Проблема традиций и новаций в художественной жизни России в журнальной публицистике к. XIX – н. XX вв. (модернистское направление)

Вообще Ф.М. Достоевский крайне почитался мирискусниками. Влияние его произведений можно заметить во всех теоретических статьях журнала, он казался им одной из самых значимых фигур в истории русской культуры, и они ставили его в один ряд с такими важными для них писателями как Пушкин и Гоголь. Как замечает Г.К. Щенников, «в среде художников и критиков журнала “Мир искусства” Ф.М. Достоевский был не только одним из самых любимых и почитаемых русских писателей, но и учителем, оказавшем сильное влияние на мировоззрение этой части художественной интеллигенции. Произведения Достоевского были частью воспитавшего ее культурного быта» Там же. С. 37.. Мы уже писали выше, что такая важная для модернистов статья, как «Сложные вопросы. Наш мнимый упадок» была написана под влиянием идей Достоевского.

О Достоевском писали и «Весы» - постоянные ссылки на него можно найти в любой статье о русском символизме, который они считали мировым явлением, а так же в статьях о Мережковском и его книгах, которого они по праву считали непревзойденным знатоком Достоевского См., напр., статью А. Белого Символизм и современное русское искусство // Весы. 1909. №10. С. 37-43. или статью А. Белого Трилогия Мережковского. // Весы. 1908. №1. С. 73 - 80.. «Весы» был журналом с упором на литературу и символизм, как новое направление, поэтому он не мог обойти взглядом этого русского философа.

«Золотое руно» во втором своем номере поместил статью А. Белого о писателе, посвященную 25-летию со дня его смерти. Автор отмечает там особенности Достоевского как тонкого психолога подмечать любые страдания человеческой души, любые пороки людей и обличать их: «Достоевский знал ужас души нашей, как часто заглядывал он в нашу душу, когда мы хотели бы спрятаться от взора» А. Белый. Достоевский // Золотое руно. 1906. №2. С. 89.. В дальнейшем журнал не раз возвращался к Достоевскому и его произведениям.

Помимо Достоевского модернисты в своих журналах уделяли внимание, конечно, А.С. Пушкину, который был очень важен для русской культуры, ибо этот великий писатель был самой спорной фигурой в русской литературе и полемика по проблемам, связанным с его гибелью и его творчеством не утихли и к концу XIX века. Мирискусники сумели взглянуть на его роль в истории по-новому. Но к этому вопросу мы еще вернемся и подробнее рассмотрим его в отдельной главе нашего исследования.

Н.В. Гоголь занимал и мирискусников, и их последователей. В. Розанов писал о нем, где сопоставлял его с тем же Пушкиным по значимости и фантазии. Но нашел, что Гоголь все равно неповторим и оригинален в своих работах: «Гоголь какой-то кудесник. Он создал третий стиль, этот стиль назвали “натуральным”. Но никто, и Пушкин, не создавал таких чудодейственных фантазий, как Гоголь. “Вий” и “Страшная месть” суть единственные в русской литературе по фантастичности вымысла повести и притом такие, которыми автор сообщил живучесть, смысл, какое-то странное доверие читателя и свое» Розанов В. Гоголь // Мир искусства. 1902. Т. 2. С. 339.. Мирискусники следили за процессом обсуждения проектов памятников Гоголю и даже вносили свои предложения, потому что были не в восторге от тех памятников, которые делали в России Кн. Урусов. О памятнике Гоголю // Мир искусства. 1900. Т. 3 - 4. Художественная хроника. С. 196..

Инициативу мирискусников восхвалять Гоголя переняли и «Весы» - №4 за 1909 год был полностью посвящен Гоголю, в честь столетия со дня его рождения. А. Белый писал, что русская душа Гоголя все еще остается неясной для них Белый А. Гоголь // Весы. 1909. №4. С. 69., Б. Садовский советовал прекратить вспоминать о русских писателях только в связи с днями их рождения или днями их смерти, а смотреть на того же Гоголя просто, не стараясь надевать на него всевозможные ярлыки, как «мистик», «философ» и другие Садовский Б. О романтизме у Гоголя // Весы. 1909. №4. С. 95. . В том же году статья о Гоголе вышла и в «Золотом руне» и восхваляла его как обличителя людских пороков Б.К. О Гоголе // Золотое руно. 1909. №2 - 3. С. 108 - 112..

Модернисты так же писали о М. Лермонтове, К. Бальмонте, Н. Некрасове, Вл. Соловьеве, М. Волошине и многих других, подчеркивая их роль в русской культуре, отмечая их произведения. Из рассказов и повестей, напечатанных на страницах «Весов» и «Золотого руна» мы видим и иностранную литературу - например, О. Уайлда, Э. Верхарна, И. Иенсен и других; а так же рассказы М. Кузьмина, повести З. Гиппиус, Ф. Сологуба и многих других замечательных имен. Присутствовала и поэзия на страницах журнала, в том числе и в «Мире искусства», который дважды публиковал на своих страницах стихотворения. Первый раз - в 1901 году, из сборников символистов - Сологуба, Гиппиус, Мережковского, Бальмонта, Минского, украсив их графическими рисунками Лансере, Бакста и других мирискусников. Второй раз - в 1904 году, - это была поэма Пушкина «Медный всадник» с иллюстрациями А. Бенуа. Все те же поэты и многие другие регулярно появлялись на страницах «Весов» и «Золотого руна».

Наконец, философские рассуждения, этот последний из обозначенных нами вид статей, имели место в каждом из журналов. «Мир искусства» стал своего трибуной не только для оглашения своих принципов и идей, но и для высказывания богословских суждений, которые не всегда разделяли сами художники-организаторы журнала. Именно по этой причине в 1902 году возник разлад между философско-религиозной группой, во главе с четой Мережковских, и самими художниками - Серова, Коровина, Нурока, самого Дягилева и других, закончившийся уходом богословов из журнала и образованием нового печатного органа - «Новый путь» Подробнее см., напр.: Литературный процесс и русская журналистика. М., 1982. С. 129 - 178..

На страницах журнала В. Розанов писал на самых разных темы - о древнем Египте, о спектаклях, о Владимире Соловьеве и его идеях, о демонах и богах Лермонтова, о семье, о слепой вере в Бога, о древних культурах и языческих богах и еще о многом другом. Признавая меткость и логику рассуждений Розанова, мирискусники и находили в них много противоречивого. Но они не вступали в полемику с этим своим сотрудником, по-видимому, полагая, что это ни к чему хорошему не приведет - отношения с богословской группировкой практически с самого начала издания журнала были довольно натянутыми. В рецензиях на одну из его книг Философов замечает, что те читатели, которые понимают и любят его как писателя, уже не изменят своего мнения о нем. Впрочем, Философов не отрицает, что Розанов непревзойденный мыслитель и его книги имеют глубоко культурное значение Книги. // Мир искусства. 1901. Т. 1. Художественная хроника. С. 284-285..

Помимо этого статьи религиозно-философского содержания писала З. Гиппиус («Две драмы А. Толстого», «Критика любви. Декаденты - поэты», «Торжество в честь смерти») Гиппиус З. Две драмы А. Толстого // Мир искусства. 1899. №5. - Художественная хроника. С. 34-35; Она же. Критика любви. Декаденты-поэты // Мир искусства. 1901. Т. 1. С. 28-34; Она же. «Торжество в честь смерти». «Альма» трагедия Минского // Мир искусства. 1900. Т. 4. С. 85-94., где призывала к исканию своего Бога. Ее идеи были в основном схожи с идеями Мережковского, что в целом понятно - она разделяла идеи своего мужа.

«Весы» в свою очередь были трибуной для пропаганды и объяснения символизма. Все статьи философского содержания писались именно на эту тему. Разбирая вопрос о мимолетности такого явления, как символизм, Б. Бугаев писал: «Символизм - это и есть искусство… Все слова о смене символизма реализмом напоминают детскую свистульку, в которую дуют мальчики, воображающие себя мудрецами» Бугаев Б. Детская свистулька // Весы. 1907. №8. С. 54.. Эллис писал о врагах символизма: «Имя этим врагам - легион, но всех их объединяет в настоящий момент одна “идея”: идея о преодолении символизма, а вместе с тем и искусства вообще… Символизм как мировое явление, как лозунг, соединивший в себе два смежных века, не только не изжит, но еще далеко не осознан даже там, где им пущены особенно глубокие корни» Эллис. О современном символизме, о «чорте» и о «действе» // Весы. 1909. №1. С. 77.. Соловьев С. продолжал убеждать, что символизм в русской культуре надолго: «Символизм не умер. В России прекрасная почва для его процветания. Еще почти не тронуты сокровища нашего народного творчества, символы наших былин, наших сказок…» Соловьев С. Символизм и декадентство // Весы. 1909. №5. С. 56.. В таком духе практически все статьи философского содержания в журнале.

В «Золотом руне», придерживающегося намерения охватывать все стороны культурной жизни, философским рассуждениям отведено небольшое место. Во втором номере за 1906 год помещена статья А. Бенуа «Художественные ереси», где автор утверждает, что и в искусстве возможна ересь, что существует настоящее и ненастоящее искусство. Что интересно, редакция журнала в начале статьи сделала заметку, что не согласна с теми положениями, которые есть в этой статье, но помещает ее в журнале, чтобы лучше выразить взгляды Бенуа Бенуа А. Художественные ереси // Золотое руно. 1906. №2. С. 80.. Помимо этого встречаются еще ряд статей на самые разные темы в стиле философского рассуждения.

На своем этапе творчества мирискусники сумели в журнале отразить все новое, что возникало в те годы в России. Однако границы их новаторства не были слишком широкими. Если во Франции символизм переродился в импрессионизм, постимпрессионизм, авангард, футуризм, то русские «первооткрыватели» символизма в лице молодых художников в далекие крайности не впали. По слова Сарабьянова Д.В., «мирискусники не так уж далеко ушли от художников второй половины XIX века. При этом русские мастера модерна не были здесь особенно оригинальны. В западноевропейских школах модерн тоже многое воспринял от реализма середины века и в вопросах творческого метода далеко не во всем противопоставлял себя реализму. Мирискусники не приветствовали новые направления в искусстве - кубизм или неопримитивизм, относились с опаской ко всякому новаторству, переходившему через границы, установленные ими самими» Сарабьянов Д.В. История русского искусства конца XIX - начала XX века. М, 1993. С.88.. Но мирискусники всегда замечали, что новое направление всегда когда-нибудь превратиться в старое. И они будут так же ворчать на своих «детей» за непонятное им самим искусство.

Резюмируя все сказанное, отметим следующее. Взгляд модернистов на русскую культуру был представлен в их журналах в полной мере. Они затронули все стороны культурной жизни России. Если «Мир искусства» в основном показывал общественности отсталость русского искусства и давал советы и примеры, как ее преодолеть, то «Весы» и «Золотое руно» продолжали начатое мирискусниками, но надо помнить о том, что «Миру искусства» было много сложнее существовать на рубеже XIX-XX веков. Они вышли на борьбу с устаревшими формами искусства и убеждениями совершенно одни, основные «битвы» пришлись как раз на их долю, в то время, как их последователи появились уже в тот момент, когда с модернистским направлением начинали примеряться и говорить о том, что явление это временное, и скоро само собой сойдет на нет. Поэтому «Весы» столь упорно продолжали в каждом номере отстаивать принципы символизма, а «Золотое руно» продолжало знакомить с новым в живописи, музыке и других областях искусства. И надо сказать, что картина русской культуры у модернистов получилась объемной, не было не упущено ни одной сферы.

В заключении можно констатировать, что анализ содержания модернистских журналов позволяет нам утверждать о системном представлении ими нового направления в художественной жизни России, возникшем на рубеже XIX-XX столетия, не имевшего аналогов ни до, ни после себя. «Мир искусства» в целом выполнил заявленную миссионерскую программу - облагородить искусство России и поднять ее культурный уровень, познакомить ее с европейским искусством и культурной жизнью Европы, избавиться от устаревших тенденций в искусстве. Журнал знакомил Россию с Европой через репортажи о выставках, публикациях о музеях, художниках, городах и книгах. Не смотря на то, что мирискусники руководствовались личными пристрастиями, они затрагивали самые разные стороны европейского искусства. После журнал перестал выходить. В России модернизм не прекратил своего существования с его исчезновением - символисты продолжали разработку концепции модернизма в русской литературе и искусстве, но со своей огромной социально-просветительской задачей модернизм на рубеже XIX-XX справился. Новое поколение не только сумело самоопределиться, но и занять достойное место в культурной жизни и истории России.

ГЛАВА 3. ЖУРНАЛЬНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА О ЗНАЧЕНИИ А.С. ПУШКИНА В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

Александр Сергеевич Пушкин был не только гениальным творцом в истории русской литературы, он был культовой фигурой - не только своего времени, он остается таковым и сегодня.

В 1899 году Россия праздновала столетие со дня рождения поэта. Юбилей отмечался и неформально - на страницах периодической печати. Модернисты в номере, полностью посвященному поэту, высказали свое мнение о роли Пушкина в русской литературе. Их взгляды были довольно смелыми и уверенными, как и большинство декадентских позиций.

Мы полагаем, что эту тему - роль Пушкина, - необходимо рассматривать более подробно в отдельной главе, как пример одного из споров двух столкнувшихся во мнениях поколений.

Публикации о Пушкине в конце XIX века можно свести к двум общим темам:

- поэзия Пушкина в культурном диалоге времени;

- гибель (или судьба) Пушкина. Здесь присутствовал прежде всего биографический интерес.

Мы намерены рассмотреть обе эти категории в отдельности.

3.1 Полемика конца XIX - начала XX вв. В периодической печати о поэзии А.С. Пушкина

Поэзия А.С. Пушкина стала предметом обсуждения еще, вероятно, при жизни поэта. За прошедшее столетие со дня его рождения взгляды на его поэзию менялись - от восхищенно-благоговейных до скептически-отрицательных (вспомним здесь беспощадную критику Писарева) Подробнее об эволюции взглядов на поэта см., напр.: Шатин Ю.В. «Пушкинский текст» как объект культурной коммуникации // Сибирская пушкинистика сегодня. Новосибирск, 2000. С. 233-238.. Пушкин остается великой и одновременно спорной фигурой и в наши дни См., напр.: Лотман Ю.М. Пушкин. СПб., 1995.. В связи с юбилеем поэта в 1899 году разгорелась и новая полемика. Модернисты, которые как раз в эти годы стали выпускать свой журнал, не могли оставить без внимания фигуру Пушкина и оживленно вступили в полемику с более мастистыми публицистами, писавшими о Пушкине. Дело было не только в юбилее, но и в том, что в полемике о старом и новом нужны были центральные символы, выражающие национальный колорит художественной жизни. Пушкин был таким символом. И модернисты это прекрасно осознавали, вступая в эту полемику. Главным их оппонентом здесь выступал Владимир Соловьев, по меткому выражению А. Пайман, «нравственный гигант своего времени» Пайман А. История русского символизма. М., 2000. С. 124.. Гальцева Р.А., занимающаяся исследованием взглядов на Пушкина в среде философов конца XIX - начала XX века, писала об этом времени: «Может быть, из всего, когда-либо сказанного о поэте как о личности и мыслителе самое близкое ему по духу выражено именно здесь… Не русская словесность “серебряного века” оказывается главной наследницей классической литературы - для этого она слишком нестойка, морально двусмысленна, слишком подвержена дионисийским соблазнам. Преемницей русской литературы оказывается именно философская мысль, она наследует духовные заветы “золотого века” классики и потому сама переживает “золотой век”» Гальцева Р.А. По следам гения // Пушкин в русской философской критике конца XIX - начала ХХ века. М., 1999.С. 5 - 6..

В 1896 году вышла небольшая работа Д. Мережковского «Пушкин», где автор попытался разобраться в поэзии и судьбе великого поэта. По мнению Мережковского, о творчестве Пушкина сложно судить однозначно, ибо в отличии от европейских гениев, наподобие Данте или Гете, Пушкин не оставил какого-то одного, «главного произведения», где мог бы сказать миру все Мережковский Д.С. Пушкин // Мережковский Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. М., 1991. С. 149.. Мережковский очень подробно исследовал творчество поэта. Но к какому-то окончательному, новому мнению он не пришел.

В своей статье «Значение поэзии в стихотворениях Пушкина» В. Соловьев попытался доказать связь поэзии Пушкина с духовной миссией, возложенной на него судьбой. У Пушкина, считает Соловьев, «была просто живая, открытая, необыкновенно восприимчивая и отзывчивая ко всему душа - и больше ничего. Единственное крупное и важное, что он знал за собой, был его поэтический дар; ясно, что он ничего общезначительного не мог от себя заранее внести в поэзию, которая и оставалась у него чистой поэзией, получившею свое содержание не извне, а из себя самой» Соловьев В.С. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 320.. Соловьев, конечно, восхищается стихотворениями Пушкина, как и любой русский человек. Его отношение к поэту заметно и в статье: «Лично Пушкин был бесспорно умнейший человек; блестящие искры его ума рассеяны в его письмах, записках, статьях, эпиграммах и т.д. Все это очень ценно, но не здесь бесценное достоинство и значение Пушкина; он нам безусловно дорог не своими умными, а своими вдохновенными произведениями» Там же. С. 323..

В своей работе Соловьев поднял две проблемы, связанных с творчеством Пушкина. Первой была проблема «народности» поэта - был Пушкин певцом народа или же нет. Проблема эта была поставлена давно - еще до Соловьева этим вопросом задавались многие исследователи. Например, Л. Толстой в 1898 году в своем труде «Что такое искусство?» обосновывал мысль, что простой народ, так же, как и дети, понимает, ценит и уважает физическую силу и физическое совершенство, а так же силу нравственную. Эстетические тонкости различных искусств народу, как и детям, недоступны. У Толстого народ ценит нравственность, но не поэзию. О «солнце русской поэзии» Толстой довольно критично отозвался. Он подчеркивает, что народ даже не знает кто такой Пушкин и к чему вся эта шумиха вокруг этого имени. Толстой приводит эпизод, когда к нему обратился некий саратовский мещанин, желающий узнать, кто такой А.С. Пушкин и почему ему ставят памятник: «В самом деле, надо только представить себе положение такого человека из народа, когда он, по доходящим до него газетам и слухам узнает, что в России духовенство, начальство, все лучшие люди России с торжеством открывают памятник великому человеку, благодетелю, славе России - Пушкину, про которого он до сих пор ничего не слышал. Со всех сторон он читает или слышит об этом и полагает, что если воздаются такие почести человеку, то, вероятно, человек это сделал что-нибудь необыкновенное, или сильное, или доброе. Он старается узнать, кто был Пушкин, и, узнав, что Пушкин не богатырь или полководец, но был честный человек и писатель, он делает заключение о том, что Пушкин, должен был быть святой человек и учитель добра, и торопиться прочесть или услыхать его жизнь и сочинения. Но каково же должно быть его недоумение, когда он узнает, что Пушкин был человек больше, чем легких нравов, что умер он на дуэли, т.е. при покушении на убийство другого человека, что вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные…»Толстой Л.Н. Что такое искусство? // Толстой Л. Н. Собрание сочинений: В 22 т. М., 1983. Т. 15. С. 187. . Эти строки вызвали негативное отношение к Толстому практически всех в преддверии юбилея. Мы еще вернемся к этому ниже. В своей статье Соловьев разбирается с самим понятием «народ». В стихотворении «Чернь» Ныне печатается под названием «Поэт и толпа». Пушкин позволил себе следующие строки:

Поэт на лире вдохновенной

Рукой рассеянной бряцал.

Он пел - а хладный и надменный

Кругом народ непосвященный

Ему бессмысленно внимал.

И толковала чернь тупая:

«Зачем так звучно он поет?

Напрасно ухо поражая,

К какой он цели нас ведет?…» Цит. по: Соловьев В.С. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 361.

Соловьев с иронией отмечает, что исследователи до сих пор не могут найти объяснение этим строкам. Либо Пушкин так не любил народ, считая его «тупым» и «непосвященным», что его никоим образом нельзя считать народным поэтом. Либо Пушкин под «чернью» подразумевал свое окружение, высший свет. «Между тем, - пишет Соловьев, - назло очевидности, не позволяющей принимать в буквальном смысле слова “чернь” и “народ”, Пушкина до сих пор одни восхваляют, другие порицают за его аристократизм по отношению к народу! А с другой стороны, его вражду к этой “черни» пытаются истолковать наоборот, в смысле антиаристократическом, разумея под “чернью” - “светский круг” общества, будто бы преследовавший Пушкина. Но если поэт не мог иметь враждебного столкновения с простым народом из-за поэзии, этому народу неизвестной, то он не мог враждовать и против того общественного слоя, к которому принадлежали его лучшие друзья и самые восторженные ценители его поэзии. Значит, враждебная поэту толпа вовсе не имеет, да и не может иметь сословных или вообще социальных признаков. Это есть не общественная, а умственная и нравственная чернь, - люди формально образованные и потому могущие вкривь и вкось судить о поэзии, но по внутренним причинам неспособные ценить ее истинного значения, требующие от нее рабской службы практическим целям. К этой черни менее всего могут принадлежать, конечно, земледельцы, пастухи и ремесленники, не ради их мнимого демократического преимущества, а просто по отсутствию у них (особенно во времена Пушкина) всякого формального образования, вследствие чего, не имея о поэзии никаких мнений, они не могут иметь и ложных» Соловьев В.С. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 362 - 363.. Как видим, Соловьев отметает упреки Пушкину в его пренебрежении к народу.

Но необходимо ли истинному поэту быть народным? Соловьев полагает, что это не столь уж обязательно. «В поэзии вдохновенный поэт есть царь. Здесь, как истинный царь-самодержец, он не зависит от “народа”, не слушает его, не угождает ему и для своего собственного дела, для вдохновенного творчества, не нуждается ни в чьем постороннем внушении и не подчиняется никакому постороннему суду» Там же. С. 366.. И при жизни поэта, и сегодня, полагает Соловьев, Пушкин остается поэтом, гением, способным синтетически отражать жизнь Подробнее о жизненной поэзии Пушкина см., напр.: Меднис Н.Е. Эхо Пушкина в русской литературе // Сибирская пушкинистика сегодня. Новосибирск, 2000. С. 273 - 285., творцом, но не народным любимцем. И все же наступит время, и Пушкин будет всенародно любим. Поэт сам предвидел это: «…Взор его видит большой народ, - потомство его поэзии, ее будущую публику. Этот большой народ, конечно, не та маленькая “чернь”, светская и старосветская, что его окружает. Этот новый большой народ не вырывает гневных слов у поэта, эти народные колыбели не противны его душе, как живые гробы. В этом большом народе есть добро, и оно дает добрый отклик на то, что найдет добрым в поэзии Пушкина. Поэт не провидит, чтобы этот большой народ весь состоял из ценителей чистой поэзии: и эти люди будут требовать пользы от поэзии, но они будут искренно желать истинной пользы нравственной; навстречу такому требованию поэт может пойти без унижения: ведь и чистая поэзия приносит истинную пользу, хотя и не преднамеренно» Соловьев В.С. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 368.. Все эти выводы Соловьев почерпнул из знаменитого «Памятника» Пушкина.

Проблема «народности» поэта волновала, в целом, любого, кто брался писать о Пушкине. П.А. Тверской написал в «Вестник Европы» статью о праздновании пушкинского юбилея женским читальным клубом в Калифорнии. Прочитав на этом празднике лекцию о Пушкине, он пришел к выводу, что Пушкин все же не понятен иностранцам. «Пушкин, не смотря на свой французский язык, камер-юнкерский мундир и аристократическое воспитание и времяпровождение, был действительно великий русский народный писатель, понять которого вполне может только истинно русский человек, выросший и созревший в тех же жизненных условиях…» Тверской П.А. Пушкинское празднество в Калифорнии// Вестник Европы. 1899. Кн. 9. С. 338.. И Тверской под выделенным им «народным писателем» понимает именно близость Пушкина к народу: «У американского народа нет ни деревней, ни средней собственной истории, нет и народного эпоса, нет легенд, баллад, саг и сказок» Там же. С. 340.. Нет ничего, чем жил и о чем писал Пушкин.

Некий А.П. в том же «Вестнике Европы» за 1899 год в «Литературном обозрении» вновь касается этой проблемы, характеризуя пушкинскую литературу, выпущенную к юбилею. Он пишет: «Некогда, лет сорок назад шел однажды в литературе спор о том, можно ли назвать Пушкина поэтом народным. Вопрос был в сущности двусмысленный. Что Пушкин был поэт русский и даже исключительно русский, в этом нет сомнения; но название “народного” поэта возможно было бы только тогда, когда поэт был бы действительно известен народу, притом не только по школьной книжке, где было бы помещено несколько легких стихотворений. Вся наша литература не может называться народной в действительном смысле слова, по той простой причине, что она имеет дело с понятиями, известными людям некоторого образования, но совершенно недоступными обыкновенному уровню понятий народных» А.П. Пушкинская литература // Вестник Европы. 1899. Кн. 7. С. 414..

Как видим, общего однозначного мнения о «народности» Пушкина в исследовательской литературе так и не обозначилось. Но свое мнение по этой проблеме высказали и модернисты. В «пушкинских номерах» мирискусники подготовили несколько публикаций, часть которых напрямую затрагивали именно этот вопрос.

В. Розанов в статье «Заметка о Пушкине» писал: «Отношение в древнем мире Гомера к позднейшим трагикам может дать аналогию отношения у нас Пушкина к последующим главным творцам. Гомер богаче и роскошнее порознь Эсхила, Софокла, Эврипида. Но пришел нужный день - и из лона земли вышли Эсхил, Софокл Эврипид, чтобы сменить и оставить лишь в качестве школьного научения, а не живого руководителя толпы, священного рапсода. Пушкин по много-гранности, по все-гранности своей - вечный для нас и во всем наставник. Но он слишком строг. Слишком серьезен. Это - во-первых. Но и далее, тут уже начинается наша правда: его грани суть всего менее длинные и тонкие корни, и прямо не может следовать и не в чем не может помочь нашей душе, которая растет глубже, чем возможно было в его время, в землю, и особенно растет живее и жизненнее, чем как он сам рос. Есть множество тем у нашего времени, на которые он, и зная даже об них, не мог бы никак отозваться; есть много болей у нас, которым он уже не сможет дать утешения; он слеп “как старец Гомер” - для множества случаев. О, как зорче… Эврипид, даже Софокл; конечно зорче и нашего Гомера Достоевский, Толстой, Гоголь. Они нам нужнее, как ночью, в лесу - умелые провожатые. И вот эта практическая нужность создает обильное им чтение, как ее же отсутствие есть главная причина удаленности от нас Пушкина в какую-то академическую пустынность и обожания. Мы его “обожали”, так поступали и древние с людьми, “которых нет больше”…» Розанов В. Заметка о Пушкине// Мир искусства. 1899. №13 - 14. С. 9.. Розанов пытался донести мысль, что Пушкин не только не может считаться народным писателем - он вообще практически не читаем сегодня теми, кто читал его еще вчера. Чем больше времени проходит с его гибели, тем меньше он нужен людям. Во многом Розанов был прав, и не только о ситуации конца XIX века. Сегодня схожая картина. Пушкин был далек от народа, от большинства людей. Его знали, его чтили, но не ощущали его в роли учителя и наставника.

Розанов пишет, что Пушкин весьма легкомысленно относился к творчеству как таковому, по ночам он мог играть в карты, в то время, как Лермонтов, Достоевский, Толстой и Гоголь использовали каждую свободную минуту на то, чтобы писать. По мнению Розанова, Пушкин был «больше ум, чем гений» Розанов В. Заметка о Пушкине// Мир искусства. 1899. №13 - 14.С. 8..

Соловьев крайне презрительно отозвался на эту статью. Он полагал, что с Пушкиным нет смысла сравнивать всех этих писателей: «Как единичное сопоставление, это было бы так же малоинтересно, как и то, что когда Пушкин писал “Роняет лес багряный свой убор”, Гоголь, может быть, строил гримасы какому-нибудь своему нежинскому профессору, а Лермонтов бегал за своими кузинами. А если бы сопоставление г. Розанова можно было обобщить, т.е., что Пушкин будто бы постоянно играл в карты по ночам, а в это время его якобы антиподы, которых “нудило” к перу и писменному столу, прилежно занимались поэзией, то ведь если бы этим что-нибудь доказывалось, то разве только что прямо противоположное тому, к чему клониться заметка г. Розанова, - доказывалось бы, что Пушкин был, подобно Моцарту, “гуляка праздный”, но очевидно гениальный, если постоянная игра и гульба с приятелями не помешала ему дать в поэзии то, что он дал, а его три-четыре антипода оказались бы вроде Сальери, художниками трезвыми и усердными, но не столь гениальными…» Соловьев В.С. Особое чествование Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 305.. Но Розанов, как замечает Соловьев, как раз утверждал обратное, а это просто путаница получилась!

Не согласен Соловьев и с тем, что Пушкин чужд для сегодняшних людей: «Когда г. Розанов говорит, что Пушкин нам не нужен, то вопрос может быть только о точном определении тех “мы” от имени которых он это говорит. Но, во всяком случае, ненужность Пушкина для этих “мы” неужели происходит от того, что он был слишком строг, слишком серьезен?». Соловьев позволяет себе здесь выступать более, чем критично - он избирает свою любимую тактику, позднее до совершенства отточеную в рецензиях на символистов, - он «придирается» к словам и предпочитает нападать на автора, всячески его принижая. «О Пушкине мы здесь, конечно, ничего не узнаем, - пишет он. - Ничего не узнаем и о противоположных, будто бы, Пушкину позднейших русских писателях. Излияния г. Розанова дают достаточное понятие лишь об одном писателе - о нем самом. С удивительной краткостью и меткостью характеризует он свое собственное творчество, воображая, что говорит о Лермонтове: “Что пишу? Что написал? Даже и не разберешь: какой-то набор слов, точно бормотание пьяного человека”» Соловьев В.С. Особое чествование Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 307.. Примечательно, что, как замечает критик К. В. Мочульский, Соловьев и Розанов, поссорившись в начале 90-х годов XIX века, к концу этого десятилетия стали друзьями или «братьями по духу», как называл их сам Соловьев Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. с. 182 - 183.. Как видим, в пылу полемики места дружбе не находилось.

Позднее, в 1902 году Розанов в «Мире искусства», когда писал статью о Гоголе, упоминает о существующих в русской литературе трех художественных стилях - карамзинском, пушкинском и гоголевском. По его мнению, Карамзин показал Россию через своеобразное зеркало, которое и льстило, и манило. Пушкин был мудрее своего предшественника, он разбил зеркало Карамзина, а взамен внешности дал красоту внутреннюю, «потащил душу на лицо». Он показал красоту души русского человека, он раскрыл эту душу. В этом его огромная заслуга Розанов В. Гоголь // Мир искусства. 1902. Т. 2. С. 337 - 338.. Именно поэтому он - народный поэт.

Тему «народности» Пушкина подхватывает Д. Мережковский. Он первый из модернистов заметил, что празднества по поводу юбилея Пушкина по меньшей мере выглядят нелепо. Народ, который поэта совсем не знает, должен сдавать деньги ему на памятник, гулять и веселиться в его честь, не понимая, даже, кто это такой. Все эти восторги и торжества нужны только неуемным ловкачам (например, Суворину, редактору газеты «Новое время»), которые делают на юбилее тиражи газет и деньги, выпуская «пушкинский шоколад», устраивая «пушкинские велосипедные гонки», заказывая «40 000 гипсовых пушкинских бюстов» и так далее. Что бы сказал на это сам поэт? «Но великий писатель сказал свое слово, - пишет Мережковский, - ему прибавить нечего, и он не возьмет его назад, так же, как саратовский мещанин, сошедший с ума на “поганом идолище”, на “монаменте” Пушкину. Теперь, когда все говорят, Л. Толстой безмолвствует, и вместе с ним, по выражению Пушкина, - “народ безмолвствует”. Между этими двумя немыми становиться жутко» Мережковский Д. Праздник Пушкина // Мир искусства. 1899. №13-14. С. 18.. Как видим, Мережковский возмущается словами Толстого о ничтожности Пушкина. Но Толстого многие тогда упрекали за эти слова. Тот же Соловьев, не вставая на защиту писателя, замечает, что мнение Толстого как замалчивалось, так «почтительно замалчивается и теперь» Соловьев В.С. Особое чествование Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 309.. Впрочем, по мнению К.В. Мочульского, Вл. Соловьев просто не выносил Л. Толстого - ни как писателя, ни как философа, ни как критика Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 202.. Разумеется, на защиту его Соловьев и не думал вставать и попросту проигнорировал этот упрек Мережковского.

О самой статье Мережковского Соловьев невысокого мнения: «Дело идет у него не о Пушкине, а о предметах посторонних - прежде и больше всего о всемогуществе издателя “Новое время”, который назван великим магом. Все это, конечно, ирония, но точный смысл ее совершенно неясен» Там же.. В статье Мережковского, конечно, больше обиды на редактора «Нового времени», чем разговора по сути дела. Но в вопросе народности Мережковский подчеркивает, что в эти годы народность Пушкина подтверждается лишь массовой известностью. Еще в 1896 году в упомянутой нами работе Мережковский затронул эту тему. Он писал: «Народ и гений так связаны, что из одного и того же свойства народа проистекает и слабость и сила производимого им гения. Низкий уровень русской культуры - причина недовершенности пушкинской поэзии - в то же время благоприятствует той особенности его поэтического темперамента, которая делает русского поэта в известном отношении единственным даже среди величайших мировых поэтов. Эта особенность - простота» Мережковский Д.С. Пушкин // Мережковский Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. М., 1991. С. 155.. Здесь позволим себе разобраться с понятиями. Что значит «народный поэт»? Что поэт известен народу? Впервые Пушкин стал доступен для широких масс в 1887 году, в связи с круглой датой его кончины (по идеи Суворина, редактора «Нового времени», было выпущено дешевое издание его стихотворений). До этого о Пушкине народ вообще не слышал и его, конечно, не читал. Не слишком изменилась ситуация и после 1887 года, так как грамотность в стране была на очень низком уровне, и народ попросту не умел читать, в большинстве своем. На наш взгляд, народность поэта прежде всего выражается в том, отражает ли его поэзия народный дух. Скажем, Пушкин часто обращался к народному фольклору, и, как никто другой, в своих произведениях умел показать жизнь народа и его душу. Будучи сам не связан с ним (имеется ввиду его дворянское происхождение), он тем не менее умел понимать народ. Здесь мы должны согласиться с Мережковским - с точки зрения осознания народной сути, Пушкин был народным поэтом.

Н. Минский словно продолжает мысль Мережковского. В своей «юбилейной» статье он не только подчеркивает равнодушие народа к великому поэту, но и равнодушие интеллигенции. Мы позволим себе привести эту большую цитату, ибо взгляд автора довольно необычен на фоне остальных статей о Пушкине. Он пишет: «…Читая в газетах, что на улице русской литературы готовиться в память Пушкина небывалый по многолюдству и блеску праздник, в котором должна принять участие вся интеллигенция России, я невольно спрашиваю себя: кто же, собственно из ее представителей, какое из шести ее колен, по своим убеждениям, симпатиям и вкусам встретит Пушкинский юбилей не с равнодушием, как случайное календарное празднество, а с радостью и гордостью, как единственный по значимости праздник красоты и духовной свободы? Не наши ли радикалы, выросшие на критике Писарева и на уверенности, что Пушкин - маленький и миленький версификатор? Не экономические материалисты, убежденные в том, что вся-то поэзия не более, как пустошная пристройка, что-то вроде веселого балкончика на солидном здании экономических отношений? Не просвещенные ли либералы, считающие Пушкина дурным гражданином, в котором большой талант парализовался мелким характером? Не консерваторы ли, видящие в Пушкинском празднике главным образом противовес юбилею Мицкевича и чуть ли не одно из орудий славянского единения? Наконец, не моралисты ли, не могущие простить Пушкину ни его греховной жизни, ни еще более его греховной смерти? Кто же, о Господи? Остаются еще символисты. И мне поистине начинает казаться, что на улице русской литературы готовиться лишь парад Пушкинского юбилея, праздник же Пушкинской поэзии со всей искренностью и радостью будет отпразднован лишь в одном из литературных переулков, именно в том, где обитают поклонники символизма и эстетики» Минский Н. Заветы Пушкина // Мир искусства. 1899. №13-14. С. 22-23.. Конечно, версия Минского довольно наивна, но он хорошо показал размежевание общества даже по такому вопросу как поэзия Пушкина. Что же говорить о различных эстетических проблемах?

Минский напоминает о якобы забытых трех заветах великого поэта, в которых было изложено миросозерцание поэта. Первый - что творец (или художник) должен воспринимать жизнь эстетически, а не рассудком - т.е. «видеть и слышать», а не «рассуждать и морализировать». Второй - художник должен постоянно тревожить и «жечь» души людей. Третий - художник должен быть равнодушен к добру и злу и не навязывать миру «своей правды». Минский Н. Заветы Пушкина // Мир искусства. 1899. №13-14. С. 28-29. По мнению. Минского эти заветы были забыты писателями практически сразу, начиная с Лермонтова. И вернуться к ним способны либо символисты, либо «читающая Россия» - но не интеллигенция, это точно, - полагает автор.

Соловьев был беспощаден к этой статье. «Чтобы сделать Пушкина своим единомышленником, - пишет он, - г. Минский приписал ему свои мысли, вот и все. Победа эстетического идеала над этическим - вот одна из творческих идей Пушкина, смело утверждает г. Минский. Победа инстинкта над рассудком - вторая из них…Довольно, однако». Соловьев В.С. Особое чествование Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 309-310. Здесь трудно не согласиться с Соловьевым. Ведь чтобы восхвалять символизм, Минский призвал на помощь Пушкина, да и повод подвернулся как нельзя кстати - его юбилей.

Последняя «юбилейная» статья в «Мире искусства» была написана Ф. Сологубом. Здесь тема «народности» поэта проходить по всей публикации. «Не обидно ли, - пишет Сологуб, - что великое имя становиться достоянием топы, у которой по-прежнему нет ничего общего с тем, кто носил это имя? Непонимание “тупой черни” столь же грубо, как и в старину, и ее неизменные помышления столь же, как и в прежние дни, далеки от чистых дум поэта. Что ей до него? Что ей Пушкин?» Сологуб Ф. К всероссийскому торжеству //Мир искусства. 1899. №13-14. С. 37.. как видим, Сологуб здесь тоже обращается к уже приведенному нами стихотворению Пушкина. Но в понятие «чернь» он объединяет и народ, и интеллигенцию. Сологуб полагает, что Пушкину нет равных у нас в литературе. Среди писателей близким к нему может считаться лишь Достоевский и более никто. «В этой толпе, - пишет он, - которая медленно раскошеливается, тупо соображает, куда ей лучше нести свои гроши, на его ли медное изображение, на своих ли голодающих, - в этой толпе, которой священное его воспоминание не стыдно делать предметом газетной полемики, - в этой толпе все ему чуждо. До такой степени чуждо, что иногда какие-то вирши выдаются за вновь открытые Пушкинские стихи, и признаются и нравятся» Сологуб Ф. К всероссийскому торжеству //Мир искусства. 1899. №13 - 14. С. 38.. Сологуб полагает, что такое празднество только оскорбляет память поэта. Там же. С. 40. По мнению Леа Пильд, которая занималась исследованием творчества Ф. Сологуба, в своих произведениях он часто обращался к некоторым темам Пушкина, хотя сам Сологуб великого поэта не любил и, по словам А. Ахматовой, ему даже завидовал Пильд Л. Пушкин в «Мелком бесе» Ф. Сологуба // www.Ruthenia.ru. C. 2 из 11..

Соловьев оставил эту статью без внимания, лишь в конце своей рецензии на юбилейные номера «Мира искусства» заявил: «Как будто какая-то благодетельная сила хотела оказать мне двойную услугу: давая мне способ помянуть Пушкина наилучшим образом Вместе с приглашением участвовать в юбилейных номерах «Мира искусства» Соловьев получил собрание сочинений Пушкина, которые перечитывал как раз в праздничные дни (См. Соловьев В.С. Особое чествование Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 301-302)., она вместе с тем избавила меня от всякого, хотя бы невольного и отдаленного участия в этом покушении…» Соловьев В.С. Особое чествование Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 310..

Позднее, в 1900 году, В. Гиппиус в своей рецензии на пушкинские сборники, припомнил и эти споры о проблеме «народности» поэта, и решил тоже высказаться на этот счет: «Писатель есть само сознание народное, его богоносец. Голос народа, а не толпы. Это значит - он не отвечает на временные, теперешние нужды, не приносит прямой близкой пользы, но служит общей пользе мира, той, которая в разуме вселенской Души, Души, определяемой всем, что мы знаем и видим лучшего и чистейшего в мире и в себе слышим…» Гиппиус В. О Пушкинских сборниках // Мир искусства. 1900. Т. 1. - Художественная хроника. С. 158. Конечно, Гиппиус не поставил точку в этих спорах, но завершил высказывания мирискусников на этот счет.

Во многом взгляды модернистов могут показаться наивными. В частности, тот же Минский старался сделать рекламу символизму, используя Пушкинский юбилей. Но, как мы уже установили, в первых номерах своего журнала молодые декаденты стремились как можно громче заявить о себе, и статьи о Пушкине не были исключением. Но во многих своих высказываниях модернисты были правы. Они сумели трезво оценить обстановку с празднованием юбилея и развивали мысль отчуждения Пушкина от сегодняшних им народных масс. Они, обратившись к Пушкину, выражали многие свои идеи. В этом их тоже упрекали.

Второй крупной проблемой, которую поднимает Соловьев в своем исследовании поэзии Пушкина - это вопрос веры. Был ли Пушкин верующим человеком, и каково его отношение к религиям как таковым? «В семи произведениях открывает нам Пушкин свои мысли , - считает Соловьев, - и свои внутренние опыты относительного существенного характера и значения поэзии, художественного гения вообще и настоящего призвания поэта… Три первые, именно “Пророк”, “Поэт” (“Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон”) и “Чернь”… Остальные четыре, именно: “Поэту” (“Поэт, не дорожи любовию народной”), драматическая сцена “Моцарта и Сальери”, “Эхо” (“Ревет ли зверь в лесу глухом”) и “Памятник”…» Соловьев В.С. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 330.. Соловьев рассматривает названные стихотворения с точки зрения религиозной тематики. «Несомненно, что Пушкин читал Коран, - замечает Соловьев, - и писал стихотворные подражания некоторым местам из него…» Там же. С. 332.. Но в то же время, Пушкин «внимательно и с увлечением читал Библию и так же пользовался ею для стихотворных подражаний…» Там же.. Соловьев убедительно доказывает, что стихотворения Пушкина о пророке подразумевают именно библейского пророка. Все его обращения к этой теме подтверждают тот факт, что Пушкину были крайне близки библейские легенды. «Поэтическое самосознание Пушкина, созревшее и повышенное в силу внутренних и внешних причин, облеклось в минуту вдохновения величавым образом библейского пророка - образом, подходящим, конечно, не ко всему поэту, а лишь к тому идеальному, свыше призванному, для великого служения предназначенному поэту, для той высшей потенции творческого гения, которую в этом поднятом настроении ощущал в себе Пушкин» Там же. С. 352..

Тема религиозности Пушкина волновала не только Соловьева. А.Ф. Кони в 1899 году в своей статье в «Вестнике Европы» пытался разобраться в нравственном облике Пушкина: «…Говоря о правовых воззрениях Пушкина трудно избежать необходимости ознакомиться с его нравственными воззрениями и его отношениям к вопросам веры» Кони А.Ф. Нравственный облик Пушкина // Вестник Европы. 1899. Кн.10. С. 493.. Кони тоже попытался рассмотреть религиозные взгляды Пушкина, эволюцию его отношения к Богу.

Кони пишет, что ранние стихотворения Пушкина создали ему репутацию «эротического поэта» и «язвительного отрицателя веры». Кони А.Ф. Нравственный облик Пушкина // Вестник Европы. 1899. Кн.10. С. 493. Но на двадцать втором году жизни в миросозерцании Пушкина наступил перелом. Он обратился к богу и, можно сказать, открыл его для себя. « “Если человек нападает на идею о Боге и находит Его в душе своей - значит, Он существует, - развивал Пушкин свой взгляд в беседах у Смирновой; - Нельзя найти то, чего нет, и самая сильная фантазия отправляется все-таки от существующих форм”. Поэтому он посмеивался над упорными усилиями обширной аргументации отрицателей существования Бога» Там же. С. 495.. Кони убежден, что Пушкин вступил на путь религиозный и шел по нему до самого конца своего.

«Религиозность его проявлялась, - пишет Кони, - не только в удивительных по форме и силе отдельных стихах и целых произведениях, как, напр., переложении молитвы святого Ефрема Сирина (“Отцы-пустынники и жены непорочны”), не только в изображении могучей веры Кочубея, непоколебимой и его горьким концом, но и в формах, освещенных народным чувством» Там же.. К слову сказать, это стихотворение - «Отцы-пустынники и жены непорочны…» чаще всего приводилось как пример обращение Пушкина к Библии и вере в последние годы его жизни.

На это указывает П. Перцов, который в своей публикации в «Мире искусства», высмеивая юбилейные статьи «толстых журналов» См., напр., журнал «Русский вестник». 1899. №6. Здесь представлены статьи как раз типичные для разряда «юбилейных», как их охарактеризовал Перцов. , замечает их однотипность: «Обыкновенные, не ехидные, напротив, мило-наивные статьи о Пушкине пишутся так: “Пушкин был великий поэт…” (развитию этой богатой мысли посвящается первая страница); “но, кроме того, он был и народный поэт…” (две страницы); “он удивительно откликался на народные идеалы…” (цитируется “Бородинская годовщина” и “Клеветникам России”); “под его пером… виноват! - под его гениальным пером ожила наша седая старина” (летописец Пимен); “он воспел могучего преобразователя России” (цитаты); “но он понимал и душу русской женщины…” (Татьяна); “после долгого увлечения байронизмом, он вернулся духовно на родину…” (обязательно и неизбежно цитируются стихи “Художник-варвар кистью сонной…” без которых, кажется, не обошлась ни одна юбилейная статья); “удивительно высоко понимал Пушкин свое призвание…” (“Поэту”, “Памятник”); “под конец его жизни в нем совершился, очевидно, глубокий перелом, приведший его к высоким религиозным идеалам…” (обязательно цитируется “Отцы-пустынники и жены непорочны…”, не взирая на то, что это слабое переложение великолепной молитвы стоит особняком среди последних произведений Пушкина, столь же мало схожих с ним по настроению, как несравненно более вдохновенный “Пророк” со своими сверстниками - стихотворениями 1826). В конце концов, два печатных листа наполнены» Перцов П. Смерть Пушкина // Мир искусства. 1899. №21-22. С. 156.. Как видим, мирискусники отвергали мнение об уходе Пушкина с головой в религию в конце его жизни. Но важно суждение Мережковского на этот счет. В работе «Пушкин» он высказал следующую мысль: Пушкин крайне интересовался Библией и вопросами веры, но не в силу какого-то внутреннего перерождения он обратился к религии, а потому, что был народным поэтом Мережковский Д.С. Пушкин // Мережковский Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. М., 1991. С. 178.. Более того, Мережковский подчеркивал, что «истинный поэт - служитель вечного Бога» Там же. С. 181.. То есть в силу своего гениального предназначения Пушкин изначально был связан с Богом.

Перцов годом позже в «Мире искусства» рецензировал брошюру В.В. Никольского «Идеалы Пушкина». Автор брошюры, почтенный академик, к тому времени уже умер. Его брошюру переиздали уже в третий раз, в честь столетнего юбилея поэта. Здесь в целом содержались те же идеи, что озвучил в своей статье А.Ф. Кони - о юношеском безбожии Пушкина, о последующем «усмирении страстей», о последних годах жизни поэта, когда он начал проникаться «церковностью» Перцов П. «Идеалы Пушкина» // Мир искусства. 1900. Т. 1. - Художественная хроника. С. 199-201.. В целом, идея религиозности Пушкина очень увлекала почтенных публицистов, представителей предыдущего поколения 60 - 70-х гг. Перцов довольно проницательно замечает: «Кто любит и ищет в Пушкине Пушкина, а не свои собственные идеи и идейки, тот будет всего более ценить истинный ход духовного развития поэта и стараться возможно яснее и правдивее его наметить. Но у нас большей частью Пушкин только “авторитет” для прикрытия собственных взглядов: мы “деремся Пушкиным”, как родители в “Крейцеровой сонате” “дрались детьми”, и в то же время кроим несчастного поэта по образу и подобию своему». Перцов П. «Идеалы Пушкина» // Мир искусства. 1900. Т. 1. - Художественная хроника. С. 201.