6. Цель переводчика - всеми средствами осуществлять делокунизацию текста перевода, опираясь на активное и глубокое (концептуальное) восприятие текста оригинала для последующего его воспроизведения языковыми средствами перевода. Суть этой стратегии сводится к трем стадиям переводческого процесса: 1) понимание текста оригинала; 2) «девербализация» - освобождение от языковой формы ИТ оригинала; 3) выражение чувств и мыслей в тексте оригинала, средствами языка перевода.

ГЛАВА 2. ОБЪЕКТИВНЫЕ И СУБЪЕКТИВНЫЕ ФАКТОРЫ ЛАКУНАРНОСТИ ПЕРЕВОДОВ А. ПРЕШАКА (КОНТРАСТИВНЫЙ АНАЛИЗ)

2.1 О переводчике: А. Прешак (Alain Prйchac) - переводчик и критический историк

Литературы о творчестве филолога и переводчика Алена Прешака (род. 30 января 1939 г.) практически нет в доступных источниках в интернете. Только короткая автобиографическая справка:

«Alain Prйchac est traducteur. Concours ENS Ulm, agrйgation russe, professeur diffйrents niveaux France et йtranger, dont 2 x 3 ans en URSS, doctorat lettres slaves, nombreuses traductions du russe et publications.
Rйcemment (2002-2007): 6 traductions prйfacйes et annotйes d'Ilf et Petrov, (Lyon, diffusion Gallimard) : auteurs satiriques russes de l'йpoque stalinienne dont je suis le spйcialiste mondial (v. thиse publiйe chez L'Harmattan en 2000). Rйgion de Paris, France - эretraitй et heureux de l'кtre - эtraducteur littйraire occasionnel du russe» (Source: www.harmattan.fr) [https://www.babelio. com/ аuteur/Alain-Prechac/ 80782].

По свидетельству А.В. Алферова А.В. Алферов Лекции по теории и практике перевода. - Грозный: ЧГУ, 2020. - препринт., работавшего с А. Прешаком во Франции, «...Ален Прешак перевел на французский язык более тридцати русских книг. «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были первыми в литературном творчестве переводчика (см. рис. 1). Для того чтобы французы поняли и оценили творчество Ильфа и Петрова, Ален написал к этим книгам триста комментариев. К каждому переизданию переводов (всего их не менее 8) делались дополнительные предисловия и комментарии переводчика. По свидетельству самого А. Прешака, он месяцами сидел в Ленинской библиотеке, читал газеты тех времен. Во время своего первого пребывания в Одессе, где он работал преподавателем-стажером французского языка, Прешак исследовал географию «Золотого теленка», искал все исторические свидетельства, подтверждающие, что выведенный в романе Черноморск действительно списан с Одессы, в которой жили сами авторы романа [Алферов, 2020] (см. ниже свидетельство Б.А. Владимирского).

Рис. 1. Автограф А. Прешака на втором издании «Les douze chaises». 1985. Сэн-Кантен (Франция) [Алферов, 2020: 32]

Результаты этих исследований вошли в докторскую диссертацию А. Прешака (в двух томах), посвященную творчеству Ильфа и Петрова (см. Приложение II), а затем в литуроведческий труд «Il?f et Petrov, tйmoins de leur temps, stalinisme et littйrature» (2001) Paris; Montrйal (Quйbec); Budapest [etc.]: l'Harmattan, 2001 (см. Приложение II).

Б.А. Владимирский, великолепный знаток литературной Одессы первой трети ХХ века (И. Бабель, Э. Багрицкий, В. Инбер, С. Кирсанов, В. Катаев) и особенно творчества Ильфа и Петрова, свидетельствует в своих известных парижских лекциях 1980-х годов: «Двенадцать стульев» переводились очень активно на все языки еще в 20-е годы. <...> А «Золотой теленок», как ни странно, во Франции переведен впервые только-только! Был в Одессе стажер, французский славист, Ален Прешак, который, знакомясь с литературными достопримечательностями, очень заинтересовался Ильфом и Петровым и взялся за перевод. Он и «Двенадцать стульев» заново перевел, интереснее, чем было в 20-х годах» [Владимирский - эл. рес.].

А. Прешак отмечал, что ни французские читатели, ни читатели других западноевропейских стран не имели возможности оценить этих писателей по достоинству. Пик популярности Ильфа и Петрова во Франции приходится на 1929 - 1934 годы, когда были сделаны первые переводы на французский язык их произведений. Затем интерес к их творчеству был утрачен, что можно объяснить, в основном, историческими причинами. В своих предисловиях к переводу романов Ильфа и Петрова Прешак напишет: «Было бы неверным утверждать, что такие выдающиеся представители популярной литературы высшей пробы как И. Ильф и Е. Петров, авторы книг, которые в течение десятилетий оставались отдушиной для тех, кто недоволен существующим в СССР режимом, неизвестны во Франции» ([Prechac, 1996: 295-296 - цит. и выделение по [Алферов, 2020: 32]). Первое издание переводов Прешака пришлось на времена «холодной войны» (конец 70-х - начало 80-х гг.), противостояние СССР и Запада повлияло и на концепцию переводчика. В романах французский переводчик видел прежде всего сатиру, как подчеркивал Прешак, «на сталинский режим». Историк и военный по образованию, Прешак отразил результаты своих исследований советской эпохи в комментариях к обоим романам (более трехсот), погружая читателя не столько в языковую картину романа и самих писателей, сколько в историко-политическую картину мира переводчика и критического историка А. Прешака [Алферов, 2020: 47].

Тем не менее, французский переводчик отмечает, что сатирики Ильф и Петров - «это не просто «социолитераторы 30-х годов», это талантливые портретисты, достойные Гоголя, искрометные мастера диалога, выдающиеся юмористы, не уступающие по остроте пера Салтыкову-Щедрину и Булгакову. Они увлекают читателя не меньше чем Александр Дюма, Марк Твен или Конан Дойль» [Prechac, 1996: 299; 2002: 7].

Поэтому сам текст переводов отличается искренним намерением переводчика максимально выявить и передать все семантические нюансы и стилистические тонкости романа. Политическую, концептуальную значимость романа в той степени, в какой её видит историк и «политолог» Ален Прешак, раскрывают комментарии переводчика, которые были бы интересны и русскому читателю, настолько оригинальны и ёмки они по фактологическому, историческому и страноведческому материалу, связанному с эпохой, географией, историческими личностями, к которым отсылает А. Прешак имплицитные реминисценции, особенно, «Золотого телёнка» [Алферов 2020; Фененко 2005]. Тем не менее, как отмечает Ю.А. Сорокин, переводчик - сильная креативная личность - может подсознательно навязывать свой тип креативности переводимому автору, заполняя переводимый текст «двойниками своих идиолектов» [Сорокин, 2003: 67]. Характеризуя переводчика как личность, Ю.А. Сорокин высказывает свои наблюдения, иллюстрирующие двойственность переводческой натуры. С одной стороны, «переводчику присущ завышенный образ самого себя (автообраз)», уверенность в своих креативных возможностях, в результате чего нередко «глубинное понимание <....> сочетается с глубинным непониманием...» [Там же: 60].

Наиболее объективную картину анализа творчества переводчика может дать сопоставительный анализ его произведений-переводов с другими переводами тех же художественных произведений (см. выше [Sergay, 2011])

Мы выбрали для сравнения первый французский перевод «12 стульев» (переводчик J.-W. Вiеnstоcк), вышедший во Франции в 1929 году, который мы обнаружили в свободном доступе в Интернете

Выбор предмета исследования - трансфер реалий в переводах А. Прешака объясняется, таким образом, желанием проникнуть в «лабораторию» переводчика, в его концептосферу, проследить его интенциональные и окказиональные (субъективные) трансформации и стратегии компенсации асимметрических отношений текста оригинала и перевода. Отделить субъективные факторы расхождения семантики оригинала и переводов от объективных трудностей, связанных с «непереводимостью» в переводе (по Влахову-Флорину).

2.2 Трансляция реалий во французских переводах романов «12 стульев» и «Золотой теленок» (контрастивный анализ)

Сравнивая концептосферы двух романов, можно сказать, что «12 стульев» - это «плутовской роман», в котором авантюрный, развлекательный сюжет не обременен другими задачами. Хотя и в нем можно заметить элементы сатиры, столь близкие авторам и переводчику в лице А. Прешака, которые выведены им в комментариях к переводу романа [IPDC]. Оценить достоинства перевода А. Прешака позволит сопоставления с переводом «12 стульев» 1929 года [Ilf/Вiеn, 1929].

«Золотой телёнок», по мнению Б.А. Владимирского, - «произведение куда более глубокое и многоплановое, чем «Двенадцать стульев». И по конфликту, и потому, что он не построен как плутовской роман. Он держится на едином конфликтном стержне. А кроме того, там изменилась трактовка Остапа Бендера, он сам стал драматической фигурой. Не просто сквозной, а психологически достоверной, более глубокой, удивительно интересной» [Владимирский - эл. рес.]. Проследим по переводу А. Прешака [IPVO], насколько эти элементы концептосферы стали доступны французскомц читателю.

В своем анализе трансфера реалий и переводческих приёмов его реализации мы будем следовать намеченной перспективе: L-реалии (речеязыковые лакуны) - R-реалии (явления, историзмы, предметы быта) - С- реалии (явления, события, исторические факты, концепты).

2.2.1 Ироническая тональность как L-реалия

«Тональность - это эмоционально-стилевой формат общения, возникающий в процессе взаимовлияния коммуникантов и определяющий их меняющиеся установки на выбор всех средств общения» [Карасик, 2007: 384]. На основе таких типологических оппозиций коммуникативной тональности: одноплановость / многоплановость смыслов; заданность / открытость смыслов; серьезность / несерьезность общения; кооперативность / конфликтность общения; приоритет содержания / формы общения; конкретность / отвлеченность тематики, В.И. Карасик выделяет такие типы коммуникативной тональности, как информативная, фатическая, статусная, шутливая, торжественная, идеологическая, фасцинативная и др. [Там же].

В нашей работе мы остановимся на передаче иронической тональности в романах Ильфа и Петрова, которую мы, вслед за А.В. Алферовым, разделяем на людическую (игровую, смехопорождающую) и эристическую (эпатажную, конфликтную) [Алферов, 2019].

Литературная, или драматическая ирония позволяет автору обеспечить второй план общения с читателем, когда все, о чем говорится, имеет людический (игровой) и часто эристический (эпатажный) подтекст. Такая ирония эристична, потому что проверяет читателя на «знание» (понимание) тех аллюзий и реминисценций, которые создают эффект смыслового смещения. Эта амбивалентная эристика оборачивается глубинной «заговорческой» эмпатией, отделяющей понимающих «своих» от непонимающих «чужих».

Часто ирония связана с широким контекстом, знанием реалий текста оригинала. Юмористическое и сатирическое звучание романа создается различными приемами, характеризующими индивидуальный стиль как автора, так и переводчика. Это - пародия, ироническое словоупотребление, стилевые контрасты, индивидуально-авторские метафоры.

Передача комического всегда была и будет одной из самых сложных и важнейших составляющих переводческой стратегии.

Рассмотрим некоторые примеры трансфера юмора, иронии и сатиры в переводах А. Прешака в сопоставлении с другими переводами произведений Ильфа и Петрова.

Художественный перевод предопределяется эстетическими задачами произведения (концептосферой) и его жанрово-стилистическим своеобразием. Так, стилистическая система сатиры и юмора, созданная Ильфом и Петровым, предполагает особую значимость коннотаций ИТ и ПТ, которую можно определить как импрессивную эквивалентность, то есть эквивалентность впечатления, которое оказывает на читателя оригинал и перевод.

Иронию и комизм в романах «12 стульев» и «Золотой телёнок» можно разделить на два взаимодействующих дискурса: авторская наррация и речь персонажей романов.

Наиболее частый приём достижения комического эффекта в авторском нарративе - ироническое словоупотребление. Суть его заключается в несоответствии семантики слова ситуации или контексту, что, вследствие непредсказуемости, становится источником иронии или комизма в ИТ.

В этом случае переводчик - А. Прешак - прибегает обычно к словарному соответствию, то есть юмористический эффект достигается на уровне общего смысла. Ср., например, описание одной из улиц города N.:

Несоответствие семантики слова приятнейшая, содержащего положительную рационально-эмоциональную оценку, последовавшему в ближайшем контексте мрачному описанию улицы. В переводе данная оппозиция сохраняется путем употребления эквивалентной лексической единицы с лексико-грамматической трансформацией:

В переводе J.-W. Вiеnstоcк (далее - В) ироническая интонация оригинала теряется в силу простоты стиля и потерь в денотативной и коннотативной семантике:

Изящество синтаксиса А. Прешака (далее - АР), в точности передающего ироническую интонацию Ильфа и Петрова (далее - И&П) значительно выигрывает в сравнении с переводом Вiеnstоcк-а:

Несомненно, lourds et encombrants в меньшей степени соответствуют оригиналу ... угрюмо возлежали дубовые, пыльные и скучные..., чем у Прешака - les cercueils poussiйreux et pleins d'ennui… s'йtalaient maussadement.

Тональность иронии в текстах обоих романов создают многочисленные историзмы и архаические номинации, сохраняющие шуточный колорит церковно-славянской речи. Эти чистые L-реалии иногда составляют наибольшую трудность в переводе:

В обоих переводах L-реалия вежды остается лакунарной и не восполненной. Еще более яркий отрывок в « Золотом телёнке» - пародия на писателей-«почвенников», воспарявших на литературном «фронте» советской культуры:

Прешак идет вслед за пародией на старославянскую L-реалию и компенсирует лакуну, вводя элементы старофранцузского языка и le passй simple: au levant estendit ses rayons; sitфt s'enchifrena. Конечно, не без семантических потерь на L-реалиях: s'enchifrener - (устар.) - получать насморк - не абсолютный эквивалент этому не вполне прозрачному, даже для нативных читателей, - аж заколдобился (застыл, передернулся, «заколбасился»?), но попытка компенсации достаточно удачна. Потеря происходит и на уровне R-реалии портянка - в словаре В.Г. Гака [1991] - les houseaux переводится как «краги - кирзовые или кожаные голенища», а реалия портянка передаётся в большинстве словарей как chaussette russe. Такой эквивалент, несомненно, снизил бы «былинный» пафос французского текста.

Блестящий анализ комического в переводах А. Прешака осуществен Наталией Александровной Фененко [2005]. Тем не менее, только в единственном месте мы не можем согласиться с тем, что:

«Частичная потеря комического в связи с отсутствием фоновых знаний у французских читателей отмечается и при переводе пародийных советских плакатов:

- Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу.

- En mastiquant tes aliments avec soin tu en fais profiter la collectivitй.

- Духовой оркестр - путь к коллективному творчеству.

- La fanfare est un pas vers la collectivisation du travail» [Фененко, 2005].

На наш взгляд, алогичность и нелепость этих лозунгов вполне понятна и во французском тексте, хотя частично сам смысл этих лозунгов меняется - la collectivisation du travail и коллективное творчество - не одно и то же.

С переводом авторской окказиональной номинации И&П в описании завхоза Александра Яковлевича Ален Прешак поступает аналитически, разбивая номинацию на две семантических составляющих. В одном месте у Ильфа и Петрова это «застенчивый ворюга» - un voleur honteux, в другом - «голубой воришка» - un angйlique voleur [IPDC, 1984 : 32]. Однако потеря коннотации русского «ворюга» в оппозиции к «воришка» теряется в переводе. И там и там мы видим нейтральную номинацию voleur. Тем не менее, un angйlique voleur - достаточно исчерпывающая семантическая компенсация ёмкого окказионализма «голубой воришка». В сопоставлении с переводом 1929 года становится очевидным мастерство А. Прешака:

В переводе 1929 года оба варианта переводятся вполне прозаичным и повторяющимся un voleur timide.

Le menu peuple - простолюдины, простонародье, чернь []. По смыслу достаточно адекватно - презрительно и даже изящно. Но мелкая сошка, это не мелкая сволочь, тем более мелкая птичья сволочь - это не снижение регистра, это не крайнее пренебрежение или вызов, а что-то озорное, веселое и ласковое.

Несомненно, язык Ильфа и Петрова - это уникальное литературное явление, остроумное, искрящееся и бросающее в читателя эпатажные перлы типа:

Второй тип иронической, а иногда и комической тональности проявляется в речи персонажей романов.

Главный герой романов - Остап Ибрагимович Берта Мария Бендер-бей - ВЕЛИКИЙ КОМБИНАТОР - у А. Прешака - Le Grand Combinateur, у Вiеnstоcк-а - Le Grand Inventeur и Ostap Binder - личность довольно «эристическая».

Под эристической языковой личностью нами, вслед за [Алферов, 2019] понимается говорящий субъект, выступающий против определенных устоев, догм, правил и норм в различных их проявлениях (социум-политика-язык). Такой психо-коммуникативный тип именно в силу своей девиантности и эксклюзивности становится героем литературных произведений: это либо бунтари, правдолюбцы, борцы, - либо ироничные сторонние наблюдатели, посмеивающиеся над происходящим, «чужие на этом празднике жизни».

Речевые портреты этих двух типов, несомненно, отличаются друг от друга, но есть нечто общее, что проявляется в парадоксальности мышления и высказывания, в афористичности речи и колкости по отношению к собеседникам - представителям этой чуждой им реальности. Необычность натуры, несомненно, отражается в речевом портрете говорящего субъекта. К гипотезе нашего исследования относится и положение о том, что речевой портрет литературного персонажа в ПЯ не всегда передает все нюансы, доступные носителям языка подлинника, именно в вопросе об эристичности его речевого поведения. Можно предположить наличие лакунарных психо-речевых L-реалий.

Проследим эти лакунарные речевые реалии на примерах «12 стульев» - “Les douze chaises”, как всегда, в сопоставлении в нескольких выделенных нами типах иронического в речи:

1). Интертекстуальность иронии:

Пушкинский прецедентный текст в переводе 1929 года отсутствует вовсе. А. Прешак сопровождает свой перевод «vous йlever un monument impйrissable» затекстовым комментарием переводчика: «Allusion littйraire d'Ostap et clin d'oeil des auteurs au lecteur: « erexi monumentum » horatien est aussi le thиme d'un poиme de Pouchkine, йcrit en 1836» [13, р.558] (= Литературная аллюзия Остапа и намек авторов читателю: « erexi monumentum » (sic!) Горация (на самом деле правильно “exigi monumentum” - неточность переводчика - И.Т.) повторяющийся у Пушкина). Очевидно, что понять иронию цитации французский читатель не сможет, видя в высказывании не эристичную иронию Остапа, а, скорее, его начитанность. Кроме того, un monument impйrissable - «незыблемый монумент» не соответствует лексеме «нерукотворный», обозначающий литературное наследие Пушкина. Этот парадокс семантической (не)сочетаемости - «поставить нерукотворный памятник» - как раз и создает юмористический эффект в тексте оригинала. В monument impйrissable (незыблемый) эта сема утеряна, и вместе с ней - юмор авторов и вызов и насмешка в высказывании Остапа.

2). Коллоквиальность номинаций и речевые клише:

В данном отрывке в целом эристичность коммуникации передана на высоком уровне эквивалентности, благодаря универсальности формул-клише, употребляющихся в ситуации конфликта. Они разные по семантике внутренней формы, но это не снижает их эквивалентности. Однако каков персонаж в русском и во французском текстах? Они разные. Первый (русский) - холодный и циничный, он практически отмахивается от несчастной жертвы обмана. Почему? Да потому, что на две реплики обиженного старика, он обрушивает шквал коротких клишированных отговорок, «отсылов», выраженных стершимися разговорными формулами, имеющими в русском обиходе именно статус грубых автоматизмов.

Он буквально топит собеседника своим напором, смысл слов при этом не важен, а важна энергия их краткости [Алферов, 2017а]. Французский Остап куртуазен, что, кстати, не умаляет цинизма самой предметной ситуации. Однако речевой портрет достаточно искажен. В какой-то степени за счет различной иллокутивной семантики в лексических заменах: Голуба (пренебрежительно-сокращенная просторечная форма) и Mon petit (ласковое обращение «Малыш», понимаемое французами, конечно же, как ироничное, но, тем не менее, ласковое); ей-богу (речевой автоматизм, потерявший иллокутивную силу клятвы) и Dieu m'est tйmoin (вполне искреннее выражение «божбы» = «Клянусь богом!»); Рад душой, но нету (короткий фразеорефлекс с категоричной перлокуцией, выраженной просторечным нету - `нет и все тут') и de grand cњur, mais je n'en ai pas sur moi (речевой акт оправдывания с элементом аргументативного извинения - «не взял с собой»; просторечная категоричность полностью отсутствует). И последнее - Пишите письма!.. в русском обиходе это не то же, что Пишите! и понимается как смягченная форма «отсыла». Французское Portez-vous bien ! Ecrivez ! только контекстуально может быть понято как ирония, но с потерей грубоватой иллокутивности «отсыла». В остальном же мы имеем очень хороший, адекватный литературный перевод. В переводе 1929 года мы видим стилистическую нейтрализацию, снимающую все противоречия за счет стандартности стиля, что несомненно, является потерей стиля оригинала как L-реалии.

И еще два примера эристичного речевого поведения, связанного с отмеченным не единожды функционалом эристики - это её людическая функция, своего рода ёрничество и притворство:

3). Речевая «пристройка снизу» за счет макаронической речи:

В приведенном отрывке перед переводчиком стояла нетривиальная задача передачи французских заимствований на французский язык. Он выполнил её, выделив корреляты курсивом во французском тексте [IPDC: 290]. Потери в речевом портрете несомненны, но, как говорится, кто сделает лучше? Хотя, может быть, английский язык мог бы прийти на помощь? И еще одно добавление, меняющее энергетику русского персонажа. Это А я к вам по делу, товарищ Щукин. Эта фраза может быть понята и как преамбула к просьбе («пристройка снизу»), и как строгое замечание, подчеркивающее значимость визита О. Бендера («в желтых ботинках»). Мы склонны видеть в ней второй смысл. В любом случае фраза лаконична и энергична. Чего нельзя сказать о французском варианте: Quant а moi, voyez-vous, camarade, je venais vous trouver pour une petite affaire. Здесь, скорее, слышится вычурность извинения, что также меняет представление о русском речевом прототипе - персонаже Остапа Бендера.

4). Театральность, драматизация диалога:

Здесь практически идеально удалось передать карнавальность речи Остапа с градацией вычурности, приводящей к строгому, почти угрожающему «где стул?». Это говорит о мастерстве маститого французского переводчика.

Таким образом, необходимо подчеркнуть важность психолингвистических характеристик персонажа для адекватной передачи концептосферы литературного произведения. L-реалия речевого действия и взаимодействия в диалоге расширяется также за счет ироничности в языке автора, в стиле автора-сатирика, автора-полемиста, критика и обличителя. Но этим, скорее, ведает литературная критика, стилистика и жанрология.

2.2.2 Культуремы «Совдепии» как R-реалии

В данном параграфе мы предлагаем краткую характеристику основных типов реноминации реалий, выявленных нами в переводе А. Прешака «Золотого телёнка». В разряд R-реалий, реалий денотатов - предметов и явлений реального мира национального обихода, истории и культуры входят следующие классы (категории):

1. реалии-топонимы, то есть географические термины, которые можно отнести к климату, рельефу, флоре, фауне;

- реалии-названия экономических округов, крупных индустриальных центров;

- реалии - экономические и политические термины;

- реалии-антропонимы с культурным компонентом значения;

- реалии национального быта, то есть названия напитков, блюд, одежды, транспортных средств и домашней утвари мебель;

- реалии мифологии, литературы и фольклора;

- реалии культуры и искусства [Томахин, 1988].

По Влахову и Флорину, это:

«Труд: Люди труда; Орудие труда; Организация труда; Искусство и культура: Музыка и танцы; Музыкальные инструменты; Фольклор; Театр; Другие искусства и предметы искусства; Исполнители; Обычаи, ритуалы; Праздники, игры; Культы-служители и последователи; Календарь. Этнические объекты: Этнонимы; Клички; Названия лиц по месту жительства. Общественно-политические реалии: Административно-территориальное устройство: Административно-территориальные единицы; Органы и носители власти: Органы власти; Носители власти; Общественно-политическая жизнь); Политические организации и политические деятели; Промышленные предприятия; Патриотические и общественные движения; Социальные явления и движения; Звания, степени и тому подобное» [Влахов, 1986: 301].

R-реалии, как правило, ставят переводчика перед сложным выбором: сохранить иноязычную номинацию R-реалии в переводном тексте в неизменном виде (заимствование, транскрипция) - без дополнительных пояснений или же предложить объяснительный перевод иноязычного высказывания, а то и добавить примечание с переводом и комментарием. В настоящем исследовании мы рассмотрим, насколько действия переводчика обусловлены языками, вошедшими в соприкосновение в переводе (исходный язык, язык перевода); в каком случае стоит пояснять значение и смысл иноязычной R-реалии для читательской аудитории.

Вслед за С. Влаховым, С. Флориным и Н.А. Фененко, мы относим к иноязычным вкраплениям слова и фразы на чужом для оригинала языке, приведенные автором в иноязычном написании или транскрибированные «для придания тексту аутентичности, для создания колорита, атмосферы или впечатления начитанности или учености, иногда -- оттенка комичности или иронии» [Влахов, 1986; Фененко, 2008: 261].

В романах И.Ильфа и Е.Петрова сталкиваются два типа словесной культуры: классической дореволюционной и новой советской. это столкновение выражено чрезвычайно ярко. Реалии жизни дореволюционного и нового времени очень тесно переплетаются и создают специфический языковой строй, в котором советизмы играют важную роль.

В большинстве своем советские канцеляризмы, или «деревянный язык» - «langue de bois» - вызывает у авторов не просто протест, насмешку, но тошноту, возникающую от их обилия и часто их неприкрытого идиотизма.

В большей степени это проявляется в сатирическом «Золотом теленке». Особенность советизмов в том, что они представляют собой гибрид R- и L-реалий. Это одновременно и новая форма (неологизм того времени) и новое содержание (явление, событие, артефакт).

Проследим, к каким стратегиям прибегает А. Прешак в процессе трансфера русских и советских R-реалий в своих переводах.

1-2.Транскрипция / транслитерация - калькирование.

Главным приёмом в трансфере R-реалий у А. Прешака является калькирование - поморфемный перевод экзотических советизмов, что отличает переводы Прешака от переводов И&П, например, на английский язык (см. [Алферов, 2020; Миньяр-Белоручев, 1996]). Там, где в большинстве случаев переводчики пользуются транскрипцией или транслитерацией, А. Прешак прибегает к калькированию:

Трансфер R-реалии «Быстроупак» достаточно симметрично выполнен поморфемно «быстрый» и «упаковать» - «rapide» и «emballer», отсюда « Embalrapid ». В номинации «Хлебопродукт» переводчик прибегает к трансформации, приближающей форму аббревиации к реалиям, привычным французскому читателю: Pani - pain; coop - coopйration - «Panicoop».

Как правило, наиболее частая R-реалия - это предметы быта (ср. выше - «портянки») и национальная кухня - названия блюд, специй и т.д.

Романы И&П - не исключение. Прешак удивительно легко справляется с этой задачей:

Потери незначительны, поскольку слово borchtch давно вошло в словари французского языка, транскрипция названия напитка zoubrovka компенсируется ко-текстом `une bouteille de'. Мясо 1-го сорта имеет в русской концептосфере (если вспомнить булгаковскую «вторую свежесть») более глубокие социальные коннотации, чем viande de premier choix - 'отборное мясо', а «компот» - далеко не `сироп' в понимании русского человека, тем более, из «сушеных яблок». Но общий коннотативный смысл текста перевода ни в коей мере от этого не пострадал. Удачно найден фразеологический эквивалент, вносящий ироничный подтекст в отрывок в целом: «питаться, чем бог послал» (= `быть неприхотливым в еде, не иметь средств на хорошую пищу') соответствует французскому «manger а la fortune du pot» - «В этот день бог послал...» - «Ce jour-lа, la fortune du pot comportait...» в сочетании с обильным меню создает задуманный авторами комический эффект.

Иногда переводчик пользуется транскрипцией, выделяя заимствованное слово курсивом:

В приведенном примере также не обошлось без определенных потерь. R-реалия «частник» передана лексемой un particulier, что означает «частное лицо» вообще [Гак, 1991: 715], тогда как значение русского слова - более узкое и обозначает именно частного предпринимателя.

В рассматриваемом нами в качестве tertium comparationis лат. tertium comparationis (в русск. транскрипции - терциум компарационис) - в переводе с латыни означает третий член сравнения (основание для сравнения) - независимый от оппозиции (ИТ-ПТ) перевод, позволяющий уточнить релевантность первого ПТ (текста перевода), третий язык, привлекаемый для анализа перевода. английском переводе «Золотого телёнка» [Ilf/Fisher, 2009] R-реалия «частник» - private bisinessman в большей степени выявляет исходное значение русской реалии - 'частный предприниматель/торговец':

Однако это скорее исключение из правила, которого придерживается Прешак, - не оставлять непонятных слов в ПТ (тексте перевода), несмотря на потерю национального колорита текста. При этом, к сожалению, теряется и иронично-критическое отношение Ильфа и Петрова к засилью аббревиатур из «деревянного языка» «Совдепии» [Словарь языка Совдепии, 1998].

В большинстве случаев А. Прешак использует наиболее доступные пониманию переводческие дескрипции.

3. Описательный перевод.

В рассмотренном нами английском переводе [Ilf/Fisher, 2009] аббревиатуры-советизмы передаются, как правило, через транскрипцию:

«Soviet journalists came out of their coupes. From the adjoining car appeared several shock-brigaders. Two more foreigners arrived, an Italian correspondent with a Fascist medal that represented a Lictor's bud with a little hatchet, and a German orientalist professor who was going to the celebration on the invitation of VOKS». [Ilf/Fisher, 2009: 90].

Читателю этого перевода сложно понять, о какой организации идет речь, поэтому более целесообразным является описательный перевод, который применяет А. Прешак. На самом деле речь, действительно, идет об организации «Всесоюзное общество культурных связей с заграницей (ВОКС)», основанной в СССР в 1925 году [Словарь языка Совдепии, 1998].

Советизмы, ставшие к тому же историзмами, требуют от современного читателя, а, тем более, от переводчика немалой эрудиции. Знание эквивалентов и специальные словари (см. Приложение I) могут оказаться востребованными при переводе исторических и художественных текстов.

2.3 Комментарий как особенность идиостиля Алена Прешака: лакунарные C-реалии

C-реалии (С - concept) отражают концептосферу ИТ (текста оригинала) в ПТ (тексте перевода), то «субъективное» содержание, которое присутствует в концептосфере и языковой картине мира писателя как отражении национальной концептосферы [Огнева, 2013]. Концепт в исследованиях современной российской лингвистики представляется шире, чем понятие в составе знака - «семиотического треугольника» (см. выше рис. 1). Концепт, по определению Ю.С. Степанова, не только мыслится, но и переживается» [Степанов, 2001: 54]. Понятие обрастает различного рода деталями (нюансами) смысла, доступными в понимании только носителям данной концептосферы - национальной, профессиональной и т.д.

Давно известны сугубо национальные культурные концепты, такие как SAVOIR VIVRE во французской концептосфере или ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ - в русской. Для осознания таких С-реалий необходимо быть частью данной национальной концептосферы, думать, «как русские» или «как французы». Многие понятия, события и даже артефакты превращаются в концепты - например, в общественно-политической сфере - «перестройка», «лихие 90-е», «культ личности», «ГУЛАГ», «Встреча на Эльбе», «Берлинская стена», “cohabitation (politique)”, “gilets jaunes”, “marriage pour tous”, “Brexit” и “Frexit”. Эти концепты вызывают оценочные и эмоциональные реакции, в полной мере доступные лишь субъектам, погруженным в национальную концептосферу. Для каждого их носителя они имеют устойчивое коннотативное значение. Но это значение всегда индивидуально окрашено. Поэтому, говоря о концепте, мы сталкиваемся не только с национальным, но и с индивидуальным сознанием [Карасик, 1991].

C-реалии расширяют концептосферу языка перевода, формируя новые понятия, отсутствовавшие ранее в языке-реципиенте. Однако та или иная интерпретация этих концептов лежит в сфере индивидуального сознания переводчика.

А. Прешак, как уже говорилось, создал более трехсот комментариев к своим переводам романов Ильфа и Петрова. В них он попытался отразить смысл многих концептов, концептуальных реминисценций (аллюзий и т.п.), значимых для русского читателя и далеких от концептосферы и восприятия читателей французских переводов. Причем, если другие переводчики прибегают к комментариям, как правило, при переводе R-реалий (отсутствующих явлений, неизвестных событий и т.д.), то А. Прешак пытается восстановить атмосферу в которой писались романы, вскрыть потаённые мысли авторов, их интенциональность (речевые намерения). Иногда он видит тайный смысл даже там, где русский читатель вряд ли его увидит.

В целом комментарии (Notes) к романам можно разделить на следующие типы, поясняющие:

1. Поэтические вкрапления (цитаты):

См. выше комментарий к «erexi monumentum».

Как видим, комментарий предлагает читателю не просто источник поэтической реминисценции, но и историческую справку. Комментарии А. Прешака - это не столько примечания переводчика, сколько заметки историка. С точки зрения замысла романов, цель Ильфа и Петрова в большей степени - юмор, непринужденный разговорный стиль, легкость иронии, если даже сатира, - то смешная. Они и привлекают к романам русского читателя. Комментарии французского переводчика, несомненно, отдаляют читателя от оригинала, превращая веселый «плутовской роман» в энциклопедию культуры и русского быта начала ХХ столетия.

2. Топонимические и топографические номинации:

Как мы видим, исторические комментарии, относящиеся к первому переводу А. Прешака и к реалиям 1980-х годов, скрупулезно составленные переводчиком-историком, устарели: на месте бассейна «Москва» снова стоит Храм Христа Спасителя (йglise du Christ-Sauveur), а улицы Москвы вновь вернули свои прежние названия. Кто бы мог подумать! Такие трансформации российских реалий позволяют А. Прешаку сопровождать очередное издание своих переводов новыми комментариями.

3. Культурные реалии и персоналии:

Последний комментарий раскрывает историю создания романа «12 стульев», сюжет которого был подсказан авторам Валентином Катаевым, братом Е. Петрова, взявшим за основу, действительно, сюжет рассказа «Шесть Наполеонов» А. Конана Дойла [Владимирский - эл. рес.].

4. Концептосфера русского и советского быта

В последнем примере переводчик избрал свой излюбленный прием описательного перевода в ущерб колоритной внутренней форме русского ритуального выкрика «Горько!» - criait aux jeunes mariйs de s'embrasser. И только в комментарии А. Прешак решил восстановить эту интересную по смыслу и концептуально важную фольклорную «кричалку», передающую колорит русского концепта «свадьба».