Тема святости в произведениях И.С. Тургенева "Живые мощи" и Г. Флобера "Простая душа"

Что же удивительного в том, что уже в годы работы над «Госпожой Бовари» у Флобера все более определенным становилось убеждение: коль скоро приходится писать, презирая то, о чем пишешь, остается одно -- «стараться хорошо писать». И уже в 1852 г. он сознался в своем желании написать «книгу ни о чем, книгу без внешней привязи, которая держалась бы сама собой, внутренней силой своего стиля...» См.: Реизов Б.Г. Творчество Флобера. - М., 1955. - С. 304..

Неудивительно и то, что, сознавшись в своей «безумной любви к истории», Флобер обратился к историческому сюжету, который стал для художника «роскошным сюжетом». В 1862 г. был закончен роман «Саламбо». К эпохе Карфагена Флобер подошел как писатель-реалист, как подлинный историк. Отвечая своим критикам, в их числе Сент-Бёву, поставившему под сомнение его метод, Флобер самым решительным образом отмежевался от романтиков, заявив, что «метод Шатобриана диаметрально противоположен» его собственному методу. Шатобриан, по словам Флобера, «исходил из идеалистической точки зрения», а он, Флобер, «применил к античности приемы современного романа». Доказывая достоверность своего романа, автор ссылался на такое количество источников, что видно было воочию, какую подготовительную работу по изучению эпохи он провел, прежде чем заявить: «Будьте вполне уверены, что описываемый мною Карфаген отнюдь не фантастичен» См.: Реизов Б.Г. Творчество Флобера. - М., 1955. - С. 307..

Флобер воспроизвел не только исторические декорации, но и суть эпохи. В соответствии с изображаемыми событиями писатель исследовал преимущественно социальное положение наемников и материальные источники власти Карфагена. Гнев и бунт наемников справедлив и закономерен в изображении Флобера, он определяется их положением в иерархии тогдашнего общества. Правда, доверив руководящую роль в бунте наемников Спендию, который одержим жаждой мести и желанием завладеть тем, что досталось богатым, автор акцентировал стихийность движения обездоленных людей, бросил тень сомнения на правомочность их борьбы -- обе враждующие стороны в конечном счете оказались равноценными, и в их ожесточенной, кровопролитной схватке никаких ростков будущего не может появиться.

Столь удаленный от «буржуазного сюжета» сюжет «Саламбо» был способом и прямой, и косвенной критики буржуазного мира: прямая -- заключалась в очевидном постоянстве того социального типа, который, видоизменяясь в конкретных условиях, по сути, остается все тем же типом самодовольного, пошлого и жестокого собственника; косвенная -- в контрастном противопоставлении «цвету плесени» ярчайших, кричащих красок «роскошного сюжета». Поистине Флобер реализовал в «Саламбо» свою мечту о «горластом» искусстве. Кровавые сражения со всеми их подробностями столь же живописны, как сокровища Гамилькара или же пиршества. «Роскошный сюжет» уравнивает все картины, краски приобретают самодовлеющее значение, и вся панорама застывает натуралистической копией романтической мечты о «горластом», размашистом, эпическом искусстве.

Четкий контраст заключен в любовной коллизии романа, связывающей Саламбо и Мато. Саламбо -- дочь знаменитого полководца, суффета Карфагена, Мато -- наемник. Она предана благочестию, он -- весь земной, сама плоть, он орудие войны, -- при первом появлении в романе «лицо его было забрызгано кровью». История их любви обрастает яркими экзотическими деталями благодаря похищению у Саламбо священного покрывала и подвигам героини, выручающей святыню. Но по мере того как развертываются столь необыкновенные события, Флобер, придерживаясь своих принципов, приобретает возможность показать религиозные обряды, обычаи и одновременно силу совершенно земной страсти Мато и Саламбо.

Итак, «роскошный сюжет» удался Флоберу. Однако, едва успев с ним расстаться, он вернулся к «буржуазному сюжету» как символу и гарантии правдивости. Роман, над которым Флобер работал с привычным упорством и с крайним раздражением, снова назывался «Воспитание чувств»; закончен он был к 1869 г.

Как и Растиньяк, герой романа Фредерик Моро устремляется в Париж, на это поле битвы, где молодые люди пытались удовлетворить свое честолюбие. Но, в отличие от Растиньяка, Фредерик стремится в Париж, чтобы «ничего не делать». Фредерик Моро, как и герои романа «Госпожа Бовари» -- порождение мира «цвета плесени», он так же бездеятелен и так же никчемен. Главное событие его жизни -- получение наследства, поскольку это гарантия обеспеченности и условие паразитического образа жизни. Фредерик не творит, а растрачивает, проживает; он -- классический тип рантье, человека, способного жить только на нетрудовой доход.

Едва появившись в Париже, герой романа впадает в «совершенную праздность». Утрата иллюзий -- уже не вывод романа, как было у Бальзака: роман Флобера начинается с утраченных иллюзий как с важнейшей исходной посылки всего развития событий. Утрата иллюзий охватывает все сферы бытия. Любовь теряет свой традиционный престиж, депоэтизируется в «Воспитании чувств», как и в «Госпоже Бовари».

Из частной жизни такого героя, как Фредерик Моро, выхода в политику не было. Выход был найден тогда, когда герой присоединяется к группе радикально настроенных молодых людей. Писатель не скрывает, что буржуазия -- «сброд», понимает, что необходимо «все тряхнуть». Но по Флоберу получается, что имущие выступают против революции, а за нее -- неимущие, пытающиеся захватить в свою очередь то, чем первые владеют; таким образом, обе стороны равны в политической игре, к которой художник неоднократно выражал свое презрение. В соответствии с таким отношением к революции ведут себя революционеры из романа «Воспитание чувств». Шарль Делорье обещает «все тряхнуть», но становится всего-навсего незадачливым политиканом, перебегающим из одного лагеря в другой. Сенекаль -- «социалист», «идет к коммунизму», но кончает службой в полиции и убийством республиканца Дюссардье.

Перед лицом такого мира снова, как в «Госпоже Бовари», привлекательность приобретает герой, способный на бескорыстную страсть в любом ее проявлении. В слабости и неприкаянности Фредерика проявляется человечность, которой лишены в романе Флобера все политические системы и все дела человеческие, неизбежно отдающие буржуазным делячеством.

Но жизнь не удалась героям романа «Воспитание чувств» -- тем из них, которые могли претендовать на человечность. Этим мрачным выводом завершает Флобер свой роман, не стараясь пояснить читателю, почему именно потерпели поражение его герои -- «на земле не осталось места для человечности».

К концу 60-х годов, к моменту завершения романа, Флобер подошел с крайне пессимистическим настроением. Отвращение к буржуазному обществу, ненависть к пруссакам, неприятие Коммуны («ни Гамбетты, ни Пруссии, ни Коммуны») -- все это делало позицию писателя в 1870 -- 1871 гг. совершенно безысходной. «Все» казались ему «сумасшедшими», всё -- «гнусным». Он чувствовал, что чужд всем и вся, одинок («мы лишние») и что единственное остающееся у него желание -- «околеть» См.: Реизов Б.Г. Творчество Флобера. - М., 1955. - С. 450..

Литературная деятельность стала в это время для Флобера единственным спасением, отдушиной. Он не скрывал, что спасался от всеобщего безумия «в античном мире» -- в 1870 г. вновь начал писать (то была третья попытка) «Искушение святого Антония» (закончил в 1872 г.). Вновь -- «роскошный сюжет». Святой Антоний, наделенный образованностью самого Флобера, примеряет самые различные исторические наряды, и через его перевоплощения, через его фантазии проступает история и само бытие природы, и самые различные верования, все боги, все религии. В таком сюжете фантазия Флобера не встречала никаких препятствий и ограничений, творила все новые картины, перенасыщенные ярчайшими красками, поражающие ошеломляющей изобретательностью художника и удивительной его осведомленностью. Ведь в этом обозрении богов и божков запечатлены не причуды болезненной фантазии, а результаты все того же метода тщательного изучения источников, изучения реальности, пусть даже фантастической реальности религиозных воззрений. В «Искушении святого Антония» Флобер предстает выдающимся историком.

Но выводы его мрачны. Необъятный опыт «искушений» ведет его к выводу, что все боги умерли. Обозрение Флобера уподобляется некоему символическому базару, на котором торгуют любым товаром, и каждый выдается за подлинный, за истину. И даже этот акт познания, который осуществляет сам автор, лишен перспективы; кажется, что сооружается музей, воздвигается памятник тому, что ушло в прошлое.

Остался, правда, человек. Святой Антоний, несомненно, личность исключительная в исключительных обстоятельствах. Однако были же у Флобера основания для того, чтобы предупредить: «Святой Антоний -- это я». В конце концов Антоний -- просто человек со всеми человеческими желаниями, слабостями и потребностями. Искушениям подвергается человеческая природа. Пессимистическая мысль писателя соорудила этот необыкновенный образ самой природы, самой сути человека, которая проходит испытание вместе с историческим опытом, со всем грузом бесконечных и разнообразных верований. Что же остается? Радость слияния с материей, счастье возвращения к «зарождению жизни», к «началу движения». Остается человек, подвергавшийся искушениям, претендовавший на звание святого, а пребывающий в своем первоначальном человеческом естестве.

В 70-е годы Флобер все чаще возвращается к критике религии. Христианство, в частности, оказывается для него темой весьма актуальной. Он не перестает повторять, что современная Европа все еще живет в средневековье, она полна предрассудков, она преклоняется перед догматами и идеями, не проверенными разумом, и чувствует фанатическую страсть к теориям, не имеющим под собою никакого разумного основания. Критическое исследование, строгая наука еще не вошли в обиход реальной политической и духовной жизни человечества, и в этом, по мнению Флобера (и Ренана), заключается основное зло. Французская революция, по его словам, -- это то же средневековье, та же религия. Путая все понятия, не понимая основных проблем своей современности, Флобер, также вслед за Ренаном, и социализм считает «религией», то есть ненаучной догматикой и фанатизмом.

При таких взглядах острый интерес должна была представлять собою история религии вообще, и в частности христианства -- с его духом непримиримости, с его принципиальной, как казалось Флоберу, непрактичностью, с его «царством не от мира сего», которое оно хочет, несмотря ни на что, установить здесь, на земле. Отсюда и этот остро иронический тон, каким Флобер повествует о нелепых интересах и спорах фарисеев, саддукеев, галилеян, самаритян. Они не понимают друг друга, они спорят о словах, о вещах несуществующих и не имеющих никакого отношения к реальным жизненным интересам. Из-за пустого догмата или суеверия они готовы потерять реальное и необходимое. Словом, они делают совершенно то же, что, по мнению Флобера, делают современные ему политики, спорящие о теориях и пренебрегающие действительными нуждами страны.

Еще раз Флобер возвратился к легендарному сюжету в повестях «Иродиада» и «Легенда о св. Юлиане Странноприимце», которые вышли в свет в 1877 г. в сборнике «Три повести».

История и современность -- две сферы реализации метода Флобера, их сочетание характеризует неповторимую творческую личность писателя и, несомненно, содержит в себе характеристику самой современности. Она, по убеждению Флобера, лишалась Идеи -- на долю художника оставался лишь Стиль, что разрушало то единство, которое сам Флобер считал условием истинного, великого искусства. Прошлое становилось на какой-то срок прибежищем, «башней из слоновой кости» для писателя, пережившего как личную драму потерю искусством своей исконной, «шекспировской» способности бросить вызов самой природе. Таким образом, колебания от «буржуазного» сюжета к «роскошному» и обратно стали характерным признаком творческой эволюции Флобера, его мучительных противоречий.

Заканчивал свой путь Флобер произведениями на современную тему. Много лет работал он над романом «Бувар и Пекюше», да так и не дописал его, а вскоре после завершения «Искушения святого Антония» написал «Кандидата» (1873) -- «большую политическую комедию». Все персонажи этой комедии циничны, продажны, все -- дельцы без всякого исключения. «Бессмертные принципы 89 года» упоминаются и здесь, но вызывают откровенную насмешку. Какие вообще принципы возможны в обществе, которое руководствуется одним -- беспринципной, ничем не прикрытой погоней за тем, что выгодно? Недавний банкир Руслен задумал стать депутатом парламента, поскольку это выгодно, и все средства оказываются подходящими, всех их оправдывает цель. Непристойная, циничная сделка -- вот что такое общественно-политическая жизнь буржуазной республики в изображении Флобера. Все партии, все варианты политических взглядов, весь набор политической лексики беспощадно осмеиваются писателем.

В системе персонажей «Кандидата» свое место занимает литератор Жюльен. Это еще один романтический герой Флобера -- «человек 30-х годов», мечтавший стать героем Байрона. Он ненавидит «современную пошлость, обывательское существование», как это положено романтическому герою. Но и Жюльен стал равноправным участником циничной комедии -- так эволюционировал, так низко пал этот герой, превративший принципы в способ сокрытия своей истинной сути.

Попытки поставить «Кандидата» привели к неудаче, как потерпели неудачу все попытки Флобера выйти на сцену французского театра. Драматургия не была его призванием, пьесы Флоберу не удавались, и даже лучшая из них, «Кандидат», сильно уступает прозе писателя. Пьеса декларативна, иллюстративна, многословна, что производит странное впечатление, поскольку она вышла из-под пера художника, умевшего быть лаконичным, тщательно отделывавшего каждую фразу, каждое слово.

В сборнике «Три повести» была помещена повесть «Простая душа», в которой появился безусловно положительный образ -- образ служанки. Это была дань Флобера народной теме. Фелисите -- необычный образ среди созданных писателем: она бескорыстна, честна, преданна, т. е. обладает такими добродетелями, которые и представить невозможно в мире «цвета плесени». Но повесть была написана, как сознавался Флобер, для того, чтобы «разжалобить». Фелисите -- лучшее, что мог оставить после себя старый мир, но никаких надежд на обновление этого мира с ней связать невозможно. Само собой разумеется, что образ Фелисите тоже служит главной задаче Флобера -- раскрытию «буржуазного сюжета», уточняя его социальные и нравственные черты.

«Бувар и Пекюше»-- еще одно произведение на постоянную тему утраченных иллюзий. Героев романа можно сопоставить со святым Антонием, хотя на первый взгляд нет ничего общего между столь исключительной фигурой и рядовыми писцами. Скорее они похожи на героев из романов Флобера о современности -- оба бесцветны, оба прозябают на скучнейшей, однообразной работе конторских служащих. И действие происходит, как в «Воспитании чувств», в середине XIX в., в эпоху революции 1848 г. Бувар, как и Фредерик Моро, получает наследство, что дает возможность предаться полному безделью. Однако с этого момента и становится очевидной близость этих героев совсем иному типу -- ищущему, страдающему, близость святому Антонию. Бувар и Пекюше в свою очередь пустились в трудный и долгий путь за истиной. В отличие от святого, поиски которого были умозрительными, вне практики, герои этого романа начинают с дел и в самой интенсивной деятельности пытаются найти свое призвание. Начали они с попыток создать образцовое хозяйство, с сельскохозяйственных экспериментов, потом приступили к изучению естественных наук, медицины, геологии, археологии, истории, искусства, политики, философии, религии и пр.

Результат этих хождений по всем областям современного знания -- полное фиаско, абсолютное во всем разочарование. Такой финал можно расценить как убийственную характеристику ничтожества героев, их карикатурных претензий, которые не были ничем подкреплены. Однако роман не содержит в себе резких, обличительных красок; в отличие, например, от «Кандидата», в нем царят юмор, снисходительная и даже доброжелательная ирония.

Бувар и Пекюше сами выступают в роли обличителей -- их искушения демонстрируют не столько их бессилие, сколько бессилие истин, не оправдавших доверия. А ведь истины эти -- целый набор позитивных знаний, которые были утверждены XIX веком -- веком технического прогресса и научных открытий. Таким образом, Флобер осмеивает в «Буваре и Пекюше» не столько обывателя, не столько среднего, посредственного героя, сформированного буржуазной эпохой, сколько саму эпоху, ее социальный, идеологический, духовный и материальный пафос, вплоть до самих фактов: Бувар и Пекюше разочаровались даже в точных знаниях, в этом божестве позитивной эпохи.

Закончили «старички» свое хождение тем, что стали «переписывать, как в былое время». А разве не «переписывание» становилось реальной перспективой Флобера, повторявшего, что все идеи ничего не стоят, что нужно просто «хорошо писать», что нужно создать книгу «ни о чем», «из одного лишь стиля»? Однако верность реализму, одним из великих представителей которого стал Флобер, не позволили ему осуществить такие намерения. Они остались декларациями. Но «башня из слоновой кости», в которую неизменно обещал забраться писатель, была угрозой его реализму. «Жить как буржуа, мыслить как полубог» -- такой казалась Флоберу идеальная позиция для художника. «Божественным» его искусство было, однако, только тогда, когда в постижении сути современной эпохи он сумел подняться над буржуазным существованием и осудить мир «цвета плесени».

Вплоть до смерти Флобер готовит материалы для своей книги, но эта работа так велика и утомительна, что он иногда откладывает ее для более мелких трудов. Всего для «Бувара и Пекюше», по словам Флобера, было прочитано около 1500 томов. Детальный план книги он составил осенью 1872 года, в мае 1875 года первые две главы были закончены. Тургенев, которому Флобер читал несколько глав романа, отзывался о них с восторгом. В марте 1880 года Флобер начинает последнюю главу первого тома, закончить которую помешала смерть.

3.2 История создания «Трех повестей» Г. Флобера («Легенда о св. Юлиане Милостивом», «Простая душа» и «Иродиада»)

Весной 1875 года Флобер, предоставивший все свои сродства мужу племянницы Каролины с том, чтобы помочь ему выпутаться из денежных затруднений, разорился. Утрату ренты Флобер воспринял болезненно прежде всего потому, что видел в материальной независимости основу независимости в искусстве. В сентябре того же года писатель уехал к другу в Бретань, в Конкарно. Здесь и пришло решение написать нечто не столь большое, как «Бувар и Пекюше». «Что касается литературы, то я не верю более в себя, я чувствую, что опустошен, а это отнюдь не утешительное открытие... Пока что примусь за «Легенду о св. Юлиане Милостивом», единственно чтобы чем-нибудь заняться, посмотреть, могу ли я еще придумать хотя бы одну фразу, в чем я очень сомневаюсь. Эта повесть будет совсем короткой, каких-нибудь тридцать страниц» См.: Реизов Б.Г. Творчество Флобера. - М., 1955. - С. 458..

Замысел «Легенды о св. Юлиане» возник еще в мае 1846 года, когда писатель во время поездки по Нормандии увидел в старинной церкви витраж, изображавший святого коленопреклоненным перед чудесным оленем. Другой витраж, с изображением многих сцен из жизни святого, находился в Руанском соборе. Однако в юные годы свой замысел писателю не удалось осуществить, так же как и в 1856 году, когда по окончании «Бовари» Флобер опять взялся за «Юлиана».

Мысль об этой теме приходит к писателю еще раз летом 1874 года, в Швейцарии, где он перечитывает «Золотую легенду» -- сборник житий, составленный в XIII веке, -- явно имея в виду будущую повесть. Осенью 1875 года он принимается за «Юлиана» вплотную. Хотя Флобер и не ставит целью археологически точное воспроизведение средневековья, он все же предваряет работу усиленным чтением и сбором материалов. Правда, из многочисленных французских и латинских, прозаических и стихотворных версий легенды о святом Флобер знает только одну -- ту, что вошла в «Золотую легенду». Источником подробностей явилась книга о витражах, где дается подробное описание руанской оконницы. Зато сохранились листы выписок, свидетельствующие, с каким тщанием он знакомился со старинными наставлениями по псовой и соколиной охоте.

Пятнадцатого сентября, в Конкарио, Флобер садится за стол. Он собирается написать вещь «страниц на тридцать, но более», и все же исписывает 74 страницы, сперва с одной стороны, испещрив текст помарками до полной неудобочитаемости, затем -- с другой, Наконец в феврале, в Париже, повесть закончена и переписана в двух экземплярах. После нее Флобер садится за создание повести «Простая душа».

В августе «Простая душа» окончена и дважды переписана набело. Теперь Флобер может взяться за третью повесть, задуманную -- явно по причине абсолютной противоположности двух женских характеров -- еще в мае -- июне, во время писания «Простой души»: «Теперь, когда я покончил с Фелисите, появляется Иродиада, и я вижу (так же ясно, как Сену, сверкающую на солнце) поверхность Мертвого моря. Ирод с женою стоят на балконе, откуда открывается вид па золоченые черепицы храма... Но дождусь минуты, когда засяду писать, надеюсь этой осенью работать со свирепым усердием» (Каролине Комманвиль, 17 августа 1876 г.) См.: Реизов Б.Г. Творчество Флобера. - М., 1955. - С. 480..

Как в те времена, когда Флобер взялся за «Саламбо» после «Бовари», его прельщает возможность дать себе волю: «Горланство. Напыщенность. Гипербола. Будем неистовы!» (Тургеневу, 14 декабря 1876 г.). И, однако, «неистовству» предшествует тщательнейший сбор материалов: ведь Флобер снова ставит себе задачу «дать живую и ясную картину», то есть обогатить краткий евангельский рассказ археологически точными деталями. Он сидит в Национальной библиотеке, проглатывая том за томом. Лишь 25 октября Флобер сообщает Мопассану: «Через недельку (наконец-то!) я приступаю к «Иродиаде». Заметки окончены, и сейчас я разбираюсь в плане». Эти заметки занимают 57 листов: на первом из них -- сценарий повести, далее -- выписки из «Иудейских древностей» писавшего по-гречески иудейского историка Иосифа Флавия (I в.), из трудов по археологии, истории, географии, древней Палестины. Особый лист посвящен биографии и характеру Иродиады.

Вновь обратившись к среде и эпохе, где Восток вплотную столкнулся с античным Римом, Флобер не мог избежать сближений с «Саламбо»: «Иродиада» сейчас доведена до середины. Все мои усилия направлены к тому, чтобы эта повесть не была похожа па «Саламбо» (Эдмону Гонкуру, 31 декабря 1876 г.). И все же сходства не удается избегнуть: явный перевес вещного, археологического, описательного элемента над психологическими «общими местами» роднит оба «неистовых» произведения Флобера.

Работа над слогом повести идет особенно трудно. Первая страница переписывается девять раз. Оба черновика -- и лицевой и оборотный -- испещрены помарками; копия, которая должна стать беловой, вновь правится настолько, что превращается в черновик. Не желая отвлекаться, Флобер удаляется в Круассе и за всю осень и зиму выезжает оттуда лишь однажды. Наконец работа над книгой, задуманной как «книга отдохновения» и потребовавшей восемнадцати месяцев упорного труда, окончена. Флобер пишет титульный лист:

«Три повести

Простая душа

Легенда о св. Юлиане Милостивом

Иродиада

15 сентября 1875, Конкарно. 3 февраля 1877, Круассе».

«Юлиан» печатается в газете «Бьен пюблик» с 19 по 22 апреля, «Простая душа» -- в газете «Монитор юниверсель» с 12 по 19 апреля. 24 апреля «Три повести» выходят отдельной книгой у Шарпантье.

Успех был небывалый для Флобера. Одно за другим приходили письма -- и от старых друзей и соратников, и от писателей младшего поколения, сверстников Мопассана, еще за полгода до этого присягнувшего на верность «учителю» в особой статье. «Я прочел только «Простую душу», но это, по выражению маэстро, совершенно, совершенно шедеврально», -- пишет Эдмон Гонкур. «Ты обладаешь великим и могучим талантом», -- вторит ему Леконт де Лиль.

16 апреля 1877 года, в то время когда на столбцах «Монитора» печаталось «Простое сердце», Поль Алексис, Анри Сеар, Леон Энник, Гюисманс, Мопассан и Октав Мирбо дали в честь Флобера обед, пригласив на него также Золя и Гонкуров. Это-то событие и было отмечено печатью как появление «натуралистической школы», главой которой считался Флобер. Но сам он боялся «групповщины», взаимного каждения, саморекламы, всех этих «дружеских услуг», основанных на материальном расчете и жажде успеха. Помимо этических соображений, его беспокоили и соображения эстетические: ему казалось, что «школа» убивает авторскую индивидуальность, подчиняя творчество предвзятым, раз навсегда фиксированным правилам и системам и мешая писателю свободно ориентироваться в материале действительности. Он хотел сохранить наибольшую творческую свободу мысли и поисков, полагая, что всякая «система» и «школа» неизбежно должны выродиться в догматический формализм. Ему казалось, что Золя и сгруппировавшиеся вокруг него молодые писатели уже злоупотребляют формулами и рецептами. Наконец, слишком педантическое деление литературы на школы, по его мнению, внушало предвзятые взгляды, мешавшие воспринимать и творчески использовать наследие прошлого. Эти мысли он особенно настойчиво высказывал в 1870-е годы, поддерживая молодых или полемизируя с ними.

3.3 Литературные отношения И.С. Тургенева и Г. Флобера

В ноябре 1868 г. Флобер прочитал Тургеневу несколько отрывков из своего незаконченного романа «L'education sentimentale» («Воспитание чувств»). То, что услышал Тургенев из уст Флобера, чрезвычайно взволновало его. «Если весь ваш роман, -- писал он ему, -- так же силен, как те отрывки, которые вы мне читали, -- вы действительно создали шедевр -- это говорю вам я» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 7. - М., 1982. - С. 410..

После Луи Буйе, по-видимому, Тургенев был первым из писателей, кого Флобер решился ввести в мир своей творческой работы.

Когда в 1874 г. легенда Флобера «Искушение святого Антония» появилась в печати, Тургенев употребил максимум усилий для ее пропаганды как в России, так и в Западной Европе.

Были ли объективные мотивы для столь восторженного отношения к этой легенде? Не «ослепили» ли его дружеские чувства? По-видимому, нет. Легенда не могла не потрясти просвещенного читателя глубиной философского содержания.

Нельзя не согласиться, однако, с Тургеневым, считавшим, что это произведение Флобера может заинтересовать лишь «мыслящую публику» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 14. - М., 1983. - С. 306., но отнюдь не «le gros public» (среднего читателя).

Предвидя неуспех флоберовской легенды у широкого читателя, Тургенев тем не менее находил в ней высокие достоинства. В отличие от многих своих современников он ценил не только оригинальность и совершенство этого произведения, но и ощущал связь его с требованиями «новейшей литературы» (исследование состояния человека, сомневающегося в вере и ищущего истину).

С большим участием, но, пожалуй, с меньшим энтузиазмом отнесся Тургенев к следующей книге Флобера -- роману «Бувар и Пекюше».

Как и в процессе создания легенды, Флобер постоянно держал своего русского друга в курсе всех этапов своей работы над этим романом. В конце июля 1871 г. он сообщил Тургеневу, что 1 августа, наконец, начинает «Бувара и Пекюше» и что он испытывает «боязнь» из-за трудностей «исполнения замысла».

«Мне кажется, -- писал он, -- что я пустился в плавание, в очень большое путешествие к неизвестным местам, и что я оттуда не вернусь». Письмо это оказалось пророческим. Работа над романом действительно шла неровно, не увлекала Флобера и в конце концов истощила его силы.

К концу 1870-х годов в письмах Флобера к Тургеневу уже явно звучит отчаяние. «Мне кажется, -- признается он в письме от 9 июня 1878 г., -- что я не имею больше мозга в костях». 3 декабря 1879 г. Флобер сообщает, что «Бувар и Пекюше» «не двигаются», что он «одичал» от своих чтений. Ему представляется, что это конец: книгу он не закончит. В апреле 1880 г. Флобер пишет, что он «изнемог от усталости», «Бувар и Пекюше» ему «надоели». Как реагировал Тургенев на сетования и жалобы своего друга? Как всегда, он старался поддержать его морально, обнаруживая при этом присущий ему такт и явную заинтересованность его творческой работой.

12 июля 1874 г. Тургенев писал Флоберу: «Я очень рад, что вы нашли наконец местность -- точнее--ту самую местность» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 10. - М., 1983. - С. 443.. В другом письме (от 24 января 1880 г.) Тургенев выразил удовлетворение по поводу того, что оба «человечка продвигаются вперед» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 12. - М., 1983. - С. 383..

Время от времени Флобер знакомил Тургенева с отдельными главами своего произведения. Хорошее впечатление на Тургенева производят «три главы», о чем он сообщает автору «Бувара и Пекюше» 7 мая 1879 г.: «3 главы, которые вы мне прочли, доставили мне огромное удовольствие, особенно 2-я и 3-я. Работайте вовсю, не падайте духом...». 30 августа этого же года Тургенев заверяет Флобера, что ему «не терпится» Там же, С. 354, 364. познакомиться с философией «Бувара и Пекюше».

Следуя просьбе Флобера, Тургенев подбирал для его романа образцы глупостей и пошлостей в текущей печати. В письме от 24 января 1879 г. он сообщает, что вырезал для него из газеты прилагаемую статью, и комментирует ее следующим образом: «...мне кажется, ее написал подлинный г-н Прюдом! Присоедините ее к своей коллекции» Там же С. 338..

Возможно, что участие, проявляемое Тургеневым к последнему роману Флобера, объясняется и тем, что его мог увлечь авторский замысел: показать несостоятельность современной буржуазной науки, лишенной научной методологии.

Флобер в начальной стадии работы над романом считал его «вещью более значительной», чем легенда «Искушение святого Антония».

Однако характер исследования Флобера при крайне сниженном его интересе к «живой и человечной правде» -- этой основе, по мнению Тургенева, реалистического творчества, естественно, должен был оттолкнуть русского писателя.

Тургенев, по-видимому, понимал, что со времени создания романа «Бувар и Пекюше» Флобер начал отклоняться от пути развития европейского реалистического романа.

Форма романа (однообразие сюжетно-композиционной структуры, бесконечные беседы) «засушивала» жизненный материал, сдвигала художественную мысль писателя в научную «колею». Флобер входил в противоречие: форма, основной предмет его забот как писателя, становилась его врагом, замораживала, обесцвечивала его талант.

Тревогой за судьбу Флобера и его романа можно объяснить попытку Тургенева решительно вмешаться в творческий процесс писателя, что отнюдь не характерно для их взаимоотношений. В письме от 12 июля 1874 г. Тургенев сообщил Флоберу, что чем больше он размышляет о форме его романа «Бувар и Пекюше», тем больше убеждается, что «подобный сюжет следует трактовать presto, в духе Свифта или Вольтера». «Вы знаете, -- писал он, -- что таково было всегда мое мнение. При устном изложении ваш план показался мне очаровательным и забавным. Если же вы станете очень распространяться, если окажетесь слишком ученым... Впрочем, вам виднее» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 10. - М., 1983. - С. 443 -444..

В этом письме предельно четко расставлены смысловые акценты: Тургенев недоволен формой воплощения замысла флоберовского романа, главным образом растянутостью сюжета и диалогами, насыщенными многочисленными научными терминами и понятиями; мнение это у Тургенева возникло не в 1874 г., а было «всегда», т. е. с начала работы Флобера над романом; в устном изложении автора «план романа» показался Тургеневу «очаровательным и забавным», тогда как художественное воплощение его вызывало тревогу.

В 1874 г., когда роман Флобера находился в стадии разработки творческого замысла, еще можно было исправить положение: убыстрить сюжет, усилить сатирическое его звучание (в духе Свифта или Вольтера), ослабить момент его «учености».

Но Флобер не внял дружеской подсказке Тургенева. В своем ответном письме от 25 июля он писал, что не может «излагать идею без того, чтобы не довести ее до конца».

Затрачивая огромную творческую энергию на составление «бронзовых фраз», оттачивая форму своих произведений, Флобер редко поддавался советам своих литературных друзей. Э. Золя писал: «Флобер, каким я помню его за последние годы, был не из тех людей, которые согласились бы изменить в своем произведении хотя бы одну запятую».

По предложению Тургенева Флобер обратился в 1878 г. к Ипполиту Тэну с просьбой высказать свое откровенное мнение о тех главах книги, которые он ему прочитал. И. Тэн, оказавшийся в затруднительном положении, в письме к Тургеневу от 22 марта 1878 г. обстоятельно изложил ему свои соображения. По его мнению, Флобер со своим романом «Бувар и Пекюше» «заходит в тупик», герои же его не могут заинтересовать читателя, так как они ограниченны и тупы. С другой стороны, роман изобилует научными терминами, трудными для усвоения. Но на создание этого произведения затрачено так много сил! Было бы неосмотрительно отказаться от работы над ним. И. Тэн, в основном повторивший тургеневские критические замечания, обратился к русскому писателю как к «мастеру в деле романа» с вопросом: как быть?

Тургенев не разделял вполне точку зрения французского критика на роман Флобера, некоторые из глав ему все же понравились, но он признался: «... я чувствую, что, в сущности, вы правы, что вы лишь вызвали наружу мысли, которые таились во мне, и что самая дружба, которую мы питаем к Флоберу, налагает на нас обязанности, может быть, и тяжелые» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 12. - М., 1983. - С. 475..

Ответ Тургенева, очевидно, утвердил И. Тэна в сознании справедливости его суждений, так как в письме к Флоберу от 26 июля этого же года он в смягченной форме изложил свои мысли, уже известные Тургеневу. При этом он попытался, как и ранее Тургенев, помочь Флоберу, советуя ему сконцентрировать свое внимание на политике и литературе, так как, по его словам, политические и литературные глупости могут быть прочувствованы «обыкновенными читателями, а не только специалистами».

Тургеневский «эксперимент» с И. Тэном не удался: Флобер продолжал мучиться над романом, который им так и не был завершен. Но и после смерти Флобера судьба его последнего романа «Бувар и Пекюше» продолжала волновать Тургенева. В одном из своих писем Эмилю Золя он выразил надежду, что при встрече они поговорят о флоберовском романе, который, несмотря на незавершенность, тем не менее «должен» появиться в печати. В течение ноября 1880 г. Тургенев вел переговоры с издателем журнала «La nouvelle revue» Ж. Адан относительно публикации этого романа Флобера.

Интерес Тургенева к творчеству Флобера не ограничивался советами и пропагандой его произведений за рубежом См.: Ладария М.Г. К вопросу о литературных отношениях И.С. Тургенева и Гюстава Флобера // Филологические науки. - 1982. - № 5. - С. 72 - 74..

Пораженный яркой и «гармонически стройной поэзией» флоберовских легенд -- «Иродиада» и «Легенда о святом Юлиане Милостивом» -- Тургенев взялся в 1877 г. за их переводы. «Трудом любви» назвал он свои усилия довести до русского читателя всю поэтическую прелесть этих произведений, «виртуозность» их языкового мастерства.

Однако и на этот раз русский читатель оставался равнодушным к творениям Флобера.

Копия повестей предназначалась Флобером для Тургенева, который вызвался перевести их на русский язык. Вот как описывает историю этого перевода М. Клеман: «В письме к Стасюлевичу от 21/9 марта 1876 года Тургенев писал: «Я забыл вам сказать, что Флобер написал приоригинальную легенду («La legende de S-t Julien l'Hospitalier»). Она мне до того поправилась, что я решился ее перевести. Я думаю представить ее вам в «Вестник Европы», но мы еще об этом переговорим».

Стасюлевич, по-видимому, не торопился изъявить свое согласие на помещение «Легенды» в журнале. Тургенев спешил заверить осторожного редактора в полной цензурности легенды Флобера: «Ее можно прочесть в женском пансионе -- так она нравственна» (письмо от 4 апреля -- 23 марта 1876). К самому переводу Тургенев, занятый работой над «Новью», не приступил, и срок напечатания был отложен... Срок, поставленный Тургеневым для опубликования первой новеллы, приблизился вплотную, а перевод закопчен не был (был ли on начат?). Флобер осаждал Тургенева вопросами и напоминаниями, а Тургенев перекладывал вину на Стасюлевича... Тем временем Флобер начал работу над «Иродиадой», и теперь уже Тургенев, желавший поместить в одной книжке журнала перевод всех трех новелл Флобера... стал торопить своего друга: «Простое сердце» не должно быть напечатано одно... Я отдал «Простое сердце» одной русской барышне-писательнице, хорошо владеющей языком... Но тут возникают другие затруднения! Я уезжаю в Петербург (это между нами) 15 февраля и пробуду там месяц. Весьма возможно, что к тому времени вы еще не будете готовы, если же да -- то мне останется захватить с собой оригинал, так как у меня не будет времени отделать перевод здесь. Тогда мне надо будет найти для перевода кого-нибудь в Петербурге -- что тоже невозможно. Конечный результат: старайтесь кончить «Иродиаду» в первых числах февраля, и тогда мы посмотрим» (письмо Флоберу от 19 декабря 1876 г.). Это письмо проливает свет на ту торопливость, с какой Флобер спешил закончить «Иродиаду»... К назначенному Тургеневым сроку Флобер работу кончил, -- «Иродиада» была дописана 3 февраля 1877 года.

Освободясь от срочной работы над «Новью», Тургенев вплотную принялся за переводы. Письма его к Стасюлевичу с конца января 1877 года переполнены известиями о ходе работы... В феврале 1877 года он писал М. М. Стасюлевичу: «Флобер вернулся на днях из Руана (где у него дом) в Париж и привез другую легенду -- «Иродиаду», которую он мне прочел и которая меня поразила, как совершенный cnef-d'oeuvre! Я непременно хочу перевести и ее...»

Первого марта 1877 года Тургенев кончил перевод «Легенды о св. Юлиане Милостивом» и выслал его через несколько дней Стасюлевичу. Работа над «Иродиадой» заняла у Тургенева март и половину апреля месяца. Стасюлевичу он писал: «Перевод... представил такие трудности, что, без хвастовства скажу -- не знаю, кто бы лучше меня это сделал» (письмо от 6 апреля -- 25 марта 1877 г.). Закончен перевод «Иродиады» был к 17 апреля.

«Католическая легенда о Юлиане Милостивом» (так озаглавил Тургенев свой перевод -- и в журнальном тексте, и в издании 1880 г.) была напечатана в апрельской книжке «Вестника Европы» за 1877 год, «Иродиада» -- в майской. От перевода третьей новеллы Тургенев отказался -- по причинам, изложенным в письме к М. М. Стасюлевичу от 1 марта -- 17 февраля 1877 годя: «Вторую легенду перевести невозможно (да она к тому же и менее удачна); там одна глуповатая забитая служанка кончает тем, что сосредоточивает свою любовь на попугае, которого она смешивает с голубим, изображающим Святой Дух... Вы можете себе представить крик цензуры!!.» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 12. - М., 1983. - С. 473.

Журнальной публикации переводов Тургенев предпослал следующее краткое предисловие (в форме письма редактору): «Любезнейший М. M.! Гюстав Флобер, известный автор «Мадам Бовари», «Саламбо» и «Сентиментального воспитания», -- один из самых замечательных представителей современной французской литературы, -- сообщил мне написанные им три рассказа, или «легенды» («Святой Юлиан», «Простое сердце» и «Иродиада»), долженствующие появиться в Париже в начале мая. Пораженный их разнообразными красотами, я перевел две из них -- «Юлиана» и «Иродиаду» -- с рукописи и предлагаю Вам поместить их в «Вестнике Европы». Легенды эти, быть может, возбудят некоторое изумление в русских читателях, которые не того ожидают от человека, провозглашенного главою французских реалистов и наследником Бальзака. Но я полагаю, что яркая и в то же время гармонически стройная поэзия этих легенд возьмет свое и победит предубеждение читателей. Пусть они взглянут на каждую из них, как на переданную прозой поэму, что она и есть.

Со своей стороны я приложил к этому труду все возможное старание и умение. Это было именно love's labour -- труд любви; пусть он не будет потерянным трудом -- love's labour lost. Париж, февраль 1877» См.: Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Серия писем. - Т. 12. - М., 1983. - С. 480..

Тургенев включил свои переводы в прижизненное Собрание сочинений (1880 г.), подвергнув их существенной правке.

Несмотря на ряд мелких пропусков, неточностей в переводе и написании имен, на расхождение с окончательным текстом Флобера и отдельные случаи введения в текст объяснительных слов, отсутствующих в оригинале (например, в оригинале упоминается Митра -- Тургенев добавляет «персидский бог Митра») -- несмотря на все это, перевод Тургенева не утратил и до наших дней своего эстетического значения.

Искренность тургеневских оценок произведений Флобера не вызывает сомнений. В «Воспитании чувств» Тургенева привлек пафос отрицания порочных явлений буржуазного общества, в «Искушении святого Антония» -- философская глубина и оригинальность формы, в «Буваре и Пекюше» -- величие идейного замысла, в легендах -- безукоризненность слога, в пьесах -- острый сарказм. Но он не все принимал во Флобере как писателе: осуждал чрезмерные его усилия, направленные на составление обточенных, словно мрамор, фраз, на борьбу с «qui» и «quo».

Тургенев не мог приостановить процесс, по словам Эмиля Золя, «медленного оцепенения» художественной мысли Флобера, повернуть его творческие искания в ином направлении.

Со свойственной ему проницательностью Тургенев уловил суть личности автора «Госпожи Бовари» и «Саламбо», сосредоточившего смысл своей жизни на литературном труде.

К моменту встречи с Тургеневым Флобер был вполне сложившимся писателем и не терпел активного «наставничества». Он, по-видимому, должен был пройти все фазы своего творческого развития, уготованные ему логикой его сильного и своеобразного таланта. Понимая это, Тургенев предпочитал активно не вмешиваться в процесс творческой работы Флобера.

Такт русского друга, искренность его сочувствия, стремление понять и помочь Флобер с особенной силой оценил в 1870-е годы, когда между ним и его французскими учениками все больше утрачивалось взаимопонимание. «В настоящее время, -- писал он Тургеневу 13 марта 1873 г., -- Вы единственный человек, единственный литератор, который существует, единственный оставшийся друг».

Это признание лучше всего комментирует правильность позиции, которую избрал Тургенев по отношению к Флоберу и к его творчеству.

3.4 История создания повести Г. Флобера «Простая душа»