Образ Византии в историческом романе

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Образ Византии в историческом романе

1.1 Роман П. Филео «Падение Византии» 1892 года

1.2 «Легенда о трех братьях-византийцах»: сказочные мотивы в романе

1.3 Роман В.Я. Красницкого «Гроза Византии» 1898 года

1.4 Образ императора

1.5 Роль женских персонажей

1.6 Неизданный роман В.Я. Светлова 1905-1906 годы написания

1.7 Образ Феофано

1.8 Народ и власть в романе

1.9 Русь и Византия: взаимоотношения двух держав на примере сюжета о приеме русских послов

2. Образ Византии в малых формах

2.1 Пьеса Буренина «Пленник Византии», 1890

2.2 Рассказ Зарина-Несвицкого Федора Ефимовича «Воля божья (Византийское сказание)»

2.3 Византия в поэзии Д. Болконского

Заключение

Библиографический список



Введение

Византийская империя просуществовала долгую жизнь в тысячу лет, за которую она узнала и позор, и процветание. Но и со смертью Византия продолжила жить - как комплекс идей: политических, религиозных и проч., -- и, разумеется, в виде ярких картин на страницах художественных произведений, так или иначе собирая и преломляя в себе те или иные взгляды авторов на мир, на войны, на любовь или на вечность. Так как сведений о самой империи сохранилось крайне мало, она стала прекрасным калейдоскопом разноцветного стекла, который вбирал в себя все то, что в нем хотели отыскать разные люди в разное время.

Обращение к Византии характерно для литературы и публицистики разных форм уже в начале 19 века. Тогда же возникает новый тип исторического романа, введенный Вальтером Скоттом, в котором главными героями становятся не выдающиеся правители, а выдуманные персонажи, и королевский двор здесь занимает место декорации.

Однако Византия, даже будучи красивым обрамлением для рассказа о человеческих страстях, не может не вести за собой ряд ассоциаций уже в силу своих связей с Российской империей. Существует множество способов соединить судьбы России и Византии, а то и объявить одну продолжением другой. Одна из таких зацепок - щит Вещего Олега. «Олег, победитель греков, героическим характером своим может воспламенить воображение художника Карамзин Н.М.О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств // Н.М. Карамзин. Избранные сочинения в двух томах.Т.2. М.; Л.: Художественная литература, 1964.С. 190»,-- напишет Карамзин в 1802, и спустя 20 лет князь действительно прибьет «в память всем векам…свой щит с гербом России К царьградским воротам» в думе К. Рылеева, названной в его честь.

А.С. Пушкин, не успевший напечатать свое стихотворение про этого же героя раньше Рылеева, в письме Чаадаеву в 1836 году затронет другой мотив пересечения двух культур: «Vous dites que la source oщ nous sommes allй puiser le christianisme йtait impure, que Byzance йtait mйprisable et mйprisйe etc. -- hй, mon ami! Jйsus Christ lui-mкme n'йtait-il pas nй juif et Jйrusalem n'йtait-elle pas la fable des nations? Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. М.: ГИХЛ, 1959--1962.Т. 10. С. 307.»,-- («Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т. п. Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех?»).

Эта идея о том, что Византия сама по себе является «нечистым источником», но ей мы, славяне, обязаны своей религией, оказывается важна для славянофилов и их надежд объединить все славян «под сводами Софии», согласно пророчеству Тютчева. Началом концепции Тютчева стала его встреча в 1845 году с Я. Фальмерайером, посвятившему не один труд доказательству славянского происхождения греков. Константинополь для Тютчева выступает предлогом объединения всех славян, сама Византия как таковая ему не интересна.

Полемика между славянофилами и западниками продолжается вплоть до 50-х годов, а в 1875 году труд К. Леонтьева «Византизм и славянство» вновь провозглашает Византию путеводной звездой для России. В этот раз империя не становится плоской эмблемой: для автора она важна наличием в ней православия и царизма, тех идей, которые он считает основополагающими для дальнейшего развития России.

Так или иначе, но связь двух держав позволила Российской империи в дальнейшем претендовать на Константинополь с проливами, и Византия перешла из философского дискурса в политический. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. показала слабость Османской империи, и притязания на Царьград снова всколыхнулись.

Все это время византиноведение обогащается новыми находками и открытиями. Все новые и новые источники начинают появляться в печати, а с 1894 года начинает выходить журнал «Византийский временник» -- ведущее российское византиноведческое издание.

С таким багажом Россия подойдет к порогу следующего столетия, к гибели «вишневого сада», и еще одна идея выйдет уже на передний план: идея обновления, замена старого новым.

Цель данной работы - описать художественный образ Византии, характерный для русской литературы конца XIX-- начала XX веков. Гипотеза данной работы заключается в том, что данный образ заключает в себе воплощение мировоззренческих и политических идей автора, которые оказываются функционально значимы для сюжета

Материалами для исследования послужили произведения, не являвшиеся предметом самостоятельного литературного анализа:

Роман П.П. Филео «Падение Византии», изданный в 1892 г.

Роман А.И. Красницкого «Гроза Византии», изданный в 1898 г.

Рукопись неизданного романа П. Светлова, датированная 1906-1907 гг.

Пьеса Буренина «Пленник Византии» 1890 года;

Машинопись рассказа Ф.М. Зарина-Несвицкого «Воля божья (Византийское сказание)», датированный 1890 годом;

Неизданный сборник стихов Д. И. Болконского «Замыкаются тяжкие двери» 1913 года.

Поставленная цель и выборка материала определили следующие задачи: византия литература автор интерпретация

Проследить в анализируемых текстах отражение политических и религиозных идей конца XIX-начала XX веков, и их влияние на художественный текст;

Рассмотреть общее и различное в создании образа Византии авторами исследуемых текстов;

Ввести в научный оборот неизданные произведения по данной тематике. Для достижения поставленной цели автором применяются сравнительный, контекстуальный анализ и интерпретация.

1. Образ Византии в историческом романе

1.1 Роман П. Филео «Падение Византии» 1892 года

«П.П. Филео -- русский писатель конца XIX века. Обнаружить какие-либо сведения о нем не удалось. Единственное издание: роман «Падение Византии», 1892 г. Хотя сбрасывать вариант использования этой фамилии как псевдонима тоже не стоит http://az.lib.ru/f/fileo_p_p/»,-- так кратко представлен этот писатель на сайтах, где можно открыть его единственный известный труд. Одна из зацепочек, которая может хоть что-то сказать о его окружении и взглядах, ведет к типографии, через которую «Падение Византии» впервые увидело свет (Первое издание: Падение Византии. Ист. роман / П. П. Филео. -- Санкт-Петербург: тип. В.В. Комарова, 1892 http://az.lib.ru/f/fileo_p_p/text_1892_padenie_vizantii.shtml), и там благополучно обрывается, т.к. самой типографии давно нет. Зато фамилия Комарова, как окажется, была на слуху в то время: «Комаров был одним из активнейших и авторитетнейших деятелей славянского движения в России, он являлся одним из руководителей Петербургского Славянского благотворительного общества. http://www.hrono.ru/biograf/bio_k/komarov_vv.html» В своем докладе, посвященном памяти Комаровского, его единомышленник П. А. Кулаковский называет его «сильным славянским деятелем», «славянином по существу своих взглядов». Там же. Кулаковский П. А. В. В. Комаров как славянский деятель. Доклад в Русском Собрании. СПб., 1908.

Таким образом, можно предположить некоторое совпадение взглядов автора романа и взглядов его издателя, однако по прочтении романа все оказывается не так просто.

Хотя произведение называется «Падение Византии», самой империи там крайне мало - как географическое место она появляется почти в самом конце и занимает всего одну 23 главу, в которой повествуется о взятии Константинополя турками. Куда более подробно представлены русская деревня, испанский и итальянский двор, генуэзские дельцы. Основной формой повествования служит диалог: все события читатель узнает из уст героев, и сразу за историческим фактом следует его обсуждение в обществе. Таким образом, все складывается в огромный многонациональный салон, своеобразный «прием у Анны Шерер» для 15 века.

Сама Византия в романе раздваивается: с одной стороны, есть реальное государство, дела которого крайне плохи, но при этом в нем не забывают об излишней роскоши: «У наших вельмож осталось одно удовольствие - одеваться Филео П.П. Падение Византии. СПб.:тип. В.В. Комарова, 1892.

http://az.lib.ru/f/fileo_p_p/text_1892_padenie_vizantii.shtml»,-- не без сарказма произносит эти слова грек практически в самом начале романа. С другой стороны - есть старый византийский аристократ Константин Дука, при первой встрече с которым читатель видит его держащим в руках сочинения Афанасия Великого, одного из греческих отцов церкви, известного своим противостоянием четырем императорам и духовенству «Athanasius contra mundum». И главными героями становятся три его сына, построившие свои деловые связи чуть ли не во всех уголках мира.

Основная же идея «Падения Византии» совершенно обратна названию - великая империя в этом романе не пала, а продолжает жить через своих преемников: «Пока наша забота или спасти Византию, или перенести ее в среду другого народа, увенчать другой народ этим венцом древности и славы»,-- озвучивает идею передачи венца один из главных героев, Максим Дука. Он же оправдывает и причину падения империи, сравнивая её скорый конец с библейской историей: «Христос не сошел [с креста], потому что принцип его учения был другой: тогда христианство было бы религией блестящею, религией славы и успеха, а не несчастных и угнетенных Там же.». «Принципы» Византии тоже не мешают ей пасть жертвой завоевателей, византийцы помогают «угнетенным», многократно выкупая рабов, но главное-- империя не умирает окончательно. Её поражение, как и её дальнейшая судьба, оказывается частью великой мировой истории и стоит в ряду других государств: «под сводом этого неба чувствуется, что этот незыблемый купол покрывает разом все народы; что все они одна семья, что нет иудея, нет эллина... Там же.»

1.2 «Легенда о трех братьях-византийцах»: сказочные мотивы в романе

-- Ваше величество, молодой человек, по-видимому византиец, просит доложить о себе.

Все переглянулись.

-- Волшебство ,-- произнес король. -- Вели войти Там же..

Филео П.П. «Падение Византии».

Николай, Андрей и Максим - так называет Филео своих героев, и словом «волшебство», которое произносит испанский король, можно прекрасно описать самих братьев и их взаимоотношений с внешним миром. Повествование открывает первый брат, который под маской отца Стефана идет «в Руссию» якобы чтобы собрать деньги на нужды византийских храмов. Читатель еще не знает, что перед нами не кроткий монах, но хитрый торговец позже сам признается: «в рясе монаха опасности меньше и от татар, и от разбоя Там же.». Многим он известен под именем Луканоса - фантастически успешного торговца. Он баснословно богат, умен не по годам и, как мифический персонаж, никому не известен в лицо: «-- Не видал, отче, я его ни разу не видал: он часто в разъездах и теперь, сказывали, в Палестру подался, а там, говорят, в Сурож махнет. Удивительный, говорят, мастер своего дела… совсем молод, лет двадцати с хвостиком, не более, а ворочает дела тысячные. Деньжищ видимо, говорят, невидимо. Генуэзцы многих венецианцев подкосили… а ему нипочем, все богатеет». Андрей -- мастер справляться со своими торговыми махинациями быстро и без лишних хлопот, да еще и часто украшать свое и без того привлекательное лицо улыбкой: «Луканос лукаво улыбнулся Там же.», «Вскоре Луканос подостлал под себя плащ и заснул беззаботно. Молодое, светлое и приятное лицо его порой улыбалось во сне». «Завидный характер у Андрея, -- думает его брат, -- он может скоро забыть, что его волновало, он может не смущаться тем, что его лично не касается, но он все-таки очень добрый» Там же..

Сказочное начало этого персонажа наиболее полно раскрывается в его любовной интриге. Он предлагает свою помощь и знаковый предмет в придачу: «-- Смотри, кириа, не выходи за татарина, это будет тяжкий грех против целомудрия, а чтобы спасти тебя -- вот тебе эти четки,-- монах вынул из кармана янтарные четки, -- а когда будут тебя приневоливать, ты их, кириа, отдай отцу твоему, когда он будет ехать в Тану, а он будет ехать этим летом или весною, и скажи, чтобы он отдал в конторе Луканоса, для передачи отцу Стефану, там меня знают, будто бы я их тут обронил…» Там же. Его избранница Груша, не понимая еще его хитрый план, доверяется ему, и четки действительно спасают её и от неугодного татарина, как задумывал грек, и уже волей случая помогают вызволить её из плена.

Однако очевидно, что его миссия не заканчивается на любовной интриге, и здесь следует обратиться к его настоящему имени, раскрытому в последнюю очередь. Это явная отсылка к Андрею Первозванному, который, согласно поверьям и Повести временных лет, является крестителем Руси. В пользу этого аргумента говорят и воспоминания героя о своих детских играх: «А то, помню, начнешь представлять Андрея Первозванного, возьмешь дубину, потому что в дубине-то вся суть, -- это посох, без которого проповедник немыслим, и идешь в Скифию проповедовать христианство Там же.». И действительно, он идет по пути указанного апостола, возвращаясь с семьей на русские земли: «Поезжай, Андрей, тем более, что ты сочувственно относишься к этой стране, которая теперь тебе не чужда, и как мне кажется, ты хочешь видеть в ней наследие Византии Там же.», -- отпускает его брат.

Но если Русь выступает главной наследницей, то и Италия играет немалую роль: «греки бегут в Италию, это так; но представь себе, в Россию их бежит не меньше. В Италию бегут те, кто спасает литературу и искусства древних; в Россию, кто спасает православную веру и идею греческой империи. Отец из числа тех, которые готовы спасать и то, и другое, но, если бы ему дать на выбор, он предпочел бы спасти последнее Там же.», -- говорит Андрей.

Второй сын, Максим, находится почти все время действия на Западе и олицетворяет спасителя «литературы и искусств». И если красоту Андрея могут оценить немногие, то Максим предстает перед аристократическим обществом, которое не может оставить его внешность без внимания: «Все общество с напряженным вниманием смотрело на дверь; скоро в дверях показалась стройная фигура молодого человека. Длинная одежда ниспадала до самого пола. Молодые прекрасные черты дышали скромностью и спокойствием. Он почтительно остановился у порога и слегка поклонился.

Взор всех остановился на нем. В зале пронесся шепот.

-- Это Адонис! -- шепнули некоторые дамы.

-- Какой красавец! -- вырвалось у других» Там же..

Вид Максима действительно выделяется, делая его похожим на романтического героя: красивые черты лица, аристократическая бледность, темные волосы, задумчивость, выделяющаяся среди остальных греческая длинная одежда. «Максим Дука стоял; ему казалось, что так скорее пойдет лодка; его роскошные черные волосы развевались от ветра. Солнце палило, но он его не замечал; рыбаки были мокры, пот градом катился по лицу, но стереть его не было времени» Там же..

Выделяется Максим и своей образованностью, готовностью цитировать Платона, Иоанна Златоуста и самому рассуждать на философские и политические темы. Отчасти это опирается на историческую правду - во времена Возрождения греки ценились как носители той античной культуры, которую стремились вернуть к жизни. И отчасти за это его ценят при дворе Альфонсо и предлагают соответствующую должность при книгах. Но несмотря на духовность этого персонажа его появление при дворе связано вовсе не с просветительской миссией: он пришел занять королю денег на волшебно выгодных условиях: «Ваше величество, -- обратился он к королю, -- вы временно нуждаетесь в деньгах; к вашим услугам необходимая сумма; вашего слова вполне достаточно; никаких обязательств не надо; проценты, ваше величество, можете назначить сами» Там же..

Как и его брат, Максим оказывается чудесным спасителем. У братьев есть и еще одно сюжетное сходство: они оба объявлены прекрасными дипломатами и назначаются послами, один-- к татарскому хану, второй - к татарскому полководцу, и оба должны предоставить богатые дары:: «-- Видите ли в чем дело, синьор Массимо, итальянские синьоры посылают в настоящее время послами людей просвещенных, мне бы не хотелось в этом отстать от них; в настоящее же время при мне нет такого образованного человека, на которого можно было бы возложить посольство без урона для дел здесь. Вот я и обращаюсь к вам с просьбой принять участие в посольстве к Искандер-беку, поздравить его со славной победой, и предложить подарки» Там же., «Мое мнение, -- продолжал Стаджи, -- выбрать для этой цели синьора Андрео Луканоса, он решительно удовлетворяет всем высказанным требованиям. К тому же, он по происхождению византиец, а византийцы природные дипломаты, что, конечно, нисколько не мешает ему оставаться добрым венецианским гражданином, каким мы его знаем» Там же..

Но у братьев есть разительное различие: если Андрей беззаботен и является в первую очередь человеком действия, то младший его брат представляет собой натуру философскую. И если Андрею не составило труда обзавестись семьей, то Максиму мешают его собственные предрассудки: он дает обет безбрачия. «Я удивляюсь, как мыслящие люди женятся и добродетельные женщины замуж выходят! Как смеют, наконец, решаться на этот шаг. Какую дорогу они детям своим укажут. Вы нам даровали жизнь, скажут дети, укажите же нам путь жизни!» Там же. -- говорит он и позже отказывается от намеков короля жениться на Инессе Гихар, нашедшей уже свое место в сердце византийца. «Синьор поклонник любви платонической» Там же., -- усмехаются в обществе, однако Максим верен своим убеждениям до тех пор, пока не узнает об изобретении книгопечатания, которое как deus ex machinа возвращает этого пессимиста к жизни: «-- Герцог, теперь ведь жить стоит! Это ведь орудие, которым сражаться можно! Ведь с этим орудием наши дети, внуки и правнуки вернут золотой век!»,-- восклицает он и бежит к своей возлюбленной. Преграда устранена, и наследник Византии может продолжить свой род, продолжая традицию своих предков уже на западной земле.

Здесь стоит отметить, что, согласно повествованию и особенно образу Максима Дуки, главное значение Византия имеет как «колыбель просвещения», связанная с классическими науками для многих и многих народов, и тема введения книгопечатания, введенная в конце, лишний раз доказывает это. Обрадованный Максим бежит к своей возлюбленной и с трудом успевает на тот самый корабль, где находятся прямые наследники византийского престола: «-- Как досадно, синьор, -- вмешался слуга, слышавший их разговор, -- час назад ушел корабль в Рим; на нем ехало семейство деспота морейского Фомы Палеолога. Бедные детки, маленькая синьорина Зоя бегала здесь; говорят, наш святейший отец принимает в них участие... их встречал кардинал Виссарион... бедные дети!..» Там же. Так пересекается линия истории и линия выдуманных персонажей, символично указывая дальнейший путь героя - к просвещению.

О Византии как о источнике наук говорят и приверженцы другой веры: «Ваше дело, -- отвечал араб, -- отстоять колыбель своего просвещения; мы, арабы, с состраданием смотрим на падение Византии; как магометане, мы не можем не радоваться торжеству ислама, но не желаем падения великого царства, потому что турки -- варвары, которые убили уже арабскую науку на востоке, а теперь губят классическую, от богатств которой и мы черпали» Там же..

Роман заканчивает третий брат, Николай, миссия которого состоит в скупке рабов, в большинстве своем - русских: « -- Благодетель наш! Господь наградит тебя! Ты деткам возвращаешь нас! -- раздавались возгласы несчастным русских пленных» Там же.. В самой последней сцене фигура Николая на корабле и образ моря подытоживают весь роман: «А волны плескались, нагоняя одна другую и рассыпаясь у ног его коня, обдавали его солеными брызгами. И все, все разные; ни об одной волне нельзя сказать, что она еще раз придет к берегу... Она только будет основанием другой, которая также ударится о берег…» Там же. .

Здесь, в образе волн, еще раз повторяется идея взаимосвязи прошлого и будущего, - да, волна Византийской империи разбилась и не повторится, но начинается следующая волна, которая так же является частью огромного океана.

Однако ощущение, что византийцы обладают какой-то неизмеримой удачей, что они живы, просто претерпели несколько превращений, не покидает на протяжении всего романа. Знаменательно звучат слова одного из братьев, когда они все вспоминают детство: «Да уж мы с тобой каких только людей, зверей и богов не изображали!» Там же..

И не только три брата оказываются вездесущими: совершенно неожиданно монах обнаруживает в итальянском синьоре Баттичелли византийца, который поможет ему выкупить Грушу у татар: «Веди меня скорее туда, где продают рабыню, о которой ты говорил, -- тихо сказал ему Батичелли на греческом языке.

Отец Арсений остолбенел. Он пошел за Батичелли и ему показалось, что тот не должен иначе говорить, как только по-гречески.

-- Вы византиец? -- невольно спросил его отец Арсений.

-- Веди меня! Ты же спешил, -- строго сказал Батичелли». А спасенная Груша знакомится с женой этого «итальянца», русской Евдокией: «Скоро появилась Евдокия. При виде Груши, при звуке родной русской речи, обе женщины бросились в объятия» Там же..

1.3 Роман В.Я. Красницкого «Гроза Византии» 1898 года

В газете «Новое время» за 1917 год в некрологе о Красницком можно узнать следующее: «писатель-журналист Александр Иванович Красницкий, известный под псевдонимом «Александр Лавров»… работал на журнальном поприще около 30 лет. Он начал работать в газете «Минута» и в мелких юмористических журналах. С 1885 года его работа сосредоточилась в «Петроградской газете». Попутно он продолжал писать и в «Минуте» (редакция А.А. Соколова) и в «Новостях». Писал мелкие заметки, вторые передовые, фельетоны, стихотворения, и пр. С 1894г. А.И. сотрудничал в издательстве А.А. Каспари, был помощником редактора и редактором «Родины», редактировал ежедневные газеты «Последние известия»(1907,1908гг). С 1908 г. «Новый голос». За время своей журнальной деятельности покойный написал более 60 томов романов, новостей, рассказов, стихотворений. Его «Чудо Вождь», «Творение Петра», «Слезы», «Маленький Геркулес», «Под Русским знаменем», выдержали несколько изданий. Его пьеса «Генералиссимус Суворов», шла с успехом на сцене Народного Дома. Покойный родился в Москве, учился в 10 Петроградской гимназии, скончался на 51 году жизни» Новое Время. -- 1917. -- N 14682 (19 января /1 февраля/). -- С. 2..

В 1998 году был напечатан роман Красницкого «Гроза Византии». Сюжет романа строится вокруг похода русских на Византию в 9 веке. Свою писательскую миссию автор описывает в его конце следующими словами: «нашей задачей было написать не историческое исследование, точное, основанное на несомненных, достоверных свидетельствах, а более или менее интересный для читателя рассказ о давно минувших временах», «Аскольдом и Диром началась закончившаяся только при Владимире борьба славянства с Византией. Мы в настоящем романе поставили себе задачей обрисовать начало этой борьбы, которой все-таки, в конце концов, наша матушка Россия обязана одним из незабываемых устоев своего величия -- православием». Из этой фразы следуют два тезиса: что Византия - это что-то, с чем нужно бороться, и что главным результатом этой борьбы стало обретение новой религии.

Роман можно условно поделить на две части: одна -- сюжетная, другая-- историографическая.

Роман начинается с идиллического описания «тихого уголка» на берегу моря, которое контрастирует с «грохотом и гамом Нового Рима». Сразу перед нами рисуются «купола императорского дворца» и «кресты дворцовых церквей» Красницкий А.И. Гроза Византии. М.:Терра, 1996. http://www.newlibrary.ru/book/krasnickii_a_/groza_vizantii.html. Во второй главе «Древняя Византия» автор переходит к описанию истоков этого богатства: «Целые пять веков скапливались здесь, по воле ее владык, богатства всего мира, и эти богатства являлись не чьим-либо личным достоянием, но собственностью этой новой столицы … Она была столицей, волшебной по своему великолепию, могущественной по своему положению, как средоточие торговли Европы, Азии и Африки, и глубоко испорченной по своим нравам. Сказочное великолепие Востока сменило в Византии утонченную роскошь Запада» Там же..

Богатство в концепции автора становится одним из источников пороков-- лености, изнеженности и блуду.

Тем не менее, когда варвары Аскольд и Дир попадают в Византию - они не могут скрыть восхищения: «С любопытством глядели варяги на все вокруг себя. Все этим детям днепровских полей и суровых фиордов Скандинавии казалось здесь интересным, новым. Великолепные, богато разукрашенные дворцы, сверкающие позолотой своих куполов храмы, толпа восторженно кричащего при виде Василия народа по обеим сторонам шествия, наконец, великолепие уборов на встречавших их придворных -- все это и поражало их, и наполняло их сердца необъяснимым для них самих смущением» Там же.. Автор дает описание приема князей у императора, рассказывает о роскоши зала, о поднимающемся троне и золотых рычащих львах, однако отмечает, что «при константинопольском дворе только ослепляли послов блеском императорской особы, но дать возможность приглядеться к нему было не в расчетах византийских хитрецов. Они всегда рассчитывали только на одно первое впечатление, и, в отношении тех народов, которых они считали варварами, этот расчет всегда оправдывался» Там же..

Хитрость - одно из основных оружий византийцев и на войне. Не будучи сильными воинами, греки действуют исподтишка. В романе Красницкого, боясь открытого боя со славянами, греки перебирают множество способов отравления, останавливаясь на отравленных браслетах. При этом у Красницкого их план не срабатывает.

Но за византийским богатством таится не только хитрость, но и бедность: «Ясно, что это великолепие поглощало массу средств. Но куда же было их девать, как не на украшение столицы? Государственные доходы превышали расходы, а все правители как Рима, так и Византии, никогда не давали себе труда заботиться ни о народном благосостоянии, ни о укреплении государства в его границах. Они стремились только создавать свои престолы да, добившись власти, жить в свое удовольствие, не думая ни о чем другом. Провинции страдали. За их счет шло украшение столиц, но столицы защищались от врагов, а провинции первые выдерживали нападения варваров. Мы уже видели, как украсился за счет целой империи один только Константинополь» Там же.,-- пишет Красницкий.

С легкой руки писателя Византия оказывается наделена сразу мифическим количеством пороков, и остается лишь догадываться, как такая прогнивающая держава простояла тысячу лет и за счет чего жила, если и прежние правители, и попавший на страницы романа Михаил, не делали совершенно ничего для её укрепления. Не ставя перед собой целью достовереность, Красницкий все же старается найти достоверные сведения, совпадающие с его представлением о порочной империи в исторических источниках. Упоминает он из последних только один - это Никита Хониат, из которого он дословно цитирует перевод издания 1860 года: «Жадно наливаясь вином и часто насасываясь им как губка, он не потоплял, однако же, своего ума в вине, не шатался как пьяные, не склонял головы на сторону, как бывает от хмеля, но говорил умно и становился еще одушевленнее в разговоре» Там же.. Таким образом, единственное, что автор счел нужным добавить в свой текст из довольно многогранного сочинения византийского историка, это абзац про пьянство. Стоит также отметить, что Хониат не относится к времени действия, описываемом в романе, он живет и пишет тремя веками позже. Красницкому важно доказать, что в Риме, и в Старом, и в Новом, царят разврат и пьянство. Однако именно благодаря этому перегною из грехов дерево христианство смогло так пустить корни и развиться: «Он [Рим] утопал в своих собственных пороках, но это противно натуре людей, и стоило только христианству показать новые идеалы жизни, как именно в этом-то самом развратном, порочном и павшем в пропасть Риме они нашли себе наибольшее число приверженцев и последователей, ярким примером доказавших, что добродетель сильнее порока, а добро -- зла…»

У Красницкого это вырастает в целую концепцию «радости из горя», о чем говорит своей внучке мудрый старец Лука в начале романа. Так, через горе лености и грехопадения Рим приходит к свету христианства, и знаковым здесь становится упадок перед рассветом - времена императора Нерона, на которых Красницкий и останавливается подробно: «Самым замечательным временем Рима, с которого, собственно говоря, и начался упадок всемирной империи, должно считать то, которое предшествовало появлению христианства, и следовавшее за ним время после гонения на первых христиан при Нероне» Там же., «Преследования начались с Нерона, который поджог Рим, приписав пожар гневу богов и обвиняя в нем христиан» Там же., «Их мучили, сжигали заживо, привязывали к раскаленным металлическим сиденьям, рубили, травили дикими зверями, лишали зрения, вырывали зубы, сажали в ямы с негашеной известью, рвали кусками их тело еще при жизни… Ничто не остановило роста христианства. Гонения только утверждали его последователей в их чувствах и убеждениях, подготавливая окончательное падение язычества и торжество истинной религии» Там же.. Герой романа, император Михаил, под стать Нерону - «Он был коварен, жесток, свиреп. Кровопролитие не останавливало его. Он легко отдавался первому порыву и под влиянием его совершал преступления, которые были бы немыслимы, если бы он проникся истинами христианства до глубины души» Там же.. Автор так и называет его «Нероном нового Рима», как бы подчеркивая, что и с него начнется новый рассвет - но уже не для Второго, а для Третьего Рима.

Однако христианство у Красницкого - это не просто бриллиант, валяющийся в грязи порока, но единственно верная опора, а главный грех Византии - то, что она принесла погибель «древнему языческому миру», «его культуру, его верования и создав вместо прежнего стройного целого нечто уродливое, такое же расшатанное, как и языческий Рим в свое последнее время, но опирающееся, однако, на такую великую почву, как христианство» Там же.. Появляется еще одно противостояние. С одной стороны, христианство - это «великая почва», единственное, что держит «развратный Рим», первый или второй, спасение для погрязших в пороке. С другой стороны, языческий мир с языческой религией предстает куда более органичным и «стройным целым».

Согласуясь в такой неоднозначной концепции, в романе две религии спокойно сосуществуют вместе по законам одной и той же судьбы, неоднократно упоминаемой героями: «-- Бог христиан и вы -- боги моей родины, -- полным восторга и слез голоса заговорил он, -- за что посылаете вы мне такое неслыханное счастье?» -- говорит обрадованный Лука; «-- Она была христианка, княже! -- раздался спокойный голос Фоки.-- И вы, христиане, убили ее? -- крикнул ему Дир. -- Так было суждено… Молю вас, похороните ее по христианскому обряду!». «Судьба хотела показать нам все величие христианства…» Там же. -- говорит язычник Аскольд, задумываясь о возможности перейти в новую веру.

Однако на этот поступок его толкают не раздумья о судьбах родины, но вполне человеческое чувство: он влюбляется в Ирину, славянку, выросшую в Византии и не мыслящую себя без христианства: «Этот человек, Ирина, -- язычник; что ты ответишь ему?

-- Пусть он станет христианином, и я буду ему верной подругой на всю жизнь.

-- Слышишь, князь!» Там же.

1.4 Образ императора

Образ императора Михаила - наиболее яркий пример того, как автор противоречит своим же описаниям в исторической части, как это происходит с императором. В исторической части автор упоминает достоверный факт, что Михаил «не раз он выступал в цирке возничим к великому смущению всего народа». Этот факт взят из труда Продолжателя Феофана и упоминается Э. Гиббоном. Но в повествовательной части император оказывается далек от спорта, рассуждает об ипподроме только как человек со стороны, и ристалище устраивает только из страха перед народом: «Он вспомнил, что давно уже не был на ипподроме. Не бывать на ипподроме, забыть о ристалищах, не знать, кто теперь побеждает, голубые или зеленые… Это -- ужас, это -- позор, это…» Там же.. Во время ристалища он занимает место императора. Да и сложно представить изнеженного, постоянно пребывающего в похмельном состоянии и откровенно глуповатого Михаила, озабоченного лишь собственным нескончаемым пиршеством, на колеснице.

Михаил в «Грозе Византии» показывается только во время приемов, когда он лениво восседает на троне, при этом все реплики императора показывают надуманность его величия, ложную важность: «Склирена, войдя в императорский покой, прежде всего пала на колени пред императором и с мольбою протянула к нему руки. Тот сперва испугался, но разглядев пред собою женщину и притом умоляющую его, сейчас же принял напыщенный, важный вид.

-- Ты -- Склирена? Видишь, я знаю даже, как тебя зовут, я все знаю, -громко сказал он. -- Что хочешь ты от меня?…». «Я все знаю» -- наиболее частая фраза в устах Михаила, которую он употребляет не к месту, как в приведенном фрагменте. Склирена при дворе достаточно известна, и нет ничего сверхъестественного в том, чтобы знать её имя. Кроме того, император постоянно делает вид, что любые слова ему известны заранее, даже если это ответ на его вопрос:

«--Был…

--Что там говорят?…

--Прославляют твое имя, несравненный!

--Знаю… А что говорят об ипподроме?

--Жалуются, что ты забыл его… Ведь, давно уже не было ристалищ.

--Так, так…

И это я знаю…

Ты видишь, мне все известно. Но что же делать! Мы были во благо народа заняты важными делами…» Там же.

При этом «на благо народа» Михаил не делает ничего и не имеет иных дел, кроме как развлекать свою персону: «сторожевые башни, с которых давался прежде такой сигнал, были уничтожены по распоряжению императора, не желавшего, чтобы звуки тревог мешали веселью его пиров», «Едва они ушли, Михаил окончательно забыл об отданном им приказании», «Михаил же, увлекшись в этот вечер обычной оргией, так и не вспомнил о своем приказе», «Михаил был в обычном для него состоянии похмелья и лениво поводил мутными глазами направо и налево, ожидая, когда толпа перестанет кричать и успокоится» Там же.

И как бы император не стремился показать, что он всеведущ, он оказывается лишен даже собственного мнения: «Михаил остановился в затруднении, не зная, кого назвать.

-- Кто там будет, -- подсказала ему Склирена.

-- Кто там будет, -- как эхо, повторил порфирогенет».Неудивительно, что императору требуется опекун: «В ловком умном Македонянине Вардас видел именно такого человека, какой был необходим для негласной опеки над не выходившим из нетрезвого состояния Михаилом».

Император труслив боится гнева толпы и жаждет слышать только лесть и ложь в свой адрес, на которую не скупятся все его гости: «Михаилу очень понравилась эта речь. Он всегда был склонен к лести, и, чем беззастенчивее была лесть, тем более она была ему приятна». Не чужд он и роскоши: «Телохранителя моего, и чтобы сегодня же мне принесена была его голова… Только не забудь положить ее на золотое блюдо, я терпеть не могу ничего иного…». При этом император вовсе не добр, он жесток, и порою беспричинно жесток: «-- Я ничего не понимаю… Ты намекаешь, что нас после ристалища ждет казнь, за что?

-- Разве пьяница знает за что! Он приказывает, его приказанья исполняют…» Там же.

Так из веселого пьяницы Михаил был превращен Красницким в жестокого, безвольного и глупого ханжу, избалованного ребенка.

1.5 Роль женских персонажей

Несмотря на то, что православие у Красницкого в заключении обозначено едва ли не главной темой романа, основным «источником величия» является вовсе не христианство, и не ради христианства росский князь Аскольд собирает войска. «Женщины любят героев», -- этой фразой росская девушка, выросшая и воспитанная в Византии, заставляет великого князя отправиться на войну, чего не могли сделать его соратники: « Я ничего не знаю о тебе, князь. Вот уже сколько времени я живу с вами, видела, как ты пируешь, видела, как ты охотишься, видела, что ты добр, но все это -- не геройство…

-- Чего ты хочешь?

-- Женщины любят героев, -- повторила снова свою фразу Зоя» Там же. .

Князь готов на все ради своей любви, византийской императрицы с русским происхождением - даже на убийство собственного брата: «Только кого бы могла избрать, кроме него, здесь, на берегах Днепра, в Киеве, властелином своего сердца эта красавица?

Варяги грубы, славяне полудики…

А если Дир, его названный брат?

Ужас объял Аскольда.

Да! Он сотрет с лица земли и Дира…

Эта мысль успокоила так неожиданно влюбившегося скандинава, и он снова погрузился в сладкие мечты, так погрузился, что не слыхал даже, как вошел к нему Всеслав».

Однако не ради русской - ради византийской красавицы князь готов убить брата: «Перед ярлом снова была византийская матрона, бесстрастная, несколько льстивая, умеющая преподнести лесть так, что она казалась правдой. Киевлянки были не такие. Их простота давно уже прискучила Аскольду», «Аскольд помнил женщин своей родины, помнил рыжеволосых стройных британок, изящных женщин страны франков, но всем им было далеко до этой женщины, которая с первого же взгляда заставила так сильно забиться его сердце» Там же. .

И из-за девушки князь принимает новую веру. «Если бы язычник предлагал тебе свою любовь, и ты бы сама полюбила его, решила бы ты стать его женой?»-- спрашивает у избранницы князя, Ирины, хитрый Василий Македонский, заметивший, что Аскольд неровно дышит к ней. «-- Да, если бы он принял святое крещение. -- А если нет…-- Я бы умерла, но отказалась он него…-- Слышишь, князь?… Спасибо тебе за эти ответы! Теперь я скажу, что речь действительно шла о тебе. Вот этот человек, он -- вождь храброго славянского народа, хочет взять тебя своей женой; правда это, Аскольд?» Там же.

Таким образом, принятием христианства Россия обязана чувствам князя, а вовсе не его расчету, и византийской хитрости.

О роли женщин речь заходит еще и в исторической части. Красницкий находит важным посвятить две главы («Женщина Нового Рима», «Значение женщины в Византии»). описанию положения женщин в обществе.

Женщины оказываются у него едва ли не главной причиной «развращенности» Византии и Первого Рима: «Итак, вот чем были женщины Нового Рима. Униженные в низших и средних кругах, они сияли великолепием наверху, но это великолепие было только прозрачной декорацией, прикрывавшей собою развращенность последней степени… Женщины Византии, как это видно из приведенных примеров, были до некоторой степени недугом Византии и недугом органическим, приведшем к падению эту сказочную столицу востока…» Там же.

Тем не менее, он отмечает и жестокость закона по отношению к слабому полу: «несправедливость византийского закона относительно женщин», «историки сообщили нам ряд возмутительных и безобразных фактов, творившихся во дворце. Византийские императоры не признавали закона, а потому считали возможным выдавать замуж дочерей, не достигших двенадцати лет» Там же.. Здесь он приводит несколько примеров, но не ограничивается этим и добавляет: «Курьезно то, что этот обычай сохранился до нашего времени. До сих пор в Греции родители, не спросивши дочери, обручают ее с каким-нибудь молодым человеком по своему выбору и заключают при этом брачный контракт от своего имени Там же.».

Отдав дань вопросу о положении женщины в обществе, который является актуальным в его дни, писатель подробнее останавливается на описании влияния императриц: «Императрицы нередко вмешивались в политику и подавали советы мужьям». Он подчеркивает наличие образованности среди женщин аристократического общества и упоминает о Евдокии Макремволитисе и Анне Комниной, оставивших после себя грамотные тексты: «Из труда Евдокии видно, что она великолепно знала греческую литературу и в начитанности не уступала самым ученым византийцам», «Нужно было много учиться, чтобы писать таким искусственным языком, и, таким образом, самый факт, что Анна Комнина писала на языке, на котором давно никто не говорил, доказывает, как она была образована» Там же.. Особо подробного описания удостаивается Феодора, и в фрагменте, посвященном ей, Красницкий отходит от безличного рассказа, но излагает её историю через её диалоги со служанкой, делая Феодору одной из героинь. Императрица в этом отрывке произносит вдохновляющую речь перед Юстинианом, должную заставить его не убегать во время восстания: «Женщина имеет право вмешиваться в дела, когда мужчины слабеют и впадают в отчаяние», где она отмечает, что не может жить «без пурпурной мантии, без диадемы, без поклонения народа» Там же. .

В конце главы Красницкий обобщает свои мысли: своеволие женщин в его понимании одна из причин падения великой империи: «Итак, вот чем были женщины Нового Рима. Униженные в низших и средних кругах, они сияли великолепием наверху, но это великолепие было только прозрачной декорацией, прикрывавшей собою развращенность последней степени… Женщины Византии… были до некоторой степени недугом Византии и недугом органическим, приведшем к падению эту сказочную столицу востока…»

Однако и этого Красницкому оказывается мало, и в его сюжете появляются две женщины, принадлежащие совершенно другой эпохе: Зоя и Склирена, две возлюбленные императора Михаила, но не Михаила III, а Михаила V. Роман Красницкого, созданный «для увлекательного чтения», перемешивает все эти любовные сюжеты.

История Склирены - это история возлюбленной императора, которая не смогла по церковным законам быть его женой, но стала его любовницей и жила с действующей императрицей наравне, прекрасно показывая неверность императора, однако это не находит своего отклика в произведении. Склирена оказывается всего лишь влиятельной дамой при дворе, действительно красивой, но её отношения с императором не совсем прояснены, а основные её действия - устранение соперницы Зои. Их общим интересом оказывается вовсе не император, но варяг Изок: «Склирена занимала в Константинополе такое же положение, как и Зоя. Она была вдова сенатора, но предпочитала свободу брачным узам, хотя в Византии того времени они были вовсе не тяжелы. К Изоку она питала чисто животную страсть, а так как ее чувства были не разделены, и страсть осталась не удовлетворенною, то она разгорелась еще более и охватила все существо Склирены…Когда Никифор рассказал ей о том, что Зоя отняла у него Изока (об Ирине он нашел нужным умолчать), Склирена сразу почувствовала, как в ее сердце вспыхнула ненависть к подруге… Она не желала знать, какие побуждения заставили Зою поступить так, и была уверена, что подруга завладела для самой себя предметом ее страсти» Там же. . Так из прекрасной возлюбленной императора Склирена становится у Красницкого злой вдовой, которая успешно мстит и ссылает Зою из Константинополя.

Склирена, которая принадлежит к другому веку, не найдя у варяга Изока ответных чувств, отправляет его в темницу: «Дело в том, что этот жалкий варяг пришелся очень по сердцу Склирене. Ты, наверное, слыхал про нее -- это приятельница Зои… Что только она нашла в нем хорошего?… Грязный, дикий варвар и больше ничего… Впрочем, о вкусах не спорят… Наши матроны капризны… Ну, понравился, так понравился, каждый волен выбирать себе игрушку по своему вкусу» Там же. .

1.6 Неизданный роман В.Я. Светлова 1905-1906 годы написания

Валериан Яковлевич Светлов (настоящая фамилия-- Ивченко) - историк балета, театральный критик, драматург. Родился в Санкт-Петербурге в дворянской семье. С 1904 года является редактором журнала «Нива».

Рукопись его романа без первых страниц лежит в фонде издательства «А.Ф. Маркс», которое сотрудничало с журналом «Нива». Роман написан от руки, даты, выставленные в конце автором - 1905-1906 годы. Отсутствует несколько листов и из середины, в тексте есть исправления синим карандашом.

Сюжет выстраивается вокруг царицы Феофано и её дворцовых интриг. Зная об том, что пленный варяг Рогвальд, исполняющий при дворце роль певца, страстно в неё влюблен, коварная императрица уговаривает его подлить яд в чашу правящего императора Константина, чтобы возвести на престол его сына, Романа, мужа Феофано. Она надеется, что бесхребетный Роман продолжит развлекаться вдали от политики, и власть достанется ей, однако у неё на пути становится его советник-евнух. Тогда Феофано, влюбившись в подающего большие надежды полководца Никифора Фоку, помогает ему взойти на престол - но и он не оправдывает её надежд, забрав власть в свои руки и разочаровав её неумением галантно и нежно обходиться с женщинами. Третий раз выбор Феофано пал на боевого товарища Никифора, Иоанна Цимисхия, и здесь уже её постигла кара: Цимисхий только делает вид, что любит её, сам же, взойдя на трон после страшного убийства Фоки, не спешит вести Феофано под венец и ссылает её в монастырь. Тайком вернувшись из монастыря во дворец, Феофано самолично убеждается, что Цимисхий её предал, во что влюбленная императрица оказывалась верить, и её ссылают второй раз - уже насовсем: «Судно пошло быстрее, торопливо унося в суровую даль, к мрачным берегам Армении, ту, которая была царицей Византии..» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л. 223.- так звучат последние строки романа.

Однако в сюжете разворачивается еще один лейтмотив - варяг Рогвальд, плененный за убийство императора и оставленный в темнице той, кого он так страстно любил, сбегает и возвращается к себе на родину, к берегам Днепра, где ждет его сестра Долгава и князь Святослав. Однако бравый варяг изменился - византийская императрица пленила его мысли, и ни о чем другом он думать не может, кроме своей ненависти и желания отомстить, и искреннюю любовь русской красавицы Любавы он принять не может. Зато князю Святославу полюбилась его сестра, и князь предлагает ему сделку - отдать сестру за возможность снова вернуться в Византию уже в качестве посла, и Рогвальд соглашается. Долгаве же совершенно не люб Святослав, она быстро понимает, что брат променял её на свое наваждение, и бросается в реку вместе с отверженной Любавой. Рогвальд же возвращается в Константинополь, где ему удается разузнать замысел Феофано о свержении Фоки, и он шантажирует её. Насладившись этой местью, он все равно помогает своей возлюбленной и становится одним из убийц, коварно вошедших в спальню императора, однако лишь смотрит со стороны, поражаясь жестокости, после чего уходит и больше не появляется ни при византийском дворе, ни в романе.

Византия в романе Светлова представлена как государство, полное интриг, а греки-- как олицетворение коварства: «Хитрые византийские дипломаты» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.36., «человек коварный и хитрый, как все византийцы» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.6., «силен и хитер как грек» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.170., «с хитростью и коварством византийца» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л. 180., -- можно увидеть, как часто встречаются подобные определения на страницах романа, и этим дело не ограничивается. «Греки хитры зело и дела вести с ними надлежит с опаской»,-- говорит росский князь Святослав; «Греки научили меня коварству и хитрости» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л. 122.,-- признает варяг Рогвальд, пробывший в Царьграде долгое время.

Постоянно подчеркивается, что вся политика византийцев строится на интригах. Византийцы «измучены дворцовыми переворотами» настолько, что не удивляются ничему: «Все могло быть!» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.13.. Умер ли император своей смертью, или же оказался отравлен-- это совершенно неважно: «Никто не волновался и не возмущался, до того насильственная смерть базилевса вошла в обычай и нравы византийцев» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.16.. И эти интриги настолько являются частью плоти и крови людей, состоящих при власти, настолько велика порой была эта «потребность в интриге» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.151., что даже вопросы личного характера они не могут решать без оглядки на светскую политику: «дворцовая политика строилась на любовных интригах, а любовные интриги зарождались из дворцовой политики» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.59.. Но нередко за проигрыш в очередной светской игре приходится расплачиваться: «В Византии это делается просто и легко: здесь множество монастырей, и монастырь здешний-- тюрьма, из которой редко выходят на волю» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.5..

«Плохи ваши князи, как я вижу!» -- Говорит Святослав в романе Светлова. И византийский посол подтверждает это: «Калокир подошел еще ближе к Святославу и еще тише, поминутно озираясь, проговорил:

-- Плохи и есть, -- вдруг сознался он» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.121.. Далее он исподтишка, за спиной у своих соратников выкладывает росскому князю свой план захвата власти и просит о помощи.

Однако автор скупится на изображение богатства: «Замечательный блеском и роскошью дворец Вринги» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.73., «корабль, разукрашенный золотом» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.74.. Тем не менее, за внешним богатством скрывается грязь: «Столица Византии, усеянная кипарисовыми рощами и множеством садов, среди которых на желтизне осеннего фона красиво белели дома, дворцы и церкви, имела по внешности привлекательный вид; но в узких, грязных и тесных улицах города, в маленьких и скверных дворах скоплялось обыкновенно столько грязи и нечистот, что вредные испарения их отравляли воздух и в городе вспыхивали порою целые эпидемии лихорадок и тифов» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.27.,-- описывает Светлов.

Наиболее полно раскрывается образ Византии в сопоставлением с образом Руси, которая выступает как патриархальное государство, где девушки не имеют право выбора, и в этом оказывается трагедия Любавы и Долгавы. Отец Любавы попрекает их за своеволие и неподчинение князю. Мать Святослава Ольга, в действительности занимавшаяся политикой в то время, когда её сын был в походах, на станицах романа появляется только когда князь упрекает Рогвальда, не причастился ли тот к «бабьей вере», как его мать. Когда разговор касается Руси, автор начинает говорить сказочным слогом: Святослав назван богатырем, и он предлагает Рогвальду посмотреть, «владеет ли рука твоя мечом-кладенцом» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.110., а Рогвальд уже не прикидывает в уме, а думает «свою неотвязную думу» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л.108.. Однако сам Киев, где еще поклоняются Перуну, «грозному и карающему богу», далек от воплощения сказки на земле. Главное дело Святослава - война, и именно этим он противен Долгаве: «Дома не сидит, все в походах. А вернется, так на несколько дней, поздоровается да и ну бражничать с дружинниками, вот как сегодня… на что он мне нужен, коли он в терему не посидит со мной, в рощу не сходит, гулять не пойдет?» РГАЛИ. Ф. 335 оп. 1 ед. хр. 292. Л. 114.