Общественно-политическая деятельность Б.В. Савинкова

В Петрограде перед Октябрьской революцией многие хотели бороться с большевиками, но никто не хотел защищать Керенского Красная гвардия накануне октябрьской революции была в хорошей боеготовности, у них было и оружие, и основные кадры. После Корниловского выступления, Советы стали практически большевистскими, а вооруженные отряды красногвардейцев создавались по всей стране. В октябре 1917 года красная гвардия насчитывала: в Петрограде -- свыше 20 тысяч бойцов, в центральном промышленном районе и Москве -- около 30 тысяч и 39, 5 тысяч по всей России.

Большевистское восстание началось 24 октября, в Петрограде они планомерно захватывали вокзалы, заняли почтамт, центральную телефонную станцию и все городские электростанции, к утру 25 октября были заняты все ключевые пункты Петрограда6. Таким образом 25 октября Временное правительство было низложено и власть перешла в руки органа Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, а уже вечером того же дня большевики открыли II Всероссийский съезд Советов, закрепивший одержанную победу рядом законодательных актов учредительного характера. Съезд провозгласил республику, избрал ее руководящие органы -- Совет народных комиссаров во главе с В.И. Ленином и Всероссийский центральный исполнительный комитет, председателем которого с 8 ноября стал Я.М. Свердлов.

Троцкий утверждал, что если бы Учредительное собрание состоялось, и там победили бы эсеры и меньшевики, то через несколько лет массы все равно бы поняли, что все кроме большевиков -- контрреволюционеры, и пожелали бы власти большевиков. Однако времени ждать не было, потому что «германский милитаризм мог заключить мир с Антантой на спине революции».

Владимир Ленин писал, что: «сила революционного пролетариата, с точки зрения воздействия на массы и увлечения их на борьбу, несравненно больше во внепарламентской борьбе, чем в борьбе парламентской»3, и такую возможность, как легальная победа над буржуазией, путем созыва Учредительного собрания можно было допускать только «чисто теоретически, беря вопрос абстрактно».

Большевики понимали, что не победят на Учредительном собрании. Перед началом октябрьской революции Ленин открыто заявлял: «Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно, ибо это значит усложнять нашу задачу»5. Учредительное собрание в России просуществовало не многим более 12 часов.

Рано утром 25 октября 1917 года Савинков узнал о восстании большевиков, а также о том, что офицеры штаба округа и петроградского гарнизона не будут защищать Временное правительство. Казачьи полки, стоявшие в Петрограде, отказались противостоять большевикам еще накануне, аргументируя это тем, что в июле, уже подавили большевистское восстание, но Керенский «умеет только проливать казачью кровь, а бороться с большевиками не умеет». Отправившись в Мариинский дворец, где находился Временный совет республики (предпарламент), для того чтобы посоветоваться с генералом Алексеевым, Савинков по дороге узнал, что предпарламент разогнан матросами, большая часть его членов арестовано, а Керенский сбежал.

После перехода власти в руки большевиков Савинков становится вдохновителем и организатором их противников. В своем письменном показании от 1924 года Борис Савинков в называет главные причины, подвигнувшие его продолжать борьбу с ними после октябрьской революции: защита учредительного собрания; отношение к Брестскому миру, как к преждевременному и губительному для России; боязнь того, что большевики расчищают дорогу монархистов; убеждение в том, что большевики не являются представителями интересов большинства рабочих и крестьян.

«Победа большевиков означает проигранную войну и позор России» -- говорил Савинков офицерам не желавшим защищать Керенского, объясняя, что каким бы не было временное правительство, оно все равно лучше власти Ленина, Троцкого и Крыленки3. На своем последнем суде в том же году признавая свое решение пойти против большевиков ошибкой, Савинков оправдывает его следующими причинами: 1) До революции он «сидел под стеклянным колпаком» революционной борьбы, так как его отец был чиновником, которого уволили за революционные убеждения, старший брат погиб в сибирской ссылке, а сам Борис Савинков с 18 лет сидел в тюрьме и совсем юным ушел в террор, где «никого не видал, кроме своих», и потому «не знал массы», народа, крестьян и рабочих. 2) С 1911 года он жил в эмиграции под другим «стеклянным колпаком», где он не мог видеть ни России, ни ее народа.

Кроме того, на том же суде Савинков говорил и о личных мотивах неприязни к большевикам: расстреле ими своей старшей сестры и ее мужа, который был единственным офицером петроградского гарнизона 9 января 1905 года отказавшимся стрелять по рабочим идущим к Зимнему дворцу. Коммунистическая программа, как таковая Савинкова не смущала.

26-29 октября тесно связанный с генералами Корниловым, Красновым и Алексеевым, Борис Савинков принимал активное участие в организации наступления генерала Краснова на Петроград, для чего лично пробрался в его штаб в Гатчине, где призывал к наиболее решительным мерам против большевиков, побуждал к борьбе Керенского и убеждал присоединиться к Краснову польский добровольческий корпус генерала Довбор-Мусницкого3. Однако старания Савинков оказались напрасны, на другой день после его отъезда казаки генерала Краснова сдались большевикам, а Керенский вновь сбежал.

После поражения Краснова, в ноябре Савинков вместе с комиссаром 8-ой армии Вендзягольским под видом поляков, минуя кордоны большевиков уезжают из Петрограда на Дон в Новочеркасск к генералу Каледину, где тогда создавалась Добровольческая армия5. Там Савинков в личном сотрудничестве с генералами Калединым, Корниловым и Алексеевым принимает участие в Донском гражданском совете деятельность которого он усиливает и расширяет, пользуясь своим влиянием среди казаков, как член союза казачьих войск в Петрограде и как бывший революционер. Тогда же в декабре 1917 Савинков участвует в создании добровольческой армии вместе с генералами Алексеевым и Корниловым.

«Донской гражданский совет» по признанию самого Савинкова, состоял исключительно из «буржуазных элементов», однако в своей программе он утверждал Учредительное собрание. Единства взглядов в Новочеркасске не было, кроме большевиков там существовало и монархическое движение. Причем монархисты даже хотели убить Бориса Савинкова. Когда Савинков поехал в Петроград по поручению «Донского гражданского совета» вести переговоры с демократическими деятелями, в частности с Чайковским, но когда он возвращаясь обратно, был в Москве, на Дону к власти пришли большевики. Ростов и Новочеркасск были взяты, Алексеев и Корнилов увели небольшую добровольческую армию в донские степи, откуда он с боем пробилась на Северный Кавказ. Савинков оказывается отрезанным от «Донского гражданского совета», и решает остаться в Москве. Тогда же в феврале-марте 1918 года в Москве Савинков немедленно вошел в связь с наиболее решительно настроенными противниками большевиков.

Он разыскал в Москве тайную монархическую организацию гвардейских и гренадерских офицеров в количестве около 800 человек и на ее основе создал тайное общество для борьбы с большевиками «Союз защиты родины и свободы». В руководящий состав союза входили люди разных политических воззрений от монархистов, до меньшевиков и эсеров. «Мы имели право сказать, что у нас нет правых и левых, и что мы осуществили «Священный союз» во имя любви к отечеству»4. Элементы, входящие в состав организации, были, по словам Савинкова разнообразные, в основном: интеллигенты, студенты и офицеры.

Исполняя директивы «Донского гражданского совета» и действуя согласно его программе, Савинков поставил ближайшей целью свержение власти большевиков путем военного переворота, и следующее за ним полное уничтожение всех преобразований осуществленных после Октябрьской революции2. Программа Донского гражданского совета включала в себя четыре пункта: отечество, верность союзникам по Антанте, Учредительное собрание, земля народу.

В апреле 1918 года Б. В. Савинков, действуя как эмиссар Донского гражданского совета и добровольческой армии, установил связь со штабом добровольческой армии послав офицера к генералу Алексееву, с донесением о том, что в Москве образовался «Союз защиты родины и свободы» и с просьбой указаний. Тогда же в апреле «Союз защиты родины и свободы» впервые получил серьезную финансовую поддержку, которая пришла от чехословаков и позволила приступить к «организации на широких началах»3. Это финансирование велось благодаря непосредственному контакту Савинкова с представителями дипломатического корпуса в лице французского посла Нуланса и президента чехословакии Массарика, которые вели тайную антибольшевистскую борьбу на территории РСФСР4. Кроме того «Союз защиты родины и свободы» спонсировали и французы, которые оказывали финансовую поддержку всем антибольшевистским силам5. Савинков, по его словам, не искал иностранных спонсоров, они сами вышли на него.

При «Союзе защиты родины и свободы» в то же время, были сформированы подпольные части по принципу кадра всех родов оружия с подразделением на активные боевые единицы ополчения. Когда «Союз защиты родины и свободы» вырос настолько, что представлял собой значительную силу, Савинков решил подчинить его политическому центру, каковой и нашел в лице «Национального центра», организации объединявшей представителей несоциалистических партий и групп программа, которой включала в себя: свержение власти Советов, установление единоличной диктатуры во главе с генералом Алексеевым, продолжение войны с Германией, создание Восточного фронта. В «Национальном центре» преобладающую роль играли монархические элементы. До этого Савинков отказался от контакта с «левым центром» состоявшим из социалистических и лево-кадетских элементов3. Отказ от сотрудничества с левым центром сам Савинков объяснял тем, что «Левый центр» был исключительно левым, и «не осуществлял священного союза левых и правых ради спасения отечества». Свое сотрудничество с монархистами, Савинков оправдывает от части тем, что они были готовы идти до конца, в борьбе за Учредительное собрание, рассчитывая на то, что народ изберет монархию (сам Савинков, считал, что народ не изберет монархию). Впрочем, Савинков вел переговоры с Борисом Моисеенко, как с главой эсеровской организации и с остальными эсерами. Однако по словам Савинкова эсеры были для него «платоническими союзниками, но не фактическими»6. К анархистам Савинков относился подозрительно так как знал, что они занимаются грабежами.

В «Союзе защиты родины и свободы» соблюдалась строгая конспирация: снизу каждый член организации знал только одного человека, то есть отделенный знал взводного и так далее; сверху каждый член организации знал четырех, то есть начальник дивизии знал четырех полковых командиров и так далее. Во главе стоял штаб, а во главе штаба стоял Савинков1. Все офицеры, входившие в эту организацию, получали жалование от штаба союза, и несли только две обязанности: хранить абсолютную тайну и по приказу явиться на сборный пункт для вооруженного выступления. Полки были действительной службы из кадровых офицеров и резервные из офицеров военного времени. Студенты и рабочие зачислялись в особые полки ополчения. К концу мая 1918 года «Союз защиты родины и свободы» насчитывал в Москве и 34 провинциальных городах России до 5500 человек. Сформированных по этому образцу пехоты, кавалерии, саперов, артиллерии. А контрразведка «Союза защиты родины и свободы» следила за германским посольством, Советом народных комиссаров, Советом рабочих депутатов. Ежедневно они получали сводку о действиях немецких и большевистских войск и о мерах, принимаемых Лениным и Троцким. Кроме того «Союз защиты родины и свободы» имел своих агентов на Украине, в местностях занятых немецкими войсками. В Петрограде члены Союза защиты родины и свободы работали во флоте для того, чтобы привести корабли в негодность, в случае если бы немцы вошли в Петроград. В Киеве организовывали партизанскую борьбу против немцев, а в Москве готовили убийство Ленина и Троцкого, и готовились к вооруженному выступлению2. Также «Союз защиты родины и свободы» планировал развернуть широкую террористическую деятельность, в первую очередь покушение на Ленина и Троцкого.

В 1918 году Савинков планировал покушение на Ленина, «пытаясь организовать наблюдение по старому способу», но сделать ничего не смог. К делу Каплан «Союз защиты родины и свободы» никакого отношения не имел.

Основную ставку заговорщики делали на вооруженное восстание1, которое, впрочем, предполагалось начать с убийства Ленина и Троцкого в Москве.

В мае 1918 года в Москве было арестовано около 100 членов «Союза защиты родины и свободы», но все его командование осталось на свободе. А сразу же после арестов описание внешности Бориса Савинкова напечатали в большевистских и некоторых крайне левых газетах. В июне 1918 года был окончательно разработан план вооруженного выступления, которое состоялось по распоряжению «Национального центра» в Рыбинске, Ярославле и Муроме. План этого выступления был разработан Перхуровым под руководством Савинкова. Его планировалось провести именно в этих городах для того чтобы отрезать Москву от Архангельска, где должен был высадиться союзный десант.

Но десант в Архангельске высажен не был, французы обманули «Cоюз защиты родины и свободы».

В Рыбинске, Ярославле и Муроме у «Союза защиты родины и свободы» были отделения, включавшие в себя приблизительно 300-400 человек. Савинков посчитал эти силы недостаточными, поэтому он укрепил их силами московского отделения5. 5-6 июля в Рыбинске, Муроме и Ярославле произошли восстания савинковцев, причем, Савинков лично руководил организацией восстания сначала в Ярославле, потом в Рыбинске, но все они были подавлены. В июне 1918 года чехословаки взяли Самару, и на Волге был образован «Комитет Учредительного собрания» полностью состоявший из социалистов- революционеров и поддерживаемый чехословацкими солдатами. После разгрома рыбинского, ярославского и муромского восстаний оставшиеся отряды савинковцев вели диверсионную борьбу и стягивали свои силы к расположению чехословацких войск для дальнейших совместных действий против большевиков. Савинков отправился в Казань, где находился сборный пункт, в который в случае неудачи восстания должны были стягиваться все оставшиеся силы. В Казани Савинков, разыскал всех членов организации и объявил им о ее роспуске. Эсеры, удерживающие тогда Казань, и расположившие там комитет Учредительного собрания, отнеслись к Савинкову с недоверием и окружили его шпионами. Поэтому Савинков решил удалиться из Казани и поступил в отряд Каппеля, где в составе небольшой кавалерийской части (100 сабель, 2 легких орудия) занимался антибольшевистской диверсионной деятельностью.

В начале сентября Савинков вернулся в Казань, а 10 сентября Казань сдали большевикам. В след за Казанью пали Симбирск, Самара и Сызрань. Весь волжский фронт оказался в руках большевиков. Самарское правительство не смогло удержать того, что завоевали чехословаки.

После этого Савинков отправился в Уфу, где существовала Уфимская директория и Сибирское правительство, которые конфликтовали между собой. Борис Викторович не стал ввязываться в этот конфликт, и отправился с военной миссией в Париж. Пока Савинков был в пути к власти в Сибири пришел А.В. Колчак, который подтвердил полномочия Бориса Викторовича и назначил его своим представителем за границей. В конце 1918 года Савинков приехал за границу, часто бывал в Лондоне, но жил постоянно в Париже. Как представитель Колчака он принял участие в Версальской конференции, где должен был защищать национальные интересы России и поддерживать ходатайства о материальной помощи Колчака, а потом и Деникина. А также занимался антибольшевистской пропагандой стоя во главе бюро печати Колчака «Унион».

Будучи был представителем Колчака в Европе Савинков вошел в «Русскую заграничную делегацию», председателем, которой был Львов, а членами, помимо Савинкова -- Чайковский, Маклаков и Сазонов. При этом получилось довольно странное смешение, потому что Сазонов также представлял Колчака, являясь его министром иностранных дел. Кроме того, этот аппарат имел серьезные внутренние противоречия, так как Чайковский и Савинков вели «очень левую» политику, а Сазонов, по словам Савинкова «оставался прежним царским министром». Впрочем, к обсуждению Версальского договора «Русскую заграничную делегацию» не допустили. Однако ходатайствуя об этом, Савинков познакомился «со всеми выдающимися европейскими правителями». Иностранцы помогали Колчаку, Юденичу и более всего Деникину. Однако, «едва ли не за каждую пару сапог, едва ли не за каждый пулемет, приходилось кланяться, вымаливать». Большую часть финансирования Деникин для своей армии получил от Англии, благодаря просьбам членов «Русской заграничной делегации», в первую очередь Савинкова.

При этом иностранные союзники в обмен на помощь выдвигали свои условия. Финляндия просила признание своей независимости ( на это Колчак не согласился и помощи от финов не поступило)5. Англия стремилась получить Северо Кавказские и Закавказкие нефтяные месторождения6, и пыталась вмешиваться во внутреннюю политику Деникина касающуюся крестьянского и еврейского вопроса7. По словам Савинкова, Черчиль даже позволял себе называть деникинские отряды своей армией. Позже Савинков заявлял, что война с большевиками родила в нем ненависть к иностранным союзникам по этой борьбе1, и их целью было как можно сильнее ослабить Россию гражданской войной, а потом сделать из нее свою колонию.

Позже Савинков послал Колчаку телеграмму, с просьбой отозвать его и разрешить вернуться в Сибирь, потому что в Париже «русское дело не защищалось». Но Колчак отказал Савинкову3. В первой половине января 1920 года Сибирское правительство Колчака, при попустительстве иностранных союзников пало4. После разгрома Колчака, Юденича и Деникина Савинков, поняв, что силами внутрироссийскими Советскую власть не свергнуть, начинает пропагандировать в белогвардейской печати и в личных переговорах с белогвардейскими политическими деятелями план борьбы путем интервенции. В тот же период Савинков добивается личных встреч с политическими деятелями Антанты -- Мильераном, Черчилем, а также Пилсудским, начальником польского государства и главкомом армии, которая в тот момент вела войну с Советской федерацией. В этот же период Савинков осуществляет ряд практических соглашений с Врангелем и Петлюрой: безоговорочно признает первого в качестве верховного главнокомандующего и декларирует право второго на самостоятельную национально-политическую деятельность.

27 февраля 1920 г. в Париж приехал Вендзягольский, и от имени начальника Польши Пилсудского пригласил Савинкова прибыть в Польшу и сотрудничать с ними в борьбе против советской власти. В Варшаву Савинкова звали и бежавшие туда из Советской России его старые друзья Д.В. Философов, Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус.

После беседы с Пилсудским савинковского эмиссара А.А. Дикгоф-Деренталя, в начале мая 1920 года, Савинков решает отправиться в Варшаву и прибывает туда в начале июня. И если белые генералы не могли договориться с главой польского государства из-за требований польской стороной больших территориальных уступок от России, то Бориса Савинкова это не смутило1. По предложению Юзефа Пилсудцкого Савинков начинает формировать русскую военную часть на польской территории. Когда Савинкова судили большевики, он объяснял это свое решение тем, что считал, что Польша воюет не с русским народом, а большевиками, совершенно отделяя Россию от большевиков. «Я смотрел теми же глазами, которыми смотрели многие из русских революционеров на русско-японскую войну»2. Однако отношение Савинкова к русско-японской войне отличалось от того, что декларировали большинство революционеров в 1905 году. В то время он косвенно, через героя художественного произведения вопрошал: можно ли радоваться смерти десятков тысяч русских людей в японском море, и объяснять свою радость тем, что это полезно для революции3. В Польше Савинков освободившись от диктата белых генералов, попал под влияние польского правительства.

Пользуясь всемерной поддержкой главы польского государства Юзефа Пилсудского, на средства получаемые главным образом из польского генерального штаба, Савинков создал в Варшаве центр своей организационной работы -- Русский эвакуационный комитет при Русском политическом комитете5. Деятельность Русского политического комитета должна была оставаться в секрете вплоть до момента выхода сформированных им войск на фронт, что объяснялось опасением негативной реакции со стороны левых кругов Польши. В черновике проекта временного положения о Русском политическом комитете в Польше указывается, что его цель освобождение России от советской власти и последующее установление в России правового порядка и власти, «основанной на свободном волеизъявлении народов, населяющих Россию». Для достижения указанной цели Русский политический комитет «образует подлежащие органы управления, изыскивает потребные материальные средства, формирует вооруженные силы и вступает в соответствующие сношения с иностранными государствами и различными общественными и политическими организациями». При вступлении подчиненных Русскому политическому комитету войск на территорию России комитет получал права временной оккупационной власти и приступал к реализации своей программы.

Комплектуя русские войска в Польше, Борис Савинков вербовал добровольцев среди пленных и интернированных военнослужащих. В конце июня Савинков планировал создать отряд из 9000 добровольцев.

Особые эмиссары Русского эвакуационного комитета организовывали в лагерях комитеты, становившиеся центрами агитации. Вести агитацию поляки разрешили в 4 лагерях. В них Русский политический комитет организовал свои отделы, состоявшие из начальника, его помощника, секретаря, офицера- информатора и офицера-просветителя; последний подбирал «разведчиков» (то есть осведомителей) из числа пленных. Они выявляли «коммунистический элемент», который «изымался» из общей массы красноармейцев.

В основу агитации были положены общие лозунги Русского политического комитета (учредительное собрание, частная собственность на землю для крестьян, федерация, союз с Польшей), причем вербовать в конкретную часть строжайше запрещалось. Казаки помещались отдельно от остальных пленных, и работа среди них проводилась особо. «Обращающиеся» и записавшиеся переводились в отдельные помещения, где за ними некоторое время наблюдали.

Затем списки завербованных представлялись начальнику лагеря, который собирал их в эшелоны и отправлял в один из двух сборных лагерей (Щеперно или Калиш), откуда новобранцы попадали либо к Балаховичу, либо в савинковское формирование.

Вербовка продвигалась достаточно успешно. Так, к 25 сентября из 1000 пленных находившихся в лагере Пикулице записалось 388, а в Стшалково из 12000 - 8000. В их числе оказалось немало завербованных ранее в рабочие отряды, создаваемые поляками для своих нужд, что вызывало протесты, а иногда и открытое противодействие со стороны лагерных администраций. Например, в лагере Щелково его начальник полковник Скепарский отказал в отправке 3000 завербованных, мотивируя это нехваткой людей в рабочих отрядах.

Бывшие красноармейцы попадали в ряды антисоветских формирования не только из лагерей для военнопленных. После того, как большевики заняли в начале 1920 года казачьи области, они приступили к мобилизации казаков в свои войска. Сформированные из них полки, посланные на польский фронт, чуть ли не в полном составе переходили к противнику. Так, 1 июня 1920 года к полякам переметнулся один из полков 3-й бригады 14-й кавалерийской дивизии 1-й конной армии, а 30 июля к ним перешла казачья батарея. Иногда эти переходы сопровождались соглашениями, по которым поляки обещали сохранить коней и оружие, составлявших личную собственность казаков. Согласно договору с полком уральских казаков, перешедшему 9 сентября, поляки обязались доставлять в полк отставших уральцев, которые должны были появиться в их расположении позднее.

Русские войска подчинялись Савинкову исключительно политически. В военном же отношении они зависели от польского главнокомандования. Во внутренних отношениях русские пользовались абсолютной независимостью. Командующим русскими вооруженными силами на территории Польши стал генерал-лейтенант П.В. Глазенап, последний командир Северо-Западной армии.

1 июля 1920 года он издал первый приказ по русским войскам.

Помимо этого в лагерях стали возрождать «Союз защиты родины и свободы», в связи с тем, что старорежимные офицеры и отчасти генералы, которых там было мало, давили на людей с демократическими воззрениями. Среди содержащихся в лагерях, отбирали людей, к которым переходил «целый ряд функций лагерной жизни». «В лагерях возрождался прежний Союз, но уже на основе другой программы»2. В отряд из 4000 тысяч человек, сформированный Савинковым, по его словам: входили разнородные элементы, в основном бывшие в северо-западной Армии Юденича. Во главе отряда встал Глазенап, с которым у Савинкова начались столкновения, вызванные, главным образом тем, что Врангель по мере того, как численность отряда увеличилась до 25-27 тысяч человек, требовал эвакуации этих сил в Крым. Поляки противились этим требованиям, в значительной мере из-за того, что боялись не только большевиков, но и Врангеля.

Савинков намеревался вести войну с большевиками, опираясь на польскую помощь и собственные вооруженные силы. Но поскольку в глазах командного состава формируемого им отряда, лояльного южнорусской власти, фигура Савинкова представлялась весьма сомнительной, ему необходимо было добиться от Врангеля официальной санкции на свои действия.

В телеграммах, регулярно отправляемых барону в течение июня-июля, Савинков связывал проблему заключения польско-русского союза с созданием в Польше русских войск. Например, в телеграмме от 30 июня он указал, что он приступил к формированию войск, просил одобрить это начинание и по возможности оказать помощь. Тогда же он пожаловался генералу, что не получил ответа ни на одно из своих посланий. Очевидно, Врангель заподозрил, что Савинков преследует собственные интересы и не счел нужным отвечать ему.

Степень влияния Врангеля на отряд можно оценить на примере генерала Глазенапа, который не устраивал ни поляков, ни Савинкова, но сместить они его не могли. Но после приказа Врангеля Глазенап немедленно сдал должность генералу Л. Бобошко и покинул Польшу2. Савинков не подчинялся Врангелю, но отряд Глазенапа подчинялся телеграфно помимо Савинкова Врангелю. А позже французское правительство вынудило и Савинкова подчинится Врангелю. При этом ни один из генералов Добровольческой армии Савинкова не устраивал, одних он называл «золотопогонниками» (т.е. офицерами царской армии), других бандитами, но все равно продолжал с ними сотрудничать.

После заключения перемирия между Советским союзом и Польшей состоявшегося 12 октября 1920 русские войска лишались поддержки Польши, а согласно приказу генерала Сосновского от 23 октября того же года все русские и украинские войска должны были покинуть территорию Польши к 2 октября. В связи с этим Пилсудский предложил Добровольческой армии не медлить и пойти на Советскую Россию с военным походом. Генералы согласились, но не хотели подчиняться друг другу и отказались от единого командования. Савинкову это показалось «настолько диким и бессмысленным», что он в отчаянии от происходящего, пошел простым солдатом в маленьком отряде.

К моменту подписания советско-польского перемирия были созданы две дивизии 3-й русской армии и две отдельные казачьи бригады. С. Балахович и Б. Савинков рассчитывали прежде всего на политический эффект предпринимавшихся действий. Известно о существовании нескольких различных планов действий Народно-добровольческой армии. По воспоминаниям В. Савинкова, предполагалось прорвать фронт перед Мозырем и лесными районами двигаться на Москву не оглядываясь на тылы в расчете на то, что молниеносное движение армии вызовет панику в рядах красных, дезертирство и переход красноармейцев на сторону Национальной добровольческой армии и, возможно, спровоцирует крестьянские восстания. Б. Савинков указывал, что его план заключался в том, чтобы прорвать советский фронт у Мозыря, а направление дальнейшего движения выбрать, исходя из обстановки - на Смоленск, Брянск, Чернигов или Киев. При этом Лохвицкий, имевший собственные намерения, намеревался вести Крестьянскую бригаду на Украину, рассчитывая поднять там крестьянское восстание.

Перед самым наступлением план претерпел изменение. Это вытекало из решения провозгласить независимость Белоруссии, для чего Балахович и Савинков установили контакт с Белорусским политическим комитетом, возглавляемым П.И. Алексюком, в прошлом одним из организаторов белорусской партии народных социалистов. В октябре 1919 года он с согласия Пилсудского возглавлял белорусскую войсковую комиссию, пытавшуюся формировать белорусскую армию. Военные силы Белорусского политического комитета - партизанские отряды «Зеленого дуба», возглавлявшиеся атаманом Деркачом (В. Адамовичем) - были переданы в распоряжение Балаховича. Также есть версия, что Борис Савинков рассчитывая на успех молниеносного наступления, планировал после победы в Белоруссии двинуть войска на восток и в итоге войти в Москву.

4 ноября Савинков и Балахович получили телеграмму от имени Белорусского политического комитета с призывом освободить Белоруссию от захватчиков большевиков, а 6 ноября части Русской народной добровольческой армии выступили из Турова1. Вместе с ними выдвинулась сформированная поляками казачья бригаду есаула Яковлева, и украинские части численностью 25 -- 30 тысяч человек. Получалась большая армия для гражданской войны 50- 60 тысяч человек, но она была не единой, а имела несколько командований: одно у украинцев, другое у есаула Яковлева, третье у Перемыкина, четвертое у Балаховича. Савинков вспоминает случай, который произошел в самом начале наступления, когда он по настоянию Врангеля заключил конвенцию с Петлюрой, согласно которой тот допускал за свой левый фланг армию Перемыкина. Перемыкин встал на этот участок, слева от него расположился есуал Яковлев, но раньше, чем пойти в бой, они передрались между собой.

К вечеру 10 ноября войска Балаховича взяли Мозырь. При этом войска по ходу своего движения и в самом Мозыре устраивали еврейские погромы. 16 ноября Б. Савинков и С. Балахович подписали договор с Алексюком и Адамовичем о признании от имени Русского политического комитета независимого Белорусского государства. Быстрое овладение Мозырем породило у Савинкова и Балаховича надежду на успех, однако вопреки их ожиданиям местное белорусское население не записывалось добровольцами в их отряды. Кроме того в их частях наметилась тенденция к организованному дезертирству и в войсках Балаховича отсутствовала координация действий между частями и соединениями. При этом войска Русской народной добровольной армии понесли серьезные потери в ходе боев за узловую станцию Калинковичи продолжавшихся 10-13 ноября, а единственное соединение Красной армии с которым они столкнулись, 10-я дивизия не была на голову разбита и сохранила свою боеспособность.

Советская армия, после оставления Мозыря и Калинковичей, временно потерявшая контроль над ситуацией, 15 ноября перешла в контрнаступление и к 18 ноября взяла Мозырь. С 21 ноября армия Балаховича начала отступать и к 28 ноября оказалась на польской территории. Поход этот, как вспоминал Савинков начался очень удачно, а окончился плачевно, он сам с трудом ушел от плена, а из 26000 его солдат, в Польшу вернулись 22-23 тысячи3. До этого Борис Савинков в «Очерк XVI армии» оценивал потери армии Балаховича убитыми и ранеными в 600-700 человек, включая в эти цифры и другие формирования, подчиненные Русскому политическому комитету. «После поражения, вызвавшего отставку Балаховича в конце декабря 1920 г., Савинков вернулся в Варшаву, где он столкнулся с непреодолимыми трудностями. Его армия была разбита, а ее остатки, около 20 тысяч человек, были интернированы в польские лагеря. Мир, который подготавливался между Польшей и Россией, угрожал лишить его, как и его сотрудников, убежища и базы для будущих действий. Русские и разные политические движения ругали и нападали на него за связь с поляками. Его генералы интриговали и действовали против него. И наконец, нужно упомянуть, что его касса была пуста.

После Балаховского похода Савинков окончательно разочаровывается в белом движении, из-за его неорганизованности, монархизма и зависимости от иностранцев. Вернувшихся из похода солдат, поляки снова интернировали в лагеря. Савинков, считая себя ответственным за этих людей, стал бороться за улучшения их положения, однако, безуспешно.

После разочарования в белом движении, Савинков обращает внимание на зеленое движение, которое он видит выразителем воли русского народа, но этому движению нужно было придать «некоторую организованность». Савинков, по его словам, хотел «вызвать большое, массовое, крестьянское восстание» и посылал людей в Россию именно с этими задачами2. Но получились лишь разрозненные выступления. Руководить «зелеными» из Варшавы Савинков не мог, он мог лишь писать приказы, которые в большинстве случаев не исполнялись из-за разрозненности действий и недисциплинированности.

Политическая программа Савинкова в период попытки организации зеленого движения, не включала в себя «точных и ясных формулировок», основным ее лозунгом был призыв к переходу к «третьей России», осуществляемый посредством «третьей революции» «силами объединенных и согласованных действий всех антибольшевистских сил безотносительно к партийным подразделениям». Однако он получил финансовую поддержку от Франции и Польши.

В тоже время, в начале 1921 года Борис Савинков обратился к военному министру Франции, и политическим деятелям Англии и Польши с письмом, в котором говорилось, что Русский эвакуационный комитет (позже переименованный в Русский политический комитет) собирается свергнуть Советскую власть в результате массовых крестьянских восстаний. Для подготовки таких восстания необходимо было разработать политическую программу с учетом психологии крестьянства, а также установить связи между отдельными повстанческими группами, и сформировать отряды из остатков регулярных армий для объединения этих групп и организовать центр для их координации в Польше. Таким центром стало Информационное бюро «Русского политического комитета», кроме того занимавшееся разведкой против Советского союза.

В июле 1921 года, в Варшаве под председательством Б. Савинкова и при участии представителя II отдела польского генерального штаба Сологуба-де- Войно, французской миссии майора Пакелье и представителя Петлюры генерала Тютюнника, состоялся съезд «Народного союза защиты родины и свободы», на котором была одобрена деятельность Русского эвакуационного комитета, и утверждена программа и тактика «Народного союза защиты родины и свободы», включавшая в себя диверсионную и террористическую деятельность и объединения на территории Польши всех антисоветских элементов, как из среды русской эмиграции, так и из остатков разгромленных армий Булак-Балаховича и Перемыкина, а также разведывательной работой на ее территории, при помощи информационного бюро, во главе которого стоял брат Савинкова Виктор, работавший на II-ой отдел польского генерального штаба.

Вместе с тем информационное бюро Русского политического комитета посылало агентов в западные области Советской России, для проведения агитации среди крестьян и получения разведданных. Все сведения, получаемые из России, агенты составляли в трех копиях: одну для информационного бюро, вторую -- офицеру II отдела польского генерального штаба, и третью -- французской миссии. Позже Б.В. Савинков не отрицал этого, но утверждал, что не участвовал шпионаже в пользу иностранных государств. Однако под личным руководством Б.В. Савинкова из полученных сведений компилировались информационные сообщения о внешней и внутренней политике Советской Федерации целью которых было добиться новой союзнической интервенции в Россию. Порой ради этого составлялись и подложные донесения савинковских разведчиков.

В конце 1921 года, когда выяснилась невозможность поднять общее восстание в западной областях Советской России, «Народный союз защиты родины и свободы» основные силы сосредоточил на диверсионной работе и разведывательной деятельности. Б.В. Савинков поручил контроль за ней отделам с разными наименованиями и функциями. Наиболее важными являлись: организационный -- занимавшийся вербовки членов организации и отправкой их в Россию, и оперативный отдел, ведавший диверсионной и разведывательной деятельностью. Также в «Народном союзе защиты родины и свободы» существовал конспиративный отдел занимающийся изготовлением советских поддельных удостоверений и фабрикацией фальшивых документов.

Отправляющиеся в Россию агенты, получив задания от «Народного союза защиты родины и свободы», отправлялись в польский генеральный штаб, где получали другие задания, деньги на дорогу, фальшивые документы и пропуск, через советскую границу. Кроме того они снабжались особыми мандатами на полотне за подписью Бориса или Виктора Савинковых, где удостоверялись назначение или цель их командировки. Вернувшийся из России агент сначала должен был явиться в разведывательный отдел польского генерального штаба, где делал письменный доклад о произведенной шпионской работе и передавал добытые в Советской России документы, и только после этого мог отправиться к начальнику пункта «Народного союза защиты родины и свободы». Савинков отрицал обвинения в умышленном шпионаже в пользу Польши4. Утверждая, что он «не видел ни денег, ни имущества», которые получали его агенты от поляков и не знал о соглашении, которое обязывало каждого направляющегося в Россию агента являться в польский генеральный штаб. И свою роль в сложившейся ситуации он оправдывает тем, что попросту не мог контролировать своих подчиненных. Отряды из которых переправлялись в Советскую Россию в весьма большом количестве.

Также у «Народного союза защиты родины и свободы» существовало террористическое отделение во главе с полковником Гнилорыбовым, задачей которого была подготовка терактов против высокопоставленных большевиков, а также экономический террор, взрывы и поджоги складов, сооружений и т.д.3. Кроме того готовилось покушение на Ленина, которое должен был осуществить полковник Свежевский, отправленный с этой целью в июле 1921 года в Москву, в случае невозможности совершения террористического акта Свежевский должен был добыть любыми способами сведения о Красной армии, о состоянии вооружения, настроения, расположение частей и штабов. А также в 1921 году член Народного союза защиты родины и свободы С. Карпович получил большое количество цианистого калия, при посредстве савинковской организации из II отдела польского генерального штаба, предназначенного для массового отравления частей Красной армии Западного фронта. Савинков оценивал эти покушения, как «слабые попытки» с «негодными средствами», например, когда Свежевский вызвался убить Ленина, Савинков не верил в успех этого предприятия, но разрешил ему попытаться.

Тем временем, 16 марта 1921 года Англия заключает торговое соглашение с РСФСР. Это соглашение положило начало процессу признания власти большевиков западными державами6. Впоследствии Савинков говорил, что к 1921 году был разочарован в борьбе с большевиками посредством зеленого движения, и более того не мог больше его контролировать. Не покидал же он Варшаву лишь потому, что не мог бросить сидевших в польских лагерях 20000 его бывших солдат. Однако в октябре 1921 года Савинкова в результате стараний большевиков высылают из Польши.

Итак, начавшаяся еще до Октябрьской революции борьба Бориса Савинкова против большевиков, радикализуется, когда он оказывается отстраненным от государственной власти. Союзниками Бориса Савинкова в тот период становятся представители различных, зачастую полярных политических взглядов объединенных, прежде всего, наличием общего врага.

Кроме того Б.В. Савинков не брезговал и поддержкой иностранных государств, цинично и открыто преследующих свои интересы в российской Гражданской войне. Впрочем, такое сотрудничество в среде российских революционеров начала XX века, к которым принадлежал в свое время и Борис Савинков, было абсолютно нормальным явлением. Савинков был настолько увлечен борьбой с большевиками, что постепенно он совершенно перестал разбираться в средствах этой борьбы, а с другой стороны политическая обстановка того времени была слишком неоднозначной. Действия большевиков в Первую мировую войну для Савинкова выглядели очевидным сотрудничеством с немцами.

Деятельность Бориса Савинкова объединявшегося со всеми антибольшевистскими силами представляла серьезную опасность для Советской власти. Однако сплоченные вокруг одной общей идеи большевики, в отличие от всех своих противников имевшие ясное представление о том, каких

2.4 Политическое поражение Савинкова: причины и последствия

После высылки из Польши, Савинков, как он говорил на суде: «работал по инерции», так как ему было тяжело признать, что несколько лет своей жизни, он работал «не только зря, но и во вред». В 1921 году Савинков по настоянию Ллойд-Джоржа встречается с советским полномочным представителем в Англии Л.Б. Красиным. Красин предлагал Савинкову прекратить антисоветскую деятельность и поступить на службу в представительства Наркомата иностранных дел РСФСР за границей, и, используя связи помочь РСФСР получить большой заем у Англии. Савинков в ответ выставил заведомо неосуществимые условия, находящиеся, которые, причем были не в полномочиях Красина: передача верховной власти в России свободно избранным Советам, ликвидация ВЧК, признание принципа частной собственности.

В 1922 году Савинков встречался с Муссолини, который не дал ему никакой помощи и пытался организовать теракт против наркома иностранных дел Чечерина и Раковского, когда они были в Берлине3. 9 февраля 1922 года Савинков, Философов и Ферстенберг встречаются с представителями эмигрантских организации кавказских республик в помещении Армянской делегации в Париже. Савинков донес до них программу «Народного союза защиты родины и свободы». По всему РСФСР за второе полугодие 1922 и 1923 год ликвидировано ячеек Народного союза свыше 500 человек. Все арестованные признали себя членами савинковской организации. В марте 1922 года в Швейцарии Савинков встречается с Муссолини.

Муссолини удивил Савинкова, когда сказал, что к большевикам фашисты относятся совсем равнодушно, и становятся противниками только тогда, когда они переносят свою деятельность на территорию Италии. Вождь итальянских фашистов предложил Савинкову сотрудничество в Италии или в тех странах, где непосредственно затрагиваются ее интересы, например, в Югославии. Муссолини предложил Савинкову работать против советской делегации, прибывшей на Генуэзскую конференцию. Но потребовал, чтобы Савинков отказался от террористических актов против них. В результате вся деятельность Бориса Викторовича свелась к шпионажу за членами советской делегации.

С февраля 1922 г. Савинков обосновался в Италии под видом журналиста из Константинополя Гуленко. Ему удалось выйти на контакт с резидентурой иностранного отдела ГПУ в Италии и делать предложения о своих услугах, и войти им в доверие. Савинков даже чуть было не оказался в составе охраны советской делегации во главе с Г.В. Чичериным. Только благодаря случайности он был разоблачен. В Берлине через местного полицейского чекистами было добыто временное свидетельство Савинкова, выданное в Константинополе итальянским консулом. О Савинкове-Гуленко были поставлены в известность итальянские власти и 18 апреля 1922 г. он был арестован полицией в Генуе.

ГПУ требовало выдачи Савинкова итальянскими властями, как крупного террориста и уголовного преступника, но те отказали.

В последний раз Савинков встречался с Муссолини весной 1923, тогда это была его последняя надежда на финансирование борьбы с большевиками. При этом на суде он утверждал, что с 1923 года убеждал всех признавать советскую власть торговать с Советской Россией1. Уже после того, как дипломатические и торговые отношения Советской России с иностранными державами уже стали налаживаться.

Савинков не только стремился сотрудничать с Муссолини, но и писал, что «фашизм спас Италию от коммуны» и «будущее принадлежит фашизму». Сотрудники ОГПУ называют его фашистом и утверждают, что Савинков «принял фашизм». В своих письмах к членам придуманной сотрудниками ГПУ организации «Либеральных демократов» и соратнику по борьбе с большевиками Арцебашеву Савинков хвалит фашизм за стремление смягчить классовую борьбу во имя блага всей нации и опору на крестьянство.

Свои попытки разыграть политическую карту национального сепаратизма Савинков оправдывал тем, что это только первый шаг к последующему свободному соглашению всех государств восточной Европы (в том числе Польши) и образованию Всероссийских соединенных штатов по образу и подобию Соединенных Штатов Северной Америки».

Савинков говорил на суде в 1924 году, что террор был уже невозможен, потому что террор требовал точного знания, что сражаешься за народ и «огромного напряжения душевных сил», а этого не было5. Однако даже в марте-апреле 1924 г. Савинков в своей газете «За свободу» агитировал за террор против представителей советской власти1. Кроме того в 1924 году Савинков, веря в существование организации «Либеральных демократов», планировал осуществление терактов против советских государственных деятелей. Заграницей планировалось убить проживающего в Италии, в качестве частного гражданина председателя Совнаркома Рыкова и советского полпреда в Англии Раковского. В России целями терактов, по планам Савинкова, должны были стать Калинин, Сталин, Зиновьев2. На суде Савинков утверждал, что в 1923 году был «на волос» от того, чтобы написать заявление о прекращении всякой борьбы с большевиками. И побудили его большевики еще до ареста, когда он стал сомневаться на чьей стороне правда и на чьей стороне народ, перестал вмешиваться в политику3, а поехал в Россию, для того чтобы узнать правду о происходящем там, и решить что надо делать для того чтобы, служить своему народу. Но когда он приехал в Россию, ему стало очевидно, что народ с большевиками.

Разочаровавшись в «белом» и «зеленом» движениях, Савинков отходит от всех дел, и принимается за написание «Коня вороного». «Конь вороной» на самом деле проникнут разочарованием борьбе с большевиками. В этом произведении Савинков сетует на братоубийственную войну, называет своих соратников по зеленому движению бандитами. Впрочем, и большевики в этом произведении описываются ни чем не лучше своих противников. И белых, и зеленых, и красных Савинков рисует одинаково, а происходящую войну бессмысленной6. Впрочем, ни о каком примирении с большевиками в этой повести речи не идет, приведу цитату: «...я ненавижу их. Враспояску, с папиросой в зубах, предали они Россию на фронте. В распояску, с папиросой в зубах, они оскверняют ее теперь. Оскверняют быт. Оскверняют язык. Оскверняют самое имя: русский. Они кичатся тем, что не помнят родства. Для них родина - предрассудок. Во имя своего копеечного благополучия они торгуют чужим наследием, - не их, а наших отцов. И эти твари хозяйничают в Москве...».

Бывший адъютант Савинкова Павловский рассказал сотрудникам ГПУ о буднях Савинкова в эмиграции в 1923-1924 гг. такие подробности: «День его, -- показывает бывший, -- распределен следующим образом. Встает он часов в восемь, каждое утро отправляется в парикмахерскую бриться... Из парикмахерской возвращается домой и завтракает. За завтракам бывали почти ежедневно я, иногда Любовь Ефимовна (Дикгоф-Деренталь), изредка заходил Фюрстенберг. Часов до двух бывает дома, а затем перед обедом ходит на прогулку минут на десять. По возвращении пишет корреспонденцию и роман из современной войны... Часов в пять идет обедать, определенного места не имеет, часов в девять вечера иногда отправляется к Дикгоф-Деренталям, откуда возвращается домой часов в двенадцать ночи». Позже Савинков утверждал, что не сделал заявления о прекращении борьбы с большевиками только по тому, что к нему приехали люди из подставной партии «Либеральных демократов».

В конце июля 1924 года Борис Савинков пришел к Бурцеву и сказал последнему, что едет в Россию. Бурцев пишет, что Савинков сказал, что пришел к нему «исповедоваться»4. Сам же Савинков говорит, что советовался с ним «по некоторым организационным вопросам»5. Борис Викторович рассказал, что у него есть революционная организация в России. И эта организация готовится к перевороту. Бурцев скептически отозвался об этих планах, и посоветовал Савинкову никуда не ехать, убеждая того, что если такая организация существует в Советской России, то она, несомненно, проедена провокацией ГПУ. Но Савинков и слушать не желал про то, чтобы отказаться от этой поездки. Савинков говорил Бурцеву: «Я еду в Россию, чтобы в борьбе с большевиками умереть. Я знаю, что в случае моего ареста меня ждет только расстрел. Я покажу сидящим здесь заграницей как надо умирать за Россию. Своим судом и своей смертью я буду протестовать против большевиков. Мой протест услышат все». Такой настрой Бориса Викторовича Бурцев объяснял запутанными личными отношениями Савинкова, и другими житейскими проблемами, которые усугублялись, и выходы из них Савинков не видел.

Савинков и в самом деле был сильно стеснен в деньгах, перебивался на скудные литературные гонорары и помощь друзей. Кроме того он содержал жену, с которой не жил. Позже Савинков, уже из лубянской тюрьмы напишет сестре: «я почти не сомневался, что провалюсь. Но будь я снова в Париже, я бы опять поехал. Я не мог не поехать. От эмиграции меня тошнило». 12 апреля 1925 Савинков пишет в своем дневнике следующее: «Андрей Павлович, вероятно, думает, что «поймал» меня, Арцыбашев думает, что это - «двойная игра». Философов думает -- «предатель». А на самом деле все проще. Я не мог дальше жить за границей. Не мог, потому что днем и ночью тосковал по России. Не мог, потому что в глубине души изверился не только в возможности, но и в правоте борьбы. Не мог, потому что не было ни угла, ни покоя (ведь впервые я жил с Любовью Ефимовной -- здесь!)».

Но при этом в разговоре с Бурцевым Савинков ругал всех своих бывших союзников, от стран Антанты, до представителей левых движений. Многое из того, что он тогда услышал Бурцев потом прочитал и в опубликованной речи Савинкова на суде. «Передо мной был революционер требующий прежде всего революционной борьбы с большевиками, демократ, республиканец, антибольшевик, ярый антимонархист, -- человек озлобленный очевидно исстрадавшийся, -- с огромным честолюбием, безграничным самомнением, твердо верующий в свою звезду и с огромными планами в будущем» -- вспоминал Бурцев. Савинков позже писал, что был полностью откровенен с Бурцевым в том последнем разговоре, но уже в 1923 году он полностью разочаровался в борьбе с большевиками из-за границы, а приехав в Россию убедился, что никаких тайных рабоче-крестьянских организаций борющихся с большевиками нет и это стало страшным ударом для него и он «не мог не признать себя побежденным».