Фридерик Францишек Шопен: творческий и жизненный путь

Трудным было это последнее лето в Ноане. "Дорогой мой, делаю все, что в моих силах, чтобы работать, но мне это не удается", - писал Шопен 8 июля Огюсту Франкому. Письмо это, впервые опубликованное Карловичем, а затем погибшее, так же как сотни других писем Шопена, говорит о том, каким одиноким он был в Ноане. Шопен надеялся вскоре вернуться в Париж и встретиться там с Новаковским, которого "хозяйка дома" запретила приглашать в Ноан. А Шопен мечтал не только увидеться со своим старым другом, но и "наговориться с ним по-нашему", т. е. по-польски, ибо, как он вскользь замечает, давно уже не приходилось ему слова сказать на родном языке.

Летом 1846 г. Шопен много занимался изучением произведений великих мастеров. По его просьбе его ученица Мария де Розьер прислала ему в Ноан принадлежащую ему партитуру моцартовского Реквиема. Большое внимание Шопен уделял Бетховену. Делакруа, посетивши Ноан, писал одному из своих друзей 19 августа, что Шопен "божественно хорошо играл Бетховена".

Шопен часто давал своим ученикам играть произведения Бетховена Шуман отмечал особенную близость польского мастера к Бетховену, статье, появившейся в 1836 г., он писал, что Шопен учился "у лучших мастеров, у Бетховена, Шуберта, Филда. Согласимся с тем, что первый воспитал мужество в его душе, второй нежность в его сердце, третий - беглость в его руке".

В 1847 г. Шопен никуда не выезжал из Парижа, количество уроков значительно сократил, но поддался на уговоры выступить публично, когда ученики и друзья его взялись организовать концерт в зале Плейель. Этот последний парижский концерт Шопена состоялся 16 февраля 1848 г. и открылся фортепианным трио Моцарта, исполненным Шопеном совместно с профессором Парижской консерватории, скрипачом Жаном Аляром (1815-1888) и Огюстом Франкомом, с которым Шопен впервые публично сыграл в этот вечер и свою виолончельную сонату. Затем в авторском исполнении прозвучали этюды, прелюдии, мазурки, вальсы и Баркарола. Успех был грандиозный, и пресса оповестил: тотчас же, что 10 марта Шопен намерен дать еще один концерт и что свыше 600 человек записались на билеты, хотя зал вмещает лишь 300. Заметим попутно, что количество лиц, желавших попасть на концерт 16 февраля, значительно превысило эту цифру. Шопен собственноручно вычеркнул из списка многие имена...

Именно в те дни, когда парижская печать сообщала о предстоящем концерте Шопена, во Франции начались революционные события, связанные с тем подъемом освободительного движения, которым ознаменовался 1848 год, вошедший в историю "весны народов", как нередко называют период этого подъема. В том памятном году был опубликован "Манифест Коммунистической партии" - творение Маркса и Энгельса.

В те февральские дни, когда Франция из королевства вновь превратилась в республику, Шопен был болен и лежал дома. Он писал об этом Соланж Клезенже, ограничившись лишь немногими замечаниями по поводу происшедших событий, к которым, видимо, отнесся скептически. "Рождение Вашей дочурки доставило мне больше радости, чем рождение республики". Эти слова Шопена одни истолковывают как доказательство его "аполитичности", другие чуть ли не как проявление "реакционных взглядов" композитора, третьи склонны понимать эту фразу как пустую светскую любезность. Мы не можем принять ни одного из этих толкований. Вернее всего, Шопен достаточно хорошо знавший расстановку сил во Франции, предвидел исход начавшихся событий и торжество реакции.

20 апреля Шопен приехал в Лондон. Шотландская ученица Шопена Джейн Стирлинг и ее родственники окружили композитора заботами. Он давал уроки и несколько раз выступал в Лондоне, Манчестере, Глазго и Эдинбурге. Приходилось бывать и играть на вечерах у знати. Шопен разыскал в Лондоне нескольких польских эмигрантов и от них узнал о том, что происходит на родине. "Горе и горе; уже ничего в душе мне не хочется", - писал он Войцеху Гжимале под свежим впечатлением "самых грозных известий о Княжестве Познаньском". Трагические вести приходили из Польши...

Шопен играл перед королевой Викторией, ее супругом - принцем Альбертом и другими титулованными лицами. В конце июня и в начале июля Шопен дал в Лондоне два утренних концерта, причем во втором из них приняла участие Полина Виардо, которая исполняла его мазурки в своем переложении для голоса и фортепиано. В начале августа Шопен уехал в Шотландию, а в конце месяца с громадным успехом выступил в Манчестере в зале, вмещавшем 1200 человек. В Колдер-Хаузе, вблизи Эдинбурга, в замке, принадлежавшем одному из родственников Джейн Стирлинг, Шопен провел почти весь август. Он слушал "прекрасные шотландские песни" и физически (это подчеркнуто в письме к Франкому) отдыхал.

История пребывания Шопена в Англии и Шотландии - это не столько история его путешествий и встреч, среди которых были такие интересные, как встреча с Диккенсом, сколько прежде всего история горьких размышлений о близившейся к концу жизни и о том, что долгожданная свобода будет завоевана польским народом не через месяц и не через год. Здоровье все ухудшалось, возобновлявшиеся кровохаркания истощали силы.

27 сентября, выступая на открытом концерте в Глазго, Шопен испытал сильное нервное потрясение. Исполняя Сонату с похоронным маршем, он, сыграв первые две части, увидел вдруг перед собой тех, как он выразился, "проклятых призраков", которые впервые появились перед ним на Майорке. Шопен встал, вышел из зала и лишь через некоторое время, вернувшись, сыграл остальные две части, т. е. похоронный марш (!) и финал.

Шопен чувствовал, что английский климат плохо действует на его здоровье, и вскоре решил покинуть Англию. Перед самым отъездом, 16 ноября, пролежав перед этим более двух недель из-за сильного обострения болезни, Шопен выступил на концерте, устроенном во время благотворительного бала в пользу польских эмигрантов. Через неделю он вернулся во Францию.

Судя по дневнику Делакруа, художник особенно часто виделся с Шопеном в этот, последний год его жизни. Делакруа понимал, что уже ничто не может спасти его друга. 5 марта, в день именин Шопена, он назвал его в своем дневнике "бедным умирающим великим человеком". Весной 1849 г. Шопена навещала Дельфина Потоцкая и, подобно Полине Виардо, пела его ноктюрны и другие фортепианные сочинения с различными подтекстовками. Этой весной Шопен еще выезжал иногда из дому. В дневниковой записи Делакруа от 7 апреля читаем:

"Около половины четвертого сопровождал Шопена в карете на прогулку. Хотя я и устал, но был счастлив услужить ему хоть чем-нибудь... В продолжение дня он говорил со мной о музыке, и это оживляло его. Я спросил его, что такое логика в музыке. Он мне в общих чертах разъяснил, что такое гармония и контрапункт, почему именно фуга является как бы чистой логикой в музыке и почему изучить фугу - значит познать основу всякого смысла и последовательности в музыке, люди, подобные Шопену, есть не что иное, как само искусство, и обратно, искусство совсем не то, чем считает его невежда, то есть некое вдохновение, которое приходит неизвестно откуда, движется случайно и изображает только внешнюю оболочку вещей. Это сам разум, увенчанный гением, но следующий неизбежным путем, установленным высшими законами. Это приводит меня к различию между Моцартом и Бетховеном. Там, сказал Шопен, где Бетховен кажется неясным и где ему недостает единства, это происходит не в силу той несколько дикой оригинальности, которую ему ставят в заслугу, а оттого, что он поворачивается спиной ко всем вечным принципам. Моцарт же никогда".

Эти слова доказывают, что отношение к Моцарту как к величайшему композитору Запада польский мастер сохранил до конца жизни. 14 апреля Делакруа вновь был у Шопена. "Нашел его в крайнем упадке сил, почти без дыхания". Но в воскресенье 22 апреля Шопен все же "дотащился", по выражению Делакруа, на премьеру "Пророка". Опера Мейербера не понравилась ни Шопену, ни Делакруа.

В начале июня Делакруа уехал из Парижа, с тяжелым сердцем покидая Шопена, здоровье которого продолжало непрерывно ухудшаться. 25 июня Фридерик решался наконец последовать советам друзей и обратиться к Людвике и ее мужу с просьбой приехать в Париж. Об этом же писала сестре композитора Н. В. Обрескова. Письмо Шопена нельзя читать спокойно: он все еще пытается шутить, но предчувствие смерти уже прорывается между строк этого письма. Тем временем друзья делали все возможное, чтобы ускорить приезд родственников Шопена в Париж. Марцелина Чарторыская, ученица Шопена, еще 16 мая писала брату своего мужа Владиславу Чарторыскому и просила его убедить русского посла в Париже Н. Киселева принять меры, чтобы в Варшаве ускорили выдачу паспортов Енджеевичу и его жене.

Можно предположить, что Шопен медлил с обращением к сестре потому, что в Париже свирепствовала холера. И только когда эпидемия уже почти прекратилась, написал письмо Людвике. Вокцеховскому, который мечтал хотя бы еще один раз увидеть и обнять Фридерика, так и не удалось получить паспорт для поездки в Париж.

В августе, после почти трехмесячных хлопот, в Париж приехали Енджеевич с женой и дочуркой (тоже Людвикой). Узнав о приезде Енджеевичей, Жорж Санд осмелилась написать - в очень фамильярном тоне - Людвике. Сестра Шопена не ответила ей.

Лето Шопен и его близкие провели в Шайо, предместье Парижа. К началу учебного года Енджеевич должен был вернуться в Польшу. Его жена и дочь вместе с Шопеном переехали в дом № 12 на Вандомской площади, так как снятая гам квартира была солнечной, а врачи требовали этого. Н. В. Обрескова и Джейн Стирлинг в эти месяцы оказывали композитору материальную поддержку, о чем он порой не знал.

Шопен быстро слабел. Врачи предупредили Людвику, что надежды на выздоровление нет. Предполагалось, что причиной была прогрессировавшая болезнь легких. Но сам композитор считал, что такой диагноз, ставившийся многими врачами, неправилен. По всей вероятности, болезнь легких, начавшаяся на Майорке, вызвала резкое кислородное голодание сердца, приведшее к отекам ног, тяжелым приступам удушья и другим явлениям недостаточности. Часто физические страдания были настолько невыносимыми, что еще за год до смерти у Шопена вырвались слова о том, что он предпочел бы, чтобы "Господь Бог убил его сразу, а не так медленно..." Книги и музыка оставались для Шопена утешением. Когда приходил кто-нибудь из учеников, он просил играть Моцарта, иногда - Бетховена. Звучала его собственная музыка. Величайшим счастьем для Шопена было присутствие сестры и маленькой Людки.

В квартире умиравшего толпился народ. Здесь были и совсем простые люди - его соотечественники, страдавшие от нищеты в эмиграции, были обезумевшие от горя родные и близкие. Но приходили и посторонние. "Все парижские grandes dames считали своим долгом упасть в обморок в его квартире, которая была переполнена также художниками, поспешно делавшими наброски; один фотограф хотел даже передвинуть кровать, чтобы умиравший был освещен солнцем", - вспоминала Полина Виардо.

Мы знаем, что Шопен умер в два часа ночи на 17 октября 1849 г. и что при нем находилась в это время сестра, племянница, а также Марцелина Чарторыская и Соланж Клезенже. Однако очень скоро родилось множество роковым образом расходившихся между собой версий кончины Шопена. Один из его бывших учеников - Гутман утверждал, что Шопен скончался у него на руках, что последними словами композитора были "мой друг", обращенные к нему - Гутману. И нужно сказать, что до конца своей продолжительной жизни Гутман пользовался известностью не столько как пианист, сколько, прежде всего как человек, "на руках которого умер Шопен".

Александр Еловицкий, зачастивший к Шопену перед его смертью, лихой участник восстания 1830-1831 г.г., превратившийся в активного деятеля реакции и облачившийся в сутану ксендза, уверял, что, умирая, Шопен прижал крест к устам и с последним дыханием произнес слова: "Я уже у источника счастья!"

Между тем Людвика, которой тогда было 15 лет, всей душой неискушенного подростка восприняла горе, которое обрушилось на ее семью, потерявшую Шопена. И она свидетельствует, что последними словами Шопена были: "Мать, моя несчастная мать". Зная, как Шопен любил свою семью и особенно мать, нельзя не поверить Людвике.

Утром 17 октября художник Теофиль Квятковский, которому мы обязаны многочисленными зарисовками и портретами композитора, запечатлел облик мастера на смертном одре. С одного из этих акварельных набросков сделана известная литография Павла Подчашиньского, репродукцию которой в декабре того же года мать Шопена увидела в "Библиотеке Варшавской". Квятковскому принадлежит также картина "Последние минуты Шопена" (масло).

В то же утро Клезенже сделал слепки рук и снял маску с лица Шопена. Вскоре состоялось вскрытие тела Шопена. "Оказалось, что легкие менее повреждены, чем сердце", - писали близкие композитора Листу, отвечая на его вопросы о причине смерти. Сердце Шопена было погружено в сосуд со спиртом, так как Шопен просил перед смертью сестру отвезти его в Польшу. Тело набальзамировали.

30 октября при огромном стечении народа в храме св. Магдалены состоялась траурная церемония, открывшаяся исполнением похоронного марша Шопена в оркестровке Анри Ребера (1807-1880), после чего был исполнен Реквием Моцарта. Одну из сольных партий пела Полина Виардо. В промежутке между отдельными частями Реквиема знаменитый парижский органист Луи Лефебюр-Вели (1817-1869) сыграл Четвертую и Шестую прелюдии Шопена, а затем импровизировал на его темы.

Траурный кортеж двинулся на кладбище Пер-Лашез. Шествие открывал князь Адам Чарторыский, за которым шел Мейербер, представлявший музыкальную общественность Парижа. Ленты балдахина, осенявшего катафалк, держали Делакруа, Александр Чарторыский, Франком и Плейель. Похоронили Шопена неподалеку от Керубини. Через несколько дней Людвика с дочерью направилась в обратный путь, увозя ларец из черного дерева, содержавший драгоценный сосуд, в котором хранилось сердце Шопена, ставшее национальной реликвией Польши.

В первую годовщину смерти Шопена на его могиле благодаря заботам Делакруа, Джейн Стирлинг и других друзей композитора был открыт памятник работы Клезенже. Подготовкой к печати рукописей Шопена занялся Юльян Фонтана. Он опубликовал упоминавшиеся нами произведения, пометив их опусами 66 - 74.

Из многочисленных откликов на смерть Шопена, появившихся как в польской, так и в зарубежной прессе, выделяется патетический некролог, написанный Норвидом. Начинался он словами: "Варшавянин по происхождению, сердцем поляк, а по таланту гражданин мира..." Сосуд с сердцем Шопена был помещен в нише одной из колонн костела св. Креста на Краковском предместье в Варшаве. На мраморной доске, прикрывшей эту нишу, кроме имени композитора, дат рождения и смерти его были начертаны слова из шестой главы Евангелия от Матфея: "Где сокровище твое, там и сердце твое"...

Заключение

После смерти Шопена материалы о его жизни и творчестве начал собирать Ференц Лист.

Шопен был - и это, к сожалению, не всегда понимают - одним из величайших музыкантов-мыслителей. У него была большая библиотека, о которой почти никогда не считают нужным упоминать его биографы. Он много читал, следил за новостями отечественной и зарубежной литературы, за последними открытиями в различных областях науки и техники, за политической жизнью мира, менявшейся на его глазах. Он зорко вглядывался в минувшее, понимал величие погибших цивилизаций, и не даром над его роялем всегда висела пастель Жюля Куанье, изображавшая великие пирамиды Древнего Египта.

Мысли о прошлом Польши никогда не покидали Шопена с тех пор, как он, будучи еще мальчиком, доводил до слез слушателей своими импровизациями на темы "Исторических песен" Немцевича, посвященных событиям, которые развертывались на протяжении многих столетий. И воспоминания об этих событиях неизменно переплетались с мыслями о настоящем и будущем родины. "Замок" в Ноане был для него такой же гостиницей, какой была для него венская или парижская квартира либо келья в Вальдемозе. Домом Шопена оставалась Польша. Мыслями о ней он жил, во имя Польши он трудился.

Музыка Шопена звучала в Европе, подобно грому набатного колокола, возвещавшего не только о беде, но и о воле к борьбе с нею. Смертельная опасность нависла над польским народом, и были люди, которые отдавали за него жизнь, участвуя в восстаниях, обреченных на неудачу, были люди, запутавшиеся в мистических бреднях или бесплодных мечтаниях. А Шопен защищал и утверждал бессмертие польского народа своим творчеством. Он был титаном-тружеником, потомком Прометея, зажегшим огонь, пламя которого прорезало тучи, нависшие над Польшей.

Шопен поднял отечественную музыку до общечеловеческого значения. Когда 13 февраля 1850 г. Марцелина Чарторыская играла какое-то произведение Шопена Эжену Делакруа, тот записал в своем дневнике: "Трудно найти что-нибудь столь же завершенное. Он больше, чем кто-нибудь другой, напоминает Моцарта". И нет сомнения, что именно Моцарт и Бах, произведения которых Шопен изучал, начиная с отроческих лет и кончая последними месяцами жизни, были для него самыми высокими примерами мастерства. Но, даже делая первые шаги на своем рано начавшемся творческом пути, Шопен был далек от простого подражания этим примерам, с которыми его знакомил Живный. Уже тогда маленький Фридерик ощущал кровные связи, навеки соединившие его с родиной. И если его ранние творческие опыты были ближе к Огиньскому, чем к Моцарту и Баху, то это вовсе не потому, что он не почувствовал величия этих титанов, а потому, что в то время, когда возникали его первые пьесы, в польской музыке уже шла борьба за овладение подступами к национальной классике, знаменем которой вскоре сделалось имя Шопена.

Шопен обобщил все искания своих непосредственных предшественников и со смелостью гениального новатора ушел далеко вперед, создав целый арсенал средств выразительности и приемов построения музыкальных произведений. И чем глубже мы погружаемся в изучение шопеновской мелодики, гармонии, ритмики, нередко даже фактуры письма, тем более отчетливо выступает перед нами народно-национальное своеобразие творчества мастера, подчинившего всю свою технику возвышенным замыслам создававшихся им творений, диапазон которых простирается от миниатюрных по размерам прелюдий до больших сонатных циклов.

Несмотря на то, что прелюдии и ноктюрны писались и до Шопена, именно он явился основоположником этих жанров, так как довел их до полной художественной зрелости. Он создал и жанр баллады, преемственно связанный с эпической традицией славянской музыки. К числу высших достижений романтического искусства принадлежат шопеновские сонаты ор. 35 и 58, образный строй которых во многом близок к балладам и Фантазии. Во всех этих крупных произведениях Шопена героико-трагедийное начало сочетается с проникновенной лирикой, составляющей одну из отличительных черт его музыки.

После Шопена все поколения польских композиторов учились у него, стремясь постичь возвышенность и подлинную народность его творчества, законченность его мастерства, своеобразие его музыкальной речи и мышления.

О значении Шопена в истории развития мировой музыкальной культуры существует и непрерывно пополняется обширная литература. Творческий опыт Шопена помог мастерам различных стран постичь богатство народных истоков и, опираясь на них, развивать национальные черты отечественной культуры, воплощать в своих произведениях высокие идеи патриотизма, насыщать их благородством и полнотой чувств. Недаром Грига называли "северным Шопеном".

Особое место занял Шопен в духовной жизни славянских народов. В России он давно стал одним из любимейших композиторов, свою общность с которым подчеркивали и в творчестве и в выступлениях все великие классики русской музыки от Глинки до Скрябина и Рахманинова.

Мастера Могучей кучки уже в юные годы, по свидетельству Кюи, "выше всех ставили Шопена и Глинку". Балакирев, Римский-Корсаков и Глазунов инструментовали множество произведений Шопена для различных составов оркестра. Мелодии Шопена звучат и в фортепианных произведениях русских композиторов: в Экспромте Балакирева, написанном на темы Одиннадцатой и Четырнадцатой прелюдий Шопена, в Вариациях Рахманинова на тему Двадцатой прелюдии.

Как известно, Римский-Корсаков посвятил свою оперу "Пан воевода" памяти Шопена. В "Летописи моей музыкальной жизни" Римский-Корсаков писал: "Влияние Шопена на меня было несомненно как в мелодических оборотах моей музыки, так и во многих гармонических приемах... Польский национальный элемент в сочинениях Шопена, которые я обожал, всегда возбуждал мой восторг. В опере на польский сюжет мне хотелось заплатить дань моему восхищению этой стороной шопеновской музыки, и мне казалось, что я в состоянии написать нечто польское, народное".

Русские музыканты ценили патриотическую направленность творчества Шопена. Эта направленность запечатлелась и в русской традиции исполнения произведений Шопена, восходящей к Глинке, который постоянно играл мазурки и другие пьесы своего польского собрата. Громадные заслуги в деле развития этой традиции принадлежат великому русскому пианисту А. Г. Рубинштейну, чью игру Шопен слушал в Париже в 1841 году. Польский мастер по достоинству оценил дарование 12-летнего русского пианиста, пригласил его к себе и даже сыграл мальчику свой фа-диез-мажорный Экспромт.

На протяжении белее полувека исполнял Рубинштейн произведения Шопена, многие из которых вошли в программы его "исторических концертов", состоявшихся в 1885-1886 г.г. в Петербурге, Москве, Вене, Берлине, Лондоне, Париже, Лейпциге, Дрездене и Брюсселе. Трактовка шопеновской музыки отличалась у Рубинштейна поразительной глубиной, возвышенным драматизмом и вместе с тем лирической проникновенностью. С потрясающей силой звучала у Рубинштейна шопеновская Соната с похоронным маршем. Впервые после смерти композитора с такой полнотой раскрывалась концепция национальной трагедии, положенная в основу этого произведения. Известная нам запись рахманиновского исполнения Сонаты си-бемоль минор позволяет думать, что оно было близким к рубинштейновскому.

Такие гениальные русские пианисты, как Антон и Николай Рубинштейны, Балакирев (игравший едва ли не все произведения Шопена, включая его камерно-инструментальные ансамбли), Танеев, Рахманинов, Скрябин, вместе с Листом, Падеревским, Гофманом и другими прославленными мастерами утверждали высокий гуманизм, патриотический пафос и пламенную эмоциональную правдивость шопеновской музыки, боролись с попытками придать ей характер салонной изнеженности.

Фридерик Шопен принадлежит к числу тех гениальнейших славянских композиторов, которые создали поистине бессмертные творения, явившиеся подлинными маяками на пути развития мировой музыкальной культуры.

Список использованной литературы

1. Игорь Бэлза «ШОПЕН» (книга первая)

2. Игорь Белза «ШОПЕН» (книга вторая)

Размещено на Allbest.ru