Размещено на http://www.allbest.ru/

Тема воспитания личности в трилогии Л.Н. Толстого «Детство. Отрочество. Юность» и романе Ф.М. Достоевского «Подросток»

толстой достоевский воспитание личность

Введение

Глава 1.Человек и мир: влияние среды на воспитание личности

1.1 Этапы взросления человека

1.2 Типы семейств:

1.3 Факторы, определяющие становление личности:

2.1 Нравственные ориентиры на пути к совершенному человеку

2.2 Итоги художественного исследования человека в аспекте темы воспитания личности в трилогии Л.Н.Толстого и романе Ф.М.Достоевского

Выводы

Введение

Тема данной работы является одной из важнейших и сложнейших, вечно актуальных в мировой культуре. Каждый философ, общественный деятель, писатель размышлял над вопросом воспитания человека. Не являются исключением и русские национальные гении XIX века - Лев Николаевич Толстой и Федор Михайлович Достоевский, жившие, мыслившие и творившие почти в одно время, но никогда в жизни не встречавшиеся. Толстой начал свой творческий путь с автобиографической трилогии «Детство. Отрочество. Юность» (1852-57гг.), где очень обстоятельно проанализировал этапы становления, развития человека, выявив общие, характерные для всех людей черты и сложности этого процесса. У Достоевского на эту тему написан роман «Подросток» (1875г.), в котором автор в определенной степени полемизирует со своим современником, изобразившим довольно благоприятную (по сравнению с романом Достоевского) картину взросления главного героя трилогии Николая Иртеньева.

Разность подходов к данной проблеме у двух писателей определяется их философией, жизненным опытом и предметом изображения. В центре внимания Толстого - благополучное патриархальное семейство Иртеньевых, где тон задает глубоко религиозная, добрейшая маменька - Наталья Николаевна Иртеньева, которая сумела в детстве дать ребенку столько любви, что этого запаса хватило потом на всю жизнь. Несмотря на все тревожные сигналы о грядущем распаде патриархальных устоев жизни (не самое лучшее экономическое положение дел семейства, разгульный образ жизни отца, символический смысл смерти матери, переезд из деревни в Москву), все же в целом Толстой поет гимн поэтической усадебной жизни обеспеченного дворянского семейства, еще прочно защищенного силой традиций от надвигающегося буржуазного мира с его культом индивидуализма, конкуренции, всеобщей разобщенностью. Достоевский же акцентирует внимание именно на этом надвигающемся миропорядке, где «все врозь» и «нет руководства в хаосе добра и зла». В связи с этим он изображает в романе «Подросток» «случайное семейство» А.П.Версилова, где родовитость (дворянин Версилов) сочетается с незаконнорожденностью (Аркадий - побочный сын помещика и его дворовой Софьи Андреевны), и словно в насмешку судьба дает главному герою знатную фамилию Долгорукий (его формального отца, дворового человека Макара Ивановича Долгорукого). Толстого привлекала идея большого романа «Четыре эпохи развития», где он собирался изобразить общие законы развития человека в каждой из эпох: детстве, отрочестве, юности и молодости. Как известно, последняя четвертая часть «Молодость» осталась ненаписанной, а «Юность» написана лишь наполовину. Но в первых трех частях автору удалось «резко обозначить характеристические черты каждой эпохи жизни» на примере Николеньки Иртеньева, и каждая из частей трилогии имеет обобщающую главу (главы: «Детство», «Отрочество», «Юность»), в которой автор делает выводы общечеловеческого характера, раскрывая каждому читателю его собственную историю души. Хотя речь идет о мальчике из богатой знатной семьи, автор постоянно обращается к опыту читателя, подчеркивая близость переживаний главного героя с пережитым каждым человеком в соответствующий период жизни. Таким образом, Толстой делает акцент на общечеловеческих моментах, присущих всем людям независимо от среды воспитания. То же, что разделяет их (среда, воспитание, социальный статус), тоже, конечно, в сфере внимания автора, но находится как бы на втором плане. Так, для эпохи детства характерны открытость души, любовь ко всему миру; отрочество отличается неуверенностью в себе, склонностью к умствованию, обостренным самолюбием и замкнутостью в своем внутреннем мире; юность открывает человеку красоту чувств, стремление к идеалу любви и дружбы, осознание цели жизни. Не случайно, когда в журнале «Современник» за 1852 год была впервые напечатана повесть Толстого под названием «История моего детства», автор послал редактору недовольное

письмо, где писал: «Кому какое дело до истории моего детства?»1[59, 211]. Достоевский, конечно, тоже изучает общечеловеческие законы духовной жизни 20-летнего Аркадия, беря пример уязвленной, обиженной с самого рождения души, несущей через годы эту обиду на отца, свое происхождение и вообще весь мир. Таких детей немало в любое время, и Достоевского интересует «история души человеческой», на примере которой он может лучше изучить главный для него вопрос - о природе добра и зла в человеке, о врожденной двойственности каждого человека. Для подробного анализа зла, греха в человеке писатель обостряет многие моменты, показывая заведомо раненую жизнью, исковерканную, «вызлившуюся» душу подростка, в которой, однако, живет искренняя тяга к светлому и доброму. Несмотря на всю разность подходов писателей к изображению истории души взрослеющего человека, их объединяет, на наш взгляд, одна важнейшая нравственная установка - поиск духовных основ воспитания личности, моральной опоры, без которой человек будет абсолютно потерян в сложном мире добра и зла. Во многих аспектах оба писателя сходятся, например, признавая первейшее значение авторитета родителей, семейной атмосферы, чувства сопричастности к жизни своего народа.

Среди огромного множества литературоведческих работ о творчестве Толстого и Достоевского есть и сопоставительные исследования. Так, уже Д.С.Мережковский сравнивал двух гениев, и сближая, и разделяя их. В знаменитой работе «Л.Толстой и Достоевский» (1902 г.) он писал: «В русской литературе нет писателей более внутренне близких и в то же время более противоположных друг к другу, чем Достоевский и Л.Толстой» [Мережковский 2000: 42]. Анализируя трилогию Толстого, Мережковский отмечает некую раздвоенность сознания главного героя и объясняет это тем, что сам автор - это «слабый, заблудившийся, болезненно-раздвоенный человек, как все люди его времени» [Мережковский 2000: 55].

Автор отмечает также, что уже в этом первом произведении проявилась отличительная черта таланта Толстого: строгий анализ и моральная оценка своих мыслей и поступков, без чего, очевидно, невозможно представить полноценной личности: «Во всяком случае, он судит себя и свои отроческие мысли, которые называет своими «умствованиями», с такою строгостью и честностью в этом первом произведении, с каким впоследствии уже никогда не судил себя даже на знаменитых, столь жгуче-покаянных и самобичующих страницах «Исповеди» [Мережковский 2000: 15-16]. В Толстом, по мнению Мережковского, сочетаются два начала: христианское и языческое, причем, преобладает явно последнее, и Мережковский называет писателя «тайновидцем плоти», и далее сравнивая Толстого и Достоевского, пишет: «Таковы они в своем вечном противоречии и вечном единстве, - …тайновидец плоти, Лев Толстой, тайновидец духа, Достоевский; один стремящийся к одухотворению плоти, другой - к воплощению духа» [Мережковский 2000: 187]. Достоевский, по мнению Мережковского, заглянул в «бездны духа», как никто другой и увидел, что «у этой глубины нет дна» [Мережковский 2000: 187]. Хотя в подходе Мережковского присутствует некая схематичность (ведь языческое начало также присутствует в героях Достоевского и иногда даже это более ярко выражено, чем у героев Толстого, а князь Андрей, например, вряд ли может быть назван воплощением плотской стихии жизни), все же в своей яркой работе автор уловил главное принципиальное отличие художественного мира Толстого и Достоевского: показывая единство и борьбу телесного и духовного в человеке, Толстой стремится к уравновешенности в изображении этих начал, Достоевский же углубляется в сферы мысли, человеческого духа, при этом делая акцент на самых темных его проявлениях. Это отличие в полной мере проявляется в сравнении трилогии Толстого с романом «Подросток».

Еще более категорично противопоставляет Толстого и Достоевского В.В.Вересаев в известной книге «Живая жизнь» (1910 г.). Глава о Достоевском носит название «Человек проклят». Исследователь отмечает, что герои Достоевского, в частности, Подросток, неспособны любить людей, человечество (Подросток говорит, что он «вырос в углу»2[16,25] и больше всего хочет «уйти в свою скорлупу»[16,25], а вот слова Версилова: «По-моему, человек создан с физической невозможностью любить своего ближнего»[16,175] и т.д.), дьявол прочно засел в их душах и управляет ими, злоба, самые темные начала преобладают в людях. И главная причина этого: грядущая смерть и страх уничтожения, неверие в Бога: «Без Бога не только невозможно любить человечество, без Бога жизнь вообще совершенно невозможна» [Вересаев 1978: 276]. Исследователь верно подмечает все мучительные перекосы в душах героев Достоевского, но при этом сосредотачивается на анализе этих перекосов, а ведь почти в каждом романе писателя есть и такие герои, которые нашли и Бога и внутреннюю гармонию души и служат нравственным маяком «заблудшим» персонажам. В романе «Подросток» это, прежде всего, человек из народа - Макар Иванович, без которого воспитание Аркадия имело бы другие результаты.

Глава о творчестве Толстого называется у Вересаева «Да здравствует весь мир!». В противоположность героям Достоевского, стремящимся забиться в угол, герои Толстого ощущают свое единство с миром, даже если они находятся в одиночестве на природе (как Николай Иртеньев в лесу в главе «Юность»). Пока герои Достоевского умствуют и пытаются разумом обосновать необходимость «любить людей, быть нравственным и благородным», герои Толстого просто живут и наслаждаются жизнью, по мысли Вересаева. «Толстой вообще относится к разуму с глубочайшим недоверием», - пишет автор [Вересаев 1988: 339]. В определенном смысле, это справедливо, но разве глубокие размышления, философствования не являются отличительной чертой героя «Отрочества» и «Юности»? Да, только разумом нельзя постичь жизнь, но вместе с тем Н.Иртеньев - один из самых рефлектирующих героев русской литературы, и он весьма интенсивно

осмысляет все происходящее вокруг него. Доверие к природе и жизни - вот что держит героев Толстого и дает им силы, так как Толстой, в отличие от Достоевского, не видит злого в природе, он верит в ее мудрость и благосклонность к человеку: «Мудро, любовно и нежно ведет человека природа по его жизненной стезе»… И даже более того: «Бог есть жизнь, и жизнь есть Бог... Достоевский говорит: найди Бога, - и сама собой придет жизнь. Толстой говорит: найди жизнь, - и сам собой придет Бог. Достоевский говорит: отсутствие жизни - от безбожия, Толстой говорит: безбожие - от отсутствия жизни» [Вересаев 1988: 463]. Нельзя согласиться с исследователем, что у Толстого никогда не было «мистического ужаса» перед смертью, как у героев Достоевского, ведь тема смерти - одна из важнейших у Толстого, начиная с главы «Горе» в повести «Детство». А абсолютный культ жизни, якобы, имеющий место в творчестве Толстого ведет к идеалу природного человека, который в трилогии, в частности, проявляется лишь в определенные периоды духовного роста главного героя (в детстве Николеньки, моменты в юности). В целом, в книге Вересаева акцент сделан на различиях в подходе к человеку у Толстого и Достоевского, тогда как писателей многое и объединяло в этом вопросе.

В статье Л.С.Дробат «О романе Достоевского «Подросток» и трилогии Толстого» содержится сравнительный анализ произведений двух писателей. Автор статьи утверждает, что, приступая к написанию романа «Подросток», Достоевский хотел создать историю взросления человека в настоящей русской действительности, а не в той мифической, которая была изображена в трилогии Толстого. Достоевский не видит в современном ему мире тех устоев и традиций, которые существовали в период, описанный Толстым, напротив, он находит, что «уже множество таких… родовых семейств русских с неудержимою силою переходят массами в семейства случайные и сливаются с ними в общем беспорядке и хаосе» [13,455]. Герою Достоевского, в отличие от Николеньки Иртеньева, не было дано в его детстве «ни устоявшегося быта», ни «теплоты родственных отношений» патриархальной семьи. И поэтому отсутствие «связи с «родовыми преданиями» делает воспоминания Аркадия отрывочными, резкими» [Дробат 1984: 73]. Как отмечает Дробат, и Аркадию, и Николеньке присущи дурные наклонности, например, тщеславие, самолюбие (хотя их проявления различны и зависят от среды, эпохи, особенностей личности). При этом важно, что, несмотря на разницу эпох, сословий, описанных у Толстого и Достоевского, авторы в равной степени видят в личности своих героев и сопротивляемость дурным влияниям среды, то здоровое нравственное ядро, которое способно удержать их от пагубных влияний внешнего мира, т.е. автор статьи подчеркивает гуманистическое отношение обоих писателей к человеку, веру в него, несмотря на все его заблуждения и пороки. В целом, статья Дробат содержит много ценных мыслей и глубоких замечаний на интересующую нас тему.

Очень глубокий анализ творчества Толстого и Достоевского (в их сравнении) мы находим в книге Г.Д. Курляндской «Нравственный идеал героев Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского». Автор тщательно изучает понимание человека и метод изображения его духовного мира во всей его противоречивости у двух писателей. Исследователь пишет, что Толстой, конечно, усвоил уроки Ж.Ж. Руссо о добрых началах человеческой природы и пагубном влиянии цивилизации на воспитание человека, но писатель «не ограничился руссоистскими достижениями в трактовке человеческой личности», но сумел не только «углубить художественную традицию просветительской мысли», но и «поднять ее на качественно новую ступень, сказать новое слово в изображении человека в его сложнейших взаимоотношениях с историей и природой» [Курляндская 1988: 13].

«Просветительские тенденции в творчестве Л.Н.Толстого, связанные с противопоставлением натуры, безусловно положительной сущности порочности общественного устройства, искажающей ее, побеждаются диалектическим пониманием внутренней жизни человека», - справедливо пишет автор [Курляндская 1988: 24]. Толстой, как никто до него, сумел показать, насколько сложен процесс роста и формирования личности, до чего неоднозначны все влияния на нее - и внешние, и исходящие из глубин души самого человека: « В переживаниях толстовского героя все диалектически сложно и взаимопереплетено. Нельзя сводить зло в человеке лишь к воздействию порочной общественной среды. Зло и добро не существуют в механических расщеплениях и контрастах; «диалектика души» состоит в изображении тонких и едва уловимых переходов между ними… Например, психологические состояния Николеньки Иртеньева отличались… переплетением противоречивых внутренних стимулов. Стремление нравственно совершенствоваться незаметно… переливалось в самолюбование… Так или иначе, это «телесное», личное вносит эгоистические оттенки в самые высокие состояния души» [Курляндская 1988: 25]. И главная проблема для духовного становления человека заключается в его индивидуальной ограниченности на земле, по мысли Толстого-философа, эгоизм мешает стать вполне духовно свободным. А вся жизнь человека, в сущности, это колебания «между полярными крайностями: жертвенным порывом слияния с другими» и «самолюбивым сознанием своей ценности». При этом, как отмечает исследователь, Толстой твердо верит в возможности человека преодолеть «телесное», узколичное и вырасти до всеобщих ценностей. Сравнивая творчество писателей, Курляндская замечает, что подобно Толстому Достоевский развивает учение просветителей и «обращается к диалектическому пониманию сложности и противоречивости самой натуры человека. Добро и зло не являются внешними силами, они коренятся в самой природе человека и подчас нераздельно сливаются друг с другом, оставаясь вместе с тем противоположностями» [Курляндская 1988: 59]. Так же, как Толстой, Достоевский понимал двойственную природу человека (духовную и материальную одновременно). Зло запрятано в человеке очень глубоко, и часто он с удовольствием отдается стихии зла, но тем энергичнее потом кается и клеймит себя, порой даже преувеличивая свои грехи. Но в главном, как пишет автор работы, «именно признании закона жизни как закона любви Достоевский смыкается с Толстым» [Курляндская 1988: 63]. Эти рассуждения и открытия автора важны и для темы воспитания личности, ведь здесь раскрывается то, как писатели понимали природу человека, в том числе и природу ребенка. Достоевский изображает «борьбу противоположных начал в личности героя» (и подростка тоже), который доходит до последней черты, но не теряет способности к возрождению благодаря своей свободной духовной сущности. Таким образом, пишет автор, оба писателя верят, несмотря ни на что, в конечную победу добрых начал в человеке. Глубокие выводы и открытия в вопросах психологизма Толстого и Достоевского, их понимании духовного становления человека Курляндская делает, в основном, на материале таких романов, как «Война и мир», «Преступление и наказание», «Идиот», где изображены уже взрослые (хотя и молодые) герои. И хотя открытия Курляндской вполне применимы и к трилогии Толстого, и роману «Подросток», все же вопрос об изображении процесса взросления человека, возрастных изменений его души остается за пределами исследования. Также автор не рассматривает тему роли воспитателя, человека, являющегося нравственным авторитетом для молодого героя, что, на наш взгляд имеет чрезвычайное значение в детском и подростковом возрасте.

Г.С.Померанц в книге «Открытость бездне: встречи с Достоевским» проводит довольно смелое сравнение Толстого и Достоевского, которые, с точки зрения автора, едины в неприятии цивилизации, «основанной на атомизме личности, поставившей на место чувств, связывающих людей в семью, общество, народ, сухой эгоистический расчет, пахнущий чистоганом» [Померанц 2003: 42]. Более того, по мнению автора, любимые герои Толстого и Достоевского очень похожи, их отличают лишь условия, в которых они сформировались: мыслящий герой Толстого, например, Николай Иртеньев - это тот же «подпольный» человек Достоевского, но «выращенный в льготных условиях», а герой Достоевского - это Николай Иртеньев, «перенесенный в крайне неблагоприятные условия», которые «издергали» его нервы, доведя «до хронической интеллектуальной истерики» [Померанц 2003: 21]. А различие между Толстым и Достоевским, только в их разном отношении к одному и тому же, условно говоря, «подпольному человеку»: если Толстой верит, что его герой может вернуться к своей истинной разумной и доброй природе, то Достоевского скорее интересует, как один Смешной человек может «развратить все человечество». Иначе говоря, Толстой делает акцент на добром начале в человеке, а Достоевский рассматривает в увеличительное стекло зло в природе человека, хотя сами герои обоих писателей очень похожи. Автор книги даже называет талант Достоевского «жестоким» вслед за другими исследователями, так как Достоевский преувеличивает зло, чтоб его лучше рассмотреть, беспощадно препарируя душу человека. И все же думается, что у Достоевского не столько «жестокий», сколько сострадательный талант: ведь, вскрывая зло в природе человека, он свято верит в победу доброго начала души. На наш взгляд, автор работы во многом прав, хотя такое сближение героев Толстого и Достоевского все же выглядит несколько условно: главное, что отличает героев Толстого - это укорененность в своей культурной среде и гармоничная уравновешенность интеллектуальной и эмоциональной сфер личности, а также непременная близость к народной почве (образ Натальи Савишны в трилогии). Автор работы сам далее отмечает, что принципиальное различие между Толстым и Достоевским заключается в том, что Достоевский «звал к почве», но эта «почва» не была «налаженным патриархальным бытом» (как у Толстого), а «внутренним слоем человеческой души, который открывали в себе святые средних веков» [Померанц: 2003: 43]. Продолжая это сравнение, автор отмечает, что роман Толстого похож на «патриархальную аристократическую семью», где «все на своих местах, во всем определенный порядок» [Померанц: 2003: 54], а герои Толстого являются здоровыми характерами, они идут по стопам своих отцов и дедов. А в романах Достоевского в одной гостиной могут встретиться представители самых разных сословий, т.к. все «сословные рамки рухнули», и традиция не определяет жизнь людей. И, конечно, нельзя не признать правильным вывод автора в конце главы: «Для обоих только в человеке самом - единственная полная человеческая истина» [Померанц: 2003: 60].

В одной из работ последних лет, статье И.Н.Карташова «Проблемы воспитания в творческом сознании Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского», отмечается, что в последние годы творчество обоих писателей «все более становится предметом пристального педагогического интереса» [Карташов 2003:377]. Автор отмечает, что герои Толстого и Достоевского - «интеллектуалы, способные глубоко чувствовать», в том числе и то, что нравственно, а что - нет. Иными словами, развитие чувств, мышления увеличивает шансы правильно ориентироваться и в мире нравственных ценностей, поэтому сложный духовный мир героев - в центре внимания авторов. Оба писателя подробно описывают эмоциональную сферу ребенка, т.к. именно этой сфере принадлежит решающая роль в развитии мышления, психики человека. И если Николенька растет в атмосфере, в целом, психологически комфортной в детстве, то у Аркадия налицо дефицит общения и с родными, и со сверстниками, что приводит к формированию предельно закрытого, индивидуалистического характера. Как уже установлено, «дефицит общения является одной из важнейших причин задержек и отклонений в психическом развитии ребенка» [Кон 1982: 29].

Оба писателя, при этом, «оставляли за человеком право свободно выбирать между добром и злом» [Карташов 2003: 376], и в этом проявилось их особое уважение к человеку, уверенность в его способности самому разобраться в сложностях этого мира. Можно отметить, что автор исследования согласен с предшественниками, занимавшимися данной проблемой, в самом главном выводе: в деле нравственного выбора особую роль играет «совесть, в понимании Толстого и Достоевского, интуитивный оценочный критерий, осуществляющий связь с Богом, истиной» [Карташов 2003: 379]. С этим выводом автора работы нельзя не согласиться.

Трилогия Л.Н.Толстого тщательно изучена, особенно в советском литературоведении. Например, в книге Чуприной И.В. «Трилогия Л.Толстого «Детство», «Отрочество» и «Юность» дается подробный анализ первого произведения Толстого: его замысел, идейно-художественная концепция, место в литературной критике того времени. Автор отмечает, что главной задачей Толстого в период работы над трилогией было показать «процесс нравственного формирования личности» [Чуприна 1961: 79]. Толстой, по мнению исследователя, признает в человеке «исконно доброе начало», настолько сильное, «чтобы противостоять искажающим факторам и, в конечном счете, победить» [Чуприна 1961: 74]. Основное внимание автора «направлено внутрь развивающейся и изменяющейся человеческой души, на две ее противоположные стороны: добро и все, что ему мешает. Борьба этих противоположных сторон в человеке составляет главный конфликт произведения» [Чуприна 1961: 83]. В первой части трилогии, повести «Детство», Толстой показывает наиболее «положительную фазу» развития, «когда природное добро преобладает», душа Николеньки любовно открыта всему миру; в отрочестве происходит затмение «глубинной доброй душевной сущности» наносными влияниями среды и личным эгоизмом; а в юности пробуждается моральное желание совершенствоваться, которое начинает отрицать ложный верхний слой души. Иными словами, смысловой центр трилогии - это «изображение внутренней эволюции развивающейся личности, причем, имеется в виду сначала искажение изначальной доброй сущности и затем возрождение ее» [Чуприна 1961: 73]. Чуприна справедливо отмечает, что Толстой, решая вопрос формирования личности, придает огромное значение среде, в которой оно происходит, в трилогии это влияние в основном отрицательное, но в душе Николая постоянно живет «природное нравственное чувство», которое «верно указывает ему добро и зло». Нельзя не согласиться с исследователем в том, что Толстой показывает процесс искажения природной доброй сущности человека под влиянием внешних (среды) и внутренних (тщеславие, эгоизм) факторов. Но это было бы неполной правдой. Среда, внешние влияния для Толстого - это не только нечто вредное, наносное в процессе формирования личности, внешний мир при всем его несовершенстве - это еще и ценнейший опыт для взрослеющей души, и он обогащает ее знаниями добра и зла.

Что касается романа «Подросток», то, по мнению исследователей его творчества, в целом, это произведение Достоевского является наименее изученным и оцененным. Хотелось бы отметить статью Бурсова Б. «Подросток - роман воспитания», где содержится, на наш взгляд, много интересных открытий. Бурсов пишет о «благородстве» и «возвышенности» натуры Аркадия, его чуткости ко всем нравственным вопросам: «Возможно, мировая литература и не знает другого героя, который обладал бы столь чувствительной ко всякой несправедливости и столь часто обижаемой душой» [Бурсов 1971: 66]. Думается, однако, что герой трилогии Толстого обладает не менее чувствительной душой. Автор статьи замечает, что Достоевского интересует в романе сам процесс жизни, а не результат (своего рода «диалектика жизни»), Достоевский изображает жизнь «не как прошедшее, а как происходящее», и в этом особенность его стиля [Бурсов 1971: 67]. (И здесь, со своей стороны, хочется отметить определенную параллель с творческим методом Толстого, его «диалектикой души», открытой Чернышевским). Сравнивая роман Достоевского с классическим европейским «романом воспитания» XVIII-XIX века (например, «Ученические годы Вильгельма Мейстера Гете), автор статьи отмечает, что в русской литературе этот жанр не привился, а наши писатели изображали не только духовное становление героя, но и привязывали его путь к исторической эпохе и всегда выражали надежду на победу доброго в человеке. Так, Бурсов пишет: «Вообще, в двух последних романах Достоевского, «Подросток и «Братья Карамазовы» много отчетливей и настойчивее, чем было прежде, рвутся наружу силы добра и света» [Бурсов 1971: 65]. Анализируя образ Версилова, автор отмечает, что это «человек путающийся и не знающий пути» подобно самому Аркадию. Оба героя подвержены постоянным заблуждениям и ошибкам. «Версилов есть олицетворение беспорядка - главной темы и идеи романа», - отмечает Бурсов [Бурсов 1971: 70]. В этом хаосе романа Аркадий часто теряется, он мечется от отца (носителя дворянской идеи) к Макару Долгорукому (хранитель народных ценностей) и в результате обогащается мудростью обоих: «Подростку не остается ничего другого, как … найти свой собственный путь, как-то соединить опыт его двух отцов - Андрея Петровича Версилова и Макара Ивановича Долгорукого», - заключает исследователь [Бурсов 1971: 71]. Работа Бурсова является одной из самых глубоких, на наш взгляд, но она посвящена лишь одному роману - «Подросток».

Семенов Е.И. в работе «Роман Достоевского «Подросток» отмечает, что в русском реалистическом романе XIX века были «унаследованы и творчески переосмыслены» достижения «романа воспитания» XVIII-XIX вв. («Годы учения Вильгельма Мейстера» Гете (1796); «Эмиль, или о Воспитании» Ж.Ж.Руссо (1762); «Дэвид Копперфильд» Диккенса (1849); «Воспитание чувств» Флобера (1869) и особенно вера европейских писателей в человека как творца собственной судьбы, в возможность улучшения человеческой природы, социальных обстоятельств. В творчестве Толстого просветительская природа человека предстала не как воплощенный идеал, а как «вечно текучий, живой, нескончаемый, безостановочный процесс становления личности, совершенствующей себя в меняющемся мире» [Семенов 1979: 50].

Много интересных статей о романе Достоевского содержится в сборнике «Роман Ф.М.Достоевского «Подросток»: возможности прочтения», где высказывается следующая справедливая мысль: «Писатель нашел в себе мужество сказать правду и выразить ее в адекватной художественной форме (хаосоподобной, но не хаотичной)… Читатель оказался не готов к такому «подарку» [Роман «Подросток»: возможности прочтения 2003: 6].

В.А. Викторович в статье «Роман познания и веры» отмечает, что современная Достоевскому критика не сумела прочесть роман глубоко, только у Скабичевского мелькнула догадка, что этот хаос в романе является отражением хаотичной действительности. Исследователь отмечает, что все герои так или иначе несут отпечаток двойничества, нравственного раздвоения личности, особенно ярко проявлено это качество в Версилове и Аркадии, который имеет «душу паука», при этом искренне жаждет «благообразия». Цель Достоевского, по мысли автора, несмотря ни на что, «уверовать в образ Божий, заключенный в человеке» [Викторович 2003: 27]. При этом автор статьи не развивает мысль, как же достичь этого «благообразия», что же, кроме веры в человека, может помочь на этом пути. Н.С.Изместьева в статье «Слово творящее» в романе «Подросток»

предлагает довольно оригинальное прочтение романа. По мнению автора, в начале романа Аркадий не более чем марионетка в чужих руках, им играют, не воспринимая его всерьез как личность. От этого внешнего мира, напоминающего собой театр, герой уходит в свой сакральный внутренний мир и сам творит свою Вселенную с помощью слова. «Трагедия куклы завершается беспамятством. Болезнь полностью освобождает героя от власти ярлыка и знаменует переход в реальность иного типа» [Изместьева 2003:162]. Появление Макара исцеляет Аркадия и является иллюстрацией притчи о пастыре и заблудшей овце, но самое важное событие происходит все же в связи с сотворением героем своего внутреннего мира посредством духовного слова, которым и являются его записи об истории собственной души. Едва ли можно согласиться с тем, что в начале романа Аркадий «ведет себя, как… шут, дурак» и «его наряжают, как куклу, играют с ним», но безусловно ценным является вывод о важности для Достоевского такого занятия героя, как написание записок, то есть пристальный взгляд вглубь души и попытки разобраться в ней.

В книге «Литературное предисловие: вопросы истории и поэтики» Лазареску О.Г. пишет об особой важности для Толстого нравственной стороны искусства, и это проявляется даже в самой художественной форме, жанре. По мнению автора, Толстой показывает путь «духовных испытаний» «меняющегося до неузнаваемости героя» [Лазареску 2007: 306]. Автор работы анализирует особенности романа «Война и мир», но высказанные идеи имеют прямое отношение и к трилогии, где также «идеал различения «добра и зла» является смысловым стержнем произведения. Как отмечает далее исследователь, в романе Достоевского «Подросток» предисловие «выступает не только как метафора «лишнего» или «прошлого», а как структурная часть самого романа» [Лазареску 2007: 310], а само произведение повествует о предварительном периоде, который является как бы предисловием к началу новой настоящей эпохи в жизни героя.

«Предисловие в этом новом жанре является… способом создания новых форм» [Лазареску 2007: 311] красоты и порядка, при этом Достоевский «проблематизировал само понимание завершенности», которая стала весьма условной и скорее передает «дух времени». Для нашей темы особый интерес представляет идея автора о том, что роман «Подросток» «построен на совмещении, синхронизации и взаимозаменах различных дискурсов: факта и идеи, которой одержим герой и которая заменяет ему факт; «записок» о жизни и самой жизни, переживаемой как написание романа… Подобное совмещение вносит в романный дискурс новые координаты, открывая новые возможности гибридизации романного жанра» [Лазареску 2007: 310]. Такое совмещение различных дискурсов также передает «дух времени», поэтому потребность описать свою жизнь у Подростка возникает не случайно, эта тяга к порядку, «благообразию» несет и воспитательный смысл.

Одной из последних работ о творчестве Достоевского является диссертация Макаричева Ф.В. «Художественная индивидология в поэтике Ф.М.Достоевского», в которой автор предлагает новый подход к изучению системы образов романов Достоевского. Макаричев критически подходит к существовавшему до сих пор типологическому подходу в интерпретации образов Достоевского, он утверждает: «Целый ряд традиционно выделяемых «типов» (идеолог, двойник, юродивый, приживальщик и др.) обнаруживают свойства сопрягаться в одном образе героя, так что типологические границы между ними размываются…» [Макаричев 2017: 15]. Так, в одном образе «в разных сюжетных условиях» выходит на первый план то одно, то другое типическое свойство. Образы героев Достоевского отличаются, по мнению автора, динамической синтетичностью свойств и признаков. Ученый видит в романе «Подросток» выражение темы «приживальщичества» в упрощенной форме - Аркадий при Версилове и Макаре, а тип двойника в романе представлен образом Версилова («особенно в канун трагического раздвоения его личности»). Думается, на наш взгляд, что образ Аркадия тоже несет печать двойничества: в нем уживаются лучшие качества (бескорыстие, тяга к общению, семейный инстинкт) и замкнутость, желание уйти в свой угол, даже цинизм. При этом автор исследования отмечает, что часто амплуа героя, например, «юродивого» присуще почти всем значимым персонажам романов Достоевского, и в сценах «надрывов» и «изломов» обязательно присутствует элемент юродства. Здесь можно от себя добавить, что есть эта черта и в образе Аркадия, юродствующего, например, в пансионе Тушара.

Исследователь видит в системе образов романов Достоевского два полюса, между которыми и располагаются все персонажи: рационалист, скептик (например, Версилов) и верующий в Божественное начало (Макар).

Представляет интерес анализ образа Версилова, в котором, по мнению автора работы, сочетаются две противоположные идеи: западничество и славянофильство, что выражается у Версилова в особом таланте лицедейства. Причем, Версилов считает «умение представляться» характерной чертой дворянства, тем самым, раскрывая свою нравственную ущербность, трагическое раздвоение. Таким образом, можно продолжить эту мысль в свете нашей темы: Достоевский показывает, как сложно подрастающему поколению определиться в жизни, если «отцы» сами лишены цельного мировоззрения. Тип убивает личность, как считает автор работы, но герои- образы Достоевского способны «отдаваться разным стихиям человеческой натуры» [Макаричев 2017: 41], они синтетичны и полифункциональны. Работа Макаричева, несомненно, заслуживает большого внимания и изучения всеми, кто интересуется вопросами поэтики Достоевского.

В данной работе автор, конечно, опирается на все те открытия, которые были сделаны в работах более ранних исследователей творчества Толстого и Достоевского. Вместе с тем, будет предпринята попытка развить и конкретизировать идеи, касающиеся темы воспитания личности в рассматриваемых произведениях писателей. При этом акцент будет сделан на том, что Толстой и Достоевский, глубоко изучив психологию и вопросы нравственного развития, пришли к близким выводам о путях воспитания совершенного человека, но по-разному выразили это в своих произведениях.

Тема данной работы является актуальной в настоящее время, поскольку великие писатели затронули глубинные вопросы воспитания личности, и их открытия в этой области всегда будут востребованы обществом. Благополучное семейство Иртеньевых и «случайное» семейство в романе Достоевского - это равно актуально для нашего времени, так как и в современных реалиях можно найти в той или иной степени такие семейства.

Объектом исследования в данной работе являются два классических произведения русской литературы на тему воспитания личности, в которых весьма обстоятельно исследуется данный вопрос: трилогия Л.Н.Толстого «Детство. Отрочество. Юность» и роман Ф.М.Достоевского «Подросток».

Предметом исследования данной работы является проблематика этих произведений: этапы и пути становления личности, факторы, влияющие на формирование характера, нравственный идеал человека в понимании и изображении Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского, художественные приемы раскрытия данной темы.

Цель данной работы: выяснить, что было общего в решении темы воспитания у Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского и что их различает, а также какие идеи авторов могут быть востребованы в настоящее время в деле воспитания личности современного человека.

Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи: 1) изучить научную литературу по данной теме; 2) обобщить идеи и научные открытия литературоведов, занимавшихся данной темой; 3) определить влияние среды на формирование личности в романах двух писателей; 4) определить пути достижения идеала совершенного человека через анализ этапов становления личности в избранных романах.

Новизна исследования заключается в преимущественном внимании к тому, что объединяет двух писателей в вопросе воспитания личности, и как их открытия могут быть использованы в наше время.

Цели и задачи исследования предопределили следующую структуру работы: данная работа включает в себя введение, две главы и заключение. Глава первая содержит сравнение позиций писателей по вопросу влияния среды на становление личности, соотношения внешних (социальных) и внутренних («труд души») факторов жизни в формировании человека, значения семьи для ребенка, его социального положения на

примере исследуемых в работе произведений.

Глава вторая рассматривает такую проблему, как представление Толстого и Достоевского о том, что такое вообще совершенный человек, можно ли им стать и каким образом этого достичь в социально несправедливом обществе.

В конце работы прилагается список использованной литературы.

Глава 1. Человек и мир: влияние среды на воспитание личности

1.1 Этапы взросления человека

Л.Н.Толстой уделял всю жизнь особое внимание ребенку и сам был педагогом-новатором, автором педагогических статей и новых методов обучения (в период преподавания в яснополянской школе). Толстой писал: «Во всех веках и у всех людей ребенок представляется образцом невинности, безгрешности, добра, правды и красоты. Человек родится совершенным - есть великое слово, сказанное Руссо, и слово это, как камень, останется твердым и истинным» [8, 322]. И хотя впоследствии писатель усложнил свое отношение к концепции Руссо, все же в творчестве Толстого ребенок, во многом, остался эталоном нравственной чистоты и добра. Поэтому глубоко символично, что первое опубликованное произведение писателя посвящено теме детства: первая часть трилогии «Детство. Отрочество. Юность»» была напечатана в 9 номере журнала «Современник» за 1852 год, когда автору было 24 года. А на склоне лет, создавая «Воспоминания» (1901г.), Толстой отметит, что с рождения до 14 лет он пережил «невинный, радостный, поэтический период детства», за которым последовал «ужасный 20-летний период… служения честолюбию, тщеславию» [34, 347]. Именно эти годы с 10 до 16 лет (частично) и описаны в трилогии Толстого. Причем, автора интересовали, прежде всего, не внешние события жизни героя, а его внутренний мир, «история души человеческой» в период ее взросления. Такое художественное изображение внутреннего мира маленького человека было новым словом в литературе. Как известно, это дало основание критику Чернышевскому в статье о ранних произведениях Толстого определить новый художественный метод начинающего писателя как «диалектику души», то есть описание «самого психического процесса» [Чернышевский 1978: 516], его форм, его законов. Читатель впервые увидел мир глазами 10- летнего ребенка Николая Иртеньева - чувствительного, сложного, нравственно одаренного человека. Толстой сумел показать самоценность духовного мира ребенка, уникальность его детского взгляда на мир и даже в чем-то его превосходство над взрослыми. Думается, что Толстой мог по праву сказать: « Когда я писал «Детство», то мне казалось, что до меня никто еще так не почувствовал и не изобразил всю прелесть и поэзию детства» (1908). Глубинная психологическая сущность этого периода жизни человека независимо от среды - вот что главное для автора трилогии. Интересно, что в первоначальной редакции повести «Детство» (набросок «Четыре эпохи развития» - лето 1851г.) главным героем является незаконный сын некоей княгини, который объясняет свои несчастия «случаем», т.е. внешними обстоятельствами, но позже Толстой отходит от этого замысла и тема «среды» проявляется уже по-другому. Главным же в трилогии становится «история души» в ее глубинных процессах и общечеловеческие стороны в психологии ребенка.

Конечно, герой Толстого Николай Иртеньев показан социально детерминированным персонажем. И вся его чувствительность вписывается в культуру того аристократического семейства, где он родился и растет, хотя автор и делает акцент на всеобщности законов детства. Как писатель-реалист Толстой точно отражает привычки, обычаи, культуру именно того круга, к которому сам принадлежал, и поэтому даже в детстве, когда ребенок готов любить весь мир, начиная от муравьев в лесу, социальное, сословное начало так или иначе проявляется и в нем. Например, в главе «Наталья Савишна» описана сцена обиды Николеньки на добрую старушку: «Наталья Савишна, просто Наталья, говорит мне ты и еще бьет меня по лицу мокрой скатертью, как дворового мальчишку. Нет, это ужасно!» [1,38]. В этих мыслях уже отчетливо виден барин, хотя герою только 10 лет! Таким образом, как пишет Курляндская, лежащая в глубине «я» духовная основа жизни, составляющая сущность человека, проявляется обусловленной, исторически, социально детерминированной» [Курляндская 1988: 94]. Но все же эта «свободная духовная сущность» берет свое и в данной сцене: сначала Николенька плачет «от злости», а потом после примирения со старушкой «слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда» [1, 38]. Так, изображая внутренний мир героя, автор четко фиксирует все внешние воздействия на душу Николеньки-ребенка и дифференцирует чисто психологические, социальные и возрастные мотивы чувств и переживаний. Если сравнивать в этом аспекте все части трилогии, то именно в повести «Детство» герой наиболее автономен и счастлив в своем детском мирке, т.к. он меньше способен осмыслять внешние события. Его детскость охраняет безмятежный внутренний мир от вторжения всего негативного, и если оно все же проникает в его душу, то не оставляет глубоких следов. Так, быстро проходит негативный эффект от недовольства Карлом Иванычем в 1 главе, неудачи на охоте, разлуки с маменькой и т.д. Даже смерть матери по- настоящему напугала Николеньку, только когда он услышал крик ужаса крестьянской девочки, которая увидела в гробу лицо покойной матушки: «…и мысль, что… лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла мне горькую истину и наполнила душа отчаяньем» [1,88]. Характеризуя эпоху детства, Толстой отмечает те черты, которые и делают ее счастливой, несмотря ни на какие внешние события. Это, прежде всего, внутренний настрой ребенка, у которого «две лучшие добродетели - невинная веселость и беспредельная потребность любви - были единственными побуждениями в жизни» [1,45]. Конечно, детство дворянского мальчика в относительно благополучном семействе таким и должно быть, но все же внутренняя установка на любовь ко всему («Еще помолишься о том, чтобы дал Бог счастия всем, чтобы все были довольны…» [1,45]) делает эпоху детства лучшим, по мысли Толстого, этапом жизни.

1.2 Типы семейств

Огромное значение, при этом, имеет то окружение из взрослых людей, которое и создает условия для проявления этих лучших детских черт личности. В повести это, прежде всего, члены семьи Николеньки, которые делают самое важное для него - любят его и вызывают в нем ответное чувство: маменька, Наталья Савишна, Карл Иваныч и др. Центральным образом в этом ряду является, конечно, образ матушки Натальи Николаевны Иртеньевой. Интересно, что сам Толстой рано потерял мать: ему было полтора года, когда Мария Николаевна скончалась, и Толстой ее не помнил, а в повести «Детство» образ матушки является, безусловно, главным нравственно-смысловым центром, тем стержнем, на котором держится благополучный в духовном плане мир ребенка. Тем самым Толстой подчеркивает мысль, что без матери не может быть по-настоящему полноценного счастливого детства, и, создавая картину идеального мира Николеньки в первой части трилогии, Толстой отступает от автобиографической правды и описывает смерть матушки, когда главному герою уже 10 лет. Наличие любящей матери - непременное условие формирования здоровой личности ребенка, ее любовь (даже в форме воспоминания, представления о ней, если она рано ушла из жизни) будет потом сопровождать человека всю жизнь и являться всегда незримой опорой в психологическом смысле. Примечательно, что у самого Толстого это тоже проявлялось даже в последние годы жизни. Вот запись Толстого (ему 78 лет!) от 10 марта 1906 года о желании «прильнуть к любящему жалеющему существу и … быть утешаемым»: «Да, она, высшее мое представление о чистой любви… земной, теплой, материнской… ты, маменька, ты приласкай меня. Все это безумно, но все это правда» [55, 374]. А в «Воспоминаниях», написанных на склоне лет, Толстой рисует такой образ матери: «Она представлялась мне таким высоким, чистым, духовным существом, что часто (в средний период моей жизни) во время борьбы с одолевавшими меня искушениями, я молился ее душе, прося ее помочь мне, и эта молитва всегда помогала мне» [34, 354].

Не менее значимым является образ Натальи Савишны, которая выполняет функцию няни, бабушки, очень любящего, близкого Николеньке человека. Маменька и Наталья Савишна - два самых близких Николеньке образа, и именно они создают ту нравственно здоровую атмосферу, которая является прочным психологическим фундаментом на всю последующую жизнь. Не случайно, последняя глава повести «Детство» посвящена воспоминаниям о Наталье Савишне и матушке и описанию смерти старушки, которая, как пишет автор, «имела такое сильное и благое влияние на мое направление и развитие чувствительности» [1,93]. Можно сказать, что Николеньке повезло в детстве видеть перед собой такие образчики добродетели, как Наталья Савишна, маменька, и именно реальный пример и пережитые светлые, теплые моменты воспитали его душу и придали ему нравственные силы для моральных ориентиров в будущей жизни. «Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение», - пишет автор о Наталье Савишне [1,92]. Таких людей, справедливости ради, не очень часто можно встретить в жизни, поэтому невозможно надеяться, что каждому человеку так повезет в детстве, как Николеньке. Главный герой сам сумел по достоинству оценить душу Натальи Савишны, уже став взрослым, а в детстве, как пишет Толстой, «мне и в голову не приходило, какое редкое, чудесное создание была эта старушка» [1,37]. Как справедливо пишет Н.Ю.Белянин, «формирование Николеньки как личности под влиянием Карал Иваныча, Натальи Савишны, maman, откроет перспективу гармонии мироздания» [Белянин 2003: 355].Нельзя не заметить, что особое значение для воспитания здоровой личности Николеньки имеет тот факт, что и маменька, и Наталья Савишна описаны как глубоко религиозные личности. Кротость, смирение, терпение и самоотвержение - такие добродетели отличают их обеих. Не случайно, целая глава «Гриша» посвящена юродивому «великому христианину», чья вера была так сильна, а молитва, которую подслушали дети, произвела такое сильное впечатление на Николеньку, что воспоминания о нем, как пишет Толстой, «никогда не умрут в моей памяти» [1,35]. Тема роли религии в воспитании - одна из основных в трилогии, и поэтому не случайно в повести «Юность», где описано возрождение души главного героя, есть главы «Исповедь», «Поездка в монастырь», в которых автор возвращается к теме веры, покаяния, христианского смирения. В детстве Николенька видел живые примеры истинно христианского поведения: маменька, Наталья Савишна, Гриша, и он на всю жизнь сохранит эти воспоминания. Для Толстого эта тема особенно важна, так как он сам к старости пришел к истинной религиозности (уже сознательно) и признавался, что вера простого народа ему в этом очень помогла. Анализируя проявление религиозного чувства в разные периоды взросления, Толстой писал в черновиках к роману «Четыре эпохи развития»:

«Чувство любви к Богу и к ближним сильно в детстве, в отрочестве чувства эти заглушаются сладострастием, самонадеянностью и тщеславием, в юности гордостью и склонностью к умствованию, в молодости опыт житейский возрождает эти чувства» [2, 242].

Чрезвычайную важность семейных условий в деле формирования личности отмечает современный психолог И.С.Кон: «Практически нет ни одного социального или психологического аспекта поведения подростков и юношей, который не зависел бы от их семейных условий в настоящем или в прошлом» [Кон 1982: 77]. Можно сказать, что Николенька получил в раннем детстве такую сильную прививку от зла и лжи, которые он увидит в мире в большом количестве, что он уже не сможет слишком серьезно заблудиться и нравственно пасть, несмотря на все жизненные трудности. Как пишет Белянин, Николенька «вынес из жизненных испытаний гармонию мировосприятия, что свидетельствует об укорененности христианских добродетелей в его сознании» [Белянин 2003: 358]. Итак, все, что получил Николай в детстве, настолько глубоко укоренилось в нем, что составляет сущность его души и подсознания.