Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

• Введение
• Глава 1. Романы Ф. Степуна: эпистолярность, фикциональность, синкретичность
• Глава 2. Письма с фронта как нарративизация философии
• Глава 3. Письма о любви как персонификация философии
• Заключение
• Библиографический список


Введение

Обращаясь к культурному наследию мыслителя конца XIX - середины ХХ вв. Ф.А. Степуна (1884-1956), необходимо сказать о традиции изучения его трудов и о степени их изученности. Среди современников русского ученого можно выделить следующих исследователей, критически осмыслявших его работы: Н. Авксентьев, А. Белый, М. Вишняк, Л. Зандер, Н. Струве, Г. Федотов, Д. Чижевский, А. Штаммлер Авксентьев Н.В интересах ясности // Современные записки. 1926. №28. С. 393-397; Белый А. Ответ Ф.А. Степуну на открытое письмо в №4-5 «Трудов и дней» // Труды и дни. 1912. №6. Ноябрь - декабрь. С. 16-26; Вишняк М.О переосмысливании Ф.А. Степуна // Современные записки. 1929. №40. Зандер Л.А. О Ф.А. Степуне и о некоторых его книгах // Мосты: альманах. Мюнхен, 1963. №10. С. 318-340; С. 461-471; Струве Н. Памяти Ф.А. Степуна // Вестник РСХД. Париж - Нью-Йорк. 1965. №77. С. 51-52; Федотов Г.П. Fedor Stepun. Das Antlitz Russlands und das Gesicht der Revolution. Bern / Leipzig. Gotthelf-Verlag, 1934 // Новый Град. Париж. 1934. №9. С. 94-95; Чижевский Д.Ф. Степун: Жизнь и творчество // Современные записки. 1926. №28. С. 496-499; Штаммлер А.В. Ф.А. Степун // Русская религиозно-философская мысль ХХ века: сб. ст. / Под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург, 1975. . Важно отметить также фундаментальные работы по истории русской философии В. Зеньковского и О. Лосского, где кратко описан научный вклад Степуна в гуманитарное знание, Зеньковский В. История русской философии: в 2 т. М., 2001; Лосский Н.О. История русской философии: концепции. М., 2007. и сборник статей под редакцией Н. Полторацкого с более детальным разбором работ мыслителя. Русская религиозно-философская мысль ХХ века: сб. ст. / Под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург, 1975. Среди более поздних исследований жизни и творчества Ф. Степуна следует указать на работы А. Ермичева, В. Кантора, С. Кековой, Ю. Мелих, В. Сапова, Л. Филоновой, И. Чубарова. Ермичев А.А. Ф.А. Степун. Очерк жизни // Ф.А. Степун Портреты. / Сост. и послесл.

А.А. Ермичева. СПб., 1999; Ермичев А.А. Федор Августович Степун: Христианское видение России // Степун Ф.А. Чаемая Россия / Сост. и послесл. А.А. Ермичева. СПб., 1999; Кантор В.К. Русский европеец как явление культуры: филос.-ист. анализ. М., 2001; Кантор В.К. Ф.А. Степун: русский философ в эпоху безумия Разума // Степун Ф.А. Сочинения. М., 2000; Кекова С.В. Крушение миражей. Философская антропология Федора Степуна // Сибирские огни. 2008. №6. С. 151-154; Мелих Ю.Б. Лик и лицо Ф.А. Степуна. М, 2009; Мелих Ю Б. Ф.А. Степун - кантианец и мистик // Вопросы философии. 2010. №7. С. 102-113; Сапов В.В. Журнал «Логос» - прерванный на полуслове диалог // Вестник РАН. 1993. Т. 63, №3. С. 267-272; Филонова Л. Г. Федор Августович Степун // Русские философы. Антология. М., 1994. С. 126-140; Чубаров И.М. Зачалось и быть могло, но стать не возмогло…: философское наследие Федора Августовича Степуна: предисловие к публикации «Жизнь и творчество» Ф. А. Степуна // Логос, 1991. №1. С. 98-121

Кратко раскроем основную тематику некоторых из них. В статьях А. Ермичева «Ф.А. Степун. Очерк жизни» и «Федор Августович Степун. Христианское видение России» рассматривается деятельность русского философа в эмиграции и, в частности, его работа над журналом «Новый Град». В статье «Степун - кантианец и мистик» Ю. Мелих исследовала влияние философских идей И. Канта на русского мыслителя и выдвинула тезис о принадлежности Степуна к направлению кантианства. В. Кантор в работе «Русский европеец как явление культуры» проблематизирует двойственный характер культурной идентичности Степуна.

Наследие мыслителя также изучается зарубежными специалистами. В Германии, где Степун провел почти всю вторую половину жизни, в начале 2000-х годов вышла книга К. Хуфена, Hufen Ch. Fedor Stepun. Ein politischer Intellektueller aus RuЯland in Europa. Die Jahre 1884-1945. Berlin: Lukas Verlag, 2001. которая, по словам одного из ведущих российских исследователей Степуна В. Кантора, «служит компендиумом для всех пишущих о мыслителе». Кантор В.К. Вступительная статья. Федор Степун: хранитель высших смыслов, или Сквозь катастрофы ХХ века // В кн.: Федор Августович Степун / Сост.: В.К. Кантор; под общ. ред.: В. К. Кантор. М.: РОССПЭН, 2012. С. 5-33. В отечественной науке в последние пять лет также наблюдается положительный рост интереса к фигуре и творчеству Степуна. Под редакцией В. Кантора в Москве были изданы две объемные книги «Федор Августович Степун» (2012) Фёдор Августович Степун / под ред. В.К. Кантора (составление, вступительная статья, общая редакция тома). М.: РОССПЭН, 2012. и «Федор Степун. Письма» (2013), Фёдор Степун. Письма. Составление, археографическая работа, комментарии, вступительные статьи к тому и всем разделам В.К Кантора. (Серия «Российские Пропилеи»). М.: РОССПЭН, 2013. посвященные соответственно философским работам мыслителя и его переписке с родственниками и выдающимися деятелями культуры.

Приведенные - хотя и в неполном объеме - сведения о научной разработанности темы жизни и профессионального творчества Ф. Степуна позволяют говорить об основных направлениях исследовательского интереса. Учеными рассматриваются главнейшие этапы биографии мыслителя, его культурно-философские воззрения и социально-политическая деятельность. В центре исследовательского внимания, таким образом, находится та наибольшая часть обширной библиографии Степуна, которая относится к его базовым религиозно-философским и политико-философским трактатам.

Между тем, наследие русского мыслителя не ограничивается собственно академическими трудами. По роду деятельности Ф. Степун также являлся театральным и литературным критиком, публицистом, писателем. После Октябрьской революции Степун активно занимался театральной деятельностью, выступая одновременно как актер, режиссер, театральный теоретик в Государственном показательном театре. Кантор В.К. Федор Степун: хранитель высших смыслов, или Сквозь катастрофы ХХ века. М.: РОССПЭН, 2012. С. 5-33. Впоследствии на основе данного опыта он издал книгу «Основные проблемы театра» (Берлин, 1923). Находясь в эмиграции, Степун являлся постоянным автором журнала «Современные записки», вел в нем литературный раздел, публиковал многочисленные рецензии и критические статьи. Там же. Эти сферы его профессиональной деятельности, а также серьезные литературные эксперименты до сих пор остаются малоизученными.

Так, объектами настоящего исследования являются романы Ф. Степуна «Из писем прапорщика-артиллериста» (первое издание 1918 г., Москва, под псевдонимом Н. Лугин) и «Николай Переслегин» (первое издание 1929 г., Париж, «Современные записки»), которые до сих пор почти не попадали в фокус внимания специалистов. Однако научный интерес к ним в данной работе продиктован не столько слабой степенью их изученности, сколько спецификой самих произведений.

Приведем предварительные сведения о романах Степуна «Из писем прапорщика артиллериста» и «Николай Переслегин», обратившись к истории их создания, а также к некоторым критическим высказываниям в их адрес. Оба романа являются автобиографическими, но в случае с первым из них сюжетное построение почти буквально воспроизводит фактический контекст военной биографии автора. В романе «Из писем прапорщика-артиллериста» фиксируется фронтовой путь, пройденный философом во время Первой мировой войны. Половинкин С. Философ на войне // Степун Ф.А. (Н. Лугин). Из писем прапорщика-артиллериста. С. 191-192. Осенью 1914 года Ф. Степун определяется прапорщиком 5-й батареи 12-й стрелково-артиллерийской бригады, которая была сформирована в Иркутске и отправлена на Галицийский фронт. После полугода боевых действий бригада Степуна была передислоцирована в район Риги для пополнения состава. Там она сохраняла позиции и обороняла Куртенгофский лагерь до октября 1915 года.

Во время службы в армии Степун был ранен, - но не в бою, а в результате несчастного случая. Его сани перевернулись, из-за чего он получил серьезные травмы и был отправлен в полевой госпиталь. В течение следующих одиннадцати месяцев философ лечился в различных лазаретах в Риге, Москве, Пскове, Ессентуках и там же работал над эпистолярным романом «Из писем прапорщика-артиллериста». В нем Степун зафиксировал свой военный опыт, сочетая художественную образность описания армейского быта со строгостью философски-антропологических рассуждений.

Первая публикация текста состоялась в журнале «Северные записки» (№7-9, 1916 год) и вызвала одобрение критики. Галахтин М.Ф. Степун // Русское зарубежье. Энц. Словарь. М., 1997. С. 599. Однако эта первая версия романа была значительно искажена и сокращена из-за цензурных ограничений. Вторая публикация была осуществлена издательством «Задруга» в 1928 году в Москве. В нее добавились письма 1916-1917 годов.

Отметим также последующую историю переизданий «Из писем прапорщика-артиллериста». На рубеже 1920-х годов документально-историософский текст Степуна о войне был объектом высокого общественного интереса, о чем свидетельствуют сразу три переиздания за относительно небольшой период времени. После московской публикации идентичные тексты выходят в свет в Одессе (1919), Берлине (1923), Праге (1926). После публичное внимание к роману исчезвет на длительный срок, и он снова попадает в поле зрения читателей и критиков только лишь в конце 1990-х годов, когда в массовом порядке стали издавать философские трактаты Степуна, его публицистические и беллетристические тексты. См. Степун Ф.А. Встречи. М., 1998. Он же. Портреты. СПб., 1999; Он же. Чаемая Россия. СПб., 1999; Он же. Бывшее и несбывшееся. СПб., 2000; Он же. Сочинения. М., 2000; Степун Ф.А. (Н. Лугин). Из писем прапорщика-артиллериста. Томск, 2000; 0н же. Николай Переслегин. Томск, 1998;

Для того, чтобы яснее обозначить сюжетно-фабульную структуру и общую характеристику романа «Из писем прапорщика-артиллериста», приведем несколько фрагментов из критических статей, явившихся литературной реакцией после публикации романа. Так, например, Б.К. Зайцев дает фактически лаконичный пересказ произведения, комментируя при этом его стилистику: «Пишет письма - жене, матери, еще кое-кому - артиллерийский прапорщик, философ с артистической натурой, на великих немцах вскормленный, но очень русский по нутру, наблюдательный, умеющий рассказать и показать, пишущий русским слогом кругловатым и полным, по профессии склонный к философствованию и книгу этим не перегружающий». Зайцев Б.К. (Б.3.) (Рец.) Ф. Степун. Из писем прапорщика-артиллериста // Перезвоны. Рига, 1926. №14. С. 414; Другой рецензент Л.А. Зандер подчеркивает наличие в книге большого количества философско-критических воззрений автора: «…в ней содержатся не только художественные описания фактов (а картины, рисуемые автором, остаются в памяти навсегда), но целая философия - жизненная проверка всего, что Ф.А. Степун передумал и перечитал в годы своего "учения"». Зандер Л.A. О Ф.А. Степуне и о некоторых его книгах // Мосты. 1963. №10. С. 325-326.

К работе над своим вторым эпистолярным романом Степун приступает после революции, в начале 1920-х годов. В это время он уезжает в бывшее имение жены, где в уединении занимается подготовкой предварительной версии романа. Об этом свидетельствует, в частности, фрагмент из эссе «Мысли о России»: «после буйного помешательства коммунистической Москвы - снова тихое безумие деревенской жизни. В валенках выше колен, в шлеме и напульсниках я сижу и целыми днями пишу роман: письма из Флоренции и Гейдельберга». Степун. Ф.А. Мысли о России // Современные записки. 1923. Кн. 14. С. 395. После насильственной высылки Степуна из Советской России он продолжает реализовывать литературный замысел в эмиграции.

Основная проблемно-тематическая линия и некоторые стилистические особенности произведения даны в сжатой характеристике В. Казака: «Николай Переслегин - автобиографический роман в письмах, в котором Степун показывает любовь молодого, потерявшего жену русского человека к замужней женщине, начиная с письменного сближения до нового брака. Он проникает в основные вопросы эроса, брака и смерти с точки зрения религии, философии и психологии». Казак В. Лексикон Русской литературы XX века. М., 1996. С. 405.

Степун заканчивает роман в Берлине и публикует его частями в журнале «Современные записки» (Кн. 14, 15, 17, 18, 20, 21, 22, 25). Отдельное русскоязычное издание «Николая Переслегина» выходит в 1929 году. Наряду с ним были напечатаны три переводных варианта романа на немецком языке. Stepun F. Die Liebe des Nikolai Pereslegin. Miinchen, 1928; [Он же]. Die Wandlung des Nikolai Pereslegin. Miinchen, 1946; [Он же]. Die Liebe des Nikolai Pereslegin. Miinchen, 1951. Последующие переиздания, как и в случае с первым романным текстом Степуна, возобновились только в 1990-х годах.

Критика встретила роман неоднозначно, и в публицистике ему были даны кардинально разные оценки. Нам же важно здесь указать, что многие рецензенты и комментаторы подчеркивали синкретичный характер романа, в котором рационально-теоретические построения переплетаются с лирической образностью художественного текста. Так, например, о стратегии синтеза писал М. Галахтин «опираясь в своих философских интуициях на учения о положительном всеединстве и цельном знании Вл. Соловьева и славянофилов, Степун придерживался стратегии синтеза всех человеческих познавательных способностей. <...> Наиболее ярко этот синтез нашел свое выражение в религиозно-философском романе в письмах "Николай Переслегин" (Париж, 1929) и мемуарах "Бывшее и несбывшееся" (тт. 1-2 Нью-Йорк, 1956)». Галахтин М.Ф. Степун // Русское зарубежье. Энц. Словарь. М., 1997. С. 600. На ту же особенность обращает внимание А. Ермичев, но он расценивает попытку сбалансировать философское и художественное содержание скорее как неудавшуюся: «На социально-политический рисунок времени роман явно не "ложился". Содержание романа образуется сложными взаимодействиями участников двух смежных любовных треугольников, и совсем в духе соловьевского «Смысла любви» герой раздираем между Афродитой земной и Афродитой небесной. Роман автобиографичен; героев его мы узнаем потом, в воспоминаниях Степуна, и уже потому в нем едва ли есть заданность раскрытия философской идеи». Ермичев А.А. Ф.А. Степун. Очерк жизни//Степун Ф.А. Портреты. С. 404

Теперь, кратко описав объекты исследования, необходимо сказать о том исключительном положении, которое выбранные романы занимают в библиографии их автора. «Из писем прапорщика-артиллериста» и «Николай Переслегин» принципиально отличаются от всех остальных текстов Степуна. От академических и публицистических работ эти произведения отделяет их имманентная романная форма и литературный статус. Среди других художественных текстов - мемуаров «Бывшее и несбывшееся» (1956) и рассказом «Ревность» (1965) - исследуемые романы выделяются в силу эпистолярной формы, так как оба имеют структуру личной переписки.

Кроме того, «Из писем прапорщика-артиллериста» и «Николай Переслегин» - единственные тексты Степуна, в которых повествование ведется от первого лица, но автор при этом скрывается за фикциональной маской главного героя. Все академические и публицистические тексты, рецензии, критические статьи и даже мемуары Степуна написаны им от собственного имени. В рассказе «Ревность» нарратив строится от третьего лица. В случае же с рассматриваемыми романами авторское слово подменяется речью прапорщика-артиллериста и Николая Переслегина соответственно.

Этой абсолютной исключительностью объясняется выбор объектов исследования. Кроме того, именно данная отличность позволяет рассматривать романы «Из писем прапорщика-артиллериста» и «Николай Переслегин» как альтернативные формы авторского высказывания по отношению ко всем другим текстам Степуна и главным образом - к его академическим работам.

Еще одной специфичной особенностью выбранных текстов является их синкретичный характер. Как отмечалось выше в рецензиях и критических статьях, в эпистолярных романах Степуна структурному и стилистическому смешиванию подвергаются эмоционально-психологическое высказывание и философское рассуждение, в результате чего образуется единая синтетическая форма нарратива.

Учитывая два вышеизложенных аспекта - исключительность и синкретичность романов Степуна - можно допустить, что обращение философа к столь комплексным формам художественного текста неслучайно. Другими словами, имеется в виду предположение о том, что Степун сознательно использовал сюжетно-фабульную литературную структуру для трансляции профессионального философского знания. Однако, так как вопрос об авторской мотивации будет научно некорректным, исследовательский вопрос в нашем случае может быть сформулирован следующим образом: какие возможности романной формы и инструменты литературной выразительности использует Степун для интеграции внелитературного, научно-философского материала.

Соответственно, предметом настоящей работы является специфика рассматриваемых философских романов, которая позволяет автору внедрять в литературное произведение научное знание. В центре внимания будут находится уже обозначенные свойства произведений: особая форма фикциональности, которая заостряет проблематику автобиографичности текста; жанровое своеобразие, то есть, главным образом, особенности эпистолярной структуры; синтетическое внутритекстовое содержание.

Таким образом, цель работы - описать каждый из названных аспектов и выявить механизмы их функционирования внутри рассматриваемых романов Степуна.

Говоря о методологических и теоретических принципах работы, необходимо вернуться к малой изученности романов Степуна. Источниками критического знания могут служить немногочисленные литературные рецензии современников и краткие комментарии некоторых исследователей. Безусловно, мы будем принимать их во внимание, и использовать в работе, однако эти материалы не могут расцениваться как полноценные научные труды. Единственной на сегодняшний день известной нам крупной теоретической работой, посвященной выбранным романам Степуна, является диссертационное исследование К. Квона «Романы Ф.А. Степуна: философия. Поэтика».Квон К.Б. Романы Ф.А. Степуна: Философия. Поэтика: дисс. … канд. филос. наук. М., 2003. В нем автор проводит анализ синтетической структуры романов с привлечением внушительного философского инструментария. Обращение к данной работе поможет выявить стыковые ситуации литературного вымысла и метафизических построений, чтобы проинтерпретировать их с литературоведческой точки зрения.

Среди филологических исследований будут также привлечены классические работы по теории романа Е. Абрамовских, Абрамовских Е. Русские романы. М., 1999. М. Бахтина, Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. Л. Гинзбург Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. М., 1976., Д. Лукача Лукач Д. Теория романа // Новое литературное обозрение. 1994. . Эпистолярная проблематика будет анализироваться с опорой на теоретические модели, предложенные Дж. Альтман, Altman G. Epistolarity. Approaches to a form. Ohio State University Press, 1982. О. Рогинской, Рогинская О.О. Эпистолярный роман: поэтика жанра и его трансформация в русской литературе. . М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2002. Б. Томашевским, Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996. Н. Логуновой. Русская эпистолярная проза XX-начала XXI века: эволюция жанра и художественного дискурса / Н. В. Логунова. - Ростов-на-Дону: ПИ ЮФУ, 2010.

Так как речь идет о репрезентации научного, иногда внелитературного материала в тексте художественного произведения, необходимым является привлечение не только литературоведческих работ, но и исследований других областей. В связи с этим исследовательский язык настоящей работы будет сформирован под влиянием междисциплинарного терминологического аппарата социокультурных теорий. Так, среди смежных дисциплин принципиально важным будет обращение к философской антропологии и истории русской религиозной философии. Это объясняется применением Степуном в своих романах мыслительных построений, относящихся к сфере гуманитарных дисциплин и строго научного знания.

Помимо текстуального и интертекстуального анализа, важнейшей методологической стратегией настоящей работы является компаративистский подход. Нам представляется продуктивным парное сравнение рассматриваемых работ с автобиографическими романами В. Шкловского «Сентиментальное путешествие» и «Zoo, или Письма не о любви, или Третья Элоиза». Выбор этих текстов и самого метода продиктован следующими факторами.

Во-первых, обращает на себя внимание сходство историй создания романов. «Сентиментальное путешествие» Шкловского так же, как «Из писем прапорщика-артиллериста» Степуна создавалось во время войны (в одном случае - Гражданской, в другом - Первой мировой) фактически в промежутках между боями. В 1917 году Шкловский в качестве помощника военного комиссара был отправлен на Юго-Западный фронт (к слову, там же, в Галиции служил Степун). Во время одного из боев он поднимает полк в атаку, получает тяжелое ранение и после восстанавливается в госпитале. Позже в 1919 году, находясь уже в другой больнице, он начинает писать роман: «Лазарет был хороший, и я в нем начал писать первую книжку своих мемуаров: «Революция и фронт» Шкловский В. «Еще ничего не кончилось». М., Пропаганда, 2002. С. 187..

В случае с парой «Николай Переслегин» и «Zoo, или Письма не о любви, или Третья Элоиза» сходство историй создания ограничивается тем, что романы написаны в эмиграции (первый - частично, второй - полностью) и оба были опубликованы в Берлине.

В целом, можно говорить об относительной одновременности создания романов: «Из писем прапорщика-артиллериста» (1918) и «Сентиментальное путешествие» (1923), «Николай Переслегин» (с 1923 года в «Современных записках») и «Zoo, или Письма не о любви, или Третья Элоиза» (1923).

Во-вторых, романы можно объединить по жанровому признаку. Все четыре - являются автобиографическими, и в большей или меньшей степени построены на материале авторских биографий. Кроме того, «Zoo», как и романы Степуна, - роман в письмах, то есть эпистолярный. При этом в них во всех письма, за единичными исключениями, приводятся без ответов адресата.

В-третьих, бросается в глаза попарное тематическое и структурное сходство романов. «Из писем прапорщика-артиллериста» и «Сентиментальное путешествие» - романы, в которых центральной сюжетной мотивировкой является война и фронтовой опыт героев. В обоих случаях речь идет о попытке зафиксировать и отрефлексировать увиденное, описать травматическое воздействие войны на человека. Важно также отметить, что и в том, и в другом текстах осуществлена репрезентация момента ранения главного героя, который важно аналитически проинтерпретировать. Наконец, внутренне устройство обоих произведений напоминает авантюрный роман или роман-путешествие. Герой находится в постоянном движении, сменяя как географические, так и эмоционально-смысловые координаты.

«Николай Переслегин» и «Zoo, или Письма не о любви, или Третья Элоиза» - романные произведения, в которых фабульно-основополагающей является любовная мотивировка. И в том, и в другом случае в центр сюжета выдвинуты отношения между мужчиной и женщиной, которые развиваются по ходу переписки.

Наконец, в-четвертых, наиболее принципиальным фактором выбора подобной пары текстов является литературоведческий характер романов Шкловского. Основатель формальной школы, теоретик литературы Шкловский в своих автобиографических текстах разрабатывал метаязык - повествовательную стратегию, при которой герой обнажает свою авторскую позицию и изнутри действия показывает, как создавалось произведение, объясняет, как оно структурно устроено. Таким образом, прием метафикции позволяет Шкловскому анализировать собственный литературный материал и реализовывать научные и теоретические построения внутри художественного текста. Известны даже заявления некоторых исследователей о том, что «Zoo, или Письма не о любви, или Третья Элоиза» является филологической лекцией и разбором стилистики работ Л. Стерна и В. Розанова Monas S. Introduction // V. Shklovsky. A Sentimental Journey: Memoirs 1917-1922. N.Y.: Cornell University Press, 1970.. Это тем более показательно, что некоторые уже частично цитируемые комментаторы романов Степуна высказывают схожие идеи о наличии в них авторских философских концепций. Иными словами, если Шкловский внутри своих автобиографических романов разрабатывает и проверяет на практике литературоведческие теории, то Степун «использует» сюжетно-фабульную структуру романа для развития и иллюстрации рационалистических философских построений. Таким образом, мы видим сходные ситуации внедрения в литературный текст научного материала.

Теоретические концепции и литературные тексты Шкловского имеют богатую традицию изучения. Более того, существуют исследования, в которых анализируется и тщательно разбирается интересующий нас аспект метафикциональности (синкретичности) в автобиографических романах Шкловского. С опорой на теоретические работы С. Зенкина Зенкин С. Приключения теоретика. (Автобиографическая проза Виктора Шкловского). // Дружба народов, 2003. №12., И. Калинина Калинин И. Историчность травматического опыта: рутина, революция, репрезентация // Новое литературное обозрение, №123, 2013; Калинин И. Прием остранения как опыт возвышенного (от поэтики памяти к поэтике литературы) // Новое литературное обозрение, №95, 2009., Я. Левченко, Левченко Я. Другая наука: Русские формалисты в поисках биографии. М.: НИУ ВШЭ, 2012. планируется применить разработанный ими терминологический и методологический инструментарий, переложив его на текст романов Степуна. Поэтому нам представляется оправданной и эффективной стратегия попарного сравнительного анализа романов Степуна и Шкловского по модели: «Из писем прапорщика-артиллериста» - «Сентиментальное путешествие» и «Николай Переслегин» - «Zoo, или Письма не о любви, или Третья Элоиза».

Актуальность настоящей работы определяется, прежде всего, малой изученностью романов Степуна. За единичным исключением отсутствуют исследования, подвергающие его литературное наследие мыслителя критическому анализу. Во-вторых, имея объектом исследования модернистский философский роман начала ХХ века, настоящая работа актуализирует круг проблем связанных с развитием художественной практики русского модернизма. В-третьих, изучение изменчивости литературного текста, его возможности переходить из fiction в non-fiction может быть экстраполировано широко за рамки литературоведческих штудий для исследования взаимопроникновения науки и искусства в различных культурных практиках.

Перед тем, как перейти к основной части, скажем несколько слов о композиционном устройстве работы. Весь массив информации разделен на три главы. В первой приводятся литературоведческие концепции и терминологический аппарат одинаково применимые к обоим романам. Кроме этого, теоретически уточняется и заостряется жанровое своеобразие и стилистическая специфика рассматриваемых текстов. Вторая и третья главы посвящены поочередно «Из писем прапорщика-артиллериста» и «Николаю Переслегину». В первой части каждой главы приводятся общие характеристики романа в контексте заявленной темы, производится детальный текстуальный анализ конкретных литературных приемов. Во второй части основной упор сделан на компаративистском методе интертекстуального сравнения романов Степуна с обозначенными текстами Шкловского.

Глава 1. Романы Ф. Степуна: эпистолярность, фикциональность, синкретичность

В введении были кратко обозначены важнейшие характеристики романов Степуна «Из писем прапорщика-артиллериста» и «Николай Переслегин»: эпистолярность, фикциональность, синкретичность. Данные ярлыки, применимые к рассматриваемым произведениям, не только выделяют их среди других текстов в библиографии автора, но и определяют специфику литературной формы. Жанровая принадлежность и прочие характеристики, в свою очередь, выбираются автором в зависимости от его творческих задач. В фокусе настоящего исследования три названных аспекта рассматриваются как общие элементы художественной стратегии, которые обуславливают более локальные приемы выразительности. Поэтому их необходимо последовательно описать в первую очередь.

Рассматривая литературную эволюцию эпистолярного жанра, О. Рогинская фиксирует важный для нашего исследования момент. В XVIII веке романы в письмах приобретают характер психологических, то есть центральным конфликтом становятся не взаимоотношения человека и мира, а внутренние противоречия личности. Рогинская О.О. Эпистолярный роман, поэтика жанра и его трансформация в русской литературе: дис.... канд./д-ра филол. наук. Москва, 2002. С. 25. Такое смещение ориентировки с внешней на внутреннюю максимально адекватно отвечало художественным задачам эпистолярного нарратива, и впоследствии подобная внутрисобытийная модель закрепилась в эпистолярной литературе. Основной прием при данной манере повествования определяется М. Соколянским как «некоторая задержка событийного времени» Соколянскии? М.Г. Западно-европеи?скии? роман эпохи Просвещения (проблемы типологии). -- Kиев; Одесса, 1983. -- С. 74.. Данное замедление расширяет пространство для описания душевных движений персонажа, генезиса его мыслей и поступков.

Такая эластичность текста письма отмечается и Томашевским. Классифицируя романы по признаку системы рассказывания, Томашевский выделяет роман эпистолярный как совершенно особый класс. Это мотивируется отличительными условиями эпистолярной формы, которые создают специфику сюжетного развития и тематической обработки. Среди характерных приемов Томашевский отмечает стесненные формы для фабульного развития (так как герои, ведущие переписку, не живут вместе или живут в исключительных условиях) и свободную форму для внедрения внелитературного материала, потому что формат письма «позволяет вводить в роман целые трактаты». Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М.,1996. С. 249. В романах Степуна это особенно заметно из-за научно-философского характера вставок. Как именно это работает в условиях текста, будет рассмотрено в последующих главах, а сейчас важно подчеркнуть, что условия для интегрирования внелитературного материала создаются самой эпистолярной формой.

Рогинская также выделяет две линии развития русской художественной эпистолярной прозы в XIX веке. Первая берет свое начало с романа Ф.М. Достоевского «Бедные люди» и связана с традицией сентиментализма и темой «маленького» человека. В произведениях, развивающих данную линию, в центре сюжета находится герой, пытающийся через письма обрести себя в слове и найти собственную идентичность. К текстам такого типа можно отнести эпистолярные романы ХХ века А. Алексина "Коля пишет Оле, Оля пишет Коле" (1965), А. Морозова "Чужие письма" (1968), В. Казакова "Теория монолога" (1974), А. Морозова "Общая тетрадь" (1975), Д. Липскерова "Пространство Готлиба" (1997).

Вторую линию начинает повесть И.С. Тургенева «Переписка». Произведения, продолжающие эту «высокую» и «романтическую» традицию русской оригинальной эпистолярной прозы тематически сосредотачиваются вокруг мотивов «горя от ума», «одиночества в толпе», «лишнего человека». В них, как правило, главные действующие герои обладают высокой способностью к саморефлексии, имеют зрелое и устоявшееся мировоззрение. Ситуация переписки героев характеризуется внутренней противоречивостью. Несмотря на возможность встречи в реальности герои продолжают действовать в пространстве переписки, реализуя лишь письменную коммуникацию. В таких романах преобладает тип личности с уединенным сознанием, главный действующий герой независим и в то же время одинок. Сюжетным центром в такой прозе чаще всего являются романтические отношения между мужчиной и женщиной, ситуация любовной (не)встречи. Среди текстов, развивающих это второе направление русской эпистолярной прозы вслед за Тургеневым, исследовательница называет романы Ф. Степуна, рассказы И. Бунина, А. Куприна, Л. Андреева. Рогинская О. Эпистолярный роман, поэтика жанра и его трансформация в русской литературе: дис.... канд./д-ра филол. наук. Москва, 2002. С. 191. Действительно, оба романа Степуна подходят под большинство выявленных выше критериев и тематически вписаны в данную традицию.

С другой стороны, Логунова в своем диссертационном исследовании утверждает, что роман Степуна «Из писем прапорщика-артиллериста» является образцом особой жанровой разновидности - философский эпистолярный роман. Логунова Н. Русская эпистолярная проза XX - начала XXI века: эволюция жанра и художественного дискурса: диссертация... доктора филологических наук. Москва, 2011. В нем эпистолярная структура обусловлена как коммуникативной моделью, так и гносеологическими установками. Они, в свою очередь, обосновывают стилистическую стратегию автора и сюжетно-композиционное выстраивание нарратива.

Чтобы обосновать это положение, Логунова также предпринимает попытку разграничить данную жанровую форму от сходной практики «философских писем». Примерами таких сочинений являются «Философские письма» (1734) Вольтера, «Философские письма о догматизме и критицизме» (1795) Шеллинга, «Философические письма» (1836) Чаадаева и другие. Исследовательница выделяет три основных критерия дифференциации. Во-первых, принципиален характер установки на реципиента. Хотя в обоих типах «переписки» присутствует фигура получателя, в философских письмах ориентация на собеседника сугубо формальна и является скорее риторическим приемом, который помогает выстраивать диалогическую логику повествования. Сам адресат является абстрактным и не прописанным, без какого-либо психологического портрета. Так, философские письма, в отличие от философского эпистолярного романа, имеют скрыто монологический характер. В романе же адресат персонифицирован, что часто определяет стилистику и тематику посланий. Во-вторых, философические письма выстраиваются по иерархической модели «учитель - ученик», где интеллектуальное превосходство и нравственная правота утверждается только за пишущим. Другими словами, письма носят назидательный характер. В философском эпистолярном романе позиции отправителя и получателя равноправны и идеологически сбалансированы. В-третьих, фигура пишущего философские письма не может быть достоверно определена, но зачастую сливается с автором. Философский эпистолярный роман подразумевает фиктивную фигуру рассказчика, который не тождественен автору текста.

Последнее положение о фикциональности необходимо особо проговорить на примере рассматриваемых романов. «В литературе человек откровеннеи? и прямеи?, чем в дружеском письме; литература дает ему средство, сравнивая себя с ее героями, противопоставляя свое написанному, выразить в результате именно самого себя в своеи? сущности. Письма часто бывают традиционнее, связаннее литературного произведения: они ограничивают пишущего уже тем, что он точно представляет себе адресата и его восприятие», Шкловскии? В. За и против. Достоевскии? // Собр. соч.: В 3 т. - М., ?1974. С. 152. - так Шкловский описывает отличия между документальным жанром письма и художественной литературой. Эпистолярная форма помогает преодолеть разрыв, включая в себя свойства обоих практик и преобразуя их в единый синтетически сделанный конструкт. Таким образом, эпистолярность, сохраняя в себе черты бытового письма, приобретает возможности фикциональной литературы. Некоторые из них отмечены Шкловским в приведенном фрагменте: это максимальное выражение собственной субъективности и нестесненность представлением о конкретном адресате. То, как названные особенности перерабатываются в эпистолярном жанре во многом определяет последующие рассуждения.

Опираясь на теорию М. Бахтина, важно отметить качественное разведение письма как речевого жанра и как композиционной формы речи в эпистолярной прозе. На подобную дифференциацию указывают выделенные Бахтиным первичные (речевые) и вторичные (литературные) жанры. Так, письмо в художественном произведении перестает быть документальным свидетельством действительной переписки и перемещается в область художественного вымысла: «…Первичные жанры, входящие в состав сложных, трансформируются в них и приобретают особый характер: утрачивают непосредственное отношение к реальной действительности и к реальным чужим высказываниям; например, реплики бытового диалога или письма в романе, сохраняя свою форму и бытовое значение только в плоскости содержания романа, входят в реальную действительность лишь через роман в его целом, то есть как событие литературно-художественной, а не бытовой жизни». Бахтин М. Проблемы речевых жанров // Собр. соч.: в 7 т. - Русские словари, 1996. С. 161.

Необходимо также сказать об адресной направленности письма. В эпистолярном тексте рецепция письма усложняется и становится многоуровневой, потому что послание пишущего героя не только адресуется конкретному персонажу-получателю, но мыслится так же, как часть художественного произведения и поэтому предназначена автором для широкого круга читателей. Так, в соответствии с теорией Бахтина, комплексное и многосоставное произведение вторичного жанра является «единым реальным высказыванием, имеющим реального автора и реально ощущаемых и представляемых этим автором адресатов». Бахтин М. Проблемы речевых жанров С. 200. Данный тезис обязательно следует учитывать при рассмотрении романов Степуна не только как литературных произведений, но и как философских высказываний, рассчитанных на определенную аудиторию.

Помимо этого, по Бахтину, письмо в художественном произведении интенционально раздвоено. Его содержание вмещает как позицию пишущего героя, так и установку автора. Поэтому можно говорить о двуголосом слове: «…чужая словесная манера используется автором как точка зрения, как позиция, необходимая ему для ведения рассказа… Автор <…> изнутри пользуется <ею> для своих целей». Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского М.: Художественная литература, 1972. 325. Другими словами, авторская стратегия заключается в создании семантической комплексности и художественной образности за счет этой голосовой двойственности письма.

Это важно зафиксировать и еще раз подчеркнуть то, что в романах Степуна повествование ведется от лица рассказчика, но не автора. В случае с «Из писем прапорщика-артиллериста» отсутствует говорение о себе в третьем лице или какое-либо обозначение имени героя, однако показательно, что роман был издан под псевдонимом Н. Лугин. Это подтверждает, что Степун сознательно прибегает к фикциональной маске, ретушируя автобиографичность текста, «удваивает» слово и усложняет тем самым семантику нарратива. В «Николае Переслегине» доминирующий герой-повествователь обозначен в заголовке и является полноценным художественным характером с собственным именем и психологическим портретом. Здесь фикциональная форма произведения безусловна.

Поэтому мы не согласны с утверждением Г. Адамовича о том, что «Степун и Переслегин это одно лицо, один писатель». Адамович Г.В. «Николай Переслегин», роман Ф. Степуна. С. 3. С другой стороны, проблематизация романного автобиографизма в произведениях Степуна является актуальной.

Среди выделяемых по принципу построения главного героя типов романа, помимо романа испытания героя, романа воспитания, романа странствований, М. Бахтин выделял также роман биографический (автобиографический). Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: 1979. С. 188. В свою очередь, разновидностями биографической романной формы, по Бахтину, являются античный роман удачи-неудачи, исповедальная форма (биография - исповедь), житийная форма, семейно- автобиографический роман. Там же. С. 195. Романы Степуна при этом не попадают ни в одну из предложенных Бахтиным категорий биографического романа.

В то же время, несомненно, что Степун эксплуатировал автобиографические мотивы в романном действии, что подтверждается в его мемуарах «Бывшее и несбывшееся». Подобное противоречие объясняется утверждениями Бахтина о том, что сюжет (авто) биографической формы «строится <…> на основных и типических моментах всяческого жизненного пути» и что «меняется, строится, становится жизнь героя, его судьба, но сам герой, остается, по существу, неизменным», Там же. С. 196. что в романе (авто) биографии «события формируют не человека, а его судьбу». Там же. С.198. В романах Степуна, наоборот, обстоятельства действия являются скорее исключительными, нежели типичными, и постоянной трансформации более подвергается внутренний мир героя, чем внешнесобытийное пространство. Таким образом, центральной сюжетной линией является путь духовной и идейной эволюции героя, тогда как детали фактической биографии автора служат декорационным фоном действия. Поэтому романы Степуна вслед за Квоном можно назвать «биографией идеи», но не автобиографией автора. Квон К. Романы Ф.А. Степуна: философия. Поэтика: Дис.... канд. филол. наук. Санкт-Петербург, 2003.

Важно обратить внимание на это соотношение внутреннего и внешнего сюжетного развития (авто)биографии с позиции П. де Мана. В книге «Риторика романтизма» он связывает фигуру повествования с происходящими событиями в жизни автора, а идейные конфликты и социальную мотивацию, предопределяющие поведение персонажа, относит к понятию фона. Данное распределение приоритета полей читательского восприятия в (авто)биографическом произведении является традиционным и распространенным. Романы Степуна имеют инверсивную структуру, в которой фигура персонажа и его идейная эволюция имеют главенствующую роль, а второстепенной является ситуация фонового развития внешних событий. Описанная особенность позволяет сделать вывод о том, что в романах Степуна философское содержание, заключенное в пространстве внутренней рефлексии персонажа, является приоритетным по сравнению с собственно (авто)биографическими мотивами.

Продолжая тему соотношения литературного вымысла и философского материала, снова обратимся к теории. Е. Абрамовских в работе «Русские романы» дифференцирует романную форму по внешним тематическим признакам. Она выделяет экстенсивный тип романа, который ориентирован на критику окружающей социальной действительности, и интенсивный.

Последний характеризуется тем, что действие в нем развивается по принципу воронки, углубляясь во внутренний мир и психологию героя. Абрамовских Е. Русские романы. М.: 1999. С. 641. При этом она отмечает, что произведения зачастую не могут быть строго классифицированы, так как «синтетичность романа по типу проблематики - устойчивая черта русского классического романа». Там же. С. 642. Романы Ф. Степуна, хоть и не являются строго классическими, но генеологически соотносимы с ними, и представляют примеры синтетической формы, в котором смешиваются разные тематические типы.

Как раз потому, что романы Степуна отличаются неклассической жанровой формой, уместным будет обращение также к не-литературоведческой традиции изучения, анализирующей литературное явление с позиций социологических и философских. Примером такого междисциплинарного метода является теория Д. Лукача, который использовал психологические и лингвистические категории для исследования романа. Он вводит специальный термин «внутренняя форма романа», под которым имеет в виду «процесс движения проблематичного индивида к самому себе, как путь от смутной погруженности в наличную действительность, гетерогенную, и с точки зрения индивида, лишенную смысла, к ясному сознанию». Лукач Д. Теория романа // Новое литературное обозрение. 1994. №9. С. 43.

В двух рассматриваемых произведениях Степуна эта внутренняя форма проступает с видимой явственностью: герой, «потерянный» в экзистенциальном опыте войны (или любви) сюжетно двигается к точке незамутненного осознания собственной идентичности и окружающей реальности.

Более того, Лукач считает эмоциональные переживания и рефлексию базовыми конструирующими элементами романной формы. Но вместе с этим «когда они становятся самоцелью, то их непоэтический характер выступает явственно, разлагая любую форму». Там же. С. 46. В романах Степуна, безусловно, проблематизируется это соотношение между лирической образностью переживаний и упорядоченностью мыслительных выкладок.

Немаловажный мотив настоящего исследования связан с сплавом биографического и исторического, личного и всечеловеческого внутри одного литературного образа. Подобная оппозиция отмечается Л. Гинзбург при описании исповедальной, «мемуарной» литературы, к которой можно причислить романы Степуна. Исследовательница утверждает, что образ автора и его психология неизбежно складываются одновременно из эмпирического и исторического опыта. Эпоха всегда в большей или меньшей степени накладывает свой отпечаток на характер человека, и особенно явно это проявляется в художнике и его творчестве. Гинзбург Л. О психологической прозе. М. 1976. С. 21-22. Характерно, что в романах Степуна доминирующий герой-рассказчик соединяет в себе черты биографического и эпохального, обнаруживая и заостряя эту дуальность в своих суждениях. Мы видим, что жизнетворчество героя строится «благодаря расчленению самой жизни на низшую, эмпирическую и идеальную». (Там же. С. 28.) Но такая модель проектирования собственной биографии оказывается неэффективной, и герою (особенно явно в «Николае Переслегине») не удается выполнить намеченное, так как, по словам Гинзбург, это «задача с заведомо неудавшимся решением» (Там же. 57).

В заключение, еще раз обозначим принципиальные аспекты, которые необходимо учитывать при детальном текстуальном анализе романов Степуна. Во-первых, это эластичность эпистолярной формы, возможность внедрения в него объемных отвлеченных пассажей. Во-вторых, это ситуация двунаправленной адресации письма, при которой письмо предназначено не только конкретному персонажу романа, но и широкому кругу читателей. В-третьих, это комплексность авторской авторской личной позиции в связи с фикциональным статусом произведений. В-четвертых, это характерная для традиций психологического и эпистолярного романа сюжетная внутрисобытийность. Подобная форма подразумевает континуальность рефлексии и эволюционный путь развития философских идей внутри романного нарратива. Наконец, нужно также сказать о двойственности или синкретичности, которая разделяет и проблематизирует многие аспекты: литературного и научно-философского содержания, внутреннего и внешнего развития действия, эмпирического и исторического опыта персонажа. Обобщенные таким образом проблематики более подробно раскрываются при детальном разборе текстов.

Глава 2. Письма с фронта как нарративизация философии

нарративизация философский роман степун

Действие романа «Из писем прапорщика-артиллериста» разворачивается вокруг центрального сюжетообразующего мотива войны. Ситуация войны служит одновременно условием повествования и предметом художественных описаний и философских размышлений героя. Война является движущим фактором как внешнего сюжета (географические передвижения батареи, ранение героя и его попадание в госпиталь), так и внутреннего (идейная эволюция и развитие философской концепции войны). Произведение в целом можно считать попыткой репрезентации и осмысления травматического опыта, пережитого Степуном во время участия в Первой мировой войне. Чтобы проследить, с помощью каких приемов в романе интерпретируется военный опыт, снова обратимся к особенностям эпистолярной формы.

В романе переписка представлена в одностороннем порядке. Читателю доступны лишь письма главного героя к различным адресатам. Большею частью, они обращены к матери и жене Наталье, но также есть послания к друзьям и фронтовым товарищам. Отсутствие ответных писем в тексте, безусловно, является авторской стратегией, но обосновывается на сюжетном уровне. Отправка и получение писем зачастую затруднены в условиях активных боевых действий и постоянных перемещений героя: «После письма, переданного тебе Грациановым, написал еще два письма. Одно ты получила; получила ли второе - не знаю…»; Степун. Ф.А. (Н. Лугин) Из писем прапорщика-артиллериста. Томск, 2000. С. 63. (Далее все цитаты из этого издания приводятся прямо в тексте, с указанием в скобках номера страницы). «Пишу тебе наскоро. Совершенно неожиданно узнал сегодня, что в Москву отправляется нижний чин второй батареи» (С. 79); «Мне очень грустно, что два моих больших письма, отправленных около пятнадцатого ноября с одним из наших офицеров, все еще не доставлены тебе. Вероятно, над ними придется уже окончательно поставить крест» (С. 148).

Несмотря на отсутствие обратных ответов, принципиальна диалогическая ориентация писем. В посланиях герой зачастую проявляет стремление узнать, чем живут другие, и заваливает собеседника целым рядом вопросов: «Напишите поподробнее, как вы живете, переменили ли позицию, есть ли надежда на резерв, кого назначили взводным вместо убитого Аникаева? На ком вы теперь ездите? Как здоровье моей Чадры? Какова покупка А.К.? Напишите, если сможете, поскорее» (С. 120). Однако это касается не только бытовых вопросов и новостей. Когда герой излагает свои представления о метафизических категориях философии, он иногда ссылается на уже состоявшуюся между ним и адресатом дискуссию в прошлом: «Сегодня во время ужина мне вспомнились наши с тобою беседы, и стало думаться <…> Религия и церковь - откровение о лике. Маска - борьба против лика, лица. Почему для церкви маскарад - бесовское наваждение. Совсем не так для безликой мистики и ее современного двойника - трансцендентальной философии» (С. 36).