Формирование религиозных взглядов на власть царя Ивана IV Грозного в контексте представлений Православной церкви о самодержавной власти

Именно в послеапостольское время, с уходом апокалиптических ожиданий, мы находим со стороны христианских писателей примеры положительного отношения к мирской власти и возможные варианты не только сосуществования, но даже и сотрудничества. Именно это направление стало господствующим в Церкви и получило особое развитие в трудах первого и второго поколений христианских писателей, которых принято называть соответственно мужами апостольскими и апологетами.

Христиане открыто заявляли стремление выйти из под государственного контроля в своих религиозных убеждениях, в своей религиозной жизни. Они заявляли, что человек, подчиненный государственной власти в других отношениях, свободен от подчинения этой власти в сфере своей религиозной веры. Эта мысль, в центре которой была идея о существенном различии между гражданской обязанностью и религиозной свободой, мысль о нетождестве их была принципом, которым руководилась юная Церковь. Вера христиан неотторгала их от обязанностей относительно государства, но такое положение сохранялось до тех пор, пока законы государственные решительно не вмешивались в дела их веры и исповедания. Поэтому христиане и своей жизнью, и голосом христианских писателей и богословов требовали от государства свободы совести, свободы выражать независимо от предписаний государства свою религиозность. Обратимся теперь к ярким свидетельствам исторического богословия Церкви.

В современной науке принято выделять три основных типа агиографической литературы, относящихся к первым векам бытия Церкви. В первую группу входят акты (деяния, acta) - редкие документальные свидетельства, протоколы допросов, хранившиеся обычно в архивах (самый ранний известный памятник - мученичество святого Иустина Философа). Ко второй группе принадлежат так называемые мученичества (martyria, passiones) записи очевидцев или сделанные вскоре после кончины святых (к этому роду принадлежат, например, мученичество св. Поликарпа Смирнского и акты- апология Аполлония). И, наконец, третью группу составляют жития (vitae) -- самая многочисленная группа позднейших произведений, часто легендарных, подчиняющихся особым законам данного вида литературы, определившегося даже как самостоятельный жанр.

Первой категорией свидетелей Церкви о своей вере были так называемые «апостольские мужи». Наименование «апостольские мужи» показывает их прямую связь с апостолами, которых многие из апостольских мужей знали лично. К ним обычно относят авторов ряда раннехристианских текстов конца I первой половины II века. Одним из первых в этом ряду выступает мученик и святитель Поликарп, епископ малоазийского г. Смирны.

Как раз в это время (начало II века), впервые со времени написания своих посланий апостолом Павлом, в христианской литературе появляется особое упоминание властей в церковной молитве. Важно, что христианские общины призываются к молитве за императорскую и гражданскую власть даже тогда, когда она является явным врагом христианства и открыто гонит Церковь Христову.

Впервые призыв почитать богоустановленную императорскую власть и совершать молитвы за нее, несмотря на языческий статус императоров, да и самой в целом власти, указывает в своих посланиях мученик Римский папа Климент (+99-101): «Ей, Господи, <…> подаждь единомыслие и мир нам и всем населяющим землю, как дал отцам нашим, призывавшим Тебя свято в вере и истине, [подаждь нам] быть покорными всемогущему и всесовершенному Имени Твоему, и начальникам и вождям нашим на земле. Ты, Владыко, дал власть царства им ради великолепной и неизреченной державы Твоей, чтобы познали мы, ничем не противясь воле Твоей, данную Тобою им славу и честь покоряться им; подаждь сим, Господи, здравие, мир, единомыслие, благостоянис, дабы исполняли они Тобою данное им водительство непреткновенно». Таким образом, мы видим, что свт. Климент подчеркивает богоустановленность власти, не взирая на ее языческий статус. Именно Бог является источником верховной власти и вручает ее земным правителям, а они должны править в согласии с божественными законами: «Ты, Господи, исправь совет их ко благому и угодному пред Тобою, чтобы, совершая в мире и кротости благочестно данную им Тобою власть, обрели они Тебя милостивым». Климент, таким образом, признает единый источник для порядка в Церкви и государстве - Бога, и, тем самым, утверждает ценность последнего.

Этот же призыв молитвы за имперскую власть мы встречаем в трудах священномученика Поликарпа Смирнского (+156), с чьим именем связаны два произведения - «Послание к Филиппийцам» и «Мученичество св. Поликарпа». Важное значение для нас имеет двенадцатая глава «Послание к Филиппийцам». В ней идет речь о необходимости прощения и молитвы за всех, даже за врагов.

В конце главы Поликарп обращается к общине г. Филипп1: «Молитесь также за царей, за власти и князей, даже за преследующих и ненавидящих вас и за врагов Креста, чтобы плод вашей веры был явен для всех, и сами вы были совершенны».

В тексте «Мученичества Поликарпа» также содержится ряд деталей, которые могут прояснить отношение смирнского епископа к римской власти. В момент вероисповедания Поликарпа на арене цирка сталкиваются два царства, и Поликарп отказывается отречься от Христа, но при этом не отрицает и римской власти в лице проконсула, хотя свт. Поликарпу от его руки грозит смерть: «Проконсул продолжал настаивать и говорил: «Поклянись Фортуной Кесаря!» -- отвечал Поликарп: «Ежели ты воображаешь, что я поклянусь Кесаревой, как ты говоришь, Фортуной, и притворяешься неведающим, кто я, то слушай, я [говорю] открыто: я христианин! Если же ты хочешь узнать учение христианское, назначь день и послушай». Проконсул сказал: «Убеди народ!» Поликарп отвечал: «Если тебя и удостоил я ответа, ибо нас учили начальникам и властям, поставленным от Бога, воздавать приличную и безвредную для нас честь, то их я считаю недостойными того, чтобы защищаться пред ними». Как мы видим, свт. Поликарп утверждает богоустановленность римских властей и почитание их в соответствии с церковным Преданием.

Следующим поколением церковных писателей были так называемые апологеты. Этим именем принято называть христианских писателей, живших и трудившихся в период II--III столетий нашей эры, пытавшихся обосновать христианское учение и открыто защищавших его от критиков. Многие из них, как и апостольские мужи, пострадали за свою веры в период гонений и приняли мученическую кончину.

Одним из первых таких апологетов и мучеников был Иустин Философ. Мученические акты Иустина занимают особое место в истории Церкви как самой древней подлинной документальной записи, что имеет большое историческое и литературное значение. В своей Первой апологии, направленной римскому императору Адриану Антонину мученик Иустин так высказывается о почитании императора: «Мы везде стараемся прежде всего платить подати (tributa) и повинности поставленным от вас чиновникам, ибо такова Его заповедь... отдавайте кесарево кесарю и Божие Богу. Поэтому хотя поклоняемся единому Богу, но в других отношениях и вам охотно служим, признавая вас царями и правителями людей, и, молясь о том, чтобы вы, при царской власти, были одарены и здравым суждением. Если же вы не обратите внимания на наши молитвы и открытые объяснения, то мы не потерпим никакого вреда». Мученические акты сохранили запись допроса святого, где он отказывается принести языческую жертву. И, как видно из его ответа, он отказывается исполнить предписания кесаря, поскольку они противоречат религиозным убеждениям Иустина. Префект Рустик требует у мученика Иустина принести жертву языческим богам, но мученик отвергает его предписание и в ответ на требования префекта говорит ему: «Предписания, префект, [одного лишь] Господа нашего Иисуса Христа необходимо исполнять, которые приводят людей к жизни нетленной. Повелений же твоего царя, ведущих к погибели и вечной смерти, и выслушивать не нужно». Таким образом, Иустин высказывает традиционный взгляд, соглашаясь служить императору и почитать его во всем, что касается его земной власти, кроме вопросов, связанных с верой.

Другим апологетом христианской веры был Афинагор Афинский (+ок. 190 г.). В своей апологии, представленной, императору Марку Аврелию и его сыну в защиту христианства, он утверждает, что именно благодаря императорской власти, ее милосердию и человеколюбию каждый пользуется

своей честью и наслаждается глубоким миром. Он убеждает императора в законопослушности христиан, их благочестивом отношении к имперской власти и совершении молитв за нее. «Вы же, государи, во всех отношениях, и по природе и по своему образованию, столь благие, умеренные, человеколюбивые и достойные царства, удостойте вашего царского одобрения меня за то, что я опроверг клеветы и доказал наше благочестие, кротость и благонравие. Какие люди более заслуживают получить просимое, как не мы, которые молимся за вашу власть, чтобы сын, как требует справедливость, наследовал от отца царство, и чтобы ваша власть более и более утверждалась и распространялась и все вам покорствовало? Это полезно и для нас, чтобы нам вести жизнь тихую и безмятежную и охотно исполнять ваши повеления».

«Потому-то все прославляют вашу кротость, милосердие, снисхождение ко всякому и человеколюбие; каждый пользуется одинаковыми правами, города же пользуются честью, сообразно с своим достоинством, и вся империя по вашей мудрости наслаждается глубоким миром».

Другим раннехристианским апологетом II века был Феофил, епископ Антиохии Сирийской. В своем известном послании к язычнику Автолику он выдвигает ряд принципиальных положений. Во-первых, император поставляется и получает власть от самого Бога; во-вторых, никто не может больше носить имя царя, потому что царь в империи может быть только один; в-третьих, царь должен управлять праведно; в-четвертых, . царь обладает на земле властью подобной тому, как Бог на небе, а потому царь, как и Бог, отмстит непокоряющимся. В-пятых, коль скоро имперторская власть установлена Самим Богом, то в обязанности христиан входит почитание царя и молитва за него: «Поэтому скорее буду почитать царя, нежели богов ваших, почитать не поклоняясь ему, но молясь за него. Поклоняюсь же Богу, Который по истине есть Бог истинный, зная, что царь от Него сотворен. Ты скажешь мне: почему не покланяешься царю? - Потому, что он сотворен не для того, чтоб ему покланялись, но чтобы воздавалась законная честь. Он не Бог, но человек, от Бога поставленный, не для того, чтоб ему покланялись, но чтоб он судил праведно. Ибо ему некоторым образом вверено от Бога управление; и как он никому из поставленных ниже его не позволяет называться царями - ибо ему принадлежим имя царя и другому непозволительно называться этим именем, - так и поклонение никому не принадлежит, кроме единого Бога. Так-то, друг мой, во всем ты заблуждаешься. Царя же почитай благорасположением к нему, повиновением ему, молитвою за него. Поступая так, исполнишь волю Божью. Ибо закон Божий говорит: «сын, чти Бога и царя и ни к кому из них ни будь непокорен, ибо отмстят внезапно врагам своим».

Мученические акты донесли до нас запись допроса мученика Аполлония проконсулом Переннием и апологию Аполлония в свою защиту. Аполлоний Римский (+между 180-192 гг.) - римский сенатор, мученически погибший за веру. На Аполлония донес его раб Север, и Аполлоний предстал на суд римского префекта Перенния. Святой мужественно исповедал себя христианином и отказался принести жертву богам и образу императора. Тогда Аполлония передали на суд Сената, где он произносит свою блистательную речь в защиту Христовой веры. «Апология» Аполлония - документальная запись его слов на суде, чья подлинность доказана современной наукой. В ней святой, защищая свою веру, объясняет почему он не может поклониться римскому императору Коммоду и принести жертвы, но при этом он не отказывает ему в гражданском повиновении и молитве за него как поставленного Самим Богом, несмотря на то, что это был император-язычник, преследующий и убивающий христиан: «Бескровную и чистую жертву я, как и все христиане, воссылаю Богу Вседержителю, Владычествующему над небом и землей и всяким дыханием, в особенности же через молитвы о мыслящих и разумных образах, поставленных промыслом Божьим править на земле. Посему ежедневно, согласно повелению праведной заповеди, мы молимся Богу, обитающему на небесах, за правящего в этом мире Коммода, в точности зная, что правит он на земле, как я уже сказал, благодаря не иному чему, но только воле непобедимого всеобъемлющего Бога». Интересно, что в своей защитительной речи Аполлоний называет императора образом Самого Бога, несмотря на то, что тот является язычником.

Если говорить о III веке, то наиболее выдающимся христианским писателем, апологетом веры и богословом был в это время Тертуллиан. Он положил начало латинской патристике и церковной латыни.

Тертуллиан в своих сочинениях говорит о том, что христианин обязан любить, уважать и почитать императора, так как он поставлен самим Богом. Выше императора из людей на земле никого нет, а сам император - второй после Бога по власти в земном управлении. Императорская власть, по мнению апологета, простоит до тех пор, пока будет существовать мир. Поэтому, по его мнению, лучшая жертва, которую может принести христианин в честь императора - молитва Богу за здоровье императора, потому что так христианам заповедал Сам Бог: «Христианин никому не является врагом, не говоря уже об императоре, поскольку он знает, что тот поставлен его Богом. Христианин должен любить, уважать и почитать императора и желать ему благополучия вместе со всей Римской империей, доколе будет существовать мир: ведь столько времени он и будет существовать. Следовательно, мы почитаем императора так, как и нам позволено, и ему самому полезно - как человека, второго после Бога. Все, что [у него] есть, получено [им] от Бога, Которому лишь одному он уступает. Он и сам будет желать такого почитания. Ибо, уступая одному только Богу, он благодаря этому оказывается превосходящим всех. Он превосходит, следовательно, и самих богов, поскольку они находятся в его власти. Поэтому мы приносим жертвы за здоровье императора, но [приносим их] нашему и его Богу таким образом, каким заповедал Бог, - чистой

молитвой».

Подводя итог отношения к государственной власти в творениях раннехристианских авторов-апологетов, можно отметить общий признак этих текстов: находясь в условиях жесточайших гонений, христианские авторы в своих Апологиях пытались доказать власти как минимум неопасность христианства для устоев государственности Римской империи. В своих сочинениях они, обращаясь к имперской власти, признавали законность ее Божественного происхождения, объясняли ей, что христиане являются законопослушными гражданами, служат на благо государства, исполняют все повинности, молят своего Бога о благе императора и его семьи, и готовы во всем повиноваться всем закона, кроме закона совести - свободного исповедания своей веры.

В IV веке, после известного Миланского эдикта 313 года, христиане получили свободу вероисповедания. В это же время начинает в недрах Церкви формироваться учение о православном царстве и о христианском императоре как образе Христа. Первым на этом поприще выступил знаменитый отец церковной истории Евсевий Памфил, епископ Кесарии Палестинской. Основы богословской концепции власти христианского императора как образа власти Бога были изложены им особенно подробно в «Слове василевсу Константину по случаю тридцатилетия его царствования».

Евсевий описывает, каким должен быть идеальный император: он --

«друг Всецаря Бога, потому что он один свободен, или лучше сказать, один поистине господин»; «он отпечатлен по первоначальной идее великого Царя, и в своем уме, как в зеркале, отражает истекающие из нее лучи добродетелей. Ими усовершенствованный, он воздержан, добр, справедлив, мужественен, благочестив, боголюбив». Подданных императора Евсевий называет «сынами василевса», и подчеркивает, что в первую очередь славословие должно воздавать Богу, Который один является «виновником царствования» земных царей. Христа Евсевий именует «великим Архиереем великого Бога», и говорит, что «от Него-то и через Него заимствует образ верховного царствования сам друг Божий, василевс наш, и всем, что на земле подчинено

его кормилу, управляет, подражая Всеблагому». Император - это человек,

«свыше получивший мудрость царствования» и «приводит к единородному и спасительному Слову подвластных себе жителей земли», делая их готовыми для царствия небесного. Царство земное, подчеркивает Евсевий, есть образ Царствия Небесного: Бог «по подобию небесному, к которому спешить побуждал весь человеческий род, питая людей доброй надеждой, изобразил царство земное», а потому император должен подражать «человеколюбию Всеблагого царскими деяниями». В дальнейшем, следуя примеру Евсевия Кесарийского, византийцы видели в императоре полномочного представителя Христа или Его наместника на земле.

В середине IV века Григорий Богослов в обличительном слове пишет, ссылаясь на уже Послание к Римлянам апостола Павла: «Покоримся Богу и друг другу и начальствующим на земле: Богу по всем причинам; друг другу - для братолюбия; начальствующим - для благоустройства, и тем в большей мере, чем они кротки и снисходительны. Опасно истощать милосердие начальников, надеясь на частое прощение; ибо, истощив, за их строгость подвергнемся ответственности мы сами, которые нарушаем тишину ветром, наводим на свет мрак, и к меду примешиваем полынь». Характерна для свт. Григория последняя часть высказывания: он всегда утверждал вину не начальника, а лиц, находящихся в подчинении, стремясь, по всей видимости, оправдать действия императора.

Идея начальствования, столь характерная и для восточных Отцов Церкви, ярко выступает в его рассуждении. Он проводит мысль о том, что монархически организованное Царствие Небесное представляет собой единственно возможную форму должного: «Три древнейших мнения о Боге: безначалие, многоначалие и единоначалие. Два первых были (и пусть остаются!) игрой ума сынов Эллинских. Ибо безначалие беспорядочно, а

многоначалие возмутительно; вследствие же этого и безначально, и беспорядочно. То и другое ведет к одному концу - к беспорядку а беспорядок - к разрушению; потому что беспорядок есть упражнение в разрушении. Но мы чтим единоначалие...».

Младший современник свт. Григория Богослова свт. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский утверждает, что тот, кто покоряется властям, не властям покоряется, а повинуется Богу, установившему их; и кто не повинуется им, тот противится Богу. «Нет власти, - говорится, - не от Бога» (Рим. 13:1). То, что существуют власти, и одни начальствуют, другие находятся в подчинении, а не идет все без порядку и разбору, и народы не мечутся как беспорядочные волны, - есть дело мудрости Божией. Потому Бог строго и карает за пренебрежение к ним. Если ты не станешь повиноваться им, Он подвергнет тебя не какому-нибудь ничтожному наказанию, а весьма тяжкому; и ничто не избавит тебя, если ты станешь прекословить, но и у людей ты потерпишь тягчайшее наказание, и Бога прогневишь чрезмерно. Подобно тому как, если ты отставишь кормчего от корабля, ты потопишь корабль, или если отнимешь вождя у войска, предашь воинов в руки врагам, так точно если ты уничтожишь начальников в городах, мы будем проводить жизнь беспорядочнее зверей неразумных. Что связи бруcьев в домах, то и начальники в государствах».

Сделаем вывод из всего сказанного. Этот положительный взгляд на империю и на те условия, которые она создала для распространения христианства как исполнения, совпадал с языческим верованием относительно места империи в мире. Существование Римской империи стало рассматриваться как единственная возможная форма существования человечества; падение империи должно было ускорить наступление пришествия Христа. Церковь, в таком случае, видится в существующей

политической структуре и под современной политической властью, где она выражает ценности царства Божьего и исполняет свою миссию в мире.

В течение четырех столетий формирования христианской Церкви и ее богословия мы видим определенную преемственность в наследии языческого прошлого. Это выражалось в определенном восприятии императора и его роли в империи по отношению к вопросам религии, а также в принятии христианскими мыслителями римского представления о месте и роли Рима во вселенной.

Особой стороной отношения христианских писателей и богословов первых четырех веков к власти являлось то, «что почитать следовало и нечестивого властителя, так как речь велась не просто о каком-либо конкретном лице, а в целом об институте власти или принципе власти. Можно вспомнить, что на монете, предъявленной Христу фарисеем, был профиль римского императора, который по античной религиозной традиции был не просто государственным символом, но и живым божеством. Христианам следовало повиноваться даже такой власти, так как она поставлена по Божией воле на принципе верховной власти. Поэтому в Священном Писании говорится, что подданным надо молиться «о жизни Навуходоносора, царя Вавилонского, и o жизни Валтасара, сына его, чтобы дни их были, как дни неба, на земле» (Вар. 1, 11)».

Дальнейшее развитие православного учения об императорской власти проходит уже в рамках Византийской империи, где принимает порой весьма причудливые и замысловатые богословские формы.

2.4 Учение об императорской власти в Византийской империи

Византийцы называли свое государство «империей ромеев», всегда подчеркивая преемство со «Священной Римской Империей», первым императором которой был Октавиан Август, во время правления которого пришел на Землю и родился Христос. Однако Византия была империей христианской, а потому в ней неизбежно встал вопрос о том, как подданным империи относиться к императору и его власти, поскольку в Римской империи, преемницей которой стала Византия, император почитался за земного бога и требовал себе поклонения как Богу. Церковное учение о власти христианского императора в Византии (небесспорное в некоторых своих положениях) впервые было сформулировано уже при жизни первого христианского императора - св. Константина Великого, - Евсевием Памфилом, епископом Кесарии Палестинской и в своей основе сохранялось в таком виде на всем протяжении существования Византийской империи, хотя периодически и подвергалось по некоторым вопросам определенным изменениям.

В основе византийской концепции верховной власти лежало уходящее корнями в античную эпоху представление о верховном правителе как о«божественном муже» и о сакральном характере его власти. Этот же взгляд был присущ и средневековому обществу. Французский историк М. Блок отмечал, что «…представления о короле, как о священной фигуре, исполненной особых сил, сочетающей в себе как религиозное отношение, так и магически-мистическое, было по сути определением социально-политической роли королей, они были «вождями народа»…». Бог - Пантократор («Вседержитель») - глава и небесного и земного порядка, император - космократор - властитель в земных делах…» - так характеризовал Г.Л. Курбатов главную идею византийской политической доктрины. «Замещая» Господа, василевс рассматривался в византийской традиции как хранитель установленного Богом идеального мирового порядка, воплощенного в византийском государственном и общественном устройстве. Наконец, по словам Г.Л. Курбатова, василевс являлся не только главой государства христиан, но и всей христианской ойкумены, защитником всех христиан вне зависимости от того, где они проживали.

Византийская мысль, пытаясь примирить противоречащие друг другу конструкции верховной власти. Отсюда естественным образом вытекала идея, ставшая одной из основополагающих в византийском мировоззрении и миропонимании. С. Рансимен описывал ее сущность следующим образом:

«Царь - не Бог среди людей, но наместник Бога. Он не является воплотившимся логосом, но он стоит в особых отношениях с логосом. Его особенно избрал Бог, он вдохновляется Богом, он друг Божий, он толкователь Слова Божия». В православном государстве, каким мыслила себя Византийская империя, Бог господствует над всем сущим, а император властвует на земле - так характеризовал Г.Л. Курбатов главную идею византийской политической доктрин.

Таким образом, попытка византийских мыслителей соединить два противоположных по своей онтологии и целеполаганию, разных по природе и сложных по своей внутренней структуре, начала: религиозное и секулярное, «небесное» и «земное», олицетворявших соответственно христианскую и греко- римскую концепции верховной власти, привела к противоречивости самой византийской модели императорской власти. Сами византийцы, осознавая эту противоречивость, попытались найти выход из данной политической и правовой коллизии, изменив в христианском духе доставшуюся им в наследство римскую политическую модель. При этом они разделили императора как человека, облеченного верховной властью, и Императора, управляющего земным царством подобно тому, как Господь управляет царством небесным.

В первую очередь это касалось власти монарха, так как христианское учение исходило из того, что монархия является идеальной формой правления, политической системе Византийского государства центральное место -«…государство в средние века персонифицировалось в личности монарха…»,и для византийцев, и для их соседей Империя прежде всего представала в образе константинопольского императора. Изучение византийской модели власти монарха представляет поэтому значительный интерес как образца, на который равнялись варвары, формируя свою религиозно-политическую доктрину и, как следствие, свою систему государственных институтов. Анализ характерных черт византийской модели императорской власти помогает, таким образом, лучше понять особенности складывания средневекового мировоззрения.

Для того, чтобы наилучшим образом выполнить это свое божественное предназначение, император наделялся огромной светской и отчасти духовной властью. В его руках концентрировались все нити законодательной, судебной и исполнительной власти, он руководил внешней политикой, армией и флотом, назначал и смещал чиновников всех рангов и уровней, вводил и отменял налоги, ведал внешней политикой. Авторитет императора, его богоизбранность, сакральный характер его власти подчеркивались сложным церемониалом и утонченным придворным этикетом, призванным возвысить личность верховного правителя «ромеев» над любым из простых смертных, от последнего крестьянина и до самого знатного из сановников.

«Первая функция императора, -- пишет А.П. Каждан, -- репрезентативная: он должен был представлять Византийскую империю, должен был символизировать, воплощать в материально-чувственном образе ее скрытую мощь. Византийская политическая доктрина трактовала василевса как земное божество. Подражание Богу объявлялось первейшей обязанностью государя, и весь ритуал дворцовой жизни предназначен был напоминать о таинственной связи между василевсом и Небесным Царем. (…) Императора трактовали как космическое существо, и к нему постоянно прилагался торжественный эпитет “солнце”. Во время церемоний император занимал место между двух колонн или в нише, словно статуя; он никогда не стоял на полу, но всегда на роте, на особом возвышении.

Василевс - сакральная фигура, его жилище - священный дворец, его одежда, как и дворец, - священна. Золото и особенно пурпур служили символами величия императора; он сидел на пурпурных подушках, подписывался пурпурными чернилами, и только он один мог надевать пурпурные сапожки. Появление государя перед толпой превращалось в обряд: заранее предусматривалось, где должны встать встречающие его горожане и какими именно славословиями они должны его приветствовать. Культ императора составлял один из существенных элементов государственной религии».

«В самих торжественных придворных церемониях, рядом с всяческим вознесением и прославлением императоров соседствовало напоминание о том, что он такой же смертный человек, как и все остальные: в «императорском культе возвышение василевса до живого бога сопровождалось показной униженностью. Облаченный в шелковый плащ с жемчужными нитями, император держал в руках не только “державу” - символ земной власти, но и акакию, мешочек с пылью, напоминавшей о бренности всего сущего. Едва вступив на престол, государь обязан был выбрать мрамор для собственного саркофага. После победы он, бывало, вступал в город пешком, а перед ним на колеснице, запряженной белыми лошадьми, везли икону Богоматери, Которую славили как истинную победительницу. И не только перед Богом и смертью преклонял голову василевс: по установившемуся обычаю он -- в подражание Христу -- должен был раз в год омывать ноги нескольким константинопольским нищим».

Во времена императора Юстиниана (VI в.) государственные идеи сочетают в себе греко-римскую идею всемирной монархии и христианскую идею Царства Божия. Это сочетание и стало сущностью религиозно- политической доктрины Византийской империи. Именно император в Византийской империи олицетворял собой оба начала: в доктрине симфонии нет четкого определения полномочий патриарха, однако об императоре говорится как о верховном земном главе всех христиан, который несет ответственность и за Церковь. Иными словами, в соответствии с симфонической концепцией император, получая для этого харизматические дары свыше, венчал собой государственную, а по факту, и церковную власть, одновременно поддерживая авторитет духовенства.

Теория «симфонии властей» была сформулирована в предисловии к 6-й новелле кодекса Юстиниана: «Есть два величайших дара, которые Бог, в любви своей к человеку, ниспослал свыше: священство и царственное достоинство. Первое служит божественному, которое направляет и улаживает дела человеческие; и то, и другое между тем происходит из одного и того же источника и украшает житие рода людского. Посему ничто не может быть таким источником забот для императоров, как достоинство священников, ибо они о благополучии империи непрестанно молят Бога. Ведь если священство во всех отношениях свободно... от упрека и поношения и обладает доступом к Богу и если императоры беспристрастно и справедливо распоряжаются государством, вверенным их попечению, то возникает тогда всеобщее умиротворение и все, что благодетельно, будет даровано роду человеческому» Далеко не все исследователи однозначны в вопросе о реализации теории «симфонии» в реальной жизненной практике. Некоторые из них, разделяя саму идею «симфонии», отказываются признавать ее действительное воплощение, считая, что реальные события византийской истории свидетельствуют о доминировании светской власти и подчинении патриархов воле императоров.

При Юстиниане оформляется не только идея симфонии, но и другая, ставящая императора на порядок выше любого простого смертного. Вскоре после вступления на престол Юстиниана диакон храма св. Софии Агапит преподнес новому владыке Империи, «божественнейшему и благочестивейшему царю нашему Юстиниану» свое сочинение о власти императора и его обязанностях. В нем содержалась примечательная мысль -

«существом тела царь равен всем людям, а властью своего сана подобен владыке всего, Богу. На земле он не имеет высшего над собою…». И не случайно, что при Юстиниане византийский придворный церемониал, установившийся в общих чертах во времена Диоклетиана, был усовершенствован и закреплен как способ подчеркнуть величие и могущество императора2. Описание пышных приемов, которые устраивали императоры, неоднократно встречаются на страницах византийских хроник3. Не имевший аналогов в варварском мире придворный церемониал был призван продемонстрировать гостям могущество и несокрушимость избранной Богом Империи.

Императоры как верховные защитники и покровители Церкви получали даже особую религиозную санкцию своих церковных прав - в акте священного миропомазания. Нередко целые соборы епископов провозглашали «многая лета императору-первосвященнику» за его благодетельное отношения к Церкви. Некоторые древние канонисты стремились возвести в принцип даже такие отношения императоров к религии и Церкви, которые не могли иметь принципиального значения. Приведём слова известного греческого канониста XII в. Вальсамона: «Императоры, как и патриархи, - пишет он, - должны почитаться учителями в силу сообщаемого им помазания священным миром. Отсюда происходит право благоверных императоров поучать христианский народ и, подобно архиереям, кадить в церкви. Слава их состоит в том, - продолжает Вальсамон, - что они, подобно солнцу, освещают блеском своего

православия всю вселенную. Сила и деятельность императора простирается и на душу, и на тело подданных, тогда как патриарх есть только духовный пастырь».

Ещё решительнее выражался в XIII в. архиепископ болгарский Дмитрий Хоматин. На вопрос одного епископа об императорском праве перемещения епископов с одной кафедры на другую он отвечал: «Хотя такое перемещение противно писаному и устному учению Церкви, однако оно весьма часто совершается по повелению императора, если того требует общее благо. Ибо император, который есть и называется верховным блюстителем церковного порядка, стоит выше соборных определений и сообщает им силу и действие. Он есть вождь церковной иерархии и законодатель по отношению к жизни и поведению священников; он имеет право решать споры между митрополитами, епископами и клириками и избирать на вакантные епископские кафедры. Он может возвышать епископские кафедры и епископов в достоинство митрополий и митрополитов. Словом, - подводит итог болгарский иерарх, - за исключением только права совершать литургию и рукоположение, император сосредоточивает в себе все прочие преимущества епископов, и потому его постановления имеют силу канонов. Как древние римские императоры подписывались: pontifex maximus [великий первосвященник, понтифик - лат.], так и настоящие имеют такой же авторитет в силу получаемого ими священного миропомазания. Более того, архиепископ Дмитрий Хоматин проводит прозрачную параллель Иисуса Христа и императора: «Как Искупитель наш, помазанный Духом Святым, есть верховный наш Первосвященник, так справедливость требует, чтобы и помазанник Божий император наделён был благодатью первосвященства».

Все подданные императора, от самого знатного и влиятельного сановника, даже если он и был реальным обладателем власти при марионетке-императоре, до последнего пастуха или крестьянина, были обязаны воздавать властителю земного Царства «богоравные» почести.

Церковные канонические правила, хоть и не идут ни в какое сравнение с гражданскими номосами, тем не менее достаточно жестко пресекают попытки оскорбления или хуления императорского имени или его личности. 84-е правило св. апостолов гласило: «Аще кто досадит царю, или князю, не по правде: да понесет наказание. И аще таковый будет из клира, да будет извержен от священного чина: аще же мирянин, да будет отлучен от общения церковного». Это правило было подтверждено и позднее, в «Синтагме»

Матфея Властаря.

Казалось бы, все предпринятые выше меры, призванные подчеркнуть особый статус императора, его приближенность к Богу, отличие от рядовых смертных должны были гарантировать ему долгое и безмятежное царствование. Однако при всем при том священность императорского сана, сакральность его власти ни в коей мере не обеспечивала императору спокойной жизни. Причин тому было несколько, и заключались они прежде всего в той самой противоречивости конструкции императорской власти, о которой мы говорили ранее.

Во-первых, в византийской религиозно-политической доктрине четко различались Император как власть и император как человек. «Божественным» и полновластным являлся не каждый данный император, - писал по этому поводу А.П. Каждан, - но василевс «вообще» как воплощение самого принципа императорской власти». Критика поступков конкретного императора или его свержение вовсе не означали, что византийцы против самой идеи Императора. Без него Царство земное не мыслилось вовсе точно также, как Царство Небесное без Бога.

Во-вторых, если император - избранник Божий, если он правит по воле Бога, то в воле Бога его и сменить. Господь сам выбирает того, кто достоин занять престол. «Теоретически это оправдывалось следующим образом: император правил, - отмечал А.П. Каждан, - опираясь на божественную помощь; коль скоро Бог перестал его поддерживать и нашел другого избранника, права прежнего императора теряли всякое значение; наоборот, удачливый узурпатор - это слуга Божий, выразитель божественной воли, достойный почестей и славословия». И то, что мятежник на время мятежа становился вне закона и подлежал смертной казни и отлучению от Церкви - в случае успеха и возведения на трон это не имело никакого значения. Помазание на царство очищало узурпатора, снимало с него все грехи.

Очевидно, что при таком подходе узурпатор выступал вовсе не против Императора, а против конкретного человека, занимавшего трон и от которого Бог отвернулся, лишил его своего покровительства. Тем самым в случае успеха мятеж утрачивал характер апостасии, а становился зримым свидетельством благоволения Господа к тому, кто решился исполнить его волю. И если на Западе король или император всегда оставался фигурой сакральной и в известной степени неприкосновенной, даже если утрачивал трон и власть, то в Византии все обстояло совсем иначе. Свергнутый Император переставал быть таковым, а превращался в отверженного самим Богом.

По этому поводу С.С. Аверинцев писал, что жестокое, порой публичное умерщвление экс-императоров вовсе не означало, «…что для византийца не было ничего святого; самым святым на земле для него являлась сама империя… Империя очень свята и свят императорский сан; но саном этим должен быть облечен самый способный и самый удачливый, а если это узурпатор, пожалуй, тем очевиднее его способности и его удачливость… Византиец считал, что в политике Бог - за победителя. Своей державе византиец верен во веки веков, но своему государю - лишь до тех пор, пока уверен, что особа этого государя прагматически соответствует величию державы…».

Но в силу отмеченной выше противоречивости этой модели в ней присутствовала и достаточно мощная «земная» составляющая. Для того, чтобы легитимизировать свою власть, византийский император должен был заручиться еще и поддержкой трех столпов Империи - народа, синклита и армии. Эта традиция вела свой отсчет еще со времен Римской империи, когда новый император принимал бразды правления, получив поддержку сената, преторианцев и римского плебса. В принципе можно согласиться с мнением Г.Л. Курбатова, отмечавшего, что отсутствие традиции наследственности императорской власти и в Риме, и в Византии как наследнице Рима может быть объяснена, исходя из прежней римской республиканской традиции2.

Этот «общественный договор», в котором власть императора зиждилась и на Божественном промысле, и на волеизъявлении армии, народа и его лучшей части - синклита, после завершения процесса христианизации Империи был дополнен еще и мнением клира во главе с патриархом. Его голос в случае возникновения проблем с престолонаследием был достаточно весом и не мог не учитываться императором. В конечном итоге, в случае возникновения определенных проблем с передачей власти именно мнение одного из «компонентов» «земной» составляющей могло стать решающим.

Пренебрежение интересами какой-либо из этих групп могло дорого стоить.

Прот. Иоанн Мейендорф метко заметил, что отсутствие определенной процедуры передачи власти от императора к императору было не случайным -«…было ощущение, что и строгий легитимизм, и демократические выборы ограничили бы Бога в свободе избрания его помазанника».

Все это делало византийскую модель императорской власти сложной, неоднозначной и противоречивой. Попытка найти некий компромисс между

привычными, вошедшими в плоть и кровь традициями «Ветхого Рима» и нововведениями, присущими «Риму Новому», не прошли даром. Император одновременно был и господином, и рабом, причем рабом не только Господа, но и рабом Традиции, преступить которую он был не вправе, если он хотел соответствовать идеальному образу Императора.

«Византийская политическая идеология устойчиво сохраняла концепцию «византийской ойкумены», наднациональной общности христианских государств, центром которой был Константинополь, а вся Восточная Европа -- периферийным доменом. Согласно византийским представлениям, во главе ойкумены находился византийский император, «ромейский» василевс, считавшийся отцом «семьи государей и народов»; правители сопредельных стран именовались или титуловались как императорские «сыновья», «братья», «друзья», занимая соответствующее место на иерархической лестнице». Это была официальная позиция Византии, и эту идеологию Византия предоставляла «братским» государствам как единственно верную.

2.5 Учение о самодержавной власти в русском государстве до XVI

века

Многие современные российские историки, изучая специфику восприятия государственной власти в России отмечают, что «государство по первоначальному смыслу слова - не территория и не область властно- принудительного управления на данной территории, а сама эта власть», т.е.

«власть государя над всем, что попадает в орбиту его держания». Поэтому

чрезвычайно важно выяснить, какой представлялась обществу высшая государственная власть в период образования и становления русского государства.

Сама русская государственность на протяжении столетий воплощалась в нескольких государственных образованиях. Первоначально это было государство, условно именуемое Киевской или Древней Русью. Затем наступает время Московской Руси, которая во второй половине XV века поглотила такое государственное образование как Новгородской республикой. Затем в начале XVIII наступает время русской государственности, получившей воплощение в виде Российской империи.

Русская религиозно-политическая идеология в связи с указанными переменами постепенно также изменялась. С переходом от одного государственного образования к другому в этой идеологии возникают новые идеи и учения, многие старые идеи наполняются новым смыслом. Однако при этом на всем протяжении существования этой идеологии в ее содержании сохранялась нить преемственности. Многие религиозно-политические идеи, выработанные в Древней Руси, естественным путем перешли в сознание Московского царства. Многие новые идеи, возникавшие в Московии, имели свои корни в идеологии Древней Руси.

«Православная традиция не только не отрицает власть как таковую, но и признает за ней божественное происхождение. Истоки христианского отношения к власти следует искать в Библии и творениях святых отцов. По справедливому замечанию М. Дьяконова, христианство, признавая независимость сферы государственной власти, тем не менее, вносило в нее целый ряд принципов, которые считались, обязательными для каждого христианского государства и распространились наряду с христианскими истинами».

Здесь мы позволим себе согласиться с утверждением Л.А. Андреевой о том, что «земная часть мироздания представлена зеркальным отражением небесной, т.е. небесное должное (первообраз), организованное по иерархическому (монархическому) принципу, отображалось в иерархически устроенном земном - сущем (образе)...».

Учение о богоустановленности власти правителя получило распространение в среде русских книжников еще в Киевский период. «По сравнению с раннефеодальными обществами Западной Европы в Киевской Руси более значительную роль в общественных процессах играла государственная власть. Многое из того, что в Западной Европе обусловливалось главным образом формами собственности, землевладения, т. е. имущественным фактором, в Киевской Руси определялось в основном фактором политическим -- институтами власти». Такая специфика государственной власти находила свое отражение в религиозно-политической мысли.

Православие несло с собой соответствующее мировоззрение, которое задавало определенные стереотипы религиозного и политического мышления. Из Византии, обогащая духовную культуру Киевской Руси, византийское идейное наследие обогащало и ее политическую мысль. Религиозно- политическая мысль Киевской Руси была непосредственным творением конкретных личностей. История сохранила для нас имена многих живших в Киевской Руси выдающихся мыслителей и тексты их произведений. Все они жили и мыслили в общих условиях, в одном поле духовной культуры, которое придавало их учению о княжеской власти целый ряд общих свойств.

«На Руси сравнительно хорошо были известны политические и правовые идеи и концепции, выработанные в Византии. Однако, распространяясь в среде русского образованного слоя, они не могли подчинить себе его сознание и деформировать тем самым русскую политическую и правовую мысль. Наоборот, византийская политико-правовая идеология сама неизбежно реформировалась на русской почве, приспосабливаясь к реалиям русской общественно-политической жизни».

«Широко распространенным среди русских мыслителей было мнение о том, что именно от князей зависит, благоденствовать будет Русская земля или бедствовать. Если князья справедливы, то Бог милостив к Русской земле, прощает ей многие согрешения, но если князья злы и лживы, то Бог насылает на нее бедствия - «казнь Божию». Например, об этом повествуется в Лаврентьевской летописи в записи за 1015 г.: «Аще бо князи правьдиви бывают в земли, то многа отдаются согрешенья земли; аще ли зли и лукави бывають, то болше зло наводить Богь на землю, понеже то глава есть земли».

Очень распространенной в литературе Киевской Руси была идея ответственности князей перед Богом. Духом данного учения проникнуты и русские летописи, и послания митрополитов князьям, и различные литературные произведения. Именно «убийство Бориса и Глеба послужило основанием и поводом для постановки и широкого обсуждения проблемы о

достоинстве княжеской власти и ответственности князей перед Богом за исполнение возложенных на них Богом обязанностей».

С христианизацией Киевской Руси получает в среде русских книжников получает распространение византийская идея о божественном происхождении княжеской власти, но эта идея на русской почве приобретает свои черты, отличающие ее от византийского варианта. «В соответствии с этим в политической идеологии Киевской Руси в воспринятом вместе с христианством учении о божественном происхождении государственной власти главный упор делался на божественности не самого властителя, а его обязанностей. Иначе говоря, в русском политическом сознании предполагалось, что тот или иной человек избирается Богом на роль главы государства не для того, чтобы просто быть верховным властителем, но для служения Русской земле, для поддержания в ней порядка, защиты ее от врагов, отправления правосудия и т. п. Идеальный князь в русском политическом сознании -- это князь-труженик, князь-воин».

Под византийским влиянием в Киевской Руси возникает также идея о князе как защитнике и охранителе Православия. Эта идея соответственно вызвала к жизни вопрос, который уже давно был решен в Византии - о соотношении царской и церковной властей. Как известно, эта проблема была одной из главных в религиозно-политической идеологии Киевской Руси. И не только. Здесь русские мыслители выработали свое решение этой проблемы, отвергнув и византийскую диархическую модель, и западную папскую идею двух мечей.

«Политические идеи, которые выражала в рассматриваемую эпоху русская литература, были настолько жизненно важными для русской государственности, они в такой большой степени затрагивали жизненные интересы русского общества, что напрочь исключали спокойное логическое рассуждение, а значит, и форму сухого научного трактата. Русский мыслитель, желавший высказать такие идеи, неизбежно должен был стать страстным обличителем или проповедником».

И таким ярким проповедником стал первый русский митрополит Иларион. Первым русским религиозно-политическим трактатом стало «Слово о Законе и Благодати», созданное им в середине XI столетия. Илариона интересовали вопросы, связанные с происхождением, сущностью, организацией, целями и задачами верховной власти. Он первым в отечественной истории поднял тему о взаимоотношениях отдельного человека и государства.

По мнению Илариона сама сущность власти - божественна, так как своим истоком имеет Божественную волю. Носитель верховной власти -«причастник» и «наследник» небесного Царства. Иларион утвердждает преемственность власти по наследству

Власть, по мнению русского книжника, должна употребляться «праведно». Этот тезис приводит автора к обсуждению формы правления, способов и методов реализации власти.

Князь должен быть «единодержцем» своей земли. Применяемая Илларионом формула «единодержец своей земли» означает в его понимании, представление о единодержавии как о единой и суверенной власти в пределах всей подвластной князю земли. Правосудие необходимо совершать по закону и вместе с тем милостиво: «мало казни, много милуй». Иллариону представляется наиболее приоритетным воздействие на человека милосердием, нежели суровым наказанием, которое противно самой природе человека.

Илларион первым в истории русской политической мысли создал образ правителя христианского типа, разработав нравственные критерии, которым он должен соответствовать. Впоследствии данная тема широко обсуждается в политической средневековой теории, а из близких Иллариону мыслителей найдет подробную разработку у Владимира Мономаха, который практически воспринял и развил весь комплекс идей, рассмотренных Илларионом. В

дальнейшем они получат свое продолжение в произведениях Даниила Заточника, а затем станут активно обсуждаться в политической литературе Московского государства.

Русские летописи на протяжении многих десятилетий проводят одну и ту же мысль: князья имеют власть от Бога, Бог дает власть тому, кому хочет. Если князь праведен, то Бог прощает прегрешения той земли, а если князья лукавы бывают, то Бог попускает еще большее зло тем землям. «Помысливъ высокоумьемь своимь, не ведый, яко Богъ даеть власть, ему же хощеть; поставляеть бо цесаря и князя вышнии, ему же хощеть, дасть. Аще бо кая земля управится пред Богомь, поставляеть ей цесаря или князя праведна, любяща судъ и правду, и властеля устраяеть и судью правящаго судъ. Аще бо князи правьдиви бывають в земли, то многа отдаются согрешенья [земли]; аще ли зли и лукави бывають, то болше зло наводить Богъ на землю, понеже то глава есть земли; тако бо Исайя рече: «согрешиша от главы и до ногу», еже есть от цесаря и до простыхъ людий».

Из огромной ответственности правителей традиционных обществ логически проистекает принцип единовластия. В силу огромной ответственности, лежащей на властителе, совершенно недопустимым являлось любое стороннее влияние на него, помимо влияния со стороны верховного источника миропорядка - Бога. Притом, огромное личное могущество и влияние традиционных властителей вовсе не некие социальные преференции, а единственно возможное условие выполнения их сакральной миссии с максимальной эффективностью.