Трудовая мотивация как проблема социальной философии

М. Вебер также обратил свое внимание на специфичные ценностные ориентации и мотивацию, присущие капиталистическим отношениям, однако, в отличие от В. Зомбарта, предпосылками новой мотивации он называл социально значимые культурные формы, прежде всего, религию. Основной причиной генезиса капитализма Вебер считал сложившуюся на Западе уникальную систему ценностных ориентаций, которую он назвал "духом капитализма". Важнейшим системообразующим компонентом, нравственным базисом "духа капитализма" является протестантская этика и соответствующая ей картина мира, подчиняющая всякую деятельность единым нормам и единым целям. Жизнь человека в протестантской этике имеет важнейшую этическую ценность, так как именно своим земным существованием, своими поступками можно гарантировать спасение души. В христианском учении до появления протестантизма центральное место занимала мысль о том, что для спасения души человек должен подчинить богу все помыслы и устремления, а все мирские блага и удовольствия следует решительно отрицать. Традиционная христианская этика сковывает все сферы жизни: трудовую, духовную и интимную, суровой аскезой. Основой мотивации трудовой деятельности в этом случае становятся идеи служения богу, нравственного очищения, совершенствования духа. В предыдущем параграфе, мы отметили, что средневековое монашество являлось типичным представителем такой модели трудовой мотивации в традиционном обществе. М. Вебер подчеркивает, что такая аскеза, которую можно назвать потусторонней, ведет к "полному отрешению от мира, к разрыву социальных и душевных уз семьи, к отказу от имущества, от политических, экономических, художественных, эротических, вообще от всех тварных интересов" [24].

Главная особенность протестантской этики как раз состоит в трансформации потусторонней аскезы в мирскую аскезу, в том, что труд занимает все большее место в аскетической практике в сравнении с молитвой. Так, в лютеранстве, отрицающем монашество, профессиональная деятельность предстает как единственная богоугодная деятельность и как путь к спасению. Учение Кальвина о предопределении также отражает эту трансформацию. Спасение или погибель человека не зависят от конкретных действий человека и заранее определены богом, и судить о своей участи кальвинист может только по успеху своей земной деятельности. То есть, если работник богатеет и процветает, то это знак предопределения к спасению. В логике кальвиниста, чем выше успехи в труде, выраженные через доход, тем больше у человека шансов на спасение.

Мысль о равенстве всех перед богом и изначально равных шансов на спасение, по мнению М. Вебера, создает предпосылки для обезличивания человеческих отношений, равенства людей перед законом, то есть разрушения ключевых черт традиционной картины мира. Из этого равенства следует и освобожденность от жестких рамок иерархизма.

На смену эмоционально-оценочному мировосприятию приходит рациональная регламентация, важнейшая составляющая "духа капитализма". М. Вебер считал основной предпосылкой капитализма стремление к рациональному ведению хозяйства, его ориентацию на рентабельность. "Не труд как таковой, а лишь рациональная деятельность в рамках своей профессии угодна Богу. В пуританском учении о профессиональном призвании ударение делается всегда на методическом характере профессиональной аскезы" [24]. Согласно этой логике, капиталисту совершенно несвойственно безудержное стремление к наживе, ибо оно иррационально, а любое излишество противоречит аскезе, следовательно, не угодно богу. Вся жизнь протестанта рассматривается с точки зрения богоугодности, всякое его дело успешным или неудачным исходом приближает или отдаляет его от спасения. Утверждение протестантской рациональности ведет к вытеснению из традиционного сознания мистической связи труженика с природой, суеверий, веры в производственную магию. Необходимость преобразовывать мир во славу бога заставляют труженика познавать реальные законы природы, применять их в трудовой практике. Упрочнению позиций рационализма в общественном сознании способствовала и философия Просвещения, но и на основе веры в человеческий разум, лишенной религиозной подоплеки. Рационализм привнес в культуру хозяйственной деятельности такие черты, как методичность, аккуратность, бережливость, и эти императивы сохранились в общественном сознании тех обществ, где был традиционно силен протестантский менталитет, даже после ослабления массовой религиозности.

М. Вебер уделил значительное внимание изменению отношения к труду, которое он объясняет теми трансформациями в традиционной картине мира, которые привнесла протестантская этика. Мотив религиозного долга в труде, характерный еще для традиционного сознания, становится базисом всей системы трудовой мотивации. "Не бездействие и наслаждение, а лишь деятельность служит приумножению славы Господней... Пустым, а иногда даже вредным занятием считается поэтому и созерцание, во всяком случае, тогда, когда оно осуществляется в ущерб профессиональной деятельности. Ибо созерцание менее угодно Богу, чем активное выполнение его воли в рамках своей профессии" [24, c. 186]. Мотив потребности в труде реализуется и в деятельности предпринимателя, и в деятельности наемного рабочего как исполнение сакрального долга, что, в конечном счете, приводит к оправданию отношений эксплуатации. Капиталист и наемный рабочий едины как трудящиеся во славу бога, а деятельность капиталиста просто более богоугодна. Протестантская этика решительно отрицает традиционное осуждение богатства и собственности, которые, будучи нажиты честным трудом, приобретают смысл как знак божьего благоволения, а бедность является признаком обреченности на погибель. Деньги становятся мерой оценки богоугодности труда, следовательно, мотив материального обогащения в сознании носителя "духа капитализма" соединяется со стремлением к спасению души и актуализируется с особой силой. Утвержденное протестантской этикой соответствие между величиной дохода и богоизбранностью создает условия для отказа от потребительского использования дохода во имя расширения дела и получения еще большего дохода, и так далее. "То, что нажито, должно быть преумножено во славу Божью" - гласит один из основополагающих принципов протестантской этики. Так создается нравственная основа неограниченного преумножения капитала как самоцели.

Модель "духа капитализма" М. Вебера отражает изменения в традиционной картине мира, повлиявшие на актуализацию в сознании работников новых мотивов и формирование качественно иной модели трудовой мотивации. Однако отождествление М. Вебером трудовой мотивации капиталиста и наемного работника, на наш взгляд, не соответствует действительности; если бы немецкий социолог был прав, капиталистическое общество не знало бы экономических и социальных противоречий. Капиталистическое общество являло бы собой образец социальной гармонии и экномической эффективности. Но даже при современном уровне развития капиталистическое общество не может избавиться от кризисных явлений в экономике и социальной сфере.

Рассмотрим трактовку трудовой мотивации в условиях капитализма, данную К. Марксом.

Он отмечает, что отношение капиталиста к сфере материального производства уже совершенно иное, чем владельцев средств производства в докапиталистическом обществе. Это изменение вызвано, прежде всего, сначала ослаблением, а затем и разрушением внеэкономических способов принуждения к труду. На ранних этапах развития капитализма при отсутствии квалифицированных специалистов по управлению производством капиталист должен был сам организовывать материальное производство. Таким образом, возникает трудовая мотивация капиталиста в сфере материального производства, что было невозможно в деятельности рабовладельца или феодала. Главной особенностью этой мотивации является отрыв материального производства от нужд непосредственного потребления. "…Движущим мотивом и определяющей целью материального производства капиталистического процесса производства является возможно большее самовозрастание стоимости капитала, т.е. возможно большее производство прибавочной стоимости и, следовательно, возможно большая эксплуатация рабочей силы капиталистом" [99]. Таким образом, основным мотивом активности капиталиста является стремление к возрастанию капитала. Это утверждение можно найти и у Вебера, который объяснял такое стремление религиозным рвением. Маркс утверждает, что истинной целью активности капиталиста является материальное обогащение, что в условиях разрушения жесткой социальной иерархии и укрепления денежных отношений такое обогащение ведет к повышению социального статуса, престижа и открывает доступ к властному ресурсу. Ориентация предпринимателя-капиталиста на чистую прибыль, а не на спасение души очень хорошо прослеживается в его готовности заниматься любым прибыльным делом, будь то спекуляция, ростовщичество, производство предметов роскоши и торговлю наркотиками, военные авантюры и преступления, что совершенно не соответствует понятиям суровой христианской морали. Если в традиционном обществе деятельность социальных верхов подчинена сохранению собственного статуса, то вся деятельность капиталиста подчинена воспроизводству капитала как самоцели. Это и понятно, ведь в капиталистическом обществе само отношение к человеку определяется размерами его собственности. Таким образом, характерные для традиционного общества статусные мотивы в результате модернизации не исчезают вовсе, но опосредуются стремлением к повышению уровня материального благополучия.

Развитие производительных сил не может стать непосредственной целью деятельности капиталиста, так как этому препятствует стремление к увеличению прибыли как к самоцели. Но именно необходимость в развитии производственных отношений для получения еще больших объемов прибыли вынуждает капиталиста постепенно смягчать такие формы эксплуатации, которые подавляют развитие производительных сил. Так, для капиталиста неприемлемы отношения личной зависимости, ибо крайне низкая эффективность труда незаинтересованного работника не позволяет ему достигать все более высоких уровней прибыли. В мотивации деятельности наемного рабочего на первый план выходит не внешнее принуждение, а потребность в элементарных средствах к существованию, которая способна заставить человека выполнять тяжелые и неприятные обязанности. Основным в структуре мотивов труда наемного рабочего в капиталистическом обществе является мотив получения средств к существованию, а потребность в содержательном, творческом труде и остальные духовные и нравственные мотивы имеют весьма ограниченные возможности актуализации.

Маркс утверждает, что с переходом к капиталистическим отношениям разрушаются патриархальные, семейные, сословные и другие связи, характерные для традиционного общества, что создает предпосылки для более полного развития человеческой личности и в этом, как и в установлении общественного характера производства, заключается историческая заслуга капитализма. "На известной ступени развития… феодальная организация земледелия и промышленности, одним словом, феодальные отношения собственности, уже перестали соответствовать развившимся производительным силам. Они тормозили производство… Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты" [103, c. 429]. Однако, капиталистические отношения не превратили труд в подлинно творческую, приносящую истинное удовлетворение деятельность, так как отношения эксплуатации, подавляющие трудовые мотивы высокого порядка, не исчезли, а лишь претерпели видоизменение. Авторы "Манифеста Коммунистической партии" весьма образно описали это видоизменение: "… Эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой" [103, c. 426]. В докапиталистическом классовом обществе принуждение к труду носило по преимуществу внеэкономический характер, при капитализме оно стало целиком экономическим.

Как это сказалось на трудовой мотивации?

Во-первых, основным мотивом трудовой деятельности в эпоху капиталистических отношений становится материальное обогащение, и причиной этого является не только влияние протестантской этики, уравнивающей наемного рабочего и капиталиста в цели труда. У наемного рабочего основной причиной возвышения мотивов материального обогащения является его включенность в отношения экономической зависимости, которая препятствует актуализации мотивов более высокого порядка. Поскольку в условиях капитализма статус человека и его престиж определяются его богатством, постольку стремление к повышению статуса и престижа теряет самостоятельное значение.

В процессе своего развития капиталистические отношения достигают такого уровня, при котором требуется пересмотр модели трудовой мотивации, основанной на материальном стимулировании. Конкретные социологические исследования [4], [56] подтверждают справедливость этого утверждения. Так, американские рабочие называют следующие значимые мотивационные факторы: гарантии от безработицы, карьерный рост, повышение заработной платы, относя к менее значимым все содержательные аспекты трудовой деятельности. Однако, если актуализация только материальных мотивов могла быть достаточной движущей силой трудовой активности на ранних этапах развития капиталистических отношений, то в условиях современного капитализма сложный характер процесса производства требует работника с новой трудовой мотивацией, заинтересованного в содержании собственного труда более, чем в материальной выгоде. Эта потребность достаточно осознается и работодателями, и обществоведами, требуя разработки мер по формированию качественно иного отношения к труду, основанного на актуализации таких мотивов, как чувство собственного достоинства и стремление к соревнованию. Такое отношение к труду не вписывается в рамки общества, основанного на частной собственности. Ряд исследователей указывают на факт изменения характера трудовой мотивации в современном капиталистическом обществе по сравнению с эпохой становления капитализма. Рассмотрим сущность этого изменения структуры трудовой мотивации сначала с позиций классиков исследования капитализма, а затем обратимся к более современных позициям.

М. Вебер вынужден согласиться с тем, что в современном ему капиталистическом обществе западного образца страсть к наживе преодолела ограничения протестантской этики и превратилась в основополагающий мотив, в базовую ценность. "В настоящее время стремление к наживе, лишенное своего религиозно-этического содержания, принимает там, где оно достигает наивысшей своей свободы, а именно в США, характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной" [24, с. 206-207]. Современные социологические исследования не находят соответствия между высоким уровнем религиозности и эффективностью трудовой деятельности. Вебер полагает, что капиталистическое общество потеряло религиозные основания и превратилось в колоссальный механизм, функционирующий по законам внутренней логики и формирующий общественное сознание сообразно этой логике.

В. Зомбарт отмечает, что современному западному обществу присущ "высококапиталистический дух". Если для буржуа эпохи классического капитализма честность в деле приобретения капитала имела первостепенное значение, а деловая мораль была пронизана пафосом порядочности, то для буржуа современного общества характерны принципиально иные ценностные ориентиры. "…Живой человек с его счастьем и горем, с его потребностями и требованиями вытеснен из центра круга интересов, и место его заняли две абстракции: нажива и дело. Человек, следовательно, перестал быть тем, чем он оставался до конца раннекапиталистической эпохи, - мерой всех вещей" [60, с. 131]. Основу новой трудовой мотивации составляет стремление к наживе и к процветанию дела, которое опосредованно ведет к тому же увеличению наживы. Религиозные и нравственные запреты уже не могут ограничить этой безудержной гонки за прибылью. Капитализм в его современной форме предстает у Зомбарта конечным этапом исторического развития, в котором "предпринимательский дух" окончательно подавляется мещанскими ценностями.

Таким образом, расходившиеся с Марксом в понимании сущности и причин развития капитализма Зомбарт и Вебер вынуждены признать, что, в конечном счете, в условиях современного капитализма мотив приобретения материальных благ вытесняет из мотивационной структуры все остальные мотивы и становится самоцелью.

Ряд современных исследователей не соглашается с такой оценкой роли мотива материального обогащения в современном капиталистическом обществе. Американский психолог Д. МакКлелланд считает, что основным фактором социального поведения вообще и трудовой деятельности в частности, является комплекс "достижительных ориентаций", в которые входят мотив стремления к успеху, высокому результату, признанию превосходства над окружающими [205]. Развитость этих ориентаций является важнейшей предпосылкой предпринимательской активности. Рациональная погоня за прибылью как мотив труда предпринимателя сосуществует в его сознании с иррациональными, с экономической точки зрения, мотивами риска и новизны деятельности. Соответственно, активизация достижительных мотивов является важной предпосылкой экономического подъема вообще и катализатором модернизации развивающихся стран. Вместе с тем, МакКлелланд предостерегал против копирования западных стереотипов достижительности в незападных культурах. Одним из таких стереотипов является идеологема "американской мечты", т.е. вера в равные стартовые возможности всех американцев и достижимость материального успеха каждым из них (разумеется, при интенсивном приложении сил).

Другой американский ученый, социолог Р. Мертон, отмечал, что сверхразвитие "достижительных ориентаций" является одним из причин противоречий, существующих в современном западном обществе. Жесткость внедрения в массовое сознание мотива достижения успеха приводит к такой ситуации, что цель-успех имеет несопоставимо более высокое значение, чем средства его достижения, то есть нравственность и даже законность последних могут оставаться вне внимания индивида, поглощенного стремлением к успеху. Это создает почву для утверждения денег в качестве универсального эквивалента успеха. "Независимо от того, добыты ли они законным или же незаконным путем, деньги могут быть использованы для приобретения одних и тех же товаров и услуг. Анонимность городского общества в сочетании с этими особенностями денег позволяет богатству, источники которого могут быть известны или неизвестны сообществу, в котором живет плутократ, со временем, очищаться и служить символом высокого положения" [108, c. 121]. С одной стороны, это приводит к росту преступности и коррупции, с другой - к психологической раздвоенности личности тех, кто стремится к успеху, но не может достичь его легитимным путем.

Для нашего исследования перспектив эволюции трудовой мотивации модернизированного общества особый интерес представляет теория постэкономического общества и постэкономического человека, развиваемая В.Л. Иноземцевым. Постэкономическое общество - вершина исторического развития капиталистического индустриального общества - понимается им как "тип социального устройства, где хозяйственная деятельность человека становится все более интенсивной и комплексной, однако не определяется более его материальными интересами, не задается традиционно понимаемой экономической целесообразностью" [64]. Таким образом, В.Л. Иноземцев фиксирует проблему несоответствия сложного характера хозяйственной деятельности, с одной стороны, и трудовой мотивации на основе материальных интересов, с другой. Он видит выход в создании социального устройства особого типа, с новым отношением к труду. Автор концепции постэкономического общества разделяет всю человеческую эпоху на три этапа: доэкономический, экономический и постэкономический. Согласно такому разделению этим трем этапам соответствовали: предтрудовая инстинктивная активность, труд как осознанная деятельность и неутилитарно мотивированное творчество, направленное, прежде всего, на развитие творческого субъекта. "В процессе творческой деятельности главное значение имеет не характер воздействия человека на вещество природы, а взаимодействие между людьми" [64]. Постэкономическое общество - эпоха доминирования коллективного интереса над личным, а также выход интересов человека из сугубо экономической плоскости.

Такая концепция дает возможность понять пути разрешения основного противоречия трудовой мотивации современного капиталистического общества. По В.Л. Иноземцеву, логика капиталистического развития приводит к тому, что труд приобретает характер творчества и актуализирует качественно новые, надматериальные трудовые мотивы. В теории постэкономического общества учтена важнейшая роль отношения к труду в развитии производительных сил и принцип иерархии мотивов. Теория В.Л. Иноземцева подкреплена определенным эмпирическим материалом. Названный автор приводит в обоснование своей теории значительное количество фактов из области политологии, социологии, права, философии, психологии. Однако, как всякий вывод по индукции, его тезис содержит в себе существенный элемент гипотетичности.

Во-первых, следует подробнее проанализировать условия перехода от экономического общества к постэкономическому. Материальной составляющей этого перехода считается достижение населением западных стран высокого уровня жизни. Удовлетворение материальных потребностей, по мнению, В.Л. Иноземцева, создает предпосылки для становления новой мотивационной системы. "Человек, освобожденный от необходимости постоянного поиска средств для достойной жизни, получает возможность осваивать и культивировать в себе потребности более высокого порядка, простирающиеся далеко за пределы овладения вещными богатствами" [64]. Данное положение, на наш взгляд, весьма спорно. Особенно неясным остается вопрос о пороге удовлетворения материальных потребностей, за которым начинается рост надутилитарных интересов. Как было указано Марксом, стремление к личному обогащению не знает границ, что в современной социальной практике подтверждается господством культа потребления, который делает невозможным состояние материальной удовлетворенности. Культ потребления определяет содержание общественного сознания на Западе, формирует социальное поведение и трудовую мотивацию. В позиции В.Л. Иноземцева явственно прослеживается идеализация современного Запада.

Господствующие классы во все исторические эпохи получали материальные блага извне, то есть были освобождены от необходимости трудиться, что, по логике В.Л. Иноземцева, должно было бы привести к развитию у социальных верхов надутилитарных мотивов. Реальная история не дает подтверждений такой гипотезе.

Рассмотрим более внимательно вопрос о характере трудовой мотивации постэкономического человека. По мнению В.Л. Иноземцева, труд в собственном смысле слова будет необратимо заменен творчеством. Творчество постэкономического человека предполагает либо полный отказ от материальных интересов в трудовой деятельности, либо сведение этих интересов к минимуму. На наш взгляд, В.Л. Иноземцев несколько упрощенно, односторонне представляет себе смену утилитарных мотивов надутилитарными. Даже в отечественной теории трудовой морали, которая утверждала высокую роль трудовой мотивации творческого толка, всегда уделялось большое внимание утилитарным интересам, и их значимость никогда не отрицалась. Важно учитывать и тот факт, что интересы творческой самореализации личности не могут полностью совпасть с интересами экономического процветания общества. Поэтому явное противопоставление труда и творчества как двух этапов развития человеческой деятельности представляется нам в определенной мере прямолинейным. Для постэкономического человеке как субъекта новой общественной формации ведущим типом деятельности является труд, насыщенный творческим началом, труд, не только приносящий удовлетворение от самореализации, но и учитывающий объективные экономические интересы общества. Труд как самоценность не отменяет значения труда как средства к жизни. Отношение к труду как к самоценности есть диалектическое снятие отношения к труду как средству обеспечения материального благосостояния человека и общества.

Таким образом, в современной социальной философии идет активный поиск решения противоречия трудовой мотивации, характерного для современного западного общества, однако позитивной программы решения проблемы предложено не было. Для общества, не следовавшего по пути западной модернизации, не возникает проблем, связанных с доминированием мотива получения материальных благ. Следовательно, преобладание материальных мотивов над духовными и нравственными является важным последствием трансформации модели трудовой мотивации общества, проходящего или прошедшего процесс модернизации.

Следует, однако, отметить, что доминирование материальных мотивов в модернизированном обществе не является единственной проблемой процесса модернизации. Гораздо более разрушительным в социальном плане может стать острое противоречие принципов "модернити" и традиционных установок в обществе вторичной модернизации. Поясним эту мысль. Вследствие того, что традиционное общество обладает собственной спецификой, процесс модернизации не может протекать во всех общественных системах одинаково. Процесс модернизации в Западной Европе был обусловлен эндогенными потребностями общественного развития. Это пример первичной модернизации. Затем модернизационные процессы охватили Восточную Европу, Азию, Латинскую Америку и другие регионы мира. В этих обществах модернизация происходит не на основе внутренних потребностей развития, не на основе созревших эндогенных социально-экономических и духовных предпосылок, а под влиянием западной цивилизации. Это вторичная, неорганичная, догоняющая модернизация, предпосылки которой неорганичны социально-экономической и духовной системе общества, нарушают его единство и преемственность в развитии.

Н.Н. Зарубина отмечает наличие такого важного фактора догоняющей модернизации как "демонстрационный эффект", то есть стремление к подражанию в образе, стиле, а главное - в уровне и качестве жизни - развитым странам. Такое стремление характерно для всех слоев общества, но его реализация доступна только для наиболее обеспеченных представителей социальных верхов. Но демонстрационный эффект, ориентируя на заимствование образа и уровня жизни, на гедонистические ценности, не создает устойчивых производственных и предпринимательских ориентаций, которые подменяются авантюристической погоней за максимальной наживой при минимальной рациональности и примитивизме хозяйственных установок [51].

Оставив в стороне вопрос о целесообразности вторичной модернизации для стран, ее проходящих, обратимся к трансформациям в общественном сознании, характерным для модернизации такого типа. Основными принципами вторичной модернизации, получившей также название "вестернизации" являются, во-первых, поспешное и неограниченное наступление западной культуры, ценностей, стереотипов поведения, и, во-вторых, дискредитация традиционных ценностных установок. Однако, если на уровне господствующего меньшинства эти принципы не встречают особых препятствий, то для широких народных масс незападных обществ традиционные представления о труде, богатстве, долге продолжают сохранять свою значимость. Таким образом, в обществе вторичной модернизации большая часть населения не готова активно включиться в экономические процессы нового образца. В частности, в обществах с традиционно негативным отношением к богатству основная движущая сила капиталистического производства - предпринимательская активность - не закрепляется в общественном сознании на том уровне, на котором этого требует насущная экономическая необходимость. То же противоречие проявляется в обществах, в которых уровень богатства и потребления жестко связан с позицией в социальной иерархии, и, следовательно, принцип равных возможностей обогащения как стимул предпринимательства не действует. Для большинства незападных обществ результат труда как средства получения продукта уступает по субъективной значимости процессу труда. Таким образом, главное противоречие вызвано невозможностью развития в незападном общественном сознании психологии "достижительства".

Как справедливо отмечает Н.Н. Зарубина, в незападных социально-культурных системах трудовая деятельность и ее мотивация не выделены четко из нерасчлененной, синтетической системы общественного сознания, из совокупности межличностных отношений, определяющих сущность и бытие индивида. Традиционный индивид не воспринимает свою трудовую деятельность как отделенную от своей повседневной жизни, ритуального и семейного статуса, непосредственных потребностей и интересов, эмоционально-психологических состояний и т.д. [51].

Очевидной причиной вышеописанных противоречий является самобытность исторического пути незападных обществ, своеобразие духовного климата общества, географические особенности. Так, укорененные в традиционном русском обществе принципы общинности детерминированы конкретными условиями хозяйственной деятельности, не дающими возможности надежно и стабильно обеспечить получение достаточного для жизни урожая. Суровый климат и скудные почвы - вот что, в конечном счете, сформировало русскую общинность. Необходимо учитывать также влияние религиозного фактора. Так, о воздействии православия на социально-экономическое развитие России сторонниками вестернизации говорится: "РПЦ и культурная традиция, которую она олицетворяет, по своей природе онтологически противостоит ценностям предпринимательства, и всякая попытка связать распространение рыночной идеологии с РПЦ -- дело совершенно безнадежное... Русская православная церковь (и порождаемая ею культура) как конкретная версия христианства противостоит буржуазным ценностям" [115, c. 201-202].

Противоречия между традиционными представлениями о труде и навязываемыми извне принципами "модернити" приводит к результатам, закономерно влекущим социально-экономический кризис. Сначала разрушается традиционная трудовая культура и традиционная модель трудовой мотивации, так как отсутствует создавший их экономический базис. Работать "по-старому", по инерции, в новых экономических условиях можно только наемным работникам, тогда как для продвижения к социальным верхам нужно обладать "духом предпринимательства", развитым стремлением к материальному обогащению. Образованные, высокопрофессиональные специалисты сталкиваются с резким понижением уровня их достатка, и, соответственно, социального статуса. Это приводит к деградации рабочей силы, росту безработицы, снижению трудовой активности вместо ожидаемого модернизацией всплеска предпринимательства. Лишь небольшая доля населения способна приспособиться к новой трудовой морали, в основном, в сфере непроизводительного предпринимательства, мелкой торговли. В модернизируемом обществе попираются нормы социальной справедливости, что ведет к угрозе социальных потрясений.

Естественное разрешение вышеописанных противоречий займет не одно десятилетие, потребует смены нескольких поколений, коренной перестройки духовной культуры, системы образования и традиционных ценностных ориентиров и, вероятнее всего, приведет к существенным потерям культурной идентичности. (Это при том далеко не очевидном допущении, что модернизация окажется успешной.) Впрочем, представители теории модернизации утверждают, что в традиционных культурах можно найти образцы, соответствующие принципам "модернити". Так, например, исследователи отмечают, что в Японии при всей значимости социокультурной интеграции, доминировали ориентации на достижение высоких, в том числе и экономических, результатов. В японском варианте конфуцианства и буддизма есть аналоги протестантской этики, а именно установка на мирскую активность, в том числе и на хозяйственную деятельность, на трудолюбие, бережливость и расчетливость. Однако, до начала активного влияния на Японию со стороны Запада японский капитализм не развивался, следовательно, значимость вышеперечисленных установок была относительно невелика и не объясняет феномен "японского чуда".

Современные теории модернизации на основе богатого эмпирического материала, данного опытом вестернизации государств Азии, Африки и Латинской Америки, сходятся в выводе, что игнорирование самобытности той или иной культуры незападного общества приводит к ослаблению эффективности модернизационных процессов. Новая модель трудовой мотивации модернизируемого общества должна создаваться не путем прямого переноса трудовой мотивации западного общества, основанной на стремлении к материальному обогащению, а путем синтеза традиционных трудовых мотивов и их западных аналогов. Насколько эти рекомендации осуществимы на практике - отдельный вопрос. Если взять модернизацию в России, то она, в сущности, явилась не чем иным, как вестернизацией. Специфику изменения трудовой мотивации в России в процессе происходящей в наши дни модернизации мы рассмотрим в заключительном параграфе нашей работы.

2.3 Трудовая мотивация в российском обществе

Трудовая мотивация в любом обществе является частью его культуры и вместе с развитием культуры в ней отражаются природно-географические, социально-экономические и политические условия, определяющие историю того или иного общества. Это положение справедливо и для российского общества. На протяжении его многовековой истории модель трудовой мотивации была подвержена изменениям, отражавшим объективные условия исторического развития нашей страны. Первая попытка капиталистической модернизации нашей страны была предпринята в конце XIX - начале XX века. Она не оказала глубокого влияния на трудовую мотивацию большей части населения России. Это дает нам основания считать, что особенностью развития отношения к трудовой деятельности в российском обществе можно считать его непрерывность, сохранение основных морально-психологических установок и обусловленность эндогенными причинами. Все эти особенности были свойственны российскому обществу вплоть до 80-х годов ХХ века, т.е. до момента вступления России на курс либеральных реформ.

Рассмотрим особенности развития трудовой мотивации российского общества на протяжении его истории.

Для традиционной русской культуры труд был базовой ценностью в системе ценностных координат. Труд понимался как нравственная добродетель и до принятия христианства, и в русле православной морали. Традиционный русский работник - это крестьянин, живущий в едином ритме с природой, с возделываемой им землей. Труд является естественным и главным содержанием образа жизни русского крестьянина. "Являя в концентрированном виде архаическое восприятие земледелия как священнодействия, страда воссоздавала архетипическую целостность бытия, слитность человеческих сил с силами природы, полноценность личности земледельца. Полнота бытия предполагала полную самоотдачу, затрату всех физических и духовных сил. Время становилось вечностью, конкретный труд - самоценностью" [38].

В западноевропейском обществе до того, как оно прошло горнило модернизации, восприятие труда было таким же. Отчуждение части продукта в виде оброка и принудительный труд на барщине до определенного момента не сказывались отрицательно на трудовой мотивации русского крестьянина. Этот момент довольно четко фиксируется - 1762 год, когда Петр III издал указ о вольности дворянства. В.О. Ключевской писал по поводу этого указа: "…Завершился юридически несообразный процесс в государственном положении дворянства: по мере облегчения служебных обязанностей сословия расширялись его владельческие права, на этих обязанностях основанные. … Крепостная неволя утратила свое политическое оправдание, стала следствием лишившимся своей причины, фактом, отработанным историей" [72, c. 299-300].

После данного указа оброк и барщина стали восприниматься как несправедливое принуждение, что отрицательным образом сказалось на трудовой мотивации. Крестьянин трудился с полным напряжением сил лишь на своем земельном наделе. Так формировалась двойственное отношение к труду, неравномерность распределения усилий. У русского крестьянства выработалась способность резко мобилизоваться и сверхактивно трудиться в течение короткого промежутка времени, именуемого страдой. Эта способность была абсолютно необходимой из-за крайне неблагоприятных природно-климатических условий России. В сельском хозяйстве краткий период сверхинтенсивного труда (около 100 дней) сменялся периодом более низкой трудовой активности. Все это позволяет говорить о мобилизационном характере русской трудовой культуры, готовности к сверхнапряженному труду.

Важнейшим компонентом сознания русского крестьянина был общинный идеал, сопряженный с коллективистскими ценностями. Как отмечает О. Платонов, "русская модель хозяйственного развития принадлежала к общинному типу экономики" [190]. Категориями общины и артели определялись условия совместного проживания и хозяйственной деятельности российских семей, причем не только в деревне, но и в городе, поэтому работник соотносил себя с внешним миром именно как член общины. Природно-географическими предпосылками формирования общины следует считать суровые климатические условия и низкий уровень плодородия почв. В дальнейшем община определяет бытие русского человека в экономической, правовой и морально-этической сферах.

До отмены крепостного права в общине довольно часто происходили переделы земельных участков с целью более справедливого распределения средств производства. Справедливость в русской общине понималась не как поощрение высокой экономической эффективности, а как создание возможностей для удовлетворения базовых жизненных потребностей всех членов общины, независимо от их вклада в трудовую деятельность. Такое правило общинного хозяйствования закрепило в традиционном русском сознании понятие о "гарантированной справедливости", совершенно нехарактерное для западного общества. Некоторые исследователи, являющиеся сторонниками ценностей западного либерализма, утверждают, что "гарантированная справедливость" и вообще весь общинный характер трудовой деятельности стали почвой "уравниловки", приведшей к развитию лени и трудовой пассивности. Между тем, историческая практика показывает, что лень и паразитизм на теле крестьянской общины получали жесточайшее порицание и не были для русской хозяйственной культуры характерным явлением. Однако следует согласиться с критиками общины в том, что она явилась важнейшим фактором неразвитости в сознании традиционного русского работника достижительной ориентации и мотива материального обогащения.

Между членами общины складывались отношения взаимопомощи и взаимной ответственности, например, в русских общинах существовала традиция "помочей", то есть коллективной помощи при проведении трудоемких работ, например, при постройке дома. Существовали особые формы коллективного труда, сопряженные с хозяйственными ритуалами. Следует отметить такую немаловажную особенность общинного труда, как элемент соревновательности в коллективном труде, в косьбе, уборке хлеба. Крестьянину не хотелось быть последним в труде, хотелось гордиться его результатами. Соревновательность такого рода (труд на благо общины) существенно отличается от конкуренции в западных типах хозяйств на основе протестантской этики (труд ради личного выдающегося успеха). Общинный характер хозяйства гармонировал с идей православной соборности. Государство в традиционном русском сознании также представлялось "большой общиной".

Следует отметить, что основные черты традиционного русского сознания - такие, как трудолюбие, коллективизм, взаимопомощь сложились под влиянием православной трудовой этики. Рассмотрим подробнее ее основные черты.

Во-первых, в качестве важнейшего принципа в этике труда православия выступает коллективизм. "Православная этика коллективизма - это этика индивидов, объединенная коллективными нравственными ценностями" [22].

Такое соотношение ценностей отражается и в модели трудовой мотивации, в которой индивидуально значимые мотивы имеют меньшую силу, чем коллективно значимые. Православная церковь способствует укреплению статуса общины, ценностей коллективизма, что находит свое завершенное выражение в русской соборности. Некоторые исследователи православной трудовой этики, например, О. Сидякина и Т. Коваль, отмечают, что примат коллективистских установок отразился в специфичной форме русского предпринимательства на основе артелей, кооперативов, то есть совершенствования форм коллективной организации труда [75].

Во-вторых, православная этика утверждает трудолюбие как добродетель. С.Н. Булгаков, внесший огромный вклад в исследование влияния православной трудовой этики на мотивацию трудовой деятельности российского общества, выделял несколько положительных сторон в восприятии труда, характерных для православной этики: "Труд имеет незаменимое значение для человека, как средство воспитания воли, борьбы с дурными наклонностями, наконец, как возможность служения ближним" [19]. Идеал отношения к труду, по Булгакову, воплощен в образе труженика-монаха, положительная мотивация к труду которого служит залогом высокоэффективного труда и, как следствие, экономического процветания монастырей. Трудолюбие как добродетель в православии наиболее ярко отражено в "трудничестве" - трудовом послушании и выполнении самых тяжелых работ, что являлось неотъемлемой частью духовного совершенствования и жизни в православном монастыре.

Трудолюбие является добродетелью и в протестантской этике. Однако, поскольку труд христианина в монастыре не выражался в денежном эквиваленте и вообще не предполагал какой-либо частной собственности, то успешность труда не являлась показателем его богоугодности. Трудолюбие в православие есть не напряжение сил ради достижения максимального результата, а напряжение сил безотносительно к непосредственному результату.

В-третьих, православное отношение к богатству и частной собственности резко отличается от отношения к ним в протестантской этике. В отношении к материальному благополучию, как и в отношении к труду, отражается православное видение в человеке лишь управителя вещного мира, но не собственника, ибо, с точки зрения православия, только Бог является полновластным собственником. Православная трудовая этика не осуждает богатства, употребляемого на благо ближнему, милосердие и благотворительность.

И, в-четвертых, огромное значение для понимания специфики традиционного русского отношения к труду имеет тщательно отстаиваемый православной трудовой этикой тезис о том, что духовное имеет абсолютный приоритет над материальным. Человек должен ни на мгновение не забывать о своем высшем духовном предназначении. Ни материальная выгода, ни практические интересы не должны отвлекать человека от главного в жизни - служения богу. Как отмечает Т.Б. Коваль, в этом пункте православие решительно противостоит протестантизму, поскольку "для православного религиозного сознания свойственно больше сосредотачиваться на небесном, абсолютном и вечном, на последних судьбах мира. Созерцание - его высшее призвание, и от этого оно приобретает как бы "неотмирный" характер. Для православия более важна "духовная, внутренняя жизнь человека, внутренние его побуждения и движения сердца" [76].

Таким образом, направленность на практическую полезность труда, ставшая главным ориентиром развития трудовой мотивации в западном обществе, не свойственна православной этике. Естественно, протестантизм и православие различным образом смотрят на результат труда. Протестант трудится, чтобы добиться успеха, православный, чтобы выполнить свой религиозный долг. Протестантская нацеленность на результат со временем привела к снижению значимости духовных мотивов трудовой деятельности. Православие же отрицает любую практическую полезность, если она мотивирована не любовью к ближнему, а материальным интересом. Именно поэтому для западного работника важнее цель труда, выраженная в материальном эквиваленте, то есть "за что он работает", а для русского труженика важнее наличие нематериальной мотивации, то есть "почему он работает".

Православие не делает различий в нравственной ценности между различными профессиями в сфере материального производства. Понятие "престижности" в православном преломлении выглядит иначе, чем в протестантизме. Тяжелый и утомительный труд имеет наибольшую ценность, так как смиряет дух и плоть, не оставляет места неблагочестивым помыслам, следовательно, он наиболее престижен. Подобной престижностью обладает любой физический труд, а вот торговля и предпринимательство, не связанные с аскезой, получают более низкую нравственную оценку. Это положение является одной из причин того, почему в традиционном русском сознании отсутствуют антимотивы непрестижности тяжелого физического труда.

Еще одним важным отличием православной трудовой этики от протестантской является отношение к практицизму и рациональности, которые, как мы уже отмечали, в западном обществе явились предпосылками формирования капиталистической трудовой мотивации. Мирская практичность и рациональность имеют в православии, в отличие от протестантизма и католицизма, сугубо земной смысл. Духовным же идеалом является монах, аскет, странник, то есть человек, не привязанный к земным нуждам, не ищущий достатка и комфорта повседневного бытия. В массовом сознании надолго закрепилось представление о том, что практическая устроенность бытия не составляет большого достоинства личности, что богатство духа и нравственность выше мирского практицизма. Рассматривая значимость приоритета духовных мотивов над материальными, С.Н. Булгаков отмечал, что игнорирование духовного содержания и религиозно-нравственной ценности хозяйственной деятельности, сведение ее к материальным интересам приводит к воспитанию в обществе эгоизма, утрате чувства долга, разрушению самодисциплины, лежащей в основе профессионального труда.

Исходные принципы православной трудовой этики таковы:

1) труд обязателен для каждого, вне зависимости от социального статуса и имущественного положения. Тот, кто не трудится, не может считаться праведным человеком;

2) богоугоден лишь такой труд, который совершается во имя любви к ближнему, что есть выражение любви к богу. Труд во имя утилитарных целей не может считаться благом;

3) Более высокой ценностью обладает более тяжелый и изнурительный физический труд. И в этом смысле он более престижен;

4) Богатство дается богом во временное пользование для дел благотворительности и милосердия. Любое иное отношение к богатству греховно;

5) Бережливость и расчетливость не являются добродетелями, если они направлены на накопление материального богатства, а не на благо ближнего;

Православие - существенный, но не единственный фактор формирования традиционного русского отношения к труду. Необходимо также учитывать экономические, политические, природно-географические факторы, повлиявшие на жизнь народа.

О.А. Платонов среди традиционных качеств русского работника отмечаются предприимчивость, активность, умение концентрировать силы на короткий период сверхинтенсивной работы, умение овладеть несколькими профессиями, самостоятельность, находчивость, обостренное стремление к справедливости, враждебность к частной собственности, понимание труда как добродетели. Нам, прежде всего, интересна авторская трактовка возникновения и укоренения в традиционном сознании этих черт. Так активность, предприимчивость и находчивость явились следствием трудных, неблагоприятных условий труда. Пассивное хозяйственное поведение на территории нашей страны, даже в наиболее благополучных районах, привело бы к гибели народа. Помимо напряженного сельскохозяйственного труда активно развивались и вспомогательные промыслы и ремесла. Постоянная угроза вторжения или набега, стихийного бедствия или неурожая способствовали развитию инициативности, активности и умению принимать оригинальные решения. Главная черта, закаляемая в такой жизненной борьбе, - трудолюбие. В этом отношении интересно отметить тот факт, что в своих работах О.А. Платонов ни разу не упоминал православие как нравственный и культурный стержень русского народа, ни отмечал его высокой религиозности [132], [133].

На основе вышеизложенного попытаемся построить выявить основные черты трудовой мотивации русского народа. Русский человек стремится приобрести материальные блага как необходимые средства к существованию. Совершенно иначе обстоит дело в западном обществе. На Западе стремление к приобретению материальных благ, преодолевая нравственные и религиозные ограничения, перерастает в главный, определяющий мотив трудовой деятельности. В русском менталитете мотивы материального обогащения подчиняются мотивам труда как средства исполнения коллективного общинного долга, как реализации принципа "гарантированной справедливости". Такое понимание труда связано с принципом доминирования духовного над материальным и коллективного над индивидуальным. Мотивом еще более высокого порядка является мотив труда как средства исполнения духовного предназначения, религиозного долга. Для актуализации этого мотива необходима высокая степень религиозности, поэтому он более характерен для монашеского, чем для повседневного крестьянского труда. Но в трудничестве монаха-аскета актуализация этого мотива приводит к преодолению ряда сильных антимотивов, среди которых отсутствие материального вознаграждения за труд и вообще какого-либо внешнего поощрения, тяжелые условия труда и невысокая его содержательность.

Г.А. Аванесова полагает, что вышеперечисленные черты традиционного отношения к труду русского человека закрепились на архетипическом культурном уровне и привели к формированию в русской культуре системы ценностей, которая определяет социальное поведение не только в труде, но и в отношении к государственной власти, иерархии социальных статусов и в личных взаимоотношениях людей. В эту систему ценностей входят: уважение к силе, в том числе к государственной силе, к официальной власти; признание иерархических отношений между социальными слоями и сословиями, ожидание попечительства и опеки сильных над слабыми; перераспределение богатства в пользу слабых и бедных; сострадательность к тем, у кого что-то не получается, к проигравшим; уважение к традиционным формам труда и хозяйствования; предпочтение осмысленной аскезы, общей строгости нравов; добровольное самоограничение, неодобрительное отношение к богатству, если оно не используется для помощи бедным, бескомпромиссное осуждение нравственной вседозволенности; устремление к духовности как способности людей выходить за рамки своего индивидуального существования и ставить цели, не связанные с улучшением повседневной жизни; одобрение коллективных усилий в труде, в общественных делах и предпочтение их индивидуальным устремлениям. Г.А. Аванесова делает вывод о том, что данный комплекс базисных качеств не в состоянии преобразовать в систему западного типа ни один управленческий центр, ни один реформатор. В процессе модернизации можно лишь пытаться эффективно использовать отдельные компоненты этого комплекса [1].