1) на первом месте по значимости находилась символика множественности и обилия. Так, успешному лову рыбы способствовало большое скопление людей: шли на ловлю во время больших праздников или в базарный день, чтобы рыба собиралась вместе и шла в сеть, как народ на праздник или ярмарку. Первую пойманную рыбу обваливали в золе и помещали в костер, веря, что рыбы будет столько, сколько частичек золы в костре; давали многодетной женщине, чтобы рыбы ловилось много. Вырезали удочку из дерева, растущего в муравейнике, чтобы рыбы была «полная куча»; окуривали муравейником сеть и снасти при первом их использовании или в начале рыболовецкого сезона, «чтоб рыба была густа», как «густо живет муравейник». Считалось, что леску для удочки лучше всего скручивать, когда снег густо падает. Богатый улов символизируют густые волосы и борода: удачу рыбаку приносят люди «черные и лохматые»; встреча с бородатыми людьми по пути на рыбалку; рыбаку с густой бородой потирали бороду первой выловленной рыбой; рыбаки не брились за несколько дней перед выездом на рыбалку. То же значение придавалось меху (в случае неудачной ловли рыбак на счастье бросал шапку в матицу сети) и густой облачности (рыба хорошо ловится в «хмарную» ночь -- бел.);

2) на втором месте - символика полноты: сеть старались начать вязать в полнолуние. При отправлении на рыбалку не мели хату, чтобы удачи было полно, как мусора. Рыбак сам закрывал за собой двери дома, чтобы «полно было». Неудачу сулила встреча по пути на рыбалку с человеком без ноши, с пустыми ведрами, с пустой телегой, а также с нищим (неимущим). При шитье невода особенно опасным считали показывать его нищим. Напротив, людям, не жалеющим ничего ни себе, ни другим, и любителям выпить особенно везло в изготовлении счастливых сетей. Во время шитья невода ели хлеб, соль и пили спиртные напитки. Вслед рыбакам, отправлявшимся на промысел, бросали поленья и большие палки, чтобы рыба ловилась такой же величины. Богатый улов сулил рыбаку сон о толстом дереве;

3) как разновидность символики полноты фигурирует символика богатства: так, с половым актом как способом добывания богатства был связан обычай заонежских рыбаков совершать коитус перед отправлением на длительный промысел: накануне отъезда рыбак в полном молчании совершал его со своей женой в бане, а старики заменяли его ритуальным проныриванием между ног жены в предбаннике. Улову способствует и пополнение рыболовного снаряжения с помощью кражи или в результате находки: краденые снасти, крючок от удочки, поплавок для сети, конский волос для лески, вырванный у чужого коня. Найденный крючок рыбак прикалывал себе к шапке на счастье, а кусок найденной лески вплетал в свою удочку. В этом ряду и свойство предметов цепляться и прилипать к чему-либо: удилище вырезали из дерева, за которое цепляются колеса телеги, чтобы и рыбы цеплялись на крючок удочки; если после варки ухи рыба прилепится к горшку, перевернутому вверх дном, то лов будет удачным;

4) символика движения и пространственной ориентации: значение придается некоторым движениям, их характеру и направлению. Так, зимой бегали с притопыванием вокруг лунок, чтобы привлечь рыбу. Когда при изготовлении сетей в хату входил посторонний, связывали как можно быстрей несколько петель, считая, что рыба так же быстро будет идти в сеть. Рыбаки садились на невод, привезенный на рыбную ловлю, тогда и рыба будет садиться. За рыбаками, отправляющимися на лов, бросали поленья, стружки, кочергу, хлеб, солому, мусор, веник, чтобы и рыба так же кидалась в сеть. Удочку подкладывали под порог хаты, чтобы рыба так шла, как ходили люди через удочку. Леску для удочки делали, крутя ее к себе.

Важное значение имело и опутывание неводом какой-либо из женщин, обматывание сетью одного из участников масленичной забавы, заматывание мальчика в сшитый невод и окружение сетью человека, впервые пришедшего на рыбную ловлю. Обматывание сети паутиной для лучшей ловли рыбы мотивировано сходством паутины с сетью и ее способностью ловить насекомых. Паутиной также окуривали рыболовную сеть от порчи и перед первым ловом рыбы. Веревка, на которой висел висельник, использовалась по сходству с леской, на которой висит выловленная рыба. Рыбак имел такую веревку при себе или опоясывался ею во время ловли. Плевание было рассчитано на удачу в лове или имело характер оберега. Особенно распространено было плевание на насаженную наживку;

5) символика цвета: согласно поверьям, красный цвет притягивает удачу и предохраняет от сглаза. Чтобы привлечь рыб, привязывали к углу сети кусок красной материи и красили сеть в красный цвет, а от сглаза прикрывали невод красным сукном, привязывали к сети красный лоск, вплетали в сети красные нити;

6) христианская символика. Часто применялись предметы, отмеченные христианской символикой, освященные или побывавшие в церкви. Для удачи в лове рыбаку давали с собой на рыбалку кость в виде креста из головы щуки, которую он зашивал себе в шапку. Благодаря наличию в голове щуки знаков муки Христовой (креста и копья), считали добрым знаком появление ее в первом залове;

7) символика ритуальной чистоты. Особое значение придается соблюдению ритуальной чистоты. Так, первую лунку во льду поручали прорубить девственному мальчику, а при отправлении на рыбалку щепки вслед рыбаку с целью оберега должна была бросать пожилая женщина, у которой уже нет менструации. Следили, чтобы женщина во время менструации не переступала через сеть, удочку и снасти, иначе сеть будет рваться, ее погрызут мыши или начнут ловиться лягушки вместо рыбы. Если дорогу рыбаку переходила беременная или родильница, это сулило ему неудачу;

8) символика предметов. На Русском Севере перед отправлением на рыбалку рыбак заглядывал в печь со словами: «Пець-пець, попецелься обо мне» (архангел.);

9) символика животных. В практике рыболовов придавалось значение и символике некоторых животных. Так, встреча по пути на рыбалку с волком, как с хищным зверем, предвещала рыбаку удачный улов. Кошка, перешедшая рыбаку дорогу, считалась плохой приметой, но при этом кошке, пришедшей на озеро во время ловли, бросали рыбы «на котову долю», чтобы улов был богаче. Мертвую кошку или ворону опускали в воду для приманивания рыбы. Собственно рыбная символика. Рыбу из первого улова рыбак целовал, бросал обратно в воду, разрезал и бросал в реку, съедал живьем, разрезал через голову крест-накрест на носу лодки и мазал рыбьей кровью себе лоб или нос лодки, зарывал в землю для удачи, брал себе на счастье, никому не отдавал, чтобы не упустить удачу, мог в крайнем случае лишь подарить ее кому-нибудь или, наоборот, мог отдать только за деньги, жертвовал св. Николаю;

10) символика четных/нечетных дней. Из дней недели неудачными для лова считались у белорусов понедельник (сеть будет часто цепляться), среда и пятница, у болгар - вторник и пятница. В Белоруссии благоприятными для первой ловли и для изготовления сетей были вторник, суббота и четверг, в польском Поморье счастливым днем для рыбной ловли считалась пятница. У болгар плести рыболовецкие сети начинали в пятницу. Рыбаки польского Поморья старались закончить сеть для ловли камбалы в пятницу.

Рыболовство регулировалось системой оберегов и запретов. Важным условием успеха в рыбной ловле и одновременно оберегом было соблюдение профессиональной тайны: леску для удочки скручивали так, чтобы никто не видел; выловленных лососей прятали от посторонних глаз, заворачивали, засыпали песком, не раскрывали чужим секреты ловли и т. д. Во избежание неудачи табуировался всякий намек на успех в ловле. Напутствовать рыбака следовало формулой, предвещающей ему неудачу: «Ни головы, ни хвоста!», на что рыбак отвечал: «Поди ты к чёрту!». При вытягивании невода нельзя было удивляться тому, что рыбы много, а также рассматривать и считать ее. Рыбаки не брали с собой больших емкостей для рыбы, считая, что это может уменьшить ожидаемый улов.

Запрещалось приходить на ловлю с кнутом, иначе разгонишь рыбу. Если лов несколько раз подряд был неудачный, старшие рыбаки били сеть на восходе солнца втайне от женщин.

Во время шитья невода и при отправлении на рыбную ловлю в доме нельзя было мести, чтобы не «вымести» рыбу, не «отмести» ее от рыбака, не вынести, не упустить удачу; не прибирали в доме, считая, что неубранное помещение способствует богатому улову. Не оглядывались, когда шли на рыбалку и во время ужения рыбы; запрещалось задерживаться по пути и заходить куда-либо, иначе и рыба будет задерживаться при подходе к снастям.

В качестве оберега от порчи и сглаза просили женщин переступить через сеть; тайком отрывали нитку от платья беременной и носили с собой, привязывали к сети лоскуток от платья роженицы, окуривали сеть можжевельником, сеном, гороховой соломой др. При первом выезде на рыбную ловлю вытягивали невод из дома через окно, а если выносили в дверь, клали на порог лом, топор или другой металлический предмет; поливали невод водой; окуривали снасти покойницкими предметами: куском сгнившего гроба, ниткой из покрывала, прикрывающего гроб в церкви, или из савана покойника. Опасением мести со стороны водяного объясняется запрет упоминания во время рыбной ловли лесных зверей, находящихся в подчинении лешего и неподвластных водяному: медведя, зайца, волка, лисицы. Русских рыбаков, нарушивших этот запрет, с позором сажали обнаженными на перевернутый котел для варки пищи и несколько раз поворачивали. Во время ловли не упоминали умершего, выносили сеть из дома, где был умирающий. Рыбак старался не встретиться с погребальной процессией по пути на рыбалку, не ходил на похороны, не носил гроб, не ел поминальную кутью и не брал жита, раздаваемого за упокой души. Чтобы не упустить удачи, рыбаки не одалживали чужому своих сетей и снастей, не давали ничего взаймы во время сшивания невода и в первый день лова, во время всего рыболовного сезона не выносили из дома и не передавали из одной лодки в другую хлеб, соль, мыло.

При первом выходе в море запрещено было стучать, при закидывании невода - шуметь, соблюдали молчание при ловле рыбы. Особенно распространен был запрет свистеть: чтобы не «просвистеть» рыбу, не вызвать ветер, не навлечь бурю или нечистую силу. Нельзя было перешагивать через сеть, переступать через невод во время его шитья, особенно женщине, через веревку невода, через удочку и снасти. Женщинам нельзя было входить туда, где шьют невод. Сети, удочки и другие снасти, особенно новые, никому не показывали во избежание сглаза, не покупали сеть от рыжих и не хвалили невод, иначе рыба будет плохо ловиться. На рыбалку не ходили в новой одежде и не брали с собой рыбу, иначе клев будет плохой. Рыбака, отправляющегося на промысел, нельзя было спрашивать, куда он идет, и переезжать ему дорогу. Не ловили рыбу в праздники и в воскресные дни, веря, что деньги, заработанные в такие дни, будут потрачены на лечение или на покупку пропавших сетей, а также не выходили в море после захода солнца. При вытягивании невода запрещали присутствовать женщинам и детям, а если они были при этом, то должны были повернуться спиной к морю, чтобы не сглазить рыбу и сети. Выловленную рыбу не осматривали, никому ее показывали и не считали. Рыбак сам не чистил рыбу от чешуи, чтобы не лишиться удачи в ловле [66, c.510].

Рассматриваемые концепты «лодка», «рыба», «рыболовство» активно функционируют в мифологической картине мира как славян, так и финно-угров, выходя далеко за пределы субкультуры промысловиков. Они активно участвуют в обрядах перехода и проникают практически в каждую отрасль жизнедеятельности человека. Представленные концепты развёрнуты в жанрах русского и финно-угорского фольклора.



1.2 Классический фольклор (сюжеты с участием «лодки», «рыбы» в фольклоре русских и финно-угров)

Лодка (корабль) стала активным фигурантом фольклорных текстов. Образ лодки можно обнаружить в разнообразных жанрах: начиная с виноградий и заканчивая былинами. Корабль является традиционным символом русского фольклора XVII-XVIII вв. Здесь оказались сосредоточены идеи, «отвечавшие всеобщей основной потребности того времени в движении и преображении. Культура, на которой основывалось народное сознание, знала один путь движения - движение от жизни к смерти и воскресению».

Т.А. Новичкова указывает, что «в древнейшей мифологической традиции корабль выступает обычно в двух обликах: как ковчег, в котором люди спасаются от потопа, и как корабль Арго, на котором избранные герои совершают чудесное плавание в таинственную Колхиду». Однако фольклорная традиция в большей степени заинтересована во втором из рассматриваемых образов: целый ряд эпических сюжетов репрезентирует плавание на лодке в качестве путешествия героев в потусторонний мир [46, с.188].

В виноградьях и колядках лодка сохраняет архаичную космологическую символику. Лодка здесь представляет собой основу ритуального пространства. Орнитоморфная природа образа объединяет космический низ (синее море) и небо. Образ корабля в колядках связан с образом мирового древа [3, с.382]:

«На сивом море

Корабель на воде,

В том кораблейку

Трое воротцы;

В перших воротейках

Месячок светит.

В других воротейках

Соненько сходит,

В третех воротейках

Сам Господь ходит,

Ключи тримае,

Рай вотмикае»[32].

В республике Марий Эл сохранились святочные игры с участием лодки (ботника). Аграрно-магическая природа ее (оживающий покойник символизирует прорастание озимых) уходила на второй план, в центре внимания - элементы игровые, комические. Главными действующими лицами становились рыбак и его жена. Рыбак сообщает жене о намерении умереть. Та причитает и отговаривает мужа от этой «затеи». Рыбак настаивает. Собираются соседи. Принимается совместное решение хоронить рыбака в ботнике (маленькой лодке), а обрядить при помощи рыбацкой сети. После исполнения шуточных причетов рыбак «оживал». Жена обращалась к нему с вопросом: «Ты куда?». Он отвечал с нарочитой грубостью: «Куда, куда, рыбу ловить!» [24, с.65].

На русском Севере и Сибири в разряд виноградий, былин и исторических песен был включен сюжет о Соколе-корабле (летучий корабль), о котором было написано выше. Классический сюжет такого виноградья рассказывал о Соколе-корабле, который путешествовал двенадцать лет. Хозяином корабля был Илья Муромец, кормой управлял Полкан-богатырь, палубщиком состоял Добрынюшка, а накидчиком - Алеша Попович:

«Как по морю, морю синему

Ходил- гулял Сокол корабль

Немного-немало - 12 лет с половиною.

Двенадцать лет со полуночью.

Сокол-корабль на якорях не стаивал,

Желтых песков не хватывал,

Желтых песков - макарьевских.

А сам корабль был изукрашенной,

Золотым гвоздем сколоченной,

Нос-корма позолоченной,

Бока-то были взведены по-турскому,

По-турскому, по хранцузскому»[47].

Первый такой текст был записан в 60-е годы XIX века М.Ф. Кривошапкиным и опубликован в его монографии «Енисейский округ и его жизнь». На Енисее Соколе-корабль изображался в центре бумажной рождественской звезды с носом в виде змея, на корме стояли богатыри, вокруг - звёзды, солнце и полумесяц. Песня о Соколе-корабле оказалась в XIX в. одной из наиболее употребительных колядных песен [27, с.142].

Сокол-корабль также активно фигурирует в былинах, возникших предположительно XVI-XVII вв. в период становления нового исторического фольклора. Б.Н. Путилов не без основания полагал, что былина о Соколе-корабле, как и сюжет «Илья Муромец и разбойники», возникла во второй половине XVI-XVII вв. Исследователь писал: «Они развивают традиции русского эпоса, но развивают их в условиях определенного распада эпической эстетики и сами являются проявлением и выражением этого распада». По мнению Б.Н. Путилова, «обе былины несут на себе яркий отпечаток южнорусского, позднего эпического творчества» [56, с.312]. В.Ф. Миллер также считал, что сюжет «Илья Муромец на Соколе-корабле» возник в южной Руси - у казаков: «был когда-то сложен ими и от них пошел гулять по народу» [46, с.183].

По Хвалынскому морю плывёт Сокол-корабль. На нём киевские богатыри: Илья, Добрыня, Алёша. Среди них (по некоторым вариантам) в качестве атамана оказывается на корабле Степан Разин. Илья Муромец вступает в противоборство с татарами и побеждает их. Основное содержание песни-были - торжественное выплывание корабля [27, с.443]. Б.Н. Путилов утверждает, что сюжет о Соколе-Корабле характеризуется как поздний былинный, возникший в результате распада былинной эстетики [56, с.315].

В некоторый момент развития эпоса, становления исторического фольклора мотив «выплывания на корабле» становится достаточным для образования самостоятельного фольклорного текста. Он оказывается сильнее сюжетов о столкновении с врагами и победах над ними. При всей привычности для фольклора темы героических сражений, основными темами исторических песен является выплывание на корабле, лодке или струге. Корабельщиками в основном становятся Ермак или Пугачёв. В фольклоре редкий корабль не называется соколом. Вероятно, данное название пошло от разинского корабля «Сокол». «Роскошно убрав его шелками», Разин возвёл корабль в ранг фольклорно-исторических [46, с.184].

В русском эпосе корабль имеет такие же функции, что и во всём мировом фольклоре, и во всей мифологии. Корабль - средство перемещения в другой мир, прежде всего в царство смерти. Особенности мотива корабельного плавания вытекает из особых черт эпического персонажа. Так, например, персонажи новгородского фольклора (Садко, Василий Буслаев и др.) обладают кораблём. Как уже было сказано выше, к новгородским персонажам-корабельщикам примыкает былинный жених Соловей Будимирович.

В новгородском фольклоре можно отследить мотив спуска лодки (корабля) на воду. Это связано с идеей противопоставленности определённого персонажа некому обществу. Такой отторженный персонаж не тонет, а пытается подняться вверх по течению. Сокол-корабль в исторических песнях не видел берега тридцать лет.

Находясь на лодке, герой становится неуязвим. Так, например, Степан Разин чудом избегает смерти:

«Его хотели сжечь в корчме, но стена, около коей сидел Разин, осталась цела, и он уплыл на своей чудесной кошемке, ловя пули и кидая их обратно на берег» [46, с.184].

Степан Разин наделялся способностью, отрезав щепку у липовой колотушки и бросив её в Волгу, превратить щепку в ладью с казаками.

Лодка здесь выступает в качестве волшебного предмета, в который превращается кусок кошёмки (войлока). Разин умирает тоже в воде, приплыв к камню на Дунае [46, с.184].

В результате анализа можно прийти к выводу о том, что для русского фольклора характерно представление о связи маргинальных социальных групп с лодкой и водным пространством («разбойничья» драма «Лодка»). Считалось, что «разбойники» имели чудесные «глухие лодки»: наполнив их добычей, они могли по подземным водам выплыть у «Бездонной ямы» в Казанском лесу. Лодка упоминается в фольклорном сюжете о разбойнике Кудеяре. Здесь она выступает в качестве волшебного предмета. Разбойник Кудеяр принадлежит к одному из самых популярных персонажей фольклора. Легенды о нем записаны во всех южных и центральных губерниях России - от Смоленской до Саратовской. Кудеяр, увидев погоню, бросал свой полушубок в воду, и тот превращался в лодку:

«И какою поганой силой владел: раскинет на берегу речки, озера, так, какого ручья, раскинет полушубок или свиту и ляжет спать; одним глазом спит, другим сторожит: нет ли погони где; правый глаз заснул - левый сторожит, а там - левый спит, правый сторожит - так вперемену; а как завидит где сыщиков, вскочит на ноги, бросит на воду полушубок, на чем спал, и станет тот полушубок не полушубок, а лодка с веслами; сядет Кудеяр в ту лодку - поминай как звали» [27, с.450].



В пьесе «Шлюпка», выросшей из разбойничьих песен, лодка рисуется на полу для обозначения сценического пространства [66, с.129].

Можно сказать, что ладьи и корабли, на которых изображаются разбойники и участники народных восстаний, сохранили традиционный смысл кораблей, плывущих от жизни к смерти [46, с.182].

В финно-угорской мифологии обнаруживается легенда о строительстве первой деревянной лодки. Герой эпоса Вяйнемёйнен строит лодку из дуба. Помочь ему вызывается мальчик Сампса Пеллервойнен. Прежде чем срубить дуб для постройки лодки, Сампса отвергает осину и сосну, и только третье дерево - дуб -становится судном Вяйнемёйнена. Но для спуска на воду песнопевцу Калевалы не хватило трёх слов. Для их поиска он спускается в Туонелу - царство мёртвых:

«Старый, верный Вяйнемёйнен,

Вековечный прорицатель,

Строит лодку заклинаньем;

Он челнок вбивает пеньем

Из кусков большого дуба,

Из частей его древесных.

Песню спел - и дно готово,

Спел еще - бока построил.

Третью песню спел - и сделал

Все уключины для весел,

Укрепил концы у ребер

И сплотил их сторонами.

Были сплочены уж ребра,

Были связаны друг с другом -

Трех словечек не хватило,

Чтоб устроить в лодке рейки,

Чтоб на киле брус окончить.

Чтоб скорее борт приделать.

Старый, верный Вяйнемёйнен,

Вековечный прорицатель,

Говорит слова такие:

«Вот настали дни несчастья!

Не спустить челна на море,

Новой лодочки на водных.

Он подумал и размыслил,

Где найти ему три слова,

Получить те заклинанья...» [35, с.364].

В финно-угорских былинах и преданиях лодку как средство передвижения используют многие герои фольклора. На судне путешествует большинство героев «Калевалы» (Вяйнемёнен, Ильмаринен, Лемминкяйнен и др.), боги (Омоль, Шкай, Юмо, Юмын удыр и др.), богатыри (Эква пырищ, Куль-отыр, Стефан Пермский и др.).

Стефан Пермский по сути не является богатырём в классическом его представлении. Он был епископом Православной церкви, проповедовал христианство на землях коми и разработал для них первый алфавит. Коми сами наделили Стефана магическими и богатырскими элементами. В преданиях коми Стефан Пермский передвигается на лодке, с помощью лодки он творит свои чудеса. Так, например, он побеждает волшебника Мелейку, который гонит сусло для пива [37]:

«Плывет Степан по реке Мозын и видит издали: на самом берегу реки гонит сусло для пива мезенский тун Мелейка. Степан сказал громко: «Сусло, стой, сусло, не беги!». В ответ на это Мелейка сказал подъезжающему к берегу Степану: «Коли сусло стой, то и лодка стой!». И сусло Мелейки, и лодка Степана одновременно остановились. Заклинания оказались одинаковой силы. Тогда Степан сказал: «Сусло, беги!». «Сусло бежит, тогда и лодка твоя побежит», - ответил Мелейка. И сусло потекло, и лодка Степана двинулась вперед» [36].

Представленный сюжет весьма распространён в фольклоре коми в той или иной версии магического состязания двух колдунов. В итоге сусло перестаёт течь, лодка перестаёт идти, колдуны признают равную силу и снимают заклятия [37].

В волшебных сказках лодка в основном выполняет две функции. Первая - волшебное средство, попадающее в распоряжение героя:

«Колдун вышел на берег, нарисовал на песке лодку и говорит: «Ну, братцы, видите ли эту лодку» [2, с.233].

Вторая - средство нанесения вреда. В сказках можно обнаружить весьма распространенный мотив спуска на воду лодки с младенцем. Также лодка традиционно выступает средством переправы. По словам Проппа: «переправа есть подчеркнутый, выпуклый, чрезвычайно яркий момент пространственного передвижения героя» [55]. Лодка или корабль, на котором отправляется герой, опять не совсем обыкновенный корабль. Это - летучий корабль:

«Увидишь перед собой готовый корабль, садись в него лети, куда надобно»;

«Вдруг лодка поднялась по воздуху, и мигом, словно стрела пущенная, привезла их к большой каменистой горе» [2, с.155].

В.Я. Пропп предполагает, что летучий корабль эволюционировал из птицы, как и конь [55].

промысловый фольклор рыболовство мифологический

Греческие представления о переправе через реку с мрачным лодочником Хароном нашли отражения в волшебной сказке. Русская сказка сохранила одну частность - старик предупреждает героя:

«Есть на пути три реки широкие, на тех реках три перевоза: на первом перевозе отсекут тебе правую руку, на втором - левую ногу и на третьем - голову снимут» [2, с.360].

Те же представления нашли своё отражение и у финно-угров. В могилу к хантам кладут лодку и нарты, а тело умершего отправлялось «на тот свет» летом в лодке, а зимой на оленьей упряжке. Куль-отыр (герой мифологии хантов и манси) получает от бога списки умерших и перевозит их на тот свет на лодке, в низовья Оби [40, с.297]. Поэтому сон о лодке в мифологическом сознании хантов и манси сулил смерть (Куль-отыр везёт тебя на тот свет).

Можно сказать, что и сказочные сюжеты, в состав которых входит лодка, входят в цикл представлений о смерти [55].

Образ рыбы также активно фигурирует в русском фольклоре. Так, например, в преданиях хозяином рыбы и «рыбным пастухом» считают водяного. Он перегоняет стада рыб из одних озер и рек в другие, охраняет их, заключает с рыбаками договор и помогает им в ловле. Но если его «рассердить», он может спутать и порвать невод, наказать за ловлю рыбы ночью. Водяной и сам может появляться в облике рыбы, например, щуки, осетра или сома. При этом верят, что водяной может ездить на соме верхом, как на коне, что сом приносит водяному утопленников. Поэтому сома называют, как и водяного, хозяином, дядей, пугают им детей (полес).

В русском фольклоре можно выделить группу преданий, связанных с происхождением рыб. Известны, например, легенды о камбале. В одной из них рассказывается следующее: когда архангел Гавриил возвестил Пресвятой Деве, что от нее родится Спаситель, она сказала, что готова будет поверить этому, если оживет рыба, один бок у которой был уже съеден. В ту же минуту рыба ожила. Так появилась на свет однобокая камбала. Согласно другой легенде, камбала узнала, что рыбы выбрали себе королем селедку, и так скривила рот, что он навсегда остался кривым. В преданиях украинцев два черных пятна на жабрах трески связаны со следами пальцев апостола Петра, который вынимал у нее изо рта монету для уплаты подати (словарь). В нижегородском предании рассказывается о том, что на дне реки Суры обитает стерляжий царь. В лунные ночи на прибрежном камне его жена - водяная русалка чешет свои зеленые волосы, а стерляжий царь плещется рядом и трется о ее белую ногу. Если рыбак увидит их, ни одной стерляди ему уже не поймать:

«В народе говорят, что стерляжий царь живет в реке Суре. В стародавнюю пору поселился он в этой реке и уходить никуда не желает. Устоище стерляжьего царя находится в глубокой яме на самом дне Суры. Убрано оно дорогими самоцветными камнями да жемчугом. Там же и жена его живет - водяная русалка. В ясные лунные ночи выходит она на песчаный берег, садится на камень и золотым гребнем свои зеленые, как тина, волосы расчесывает» [44, с.156].

Согласно болгарской легенде, когда во время бури волны пробили дно лодки св. Николая, он схватил из воды карпа и заткнул им пробоину. С тех пор существует обычай жертвовать св. Николаю карпа в Николин день: голову и правый бок печеного карпа раздавали перед церковью, носящей имя святого.

Как уже было выше сказано, мотив щуки, «загрызающей» грыжу, можно обнаружить в заговорах на данную болезнь[11]:

«...есть на акияне-море белой камень, и под белым камнем щука золотая и перьё золотое, и зубы золотые, и приди, щука, к рабу божию имяреку и выгрызи... своими золотыми зубами грыжу...» [17].

Образ рыбы можно встретить в военных заговорах от пищалей и стрел:

«Подите вы железо, каменья и свинец в свою мать землю от раба (имя), а дерево к берегу, а перья в птицу, а птицу в небо, а клей в рыбу, а рыба в море, сокройтесь от раба (имя)...» [63, с.249].

В обрядовых текстах образ рыбы обычно наделяется женской символикой. В русских свадебных песнях рыба, пойманная в сети, символизирует невесту, а жених изображается рыбаком [66, с.506]. Так в северорусских свадебных причитаниях невеста оборачивается рыбой после ряда перевоплощений. Девушка просит подруг обернуть её щукой и отпустить в реку. Помимо щуки в причитаниях называется «уловная белая рыбонька», «белая рыбонька семжинка» или «свежая трепещущая рыбка» [34, c.74]. В карельских причитаниях девушку также символизирует рыба:

«Ведь я ещё молоденькая, вольная, как рыба-сиг...»

«Зачем отстранили мою молоденькую, как рыба-сиг, уходящую волюшку от этих игрищ в сенях?»[28, с.49].

В причитаниях коми также отмечены мотивы, повествующие о том, что девичья «воля» становится существом водной стихии:

«Сходимте же, сходим, милые сестры,

Шелковую сеть с собой возьмите, закинимте.

Может моя девичья воля ещё попадётся» [51, с.94].

В свадебном фольклоре вепсов можно обнаружить следующий факт. Жениху говорили: «Твоя суженая в море пущена, и большая рыба её поглотила». Далее рассказывается о том, как жених идёт покупать сеть и ловить суженую: «Ну, этот князь пошёл в море и достал эту щуку шелковой сетью и вспорол эту щуку серебряным ножом. Взял суженую-ряженую из живота щуки» [34, с.160].

В лирических песнях также можно обнаружить образ рыбы:

«Во этих озерах

Живет рыба щучка,

Белая белужка.

Невода закину -

Живу рыбу выну.

Куда поприсести

Живу рыбу чистить» [47].

Мотив «белой щуки», представленный выше, можно обнаружить в песенных заговорах на любовь милого (приворот). Щука обычно сохраняет ключи, замкнувшие заговорные слова. В песне щука оказывается волшебной "помощницей". Эти мотивы свидетельствуют о глубокой древности песни [81].

В сказках рыба зачастую выполняет функцию волшебного помощника. Данный момент можно обнаружить в сюжетах «По щучьему веленью» (СУС 675), «Чудесное кольцо» (СУС 560), «Смерть Кощея в яйце» (СУС 302) и др. Исследователи отмечали, что благодарные животные -- это тотемные предки [11]. Также в сказках можно обнаружить мотив превращения в рыбу. Данный сюжет наиболее подробно разработан в сюжете «Хитрая наука» (СУС 325). Колдун преследует своего ученика при этом оборачиваясь в щуку, а ученик становится ершом: «Слышит Федор погоню, кинулся в море и обернулся ершом, а купец за ним щукою, и побежали морем» [2, c.230].С.А. Токарев писал: «Идея оборотничества вообще обычно приурочивается к тому животному, которое в данной стране служит главным предметом почитания, представляя особую опасность для человека»[68,с.587].

Подобные представления о превращении колдуна в рыбу нашли отражение и в финно-угорском фольклоре. Данный мотив можно обнаружить в предании народа коми о разбойнике-колдуне Ошлапее [11]. Согласно легенде, Ошлапей убивал скот и принявших христианство людей. Коми взмолились святому Стефану Пермскому, чтобы он спас их от колдуна. Святой поплыл к логову Ошлапея, колдун поднял волны на реке и превратился в гигантскую щуку, чтобы потопить Стефана [76]. В карело-финском поэтическом эпосе «Калевала» девушка Айно в попытках скрыться от любовных преследований Вяйнемёйнена уходит к морю, тонет и превращается в рыбку. Вяйнемёйнен ловит рыбку на удочку с серебряной приманкой. Рыбка вырывается из рук, падает в воду и рассказывает, что она и есть Айно. Вяйнемёйнен пытается поймать рыбку сетью, но та ускользает от него:

«За крючок схватилась рыбка,

За крючок железный - семга.

Тащит он ту семгу в лодку

И на дно кладет тихонько.

Пристально глядит на рыбку,

Говорит слова такие:

"Удивительная рыбка!

Никогда таких не видел...»

…

«Вдруг из рук скользнула семга,

В море бросилася рыбка,

С края лодки красноватой,

Из ладьи широкой Вяйнё» [35, с.80].

С рыбой также связан мотив волшебного рождения ребёнка. Так, бездетная царица, съев рыбку, рождает ребёнка [66, с.505]:

«Во сне им привиделось, что недалеко от дворца есть тихий пруд, в том пруде златопёрый ёрш плавает, коли царица его скушает, сейчас может забеременеть.

Просыпaлись царь с царицею, кликали к себе мамок и нянек, стали им рассказывать свой сон. Мамки и няньки так рассудили: что во сне привиделось, то и наяву может случиться. Царь призвал рыбаков и строго наказал поймать ерша златопёрого» [22, с.225]

Образ рыбы в сказке мог быть вестником богатства. Среди северных и новгородских сказок распространён сюжет о находке внутри рыбы драгоценностей. В астраханской сказке волшебное кольцо, упавшее в воду, находят во внутренностях рыбы, пойманной рыбацкой артелью [38, с.157].

В цикле сказок манси про Эква пырища рыба выступает в качестве жертвы Экве. В момент рыбной ловли героя поднимается шторм, и к Экве присоединяется старик, который вылавливает огромного осетра и бросает его в лодку Экве. Перепуганный герой принимает рыбу за злого духа - куля, но его переубеждает тётка. Она говорит, что осётр - это ни что иное как жертва Экве от хозяина реки Полум-Торума [50, с.257].

Рыболовство в фольклоре представлено в основном в системе заговоров и примет. В статье «Опыт систематизации охотничьих и рыболовецких заговоров» А.Л. Топорков высказал мысль о том, что рыболовецкие заговоры фиксировались в рукописной традиции и хранились в качестве материальных оберегов. Сборники таких заговоров на Русском Севере назывались «отпуски».

Рыболовецкие заговоры исследователь делит на три группы:

1. заговоры, помогающие в успешном промысле;

Пусть Апостолы Пётр и Павел отпирают моря и выгоняют рыбу:

Пусть рыбы идут в сети;

Пусть рыба приведёт своих родственников.

2. заговоры, защищающие снасти от порчи и сглаза:

Пусть никто не сглазит рыбака;

Пусть Богородица даст траву для окуривания сетей

3. заговоры, наносящие вред другому рыбаку и его снастям:

Пусть рыбак будет попом, а удочка кадилом.

Зачастую, рыболовецкие заговоры близки к молитвам и включают в себя евангельские эпизоды, связанные с ловлей рыбы:

Пусть апостолы Пётр и Андрей пошлют рыбаку улов;

Пусть Богородица покроет своей ризой сети [70].

В рыболовецком фольклоре значительное место занимает ряд примет направленных как на удачу, так и на неудачу в рыбной ловле. Они перечислены в словарной статье, подготовленной для этнолингвистического словаря А.В. Гурой [66, с.506]. К хорошим приметам, сулящим рыбаку удачу, относятся: встреча по пути на рыбалку с мужчиной; красивая женщина, наступившую на сеть; обилие раков, хорошей рыбы, плотвы или окуня в первом залове; пустая первая вытянутая сеть; сбежавшую из сети рыба; хороший сон, приснившийся одному из членов рыбацкой артели перед выходом в море.

Неудачу предвещают: лягушка, заяц или белка на дороге; крик ворона; встреча с женщиной, особенно черноволосой, или со священником по пути на рыбалку; пересечение пути в море другой лодкой; утонувший человек; плеск большой рыбы при забрасывании невода и плеск рыбы хвостом перед рыбаком; сорвавшаяся с крючка рыба; присутствие рыжего человека во время ловли; появление коня возле рыбака, у которого леска сделана из конского волоса.

Выловленных лососей складывали головами к лесу, чтобы они всегда подплывали к берегу; притягивал удачу и предохранял от сглаза красный цвет; использовались и предметы, помеченные христианской символикой (рыбаки зашивали в шапку кость в виде креста из головы щуки; при отправлении на рыбную ловлю пили отвар из трав с семи венков, освященных на Божье Тело).

В целях порчи, для лишения рыбака удачи в ловле, крали у него что-либо в день первого лова (соль, хлеб, снасти); подбрасывали в лодку старую рыбу; завязывали крыло у верши наоборот, завязывали сеть или узел на ней; втыкали в сеть иглу [66, с.510].

В фольклоре поморских рыбаков можно выделить группу сказок, связанных с рыболовецким и зверобойным промыслом. В большинстве сказок, говорится о мореплавании и рыболовстве. Героем таких сказок обычно выступает крестьянский сын, бедняк, а реже - купеческий сын. По мнению Р.С. Липец, это свидетельствует о демократической направленности фольклорного жанра. Наиболее популярная сказка у поморских рыбаков о бедняке, спущенном в море как дань морскому царю, который задержал корабли в пути. В сказках приключения часто начинались с поездки на тоню, к месту сезонной ловли [38, с.157]:

«Выехали на тоню, заметали этот невод, и, когда стали подтягивать его к берегу, оказалось, что невод полон рыбы. Целый день провозились братья, высачивали рыбу из мотни, а к вечеру, уставшие, говорят: Ну и чудо, такого еще не бывало. На день невод развязали, на второй развязали, а рыбы никогда столько не было!» [4].

В рыбацких сказках лов рыбы изображается с учётом местных особенностей и конкретных деталей, например, в сказках упоминаются снасти («мочальные верёвки» для невода - особенность рыболовства на о. Ильмен, неводный лов, ловля на удочку), условия плавания, направления ветров, силы отлива и прилива. В архангельской сказке существует следующий сюжет: три брата, приготовив парусное судно, хотят выйти на нём из реки к морю. Но выезд не мог состоятся из-за сильных приливных и отливных течений:

«Вдругорядь пришли они на судне, а прилив был малый, их и не сняло с мели. Они вернулись домой».

«Лишь на третий раз погода схорошала, вышли они и ушли в город» [38, с.158].

Среди рыболовецкого фольклора популярен и жанр былички. С помощью быличек рыбаки пытались объяснить непонятные явления, связанные с промыслом. Рыбацкие былички пестрят названиями топографических объектов (деревня Инцы, река Чаваньга и др.), в них указаны имена «очевидцев». Наиболее распространёнными являлись былички о водяных. За водяных принимали то, что не смогли как следует рассмотреть в воде. Рыбаки сами рассказывали о том, что за водяного они нередко принимали тюленей, выдру или гигантскую щуку. Снижение уровня улова по непонятным для рыбака причинам объяснялось в быличке о проигрыше рыбы одним водяным другому. Новгородская по происхождению быличка рассказывает о том, что водяной одного из озёр, играя на рыбу в карты или в кости с более могущественным «водным царём» (Онежского озера или моря), проигрывает, и вынужден отдать всю свою рыбу и сам пойти в кабалу к «водному царю». В конце XIX века жители о. Байкал говорили во время активного нереста рыбы «Иркутский чорт нашему в карты её проиграл». В память о необычайно богатом улове сложены былички о том, что попавший в сети водяной откупается от рыбаков крупным уловом взамен на своё освобождение. Испорченные снасти во время рыбной ловли, засорения невода корягами и илом трактовались в быличках как шутки водяного и испытания рыбаков на прочность [38, с.160].

Финно-угорский фольклор также богат быличками и преданиями. Одним из самых распространённых является предание о встрече с одноглазой рыбой. Она может сбить хвостом рыбака с лодки в воду или поднять шторм. По ещё одному преданию удаче в рыбной ловле способствует чернолицая русалка, пойманная в сеть. Если её отпустить, то она отблагодарит рыбака большим уловом [50, с.89].

Рассмотрев концепты «лодка», «рыба», «рыболовство» в системе мироздания русских и финно-угров, можно говорить о том, что представленные концепты реализованы практически во всех сферах человеческой жизни, выходя далеко за пределы субкультуры рыбаков. Так, например, лодка сопровождает обряды перехода (рождение, свадьба, смерть и т.д.). С образом лодки также соотносят представление о христианской общине как о корабле. Наиболее ярко данный факт выражен в хлыстовском и старообрядческом фольклоре. В картине мира финно-угров лодку соотносят со средством передвижения бога-демиурга. Что касается собственно фольклора, то здесь данный концепт представлен весьма широко. В виноградьях и колядках лодка представляет основу ритуального пространства, в песнях и былинах служит средством передвижения героев, предметом, перемещающим в другой мир (в основном богатырей), в народных драмах лодку связывают с маргинальными социальными группами. Как средство передвижения в преданиях лодку используют и герои финно-угорского фольклора. На судне путешествуют герои «Калевалы», богатыри, боги. Лодка фигурирует как в русских, так и в финно-угорских сказках, раскрывая представления об иномирии.

Рыба в мифологической картине мира русских и финно-угров является классификатором как верхнего, так и нижнего мира. Рыба является опорой земли или же предметом, с помощью которого был сотворён мира. Также она выступает предвестником скорой смерти. В картине мира славян сформировалось различное отношение к рыбе, вследствие чего произошло её деление на так называемую «чистую» и «нечистую». В фольклоре данный концепт прежде всего представлен в преданиях, связанных с происхождением той или иной породы рыбы. Обрядовые тексты также содержат рыбную символику (заговоры, причитания, свадебные песни). В причитаниях и свадебных песнях в виде рыбы изображается либо невеста, либо «девичья воля». В сказках рыба вбирает в себя мотивы оборотничества или представлена в качестве волшебного помощника, является и вестником богатства. Мотивы оборотничества, помимо сказок, представлены в финно-угорских преданиях и эпосе. Также в сказках финно-угров можно обнаружить изображение рыбы в качестве жертвы богам.

Рыболовство представляет собой образ мужской хозяйственной деятельности и образует некую субкультуру. Покровителями рыбаков обычно выступают ряд православных святых. В рыбацкой демонологии обнаруживаются такие персонажи, как водяной и дух лодки. Водяной выступал как в качестве персонажа-вредителя, так и персонажа-помощника. Примечательно, что среди некоторых финно-угорских народов в роли водяного выступает богиня, существо женского пола. Рыболовство регулировалось рядом оберегов, запретов и символов, связанных как с успехом, так и с неудачей в рыбной ловле. Рыболовство в фольклоре представлено прежде всего в заговорах, направленных на успех в промысле, защиты снастей или нанесения вреда другому рыбаку. Профессиональные знания и суеверия актуализировались в ряде примет. Также выявлен ряд сказок, где говорится о мореплавании и рыболовстве. Что касается встреч рыбаков с непонятными явлениями, то они актуализируются в жанре былички.

В целом можно сделать вывод о том, что концепты лодки, рыбы и рыболовства реализуются в промысловом фольклоре в качестве предметной реалии, образа и символа. Как предметная реалия рыба выступает в приметах, преданиях, частично в запретах; как образ - прежде всего в сказках, преданиях; как символ - в обрядовых песнях, заговорах народных играх, свадебных причитаниях. Лодка, как предметная реалия выступает прежде всего в приметах и запретах, а также частично в преданиях; как образ -в виноградьях и колядках, народной драме; как символ - в святочных играх, былинах. Концепт рыболовство как реалия выступает в приметах, запретах; как образ - в сказках, быличках, преданиях; как символ -- в заговорах.

Данные концепты, таким образом, являются и важными составляющими его поэтики.



Глава 2. Промысловый фольклор Республики Марий Эл: традиции и современное состояние

Во второй главе предпринимается попытка систематизации и интерпретации современного состояния промыслового (рыболовецкого фольклора) Республики Марий Эл, выявления основных жанров, типов персонажей, а также описание прагматики и поэтики.

2.1 Основные жанры и типы персонажей рыболовецкого фольклора России и РМЭ

Рыболовство являлась одним из жизнеобеспечивающих промыслов народов нашего региона, проживающих на территории Волги, а также других озёр и рек. Самой распространённой рыбой являлись щука, окунь, лещ, сом, карась, плотва, стерлядь, судак, белуга. Из способов речного лова наиболее известными были: на удочку, подпуск (перемет), морду, мережу (рыболовная снасть в полотнищах без отделки), острогу (при лучении рыбы). На озерах употребляли сетяные орудия - неводы, бредни, а также блесны, которые зачастую были самодельными. При ловле неводом использовали «ботало» -деревянный выдолбленный конус, который узким концом насаживали на шест и пугали им рыбу, быстро опуская его в воду открытым концом вниз и производя звук, подобный выстрелу. Морды плели из ивовых и черемуховых прутьев, выплетая внутрь конус с отверстием для входа рыбы, и ставили их на запрудах, в местах с сильным течением. Ранней зимой глушили рыбу на озерах и небольших речках. Во время весеннего половодья у устьев рек устраивали запруды, перегораживали пути хода рыбы сетями и еловыми ветками. Ловля неводом, бреднями и устройство запруд производилось чаще всего артелью. При ловле артелью коллективный труд определял и коллективные формы распределения улова. Дележка улова производилась путем жеребьевки. Весь улов делился на равные части по числу участников. Каждый рыбак давал второму лицу свой жребий. Затем собранные жребии перемешивались, раскладывались на каждую долю улова, и владелец жребия получал свою долю. Однако в этом коллективном распределении улова равномерности не было. Владельцу снастей доставалось, нередко по договоренности, на несколько долей больше. Такое положение создавало благоприятные условия для эксплуатации неимущих. Продукция рыбного промысла, то есть рыба, имела и торговое значение. Через скупщиков её в больших количествах отправляли в Казань, Чебоксары и др. города Поволжья, а также на местные базары и ярмарки [18]. Со временем рыболовство перестало носить промысловый характер и сохранилось лишь в качестве подсобных занятий. В колхозах, преимущественно Горномарийского района, имелись рыболовные угодья, создавались рыбпитомники. Далее стали образовываться кооперативные организации, объединяющие любителей охоты и рыболовство. «Рыбаксоюз» занимался организацией труда рыбаков, снабжением орудиями ловли, сбытом продукции. Со временем изживают себя хищнические способы добычи рыб, устанавливаются сроки рыболовецкого сезона [64].

2.1.1 Приметы

Среди современного промыслового (рыболовецкого) фольклора значительное место занимает система примет.

Рассмотрим ключевые понятия, центром которых является «примета». Согласно Словарю славянских древностей, примета - устойчивая связь двух явлений объективной действительности, одно из которых понимается как знак, а второе - как его толкование, обычно в виде прогноза на будущее; языковая (в виде афоризма, паремии) репрезентация этой связи. Как правило, к приметам относятся те толкования, которые базируются на коллективном опыте и фиксируются в коллективной памяти [66, c.279]. Е.Е. Тонкова определяет примету как «проверенные временем предсказания, основанные на презумпции скрытой связи между явлениями природы, свойствами предметов и событиями человеческой жизни» [69, с.3]. По мнению О.Б. Христофоровой, примет а -«это истолкование некой ситуации (реальной или увиденной во сне), которое используется носителями традиции для построения своего поведения» [80]. В.К. Харченко дает также весьма полное и аргументированное определение приметы как жанра и феномена национальной культуры: «Народная примета -- это проверенное многократными наблюдениями или традиционно принятое и передаваемое из поколения в поколение предсказание событий, выраженное в краткой, отточенной форме» [75, с.78].

Разграничение примет и суеверий имеет некоторую сложность. По мнению В.К. Харченко, примета рассматривается как синоним суеверия. В.И. Даль в свое время также утверждал: «Всякое укоренившееся в народе мнение или понятие, без разумного отчета в основательности его. Из этого следует, что поверье может быть истинное и ложное; в последнем случае оно называется собственно суеверием» [12, с.161]. На наш взгляд, говоря о разграничении примет и суеверий, можно предположить, что примета несёт в себе прогностическое значение, а суеверие базируется на неосознанной вере в сверхъестественное.

Изучение примет начато ещё в XIX веке. Наиболее значимыми исследования того периода стали работы В.И. Даля «О повериях, суевериях и предрассудках русского народа», А.В. Терещенко «Быт русского, И.П. Сахарова «Сказания русского народа», М.Д. Чулков «Словарь русских суеверий», С.В. Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила», А.А. Коринфского «Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа».

Среди исследований ХХ века можно выделись следующие: Г.И. Попов «Русская народно-бытовая медицина», А.Ф. Некрылова «Русский земледельческий календарь», А.Н. Стрижев «Календарь русской природы», В.К. Харченко «Язык народной приметы», начинают появляться словари суеверий и примет. Среди них особую группу составляют словари: «Словарь русских суеверий, заклинаний, примет и поверий» под. ред. Е.А. Грушко, М.Н. Власова «Русские суеверия: Энциклопедический словарь», «Пословицы и поговорки русского народа. Объяснительный словарь» под. ред. В.И. Зимина и А.С. Спирина, Е.А. Грушко, Ю.М. Медведев «Словарь русских суеверий, заклинаний и примет», словарь В.П. Аникина «Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор», Н. Каланова «Словарь пословиц и поговорок о море». Особое место среди словарей занимает этнолингвистический словарь «Славянские древности».

За последние несколько лет в свет вышел ряд научных трудов, посвященных в том числе и приметам. В 2004 году появляется диссертация Т.Н. Садовой «Народная примета как текст и проблемы лингвистики фольклорного текста». Исследование носит междисциплинарный характер (фольклористика и лингвистика). В нем выявляется специфика фольклорного текста (в данном случае - приметы) как объекта лингвистического знания, вводится новый термин «текстема»,в качестве понятия, «обозначающего «прото-текст», реализующийся или материализующийся через конкретный вариант, в данный момент и в данное время зафиксированный слушателем / собирателем / издателем». Исследовательница также представляет комплексный лингвистический анализ народной приметы как «объекта исследования лингвистики фольклорного текста» [62, с.23].