Історія вчень про державу і право

Член Комиссии И. Стопин

Итоги пятилетки в четыре года в области борьбы с остатками враждебных классов(1933) Сталин И. Вопросы ленинизма. Изд. 1 l-e.-M, 1952. - С. 426-430. 1 Мова йде про першу п'ятирічку 1928-1933 pp.

В итоге осуществления пятилетки2 в области промышленности, сельского хозяйства и торговли мы утвердили во всех сферах народного хозяйства принцип социализма, изгнав оттуда капиталистические элементы.

К чему это должно было привести в отношении капиталистических элементов и к чему оно на самом деле привело?

Это привело к тому, что оказались вышибленными из колеи последние остатки умирающих классов: частные промышленники и их челядь, частные торговцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники, бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы, всякого рода буржуазные интеллигенты шовинистического толка и все прочие антисоветские элементы.

Будучи вышибленными из колеи и разбросавшись по лицу всего СССР, эти бывшие люди расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и главным образом -- по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там, накинув маску «рабочих» и «крестьян», причем кое-кто из них пролез даже в партию.

С чем они пришли туда? Конечно, с чувством ненависти к Советской власти, с чувством лютой вражды к новым формам хозяйства, быта, культуры.

Пойти в прямую атаку против Советской власти эти господа уже не в силах. Они и их классы несколько раз вели уже такие атаки, но были разбиты и рассеяны. Поэтому единственное, что остается им делать, -- это пакостить и вредить рабочим, колхозникам, Советской власти, партии. И они пакостят как только могут, действуя тихой сапой. Поджигают склады и ломают машины.

Организуют саботаж. Организуют вредительство в колхозах, в совхозах, причем некоторые из них, в числе которых имеются и кое-какие профессора, в своем вредительском порыве доходят до того, что прививают скотине в колхозах и совхозах чуму, сибирскую язву, способствуют распространению менингита среди лошадей и т.д.

Но главное не в этом. Главное в «деятельности» этих бывших людей состоит в том, что они организуют массовое воровство и хищение государственного имущества, кооперативного имущества, колхозной собственности. Воровство и хищение на фабриках и заводах, воровство и хищение железнодорожных грузов, воровство и хищение в складах и торговых предприятиях, -- особенно воровство и хищение в совхозах и колхозах, -- такова основная форма «деятельности» этих бывших людей. Они чуют как бы классовым инстинктом, что основой советского хозяйства является общественная собственность, что именно эту основу надо расшатать, чтобы напакостить Советской власти, -- и они действительно стараются расшатать общественную собственность путем организации массового воровства и хищения.

Для организации хищений они используют частнособственнические навыки и пережитки колхозников, вчерашних единоличников, а ныне членов колхозов. Вы, как марксисты, должны знать, что сознание людей отстает в своем развитии от фактического их положения. Колхозники по положению уже не единоличники, а коллективисты, но сознание у них пока еще старое, частнособственническое. И вот бывшие люди из рядов эксплуататорских классов используют частнособственнические привычки колхозников, чтобы организовать расхищение общественного имущества и тем поколебать основу Советского строя -- общественную собственность.

Многие наши товарищи благодушно смотрят на подобное явление, не понимая смысла и значения фактов массового воровства и хищения. Они, как слепые, проходят мимо этих фактов, полагая, что «тут нет ничего особенного». Но они, эти товарищи, глубоко заблуждаются. Основой нашего строя является общественная собственность так же, как основой капитализма -- собственность частная. Если капиталисты провозгласили частную собственность священной и неприкосновенной, добившись в своё время укрепления капиталистического строя, то мы, коммунисты, тем более должны провозгласить общественную собственность священной и неприкосновенной, чтобы закрепить тем самым новые социалистические формы хозяйства во всех областях производства и торговли. Допускать воровство и хищение общественной собственности, -- всё равно, идёт ли дело о собственности государственной или о собственности кооперативной и колхозной, -- и проходить мимо подобных контрреволюционных безобразий, -- значит содействовать подрыву Советского строя, опирающегося на общественную собственность, как на свою базу. Из этого исходило наше Советское правительство, когда оно издало недавно закон об охране общественной собственности. Этот закон есть основа революционной законности в настоящий момент. А обязанность строжайшего его проведения в жизнь является первейшим долгом каждого коммуниста, каждого рабочего и колхозника.

Говорят, что революционная законность нашего времени ничем не отличается от революционной законности первого периода нэпа, что революционная законность нашего времени есть возврат к революционной законности первого периода нэпа. Это совершенно неверно. Революционная законность первого периода нэпа обращалась своим остриём главным образом против крайностей военного коммунизма, против «незаконных» конфискаций и поборов. Она гарантировала частному хозяину, единоличнику, капиталисту сохранность их имущества при условии строжайшего соблюдения ими советских законов. Совершенно по-иному обстоит дело с революционной законностью в наше время. Революционная законность нашего времени направлена своим остриём не против крайностей военного коммунизма, которых давно уже нет в природе, а против воров и вредителей в общественном хозяйстве, против хулиганов и расхитителей общественной собственности. Основная забота революционной законности в наше время состоит, следовательно, в охране общественной собственности, а не в чём-либо другом.

Вот почему борьба за охрану общественной собственности, борьба всеми мерами и всеми средствами, предоставляемыми в наше распоряжение законами Советской власти, -- является одной из основных задач партии.

Сильная и мощная диктатура пролетариата -- вот что нам нужно теперь для того, чтобы развеять в прах последние остатки умирающих классов и разбить их воровские махинации.

Некоторые товарищи поняли тезис об уничтожении классов, создании безклассового общества и отмирании государства, как оправдание лени и благодушия, оправдание контрреволюционной теории потухания классовой борьбы и ослабления государственной власти.

Нечего и говорить, что такие люди не могут иметь ничего общего с нашей партией. Это -- перерожденцы, либо двурушники, которых надо гнать вон из партии. Уничтожение классов достигается не путём потухания классовой борьбы, а путём её усиления. Отмирание государства придёт не через ослабление государственной власти, а через её максимальное усиление, необходимое для того, чтобы добить остатки умирающих классов и организовать оборону против капиталистического окружения, которое далеко еще не уничтожено и не скоро еще будет уничтожено. ...

О проекте Конституции Союза ССР (1936) Сталин И. Вопросы ленинизма. - С. 552-556.

... III ОСНОВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПРОЕКТА КОНСТИТУЦИИ

Какое отражение получили все эти изменения в жизни СССР в проекте новой Конституции?

Иначе говоря: каковы основные особенности проекта Конституции, представленного на рассмотрение настоящего Съезда?

Конституционной Комиссии было поручено внести изменения в текст Конституции 1924 года. В результате работы Конституционной Комиссии получился новый текст Конституции, проект новой Конституции СССР. Составляя проект новой Конституции, Конституционная Комиссия исходила из того, что конституция не должна быть смешиваема с программой. Это значит, что между программой и конституцией имеется существенная разница. В то время как программа говорит о том, чего еще нет и что должно быть еще добыто и завоевано в будущем, конституция, наоборот, должна говорить о том, что уже есть, что уже добыто и завоевано теперь, в настоящем. Программа касается главным образом будущего, конституция настоящего.

Два примера для иллюстрации.

Наше советское общество добилось того, что оно уже осуществило в основном социализм, создало социалистический строй, т. е. осуществило то, что у марксистов называется иначе первой или низшей фазой коммунизма. Значит, у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма -- социализм. (Продолжительные аплодисменты.) Основным принципом этой фазы коммунизма является, как известно, формула: «от каждого -- по его способностям, каждому -- по его труду». Должна ли наша Конституция отразить этот факт, факт завоевания социализма? Должна ли она базироваться на этом завоевании? Безусловно должна. Должна, так как социализм для СССР есть то, что уже добыто и завоевано.

Но советское общество еще не добилось осуществления высшей фазы коммунизма, где господствующим приципом будет формула: «от каждого -- по его способностям, каждому -- по его потребностям», хотя оно и ставит себе целью добиться в будущем осуществления высшей фазы коммунизма. Может ли наша Конституция базироваться на высшей фазе коммунизма, которой еще нет и которая должна быть еще завоевана? Нет, не может, так как высшая фаза коммунизма есть для СССР то, что еще не осуществлено и что должно быть осуществлено в будущем. Не может, если она не хочет превратиться в программу или декларацию о будущих завоеваниях.

Таковы рамки нашей Конституции в данный исторический момент.

Таким образом проект новой Конституции представляет собой итог пройденного пути, итог уже добытых завоеваний. Он является, стало быть, регистрацией и законодательным закреплением того, что уже добыто и завоевано на деле. (Бурные аплодисменты.)

В этом первая особенность проекта новой Конституции СССР.

Далее. Конституции буржуазных стран исходят обычно из убеждения о незыблемости капиталистического строя. Главную основу этих конституций составляют принципы капитализма, его основные устои: частная собственность на землю, леса, фабрики, заводы и прочие орудия и средства производства; эксплуатация человека человеком и наличие эксплуататоров и эксплуатируемых; необеспеченность трудящегося большинства на одном полюсе общества и роскошь не трудящегося, но обеспеченного меньшинства на другом полюсе и т. д. и т. п. Они опираются на эти и подобные им устои капитализма. Они их отражают, они их закрепляют в законодательном порядке.

В отличие от них проект новой Конституции СССР исходит из факта ликвидации капиталистического строя, из факта победы социалистического строя в СССР. Главную основу проекта новой Конституции СССР составляют принципы социализма, его основные устои, уже завоеванные и осуществленные: социалистическая собственность на землю, леса, фабрики, заводы и прочие орудия и средства производства; ликвидация эксплуатации и эксплуататорских классов; ликвидация нищеты большинства и роскоши меньшинства; ликвидация безработицы; труд, как обязанность и долг чести каждого работоспособного гражданина по формуле: «кто не работает, тот не ест». Право на труд, т. е. право каждого гражданина на получение гарантированной работы; право на отдых; право на образование и т. д. и т. п. Проект новой Конституции опирается на эти и подобные им устои социализма. Он их отражает, он их закрепляет в законодательном порядке.

Такова вторая особенность проекта новой Конституции.

Дальше. Буржуазные конституции молчаливо исходят из предпосылки о том, что общество состоит из антагонистических классов, из классов, владеющих богатством, и классов, не владеющих им, что какая бы партия ни пришла к власти, государственное руководство обществом (диктатура) должно принадлежать буржуазии, что конституция нужна для того, чтобы закрепить общественные порядки, угодные и выгодные имущим классам.

В отличие от буржуазных конституций проект новой Конституции СССР исходит из того, что в обществе нет уже больше антагонистических классов, что общество состоит из двух дружественных друг другу классов, из рабочих и крестьян, что у власти стоят эти именно трудящиеся классы, что государственное руководство обществом (диктатура) принадлежит рабочему классу, как передовому классу общества, что конституция нужна для того, чтобы закрепить общественные порядки, угодные и выгодные трудящимся.

Такова третья особенность проекта новой Конституции.

Дальше. Буржуазные конституции молчаливо исходят из предпосылки о том, что нации и расы не могут быть равноправными, что есть нации полноправные и есть нации неполноправные, что кроме того существует еще третья категория наций или рас, например, в колониях, у которых имеется еще меньше прав, чем у неполноправных наций. Это значит, что все эти конституции в основе своей являются националистическими, т. е. конституциями господствующих наций.

В отличие от этих конституций проект новой Конституции СССР, наоборот, глубоко интернационален. Он исходит из того, что все нации и расы равноправны. Он исходит из того, что разница в цвете кожи или в языке, культурном уровне или уровне государственного развития, равно как другая какая-либо разница между нациями и расами, не может служить основанием для того, чтобы оправдать национальное неравноправие. Он исходит из того, что все нации и расы, независимо от их прошлого и настоящего положения, независимо от их силы или слабости, должны пользоваться одинаковыми правами во всех сферах хозяйственной, общественной, государственной и культурной жизни общества.

Такова четвертая особенность проекта новой Конституции.

Пятую особенность проекта новой Конституции составляет его последовательный и до конца выдержанный демократизм. С точки зрения демократизма буржуазные конституции можно разбить на две группы: одна группа конституций прямо отрицает или сводит фактически на нет равенство прав граждан и демократические свободы. Другая группа конституций охотно приемлет и даже афиширует демократические начала, но делает при этом такие оговорки и ограничения, что демократические права и свободы оказываются совершенно изуродованными. Они говорят о равных избирательных правах для всех граждан, но тут же ограничивают их оседлостью и образовательным и даже имущественным цензом. Они говорят о равных правах граждан, но тут же оговариваются, что это не касается женщин, или касается их частично, и т. д. и т. п.

Особенность проекта новой Конституции СССР состоит в том, что он свободен от подобных оговорок й ограничений. Для него не существует активных и пассивных граждан, для него все граждане активны. Он не признает разницы в правах между мужчинами и женщинами, «оседлыми» и «неоседлыми», имущими и неимущими, образованными и необразованными. Для него все граждане равны в своих правах. Не имущественное положение, не национальное происхождение, не пол, не служебное положение, а личные способности и личный труд каждого гражданина определяют его положение в обществе.

Наконец, еще одна особенность проекта новой Конституции. Буржуазные конституции обычно ограничиваются фиксированием формальных прав граждан, не заботясь об условиях осуществления этих прав, о возможности их осуществления, о средствах их осуществления. Говорят о равенстве граждан, но забывают, что не может быть действительного равенства между хозяином и рабочим, между помещиком и крестьянином, если у первых имеется богатство и политический вес в обществе, а вторые лишены и того и другого, если первые являются эксплуататорами, а вторые эксплуатируемыми. Или еще: говорят о свободе слова, собраний и печати, но забывают, что все эти свободы могут превратиться для рабочего класса в звук пустой, если он лишен возможности иметь в своем распоряжении подходящие помещения для собраний, хорошие типографии, достаточное количество печатной бумаги и т. д.

Особенность проекта новой Конституции состоит в том, что он не ограничивается фиксированием формальных прав граждан, а переносит центр тяжести на вопрос о гарантиях этих прав, на вопрос о средствах осуществления этих прав. Он не просто провозглашает равенство прав граждан, но и обеспечивает его законодательным закреплением факта ликвидации режима эксплуатации, факта освобождения граждан от всякой эксплуатации. Он не просто провозглашает право на труд, но и обеспечивает его законодательным закреплением факта отсутствия кризисов в советском обществе, факта уничтожения безработицы. Он не просто провозглашает демократические свободы, но и обеспечивает их в законодательном порядке известными материальными средствами. Понятно поэтому, что демократизм проекта новой Конституции является не «обычным» и «общепризнанным» демократизмом вообще, а демократизмом социалистическим.

Таковы основные особенности проекта новой Конституции СССР.

Таково отражение в проекте новой Конституции тех сдвигов и изменений в хозяйственной и общественно-политической жизни СССР, которые осуществились за период от 1924 года до 1936 года.

Отчетный доклад на XVIII съезде партии (1939) Сталин И. Вопросы ленинизма. - С. 640-648.

...4. НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ТЕОРИИ

К числу недостатков нашей пропагандистской и идеологической работы нужно отнести также отсутствие полной ясности среди наших товарищей в некоторых вопросах теории, имеющих серьёзное практическое значение, наличие некоторой неразберихи в этих вопросах. Я имею в виду вопрос о государстве вообще, особенно о нашем социалистическом государстве и вопрос о нашей советской интеллигенции.

Иногда спрашивают: «эксплуататорские классы у нас уничтожены, враждебных классов нет больше в стране, подавлять некого, значит, нет больше нужды в государстве, оно должно отмереть, почему же мы не содействуем отмиранию нашего социалистического государства, почему мы не стараемся покончить с ним, не пора ли выкинуть вон весь этот хлам государственности?»

Или ещё: «эксплуататорские классы уже уничтожены у нас, социализм в основном построен, мы идём к коммунизму, а марксистское учение о государстве говорит, что при коммунизме не должно быть никакого государства, почему мы не содействуем отмиранию нашего социалистического государства, не пора ли сдать государство в музей древностей?»

Эти вопросы свидетельствуют о том, что их авторы добросовестно заучили отдельные положения учения Маркса и Энгельса о государстве. Но они говорят также о том, что эти товарищи не поняли существа этого учения, не разобрались, в каких исторических условиях вырабатывались отдельные положения этого учения и, особенно, не поняли современной международной обстановки, проглядели факт капиталистического окружения и вытекающих из него опасностей для страны социализма. В этих вопросах сквозит не только недооценка факта капиталистического окружения. В них сквозит также недооценка роли и значения буржуазных государств и их органов, засылающих в нашу страну шпионов, убийц и вредителей и старающихся улучить минуту для военного нападения на неё, равно как сквозит недооценка роли и значения нашего социалистического государства и его военных, карательных и разведывательных органов, необходимых для защиты страны социализма от нападения извне. Нужно признать, что в этой недооценке грешны не только вышеупомянутые товарищи. В ней грешны также в известной мере все мы, большевики, все без исключения. Разве не удивительно, что о шпионской и заговорщической деятельности верхушки троцкистов и бухаринцев узнали мы лишь в последнее время, в 1937--1938 годах, хотя, как видно из материалов, эти господа состояли в шпионах иностранной разведки и вели заговорщическую деятельность уже в первые дни Октябрьской революции? Как мы могли проглядеть это серьёзное дело? Чем объяснить этот промах? Обычно отвечают на этот вопрос таким образом: мы не могли предположить, что эти люди могут пасть так низко. Но это не объяснение и тем более не оправдание, ибо факт промаха остаётся фактом. Чем объяснить такой промах? Объясняется этот промах недооценкой силы и значения механизма окружающих нас буржуазных государств и их разведывательных органов, старающихся использовать слабости людей, их тщеславие, их бесхарактерность для того, чтобы запутать их в свои шпионские сети и окружить ими органы Советского государства. Объясняется он недооценкой роли и значения механизма нашего социалистического государства и его разведки, недооценкой этой разведки, болтовнёй о том, что разведка при Советском государстве -- мелочь и пустяки, что советскую разведку, как и само Советское государство, скоро придется сдать в музей древностей.

На какой почве могла возникнуть у нас эта недооценка? Она возникла на почве недоработанное™ и недостаточности некоторых общих положений учения марксизма о государстве. Она получила распространение вследствие нашего непозволительно беспечного отношения к'вопросам теории государства, несмотря на то, что мы имеем практический опыт двадцатилетней государственной деятельности, дающий богатый материал для теоретических обобщений, несмотря на то, что у нас есть возможность при желании с успехом восполнить этот теоретический пробел. Мы забыли важнейшее указание Ленина о теоретических обязанностях русских марксистов, призванных разработать дальше теорию марксизма. ...

Государство возникло на основе раскола общества на враждебные классы, возникло для того, чтобы держать в узде эксплуатируемое большинство в интересах эксплуататорского меньшинства. Орудия власти государства сосредоточивались, главным образом, в армии, в карательных органах, в разведке, в тюрьмах. Две основные функции характеризуют деятельность государства: внутренняя (главная) -- держать эксплуатируемое большинство в узде и внешняя (не главная) -- расширять территорию своего господствующего класса за счёт территории других государств, или защищать территорию своего государства от нападений со стороны других государств. Так было дело при рабовладельческом строе и феодализме. Так обстоит дело при капитализме.

Чтобы свергнуть капитализм, необходимо было не только снять с власти буржуазию, не только экспроприировать капиталистов, но и разбить вовсе государственную машину буржуазии, её старую армию, её бюрократическое чиновничество, её полицию, и поставить на её место новую, пролетарскую государственность, новое, социалистическое государство. Большевики, как известно, так именно и поступили. Но из этого вовсе не следует, что у нового, пролетарского государства не могут сохраниться некоторые функции старого государства, измененные применительно к потребностям пролетарского государства. Из этого тем более не следует, что формы нашего социалистического государства должны остаться неизменными, что все первоначальные функции нашего государства должны полностью сохраниться и в дальнейшем. На самом деле формы нашего государства меняются и будут меняться в зависимости от развития нашей страны и изменения внешней обстановки...

Со времени Октябрьской революции наше социалистическое государство прошло в своём развитии две главные фазы.

Первая фаза -- это период от Октябрьской революции до ликвидации эксплуататорских классов. Основная задача этого периода состояла в подавлении сопротивления свергнутых классов, в организации обороны страны от нападения интервентов, в восстановлении промышленности и сельского хозяйства, в подготовке условий для ликвидации капиталистических элементов. Сообразно с этим наше государство осуществляло в этот период две основные функции. Первая функция -- подавление свергнутых классов внутри страны. Этим наше государство внешним образом напоминало предыдущие государства, функция которых состояла в подавлении непокорных, с той, однако, принципиальной разницей, что наше государство подавляло эксплуататорское меньшинство во имя интересов трудящегося большинства, тогда как предыдущие государства подавляли эксплуатируемое большинство во имя интересов эксплуататорского меньшинства. Вторая функция -- оборона страны от нападения извне. Этим оно также напоминало внешним образом предыдущие государства, которые также занимались вооружённой защитой своих стран, с той, однако, принципиальной разницей, что наше государство защищало от внешнего нападения завоевания трудящегося большинства, тогда как предыдущие государства защищали в таких случаях богатство и привилегии эксплуататорского меньшинства. Была здесь ещё третья функция -- это хозяйственно-организаторская и культурно-воспитательная работа органов нашего государства, имевшая своей целью развитие ростков нового, социалистического, хозяйства и перевоспитание людей в духе социализма. Но эта новая функция не получила в этот период серьёзного развития.

Вторая фаза -- это период от ликвидации капиталистических элементов города и деревни до полной победы социалистической системы хозяйства и принятия новой Конституции. Основная за-

дача этого периода -- организация социалистического хозяйства по всей стране и ликвидация последних остатков капиталистических элементов, организация культурной революции, организация вполне современной армии для обороны страны. Сообразно с этим изменились и функции нашего социалистического государства. Отпала -- отмерла функция военного подавления внутри страны, ибо эксплуатация уничтожена, эксплуататоров нет больше и подавлять некого. Вместо функции подавления появилась у государства функция охраны социалистической собственности от воров и расхитителей народного добра. Сохранилась полностью функция военной защиты страны от нападений извне, стало быть, сохранились также Красная Армия, Военно-Морской Флот, равно как карательные органы и разведка, необходимые для вылавливания и наказания шпионов, убийц, вредителей, засылаемых в нашу страну иностранной разведкой. Сохранилась и получила полное развитие функция хозяйственно-организаторской и культурно-воспитательной работы государственных органов. Теперь основная задача нашего государства внутри страны состоит в мирной хозяйственно-организаторской и культурно-воспитательной работе. Что касается нашей армии, карательных органов и разведки, то они своим остриём обращены уже не вовнутрь страны, а во вне её, против внешних врагов.

Как видите, мы имеем теперь совершенно новое, социалистическое государство, не виданное ещё в истории и значительно отличающееся по своей форме и функциям от социалистического государства первой фазы.

Но развитие не может остановиться на этом. Мы идём дальше, вперёд, к коммунизму. Сохранится ли у нас государство также и в период коммунизма?

Да, сохранится, если не будет ликвидировано капиталистическое окружение, если не будет уничтожена опасность военных нападений извне, причём понятно, что формы нашего государства вновь будут изменены, сообразно с изменением внутренней и внешней обстановки.

Нет, не сохранится и отомрёт, если капиталистическое окружение будет ликвидировано, если оно будет заменено окружением социалистическим.

Так обстоит дело с вопросом о социалистическом государстве. ...

СВІТОВА ПОЛІТИЧНА Й ПРАВОВА ДУМКА В XX ст.

Еміль Дюркгейм

О разделении общественного труда (1893) '

Книга І

ФУНКЦИЯ РАЗДЕЛЕНИЯ ТРУДА

Глава І

МЕТОД ДЛЯ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЭТОЙ ФУНКЦИИ

III

(...) Общественная солидарность -чисто моральное явление, не поддающееся само по себе ни точному наблюдению, ни особенно измерению. Значит, для того чтобы приступить к этой классификации и к этому сравнению, надо заменить внутренний, ускользающий от нас факт внешним, символизирующим его фактом и изучить первый при помощи второго.

Такой видимый символ--это право. (...) Действительно, социальная жизнь повсюду, где она долго существует, неизбежно стремится принять определенную форму и организоваться, и право-- не что иное, как сама эта организация в ее наиболее устойчивом и точном выражении. Жизнь общества не может распространиться до какой-нибудь точки без того чтоб юридическая жизнь не достигла того же пункта. Значит, мы можем быть уверены, что найдем отраженными в праве все существенные разновидности социальной солидарности.

Правда, можно бы возразить, что социальные отношения могут фиксироваться, не принимая юридической формы. Есть среди них и такие, регламентация которых не доходит до этой степени консолидации и точности; они не остаются неопределенными, но, вместо того чтоб регулироваться правом, они регулируются нравами. Право, стало быть отражает только часть социальной жизни и предоставляет нам только неполные данные для решения

Антология мировой правовой мысли. - Т. III. - С. 598-600.

этой проблемы. Это не все: случается часто, что нравы не находятся в согласии с правом; беспрестанно говорят, что они умеряют его строгость, исправляют его формалистические перегибы, иногда даж*е, что они проникнуты совсем другим духом Не может ли тогда случиться, что они выражают не те виды общественной солидарности, которые выражаются положительным правом?

Но эта противоположность возникает только в совершенно исключительных обстоятельствах. Для этого нужно, чтобы право совсем не соответствовало более теперешнему состоянию общества и чтобы оно удерживалось, однако, не имея основания, силой привычки. В действительности в этом случае новые отношения, устанавливающиеся вопреки ему, не перестают организовываться; они не могут продолжаться, не стремясь консолидироваться. Но так как они оказываются в конфликте с упорствующим прошлым правом, они не переходят стадии нравов и не входят в собственно юридическую жизнь. Так вспыхивает антагонизм. Но он может возникать только в редких и патологических случаях, которые не могут быть продолжительными, не неся с собой опасность. Нормально нравы не противоположны праву, но, напротив, суть основания его. Правда, случается, что на этом основании ничего не воздвигается. Возможны такие социальные отношения, которые предполагают только эту диффузную, идущую от нравов регламентацию, но они не обладают важным значением и преемственностью, исключая, конечно, те анормальные случаи, о которых только что шла речь. Значит, если могут создаваться такие типы социальной солидарности, которые проявляются только в нравах, то они второстепенны; наоборот, право воспроизводит все те, которые существенны, а именно их нам и нужно изучить. (...)

Итак, наш метод очерчен. Поскольку право воспроизводит основные_ формы социальной солидарности, нам остается только классифицировать различные виды права, чтобы затем исследовать, каковы соответствующие им виды социальной солидарности. Вероятно, среди них есть вид, символизирующий ту социальную солидарность, причина которой--разделение труда. После этого для измерения доли этого вида солидарности достаточно будет сравнить число выражающих ее юридических правил с правом в полном его объеме.

Для этого труда мы не можем воспользоваться обычными у юристов подразделениями. Придуманные в целях практики, они не могут быть очень удобными с этой точки зрения, но наука не может удовольствоваться этими эмпирическими и приблизительными классификациями. Самая распространенная--это та, которая делит право на право публичное и право частное; первое призвано регулировать отношения индивида с государством, второе-- взаимные отношения индивидов. Но когда мы пытаемся анализировать эти термины, то демаркационная линия, казавшаяся столь ясной на первый взгляд, стирается. Всякое право является частным в том смысле, что постоянно и всюду существуют и действуют только индивиды; но прежде всего всякое право является публичным в том смысле, что оно--социальная функция и что все индивиды-- Хотя и различным образом -- суть должностные лица общества. Супружеские, родительские и т. п. функции не разграничены и не организованы иначе, чем министерские и законодательные функции, и не без основания римское право называло опеку munus publicum (суспільний обов'язок -- Уклад.). А что такое государство? Где оно начинается и где кончается? Известно, как запутан этот вопрос; ненаучно строить классификацию на столь темном и плохо проанализированном понятии.

Чтобы действовать методически, нам надо найти какую-то характерную черту, которая, будучи существенной для юридических явлений, в то же время была бы способна изменяться тогда же, когда они изменяются. Так, всякое правовое предписание может быть определено как санкционированное правило поведения. С другой стороны, очевидно, что санкции изменяются в соответствии со значением, придаваемым предписаниям, местом, занимаемым ими в общественном сознании, ролью, которую они играют в обществе. Уместно, стало быть, классифицировать юридические правила согласно различным санкциям, которые с ними связаны.

Их два вида. Одни состоят главным образом в страдании, причиняемом индивиду, или по крайней мере его принижении. Они имеют целью нанести ущерб его имуществу, или счастью, или жизни, или свободе, лишить его чего-то, чем он пользуется. Утверждается, что они репрессивны; это случай уголовного права. Правда, санкции, которые связаны с чисто моральными правилами, имеют тот же характер, но они распределяются диффузным образом, всеми понемногу, тогда как санкции уголовного права применяются только через посредство определенного органа: они организованы. Что касается другого вида, то эти санкции не обязательно влекут за собой страдания индивида, они со стоят только в восстановлении прежнего порядка вещей, в приведении нарушенных связей к их нормальной форме тем ли, что инкриминируемый поступок силой приводится к типу, от которого он отклонился, или тем, что он аннулируется, т. е. лишается всякой социальной ценности. Следовательно, юридические правила надо разделить на два больших вида согласно тому, имеют ли они организованные репрессивные санкции или санкции только рес-титутивные. Первый охватывает все уголовное право; второй-- право гражданское, коммерческое, процессуальное, административное и конституционное, исключая уголовные правила, которые могут там находиться.

Метод социологии (1895) Антология мировой правовой мысли. - Т. III. - С. 600-602.

... Глава III

ПРАВИЛА, ОТНОСЯЩИЕСЯ К РАЗЛИЧЕНИЮ НОРМАЛЬНОГО И ПАТОЛОГИЧЕСКОГО

III

(...) Преступление есть факт, патологический характер которого считается неоспоримым. Все криминологи согласны в этом. Если они объясняют этот болезненный характер различным образом, то признают единодушно. Между тем данная проблема требует менее поспешного рассмотрения.

Действительно, применим предшествующие правила. Преступление наблюдается не только в большинстве обществ того или иного вида, но и во всех обществах всех типов. Нет такого общества, в котором не существовала бы преступность. Правда, она изменяет форму: действия, квалифицируемые как преступные, не везде одни и те же, но всегда и везде существовали люди, которые поступали таким образом, что навлекали на себя уголовное наказание. Если бы, по крайней мере, с переходом обществ от низших к более высоким типам процент преступности (т. е. отношение между годичной цифрой преступлений и цифрой народонаселения) снижался, то можно было бы думать, что, не переставая быть нормальным явлением, преступление все-таки стремится утратит этот характер. Но у нас нет никакого основания верить в существование подобного регресса. Многие факты указывают, по-видимому, скорее на движение в противоположном направлении. С начала столетия статистик дает нам возможность следить за движением преступности; последняя повсюду увеличилась. Во Франции увеличение достигает почти 300%. Нет следовательно, явления с более несомненными симптомами нормальности, поскольку оно тесно связано с условиями всякой коллективной жизни. Делать из преступления социальную болезнь значило бы допускать, что болезнь не есть нечто случайное, а, наоборот, вытекает в некоторых случаях из основного устройства живого существа; это значило бы уничтожить всякое различие между физиологическим и патологическим Конечно, может случиться, что сама преступность примет ненормальную форму; это имеет место, когда, например, она достигает чрезмерного роста. Действительно, не подлежит сомнению, что эта избыточность носит патологический характер. Существование преступности само по себе нормально, но лишь тогда, когда оно достигает, а не превосходит определенного для каждого социального типа уровня, который может быть, пожалуй, установлен при помощи предшествующих правил. (...)

Действительно, для того чтобы коллективные чувства, которые защищает уголовное право данного народа в данный момент его истории, проникли в сознания, до тех пор для них закрытые, или получили бы большую власть там, где до той поры у них ее было недостаточно, нужно, чтобы они приобрели большую интенсивность, чем та, которая у них была раньше. Нужно, чтобы для общества в целом эти чувства обрели большую энергию, так как из другого источника они не могут почер- пнуть силу, необходимую для проникновения в индивидов, дотоле к ним особенно невосприимчивых. Для того чтобы исчезли убийцы, нужно, чтобы увеличилось отвращение к пролитой крови в тех социальных слоях, из которых формируются ряды убийц, а для этого нужно, чтобы оно увеличилось во всем обществе. (...)

Преступление, стало быть, необходимо, оно связано с основными условиями всякой социальной жизни и уже потому полезно, так как условия, с которыми оно связано, в свою очередь необходимы для нормальной эволюции морали и права. (...)

Согласно афинскому праву, Сократ был преступником, и его осуждение было вполне справедливым. Между тем его преступление, а именно самостоятельность его мысли, было полезно не только для человечества, но и для его родины. Оно служило подготовке новой нравственности и новой веры, в которых нуждались тогда Афины, потому что традиции, которыми они жили до сих пор, не отвечали более условиям их существования.

Пример Сократа не единственный, он периодически повторяется в истории. Свобода мысли, которой мы теперь пользуемся, никогда не могла бы быть провозглашена, если бы запрещавшие ее правила не нарушались, прежде чем были торжественно отменены. Между тем в то время это нарушение было преступлением, так как оно оскорбляло еще очень энергичные чувства, свойственные большинству сознаний. И все-таки это преступление было полезно, поскольку оно служило прелюдией для преобразований, становившихся день ото дня все более необходимыми. (...)

С этой точки зрения основные факты криминологии предстают перед нами в совершенно новом виде. Вопреки ходячим воззрениям преступник вовсе не существо, отделенное от общества, вроде паразитического элемента, не чуждое и не поддающееся ассимиляции тело внутри общества; это регулярно действующий фактор социальной жизни. (...)

Леон Дюгі

Общество, личность и государство (1908) Дюги Л. Общество, личность и государство. Социальное право, индивидуальное право и преобразование государства. Лекции, прочитанные в Высшей школе социальных наук в Париже. -СПб., (Б.г.). - 78 с. Ці лекції були видані й під іншою назвою: -ДюгиЛ. Социальное право. Индивидуальное право. Преобразование государства. - СПб., 1909. - 80 с.

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

...Я боюсь окончательно рассориться и с социалистами, и с ортодоксальными юристами. ...Я действительно предполагаю защищать то мнение, что учение о борьбе классов есть отвратительная доктрина, и что, если буржуазия не имеет исключительного права обладать орудиями производства, то рабочий класс, коллектив также не имеют этого права4 и что ни классы, ни общество, ни сами индивиды не имеют как таковые, никакого права. ...

Я имею в виду утверждать, что если общество не имеет прав, если различные общественные классы не имеют прав, то и индивид также не обладает ими. Я считаю, что понятие субъективного права, то есть понятие принадлежащей человеку власти противопоставить другому свою индивидуальность, есть понятие метафизического порядка, которое не должно иметь места в позитивной организации современных обществ. Эта концепция субъективного права, которую некоторые предлагают нам как абсолютную истину, была только моментом в вечно меняющейся истории учреждений и идей, моментом важным, я с этим согласен, но не более. .. .Я полагаю, что те, кто еще желает основать политическую и гражданскую систему на этой дряхлой концепции, готовят законодательство, лишенное практической ценности, и создают юридическую технику независимо от фактов, что является пустой схоластикой. Словом я думаю, что вырабатывается новое общество, из которого будут исключены как понятие принадлежащего коллективу права повелевать индивидом, так и понятие принадлежащего индивиду права противопоставлять себя коллективу и другим индивидам. И если для удобства изложения мы олицетворяем коллектив в государстве, то я отрицаю и субъективное право государства и субъективное право индивида.

...Говоря о социальном праве и об индивидуальном праве, я имею в виду не предлагать, после тысячи других, новую систему согласования прав коллектива и прав индивида, а только показать, что ни коллектив, ни индивид не имеют прав, что нет ни права социального, ни права индивидуального.

I. НОРМА ПРАВА, ИЛИ ОБЪЕКТИВНОЕ ПРАВО

...Я глубоко убежден, что люди уже вследствие того, что они являются частью социальной группы и даже всего человечества, подчинены обязательному для них правилу поведения. Я думаю, что у индивидов нет прав, что и коллектив не имеет их, но что все индивиды обязаны повиноваться социальной норме, так как они суть существа социальные, что всякий индивидуальный акт, нарушающий эту норму, непременно вызывает социальную реакцию, проявляющуюся в различных формах в зависимости от времени и места, и что всякий индивидуальный акт, соответствующий этой норме, получает социальную санкцию, также не одинаковую сообразно эпохе и стране.

Эта социальная норма, какое бы название и основание не подыскивали для нее, безусловно существует, не может не существовать, так как без нее не существовало бы и общества. Всякое общество есть дисциплина; и так как человек не может жить без общества, то он может жить не иначе, как подчиняясь дисциплине. ...Я также думаю, что социальная норма, о которой я говорю, основана на факте социальной солидарности. ...В солидарности я вижу только факт взаимной зависимости, соединяющей, в силу общности потребностей и разделения труда, членов человеческого рода и, в частности, членов одной социальной группы. ...

Итак, люди подчинены социальной норме, основанной на соединяющей их взаимозависимости. ...

К этому я прибавлю только два замечания. Прежде всего, эта норма поведения есть не правило морали, а норма права. Она касается только внешних проявлений человеческой воли; она не обязательна для внутренней жизни человека; она есть норма его внешних актов, а не норма мыслей и желаний, каковой должна быть всякая нравственная норма. Более того, она делает обязательными для человека только акты, имеющие социальное значение, и именно потому, что они имеют это значение. ...

В то же время мы видим отсюда (это второе мое замечание), какая глубокая пропасть отделяет мою концепцию социальной нормы, которую я называю нормой права, от прежней концепции естественного права. Последняя есть концепция права идеального, абсолютного, правильного, как геометрическая истина, к которому люди должны стремиться возможно более приблизиться. Наоборот, наша норма права не имеет ничего абсолютного. Она -- не идеал, а факт. Она по существу изменчива, как и человеческие общества; она берет свое начало в их бесконечно меняющейся структуре, то есть изменяется вместе с различными формами жизни, какие представляют нам человеческие общества.

Наконец, традиционная доктрина естественного права покоится на признании за всяким человеческим индивидом известных прав, естественно принадлежащих ему в силу того, что он -- человек, в силу... высокого достоинства человеческой личности. Эти права я энергично отвергаю, потому что это априорные метафизические понятия, не могущие служить основанием для позитивной политической системы.

Более того: эта социальная норма не может создать настоящих прав ни в пользу индивида, ни в пользу общества. Она только заключает в себе для индивидов, обладающих силой, власть организовать общественную реакцию против тех, что нарушает эту норму. Она заключает в себе также для всех власть свободно исполнять обязательства, установленные ею. Словом, она не дает ни коллективу, ни индивиду субъективных прав, то есть власти противопоставлять другим свою личность как таковую, личность коллективную или индивидуальную. Она только создает всякому индивиду известное положение в обществе, тесно ограниченное положением других и принуждающее его к известному активному или пассивному образу действий. Она создает для всех известное состояние, которое мы могли бы определить как объективное положение, чтобы противопоставить его субъективному праву, которое я отрицаю. Таким образом, никто в социальном мире не имеет иной власти, как исполнять то, к чему обязывает его социальная норма, или, если угодно, к чему обязывает его положение, занимаемое им в системе взаимозависимости (тобто солідарності. -- Уклад.), соединяющей членов одной социальной группы.

...В настоящее время, по моему мнению, создается общество, из которого исключается метафизическая концепция субъективного права, чтобы дать место понятию объективного права, содержащего в себе социальную обязанность каждого исполнить некоторую миссию и власть совершить акты, необходимые для выполнения этой миссии. ...

Итак, на основе уничтожения субъективных прав создается новый политический и социальный строй. ...

II. МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ПОНЯТИЯ СУБЪЕКТИВНОГО ПРАВА

Я уже определил субъективное право, как власть лица утверждать свою индивидуальность, как таковую, противопоставляя себя другим лицам, каким бы это лицо ни было -- индивидуальным или коллективным. О лице, носителе права, говорят как о субъекте права; о лице, которому противопоставляется право, иногда говорят как о пассивном субъекте этого права. Определение, данное мною субъективному праву, встречается часто в вариантах, в которых легко заметить влияние доктрины Гегеля. ...

Если это понятие субъективного права удержалось до наших дней, то, разумеется, лишь благодаря могучей броне, в которую одели его римские юристы. Из фактической власти более сильных индивидов над менее сильными они создали два субъективных права: imperium, или публичную власть, когда эта власть принадлежит коллективу или его представителям, и dominium, или собственность, когда эта власть принадлежит индивидам. И отдельные части этого учения были так сильно скреплены друг с другом, что на них долгое время смотрели, да и теперь смотрят, как на абсолютные истины, тогда как это были лишь случайные решения социальных проблем, совершенно не похожих на те, которые ставятся ныне. ...

...В настоящее время французское общество окончательно освобождается от этих метафизических концепций dominium'a и imperium'a и создает политический строй, совершенно свободный от понятия публичной власти, и экономический и социальный режим, где безусловно не будет также понятия dominium'a, то есть понятия собственности, субъективного права индивида. Я не говорю, что исчезнет индивидуальная собственность; я говорю только, что она перестает быть индивидуальным правом, чтобы сделаться социальной функцией. ...

IV. СОЦИАЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ ПОНИМАНИЯ ПУБЛИЧНОЙ ВЛАСТИ, КАК СУБЪЕКТИВНОГО ПРАВА

Революция 1848 года дала нации или, скорее, большинству, выразителю ее мнимой воли, пользование властью, принадлежавшею нашим прежним королям. Говорят революция заменила божественное право короля божественным правом народа. ...Государственная власть сохранила все характерные свойства права абсолютного, неделимого, неотчуждаемого и непогашаемого, изменив лишь своего обладателя. Она принадлежала королю; она будет принадлежать отныне олицетворенной нации, выражающей свою волю через посредство большинства избирательного корпуса. ...

...Во Франции и Германии юристы вырабатывают теории суверенитета и создают стройную конструкцию по всем правилам старой юридической техники: суверенитет есть субъективное право давать безусловные приказания. Государство есть олицетворенная нация, находящаяся на известной территории и обладающая этим правом.

Скажут, что это -- настоящая демократическая доктрина. Да. Но это -- та же доктрина, которая дает возможность немецким легистам обосновать всемогущество императора, якобинцам -- оправдать всемогущество конвента, а коллективистам -- требовать от всемогущественного государства конфискации орудий производства и еще большего усиления власти.

При такой концепции государство действительно становится грозной властью. Будучи великой в то же время, когда она находила воплощение в одном человеке, государственная власть становится безграничной, когда она воплощается в нации. Государство тогда есть в самом деле Левиафан Гоббса. ...

Чтобы ограничить это всемогущество государства, придумали теорию индивидуальных прав. .. .Однако было бы химерой думать, что этим можно достигнуть действительного ограничения действий государства. Прежде всего, доктрина индивидуальных прав теоретически недоказуема. ... Наконец, государство, имея всегда возможность ограничить право каждого в интересах прав всех и являясь единственным судьей этого ограничения, в действительности не знает других границ своей деятельности, кроме тех, которые оно само себе ставит. ...

Таков политический режим, исходящий от римского права и завершенный революцией. Но люди XX столетия не желают больше этой государственной формы. Они не хотят ее, потому что она покоится на догме, а они не верят больше ни в какие догмы. Они не хотят ее потому, что она является орудием господства и во всякое время способна превратиться в тиранию. ...

Да, государство умерло, или, вернее, умирает его форма--римская, королевская, якобинская, наполеоновская, коллективистская, которая в разных этих видах представляет одну и ту же форму государства. Но в то же время создается новый государственный строй, более широкий, более эластичный, более защищающий и более гуманный, элементы которого мне и остается определить.

Их два: понятие социальной нормы, обязательной для всех, или объективное право, и децентрализация, или синдикалистский федерализм. ...

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

...Я думаю, что мы приближаемся к некоторого рода федерализму классов, организованных в синдикаты, и я предполагаю, что этот федерализм будет скомбинирован центральной властью, по-прежнему сохраняющейся, всегда живой, но имеющей уже совершенно другой характер и другое действие, чем какие существовали в прежнем государстве, и сводящейся к функциям контроля и надзора.

Это преобразование центральной власти на основе объективного права я резюмирую в следующих четырех положениях:

1. Государственная власть перестает быть правом. Она есть факт. Государство перестает быть юридическим лицом, облеченным субъективным правом приказывать. Государство существует, когда в определенном обществе отдельный индивид, группа индивидов или большинство монополизируют власть. Этих лиц я называю правящими.