Формы авторского присутствия в ранней драматургии Н.В. Коляды (на материале сборника "Пьесы для любимого театра")

ТАНЯ. <…> и я бегу домой, открываю эту скрипучую дверь, там в углу лежат мои старые, грязные и пыльные, самодельные игрушки, тут - мой пыльный и колючий мир, а мать стоит у огня, посредине комнаты и готовит ужин <…>, я сижу и знаю, что скоро из своей лавочки придет сюда ко мне мой отец, он придет ужинать [1.3, c.113].

Героиня погружается в мечту, она думает о том, что может быть, о прошлом, которое не может осуществиться по определению, оно уже прошло. Таким образом, важным становится мотив времени, когда герои мечтают о своем личном пространстве, надеются на то, что их желания воплотятся в жизнь. Для Тани не существует настоящего: она находится в промежуточном состоянии, для нее важно прошлое и будущее, а настоящее воспринимается как источник страданий.

Подобные ситуации мы можем наблюдать и в других пьесах: герои переживают настоящее как невозможность существования, как мучение. Они беспрестанно мечтают о будущем, вспоминают прошлое, которое мыслится ими как время, где у них была надежда на жизнь, на исполнение мечты, обретения своего личного пространства, столь необходимого для нормального существования. «Нити из прошлого призрачно опутывают жизнь героев в настоящем, ничего хорошего не предрекая им в будущем» [5.1, c.185]. Но, тем не менее, герои Коляды считают, что все должно измениться к лучшему. Так, например, в пьесе «Канотье» Катя мечтает о любви в будущем, но ее полет фантазии прерывается словами Виктора, который снова возвращает ее в жестокое настоящее:

КАТЯ. <…>Почему я всегда так красиво мечтаю, а? И почему так плохо в жизни выходит, а? Вот я мечтаю ночью, что вдруг я встречаю такого же, как вот этот... Чуть постарше, конечно, только. И чтоб тоже: в черном длинном плаще, в очках, в шляпе. Но чтобы - иностранец. Не потому, что у него деньги, а потому, что он будет по-детски наивно разговаривать. Красивый-красивый! И будто бы нам надо ехать. В Читу, скажем. Я будто бы там живу. Подальше, в Читу ехать, чтоб подольше с ним в поезде находиться. Самое главное, о чем я мечтаю, как мы с ним будем в поезде ехать... Я ему говорю: «Поехали, милый, в Читу!» А он мне сразу, не раздумывая: «С тобой, Катья, хоть на край светья!..» И мы - едем! Сядем в поезд. Его полка будет напротив моей... В купе. Место тридцать «бэ» у него и место тридцать «а» у меня. <…>И вот мы поедем, поедем...

ВИКТОР. (в окно.) И тут у паровоза спустят шины и начнется проза жизни.

КАТЯ. Заткнись, молчи, Сухинин, не порти мне масть! [1.3, c. 169].

Герои Коляды мечтают, для них, по сути, неважно то историческое время, в котором они живут. Неважно потому, у них свой «МОЙМИР», в котором и протекает вся их жизнь, в котором они существуют, где свои порядки, люди, отношения. Но историческое время не имеет значения только на первый взгляд.

Время в пьесах Коляды - это последние годы существования СССР и начало постсоветской эпохи. Это время кризиса, время перемен, как экономических, так и социальных, время, когда человек, привыкший к определенному политическому строю, к жесткой идеологии, попадает в переломные условия, когда нет установившихся порядков, когда он вынужден приспосабливаться. Но герои Коляды не могут адаптироваться к новым условиям существования в силу своей социальной инертности и немобильности. Их мучения становятся еще более сильными, нежели были раньше. Герои живут в условиях политических перемен и внутреннее их состояние переломное, переходное (от прошлого к будущему). Персонажи словно и не живут в настоящем, как в плане историческом, так и в плане духовном, ментальном. Они неукоренены ни во времени, ни в пространстве, отсюда мучительность и безысходность их существования.

Таким образом, с помощью пространственно-временных форм автор подчеркивает, что герои, являясь по сути своей мечтателями, не могут существовать в настоящем, что вся жизнь их - это некий поиск идеальной гармонии, точнее мечты о ней. Герои существуют в ирреальном пространстве «МОЕГОМИРА», для них не столь важно, где они живут на самом деле: в их сознании теплится надежда на воплощение вселенской гармонии, но достичь они ее не могут, и внутренний конфликт все сильнее обостряется. Можно сказать, что пространственно-временные образы служат катализатором для развертывания внутреннего противоречия, являющегося основным для развития драматического действия.

Глава 4. Субъектные формы авторского присутствия в ранней драматургии Н.В. Коляды

Субъектные формы авторского присутствия разнообразны. В классической драме авторская точка зрения на этом уровне могла быть выражена только через героя-резонера. Впоследствии субъектные формы становились все более разнообразными, и в драматургии Коляды мы уже имеем дело с четырьмя субъектными формами:

персонажи;

языковое пространство пьес;

лирические отступления;

ремарки.

§ 1. Специфика персонажей

«Жизненный материк, открытый и тщательно, с разных сторон изучаемый драматургом Колядой, густо населен. Его население многохарактерно и многоголосо» [5.1, c.188]. Их всех объединяет то, что они обыкновенные люди.

Герои Коляды не совершают героических поступков, не попадают в экстремальные ситуации. Сфера их «боев и дерзаний» [5.1, c.188] - обыденная жизнь, в которой человеку значительно труднее себя проявить. Часто героев Коляды именуют маргиналами. Они являются таковыми, но скорее не по социальному статусу (большинство из них имеет работу, занимает какую-то общественную нишу), а по мироощущению. Они составляют круг людей, которые в разной степени и по разным причинам оказались на обочине жизни. Вследствие этого они либо готовы смириться со своим нынешним положением и ничего не делать, либо бунтуют и мучаются вопросами бытия, пытаются понять причины такого своего существования. Иногда они начинают мстить окружающим за свое межеумочное положение. Так, например, в пьесе «Рогатка» Илья выражает ненависть по отношению к окружающим тем, что стреляет по окнам из рогатки:

ИЛЬЯ. Рогатка. Моя рогатка.

АНТОН. Зачем, спрашиваю?

ИЛЬЯ. Стреляю в окна. (Глухо). Езжу по улицам и стреляю.

АНТОН. Ну, блин-душа! Чудак-человек, зачем?

ИЛЬЯ (помолчал). Чтоб хорошо не жили. Сильно хорошо все стали жить. [1.3, c.35].

Человек в пьесах Коляды - аутсайдер. Практически все герои «выпали» из социального контекста, из своей привычной среды обитания. Иван и Людмила из пьесы «Полонез Огинского» когда-то давно нашли себе место в жизни: им, выходцам из деревни, повезло устроиться к влиятельному номенклатурному работнику прислугой. Но потом их работодатель погибает, в стране меняется политический строй, и они остаются без привычного места, пополняют «отряд столичных маргиналов» [1.3, c.188]. Когда-то они оба уехали из деревни, из того мира, в котором привыкли жить и имели свое место, нанялись на работу к высокопоставленному чиновнику:

ЛЮДМИЛА. <…> Серюня был шофер у вашего папочки покойного, царство ему небесное, добрый был человек, любил брать людей неиспорченных, деревенских, мы такие и остались, вот так, Серюня и сейчас шоферит, возит одного кооперативщика, а Ваня, Иван то есть, был на вашей даче садовником. Он на даче жил, а потом дачу забрали, как папочка Ваш умер, мне некуда деться было, я тут притулилась. [1.3, c. 98].

Сначала они пытались вырваться их привычного окружения, чувствуя свою чуждость ему, и найти новое место в жизни, а после того, как нашли, утратили его, фактически став маргиналами во второй раз. Их не принимают те люди, которым они служили много лет. Этот вывод можно сделать, исходя из слов вернувшейся из Америки Тани:

ТАНЯ. Бессовестные люди… Они не проходили дальше порога, их было не видно и слышно, их никто не знал по имени, но они обнаглели, они хозяева теперь… Была у зайца изба лубяная, у лисы ледяная, и вот весна, ледяной домик растаял, и вот в доме лиса хозяйничает, зайца вон, вон! Тут был наш мир, был покой, был московский, тихий, гостеприимный, богатый дом, тут были интеллигентные люди, а теперь тут какой-то притон, общага, у нас все было: богатство, деньги, уважение - и вот я на улице, без ничего, я не нужна никому, они разрушили, растоптали мой мир» [1.3, c. 112].

Стремление героя уехать из провинции и поселиться в столице или покинуть страну является зачастую его главным жизненным желанием. Так в пьесе «Мурлин Мурло» Инна хочет уехать из Шипиловска в некую столицу, которую воспринимает лишь умозрительно, как некий абстрактный образ:

ИННА. Оля! Олечка! Сестричка моя! Он согласился! Он согласился меня увезти отсюда! <…> Мы уезжаем! Все, Оля, хватит! Мы едем! Мы с Лешечкой едем к ебене матери! Эту дыру к ебене…Чтоб она провалилась! Я хоть на Красную площадь схожу в Ленинграде! Хоть мир посмотрю, Оля! Туда ее, эту дыру! [1.3, c.352].

Но у Инны ничего не выходит, и она остается в своем родном городе грезить о столице и страдать, оттого что она туда не попала.

В пьесе «Американка» Елена Андреевна покидает родину и уезжает в Нью-Йорк - «самый прекрасный город земли». Казалось, что здесь она найдет свое счастье, но этого не случилось. Пьеса насквозь пронизана тоской по родине. В этом городе все по-другому, здесь иные нормы поведения, иной менталитет у жителей:

Потому что в этом городе ты никому на хер не нужен, все сами по себе! И если сказано: «Ешь!» - значит, ешь быстренько, даже если не хочешь! Потому что никто не станет умолять, потому что тут никому не интересно - голоден ты или нет! Во второй раз не пригласят, не позовут, не попросят, понимаете? Это все оттого, миленький, что тут свобода! [1.3, c.273].

Герои Коляды бегут из провинции в столицу, из столицы - за границу, но не бывают счастливы от этого. Они «как фантомы без роду, без племени, без нравственного стержня - несомые ветром «перекати-поле» [5.1, c.189]. Таня, вернувшись из Америки в свой родной город, оказывается там лишней, не нужной никому:

ЛЮДМИЛА. Где я была. Где я могла быть. Ходила за своим шпионить. Мы ее сегодня же в дурдом отбарабаним. Она сумасшедшая, ты понял это? Я позвоню сегодня же в больницу. И дружок ее печати некуда ставить, проститня тоже из американского дурдома сбежал. КГБ, КГБ, все уши прожужжала мне своим КГБ. Мне уже сегодня приснилось, что Серюня мой в КГБ работает. Мы с ней тоже с ума сдвинемся. Понимаешь? Звони давай. Ты тут главный. Пусть ее заберут, партблядь эту в яблочках [1.3, c. 121].

Жизнь их утрачивает смысл, они страдают, потому что «оторвались от корней, забыли родину» [1.3, c.105], как говорит Иван в «Полонезе Огинского». Но героям ничего не остается, кроме того что приспосабливаться к новым условиям жизни.

Персонажи пьес Коляды живут так, как умеют, ничего не пытаясь изменить вокруг. Если быть более точной, то изменить они хотят, но ничего для этого не предпринимают. Не стремятся получить хорошую работу, которая смогла бы обеспечить им достойное существование. Дима в «Полонезе Огинского» играет в переходах метро на скрипке и пишет музыку к порнофильмам:

ТАНЯ. Где ты работаешь?

ДИМА. Сочиняю музыку к порнофильмам.

ТАНЯ. Есть такая профессия?

ДИМА. Есть.

ТАНЯ. Как хорошо.

ДИМА. Я стою в подземном переходе и играю на скрипке.

ТАНЯ. Что ты играешь? Что-то серьезное?

ДИМА. Все, что я знаю: десять строчек «Полонеза Огинского». Спасибо твоему папочке, что мучил ребенка прислуги игре на скрипке [1.3, c.108].

Старик в «Нюне» продает котят, мать Ольги и Инны в «Мурлин Мурло» работает билетером в провинциальном кинотеатре, Инна трудится на химзаводе, Илья из «Рогатки» занимается попрошайничеством, чтобы к вечеру набралось денег на выпивку, Таня в «Полонезе Огинского», видимо, занималась проституцией и пользовалась большим успехом, т.к. она «достопримечательность русской эмиграции в Нью-Йорке: дочь бывшего посла Советского Союза» [1.3, c.121].

В пьесах Коляды мы видим множество вариантов жизненных судеб и характеров персонажей. Несмотря на замкнутость и ограниченность сценического пространства в каждой отдельной пьесе, на маленькие отдельные квартиры, «как сказал бы Маяковский, «дооктябрьский Елец и Конотоп», Театр Коляды - это большой театр на Площади» [5.1, c.189], в котором исследователи находят устойчивые характеры-маски. Вся система характеров в пьесах Коляды 80-90-х годов представляет собой «разные модели поведения в ситуации обыденного хаоса, во всех его ипостасях…» [3.49, c. 30]. По этомy критерию Н.Л. Лейдерман выделяет три типа персонажей: озлобленные, блаженные и артисты. Я не буду останавливаться на этой классификации, т.к. она была подробно рассмотрена в главе «Н.Коляда в зеркале критики».

Отличительная черта «человека Коляды», как пишет О. Игнатюк в статье «Грешник», - его «выброшенность из жизни, его жалкая трущобная орбита, по которой он топчется, возвращаясь все к тому же исходу, вернее безысходу, забытый удачей, Родиной и судьбой!» [3.22, c.211]. Несомненно, это присуще героям Коляды, но главное, что все это не типажи, а настоящие люди с индивидуальной судьбой, наделенные каждый своим особенным набором личностных качеств, со своим уникальным внутренним миром, «МОИММИРОМ».

Часто, понимая свою никчемность, они ругают жизнь, себя других. Как пишет М.И. Громова, они мучаются «синдромом Васьки Пепла»: «А скушно…чего это скушно мне бывает? Живешь-живешь - все хорошо! И вдруг - точно озябнешь: сделается скушно…» [5.1, c.190]. Слово «скука» объясняет многое в жизни героев Коляды. От скуки склоки, драки, стремление выпить. В пьесе «Мурлин Мурло» Инна признается:

ИННА. Я вот как дам тебе сейчас в глаз. (Пауза. Стучит ладошкой по губам). Пардон меня, мы по-родственному все время. Бывает, кудри даже начнем друг дружке рвать. А то ведь скучно. И с мамой, бывало, сколько раз скублись. Стенка на стенку, ага. Подеремся, поревем потом - все ж таки развлечение. А так - скука! [1.3, с. 337]

Такое избавление от скуки странно и даже неправильно. Разумеется, персонажи это понимают. Они мечтают о чем-то лучшем. Только предел их мечтаний ограничен и часто диктуется масскультовым сознанием. Людмила из «Полонеза Огинского» хочет быть собакой у какой-нибудь миллионерши:

ЛЮДМИЛА. Да, да. Я беднее бедного. Вот так. (Пауза). Я бы хотела быть собакой у какой-нибудь миллионерши там, за бугром. Вот она надевает пальто из норки и на улицу - гуль-гуль, а я за нею - прыг-прыг. Посикаю, покакаю на улке, потом она меня на руках пожулькает - мы довольны обе. Пожру дома до пуза из своей собачьей тарелке и - в конуру. Спать, спать, спать. Сплю, косточку вижу во сне, облизываюсь. Этим блядским собачошкам миллионерш, которые по телевизору, я завидую пуще смерти. Почему я не родилась собакой у миллионерши в доме, почему? [1.3, c.91].

Люди, измученные постоянным безденежьем, жизненной неустроенностью мечтают жить в таком мире, какой показывают по телевизору, мучаются, оттого что не могут оказаться по ту сторону экрана. Но их отчаяние все равно сменяется желанием жить, надеждами на светлое будущее, проникаются любовью ко всем окружающим, как Вовка в «Корабле дураков»:

ВОВКА. Эх, люди вы мои, люди… До чего же я вас всех люблю, чертей полосатых…Любимые вы мои, дорогие и милые мои - Человеки…[1.3, c.234].

В финале «Полонеза Огинского» Людмила, вытирая слезы, говорит: «Ничего… Скоро такси… Не беспокойтесь… Тут не будет хорошо, в Улан-Удэ уедем, к дочке - там аорта другая. Ничего. Выживем. Мы непотопляемые [1.3, c.139]. Герои продолжают надеяться даже того, когда, казалось бы вся жизнь позади, они одиноки, как старик в «Нюне»:

ПЕРВЫЙ. Там, у телевизора парочка объявлений. Возьмите. О котятах. Повесьте в вашем районе где-то там. Вдруг живая душа откликнется. Мне надо живую душу. Для котят. У Нюни будет много котят. Я чувствую по животику. Они шевелятся там, стучат ножками…Ножками… [1.3, c.257].

Героев Коляды отличает сильное желание жить, несмотря ни на что:

ИННА. А жить охота. Вот охота мне жить - ну. До смерти охота! Хоть какая жизнь у меня поганая, а вот охота!.. [1.3, c.356].

Иногда маргиналы Коляды забывают о склоках и разборках, сплачиваются в некое «патриотическое братство» [5.1, c.191]. Это происходит, когда пытаются их унизить. Пусть они опустились на дно жизни, но это не дает никому права их унижать, это все те же люди, у которых, несмотря ни на что, есть чувство собственного достоинства. Они как умеют, пытаются держать оборону. Например, в пьесе «Чайка спела»:

САНЯ. Кто свинья? Я? А-а-а. Правильно, свинья… Но кричать на меня нельзя…У меня достоинство есть свое… Маленькое, свинячее, но достоинство…Нельзя на меня орать, понимаешь?! Нельзя!

ВАСЯ. Достоинство у тебя. Сволочь ты, Саня… Сволочь…Ублюдок ты…Сволочь и ублюдок, понимаешь? <…>

САНЯ. Кричать на меня нельзя… Не-ет [1.3, c.176].

В «Полонезе Огинского» Таня всячески пытается унизить бывшую прислугу своих родителей, называя их свиньями и дебилами, на что получает достойный ответ:

ИВАН. Пусть не лезет в нашу чужую жизнь. Тут наша Родина! Тут наша жизнь [1.3, c. 121].

В «Мурлин Мурло» блаженная Ольга, разочаровавшись в Алексее, обижаясь на него за то, что он постоянно говорит о пошлости жизни в городе, не может ему твердо ответить, прогнать или воздействовать на него физически, она лишь кротко советует ему уехать:

ОЛЬГА. Я думала, что вы хороший! А вы плохой! Вы играете, как артисты в кино играют! Себя обманывают!Вы не артист Бурков, и мы вам тут - не кинокомедия! Ясно?! Уезжайте, Алеша! Только мне вас жалко, жалко почему-то, жалко! Бог с вами, уезжайте! [1.3, c.354].

Герои не желают зла друг другу, они хотят облагородить свою жизнь, сделать ее светлее и лучше, ищут, как бы ее украсить, причем не только внешне, например картинками из журналов и искусственными цветами, но и внутренне, придумывая себе легенды.

Персонажи выдумывают себе иную действительность, по их мнению, хорошую, пытаясь хоть как-то себя в этой жизни радовать, пусть ненадолго, пусть только в пространстве своего личного мира они могут погрузиться в эту реальность, но это их спасение, это их жизнь, в которой они себя чувствуют счастливыми. Наличие «моего мира» является отличительной чертой персонажей Коляды. Это совершенно особенный внутренний мир каждого, о существовании которого автор напоминает читателю практически в каждой пьесе по отношению ко всем героям:

Эти не город и не деревня, не море и не земля, не лес и не поле, потому что это и лес, и поле, и море, и земля, и город, и деревня - Мой Мир. МОЙ МИР.

Нравится вам Мой Мир или не нравится - мне все равно. Потому что ОН нравится мне, ОН - Мой и я Люблю Его.

В этом Моем Мире есть улицы, знакомые мне до мелочей, дороги и тропинки, по которым я ходил сотни раз, есть маленькие тихие переулки, есть окна, дома, есть ночь и день, день и ночь. Есть прошлое мое, будущее и настоящее - они в одном комке, сразу, вместе, не перетекая, не переходя из одного в другое. Есть и Ты. Ты.

Есть в этом Моем Мире зима, лето, весна, осень - да, да, моя любимая осень, моя дождливая, ничьем не любимая осень: с желтыми листьями в черных промерзших лужах; осень в Моем Мире занимает много места, гораздо больше, чем в этом, в вашем, в вашем, в вашем [1.3, c.188].

Герои живут внутри своего мира, в замкнутом внутреннем пространстве. Они словно чужды остальному миру, они не приспособлены к нормальной жизни, порой они нелепо и смешно выглядят. Но дело в том, что автор никогда не иронизирует по поводу своих героев: это определенная творческая установка. Он пытается изображать обычных людей с их проблемами и характерами, каждого по-своему любит, каждого жалеет.

Таким образом, автор на субъектном уровне (через персонажей) показывает читателю/зрителю особенности мировосприятия каждого героя, их отношение к действительности, а соответственно, способ организации взаимоотношений с окружающими, манера речевого поведения, образ жизни.

§2. Лирические отступления

Яркой особенностью пьес Н. Коляды является присутствие в них лирических отступлений, что не является характерным для драмы. Через лирические отступления напрямую реализуется позиция автора и выражаются особенности его мировосприятия.

Самым важным для понимания авторской позиции и особенностей построения художественного мира пьес Коляды, является лирическое отступление, предваряющее «Полонез Огинского». Здесь автор обосновывает основополагающий для всего раннего творчества художественный принцип:

Не надо мне никого. Потому что со мной идет во мне Мой Мир, где много людей, с которыми я, встречаясь, здороваюсь и целуюсь (“Здравствуй, как дела, милый, все хорошо?.”) МойМир. Моймир. Мой Мир. МОЙМИР. МОЙ-МИР.

Эти не город и не деревня, не море и не земля, не лес и не поле, потому что это и лес, и поле, и море, и земля, и город, и деревня - Мой Мир. МОЙ МИР.

Нравится вам Мой Мир или не нравится - мне все равно. Потому что ОН нравится мне, ОН - Мой и я Люблю Его. <…>

Какой он большой, какой большой Он, какой большой Ты - МОЙМИР. Ты живешь потому, что живу я, и умрешь вместе со мной, потому что я умру.

Прости, я не нашел тебе места в Моем Мире: черты твоего лица медленно тают, расстояние и время (лекарство, моё лекарство в Моем Мире!) стирают это цветное фото с улыбкой и глазами, остались только руки; они иногда снятся мне, вернее - их контуры, но тебя - тебя здесь нет: все места заняты, заняты, и есть еще много людей, которые хотели бы попасть в Мой Мир, и, может быть, я пущу их сюда; ты - ты не будешь следить на моих дорогах, просто так, я не хочу да и всё: нельзя врать, грех, но - тише, не надо вспоминать все это, вот - дорога, дорога, дорога [1.3, c.88]

Это лирическое отступление - текст, принадлежащий концепированному автору. Внешне он представляет собой ремарку, но, по сути, ею не является: развертывается во вполне самостоятельный текст с явным оценочным содержанием. Подобные «лирические ремарки» не характерны для ранних пьес Коляды. Чаще всего читатель/зритель встречается с рассуждениями персонажей, т.е. в пьесах Коляды есть собственно авторские отступления и отступления персонажей.

Основными темами монологов персонажей становятся метафизические вопросы: герои думают о жизни, смерти, их волнует то, что они когда-то упустили, не сделали. Например, в пьесе «Нюня» старик вспоминает свою покойную жену и мучительно осознает, что его конец уже близко. Может, поэтому он так ждет появления новой жизни - рождения котят у его кошки Нюни. Герои боятся умирать, хватаются за жизнь всеми способами. Они несчастливы в своем нынешнем положении, но мучительно осознают, что ничего другого у них не будет. Так Максим в «Сказке о мертвой царевне» рассуждает:

МАКСИМ. Ну, другой жизни уже не будет, да? Все уже? Только вот эта и все? (Пауза.) Понимаешь... То, что происходит - это такая ерунда немыслимая... Я все думаю, что где-то там, на другом краю света, в жаркой или в холодной стране ходит по земле человек, которого я ждал, и заранее уже любил всю жизнь... Тот, настоящий человек, а не этот, который рядом, рядом сейчас, потому что он рядом - временно, пока, просто так, чтоб было не скучно, что ли.... И вот придет наше время, пути наши пересекутся и мы - станем счастливыми. И так должно быть у всех, у всех, иначе - зачем тогда жить? И то, что сейчас происходит со мной и со всеми - это так, не настоящая жизнь, нет... Настоящая будет потом, когда мы с ним встретимся... А вдруг - не встретимся? Будет ли та жизнь? Не будет. Нет. Нет. Вот эта гнусная жизнь моя - и есть настоящая. Волоки лямку! Вот для этого я и родился... Это - настоящее. Еду в электричке сейчас, смотрю на елки за окнами, на снег, на вагоны, которые на путях застряли, на рельсы смотрю - мелькает, мелькает... Так и дни: один за другим несутся и ничего нет сзади, пустота... И ничего впереди... Ничего и впереди не видно, ни-че-го.. Только мерзость, мерзость жизни, моей жизни... [1.3, c.308].

Вопросы смысла жизни волнуют всех персонажей пьес и самого автора. Герои стремятся гармонизировать свой внутренний «мой мир», поэтому их и волнуют вопросы бытия. Автор намеренно подчеркивает, что персонажи находятся в состоянии душевного поиска. Именно для этого и нужны столь обширные лирические рассуждения. Через развернутые монологические высказывания автором многократно подчеркивается одиночество персонажа, непонимание его стремлений другими героями, существование в замкнутом «МОЕММИРЕ»:

АЛЕКСЕЙ. Нет, нет, вы меня не поняли! Не моя конкретно любовь, как единица измерения... То есть, спасёт вас только то, что я люблю! То есть, великая русская литература!

МОЛЧАНИЕ.

О, девушки мои милые и дорогие! Если бы многомиллионная толпа, масса читающих с вниманием и жаром и страстью прочитали бы и продумали бы из страницы в страницу великих Достоевского и Толстого, если бы все люди задумались над каждым их рассуждением, то наша Россия, страна наша выросла бы в страшно-страшно серьёзную величину, в страшно великую державу! Передумать, осмыслить их - это ведь, дорогие девушки, тоже самое, что и стать Сократом, понимаете? Вы догадались, конечно, что это не моя мысль, чужая, но это не важно: я тоже так думаю, тоже! Главное: заставить людей перечитать, осмыслить, посмотреть на себя, на свою жизнь со стороны! Вот что! И это очень просто! Я думаю, что я сделаю, сделаю, что в моих силах! Понимаете?! Да?! [1.3, c.141].

Герои хотят обрести все это, но бездействуют. Они много говорят, выражая тем самым то, что происходит в их мире, пытаются донести до остальных то, что представляет собой «мой мир», проецируют его на остальных, но сталкиваются с непониманием, отчего и страдают:

ПЕРВЫЙ. <…> у нас всегда были крохотные радости в жизни, никогда не было больших, - нет! - но как мы радовались им! - вот, выигрывали, скажем, в лотерею десять рублей и потом вспоминали всю жизнь: Помнишь, это было в том году, когда мы выиграли в лотерею десять рублей и купили на эти десять рублей синенькие шторки на нашу кухню!, или как радовались мы, что находили на асфальте двадцать копеек или копейку, мы отправляли эту денежку в нашу копилку, в поросеночка розовенького, и время от времени мы брали копилку в руки, встряхивая поросеночком, бренчали собравшимися там, найденными на асфальте копейками: денежка вверх гербом - к счастью, но счастье большое не приходило, а приходило копеечное: покупали мы муки за рубль, дешевой, и радовались, цветок на балконе расцветал, и мы радовались, радовались; и так прошла, прошла, прошла вся жизнь, вся жизнь; мы прожили хорошо вместе, но мы не родили детей, нет, не родили...

ВТОРОЙ. Терпеть не могу детей [1.3, c.250].

Через обширные монологи автор пытается многажды повторить читателю/зрителю, что персонаж постоянно думает только о «моем мире», вспоминает какие-то истории, важные только лишь для него самого, выразить особенности своего мировосприятия. Автор показывает, что герои индивидуальны: у каждого свой особенный мир, свое ощущение происходящего вокруг, непонятное и ненужное другим.

Можно сказать, что, погружаясь в пространные рассуждения, сюжетно никак не связанные с ходом действия, персонаж стремится разрешить свой внутренний конфликт. Пьесы Коляды по жанровой сущности являются лирическими драмами См. об этом: Журчева О.В. Автор в драме: формы выражения авторского сознания в русской драме ХХ века. - Самара: СПГУ, 2007. - 415 с.. Современная «лирическая драма» нашла способ разрешать экзистенциальный конфликт путем выхода героя в фантастический, сюрреалистический или, напротив, романтический, мир, примиряющий персонажей с действительностью, а главное друг с другом. Но авторской волей диктуется то, что после «ухода» героя в другую реальность, пребывания его в «МОЕММИРЕ», он снова оказывается в своей обычной среде обитания. То есть, с одной стороны, лирические отступления героев служат способом разрешения внутреннего конфликта, переживаемого героем, но, с другой стороны, это переживаемое героем противоречие может быть преодолено только лишь в «МОЕММИРЕ».

§ 3. Языковое пространство пьес Н.В. Коляды

Речь персонажа в драме играет очень важную роль. Именно через высказывания персонажей в драматургическом произведении развивается действие, раскрываются характеры героев и обнажается идея автора. Голос и речь являются материальным выражением героя в художественном произведении и формой присутствия автора в произведении, способом моделирования, организации изображаемого им художественного мира. С помощью речевой организации пьесы реализуется эффект авторского присутствия в драматургии Н. Коляды. Язык, на котором изъясняются его герои, находится под пристальным вниманием критиков. Эта область творчества драматурга нуждается в серьезном изучении лингвистов и литературоведов. Серьезная попытка изучения этого феномена была предпринята Н.Л. Лейдерманом в монографии «Драматургия Н.Коляды» (глава «Поэтика: драматургия слова»).

Уже в ранних пьесах Коляда продемонстрировал мастерское владение драматургическим словом, сочетающим в себе литературную речь, брань и словотворчество. Коляда заполнил свои пьесы богатейшим, неиссякаемым потоком уличного говора, нынешнего фольклора - от словообразования, до неожиданных присказок, баек и анекдотов.

Язык пьес Коляды, несомненно, особенный индивидуально-авторский. Можно увидеть в нем продолжение традиций «магнитофонной правды» Л.Петрушевской, но не стоит упускать из виду и то, что речь героев Коляды неправдоподобна.

Язык драматургии Коляды определил не только стилистическое богатство его пьес, но и явился фактором возникновения драматургического напряжения. Через речевые портреты раскрываются характеры персонажей. Изысканное слово одних героев демонстрирует их образованность, указывает на принадлежность к определенной социальной среде. О примитивном уровне мыслей и жизни в целом других героев пьес Коляды свидетельствует их грубая, площадная, бранная речь. Принцип контраста используется драматургом во многих пьесах. Так в пьесе «Мурлин Мурло» речь квартиранта Алексея противопоставлена речи Инны и Ольги. Алексей - человек, закончивший университет, а сестры Зайцевы не имеют достаточного уровня образования и воспитания. Квартирант не похож на первый взгляд на обитателей Шипиловска, и его инакость подчеркивается автором, в том числе, и на речевом уровне:

АЛЕКСЕЙ. <…> Тайна сия великая есть! У меня есть цель жизни, должен я вам сообщить, да, да! Я пишу огромный роман! Огромный по замыслу, философии, обобщению! [1.3, c.340].

ИННА. Ладно ты, Мурлин Мурло! Гундосишь! Заткнись! [1.3, c.337].

Коляду часто обвиняют в том, что его герои шокируют читателя/зрителя изощренной бранью, ненормативной лексикой и т.п. Действительно, иногда при первом появлении на сцене персонажи удивляют зрителя изощренными высказываниями:

ИННА. (громко). Инна Зайцева! Советский Союз! Впервые без намордника! (Радостно)! Оля! Пришла проститься с вами! С тобой, сестричка. С мамочкой. Говорят, сегодня ночью шандарахнет. Всех нас накроет. Давайте, простимся, что ли, по-человечески, хоть вы и суки обе, собаки натуральные. [1.3, c.333].

ВТОРОЙ. (громко). Я говорю ровно час, но вы оглохли будто! Я говорю и говорю! Аллё? Слушаем сюда, ну? Аллё? Вы, президент котячьей, кошачьей, котянячьей фермы или фирмы! Аллё? Проснулись уже, нет? Аллё? Повторяю для тугодумов! Говорит и показывает Москва! Аллё? Я повторяю вам в пять тысяч семьдесят четвертый раз: я не могу брать кота, так сказать, в мешке! [1.3, c.237].

Сам Коляда отстаивал право на грубый и даже нецензурный язык в своих пьесах, его поддерживали многие критики и литературоведы. Главный аргумент их в том, что «словесные массивы Коляды - это наша почва, это русский ритм и наша родословная» [5.1, c.194].

Коляда на протяжении всего своего творчества вынужден был объясняться с критиками по поводу мата в своих пьесах. В ранних произведениях, появившихся на волне «шоковой терапии» в искусстве, он признавался, что любит «дразнить эстетов» [5.1, c. 195].

«Особенно преуспели его герои в ругани, словесных перепалках, опрокидывая на «собеседника» целый поток изощренной брани, не давая опомниться и вставить хоть слово в оправдание, что-то возразить» [5.1, c.195]. Все герои Коляды используют в речи необычные слова, непривычные для слуха большинства людей:

АЛЯ. Масинька моя, перепугалась больше тебя... Да? Да? Больше тетки этой перепугалась, масинька, да? Ты как запалошная, ей-Богу... То сидит - молчит, молчит, то орет дурниной... Ну, ходит, ходит. Пусть ходит. Она тебе мешает, что ли?

ВАРЯ. Мешает! Мешает! Знаешь, как страшно? Как шмыгнула вот, как вот так вот провела по ноге шерстью, у меня аж мурашки по коже пробежали! Идиотка она, твоя кошка! Тьфу! [1.3, c.386].

Одна из стихий, в которой герои Коляды активно используют весь богатейший запас русского языка, - это ссоры и склоки. Здесь ярко проявляется авторская позиция: герой создает свой мир внутри себя, проецирует его на других людей, которые не подходят под его критерии, поэтому персонаж совершенно целенаправленно устраивает скандал. Так как персонаж Коляды - обыкновенный человек, порой с недостаточным уровнем образования и воспитания, то именно в процессе ссоры он и начинает говорить тем фантастическим языком с огромным количеством словесных наворотов, которые мы видим в пьесах:

КАТЯ. (молчит.) Все мужики - сволочи. Через мясорубку бы вас всех пропустить и сделать бы одного, какого надо. Гады. Я из-за этого Вадика Женьку бортанула... Нет, ну посмотри, посмотри, сколько вокруг баб, а?! Ну, пожалуйста, к любой подваливай, ведь только рада будет! А они - нет. Пива надуются и друг дружке в животы морковки засовывают... Каждый раз их обхаживаешь, обхаживаешь, угощаешь, расстилаешься перед ними, рассыпаешься, прям ежа рожаешь, а они... Суки мохнорылые, привыкли с пня по-волчьи. Я наберу его номер - обматери его, он твой голос не знает. Ну?!

ВИКТОР. Ты меня - за-ко-ле-ба-ла [1.3, c.148].

Автор эмоционален и персонажи его пьес эмоциональны. С целью выражения экспрессии и используется огромное количество всевозможной окрашенной лексики:

СЕРГЕЙ. (смеется). Нескладушки, неладушки: поцелуй-балда-кирпич [1.3, c.148]

Читатель/зритель при знакомстве с этими пьесами следит не столько за развитием диалогов, сколько за полетом языковой стихии, виртуозной организацией речевых партитур. О. Игнатюк говорит о том, что в пьесах Коляды «такие речевые повороты, подходы и решения, такие аллитерации и дух заводящие виражи, такая подвижность и точность словосложения и такой артистизм красок, который требуют, знаете ли, отдельного постановочного мастерства (еще никак не развитого и не усвоенного драматической сценой)» [3.32, c.212].

Словесная игра в пьесах Коляды сопровождает развитие действия. Лейдерман обращает внимание на пьесу «Рогатка», где сигналом очищения души героя становится очищение речи (при первой встрече с Антоном Илья говорит: «На кухне кран текёт». Антон его поправляет, и позже, после поворотной в развитии сюжета сцене, в которой герои ругаются и спорят о «красоте» самоубийства, Илья в разговоре с Людмилой поправляет ее: «Не “текёт”, а “течет”») [3.49, c. 38].

Еще одна особенность пьес Коляды - наличие «кричащих» персонажей. Персонажи пьес Коляды не просто разговаривают на повышенных тонах - они постоянно кричат друг на друга, даже если не ругаются, а пытаются просто вести разговор:

АЛЯ. Тихо ты, тихо, ну?!

ВАРЯ. А чего тихо? Никто, что ли, не знает, как у тебя ящик от писем ломился, да? Придумала - сострадание!

АЛЯ.Не я придумала, а люди посоветовали. Люди сказали - так надо написать… Знаешь ведь, знаешь!

ВАРЯ. Какие это люди тебе посоветовали? Дураки какие-нибудь, которые с тобой в автобусе ездят?

АЛЯ. Тихо ты!

ВАРЯ. Что - тихо? Что - тихо? Что - тихо? Чего ты мне рот затыкаешь? Никто как будто не знает, как тебе начали писать, кто способный на сострадание? Все мужики стали думать, что ты в тюряге сидела, раз понимать тебя надо, да еще стали думать, что у тебя штук десять детей. Бессовестная! Так ведь и писали: ничего, мол, что вы в тюрьме сидели и что детей у вас много, я вас все равно, мол, заранее, мол, люблю!

АЛЯ. Я тебе сказала - тихо, ну?! [1.3, c. 377].

Персонажи стремятся выговориться, явить себя через собственную речь, донести до окружающих свой «МОЙМИР». Их речь из-за обилия словесных «наворотов», замысловатости выражений, непривычности для слуха, с одной стороны, создает комический эффект, а с другой, показывает читателю/зрителю, что персонаж не понят окружающими, что он экзистенциально одинок и несчастлив. Персонаж кричит и находится в постоянном напряжении, потому что пытается донести до окружающих свою точку зрения, объяснить им себя. Отсюда и экспрессивность речи героев. С помощью такой организации языкового пространства пьесы автор добивается того, что обнажается конфликт героя: несоответствия «моего мира» миру окружающему.

§ 4. Ремарки

Одной из форм проявления в тексте пьесы авторского присутствия являются ремарки. Ремарка в литературоведческих источниках толкуется как «указание автора в тексте пьесы (обычно в скобках) на поступки героев, их жесты, мимику, интонацию, на психологический смысл их высказываний, на темп речи и паузы, на обстановку действия. В драматургии второй половины XIX века роль ремарки возросла в связи с усилившимся интересом к быту и нюансам психологии (А.Н. Островский, А.П. Чехов). Для многих пьес ХХ века характерна развернутая беллетризованная ремарка (Б. Шоу, Т. Уильямс, В.В. Вишневский, А.В. Вампилов)» [4.1, c.322]. Сведения об изображенном в драме мире мы получаем из разговоров героев и из авторских ремарок. Соответственно, драма требует от читателя большей работы фантазии, умения по скупым намекам представить себе внешность героев, предметный мир, пейзаж и т.п. Таким образом, мы можем еще раз отметить колоссальную важность ремарок в драматическом произведении.

В драматургии Николая Коляды они занимают важное место. Через ремарки автор активно проявляет себя в пьесе, ярко выражая свою позицию.

Ремарки в пьесах Коляды очень объемны и панорамны. Назову их обстановочными описательными ремарками, так как в них подробно воссоздается хронотоп произведения.

Как правило, действие пьес Коляды происходит в запущенных и плохо приспособленных для жилья людей маленьких квартирках в старых домах:

Следы былого богатства трехкомнатной квартиры в центре Москвы видны и в лепных украшениях потолка, и в высоких, со старинными ручками дверях; и в роскошной, с зеленым абажуром люстре - люстра в самой большой комнате, в гостиной; и в высоком зеркале в коридоре; и в кресле, которое стоит на кухне у стола - кресло кожаное, старинное, тяжелое; и в вешалке, что у входной двери - вешалка с гнутыми ножками.

Вперемешку со старинной мебелью в квартире стоят дешевые простые советские стулья и столы. Места много, и комнаты трудно захламить, заставить вещами, как ни стараются обитатели этого жилища [1.3, c. 89].

Хорошей, добротной обстановки в квартирах персонажей Коляды не бывает никогда. Всегда присутствует некий элемент ущербности. А описание квартиры, как известно, так или иначе, характеризует ее обитателей, очень многое дает понять об их характерах, взаимоотношениях и истинной сущности. Если в квартире что-то не так, что-то повреждено или сломано - значит, не все в порядке и в душах персонажей. Можно сказать, что быт у него зачастую фантастичен: реальные бытовые детали он нагромождает в таком количестве, что кажется, будто персонажи существуют в состоянии хаоса, как внешнего, так и внутреннего:

Коридор упирается в дверь комнаты Людмилы и Сергея. Здесь люстра, много совершенно бесполезной мебели - стулья, шкафчики, два стола, бюро, огромный шифоньер. Широкая кровать стоит в самом центре комнаты, под абажуром

Посредине коридора три двери: в туалет, ванную и на кухню. Кухня с большим окном, газовой плитой. Здесь все забито какими-то ящичками, банками, мешками, пустыми бутылками. Одна стена кухни до потолка заклеена винными и водочными этикетками. На двери в кухню висит самодельная штора из винных пробок.

В коридоре, направо от входной двери, на стенке висят часы с кукушкой. Две стены коридора и потолок украшены новогодней елочной гирляндой, мигающей беспрерывно.

На полу у входной двери на коврике сидит гусь. Возле него - тарелка с размоченным хлебом и жестяная банка из-под консервов с водой. Гусь изредка поднимается и, отвечая кукушке, кричит - тонким и треснутым криком, взмахивает крыльями, будто пытается взлететь. Потом снова садится и молчит.[1.3, c.88].

Автор стремится подчеркнуть беспорядок и неправильность жизни персонажей, отсюда и столь подробные ремарки с изображением пространства-места обитания (бытия) персонажей. В квартирах героев много старых вещей, вперемежку с новыми. Создается впечатление, что герои живут в мире, где время не конкретно: прошлое с настоящим перемешалось и перестало идти вперед.

Время в пьесах узнаваемо. Это «наши дни», т.е. постсоветская Россия с ее «застоявшимся бытом». Советский мир ушел в прошлое, а новый, обещанный, еще не наступил, будущее неведомо. Своеобразное «безвременье», застывшее в собственной неподвижности.

Реального времени нет, оно словно остановилось. Герои живут в «законсервированном» времени. Они разговаривают по телефону, слушают музыку, разводят кактусы, выгуливают собак, пишут письма, красят полы, хоронят родных и друзей, а в это время, по чеховскому определению, решаются их судьбы.

Но в ремарках Коляда не только выписывает время, место и обстоятельства, при которых происходит действие пьесы, что традиционно для любой драмы, но и обращается к потенциальному читателю/зрителю: И наиболее значимыми представляются те произведения, в ремарках которых автор говорит с читателем/зрителем, намеренно к нему обращается:

Радио играет грустную песенку. В такт музыки Елена Андреевна ходит по комнате, собираясь в ночной клуб. Она говорит с воображаемым гостем, угощая его ужином. Может быть, и нет никого в комнате?[1.3, c.261]

Автор затевает своеобразную игру с читателем/зрителем, пытаясь запутать или заинтриговать его:

Когда-то, много лет назад, в этой комнате могла бы случиться эта история. Может, она и случилась, может, что-то было не так, а чего-то совсем не было. Не знаю. Только одно знаю точно: Римма, ветврач этой больницы, умерла [1.3, c.277].

Автор словно пытается показать, что он сам не всеведущ, что он отдален от происходящего действия. Отстранение автора от действия пьесы, конечно, искусственно. Таким образом, предпринимается попытка достичь эффекта происходящего на его глазах действия.

На протяжении действия пьес автор постоянно апеллирует к читателю:

И тут по замыслу Автора должно вдруг произойти что-то невероятное. Что именно? А вот что:

Вовка спустился с крыльца, прошел через лужу «аки по суху», подошел к краю сцены, к рампе и сказал зрителям… [1.3, c. 274].

Обращение к читателю, диалог с ним, проявление воли автора в произведении является непосредственным выражением авторского присутствия. Нередко автор с помощью ремарок показывает свою оценку того, что читатель/зритель видит в пьесе. И становится очевидно, что в них не только сугубо постановочная информация, но и стремление автора показать отношение к происходящему:

СВЕТ.

И вдруг стены исчезли.

Не стало комнаты, дивана, дверей, шифоньера.

Ничего не стало.

А за стенами, оказывается - небо… [1.3, c.316].

По причине оценочности ремарок, их описательности, эпичности создается впечатление, что пьесы Коляды могут быть до конца поняты в том лишь случае, если читатель/зритель не только видел постановку того или иного спектакля, но и читал текст пьесы, т.к. авторское «я» ярко проявляется именно в тексте.

Введением собственного «я» в текст пьесы автор дает понять, насколько ему небезразличны судьбы персонажей:

Это она хотела, чтобы я написал про нее.

Это про нее я придумал эту историю.

Придумал, стараясь не врать [1.3, c.316].

В этом случае «я» автора не просто некая абстракция, литературный прием. Следует также отметить, что при этом автор не дает однозначных оценок своим героям, не ставит заключительную точку в финале, который зачастую остается открытым, не говорит ни да, ни нет. Границы между «я» автора и «он» героя в пьесах Н.Коляды постоянно открыты, взаимопереходны между ними свободны. Обращение к подобной форме субъективного высказывания дает возможность показать наиболее сокровенное, личное переживание.

Таким образом, мы видим, что автор достаточно явно проявляет себя в текстах собственных произведений. Что дает возможность читателю/зрителю полностью окунуться в атмосферу пьесы и поверить в реальность созданного автором мира. Можно утверждать, что в пьесах Коляды запечатлена не только драма героев, но в сублимированном виде содержится и драма автора. С помощью ремарок автор явно выражает свою оценку происходящего в пьесе, делает акцент на предметном (бытовом) плане пьесы, еще раз тем самым подчеркивая обстановку хаоса, в которой герои существуют. А значит, еще раз подчеркивается внутренний конфликт героя, который не может создать гармонии ни внутри себя, ни вокруг.

Следует, кроме того, отметить, что в пьесах Коляды ремарки носят часто и сугубо постановочный характер и даже в пространные эпические ремарки содержат в себе постановочную информацию. Это является особенностью рассматриваемых пьес, т.к. среди потока «бумажных пьес» новейшей драматургии, которые доходят до зрителя в формате читок произведения Коляды нуждаются в постановке. Это его осознанная творческая установка, и даже читки пьес Коляды максимально театрализованы.

коляда авторское присутствие драматический

Заключение

Проблема авторского присутствия в произведении является, несомненно, одной из наиболее сложных и требующих к себе пристального внимания. Разработка теории автора была начата М.М. Бахтиным и ведется до сих пор. Современные исследователи довольно часто обращаются к осмыслению этой проблемы.

Одним из сложнейших аспектов данной проблемы является авторское присутствие в драматическом произведении. Драма является самым противоречивым родом литературы. Ее парадоксальность заключается в том, что, сохраняя основные принципы построения, обозначенные еще Аристотелем в «Поэтике», она призвана соответствовать современному уровню общественного сознания, а значит, быть динамичной. Соответственно, и формы авторского присутствия в драме изменяются. Помимо традиционных, которые рассматривает Б.О. Корман, появляются и новые способы выражения сознания автора.

Особенно интересным с этой точки зрения мне представляется драматургия Н.В. Коляды. В его творчестве присутствуют и традиционные, классические, формы авторского присутствия, и индивидуально-авторские, характерные лишь для его творчества.

Таким образом, авторское присутствие в драматургии Коляды реализуется на двух уровнях: субъектном (через конфликт, систему персонажей, пространственно-временные образы) и внесубъектном (через персонажей, лирические отступления, ремарки, речевую организацию).

Внесубъектный уровень:

Конфликт в пьесах Коляды экзистенциальный, ставший традиционным для драматургии XX века. Герои пьес Коляды находятся в состоянии духовного кризиса. У них есть определенные мечты, идеи, которые они хотят воплотить в жизнь, но благополучный исход невозможен и душевные метания героев, столь мучительно ими переживаемые, ни к чему не приводят. Кажется, что разрешение конфликта возможно, но на самом деле герою мешают не какие-то внешние обстоятельства, а его внутреннее переломное, «пороговое состояние». Автор показывает это следующим способом: он дает герою возможность погрузиться в ирреальное пространство «МОЕГОМИРА», где он должен примириться с самим собой. Такой способ разрешения конфликта характерен для лирической драмы. В данном случае автор намеренно ломает привычный канон и возвращает персонажа в обычный мир из спасительного пространства мечты. Автор помещает героев в совершенно безвыходные ситуации, заставляя их размышлять о смысле жизни. Но они не могут дойти до истины, не могут понять основ мироустройства и жестокости общества, не могут разрешить внутреннее противоречие, не знают, чем оно порождено и как оно снимается, если изменение внешних условий либо невозможно, либо не влечет за собой разрешения глубокого душевного противоречия. А значит, автор на уровне конфликта демонстрирует вселенское одиночество героя, невозможность примириться с самим собой и с другими, обнажает трагизм человеческого существования.

Такая природа конфликта наводит на мысль о том, что автор, с одной стороны, наследует традицию лирической драмы, а с другой, разрушает ее, а значит на данном уровне явно видно присутствие автора.

Система персонажей.

С помощью системы персонажей автор актуализирует внутренний неразрешимый конфликт каждого из героев; делает акцент на его одиночестве и стремлении найти собеседника, чтобы высказаться, создает ситуацию столкновения одних персонажей с другими на бытовом уровне; подчеркивает в некоторой степени условность всего происходящего; создает мини-модель мира, необходимую для объяснения взаимоотношений между героями. Кроме того, через систему персонажей автор намеренно показывает читателю/зрителю важность такого момента, как наличие у каждого из героев своего особенного «МОЕГОМИРА».

Пространственно-временные образы.

Особенностью пространственной организации ранних пьес Коляды является то, что персонаж лишен своего личного материального пространства. Имея «МОЙМИР», они не могут создать вокруг себя сколь-нибудь гармоничного пространства. Такая ситуация обусловлена тем, что во внутреннем мире у героя не все упорядочено. Персонажи не могут организовать вокруг себя пространства Дома в его архетипическом значении. Дом, призванный оберегать героя, хранить традиции, превращается в квартиру, где постоянно мешают жить соседи, где невозможно устроить нормальную жизнь и создать семью. Дом у Коляды не является таким, что его хочется обихаживать, каким-то образом улучшать условия в нем. Герои сами расценивают свои квартиры как временное пристанище и, в конце концов, утрачивают собственное жилище. Дом у Коляды не только утрачивает свойства классического дома-жилища, крепости, etc., но и вообще постепенно утрачивает сколько-нибудь внятные материальные очертания: Дом - это не внешнее, физическое, а внутреннее, духовное пространство, и герои Коляды не могут его обрести. А внешнее убожество жилища - отражение нестроения как мира вообще, так и внутреннего мира личности. Такая потеря не была возможной, если бы в пьесах Коляды была выстроена классическая модель Дома, но в данных текстах архетипическая модель Дома полностью трансформируется, что явно отражает авторскую позицию и стремление показать неправильность, дисгармоничность мироустройства.

С временными образами в пьесах Коляды похожая ситуация. Персонажи не живут настоящим, они постоянно пытаются вернуться в прошлое, где, как им кажется, их мир не был разрушен, а был целостен и гармоничен, не было тех противоречий, которые столь глубоко ими переживаются. Прошлое является для них спасением, недаром «МОЙМИР» насыщен образами, оставшимися в сознании персонажей с минувших времен.