Домна во чисто поле,

Становила Фалелеевна во сыру землю,

Что вострыма концами во белы груди,

Да сама тут ведь Домна приговаривала:

«Не достанься мое да тело белое,

Ты сутулому, да ты горбатому!

Ай достанься мое да тело белое,

Лучше матушке да ты сырой земле!»

В балладе рассказывается об исключительной судьбе девушки, которая не хочет подчиняться нормам морали и претендует на свободу поведения, хочет сама распоряжаться собственной жизнью: сватает - ругаю его, мать не пускает в гости - пойду, хочу - покончу с собой. Естественное чувство девушки и нормы права женщины в эпоху патриархальной семьи приходят в противоречие.

5. РАЗБОЙНИКИ И СЕСТРА

Во славном во городе в Киеве жила - была молода вдова.

У вдовушки было девять сынков, а дочка десятая.

Один брат с рук, другой на руки, третий брат в колыбель кладет:

«Баю-баю, сестрица-ластушка!»

Возлелеявши сестру, гулять пошли, по Русии воровать пошли.

Без них меня матушка выдала за море, за морянина.

Я год живу и другой живу, на третий год сына родила.

Сына родила - стосковалася, морянина стала в гости звать:

«Морянин, морянин, пойдем в гости!

Уж ты к теще, а я к матери, ты к шурьям, а я к родным братьям!»

День едем и другой едем, на третий день остановилися,

Остановилися, огонь росклали, огонь росклали, кашу варили,

Кашу варили, дитя кормили. Поналетели черны вороны, -

Понаехали злы разбойники, морянина они потеряли,

Морянчонка в воду бросили, морянушку во полон взяли.

Все разбойнички спать легли, один разбойничек не спит, не лежит,

Не спит, не лежит, Богу молится, меня, морянушку, выспрашивает:

- Ты скажи, скажи, моя морянушка, ты чьего роду, чьего племени?

Ты купецкого иль княженецкого?»

- Ни купецкого я, ни княженецкого:

Во славном во городе в Киеве там жила-была молода вдова.

У вдовушки было девять сынков, а я, дочка, - я десятая.

Один брат с рук - другой на руки, третий брат в колыбель кладет:

«Баю-баю, сестрица-ластушка!»

Возлелевши сестру, гулять пошли, по Русии воровать пошли.

Без них меня матушка выдала что за море, за морянина.

Как возговорит злой разбойничек: «Вы встаньте, мои братцы родные!

Не морянина мы потеряли, не морянчонка в воду бросили,

Не морянушку во полон взяли: мы потеряли зятя милого,

Племянчонка в воду бросили, сестрицу-ластушку во полон взяли!»

Как возговорят злые разбойнички:

«Ты, сестрица наша, голубушка! Ты возьми у нас золоты ключи,

Отворяй ларцы, ларцы кованы, ты бери злато сколько надобно!» -

«Ах вы, братцы мои, ясны соколы!

Мне не надо вашего злата- серебра, и ни скатного крупного жемчуга,

Приведите моего морянина, принесите моего морянчонка!

Вы пустите нас к родной матушке!»

Это одна из наиболее популярных социальных баллад, осуждающая разбойничество. В ней есть экспозиция (жила-была молода вдова), она нужна для разъяснения последующих трагических событий, в ней заключена скрытая мотивировка: бедная вдова далеко отдает дочь замуж. Обычно старались далеко не отдавать, она потому и отдала, что была бедна - одна с многочисленными детьми. Видимо, дочка давно не была дома - здесь скрытая мотивировка того, почему ее не узнали братья. Братья-разбойники совершают преступление, убив зятя и утопив племянника.

В других вариантах совершенное преступление усиливается мотивом инцеста, трагического кровосмешения - братья бесчестят сестру. После этого происходит выяснение родственных отношений и раскаяние. Смысл баллады в осуждении разбоя как зла. Даже в том случае, если разбой обусловлен бедностью (бедные братья ограбили богатого купца), он осуждается, ибо приводит к насилию и несчастью.

Есть варианты, в которых трагическая нота усиливается тем, что все они должны предстать перед глазами матери. Иногда потрясенные совершенным злом и раскаявшиеся братья-разбойники уходят в монастырь замаливать свои грехи. Повествование в данном варианте ведется от первого лица, что необычно для баллады и объясняется поздним влиянием лирической песни.

5.4. ДУХОВНЫЕ СТИХИ

1. ГОЛУБИНА КНИГА СОРОКА ПЯДЕНЬ

Да с начала века животленного

Сотворил Бог небо с землею,

Сотворил Бог Адама с Еввою,

Наделил питаньем во светлом раю,

Во светлом раю жити во свою волю.

Положил Господь на их заповедь великую:

А и жить Адаму во светлом раю,

Не скушать Адаму с едного древа

Того сладка плоду виноградного.

А и жил Адам во светлом раю,

Во светлом раю со своею со Еввою

А триста тридцать три годы.

Прелестила змея подколодная,

Приносила ягоды с едина древа,

Одну ягоду воскушал Адам со Еввою

И узнал промеж собою тяжкой грех,

А и тяжкой грех и великой блуд:

Согрешил Адаме во светлом раю,

Во светлом раю со своею со Еввою.

Оне тута стали в раю нагим-наги,

А нагим-наги стали, босешуньки,--

Закрыли соромы ладонцами,

Пришли oнe к самому Христу,

К самому Христу Царю небесному.

Зашли оне на Фаор-гору,

Кричат-ревут зычным голосом:

«Ты небесный царь, Исус Христос!

Ты услышал молитву грешных раб своих,

Ты спусти на землю меня трудную,

Что копать бы землю копарулями,

А копать землю копарулями,

А и сеить семена первым часом».

А небесной Царь, милосерде свет,

Опущал на землю его трудную.

А копал он землю копарулями,

А и сеил семена первым часом,

Выростали семена другим часом,

Выжинал он семена третьим часом.

От своих трудов он стал сытым быть,

Обуватися и одеватися.

От того колена от Адамова,

От того ребра от Еввина :

Пошли христиане православныя

По всей земли Светорусския.

Живучи Адаме состарелся,

Состарелся, переставился,

Свята глава погребенная.

После по той потопе по Ноевы,

А на той горе Сионския,

У тоя главы святы Адамовы

Выростала древа кипарисова.

Ко тому-та древу кипарисову

Выпадала Книга Голубиная,

Со небес та книга повыпадала:

В долину та книга сорока пядей,

Поперек та книга двадцети пядей,

В толщину та книга тридцети пядей.

А на ту гору на Сионскую

Собиралися-соезжалися сорок царей со царевиче'

Сорок королей с королевичем,

И сорок калик со каликою,

И могучи-сильныя богатыри,

Во единой круг становилися.

Проговорит Волотомон-царь,

Волотомон-царь Волотомонович,

Сорок царей со .царевичем,

Сорок королей с королевичем,

А сорок калик со каликою

И все сильныя-могучи богатыри

А и бьют челом поклоняются

А царю Давыду Евсеечу.

«Ты премудры царь Давыд Евсеевич!

Подыми ты Книгу Голубиную,

Подыми книгу, распечатывай,

Распечатывай ты, просматривай,

Просматривай ее, прочитывай:

От чего зачался наш белой свет?

От чего зачался солнцо праведно?

От чего зачался и светел месяц?

От чего зачалася заря утрення?

От чего зачалася и вечерняя?

От чего зачалася темная ночь?

От чего зачалися часты звезды?»

Проговорит премудры царь,

Премудры царь Давыд Евсеевич:

«Вы сорок царей со царевичем,

А и сорок королей с королевичем,

И вы сорок калик со каликою,

И все сильны-могучи богатыри!

Голубина Книга не малая,

А Голубина Книга великая:

В долину книга сорока пядей,

В толщину та книга двадцети пядей,

В толщину та книга тридцети пядей,

На руках держать книгу -- не удержать,

Читать книгу -- не прочести.

Скажу ли я вам своею памятью,

Своею памятью, своей старою,

От чего зачался наш белой свет,

От чего зачался со(л)нцо праведно,

От чего зачался светел месяц,

От чего зачалася заря утрення,

От чего зачалася и вечерняя,

От чего зачалася темная ночь,

От чего зачалися часты звезды.

А и белой свет -- от лица Божья,

Со(л)нцо праведно -- от очей его,

Светел месяц -- от темечка,

Темная ночь -- от затылечка,

Заря утрення и вечерняя -- от бровей Божьих,

Часты звезды -- от кудрей Божьих!»

Все сорок царей со царевичем поклонилися,

И сорок королей с королевичем бьют челом,

И сорок калик со каликою,

Все сильны-могучи богатыри.

Проговорит Волотомон-царь,

Волотомон-царь Волотомович:

«Ты премудры царь Давыд Евсеевич!

Ты скажи, пожалуй, своею памятью,

Своею памятью стародавнею:

Да которой царь над царями царь?

Котора моря всем морям отец?

И котора рыба всем рыбам мати?

И котора гора горам мати?

И котора река рокам мати?

И котора древа всем древам отец?

И котора птица всем птицам мати?

И которой зверь всем зверям отец?

И котора трава всем травам мати?

И которой град всем градом отец?»

Проговорит премудры царь,

Премудры царь Давыд Евсеевич:

«А небесной царь -- над царями царь,

Над царями царь, то Исус Христос;

Акиян-море -- всем морям отец.

Почему он'всем морям отец?

Потому он всем морям отец --

Все моря из него выпали

И все реки ему покорилися.

А кит-рыба -- всем рыбам мати.

Почему та кит-рыба всем рыбам мати?

Потому та кит-рыба всем рыбам мати --

На семи китах земля основана.

Ердань-река -- рекам мати.

Почему Ердань-река рекам мати?

Потому Ердань-река рекам мати --

Крестился в ней сам Исус Христос.

Сионская гора -- всем горам мати,--

Ростут древа кипарисовы,

А берется сера по всем церквам,

По всем церквам место ладану.

Кипарис-древа -- всем древам отец.

Почему кипарис всем древам отец?

Потому древам всем отец --

На нем распят был сам Исус Христос,

То небесной Царь.

Мать божья плакала Богородица,

А плакун-травой утиралася,

Потому плакун-трава всем травам мати.

Единорог-зверь -- всем зверям отец.

Почему Единорог всем зверям отец?

Потому Единорог всем зверям отец --

А и ходит он под землею,

А не держут его горы каменны,

А и те-та реки его быстрыя;

Когда выдет он из сырой земли,

А и ищет он сопротивника,

А того ли люта льва-зверя;

Сошлись оне со львом во чистом поле,

Начали оне, звери, дратися:

Охота им царями быть,

Над всемя зверями взять большину,

И дерутся оне о своей большине.

Единорог-зверь покоряется,

Покоряется он льву-зверю,

А и лев подписан -- царем ему быть,

Царю быть над зверями всем,

А и хвост у него колечиком.

(А) Нагай-птица -- всем птицам мати,

А живет она н(а) Акиане-море,

А вьет гнездо на белом камене;

Набежали гости корабельщики

А на то гнездо Нагай-итицы

И на его детушек на маленьких,

Нагай-птица вострепенется,

Акиан-море восколыблстся,

Кабы быстры реки разливалися,

Топят много бусы-корабли,

Топят много червленыя корабли,

А все ведь души напрасныя.

Ерусалим-град -- всем градам отец.

Почему Иерусалим всем градам отец?

Потому Ерусалим всем градам отец,

Что распят был в нем Исус Христос,

Исус Христос, сам небесной царь,

Опричь царства Московского».

2. РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО

Во городе в Вифлееме

Что с вечера звезда восходила,

Со полуночи воссияла --

Что Пречистая голубица

Что Христа Бога породила,

И во пелены спеленала.

И во ясли Христа Бога полагала.

Приходили к нему персидстии цари,

Приносили ему честныя дары,

Что честныя -- злато и ливаны.

«Мне не дороги ваши дары,

А мне дороги ваши души;

А я буду Бог над богами,

А я буду царь над царями,

А я выберу себе апостолов,

А я дам-то им свою печать,

А я дам-то им свое крещение,

Разошлю я их по всем странам.

Кто приемлет их, той спасется,

А не приемлет их, той мучиться будет».

3. БОГОРОДИЦА У РАСПЯТИЯ

Во городе во Руссе стоит церковь соборная,

Что соборная, богомольная.

Во той церкви Христос Бог распят:

По рукам, по ногам гвозди пробиты,

Святая кровь да вся пролита,

Что святая кровь, безгрешная.

Стоит Мати, жалко плачет.

Прилетали к ней да два ангела,

Да два ангела, два архангела:

«О чем, Мати, жалко плачешь?» --

«Уж вы, ангелы, вы, архангелы!

Уж как же мне не плакати?

Мое дитятко распят лежит,

По рукам, по ногам гвозди пробиты,

Святая кровк-да вся пролита!»

4. НЕПРОЩАЕМЫЙ ГРЕХ

[Каялся-то доброй молодец сырой земли,

Как сырой земли да сырой матери:]

- А прости, прости ты, матушка сыра земля,

А прости, прости, сыра матери,

И меня прости, покай да добра молодца.

Во первом греху прости, покай меня,--

Уж я жил-то со кумой да со крестовою,

Уж я прижил у кумы да млада отрока.

- Уж я в том греху, я могу простить,

Я могу простить, могу покаяти:

Уж ты малой был да молодёхонёк,

Умом-разумом да был глупёхонёк.

- Во втором греху покай, матушка сыра земля,

Ты покай да добра молодца,--

Я бранил отца да бранил матушку.

- Уж я в том греху тебя да ведь могу простить,

Уж могу простить, могу покаяти:

Уж ты молод был да молодёхонёк,

Своим разумом да был глупёхонёк.

- Во третьем греху покай, да мать сыра земля,

Ты покай, прости да добра молодца,--

Уж я ездил, доброй молодец, да по чисту полю,

Я убил в чистом поле купця, гостя торгового.

- Уж я в том греху тебя ведь, молодец, да не могу простить,

Не могу простить да не покаяти:

Не купця убил, гостя да не торгового,

Как убил ведь своего брата крестового,

Как порушал ведь да крёстно знаменье.

5. СТИХ К ГРЕШНОЙ ДУШЕ О ПОКАЯНИИ

Душа моя прегрешная,

Что не плачешься?

Вспомни, како кратко время

Земной твоей -жизни!

Ты плачь, душа, рыдай, грешна,

Тем утешишься!

Не успеешь тогда плакать,

Когда смерть придет.

А по смерти-то твоей

Обличат тебя грехи!

Ты проснись, душа!

Пробудись, грешна!

Не отдайся во плен