Фольклор - как главный фактор отражения культуры казачества

Несмотря на естественный рост казачьего населения, терское казачество лучше крестьян было обеспечено землей. По данным Терского календаря на 1914 год, в 1911 году на каждую душу мужского населения терского казачества приходилось в среднем 12,3 десятины земли.

Примечание:

[1] Грищенко Н. П. Горский аул и казачья станица Терека, с.56.

[2] Александров Н. А. Казаки черноморцы и терцы, с.34.

[3] Воробьев Р. Земельный вопрос у казаков СПб, 1908, с. 7.

0 Игнатьев Б.Б. Развитие системы управления казачьими войсками России. Москва, 1997год, с. 97.

6 Хождения купца Федота Котова в Персию. Москва, 1958год, с.33.

7 Александров Н. А. Казаки черноморцы и терцы. 1899год, с. 67.

8 Статистические монографии по исследованию станичного быта. Владикавказ, 1881г., с. 154.

9 Песни Терека. Грозный, 1974г., с.98.

10 Детские казачьи игры и забавы. 1993г., с. 46.

11 Статистические монографии по исследованию станичного быта. Владикавказ, 1881г., с. 42.

11 Там же, с. 44.

Магомедова З., студ 5 курса ИФ,

филиала ДГУ в г. Кизляре

ВЛИЯНИЕ ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ НА СЕМЕЙНЫЙ БЫТ ГРЕБЕНСКИХ И ТЕРСКИХ КАЗАКОВ

XVII в. По мтаериалам : Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII-XIX вв. - Ростов-на-Дону, 2001. - С.195-196

Как уже отмечалось, гребенские казаки первоначально обитали на правом берегу Терека. По документам начала ХVII века в Гребнях проживало 500 человек (по-видимому, речь идет о душах мужского пола) (1, с.113, 114, 123), и это свидетельствует о немногочисленности казачьих социоров.

Предания сообщают о ранней семейственности гребенцов. Без нее само формирование стойкой этнической группы было бы просто невозможно. Согласно одному из преданий, горские народы увидели в пришельцах "людей отважных и предприимчивых, стали жить с ними дружески, и связь свою подкрепляли связью родства, выдавали их девок в замужество за казаков" (2, л.7). В то же время казаки, пускаясь на добычу в горы, "возвращались не с пустыми руками, а с лошадьми, скотом, оружием, а подчас и пленницами, которых делали своими женами", а "иной раз и женихались полюбовно на их девках, платя за них дорогой калым скотом, оружием и другими вещами" (3, л.38 - предание записано в 1847 году от 90-летнего казака станицы Червленной). По рассказам старожилов, обычай умыкания они заимствовали у горцев потому, что "иначе женщин не добьешься", так как их "было мало, да и тех стерегли", а "казаков все больше становилось" (см.: 4, с.295). О семейном быте казаков применительно к ХVII веку сообщают и документы. Согласно отписке терских воевод 1649 года, мурзы Большой Ногайской орды, кочевавшие по Тереку, "многих казаков побили и жен их и детей в полон поймали", а в 1653 году после "кызылбашского разорения" 10 казачьих городков прекратили свое существование, а казаки "с женами, детьми разбрелись" (см.: 5, с.38). О "домовитости" гребенских казаков сообщали в начале ХVII века С.Фрич и И.Герольд (см.: 6, с.66). Эти документы интересны не только с точки зрения демографической ситуации. Они свидетельствуют о непростой обстановке, сложившейся в тот период на Северном Кавказе. Именно она и заставила казаков стать "под руку" Российского государства.

Открытость казачьих социоров, деятельность которых сопровождалась людскими потерями, объяснялась вполне понятными причинами регенерации. И в ХVIII веке кабардинские владельцы жаловались, что казаки не отдают беглых ясырей, объясняя это тем, что они уже приняли крещение (7, с.104). Географическая мобильность ранних казачьих социоров влияла на их толерантность, открытость внешним контактам, включая и семейные связи. По данным Дж.Берри и Р.Калина, существует прямая связь между географической мобильностью и этнической толерантностью, то есть чем более подвижно общество, тем оно более открыто для связей с другими группами (см.: 8, с.121). Браки вольного периода носили межэтнический характер, иными они вряд ли могли быть. Даже в ХIХ веке, когда взаимоотношения с горцами серьезно обострились, у казаков-гребенцов были жены из числа дагестанских народов, кабардинцев, чеченцев (9, с.80-85, 194-199; 10, с.87). Однако как в ХIХ веке, так и в более ранний период, этническая и религиозная принадлежность считались по отцу. Подобная ситуация очевидно была близка к той, что наблюдалась во время колонизации Латинской Америки испанцами и португальцами и освоения русскими переселенцами Забайкалья и Камчатки.

Отмеченные межэтнические контакты не могли не оказать своего влияния на свадебную обрядность казаков. По мнению Л.Б.Заседателевой, заимствования выразились в обязательном включении в состав приданного и свадебных подарков металлических предметов и изделий, оставлении части приданного в семье родителей, исполнении лезгинки, игре на местных музыкальных инструментах, спортивно-развлекательных играх и состязаниях (джигитовка, стрельба и пр.), в ряде элементов свадебной одежды и украшений, похищении невесты (11, с. 32 ; 12, с.58). На наш взгляд, это влияние было гораздо глубже (см.: 13, с.49-51). Оно явилось порождением именно межэтнических браков и контактов. Известное наблюдение Л.Н.Толстого о родстве гребенцов с чеченцами, подтверждается и генеалогией многих казачьих фамилий, в числе которых Гуноевы, Гулаевы, Закаевы, Молаевы, Харсеевы и др. Отметим, что калым, избегание, особенности одариваний, свадебного поезда и др. были характерны и для ногайцев. Как и у тюрок, невесты-казачки отдавали предпочтение красному (алому) цвету свадебного платья, украшениям из монет и кораллов.
Эти и другие наблюдения позволяют считать еще одним важнейшим компонентом, из которого складывалась гребенская субэтническая группа, тюркский. В документе начала 50-х гг. ХVII века названы Иван Агрыжан и Евлаш из Шадринского городка, Кардавал и Иван Яхлаш - из Степанова, Бормата, Остай Тагайпс, Илях - из Потапова, Андрей, сын Ивана, сына Сунгура - из Наурского и др. (14, с.41). В ХVIII веке к казакам и в российские крепости уходили ногайцы. И хотя было предписано беглецов возвращать в Кабарду, документы подобных "выдач" не зафиксировали (7, с.71).

Гребенское казачество пополнялось не только за счет естественного прироста, но и постоянного притока различных социальных и этнографических групп русского населения. Источники упоминают и беглых стрельцов, и "воровских" людей С.Разина, выходцев из Переяславля-Залесского, Тулы, Новгорода и др. (15, с.246; 16, с.85). В 1614 году атаман гребенцов Я.Гусевской сообщал, что к казакам вышли из кабардинского плена трое русских людей, которые и остались в Казане городке у Овдокима Мещеряка (17, с.33). О донском компоненте следует сказать особо. Отметим, что донской транзитный центр активно заявляет о себе в ХVII веке, когда сторонники старой веры (партиями и в одиночку) уходят с Дона на Терек (18, с. 39). После восстания в Астрахани в 1614 году часть донских казаков под предводительством И.Заруцкого также бежала на Гребни. Новый приток переселенцев с Дона наблюдается после разгрома сторонников С.Разина. В период восстания на Дону 1707-1708 гг. К.Булавин поддерживал переписку со старообрядцами Терека, а после поражения И.Некрасов увел на Кубань часть казаков. Устная традиция связывает с некрасовцами укрепления близ Шелкозаводской. Во второй половине ХVIII века прекратились религиозные притеснения казаков на Тереке, и сюда стали отправлять донских казаков-староверов.

Документы ХVII века сообщают о донских, запорожских, яицких казаках, которые приходили на Терек на непродолжительное время и курсировали здесь в поисках добычи. Наблюдалось и обратное движение. В 20-30 гг. ХVII века часть гребенцов бежала на Дон из-за притеснений ногайских и кумыкских владельцев. Связь с Доном и в дальнейшем была постоянной, поскольку "ходу" с Дона на Терек было 10-14 дней (19, с.50-51).

С 60-х гг. ХVII века в Притеречье бегут раскольники и спасавшиеся от закрепощения крестьяне. Этот во многом горючий материал послужил основой тех отрядов терцев, которые принимали участие в восстаниях Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева. С установлением Российской власти на Тереке подобных лиц запрещалось принимать в казаки, и они находились на положении "беглых". В 1747 году гребенцы сообщали, что при необходимости могут включить в свой состав две тысячи "гулебщиков" (20, с.109).

Гребенские городки пополнялись и за счет представителей соседних северокавказских народов, которые по тем или иным причинам становились изгоями (кровная месть, нарушение обычаев и пр.). По документам известны оставшиеся в гребенских станицах ногайцы, "ясыри" кабардинских, брагунских и других владельцев (5, с.37; 7, с.64, 221; 21, с.33). Принимая крещение, они вливались в состав гребенцов. И в ХIХ веке многие казачьи роды помнили о своем происхождении: Фроловы - от донцов, Тихоновы - от татар, Рогожины - от калмыков (9, с.90), Егоркины, Титкины и другие - от чеченцев. Гулаевы всегда радушно встречали своих родственников из чеченского тайпа Гуной Веденского района, помогали им убирать и перевозить хлеб, поддерживали в случае нужды. По разным сведениям, гунойцы бежали к казакам из-за кровной мести или из-за насаждения ислама (22, с.49-50). О том, что в состав прежде всего гребенского и кизлярского казачества вошли представители разных народов, свидетельствуют прозвища и фамилии казаков : Аука, Басман, Тарывердый, Ходжаев, Велиев, Казиев, Бетапов, Шергипов, Кантемиров, Гусенбеков, Татаров, Черкесов, Грузинов и др. (7, с.180; 21, с.70-71; 23, с.197; 24, с.153; 25, л. 30 об.; 26; 27). Таким образом дореволюционные авторы не случайно писали о гребенцах, как о конгломерате местных народов, спаянных русской кровью и объединенных общей судьбой. По словам В.Г.Белинского, гребенцы стали "новыми и удалыми сынами Кавказа, без которых не полна и не определенна его физиономия" (см.: 22, с.46). Наряду с открытостью казачьего социора на определенном этапе произошло и эндогамное его "замыкание", переход к которому стимулировала не только иноэтничная обстановка, но и утверждение у соседей гребенцов ислама. Эндогамия усилилась в связи с переходом к полной оседлости на левобережье Терека, сохранением старообрядчества, миграционной политикой правительства. В конце ХVIII-ХIХ в. межэтнические браки становятся редкостью.

"Кавказскость" гребенцов, как наследие вольного периода, изучена достаточно подробно. Исследователи отметили заимствования, не только вытеснившие прежние элементы материальной и духовной культуры (см.: 28, с.155-159), но и сосуществовавшие с ними (бревенчатая изба и сакля, сусек и сапетка в одном дворе, складни в киоте и оружие по стенам, трепак и лезгинка, стойкость в пешем бою, присущая русским, и лихое горское наездничество - 29, с.111). Наблюдалось и смешение русских и северокавказских, тюркских культурных компонентов и выработка на этой основе инноваций (одежда, свадебная обрядность и др.). Были сохранены полностью или частично элементы русской духовной культуры (былины, календарная обрядность). Отметим, что при обилии заимствованных вещей, "идеология" их оставалась славянской, русской (30, с.61-76).

Уже в ХVII веке, когда гребенцы выступают на северокавказской арене под названным экзо- и эндоэтнонимом, можно говорить о возникновении новой субэтнической казачьей группы. Под субэтносом мы понимаем часть этноса (в данном случае русских), перешедшего на иной ХКТ (подробнее см.: Гл. Ш) и характеризующегося собственным самосознанием, особенностями материальной и духовной культуры, диалектом. Казачество (речь идет об общности, возникшей естественно-историческим путем) как субэтнос не было единым. В нем выделялись локальные субэтнические группы, имевшие свои культурные особенности, историческую судьбу.

С середины ХVI века в дельте Терека известно Терское низовое казачество. Согласно документу, оно составилось "само собою в древних временах разными людьми из кавказских черкес, донских и гребенских казаков, поляков и грузин" (24, с.59). Терские низовые казаки приняли самое активное участие в событиях начала ХVII века. Абсолютное их большинство ушло с Терека. Здесь сыграли свою роль и тяжелые климатические условия, и рост населения Терского города и его окрестностей, стеснявшего промысловую деятельность казаков. Часть их слилась с гребенцами (20, с.22-23). Гребенская субэтническая общность оказалась наиболее устойчивой. Вокруг ее средне-севернорусского ядра (с его особым говором, религией, ХКТ) происходила консолидация иных этнических элементов.

Таким образом, существование, развитие гребенской этнической группы происходило как путем естественного прироста, так и за счет притока переселенцев из России, включения представителей иных казачьих групп, северокавказцев, которые в тот период добровольно принимали крещение и язык казаков-старожилов, то есть подвергались добровольной ассимиляции.

В ХVII веке начинается переселение казаков-гребенцов на левый берег Терека. Причины выхода с гор (сначала на правый берег) сами казаки видели в том, что "чеченцы и кумыки стали нападать на городки, отгонять скот, лошадей и полонить людей", аулы "горцев стали умножаться и стеснять их своими поселениями и скотоводством" (3, лл.4-4 об., 38). То есть демографическая ситуация на правобережье Терека стала складываться не в пользу казаков. Создание крупных стационарных поселений на левом берегу Терека в начале ХVIII века, все большее внимание, прежде всего со стороны правительства, к вопросам самообеспечения казаков путем развития земледелия положительно сказалось на росте численности гребенской этнической группы (по мнению исследователей, у оседлого населения естественный прирост в 5-6 раз выше, чем у неоседлого, занимающегося присваивающим хозяйством) (31, с.66). В начале 20-х гг. ХVIII в. на левом берегу Терека проживало 4 тыс. жителей (32, с.27; 33). В ХVIII веке укрепленная линия по Тереку была усилена донскими казаками (452 семьи). Это создало новые условия для дальнейшего демографического роста. По данным II ревизии (1744-1745 гг.), на Тереке уже проживало примерно 6 тыс. человек (32, с.28). "Семейный характер" носили и переселения волжских казаков на линию в 70-х гг. ХVIII века (517 семей). Однако, темпы естественного прироста были крайне низкими. Так, с 1762 по 1845 гг. население Терско-Семейного войска увеличилось всего на 677 человек. Это вызывалось громадной детской смертностью, неблагоприятными природно-климатическими условиями, материальными лишениями (24, с. 127). Немалую роль играла и высокая смертность взрослых казаков, которые гибли на полях сражений во всех войнах, которые вела Россия, как на Кавказе, так и за его пределами. Правительство пытается решить демографическую проблему самым простым способом: переселением на Линию государственных крестьян. А.П.Ермолов считал главными своими задачами видоизменить управление казачьими войсками (сделав их абсолютно послушными) и усилить русский элемент в станицах (34, с.8) В первой половине ХIХ века в связи с кровопролитными боевыми действиями и серьезными людскими потерями казачества, получает распространение практика принудительного обращения в казачье сословие не только государственных крестьян из Южной и Центральной России, но и представителей кавказских и иных народов. Так, в 1819 году к казакам станицы Бороздинской были приписаны казанские татары, а в 1837 году - пленные тавлинцы (выходцы из Дагестанцы) (35, с.4). В то же время источники ХIХ века дают достаточно много примеров добровольного перехода в казачье сословие кумыков, грузин, цыган и др. (4, с.214; 9, с.185; 24, с.130; 35, с.4). Подобные "локальные" иноэтничные группы существовали и среди донского казачества (36, с.7, 18-23). Большая их часть, как правило, достаточно быстро ассимилировалась. Правительственные мероприятия привели к тому, что уже в 1834 г. на левобережье Терека казаки составляли более 20 тыс. жителей. В 40-е гг. для подкрепления Гребенского полка в его состав были зачислены нижние чины Куринского полка, в станицы Щедринскую, Новогладковскую, Старогладковскую, Шелковскую были переселены крестьяне из Харьковской губернии. Нам известен лишь один случай, когда старожилы-гребенцы из Червленной наотрез отказались принимать переселенцев. Власти, не пожелавшие в условиях военного времени обострять обстановку, не стали настаивать, и "приписные" в 1849 году основали близ Червленной новую станицу - Николаевскую (3, л. 42). В 1854 году на Терек прибыли вновь украинские переселенцы (37, с.31; 38, с.103; 39, с.210). Таким образом, в дореформенный период действовали как механизмы естественного прироста, так и "искусственного" роста казачества за счет приписных. Последнее обеспечивалось и регулировалось правительственными распоряжениями (40). В середине Х1Х в. население некоторых казачьих станиц пополнялось и северокавказцами. Так, число казаков станицы Луковской с 1856 по 1866 годы увеличилось почти вдвое. Статистические данные 1875 года сообщают, что основными этническими группами в станице помимо "русских" казаков стали черкесские (772 чел.) и осетинские (182 чел.). К концу ХIХ века казаки-"магометане" переселились в Кабарду или приняли крещение, ассимилировались. Лишь в четырех дворах проживали мусульмане. Последние записывались на службу в КЛКВ постоянно, в разные годы от 30 до 57 человек (41). К подобному процессу, происходившему уже в новых условиях, сами казаки относились отрицательно, видя в этом угрозу своей самобытности. Исследователи отмечали напряженные, и даже враждебные отношения между старожилами-старообрядцами и переселенцами-приписными, которые большей частью являлись православными. Эта позиция резко отличалась от той, которая существовала в ХVII и даже в ХVIII веках, когда казачьи социоры сами принимали большое количество беглых. Однако в тот период последние были настроены на добровольную ассимиляцию, чего не наблюдалось в ХIХ веке. Слишком высокие темпы прироста (в 1834 г. на левобережье проживало более 20 тыс. человек, в 1865 г. - более 30 тыс., в 1889 г. - более 40 тыс., в 1910 г. - более 65 тыс. - см.: Приложение) и малый исторический период не привели к полному слиянию разных по своему происхождению, языку, религии казачьих групп. По данным С.Писарева, к началу 80-х гг. ХIХ века в Кизляро-Гребенском округе казаки-великороссы составляли 64,8%, казаки и крестьяне малороссы - 24%, крестьяне-великороссы - 2%, отставные солдаты - 1%, инородцы - 7,2% (42, с.43-44). Эти цифры еще раз свидетельствуют, что формирование терского казачества как единой субэтнической группы не было завершено. В ХIХ веке все более полиэтничным становилось и население казачьих станиц. Так, по данным 1900 года в станице Наурской жили калмыки, армяне, грузины, поляки, чеченцы, евреи, лезгины и даже турки. В религиозном плане они делились на православных, старообрядцев, католиков, ламаистов, армяно-григориан, мусульман и иудеев (43, с.182-184, 188-189).

Переход к мирной жизни положительно сказался на демографических процессах. В пореформенный период продолжилась приписка в казачье сословие, но в значительно меньших размерах, чем в период военных действий. Правительству это было уже не нужно. В начале 70-х гг. ХIХ века терское казачество увеличилось на 248 душ "из-за естественного прироста и из-за зачисления в войско из других сословий" (44, л.40). Казачьи семьи в рассматриваемый период в большинстве своем были многодетными. По данным 1882 года, на каждую казачью семью приходилось 7-8 душ обоего пола (45). Таким образом, до конца ХIХ века у казаков Терского левобережья сохранялся традиционный режим воспроизводства, при котором экономически выгодно было иметь максимальное количество детей.

К началу ХХ века казачество постепенно становится этносоциальным меньшинством на Тереке. Так, в Моздокском отделе на 13 станиц приходилось 81 русское селение (поселок, деревня), в Кизлярском отделе на 21 станицу - 21 селение (46, с.94. См.: Приложение). В самих станицах росло число иногородних. Приток их усилился после 1886 года, когда крестьянам было разрешено переселяться в казачьи области. Уже в 1889 году лишь Курдюковская, Калиновская, Мекенская, Наурская и Стодеревская не имели иногородних, в других станицах их насчитывалось от 2 (в Каргалинской) до 178 (в Галюгаевской) (47, с.6-28; 48, с.42-52. См.: Приложение.). Это усилило консерватизм и замкнутость казачьих общин, негативное отношение к приезду русского и украинского населения. Ведь к тому времени казаки считали себя коренным населением края, охранявшим рубежи России со времен Ивана Грозного, и противопоставляли себя мигрантам, прибиравшим к своим рукам земли, которые они некогда защищали.

Уже ранние административные преобразования на Тереке (определение границ войсковых и прочих земель) сопровождались их этническим осмыслением. В документах подчеркивалось, что казаки, например, Моздокского полка осваивали земли левобережья, "когда не было там ничьего жительства" (49, л. 42 об.) Отсюда становится понятна крайне болезненная реакция казачества на сокращение этнического пространства, что связывалось с угрозой его существования.

В этих условиях эндогамия становится своеобразным защитным механизмом, препятствующим ассимиляции. Именно она выступила фактором стабилизации и дальнейшего существования казачьих групп на Тереке. Браки заключаются преимущественно в казачьей среде, причем предпочтение отдается своей локальной группе, своей конфессии.

В т.н. вольный период рост казачьего населения в Притеречье происходил как за счет межэтнических браков, так и благодаря приему беглых. В дальнейшем правительство стало пресекать последнее. В то же время оно создало в ХVIII-ХIХ веках новые источники механического роста, переселяя на Терское левобережье донских и волжских казаков, а затем и государственных крестьян, приписывая в казачье сословие представителей разных социальных и этнических групп. По данным переписи 1897 года по языку терское казачество делилось следующим образом: 145508 человек говорили на русском языке, 16329 (большая часть их проживала в западных районах Терской области) - на украинском (50, с.122).

Казачество, по крайней мере, трижды в дореволюционный период, пережило демографический шок. В ХVII веке под давлением численно превосходящих исламизированных соседей казаки были вынуждены уходить на левый берег Терека. Во второй трети ХIХ века в станицах появилось большое количество приписных. В конце ХIХ - начале ХХ века казаки стали "тонуть" в массе переселенцев из Центральной России и других областей. В самих терских станицах по данным переписи 1897 года "иногородние" составили 12% населения (50, с.118). Однако и в этих условиях казачество продемонстрировало удивительную стойкость и живучесть, сохранило основные черты материальной и духовной культуры.

Примечание:

1. Кабардино-русские отношения в ХVI-ХVIII вв. Т.I. - М.: АН СССР, 1957.

2. РВИА. Ф.1058. Оп.1. Д.503.

3. РВИА. Ф.644. Оп.1. Д.117.

4. Заседателева Л.Б. Терские казаки (середина XVI- начало ХХ в.). Историко-этнографические очерки. - М.: МГУ, 1974.

5. Козлов С.А. Взаимоотношения терско-гребенского казачества с северокавказскими народами (2 пол. ХVI-ХVII вв.). // Известия СКНЦВШ, 1990. № 4.

6. Потто В.А. Два века Терского казачества. Т.I. - Владикавказ, 1912.

7. Кабардино-русские отношения в ХVI-ХVIII вв. Т.II. - М.: АН СССР, 1957.

8. Лебедева Н.М. Психологические аспекты этнической экологии. // Этническая экология: теория и практика. - М.: Наука, 1991.

9. Ткачев Г.А. Станица Червленная. // СОЛКС. - Владикавказ, 1912. № 7-12.

10. Л.Н.Толстой на Кавказе в записях современников (сост. Б.С.Виноградов). // Труды ЧИ НИИ ИЯЛ. Т.Ш. - Грозный, 1961.

11. Заседателева Л.Б. Традиционная и современная свадебная обрядность русского населения Чечено-Ингушетии. // Новое и традиционное в культуре и быту народов Чечено-Ингушетии. - Грозный, 1985.

12. Заседателева Л.Б. Культура и быт русского и украинского населения Северного Кавказа в конце ХVI - ХIХ веке. // КЭС. Т.VIII. - М., 1984.

13. Великая Н.Н. Свадебная обрядность казаков и вайнахов как показатель этнокультурных связей. // Из истории и культуры Линейного казачества Северного Кавказа. Материалы Второй международной Кубанско-Терской научно-просветительской конференции. - Армавир, 2000.

14. Кушева Е.Н. О местах первоначального расселения гребенских казаков. // Историческая география России ХVIII века. Ч.II. Источники и их характеристика. - М.: АН СССР, 1981.

15. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. - М., 1961.

16. Козлов С.А. На Северном Кавказе в ХVI веке. // ВИЖ, 1993. № 11.

17. Русско-дагестанские отношения ХVII - первой четверти ХVIII века. - Махачкала, 1958.

18. Великая Н.Н. Общие корни в формировании терского и кубанского казачества. // Возрождение казачества (история, современность, перспективы). Тезисы докладов, сообщений, выступлений на V Международной (Всероссийской) научной конференции. Ростов-на-Дону, 1995.

19. Козлов С.А. Пополнение вольных казачьих сообществ на Северном Кавказе в ХVI-ХVII вв. // СЭ, 1990. № 5.

20. Васильев Д.С. Очерки истории низовьев Терека: (досоветский период). - Махачкала: Даг. кн. изд-во, 1986.

21. Русско-дагестанские отношения в ХVIII - начале ХIХ века. Сб. док. - М.: Наука, 1988.

22. Калоев Б.А. Из истории русско-чеченских экономических и культурных связей. // СЭ, 1961. № 1.

23. Попко И.Д. Терские казаки с стародавних времен. Гребенское войско. Вып.1. - СПб., 1880.

24. Омельченко И.Л. Терское казачество. - Владикавказ, 1991.

25. ГАСК. Ф. 249. Оп.1. Д.105.

26. СГВ, 1857. № 19.

27. РВИА. Ф. 15255. Оп.1. Д. 4, 8, 10, 13, 22.

28. Гриценко Н.П. Быт и нравы кавказских горцев и терских казаков. Их взаимное влияние друг на друга. // АЭС. Т.3. - Грозный, 1969.

29. Караулов М.А. Терское казачество в прошлом и настоящем. - Владикавказ, 1912.

30. Великая Н.Н., Даутова Р.А., Хасиев С.-М.А. Представления и обряды казаков и вайнахов, связанные с жилищем. // Археология и традиционная этнография народов Чечено-Ингушетии. - Грозный, 1992.

31. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. - М.: Наука, 1989.

32. Кабузан В.М. Население Северного Кавказа в ХIХ-ХХ веках. Этностатистическое исследование. - СПб.: БЛИЦ, 1996.

33. Следует отметить, что цифры ревизий нельзя признать полностью достоверными, поскольку скрупулезно подсчитывались лишь души мужского пола, облагавшиеся подушной податью (крестьяне, мещане, которых на Тереке было немного), остальных учитывали приблизительно.

34. Чернозубов Ф.Г. Генерал-майор П.С.Верзилин, первый наказной атаман Кавказского линейного войска. // ЗТОЛКС. - Владикавказ, 1914. № 3.

35. Бутова Е. Станица Бороздинская. // СМОМПК. Вып.7. - Тифлис, 1889.

36. Черницын С.В. Донское казачество и этнические процессы (ХVIII - ХIХ вв.). // Автореф. дисс. ...к.и.н. - М., 1992.

37. Анчабадзе Ю.Д., Волкова Н.Г. Этническая история Северного Кавказа ХVI-ХIХ века. // Материалы к серии "Народы и культуры". - М., 1993.

38. Гребенец Ф.С. Новогладковская станица в ее прошлом и настоящем. // СМОМПК. Вып.44. - Тифлис, 1915.

39. Ткачев Г.А. Гребенские, терские и кизлярские казаки. - Владикавказ, 1911.

40. Документы конца 50-х - начала 60-х гг. ХIХ века сообщают о зачислении в казаки Кавказского линейного казачьего войска дворян, крестьян, дворовых, военнослужащих, детей священника, титулярного советника, купца, отставного надворного советника, а также землемера, служащего канцелярии, служащего уездного суда, коллежского регистратора, ученика духовной семинарии, служащего палаты государственных имуществ, топографа и др. (РВИА. Ф.1058. Оп.1. Д.19, 20, 22, 24-95, 115 ,117, 123, 139-141).

41. Попов И. Станица Луковская. // ТВ, 1899. № 19-22.

42. Писарев С. Трехсотлетие Терского казачьего войска. 1577-1877. - Владикавказ, 1881.

43. Востриков П.А. Станица Наурская. // СМОМПК. Вып.33. - Тифлис, 1904.

44. РГИА. Ф.1268. Оп.18. Д.150.

45. ТВ, 1883. № 40.

46. Тютюнина Е.С. Структура поселений Терской области 1900 г. // Вопросы северокавказской истории Вып.6. Ч.1. - Армавир, 2001.

47. Статистические таблицы населенных мест Терской области. Кизлярский отдел. Т.1. Вып. II. - Владикавказ, 1890. 48. Статистические таблицы населенных мест Терской области. Пятигорский отдел. Т.1. Вып. III. - Владикавказ, 1890. 49. РГИА. Ф.398. Оп.81. Д.63.

50. Футорянский Л.И. Численность, национальный и религиозный состав казачества России в 1897-1917 гг. // Проблемы истории казачества. - Волгоград, 1995.

Дроздова Р., студ 6 курса ИФ ДГУ

(г. Кизляр), н.рук Яковенко Е.А.

ОСВОЕНИЕ КАЗАКАМИ ТЕРСКОГО ЛЕВОБЕРЕЖЬЯ В

ХVII-ХIХ ВВ.По мтаериалам : Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII-XIX вв. - Ростов-на-Дону, 2001. - С.195-196.

До появления российской государственности Притеречье уже было отчасти освоено ногайцами и казаками. Последние были представлены двумя группами: терскими низовыми (обитали в устье Терека) и гребенскими. Первые фактически исчезли с этнокарты региона в ХVII веке, вторые - продолжают проживать на Терском левобережье, справедливо считаясь одной из ранних групп казачества на юге России.

Происхождение гребенцов до сих пор вызывает споры исследователей (1, с.3-55; см.: Гл. I). Основные версии (новгородская, рязанская, донская) почти не имеют письменных подтверждений, предания гребенцов также не содержат указаний на место их исхода.

Документы ХVI-ХVII вв. определенно свидетельствуют, что пополнение казаков в Притеречье шло за счет различных социальных и этнографических групп русского населения (2, с.246; 3, с.85; 4, с.69-70). Признание того, что гребенское казачество формировалось из различных компонентов, не снимает проблемы поиска его этнического ядра. О том, что оно было русским (а не горским, хазарским, половецким и пр.), свидетельствует, прежде всего, восточнославянский пласт материальной и особенно духовной культуры (верований, фольклора). При более конкретном определении встает вопрос: севернорусским или южнорусским? Ведь каждая из этнографических зон имела свои яркие отличительные особенности.

Однако до сих пор значительно лучше исследованы заимствования у горских и тюркских народов, чем те компоненты, которые и составили стержень гребенской культуры. Именно благодаря наличию ранней, достаточно стойкой традиции, ассимилировались многие позднейшие наслоения, и в отдельных компонентах она сохранилась до наших дней. Поиски региона, где возникли основные черты гребенских обычаев, обрядов, языка и пр., уводит нас далеко на северо-запад от Терека.

Прежде всего, отметим, что историческая основа говора гребенцов - северная, поскольку в их языке присутствуют севернорусские черты и отсутствуют южнорусские. На Кавказ они пришли с оканьем (хоровод, помочи и пр.), которое здесь отмирало. То есть окончательное оформление их говора как среднерусского произошло уже на новом месте жительства в результате общения, смешения с прибывавшими сюда "южноруссами" (8, с.75,82-83). Но даже если признать их говор изначально среднерусским, то территориально - это часть Новгородской и Тверской, а также Московская, Владимирская, Псковская области (6, с.94).

Важнейшим показателем материальной культуры народов является жилище. В гребенских станицах, как и в северной зоне (Карелия, Новгородская, Архангельская, Вологодская, Ярославская, Ивановская, Костромская, север Тверской и Нижегородской областей), было распространено срубное строительство. Жилище казаков поднималось на столбах на 1,5-2 метра от земли и имело высокое крыльцо. Эту "приподнятость" исследователи объясняют как влиянием природных факторов (сырые почвы, наводнения), так и этнических (севернорусскими традициями) (7, с.382-383). Поскольку лесов в Притеречье было немного, это приводило к дороговизне строительного материала. Выход был найден в следующем: бревна распиливали и их круглые бока помещали на наружную сторону. Не заставило отказаться от традиции и то, что такие жилища в условиях Притеречья продувались, требовали большого количества топлива. В них жили только летом, хранили скарб, принимали гостей, находились в дни праздников, похорон, свадеб. Они считались обязательными, хотя большую часть времени семья проводила в турлучных и саманных постройках (8, с.234-235; 9, с.234; 10, с.107-109). Бревенчатые дома завершала крыша с резным коньком, окна также были резными. Примечательно, что подобный тип жилища был занесен и в Сибирь выходцами из Европейского Севера (6, с.269).

Средне-севернорусской оставался и план гребенской избы (печь помещалась справа от входа, а по диагонали от нее находился киот с деревянными иконами и литыми медными складнями). Сходными были представления о домовом, обряды, связанные с переходом в новый дом.

Гребенцы не имели традиционных для южных русских представлений о леших и русалках. Они верили в лабасту, нагую женщину с отвислыми грудями, закинутыми на спину, которая безобразна, наводит страх на людей, живет в болотах, омутах, захватывает идущих мимо и щекочет, иногда до смерти (11, с.63-64; 12, с.76). Подобные представления о страшных косматых женщинах с большими отвислыми грудями, которые живут в водоемах или лесах, характерны для северных русских. Их называли водяными чертовками, слово русалка здесь не было известно (13, с.111-117). У гребенцов, по-видимому, "северный" образ под влиянием кавказских соседей-тюрок стал именоваться лабастой (от тюрского - албаслы, злой демон женского пола). Еще больше параллелей мы находим в обрядовой практике гребенцов и северных русских. Важнейшей отличительной особенностью севернорусской свадьбы являлся т.н. свадебный плач. У гребенцов также за семь дней или накануне свадьбы невеста садилась в угол и оплакивала свою долю (12, с.38; 14, с.29). Определенное сходство прослеживается и в других элементах свадебной обрядности гребенцов и "северян" (ср.: 15). В западных и южнорусских областях Святки почти не праздновались, а в средне-севернорусских и у гребенцов они превращались в большие, главным образом молодежные праздники. Примечательно, что в масленичных обрядах упоминалось такое "северное" орудие, как соха (16, с.55), хотя гребенцы в ХIХ - начале ХХ обрабатывали землю плугом. В обнаруженном архивном документе ХVIII века утверждается, что гребенцы на правом берегу Терека выращивали каливу (брюкву) (17, л.14) - культуру, характерную для нечерноземной зоны. Общими элементами религиозного календаря было то, что и на севере страны, и у гребенцов широко отмечались Покров, Никола Зимний и Вешний, Пасха, Масленица, Троица, Успение и некоторые другие. И в то же время отсутствовали егорьевы обходы, купальские игры, дожинки и другие элементы аграрного календаря, поскольку роль земледелия была сведена к минимуму.

Средне-севернорусским обычаем являлись помочи. Их мы находим и у гребенцов.

Общим местом стало утверждение о том, что эпические произведения всех жанров лучше всего сохранились на крайнем севере (Поморье) и юге страны (у казаков) (18, с.14-19; 19, с.182). Причем на Тереке былины бытовали главным образом в гребенских станицах. Объяснение этому не найдено. Отметим, что Поморье и Терское левобережье имеют и другие черты сходства. Население и в том, и в другом регионе большей частью занималось промысловой деятельностью (рыболовством и охотой). В традиционной кухне преобладала именно рыба (поморы говорили: "Безрыбье хуже бесхлебья", гребенцы: "Без рыбы ни в пиру, ни в похмелье, ни на поминках". Здесь возникли центры старообрядчества, сохранившие многие восточнославянские верования и культы. В северных, новгородских говорах бытовало слово "казак", "казачиха" в значении работников. В Поморье имелся и Терский берег. На севере и юге страны эталоном настоящего мужчины был отважный, гордый и свободный духом, независимый человек, ощущавший свою особость и превосходство над соседним земледельческим населением. Ни поморы, ни гребенцы с крестьянами практически не роднились (20, с.78-169; 21, с.110-226).

Возможно, что сходный хозяйственно-культурный тип вызвал к жизни и аналогичные явления в материальной и духовной культуре. Примеров тому этнография знает множество. Однако такой подход объясняет далеко не все. В этой связи нельзя не отметить, что север Европейской России являлся районом преимущественно новгородской колонизации ХIV-ХV вв. (22, с.89-91). Среди первопоселенцев названы атаманы, князьки, беглецы. Здесь сохранилось много преданий о новгородцах, часто упоминается и Иван Грозный. По-видимому, новгородские ушкуйники ХII-ХIV вв. проложили сюда путь. С ними севернорусские предания связывают появление разбойных мест, причем их признаками являлся гористый рельеф, расположение при устьях рек и отдаление от населенных пунктов. Среди исследователей, занимающихся Русским Севером, существует гипотеза об ушкуйническом происхождении разбойных мест, что ассоциируется с ранним способом "новгородского" освоения Севера - набеги, грабежи, обложение данью (23, с.234-237).

Подобная гипотеза существует и в отношении гребенского казачества. Известно, что и в ХIV веке ушкуйники доплывали до Астрахани и, возможно, выходили в Каспий и Терек. В бассейне Терека есть археологические находки средне- и севернорусских древностей (24; 25; 26). По-видимому, настала пора сместить акценты и связать большую их часть не с пленными русичами, которые оказались за пределами своих территорий, а с новгородскими ушкуйниками. Они, "открыв" притеречные земли, подготовили сюда массовые переселения. Последние были вызваны известными историческими событиями конца ХV века (разгром и присоединение к Москве Новгородских -1477 г., Тверских -1485 г., Вятских земель -1489 г.; отметим, что в позднесредневековых склепах Ингушетии Е.И.Крупновым были обнаружены "вятические" подвески). Примечательно, что в гребенских былинах совершенно нет упоминаний о борьбе с монголо-татарами (см.: 18, с.18-19). Переселенцы из новгородских (точнее, средне-севернорусских) земель двинулись как на крайний север (Поморье), так и на далекий юг, несомненно, уже разведанными путями (в Притеречье, скорее всего, по Волге в Каспий и Терек). Своеобразным воспоминанием о прибытии на Терек можно считать ежегодно совершаемый обряд "пускания кораблей", распространенный в гребенских станицах (о "корабельной" тематике в обрядах и фольклоре гребенцов см.: 16, с.59-60).

На новой Родине предки гребенцов "развили" неземледельческий хозяйственно-культурный тип. Причем в новых условиях он стал не просто промысловым, а военно-промысловым (и как у новгородцев, определяющую роль в административно-военной структуре гребенцов играла десятичная система - деление на сотни, десятки) (7, с.83-85).

Таким образом "новгородская" (средне-севернорусская) версия имеет целый ряд доказательств (27). Отметим также, что в состав казачьих групп Предкавказья вошло большое количество однодворцев (потомков военнослужилых людей низшего разряда) (применительно к Кубани эта проблема исследована В.А.Колесниковым - 28). Происхождение их изучено крайне слабо. Для нашей темы важно то, что это были выходцы, в основном, из замосковских уездов северно- и среднерусской полосы (6, с.111-112). Таким образом, и эта группа могла нести на юг черты севернорусского уклада.

Все вышеизложенное показывает, что собственно русские корни гребенцов нуждаются в дополнительном изучении. Это даст возможность более определенно говорить об их далекой прародине. Но уже то, что известно, позволяет утверждать: казачьи группы (донцы, гребенцы, запорожцы и др.) имели разные генетические корни, но "становились казаками" под влиянием сходных экстремальных обстоятельств ("политической анархии", имевшей место в пограничных зонах, Диком поле, на Северном Кавказе и др.).

К ситуации с гребенцами вполне применимы выводы исследователей о том, что бегство и уход от государственной власти составляли содержание истории России. В ходе таких побегов происходило освоение, колонизация новых территорий. Однако, государственная власть шла вслед за переселенцами, укрепляя за собой вновь заселенные области и обращая их население "под свое владычество" (29, с.136-140).

Другой проблемой, давно волнующей исследователей, является определение мест первоначального поселения гребенцов (об этом писали как дореволюционные, так и современные исследователи: Виноградов В.Б., Денискин В.И., Кушева Е.Н., Магомадова Т.С., Нарожный Е.И. и др.). По мнению Е.Н.Кушевой, сведения письменных источников о т.н. вольном периоде крайне скудны и противоречивы, а надежд на новые источники нет (30, с.28). В этой связи считаем необходимым ,обратить внимание казаковедов на такой невостребованный пока источник, как легенды и предания - своеобразную неписаную историю казаков (подробнее см.: 31). Обращение к нему дало прекрасные результаты применительно к кубанскому, запорожскому и донскому казачеству. В этой связи нельзя не согласиться с мнением О.В.Матвеева о том, что скептическое отношение к этому виду источников неоправданно, поскольку фольклорные материалы создавались гораздо раньше письменных и поэтому являются самыми ранними историческими источниками, в которых, зачастую, не больше вымысла, чем в письменных документах. И, кроме того, в них отразились особенности самосознания казаков, их восприятие окружающего мира (32, с.114).

Предания гребенцов (отчасти и чеченцев) указывают, что казаки проживали по рекам Аргун, Баас, Хулхулау, Сулак, Акташ, Сунжа, в Воздвиженском и Татартупском ущельях, по Качкалыковскому хребту, в окрестностях деревни Андреевой (Эндери) и др. Так как казаки жили на гребнях (в горах), отсюда и пошло их название (эндо- и экзоэтноним). Проживание в горах отразилось в их фольклорных произведениях, религиозных верованиях (7, с.356-357; 33). Согласно представлениям гребенцов, рай находился под горой Казбек, где угодившие богу люди проживали в роскошном доме и пользовались всеми райскими наслаждениями. Ад они также помещали в горах, где жара, все кипит, о чем-де и свидетельствуют горячие источники.

Информацию о местах первоначального проживания гребенцов одни исследователи просто сообщали, другие - выбирали что-то одно, третьи - пытались расширить ареал обитания.

Если суммировать сведения из преданий, то мы получим чрезвычайно большой регион (предгорные и горные районы нынешних Северной Осетии, Ингушетии, Чечни, Дагестана). Однако, во второй половине ХVI в. (к этому времени относятся первые упоминания письменных источников о казаках в Притеречье) эта территория не пустовала, а с той или иной степенью полноты была заселена горскими народами. С другой стороны известно о немногочисленности ранних казачьих социоров, которые просто не могли прочно освоить указанный регион. Но все становится на свои места, если учесть указания источников о "кочующих" в гребнях казаках. Впервые на этот термин обратила внимание Л.Б.Заседателева (34, с.23). Он, на наш взгляд, является показателем большой мобильности казачьих групп, ориентирующихся в тот период, согласно преданиям, на присваивающие отрасли хозяйства (охоту, рыболовство). При таком образе жизни казачьи поселения просто не могли оставить сколько-нибудь заметного "культурного слоя" и призывы археологически изучать гребенцов, раздававшиеся как в дореволюционный, так и в советский периоды так и останутся, по-видимому, благими пожеланиями, тем более что материальная культура горцев и казаков трудноразличимы. Хотя полностью исключать археологическое изучение казачьих "опорных пунктов" нельзя (см.: материалы раскопок Е.И.Крупновым "Трехстенного городка" - 35, с. 124-133; отдельные артефакты - 25, с.14-16; 36, с.11-13).

Таким образом, предания о местах расселения гребенцов в далеком прошлом не выглядят противоречивыми. В разное время казачьи "общины" могли находиться в той или иной части Северо-Восточного Кавказа. Это позволяет, на наш взгляд, снять саму проблему, связанную с поиском мест первоначального поселения гребенцов, указывая лишь на регион, в котором происходили их постоянные перемещения.

Однако такая амплитуда перемещений не оставалась неизменной. Пространство, освоенное гребенцами, постоянно сокращалось и накануне перехода на Терское левобережье они проживали в бассейне р.Сунжа (в фольклоре гребенцов эта река именуется Сунжей-матушкой) (37, с.7-9; 38, с.26-32).

О том, как казаки оказались на гребнях, одно из преданий рассказывает, что предки гребенских казаков были некогда казаками Ермака. Когда он пошел в Сибирь, от него отделился некто Андрей (Шадра) с казаками и поселился за Тереком. Еще в 1722 году кумыкский шамхал Адиль-Гирей писал, что его брату Айдемиру жить в Андреевой деревне (Эндери) "нельзя, так как земля эта исстари гребенских казаков" (39, л.37 об.).

В дальнейшем происходило пополнение казачьих социоров разноэтничными местными и пришлыми элементами, но главным "цементирующим" звеном их стал ХКТ, основанный на промысловой деятельности. В северных регионах население окончательно переходило к нему из-за природно-климатических условий, в южных (Дикое поле вплоть до гор Северного Кавказа) к промыслам добавилось военное дело - в силу социально-политических причин.

"Международный" термин казак в период средневековья означал вольного, удалого на войне человека (40, с.146). Группы таких людей могли иметь своей субстратной основой, костяком, вокруг которого происходило формирование более широкой этнической общности, и тюркоязычные, и русскоязычные, и украиноязычные элементы. Сводить все группы казачества к единой этнической основе не представляется возможным. Казачьи группы средневековья были разноэтничны и разноязычны. В документе ХVI века, исходящим от русского правительства, сообщалось, что "на поле ходят казаки многие - казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, а и наших украин казаки, с ними ж смешався, ходят" (см.: 41, с.67). Очевидно, что единый ХКТ, образ жизни способствовал "смешению", образованию более многочисленных групп. По мнению исследователей, чем больше факторов (язык, религия, территория, враждебное окружение и пр.) задействовано, тем быстрее идет процесс консолидации (42, с.142).

Не все из известных казачьих групп сумели выжить, сохраниться. Несомненно, что ядро русскоязычного казачества составило русское население, перешедшие в условиях Дикого поля к особому ХКТ. При ином подходе невозможно объяснить наличие в обычаях и обрядах казаков ярко выраженных славянских, древнерусских пластов культуры, которых просто не могло быть у новокрещенов. Тем более нельзя согласиться с утверждением, что "начало гребенскому казачеству дали крепостные крестьяне" (43, с.85), поскольку система ценностей, образа жизни у них были диаметрально противоположны.

Локализовавшись в определенных районах (Терек, горы), казаки стали гребенскими, терскими. Последние известны в устье Терека с 1563 г. (44, с.171). Однако в 1606 году они покинули Терек (4 тыс. казаков отплыли в Астрахань и приняли активное участие в событиях Смутного времени). Назад практически никто не вернулся. От сильного войска "вольных атаманов и казаков" осталось лишь 220 человек. После наводнения 1668 года они переселились на р.Копай (близ Терской крепости) и были включены в состав гарнизона под названием Терского казачьего войска. В ХVIII в. вместе с гарнизоном они были переселены в крепость Св.Креста на Сулаке. Накануне переселения в войске насчитывалось не более 200 человек (из них треть "инородцы") (45, с.57-59, 62, 87, 105; 46, с.18). Хотя в дальнейшем терские низовые казаки продолжали вести свое происхождение от ранних поселенцев, но их позднейшие общины практически не сохранили первоначального ядра и постоянно обновлялись за счет "инородцев" (главным образом крещеных представителей северокавказских народов) (47).

Отправная точка, откуда прибыли казаки в Притеречье, выглядит в преданиях туманно, но путь: Волга - Каспий - Терек - его притоки, уходящие в горы, представляется весьма реальным. Отметим, что некоторые фольклорные образцы и обряды гребенцов обнаруживают связь с Поволжьем (16, с.59; 48, с.112; 49, с.136). Именно в Поволжье и Подонье в средневековье происходили процессы активного взаимодействия восточнославянского и тюркского этнических элементов. Примечательно, что некоторые имена гребенцов, сообщаемые источниками второй половины ХVI-ХVII в., находят аналогии с именами казаков Поволжья ХV- первой половины ХVI в., которые находились на службе у ногайских князей (ср.: 30, с. 41; 50, с.89, 131-132). Отметим в этой связи и документ 1584 г., сообщавший, что турецких гонцов "на Терке волжские казаки громят". В Астрахань к воеводам было направлено распоряжение царя, "чтоб сыскали накрепко тех всех казаков, которые Волгою приходят в Терку" и "чтоб казаки в Терку не приходили" (51, с.35-36). Естественно, российские власти на местах в тот период не могли подобному воспрепятствовать. Указанное сообщение еще раз показывает, каким путем казаки появлялись в Притеречье.

О времени поселения казаков в горах предания сообщают как об очень давнем. Приведем в этой связи запись, сделанную в середине ХIХ века Л.Н.Толстым. В ней говорится о прибытии на Терек Ивана Грозного с войском, который "по самое море землю забрал и столбы поставил... Только пришло ему время домой идти, вот он и говорит: "Земля эта мне полюбилась. Кого мне тут на границе оставить". Ему и сказывают, что мол есть тут за рекой казаки на Гребне живут, им землю отдай, они стеречь тебе ее будут. "Поди, говорит, приведи мне этих стариков-казаков, я с ними говорить буду". Приехали старики, человек сто приехало верхами...". На призыв царя служить ему, старики ответили так : "Мы вольные казаки, отцы наши вольные были, и мы никакому царю не служили, да и детям нашим закажем. А коли ты, мол, нам земли отдать хочешь, мы перейдем, только ты нашу казацкую волю не тронь. А мы из-за Терека татар не пустим" (см.: 52, с.31).

Упоминание Ивана Грозного в этом и других фольклорных произведениях (53, с.76; 54, с.42) не случайно, поскольку именно с ним связан выход границ российского государства на Терек, строительство здесь первых городков и острогов. Иван Грозный на Тереке не был, но терские воеводы его именем осуществляли политику в регионе. Предание определенно указывает, что казаки проживали на гребнях задолго до появления российской администрации на Тереке. Одно поколение сошло с исторической арены, другое состарилось. Конец ХV в. - такова глубина исторической памяти гребенцов, что согласуется с предложенными нами причинами "исхода" населения из средне-севернорусской зоны.

Сложная этническая история ранних групп казачества нашла свое отражение в их внешнем облике. По мнению дореволюционного исследователя Н.В.Гильченко, среди казаков сплошь и рядом "встречаешь типичного низкорослого плотного монгола с его широкими скулами, слабой волосистостью на лице, узкими глазами...И столь же часто попадается тип красавца-горца" (55, с.112). Однако антропологическое изучение казачества нельзя признать удовлетворительным, оно так и осталось на уровне констатации вышеприведенных наблюдений.