Жанровое своеобразие произведения Н.Г. Помяловского "Очерки бурсы"

Угол зрения, под каким рассматривается духовное училище в «Очерках бурсы», определяет и пафос отрицания бурсы Помяловским. В этом сказался активный демократизм передового разночинца, позиция которого была диаметрально противоположной либеральной. Критик либеральной ориентации П. Анненков писал о « кровавых страницах» произведения Помяловского, о картинах «нестерпимо мрачных» и вместе с тем «чрезвычайно живых». Однако, он решительно не признавал исходные позиции, с которой велось обличение духовного училища в «Очерках бурсы». П. Анненков писал, что в произведениях Помяловского нет здоровых начал, а раз их нет, то нечего и думать о реформах. Но Помяловский и не думает об улучшении, обновлении, реформировании бурсы. Он ее отвергает начисто, ввиду полной нелепости той «науки», рассадником которой является бурса. Он пишет в очерке «Женихи бурсы»: «Если бы Лобов, Долбежин, Батька и Краснов не употребляли противоестественных и страшных мер преподавания, то, уверяю вас, редкий бурсак стал бы учиться, потому что наука в бурсе трудна и нелепа. Лобов, Долбежин, Батька и Краснов поневоле прибегали к насилию нравственному и физическому. Значит вся причина главным образом не в учителях и не в бурсаках, а в бурсацкой науке, чтоб ей сгинуть с белого света».

Исходная позиция автора в оценки бурсы определяет особенности изображения этого общественного явления и основной принцип в создании типических характеров как педагогов, так и бурсаков. Все они, в конечном счете, жертвы церковной науки, бурсацкой педагогической системы.

В отличие от В. Крестовского, написавшего об учителях бурсы - «благородных наставниках» («Баритон»), Помяловский не сдерживает себя и дает резко критические оценки педагогам бурсы.

По-настоящему страшен Батька своей «кровожадностью» И «зверскими инстинктами, этот виртуоз - истязатель детей, беспощадный и ничем не ограничиваемый в своем изуверстве.

Он «имел обыкновение ставить на колени на целый год, на целую треть, на месяц,…заставлял кланяться печке, целовать розги, сек…, одно слово - артист в своем деле, да под пьяную еще руку». Подстать ему и Лобов, появляющийся в классе не иначе как «с длинным березовым хлыстом», придумавший сверхнаказание - порку «на воздусях». Это люди, в которых бурса вытравила все человеческое, превратив их в кровожадных палачей.

Однако, в образах Долбежина, Краснова, Разумникова автор находит и положительные черты. Так, например, Долбежин при всем его цинизме и дикой грубости, «был честен», «не брал с родителей взяток». Педагог Краснов - «мужчина красивый, с лицом симпатическим, по натуре своей человек добрый, деликатный». Но никто из них не думал изгонять розги - единственное средство заставить бурсака учиться, необходимый суррогат педагогического дела» в бурсе.

Учителя так же как и бурсаки - жертвы бурсы. Да к тому же сами прошедшие эту школу. Помяловскому удается сопоставить характеры педагогов с характерами бурсаков. Так «Лобов граничил по своему характеру к Тавле, Долбежин к Гороблагодатскому». Долбежин напоминал так называемых «отпетых бурсаков; он, как и товарищество, терпеть не мог «городских». Рисуя универсальный метод педагога Лобова, автор спрашивает: «Что этот педагог в своей юности - недосечен или пересечен?».

В «Очерках…» Помяловский продолжает начатое им в «Мещанском счастье» разъяснение «отношений плебея к барству». Автор вступает в полемику с писателями-дворянами, которые в радужных красках изображали детские годы своих героев. Так, например, Л. Н. Толстой в «Детстве», С. Т. Аксаков в «Детстве Багрова-внука» описывают детство светлыми, радостными красками; тревоги и неприятные переживания ребенка рисуются преимущественно как следствие более или менее случайных недоразумений и поглощаются атмосферой детской чистоты, беспечности и непосредственности. «Ты, золотое время детского счастья, память которого так сладко и грустно волнует душу старика! Счастлив тот, кто имел его, кому есть, что вспомнить!» - восклицает Аксаков в «Воспоминаниях», завершающих его автобиографическую трилогию.

Своеобразным детством Помяловского являются «Очерки бурсы». В них нет и намека на такие яркие краски и настроения. Обагренными детской кровью страницами «Очерков бурсы» Помяловский показывает, какие страдания падают на долю ребенка из разночинной среды. Вступая в полемику с другими авторами, Помяловский пишет: « Все уверены, что детство есть самый счастливый, самый невинный, самый радостный период жизни, но это ложь: при ужасающей системе нашего воспитания, во главе которой стоят черные педагоги, лишенные деторождения, - это самый опасный период, в который легко развратиться и погибнуть вовеки». («Бегуны и спасенные бурсы»).

Юные герои Л. Толстого и С. Аксакова ограждены от травмирующих душу переживаний; их мысли сосредоточены вокруг идеи нравственного самоусовершенствования (Л. Толстой). Они безмятежно созерцают природу, им доступны все блага, какими может украсить детство ребенка цивилизация.

Юные герои Помяловского испытывают такие глубокие и серьезные страдания, «которые человек не может простить и тогда, когда станет взрослым». Наиболее подробно и с наибольшей психологической глубиной раскрывает автор это на примере Карася, которого в училище «случилось, отодрали четыре раза в один день (в продолжение училищной жизни непременно раз четыреста)». Нравственные и физические страдания доводят этого бурсака до полной безнадежности и глубоко отчаяния. И лишь необыкновенная сила воли и способность к сопротивлению спасают его от нравственного уродства. Очень выразителен образ Лапши - пример того, как в тяжелых условиях гибнут таланты разночинцев. Этот уродливый бурсак, с одухотворенным лицом, имел большие способности к музыке. «Всегдашней, самой задушевной мечтой его было иметь свою скрипку и выучиться играть на ней, но мечта так и осталась мечтой: теперь он где-то пастухом монастырских коров и, говорят, отлично играет на рожке». («Бегуны и спасенные бурсы»).

Рассказав о горестных приключениях одного бурсака, Помяловский иронизирует: «Вот так младенчество - лучшая пора нашей жизни!». Эти слова перекликаются с аналогичными ироническими нотками в стихотворении Н. Некрасова «Родина» (1846 год):

Воспоминания дней юности - известных

Под громким именем роскошных и чудесных, -

Наполнив грудь мою и злобой и хандрой,

Во всей своей проходят предо мной…

Галерея бурсацких типов в произведении Помяловского богата и разнообразна, и в то же время все бурсаки отмечены единой судьбой: большинство из них, как заметил Д.И. Писарев, обречено на верную гибель, и не только вор Аксютка, который уже в бурсе был человеком конченным, но и обладавший многими хорошими качествами Ваня Гороблагодатский. Наделенный большой физической силой (а в бурсе она ценилась превыше всего, ибо ею прежде всего бурсак утверждал себя), иногда пользовался ею не в лучшем виде (например, в состязании с Тавлей, когда сила была применена для ответной жестокости), но сам по себе Гороблагодатский был личностью незаурядной, человеком «безукоризненно честным», учился хорошо и можно надеяться, что из бурсы он выйдет человеком порядочным и таким будет оставаться, ибо « кого в молодых летах не развратила бурса, того вряд ли развратит последующая жизнь» (6, 127). И все же судьбу ему Писарев предсказывал драматическую, так как бурса не пристрастила его к жизни, не высекла в нем искру любви к какому бы то ни было занятию, и потому эта страстная натура, лишенная деятельной жизни, неизбежно погибнет. И самое страшное в том, что такие люди как Гороблагодатский, погибают оттого, что остаются людьми. Бурса не дала своим воспитанникам реальной жизненной основы, развила в них злобу, лишила опоры на положительные начала.

Бурса - лишь одно из наиболее отвратительных проявлений самодержавно-церковного мракобесия и жестокости. Помяловский, как и другие революционно-демократические писатели, показывая темные стороны российской действительности, не изолируя их от всей социальной системы, а наоборот, в тесной связи с ней, пытается в своих «Очерках бурсы» привлечь внимание общественности к проблемам образования и воспитания в учебных заведениях России, в частности в бурсе. Кроме того, он показал проблему «неравноправных условий детства детей разночинца в сравнении с детством барина». Решение этих проблем нельзя добиться без коренного изменения социального строя.

Таким образом, Н.Г.Помяловский принадлежит к группе писателей-демократов, пришедших в литературу в конце 50-х в начале 60-х годов. Он близок к ней как по характеру разрабатываемой проблематики, самого объекта типизации, так и в направлении поисков изобразительных средств. Но по своему видению мира, методу его отражения, результатам писательского труда Помяловский самобытен. Недаром, выделяя Помяловского из плеяды писателей-демократов этого периода М.Горький считал его талантливым и суровым реалистом.

Анализ проблематики исследуемых «Очерков бурсы» показал, что автор ставит несколько актуальных проблем. Это, во-первых, личности и межличностных отношений; во-вторых, проблема влияния окружающей среды на развитие ребенка и, наконец, проблема обучения и воспитания. Отображение этих проблем в своем творчестве были сделаны с позиций писателя-демократа 60-х годов 19 века, т.е. сурово, правдиво, реалистично.

Глава 2. Жанровая специфика «Очерков бурсы» Н. Г. Помяловского

§1 «Очерки бурсы» в аспекте жанровой проблематики

Революционно-демократическая и демократическая проза 60-х годов в своем стремлении к исследованию жизни, освоению нового материала, показу нового героя опиралась на традиции 40-50-х годов, традиции Гоголя и «натуральной школы», на разработанные ею жанровые формы. Здесь, прежде всего, надо назвать «физиологический» очерк. Как отмечал Н. П. Ждановский, авторы русских «физиологий», не создали шедевров литературы. Наивное «наукообразие» физических очерков 40-х годов, прямолинейное перенесение в литературное творчество методов описательной зоологии, черты натурализма - все это для революционно-демократической литературы 60-х годов было уже пройденным этапом. Но сознательно подчеркнутая установка на исследование явлений жизни, присущая «физиологическому» очерку 40-х годов, была завоеванием, которое революционно-демократическая литература признала и взяла на вооружение.

Основу жанрового процесса 60-х годов Х1Х века составляют глубинные процессы, происходящие в сфере художественного и эстетического сознания и в свою очередь обусловленные изменениями общественно-исторической действительности.

Наглядные примеры в этом отношении могут «Очерки бурсы» Н. Г. Помяловского.

«Очерки бурсы» являются качественно новым этапом жанровой эволюции Помяловского. Развивая и обогащая жанровые искания эпохи, синтезируя повествовательные и очерковые принципы изображения, Помяловский обращается к очерковому циклу как к средству углубленного эпического исследования бурсы, а через нее к исследованию типичных проявлений повсеместной российской действительности.

Особое внимание Помяловский обращает на проблематику произведений, как одно из слагаемых жанроопределения. Все аспекты теории жанра рассматриваются им на основе единства содержания и формы. «Жанр есть органическое единство темы и выступления за тему» (23, 29)

«Очерки бурсы» - явление 60-х годов Х1Х века, но конкретизировать новизну жанровой формы этого произведения можно при сопоставлении их с другими очерками, в частности, с «физиологическими».

Уже само название цикла «Очерки бурсы» обращает на себя внимание. С одной стороны, несомненно, автор отдавал дань жанровым исканиям эпохи, когда очерк и очерковые циклы занимали видное место в литературе, с другой - название акцентирует внимание на самом объекте повествования, подчеркивает специфику жизненного материала, жизненных явлений, входящих в поле зрения писателя. Слово «очерки», употребленное во множественном числе, указывает на стремление подчеркнуть своеобразие сюжета, состоящего из ряда относительно самостоятельных повествований.

Система связей отдельных очерков у Помяловского не совпадают с событиями жизни героев, а образуют единство качественно иного уровня. С этой точки зрения интерес представляет следующее заявление автора, данное в конце «Бурсацких типов»: «И жаль и досадно мне, что некоторые писатели заявили, будто я все исчерпал относительно бурсы в «Зимнем вечера в бурсе» Уже в следующем очерке вы увидите добрые задатки для будущего в жизни бурсаков, хотя и там будет много гадкого и гадкого. Бурса будет в моих очерках, как и на деле было, постепенно улучшаться, - только описать так, как было, не прибавляя, не убавляя. Всякое дело строиться не сразу, а должно пройти многие фазы развития. Еще очерков восемь, и бурса, даст бог, выяснится окончательно. Если придется ограничиться этими двумя очерками - «Зимний вечер в бурсе» и «Бурсацкие типы», то будет очень жаль, потому что читатель тогда не получит понятия о том, что такое бурса, и потому относительно составит о ней ложное представление».(6, 86). Из этого заявления Помяловского видно, что он заинтересован в правильности показа бурсы, и именно данная последовательность очерков имеет для него принципиальное значение, что вопрос о художественном единстве «Очерков бурсы» для него не безразличен. Автор видит в последовательной смене очерков движение и кристаллизацию художественного замысла всего произведения. Таким образом, «Очерки бурсы» представляют собой не случайное собрание под одним названием разных очерков, а ограниченное единство, художественное целое, внутри которого действуют свои художественные закономерности, обусловленные взаимовлиянием, взаимосвязью очерков. Эта взаимосвязь воплощается в особую художественную системы, каждый компонент которой получает дополнительный оттенок благодаря целому. И здесь необходимо сказать о проблеме цикла.

Понятие цикл в современном литературоведении до сих пор не выяснено до конца. В «Краткой литературной энциклопедии» дано следующее определение цикла: «группа произведений, сознательно соединенные автором по жанровому, тематическому, идейному принципу или общности персонажей». (57, 398-399). В своем исследовании «Очерковая проза» Н. И. Глушков дает такое определение: «Для объединения произведений художественной литературы в сборник достаточно их тематического родства или принадлежности одному автору. Цикл предполагает смысловую связь между ними». (21, 139).

А.С. Бушмин видит принципы циклизации в «общности тематики, жанра, фигуры рассказчика, действующих лиц, художественной тональности».(15, 413).

Со всеми приведенными определениями цикла нельзя не согласиться, но необходимо отметить их недостаточность: Все они акцентируют внимание на внешних признаках цикла, упуская из вида внутренние законы циклизации, которые учитывают исследователи П. Громов и Ю. Лебедев. Так П. Громов считает, что цикл вмещает «более широкое общее содержание, чем смысл отдельных вещей или их механической совокупности, суммы».(28, 102). Ю. Лебедев также понимает под циклом «не любую подборку произведений одного жанра, связанных общей тематикой, а поэтическую структуру, составные компоненты которой, обладая относительной самостоятельностью, взаимоотражаются друг в друге».

«Очерки бурсы» Н.Г. Помяловского представляют собой цикл уже по внешним признакам, поскольку организованы в художественное единство (где многие персонажи переходят из очерка в очерк, помогая их восприятию как художественного целого) общностью реализованного в них замысла, сквозным образом повествователя-гуманиста и демократа, активно действующего лица в цикле.

Что касается внутренних закономерностей, то следует сказать, сто в организации единства в «Очерках бурсы» как цикла лежит уже не простой «присоединительный принцип, аналитический обзор-обозрение», когда целое воссоздается, как механическая сумма отдельных частей как это было в циклах в «физиологических очерках». Для произведения Помяловского характерна более сложная ступень циклизации, когда различные эпизоды бурсацкой жизни в сумме составляют картину, где каждая деталь подчинена основному замыслу - дискредитации системы народного образования, извращавшей нравственные основы человека. Авторские переходные фразы: «кстати, мы расскажем проделку Аксютки над Гришкецом» (11, 63); «посмотрим, что было после» (11, 139); «но мы не можем удержаться от горячего слова» (11, 141), - говорят о том, что в смене очерковых зарисовок внутри каждого очерка, да и в построении самого цикла, царствует, на первый взгляд, так называемый, «каприз авторской воли». Автор добивается иллюзии произвольности в создании сюжетных связей внутри очеркового цикла, тем самым невольно отражая широкие социальные процессы Х1Х века, всеобщий распад сословных и других связей. Последнее повлияло на эволюцию физиологического цикла и определило в нем новый характер обобщения (способность охватывать целое в разорванных, мозаических явлениях бытия определило в нем характер обобщения). В то же время автор добивается лишь иллюзии произвольности, являясь на самом деле лицом, от которого зависит построение его «Очерков…».

Итак, определение «Очерков бурсы» как цикла по одним внешним признакам хоть и правильно, но недостаточно. Цикла Помяловского являет собой более сложную ступень циклизации по сравнению с циклом физиологий, поскольку первый основан на глубоких взаимопересечениях внутри цикла. Здесь каждый очерк обретает дополнительное значение, емкость в контексте художественного целого, называемого циклом.

Жанровая природа «Очерков бурсы» обладала именно той степенью подвижности и гибкости, которая необходима была писателю.

Несмотря на то, что «Очерки бурсы» - явление 60-х годов, они имеют некоторые признаки русских физиологий, к которым можно отнести социологический подход к исследованиям разных сторон бурсацкого быта, точность описаний, простоту композиции, нарочитый выбор тем, позволяющих рассмотреть все стороны жизни. (36, 125). «Зимний вечер в бурсе» был даже вначале опубликован с подзаголовком «Физиологический очерк». Позднее, после смерти Помяловского, Н. А. Благовещенский, которому произведение было посвящено, сделал другой подзаголовок «Очерк первый», так как другие очерки имели порядковые подзаголовки.

В своем исследовании «Становление реализма в русской литературе» А. Г. Цейтлин пишет: «Сближение «Очерков бурсы» с «физиологиями» имеет под собой достаточно солидное основание. Помяловский стремится к всестороннему изображению бурсы и ее обитателей, т.е. ставит перед собой типичную для «физиолога» задачу «монографического» изучения объекта (цикл должен был включать в себя до двадцати очерков). Громадное изобилие нравоописательных реалий «Очерков бурсы» не умещалось в «физиологии» старого типа, однако этот цикл родился из физиологического очерка и сохранял в себе ряд его структурных особенностей. (54, 275). В «Очерках бурсы» автор показал социально-бытовой уклад через конкретные образы, характерные только для бурсацкой среды, и эта локальность также является традицией «физиологий», изображающих «петербургских фельетонистов», «уральских казаков» и т.д. Но, несмотря на то, что в «Очерках…», несомненно, использованы лучшие достижения физиологического очерка, несмотря на наличие специфических черт русских «физиологий», «Очерки бурсы» не представляют собой классическую «физиологию».

Наиболее характерным отличием является то, что Помяловский не только «изучает» как физиолог, но и повествует; он не является бытописателем бурсы. В этом заключается основная особенность демократического очерка 60-х годов. Именно здесь проходит та грань, которая отделяет данное произведение от традиционного физиологического очерка 40-х годов. «Очерки…» проникнуты непримиримым отрицанием бурсацкой системы воспитания, уродующей человеческую личность. А подобное неприятие действительности характерно для произведения переломной эпохи, историческим содержанием которой была борьба за освобождение личности от пережитков крепостничества. Автор этого произведения демонстрирует новый тип художественного мышления, характерный для творчества шестидесятников.

В «Очерках бурсы» мы сталкиваемся с тем, что напоминает классическую «физиологию». «Отпетый характеристичен и по внутреннему и по внешнему складу. Он ходит, заломив козырь на шапке, руки накрест, правым плечом вперед, с отважным перевалом с ноги на ногу; вся его фигура так и говорит: «хочешь, тресну в рожу? Думаешь, не посмею!» - редко дает кому дорогу, обойдет начальника далеко, чтоб только избежать поклона. Бурсаки с такими доблестями объективно звались отпетыми. Но отпетые были разного рода: одни из них назывались благими: это были дураковатые господа, но держащиеся тех же принципов; другие назывались отчвалыми: эти были вообще не глупы, но лентяи бесшабашные; Гороблагодатский же был отпетый башка; он шел в первых по учению и последних по поведению».(11, 15-16) Казалось бы, подобное «научное» деление на разряды является необходимым элементом физиологического очерка, приведем, например, отрывок из произведения Н. А. Некрасова «Петербургские углы»: «Между людьми, которых зовут пьющими и настоящими пьяницами - огромная разница. От первых несет вином только в известных случаях, и запах бывает сносный, даже для некоторых не чуждый приятности; такие люди… знают испытанные средства к отвращению смрадной резкости винного духа и не забывают ими пользоваться. От вторых несет постоянно, хоть бы они неделю не брали в рот капли вина, и запах бывает особенный, «такой запах распространился при появлении зеленого господина - я понял, сто он принадлежит ко второму разряду». (5, 290-291)

В приведенных отрывках налицо стремление авторов подвергнуть «научному» делению на разряды изучаемую общественную группу, что сближает «Очерки…» Помяловского с «физиологиями». На самом деле сходство это поверхностное, чисто внешнее. Деление на разряды между людьми пьющими и настоящими пьяницами у Некрасова не было глубоким согласно традиции «натуральной школы» все подвергать «научной» классификации. У Помяловского деление на разряды мотивировано интересом к внутреннему миру бурсаков, к психологии бурсацкой массы; по сути, писатель провел психологическую дифференциацию наиболее типичных представителей этого учебного заведения, что соответствовало духу времени, эпохе 60-х годов, года всеобщее оживление общественного движения повлияло на отношение к человеческой личности. Это дает основания говорить о наличии принципа типизации, а не о простом делении на разряды, а использование подобного принципа типизации, прежде всего, свидетельствует о демократическом гуманизме писателя-шестидесятника, который в отличие от «физиологов» поднимается над «натурой», над изображаемым.

«Очерки бурсы» - произведение нового типа, в котором изменились принципы очерковой типизации. Как заметил И.А.Дергачев в статье, посвященной вопросу о взаимоотношениях очерка и романа в литературном процессе 1860-1890 годов, «усилилась роль автора, но одновременно предполагалась активность читателей, которым автор предъявлял материал, как бы не обработанный его сознанием, а лишь конструктивно обнаженный, вскрытый в его внутренних законах». (30, 93) Помяловский не просто ставит вопросы. Он надеется на умного читателя, который, присутствуя при исследовании различных сторон бурсацкой действительности, не нуждается в готовых выводах. Подобная авторская установка является характерной особенностью демократической литературы исследуемого периода. Так, например, в произведении В. Слепцова «Владимир и Клязьма» (1861), посвященном исследованию социально-экономических условий жизни народа накануне падения крепостного права. Автор не ставит себя в положение человека, который все знает, тем самым приближая к себе читателя и включая его в процесс познания жизненных явлений.

«Очерки бурсы» - одновременно и публицистические, и художественные очерки. Писатель использует и средства образного отражения действительности, и методы прямого доказательства, вытекающие из самой природы жанра очерка.

«Очерки» Помяловского трудно отнести к какой-либо разновидности очеркового жанра. Это произведение различные исследователи относили к жанру нравоописательного, педагогического, физиологического, автобиографического очерка и т. д. Нравоописательными очерки Помяловского можно назвать лишь отчасти, если смотреть на них в контексте эпохи. Они поведали читателям не только о нравах и быте бурсацкого воспитательного учреждения; иначе современники не восприняли бы их появление как взрыв бомбы, т.е. политическая острота «Очерков бурсы» была ясна каждому. Уже по одной этой причине их нельзя ограничить рамками педагогического очерка. Что касается автобиографического элемента, он, несомненно, присутствует и придает новое качество жанровой природе произведения. Однако не следует его преувеличивать. Наличие его не означает, что произведение о бурсе - автобиография, поскольку в данном случае - это истинно художественное произведение, в котором конкретные факты переосмыслены и подняты на большую высоту социального обобщения.

В литературе об «Очерках бурсы» существуют два диаметрально противоположных мнения. Так Б. Вальбе утверждает, что «Очерки бурсы» являются составной частью большой автобиографической повести, того же плана, что «История моего современника» В. Г. Короленко», «Детство», «В людях», «Мои университеты» М. Горького. «Очерки» - совершенно не связаны с жанром автобиографической повести, - пишет И. Ямпольский в своей статье об «Очерках бурсы». (60, 150). Интересное рассуждение приводит Н. П. Ждановский. Он считает, что это произведение есть «некий синтез очерков и автобиографической повести с преобладанием очерковой стихии, что и составляет одну из особенностей жанра «Очерков бурсы».

В данном случае можно отметить проблему синтетичности жанрообразования, т.е. слияние, синтез признаков повести и очерка. Как отмечает профессор В.М. Головко: «Синтетизм связан с углублением содержательности традиционной структуры повести, с увеличением обобщающей нагрузки на все компоненты жанра, а потому является формообразующим началом» (23, 150)

Интеграция жанровых структур связана с тем, что повесть оставалась свойственна другим эпическим формам познавательного качества, типицируя усложнившиеся отношения между человеком и миром и не выходя при этом за пределы своего тематического завершения. Так, очерк, со свойственными ему качествами (документализм, публицистичность, оперативность в отклике на актуальные проблемы времени, внимание к вопросам социально-нравственных отношений), отдает повести свои принципы изображения и формы художественного обобщения. Проявляется это, прежде всего, в типизации характеров и обстоятельств средствами нравоописательного сюжета. О синтезе жанров (очерка и автобиографической прозы) «Очерков бурсы» говорят и факты.

Так сам автор «Очерков бурсы» заявлял, что в дальнейших его замыслах. Карась (насквозь автобиографическая фигура), в отличие от других персонажей, должен был играть очень важную роль. В первых трех очерках Карась - проходная фигура. В «Зимнем вечере в бурсе» его имя только упоминается. Из второго очерка читатель узнает, сколько раз был высечен Карась в бурсе, в третьем читаем о том, что «Лобов взнес Карася и отчихвостил его на воздусях». В четвертом Карась является уже главным действующим лицом, о чем говорит и сам автор: «Карась, главное действующее лицо этого очерка, будет описан нами с особенными подробностями, потому, что он во многих характерных событиях училища и семинарии принимал деятельное участие и притом прожил в бурсе четырнадцать лет». Здесь же содержится и любопытное заявление автора, проливающее свет на его замысел: «Правда, и самое гаженье начальству в первые годы не было призванием Карася, но, что увидим из дальнейших очерков, оно впоследствии, года Карась развился несколько, сделалось его сознательным делом». Кроме того, автор забегает вперед, тут же останавливая себя: «Боязнь и совестливость перед начальством в дальнейшем развитии его превратилась и глубокую органическую ненависть к нему. Но о втором периоде после». Дальнейшие очерки, второй период - все это красноречиво свидетельствует о том, какую роль должен играть, по замыслу Помяловского, Карась в последующих очерках о бурсе.

Конечно, нельзя не согласиться с И. Ямпольским, что «бурсацкие нравы, бурсацкая педагогика, масса бурсаков и их учителя - все это отнюдь не является только фоном для истории Карася» (60, 123). Но вместе с тем первые очерки можно рассматривать и как своеобразное вступление к изображению истории бурсацкой жизни этого автобиографического персонажа. Их, в известной мере, служебную роль отмечает и автор: «С каждой минутой открывались перед ним (т.е., перед Карасем) гадости, описанные в наших очерках». Без этого предварительного вступления, погружающего в бурсацкий быт, трудно было бы говорить о том, как проникают новые влияния в бурсу, как спасаются люди, подобные Карасю. А это входило в намерение автора. Эти факты дают основание утверждать, что при полном воплощении замысла автобиографизм в «Очерках бурсы» должен был проявляться с еще большей силой.

Однако Помяловский не успел написать и половины из того, что им было задумано, и поэтому спор о том, как конкретно выглядело бы все произведение, беспредметен. Но одно бесспорно: «Очерки бурсы» должны быть с одной стороны соотнесены с такими произведениями, как автобиографические повести С. Г. Аксакова и Л. Н. Толстого, с другой - с «Записками из мертвого дома» Ф. М. Достоевского.

§2 Сюжетно-композиционная система «Очерков бурсы»

Композиционное единство «Очерков бурсы» как художественного произведения определяется его проблемным единством. «Продать бурсу», раскрыть ужасающие подробности детства бурсака, в том числе и своего собственного детства, для Помяловского - просветителя означало нанести удар по всей общественной системе России. Отсюда и тональность произведения, отказ от изображения событий через восприятие ребенка, насыщенность общественными вопросами, публицистическими вступлениями, пафос протеста, исключающий всякую созерцательность. Каждый очерк представляет собой не только какой-либо эпизод бурсацкой жизни и во многом дополняет о ней наше представление, но еще и аспект авторского мироотношения. Этим же объясняется и жанровый сдвиг: от первоначального большого автобиографического рассказа «Данилушка», главного героя которого Помяловский, по свидетельству Благовещенского, мыслил «повести через всю бурсу…, изобразить при этом полную картину бурсацкого воспитания», он постепенно шел к синтезу художественного очерка и автобиографической повести. Большую роль в композиции очерков играет описание быта. Устоявшийся бурсацкий быт рельефно отражал общественную природу этого учебного заведения и, в конечном счете, существующего тогда социального строя.

Вот, например, описание комнаты, в которой «играют дети»: «Огромная комната, вмещающая в себя второуездный класс училища, носит характер казенщины, выражающей полное отсутствие домовитости и приюта. Стены с промерзшими насквозь углами грязны - в черно-бурых полосах и пятнах, в плесени и ржавчине, потолок подперт деревянными столбами, потому что он давно погнулся и без подпорок грозил падением; пол в зимнее время посыпался песком либо опилками: иначе на нем была бы постоянная грязь и слякоть от снегу, приносимого учениками на сапогах с улицы. От задней стены идут парты (учебные столы); у передней стены, между окнами, стол и стул для учителя; вправо от него - черная учебная доска; влево, в углу у дверей на табуретке - ведро воды для жаждущих; в противоположном углу - печка; между печкой и дверями вешалка, на спицах которой весит целый ряд тряпичный: шинели, шубы, халаты, накидки разного вида, все перешитое из матерных капотов и отцовских подрясников, - нагольное, крытое сукном, шерстяное и тиковое; на всем этом виднеются клочья ваты и дыры, и много в том месте злачнем и прохладнем паразитов, поедающих тело плохо кормленого бурсака. В пять окон, с пузырчатыми и зеленоватыми стеклами, пробивается мало свету. Вонь и копоть в классе; воздух мозглый, какой-то прогорклый, сырой и холодный». (9, 15).

Это описание обстановки не нуждается в комментариях, оно впечатляет силой своей натуралистической прямоты. Бытовые сцены и зарисовки сменяются в «Очерках…» портретами отдельных бурсаков, вставными историями, воспоминаниями о прошлом, - и в результате получается широкая, пестрая картина бурсацкой жизни, яркая галерея многочисленных разнообразных типов и характеров. Свободно переходя от одного эпизода к другому, Помяловский часто намеренно подчеркивает их механическое соединение. «Теперь расскажем еще событие»,- говорит автор в одном месте и переходит к его изложению. Далее читаем: «Но мы, однако, незаметно перешли опять к воспоминаниям давних дней. Мы приведем еще два рассказа».

Разумеется, внутри каждого очерка автор в зависимости от материала прибегает к различным композиционным приемам. Так, первый очерк посвящен описанию событий одного вечера. Однако факты отобраны и освещены здесь так, что знакомясь с этим конкретным бурсацким зимним вечером, мы в то же время узнаем типичные черты бурсацкой бюрократической системы. Характеристика типов бурсаков начинается с Семенова. Но бурса показана не сквозь восприятие Семенова, а глазами автора-очеркиста, переходящего от одного явления к другому, от частного к общему. Четвертый очерк «Бегуны и спасенные бурсы», в отличие от первого, знакомящего с различными бурсацкими типами, посвящен в основном одному лицу - Карасю. Автор скрупулезно исследует, как бурса тиранит, травмирует ребенка. Второй очерк «Бурсацкие типы» состоит как бы из трех частей 6 баня, прошлое бурсы, образы учителей. Любопытен зачин этого очерка, напоминающий киноленту. Сначала общий план - спальня, затем все рельефнее частности, наконец - фигура промышляющего Аксютки.

Внутри каждого очерка движение создается в основном временной последовательностью сцен и эпизодов, но не только ей одной. Значительную часть эпизодов, например «Зимнего вечера…» скрепляет фигура Семенова. Семенов расхаживал по классу, скучая и не зная, что делать; он переходит от одной группы бурсаков к другой, и Помяловский подробно описывает все, что происходит вокруг него. « Семенов вместе с другими направился к столу, около которого тоже шла игра в камешки между двумя, великовозрастными бурсаками». Далее следует сцена столкновения между Тавлей и Гороблагодатским со всеми ее отступлениями и характеристиками играющих. Или дальше: «Постояв немного посреди класса, Семенов стал бесцельно шляться из угла в угол и между партами, останавливаясь то здесь, то там» - далее следует описание разных развлечений бурсаков; затем: «Семенов перешел к седьмой парте и полюбовался, как шесть нахаживали» и прочее. Во второй половине очерка его функция меняется - из свидетеля и созерцателя он становиться активным действующим лицом. Скреплению эпизодов служит также повторяющийся на определенном отрезке очерка рефрен, то идущий то имени самого автора, то представляющий собой мысли героя. Таким рефреном является, например, в «Зимнем вечере» злобные слова Семенова «Так и надо, так и надо!», которые он мысленно произносит, когда бьют или иначе расправляются с кем-нибудь из бурсаков. В «Женихах бурсы» таким рефреном являются слова: «Аксютка щелкает зубами», повторяющиеся с небольшими вариациями шесть раз.

Сочетая в «Очерках бурсы» фактическую достоверность с типичностью факта, отбирая только те, за которыми скрывалось закономерное, типическое, силою художника Помяловский поднимал факты на уровень большого искусства.

Сюжет «Очерков бурсы» подчеркнуто прост, и их персонажи противостоят друг другу не как участники каких-либо запутанных событий, а, прежде всего, как характеры, как типы. Противопоставление и сближение персонажей (например, Тавля и Гороблагодатский в «Зимнем вечере»; в «Бурсацких типах» - Лобов и Долбежин, из которых первый сближается с Тавлей, а второй с Гороблагодатским), а затем смена сцен разной окраски - мрачных комическими и т.д. - очень ощутимы в «Очерках бурсы». Сближением и столкновением отдельных мотивов и эпизодов Помяловский достигает подчас яркого художественного эффекта. В «Бурсацких типах» Долбежин сечет бурсака. Раздается звонок, читают молитву и учитель уходит. Краткие и как бы мимоходом сказанные слова о молитве вклинены в контекст очень искусно; получается впечатление, что молитва как бы освещает сечение. И подобных мест в «Очерках бурсы» много. Они несут существенную смысловую, идеологическую нагрузку и вместе с тем выполняют композиционную роль. Еще до известной статьи Писарева «Погибшие и погибающие» «Очерки бурсы» сопоставлялись с «Записками из мертвого дома» Достоевского. На такое сопоставление наталкивали и некоторые внешние факты: «Зимний вечер» был напечатан в том же номере «Времени» Достоевского, в котором появились и последние главы «Записок из мертвого дома»; сам Помяловский упоминает о «Записках» в конце второго очерка. П. В. Анненков писал, что «Мертвый дом» оказал некое влияние на выбор предмета для рассказов Помяловского. Однако Достоевский не мог повлиять на сам выбор темы, ибо Помяловский делал попытки обращения к ней и до появления «Записок из мертвого дома». Но Достоевский к ней и до появления «Записок из мертвого дома». Но Достоевский мог натолкнуть Помяловского на отдельные детали, эпизоды, психологические черты. Наконец, композиция «Очерков бурсы» в известной степени аналогична структуре «Записок из мертвого дома».

Как отмечает И.Ямпольский в «Очерках бурсы» есть некоторые композиционные промахи, но которые были бы, вероятно, устранены Помяловским «при подготовке отдельного издания. Было бы наивным полагать, - пишет Ямпольский, - «что свободная композиция произведения равнозначна полному отсутствию плана и писания, что в голову придет», а между тем, такое мнение высказывалось в печати. (60, 193) К сожалению, черновики Помяловского практически не сохранились. И те несколько страниц и черновой рукописи «Очерков бурсы», которые сохранились, представляют с этой точки зрения большой интерес. Здесь мы находим сцену Батьки и Элпахи из «Бурсацких типов», и вслед за ней начало столкновения Аксютки (который фигурирует под именем Езотки) со сторожем Цепкой из «Женихов бурсы». Изучение этих черновых набросков, подвергшихся при дальнейшей обработке тщательной стилистической правке, местами сжатых, местами дополнительных, убеждает, таким образом, в том, что первоначально некоторые эпизоды были расположены в несколько ином порядке. Следовательно, изменяя их последовательность, Помяловский был далеко не безразличен к ней. Форма «Очерков бурсы» - это та стихия, в которой Помяловский чувствует себя наиболее свободно и уверенно. «Очерки бурсы», - справедливо пишет И. Ямпольский, - производит на читателя впечатление свободного, ничем не стесненного, импровизированного рассказа». (53, 46) Но это отнюдь не означает, что «Очерки бурсы» построены без цемента. Импровизация, абсолютная свобода композиции - это иллюзорное впечатление. Цементирует произведение тот принцип, с помощью которого в нем типизируется материал, а именно: сочетание фактической достоверности с типичность. Фактов, возведение фактов из быта бурсы к большим социальным обобщениям в масштабе всей России. Это и обеспечивает единство композиции.

Таким образом, синтезируя повествовательные и очерковые принципы изображения, рассматривая проблематику жанра, развивая и обогащая жанровые искания эпохи, а также исследовав типичные проявления повсеместной российской действительности произведение Помяловского «Очерки бурсы» стало явлением 60-х годов.

Заключение

Наследуя традиции Гоголя, Помяловский шел от внешнего подражания

великому писателю (ранний рассказ «Михайлов»,1855 г.) к поминанию пафоса гоголевского реализма. Следовать гоголевским традициям для него вовсе не означало эпигонски копировать идеи и образы гениального писателя. Сознавая, что он является одним из последователей «гоголевского направления». Помяловский в то же время дал отличную от Гоголя трактовку темы «маленького человека». Писатель-демократ постиг главное, благодаря чему Гоголь стал знаменем революционной демократии - глубину проникновения в общественные явления и силу обобщений, дух обличения, протеста, законность карающего смеха, - и в этом действительно следовал ему.

В своих жанровых поисках Помяловский опирается также на достижения «натуральной школы». Здесь важен не только легко устанавливаемый факт использования им некоторых особенностей «физиологического» очерка, а прежде всего высокая оценка возможностей жанра очерка, в поднятии художественной культуры которого в русской литературе Помяловскому принадлежит заметная роль.

В недрах «натуральной школы», и особенно в творчестве Герцена, Салтыкова-Щедрина, писателей, испытывающих влияние идей утопического социализма, вызревал столь характерный для литературы 60-х годов и, в частности для Помяловского, четко осознанный принцип обрисовки характера путем сознательного выяснения общественных, социальных причин, обусловивших появление той или иной его черты.

«Очерки бурсы» Н. Г. Помяловского причисляли обычно к той группе произведений, которые носили в 60-х годах название обличительной или «отрицательной» литературы. Но эта литература не была чем-то единым по своей художественной и по своей идейной ценности. Одно дело - обличение недочетов государственного механизма и быта, которым занимались умеренно либеральные литераторы в целях укрепления основ общественного строя; против такого «обличительства» резко возражал и зло смеялся Добролюбов, считая его не только бесполезным, но даже вредным, так как оно уводило от существенных задач социальной борьбы. О пустоте и никчемности такого «обличительства» язвительно отозвался и Помяловский в «Молотове». Другого рода обличением занимался Добролюбов в сатирическом приложении к «Современнику» - «Свитке»; к этому крылу литературы примыкал и Помяловский. Они показывали и другое изображение мрачных сторон российской действительности, но не изолировано, а в тесной связи со всей социальной системой.

Значение «Очерков бурсы» выходило далеко за пределы обозначенной в заглавии темы. В бурсе отразились произвол и насилие, безраздельно господствовавшие в самодержавно-бюрократической России, и потому ненависть к педагогам-тиранам сливалась в сознании Помяловского с ненавистью ко всему общественному строю, при котором было возможно подобное издевательство над человеческой личностью. Злые насмешки над «божественными науками», являвшимися идеологическим оправданием тогдашних социально-политических порядков, также не могли восприниматься иначе, как радикальное отрицание всех этих порядков.

«Очерки бурсы» были восприняты современниками как своеобразное литературное открытие. И вслед за ними потянулся длинный ряд произведений о бурсе и бурсаках. Авторы этих повестей, очерков и сцен - в большинстве своем бывшие воспитанники духовных училищ и семинарий - рассказывали, как и Помяловский, о том, что сами видели и пережили. Враждебная демократической литературе критика с неудовольствием отмечала, что быт семинаристов слишком часто занимает воображение русских писателей.

«Очерки бурсы» написаны талантливо и умно, и обращающиеся к этой теме после Помяловского не достигали ни высоты его художественной выразительности, ни высоты социального обобщения. Но нельзя, разумеется, весь этот поток произведений объяснить одной внешней подражательностью. Если учесть огромное количество семинаристов в общественной жизни 60-х годов, если вспомнить, что, с одной стороны, духовная школа была верной опорой самодержавия, а с другой - из нее вышли многие видные деятели революционного движения и передовой мысли, то станет ясно, что Помяловский коснулся очень актуальных, наболевших вопросов. Они волновали не только автора «Очерков бурсы», и естественно, что данное произведение вызвало столько откликов в литературе. С другой стороны, естественно и то, что критика антидемократического лагеря недоброжелательно отзывались о них; речь шла ведь не только о чисто литературной теме, но и вообще о «ненавистных» ей семинаристах. Пыпин писал: « «Бурса», очевидно, затронула самую жизненную струну в известном общественном строе: она вызвала целую массу подобных произведений. Отголоски ее послышались с разных сторон». (60, 199)

не все написанное в те годы о бурсе попало в печать. Кое-что было запрещено цензурой. Так, например, историк А. П. Щапов задумал, по настоянию Помяловского, целую серию очерков «Из бурсацкого быта». Однако духовная цензура после появления первого из них в «Искре» воспрепятствовала их продолжению, - чересчур неприглядная картина получилась у Щапова уже в первом очерке.

И в следующие десятилетия, вплоть до самого 1917 года, бурсацкая тематика не сходила со страниц русских книг и журналов. Бурсе были посвящены десятки произведений, больших и малых, значительных и незначительных. Одни писали о ней, вслед за Помяловским, правдиво и честно, другие всячески избегали мрачных красных красок и приукрашивали ее в духе господствующей идеологии.

Но не только пристальное внимание литераторов к бурсе было вызвано в значительной степени Помяловским; в выборе фактов, приемах изображения бурсаков и их переживаний, самой манере повествования также сказалось его бесспорное влияние.

Образы, замыслы, самое направление творчества Помяловского оказали несомненное влияния на общее развитие демократической литературы 60-70-х годов Х1Х века и на отдельных ее представителей (Ф. М. Решетникова, Н, А. Благовещенского, А. О. Осиповича-Новодворского) и сыграли также известную роль в процессе формирования передовых течений русской прозы конца Х1Х - начала ХХ века. Критики указывали на родство с ними Чехова, Горького и других. Особенно часто сопоставляли Помяловского с Горьким, отмечали и сходные черты, характеризующие общую устремленность их писательской деятельности (пристальное внимание к миру «отверженных» и прочее») и сходство отдельных образов. Наиболее авторитетным является, разумеется, свидетельство самого Горького: он много говорил о Помяловском в своих статьях, письмах и художественных произведениях, оценивая его как одного из интереснейших писателей 60-х годов и отмечая его влияние на свое мировоззрение. Горькому был так близок самый тип писателя-общественника, одним из первых представителем которого был Помяловский, писателя, охваченного широкими литературными и литературно-общественными замыслами и планами.

Библиографический список

1. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в Х111 томах. - М.,1953-1956

2. Герцен А.И. Полное собрание сочинений и писем в Х1 томах. - Л., 1920.

3. Горький А.М. Собрание сочинений в 30-ти томах. - М, 1949-1956.

4. Добролюбов Н.А. Полное собрание сочинений в шести томах. - М., 1937.

5. Некрасов Н.А. Петербургские углы. // Русские очерки, том 1. - М.,1956

6. Писарев Д.И. Сочинения в 4-х томах. Т.4. Статьи 1865-1868 гг. - М.: Художественная литература, 1956.

7. Помяловский Н.Г. Избранное / Сост., вступ. статья и примеч. Н. И. Якушина. - М.: Советская Россия, 1980.

8. Помяловский Н.Г. Мещанское счастье, Молотов, Очерки бурсы. - М.: Художественная литература, 1987.

9. Помяловский Н.Г. Очерки бурсы. - Киев, 1982.

10. Помяловский Н.Г. Очерки бурсы. - М., 1957.

11. Помяловский Н.Г. Полное собрание сочинений в двух томах. - М.-Л., 1935.

12. Помяловский Н.Г. Сочинения в 2-х томах. Т.1. /вступ. статья Ямпольского. - М.-Л.: Художественная литература, 1965.

13. Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. - М., 1950.

14. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики - М., 1975

15. Бушмин А.С. Проблема общественного романа в творчестве Салтыкова-Щедрина // Русская литература, 1958, № 2.

16. Бушмин А.С. Сатира Салтыкова-Щедрина. М.-Л.,1959.

17. Бурсов Б.И. Вопросы реализма в эстетике революционных демократов. - М., 1953.

18. Введение в литературоведение: Хрестоматия: Учебное пособие/сост. П.А. Николаев и др., под ред. П.А.Николаева. - 2-е изд, исправ. И доп. - М., 1988

19. Волков И.А. Теория литературы. Учебное пособие для студентов и препод. - М., 1995

20. Глушков Н.И. Очерк в русской литературе. - Ростов-на-Дону; Издательство Ростовского университета, 1966.

21. Глушков Н.И. Очерковая проза. - Ростов-на-Дону; Издательство Ростовского университета, 1979.

22. Головко В.М. Русская классика в вузовском изучении / 1840-1890 гг./. - Ставрополь, 1993.

23. Головко В.М. историческая поэтика русской классической повести: Учебное пособие. - М-Ставрополь, 2001

24. Головко В.М. Русская реалистическая повесть: герменевтика и типология жанра. - М-Ставрополь, 1995

25. Головко В.М. Практикум по истории русской литературы ХIХ века (1840-1890) - Ставрополь, 1991

26. Головко В.М. Герменевтика жанра: проектная концепция литературоведческих исследований//Литературоведение на пороге ХХI века. - М., 1998

27. Григорьев А.А. О правде и искренности в искусстве // Григорьев А.А. Эстетика и критика. - М., 1980.

28. Громов П.А. Блок, его предшественники и современники. М.-Л., 1966.

29. Гуревич А.М. Динамика реализма (в русской литературе ХIХ века): пособие для учителя. - М., 1994

30. Дергачев И.А. Русский очерк и роман. К вопросу о взаимоотношениях жанров в литературном процессе 1860-1890 годов. //Проблемы литературных жанров. Материалы второй межвузовской конференции. Томск, 1975.

31. Жига И.Ф. Очерки, статьи, воспоминания. - М, 1958.

32. История русской литературы Х1Х века (вторая половина) / Под ред. проф. Н.Н. Скатова. - М.: Просвещение, 1991.

33. История русской литературы Х1Х века. 40-60-е годы: Учебное пособие/под ред. В.Н.Аношкиной, Л.Д.Громовой. - 2-е изд. - М., 2001

34. Кемеров В.Е. Проблемы личностно-методологического исследования и жизненный смысл. - М., 1977

35. Кузьмичев И.К. Литературные перекрестки: Типология жанров, их историческая судьба. - Горький, 1983

36. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе. - М., 1965.

37. Кулешов В.Н. История русской литературы Х1Х века.: Учебное пособие. - М., 1997

38. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов Х1Х века. - Л, 1974.

39. Маряхина Н.М. О некоторых особенностях композиции очерков Глеба Успенского последних лет. - Учен. зап. Моск. пед. ин-та им. Н.К. Крупской, т. СХХ11 русская литература, 1963, вып. 8.

40. Поспелов Г.Н. История русской литературы. Эпоха расцвета критического реализма (40-60 годы Х1Х в.). - М.: МГУ, 1958.

41. Проблемы литературных жанров: в 2 т. - Томск, 1999

42. Развитие реализма в русской литературе. В 3-х т. - М., 1973

43. Революционные демократы и русская литература Х1Х века. - М., 1986