Педагогические средства организации условий самостоятельного действия ученика в художественно-эстетическом образовании

Анализ опыта организации условий самостоятельного действия ученика на материале художественной деятельности в форматах открытого дополнительного образования. Принципы художественно-эстетического воспитания. Модель продуктивного действия Б.Д. Эльконина.

Рубрика Педагогика
Вид диссертация
Язык русский
Дата добавления 22.12.2014
Размер файла 346,9 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Если содержание в работе автора выстраивается, значит, ее результаты не могут быть детерминированы уже сложившимися представлениями, даже общественно значимыми. Действительно, произведение искусства можно понимать как своего рода инструмент культурной политики, который ориентирует общество, задает эталон отношения, норму его развития, как это делает Неменский. Но на вопрос о том, откуда автор берет этот эталон и транслируемую норму Неменский отвечает парадоксальным образом: пишет, что «суть искусства можно определить как нравственно эстетическую позицию времени, среды, личностно выражаемую художником (овеществляемую) в произведении искусства» [22]. Он ссылается на философа А.Еремеева, утверждавшего, что искусство всегда «делало бессмертными необходимые обществу чувства, необходимый способ реагирования на мир… Художественное содержание не давало индивиду опуститься ниже уровня требований предъявляемых к нему обществом», «поднимало» его до общественных идеалов [22]. Но если искусство действительно практика, претендующая на развитие общества, и даже если мы просто возьмем во внимание, что содержание произведения автором выстраивается от «намека», тогда те ориентировки, которые оно обществу задает, не могут браться из собственных же достижений этого общества. И, в конечном счете, работа автора может опровергнуть уже сложившиеся представления, бытующие в обществе, какими бы значимыми они для него ни были.

Поэтому разница между воспитанием автора и зрителя будет существенной, ведь автор как раз имеет дело с «намеками», живыми впечатлениями от действительности и из них строит собственное содержание, оно появляется не извне, а именно выстраивается на базе личных переживаний. Это разработка материала собственной жизни, за счет которой автор всегда может выйти за пределы каких бы то ни было сложившихся представлений. А система Немнского занимается «формированием традиции отношений»: «утверждением в личности выработанных обществом (классом, группой, нацией) представлений о верных для него отношениях ко всем явлениям жизни», закрепленных в искусстве [22].

Возможно, методы разработанные командой Неменского для общеобразовательного предмета и формируют зрителя, но для формирования автора они непригодны, просто в силу того, что выстраиваются вокруг задачи освоения ставшей эмоционально-эстетической системы. Они в действительности не организуют ситуацию самостоятельного действия ученика, то есть не дают ученику возможности выстроить собственное, лично значимое содержание. (Уточним, что это содержание уже есть у человека, просто существует в виде смутных переживаний, представлений, требующих разработки, до этого оно не вполне осознается им, существуя как бы на половину).

Конечно, мы признаем достижения Неменского. Исключительное значение имеет выделенный им принцип единства формы и содержания для художественно-эстетического образования, разрешающий спор между «энтузиастами спонтанного творчества» и сторонниками «академических упражнений». Анархия или крен в техницизм возникают, когда педагоги забывают, что у искусства, как у любой деятельности, есть цель (определенная Неменским как «образное отражение мира, выражение отношения к изображаемому») и задачи, и она дает инструменты для их решения. То, что Неменский отказался от простого знакомства учеников с отчужденными знаковыми формами этой деятельности (произведениями) или с отчужденной от задач этой деятельности системой средств (основами языков искусств) и отработки практических приемов - несомненно, прорыв, как и его заключение, что инструменты становятся актуальными лишь в творческом поиске, при решении образно-выразительных задач. Но организация индивидуального отношения учеников к эмоционально-нравственным ценностям и освоение их ими, в том числе через творческие упражнения - процесс очень далекий от организации условий полноценного моделирования художественной деятельности и разработки учениками собственного содержания. В последнем случае мы признаем, что ученик, разрабатывая свой жизненный материал, может сам постепенно утверждать свое мировоззрение, свой самообраз, а не только относиться к чужому состоявшемуся мировоззрению.

Поскольку нас интересует организация выхода ученика на практическое действие с занятием авторской позиции (то есть на становление его как субъекта развития некоторого лично значимого содержания), то, вместо механизмов создания увлеченности внешним содержанием (авторским отношением), чего добивался Неменский, нужно разрабатывать механизмы инициации творческого намерения, которые бы запускали и поддерживали самостоятельное действие ученика.

Для того чтобы понять, как возможно наиболее полное моделирование художественной деятельности, и как следует организовывать образовательный процесс, то есть какие условия нужно создавать, для того, чтобы подлинная «творческая проба себя» состоялась, необходимо обсудить устройство единицы художественной деятельности - творческого акта, реконструировать его модель, выделить внутреннюю структуру художественной деятельности. Пока мы не знаем, как устроено творческое действие автора в искусстве, нельзя сделать шаг на образовательное проектирование и программирование в интересующем нас направлении.

Творческая деятельность в художественных практиках - разновидность продуктивной деятельности, поскольку в ней, как минимум, очевидно создание определенного отчуждаемого продукта. Но, конечно, недостаточно выделить критерии этого продукта, чтоб удержать в поле зрения сам акт творчества. Потому разговор об устройстве творческого акта в искусстве, нужно начинать с рассмотрения процессуальной модели продуктивного действия: сосредоточится на самой логике процесса, а не на атрибутах продуктивности. Такую процессуальную модель построил Б.Д. Эльконин.

Мы исключаем исследования продуктивности, проведенные зарубежными учеными, в частности, исследования продуктивного мышления в рамках гештальтпсихологии (К. Дункер, М. Вертгеймер [6]), которые не дают полного представления о структуре самого акта продуктивного мышления. В отечественной психологической традиции мы так же не рассматриваем работы, выполненные в контексте деятельностной психологии, поскольку, в том числе на критике работ ученых этого подхода Б.Д. Эльконин выстраивал свою модель.

Согласно модели, выстроенной Б.Д. Элькнониным, творческий акт - центральный момент любого продуктивного действия (в том числе и художественного). Во второй части первой главы мы сначала рассмотрим представленную им общую структуру творческого акта, а затем попытаемся с ее помощью представить, как творческий акт происходит в искусстве, учитывая его возможные специфические особенности, опираясь на культурологические тексты и тексты по философии и психологии искусства. Заметим, что нам интересна эльконинская модель продуктивного действия, еще и потому, что он рассматривает творческий акт, лежащий в основе этого действия как акт развития производящей его личности. А мы установили, что будущий автор не может быть субъектом воспитания, поскольку базовый процесс воспитания - выстраивание воспитуемым индивидуального отношения к существующим образцам. Он не является также субъектом обучения, во всяком случае, освоение им языковых норм искусства лишь обеспечивает реализацию тех целей, которые он перед собой ставит. Он - субъект развития некоторого собственного содержания.

Часть 2. Модель продуктивного действия Б. Д. Эльконина

Под продуктивным действием Б.Д. Элькониным понимается особое значащее действие, предметом построения которого является пространство возможностей иного действия.

Это иное действие невозможно в наличной ситуации, в силу самого ее устройства. Субъект продуктивного действия ориентирован на такую переорганизацию пространства для своего будущего действия, что оно, будучи невозможным в наличной ситуации, становится возможным и осуществимым, если ее изменить. Создание продукта как раз обеспечивает преобразование действительности (устройства ситуации) в каких-то ее аспектах. То есть продуктивное действие оказывается двунаправленным. Во время творческого акта, «после произведения продукта ситуация, в которой он производился, становится иной, он «обратно» действует на нее саму» [25] и необратимо меняет два аспекта этой ситуации: реальную жизненную среду и способ её видения человеком.

Фактически продуктивное действие двупредметно: сначала предметом выступает продукт, затем ситуация его построения. Если субъект действия имеет в виду два эти предмета, то он совершает продуктивное действие. Иначе - репродуктивное. Последнее ничего не меняет, являясь действием, «для которого уже проторены пути». В этом смысле, «любое элементарное человеческое действие можно представить как творческий акт, т.е. представить действование как его же развитие, превращение в нечто, что меняет среду своего же протекания, становится её центром или, строго говоря, её субъектом» [25]. (С этой точки зрения творчество - не только прерогатива деятеля художественных практик).

Приведем пример из книги Б.Д. Эльконина «Психология Развития», раскрывающий элементарное действие как продуктивное. Если мы прочерчиваем линию на листе бумаги от одного ее края до другого (из точки А в точку Б), то мы получаем в точке Б, с одной стороны, результат окончания движения как бы самой точки А (например, движения конца карандаша по бумаге) -- оставление следа в материале. А с другой, -- разделение листа на две половины. То есть переорганизацию пространства. При этом действие черчения превращается в действующую вещь -- отрезок. Отрезок ориентирует человека в его дальнейших действиях, дает ему новые возможности работы с переорганизованным пространством листа. Так что действие черчения переходит в действие деления пространства.

Но отрезок делит пространство листа (плоскость) не натурально. Продукту придана преобразующая функция. Он рассмотрен человеком так, как если бы он нечто делил. Прочерчивание линии символически и выразительно выступает как «разрезание». И отрезок, который мы начертили, есть в первую очередь знак произошедшего. Таким образом, продуктами являются не столько вещи (продукт может иметь материальную форму, но это не главное), сколько такие «живые вещи» как позиции и знаки. Позиции есть особые способы рассмотрения мира, а знаки - средства удержания этого рассмотрения. Специфика каждого способа рассмотрения заключается в том, что что-то в ситуации акцентируется, а что-то не рассматривается вовсе, игнорируется как несущественное. В приведенном примере лист воспринимается просто как пространство, не существенно, скажем, какого он качества или величины. Эти параметры никак не сказываются на возможностях того, кто, прочерчивая линию, совершает символическое «разрезание».

В действительности, в этом случае действие происходит в рамках определенного смыслового поля - не исходной видимой ситуации, а ситуации уже переструктурированной на основании идеи. То есть некоторого содержания, существующего «над» ситуацией, которое и есть содержание позиции. «Смысловое поле -- это акцентированное видимое -- такое, где что-то выявлено, а что-то, наоборот, «затемнено» и как бы снято».

Вышеописанное действие, кажется простым, но если оно продуктивное, то для действующего это - «нетореный путь». Он создает для себя новую возможность, перестраивая пространство листа, а можно сказать, что элементарное или сложное действие есть творческий акт лишь в том случае, когда для самого действующего происходит реальная «подвижка», и он открывает возможность, которой доселе не было в его распоряжении. Не важно будет ли это возможность нового локального действия или возможность глобальной перестройки всей своей жизни.

В продуктивном действии по средствам построения особым образом устроенного продукта преобразуются условия и обстоятельства существования субъекта действия и его конкретного или абстрактного (всеобщего) адресата. Это происходит потому, что в нем выстраивается новый способ, новая схема действия. Они заключены в продукте (в самой его структуре).

Новый способ, выстраиваемый в продукте, -- способ трудного или даже невозможного действия, которому в наличной ситуации всё сопротивляется. Но оно мыслится деятелем как более совершенное, открывающее возможность более совершенного существования, поэтому он и преодолевает все препятствия на пути создания условий для его осуществления.

Продуктивное действие имеет событийное устройство. Поскольку событие есть единственный способ существования идеальной формы действия, т.е. любого более совершенного, развитого и осмысленного способа существования и видения ситуации, который есть предмет желания и поиска субъекта продуктивного действия.

Событие можно определить как взаимопереход реальной и идеальной формы действия, либо как психологическую одновременность (координируемость) двух переходов: перехода от наличного к иному, который одновременно есть встреча идеи и реалии.

Реальная форма действия существует как инерция наличных и импульсивных способов действия. Если человеку приоткрывается какая-то возможность более совершенного существования, именно сила собственной инерции закрывает ему путь к ней, усложняет переход. Идеальная форма состоит из идеи некоего большего совершенства и условий, в которых эта идея может наиболее полно реализоваться, и между ними установлены напряженные отношения.

У любого действия есть идея, то есть то, каким образом нужно рассматривать ситуацию, чтобы это действие стало возможным, «она всегда и необходимо, явно или неявно присутствует в его построении и выполнении». Даже если действие реактивно, это говорит лишь о преобладании естественно сложившегося способа видения ситуации. Его можно реконструировать. Но идея более совершенного действия еще только должна быть предметно воплощена, поскольку то «облако смыслов», которым она сама по себе является, еще не достаточно ориентирует действие. Идея является содержанием позиции, которую еще необходимо закрепить знаком. Ни идея, ни условия ее осуществления не представлены субъекту как данность, но существуют как проблема, так что субъект продуктивного действия параллельно пытается проявить идею, которая открылась ему как намек, как смутная возможность и отыскать для нее подходящую знаково-образную предметность (вот в чем подлинная причина конструирования продукта). Через это идея перестает быть только идеей, становится реалией.

Например, топографическая карта есть продукт рассмотрения местности с (позиции) «птичьего полета», карта закрепляет разрешающую способность этого взгляда, реализуя его идею. Она выступает образом, задающим пространство возможностей иного действия - ориентировки на местности.

Событийность, таким образом, включает два перехода, обеспечивающих развитие действия. Первый -- из пространства привычного функционирования в пространство, требующее иного функционирования. Граница в данном случае проявляет себя в действии сильного стимула, указывающего на присутствие иного, требующего изменения способа действия, но сам по себе стимул требует лишь остановки и замечания инаковости. Переход же через границу, в полном смысле слова, осуществляется, если при этом данное требование осмысленно субъектом в горизонте идеи. Т.е. «означает (символизирует и манифестирует) переход к реалии, «этости», какого-то совершенства и полноты и соответственно сам означен именно как таковой, т.е. переход к более полному и более совершенному «движению в мире».

Между наличной (реальной) и более совершенной (идеальной) формой действия лежит разрыв, который преодолевается в поиске предметности проясняющей и удерживающей идею. Зачастую задача, которую решает субъект продуктивного действия, не просто трудна, но даже невыполнима при натуральном способе видения ситуации. Поэтому-то он и пытается прояснить идею, ведь она есть содержание той позиции, находясь в которой только и можно подействовать.

Реализация этого невозможного перехода к более совершенному действию требует преодоления многих ограничений наличной ситуации, ее инерции. Напрямую осуществить переход нельзя, поскольку человек пытается воплотить нечто, чего еще не было вовсе, реализовать то, что является только смутной идеей некоторого совершенства (как писал Лосев, «идеальной выполненностью и идеальным пределом полноты всякого возможного ее осуществления и приближения к его собственным внутренним заданиям»), чему и сопротивляется ситуация, в которой он находится. Привычный способ действия в ней реализуем, а для более совершенного способа путей нет. И главный источник сопротивления - сам человек с его натуральной, несовершенной организацией, со сложившимся способом видения, с реактивностью собственных действий. Инерция куда более реальна, чем смутная возможность совершенства, приоткрывшаяся человеку. Не следует забывать: идеальной формы самой по себе не существует, она не предопределена, а появляется лишь как преодоление инерции наличного устройства аспектов ситуации в осмысленном, энергичном действии перехода от наличного -- к совершенному.

Событие крепится на образно-выразительной, знаково-символической форме продукта. Б.Д. Эльконин поэтому называет продукт центром творческого акта. То есть переход осуществляется лишь по средствам построения особым образом организованной предметности идеи. Но при попытке ее построения всё (сырье, которое идет на построение продукта, инструменты, сами по себе, как они есть, организация этой ситуации, традиция и т.д.) сопротивляется этому, поддерживая уже сложившиеся способы действия. И, тем не менее, субъект чудесным образом реализует свое желание совершенства. Переход от наличного к совершенному есть «удивительное, никогда не следующее и ничего не продолжающее происшествие», а именно - Чудо (в понимании А.Ф.Лосева). «В точку перехода надо в буквальном смысле попасть, и попав, можно лишь удивиться и изумиться сделанному» и тем метаморфозам, которые с тобой произошли. Ведь в точке этого мощного столкновения идеальной и реальной формы бытия субъект продуктивного действия и возникает. Возникает через усилие быть, действовать, когда это невозможно. До этого акта субъекта просто не существует.

В культурно-исторической теории, из которой вышла психология развития под субъектом как раз и подразумевается «режим» жизни», акт развития собственного действия, а не данность. Например, акт воображения или акт отношения, в которых они трансформируются т.д.

Теперь перейдем к устройству продукта, ведь оно должно быть совсем нетривиальным, чтобы чудо осуществления невозможного действия произошло.

Б.Д. Эльконин называл продукт самодовлеющей предметностью. Идею самодовлеющей предметности Б.Д. Эльконин берет из работы А.Ф. Лосева, который называет так продукт художественного творчества. По А.Ф. Лосеву самодовлеющая предметность, во-первых, не есть механическое повторение уже существующих предметов, несводима к ним, оригинальна (не имеет аналогов), а во-вторых, не выводима из действия своего построения и меняет ситуацию построения, поэтому и из нее она не выводима тоже. То есть для объяснения творчества, а также появления и функционирования самодовлеющей предметности не подходит никакая цепь причин и следствий. Они для работы продукта не нужны. Он автономен, действует самостоятельно, не нуждаясь в дополнительной поддержке того, кто его создал.

«Лишь будучи действующим на ситуацию своего построения, продукт имеет место в ней, т.е. имеет определенность существования». Место есть «форма фиксации того, каким образом ситуация «претерпевает» действие продукта» (в приведенном примере с прочерчиванием линии претерпевание фиксируется метафорой разрезания). Оно не может быть дано a priori. Продукт нельзя считать действующим автоматически и естественно, «имеющим место» в силу самого его возникновения. «В том, чтобы обнаружить и утвердить свое место, состоит его задание, а не «естество». И это не просто, поскольку в ситуации построения, при ее нормальной структуре, места для него нет, нужен особый взгляд на ситуацию и организация особых усилий, чтоб ему его занять. Поскольку продукт образование самостоятельное, в его структуре место должно быть зафиксировано как задача. Он его выразительно-идейно представляет. И этой фиксацией задает значение своего действия -- новый способ видения, смысл. Мы говорили, что продуктивное действие есть значащее действие. «Значение действия -- образ и идея места действия в мире, т.е. того, как именно построение чего-либо преобразует или порождает ту среду, в которой это нечто строится, и ту персону, которая это строит». Значение есть способ действия продукта. Продукт преобразует среду и персону, именно удерживая новый смысл и новый способ видения, как основания для действия и возможности действия, доступные в рамках таких оснований. Таким образом, невозможный переход происходит не просто между двумя возможностями действия (более и менее совершенной), но между двумя смысловыми полями «Семантическими полями» по Ю.М. Лотману.

Идея реализуется не в любой предметности. Событие перехода от идеи к реалии существует лишь в символической форме. Символ - универсальная конструкция, удерживающая то, чего натурально нет, но эффект чего производится. Он существует как намек на некоторое единое, идеальное содержание, фигуру смысла стоящую за многообразием проявлений отдельных ее элементов в предметном мире. Содержание символа, согласно М.К.Мамардашвили и А.М.Пятигорскому объективно не определяемо, а существует как достраивание субъектом объективной действительности, данной ему в чувственном и практическом опыте через интерпретацию. За счет символической структуры продукта на нем может удерживаться событие, трансформирующее действительность и открывающее новые возможности.

Схематически творческий акт можно представить как пересечение линий двух действий: действия в ситуации (Д1) и действия на ситуацию (Д2), где точка «пересечения», конечный пункт Д1 есть «точка превращения Д1 в Д2 -- движения в его место и значение, т.е. тот промежуток, где происходит метаморфоза действия» (точка "Икс").

Схема продуктивного действия Б.Д. Эльконина

Чтоб продукт действовал, как точка перехода от выполнения действия к действию самого этого выполнения на нечто иное, удерживая в себе образ собственного воздействия и его идеи, в него должны быть «встроены» два одновременных и противоположных (реципрокных) преобразования:

1. акцентирование и "выпячивание" идеи получающегося предмета (должна быть проделана тщательная проектно-инженерная работа и ее выполнение в материале -- соблюден момент выразительности, при построении продукта)

2. убирание и снятие («должна быть проделана специальная работа по убиранию, прятанию, «снятию» всего «инженерного» аспекта строительства», акцентирована как бы «самособойность» продукта, дабы он смог выполнять автономные преобразующие действия)

Б.Д. Эльконин называл это реципрокностью снятия -- явления. Если «встройка» производится, то в своем бытии продукт подтверждает заявленный образ своего воздействия.

Поскольку идеальная форма натурально не существует, она не может однозначно ориентировать действия субъекта, и построение продукта разворачивается как пробно-поисковое действие. Б.Д. Эльконин вводит специальную категорию «поле пробного действия» («Икс поле»). В «икс поле» ткется образно-символическая ткань самого акта встречи замысла действия с его реализацией. Оно не существует натурально, да и пробным действие является не натурально, а по своему смыслу. Б.Д. Эльконин так пишет про построение формы продукта: «То, что в данный момент выступает как реализация и выполнение, в следующий - может выступить как вариант, гипотеза, одна из возможностей, открывающих то-то и ограниченных так-то. И, наоборот, то, что в данный момент выступает как опробование, испытание может выступить как удачная, хорошо «отлитая» и готовая форма».

Конечно, у субъекта продуктивного действия может быть какой-то исходный замысел. Но поскольку действие реализуется в определенной ситуации, замысел прикладывается к материалу, который под его реализацию не приспособлен, он осуществится всегда несколько иначе, чем задумано, корректируется, уточняется субъектом в процессе построения продукта. То есть с одной стороны, замысел? переводится в замысел?, адаптируется, и, с другой, замысел переводится не в реализацию, а в действие-жест -- пробу, которая и позволяет замысел трансформировать. Через пробы испытываются инженерные ходы, проверяются «сочленения конструкции», преодолевается инерция наличной ситуации.

Б.Д. Эльконин приводит несколько примеров, чтобы пояснить эту мысль: «Хорошими образами здесь могут являться, так называемые, творчески-продуктивные виды деятельностей. Например, живописец, накладывающий цветовое пятно на холст, делает это мерно, осторожно, как бы следуя всем «правилам» пробно-поискового действия. Но эта «проба» здесь же, а не после построения «полной ориентировочной основы», претворяется в продукт - цветовое пятно, которое, в свою очередь, станет или не станет элементом результата в зависимости от «попадания в закон» самого холста - форму композиции. Также, например, и я, когда пишу этот текст, попадаю или не попадаю «в мысль», в соответствие смысла и замысла, и в зависимости от этого текст оказывается черновиком или чистовиком. А если бы я этот текст произносил, то «холстом», на котором были бы отмечены попадания и непопадания, стала бы «выразительность» аудитории».

В своем выступлении на Научно-Практической Конференции Педагогика Развития в 2007 году Б.Д. Эльконин называл вещи, подобные реакции аудитории, «третьим моментом» - дополнительным контекстом действия, регулирующим его. Он приводил пример с футболом, рассуждая, что у тренера, конечно, есть замысел, а команде приходится выступать на конкретном поле в специфических условиях, которые на реализацию этого замысла накладывают свой отпечаток, но игра должна быть красивой. Игроки ориентированны на реакцию трибун, то есть на значащее действие, ведь выступают не ради того, чтоб матч состоялся как факт, а проводят именно такую красивую игру, которую публика от них ждет и скандирует. Матч, как продукт выстраивается исходя из соотношения футболистами проделанных проб с реакцией трибун и рамкой замысла. Действие по замыслу, таким образом, не поглощает все стремление, а вызывает новую интенцию, превращение замысла, как ответ на третий момент.

«Творческое действие, будучи не просто осуществлением стремления, а таким его осуществлением, которое преобразует ситуацию, непосредственно касается тех, в среде и среди кого оно происходит», всегда к ним обращено, поскольку «меняет их ситуацию, их способы и условия жизни, будь то изменение реальной жизненной среды или способа ее видения (например, в создании художественного или научного произведения)». А значит, всегда является «жестом», выражающим некоторое отношение к окружающим. Стало быть, они оказываются так или иначе причастными творческому акту, участвуют в его совершении. «Таким образом, творец -- тот или те, кто осуществляет творческое действие, -- вольно или невольно, но необходимо оказывается посредником между его замыслом и другими людьми».

Действуя, продукт порождает адресата. Он, сообразно заявленному им способу действия, использует продукт по назначению. «Живописное произведение тогда состоялось, когда порождает зрителя, т.е. определенный способ видения, дом -- жильца и быт, т.е. свое в отличие от чужого, столовый прибор -- ритуал еды».

Реципрокность снятия -- явления выступает для других людей как метаморфоза. Но присущая продукту выразительность, которую эта реципрокность обеспечивает, в случае если когда-либо потом порождение продуктом адресата оказывается невозможным (в силу каких-то причин), приводит к тому, что продукт открывает всё прежде убранное и спрятанное. «Остов вещи, который теперь выступает как ее внутреннее, лежащее за бытием, т.е. сущность». Анализ строения остова может позволить начать его переделывать. Тогда весь цикл творчества повторяется сначала Нельзя с уверенностью, что можно полноценно рассмотреть с точки зрения этого процесса возникновение новых художественных направлений. Лотман в одной из своих работ подтверждают, что форма произведений меняется, когда перестает работать в силу того, что начинает восприниматься публикой как клише. Хотя кардинальные изменения, связанные с возникновением новых художественных направлений, если вспоминать мысль М.К. Мамардашвили о форме романа начала 20 века, связаны с гораздо более глубокими процессами душевной жизни авторов. Нельзя также сказать, что они хоть сколько-нибудь не сопряжены с социокультурными процессами и изменениями их времени, а вернее с теми вызовами к обществу и человеку, которые ставят эти процессы и изменения..

Сказав, что субъект продуктивного действия выступает посредником между его замыслом и другими людьми, мы получили возможность более полного описания субъекта, возникающего в продуктивном действии.

Посредничество, согласно постулатам психологии развития, - всегда культуротворческий процесс. Даже когда фактически происходит не становление связей идеи с ее предметностью (когда ни идея, ни предметность не даны явно и являются предметами поиска, прояснения), а восстановление этих связей. Речь идет о том, когда, несмотря на существование в культуре позиции рассмотрения мира, основанием которого и является уже явственно представленная идея, посредник ищет и опробует ту ситуацию, в которой представляемая и выражаемая им идея становится предметом обращения и опробования тех, на кого посредническое действие направлено.

Понятно, что у субъекта культуротворческого действия нет посредника, то есть он сам впервые пытается установить идею и отыскать ее реалию - предметность. Он прибегает к существующим культурным способам самоорганизации, которые ему еще необходимо приспособить под себя.

Субъект-посредник возникает как «режим» действия при решении проблемы несоотнесенности двух позиций (способов видения). Он возникает сначала как субъект принятия трудной, даже невыполнимой задачи, через приобщение к явившей себя идее, «как особой жизни, особой чувственно-образной реалии». Причем, если учитывать, что его действие всегда целенаправленно или невольно обращено к другим, то у него есть два адресата: деятель перевоплощается сам, но его действие в той или иной мере адресовано другим и инициирует их перевоплощение -- вхождение в Мир Идеи. Перевоплощение строится как действие явления Мира Идеи при снятии инерции наличного функционирования (понимаемого как чистое реактивное претерпевание происходящего) и погруженности в него.

Затем субъект, различив идею и наличную действительность, в которой он только претерпевает, устанавливает для себя несовершенство последней и понимает первую как возможность более совершенного существования и принимает на себя задачу поиска той реалии (предметности), в которой полно реализуется идея. Он приобщает явившуюся ему смутную идею наличному бытию через построение продукта, который образно-выразительно удерживает тот идеальный способ видения мира, который открывает новые возможности для действий. Так он овладевает собственным поведением через то, что объективирует его, превращает в предмет рассмотрения с определенной точки зрения и, исходя из этого рассмотрения (как основания) трансформирует свое действие в сторону большего совершенства.

Включение в это рассмотрение «приводит к выделению другими собственной позиции и собственного способа действия, которые есть положительно-отрицательные образования». То есть могут являться как произвольным действием, так и произвольным недействием.

Построение продукта есть построение субъектом «экрана» или «зеркала» для иного действия, отображающего (экранирующего) процесс его протекания. Основанием создания образа ситуации и того, как удержан образ предмета действия субъекта, его усилие, является идея, потому этот образ не натурально отражает всё, что есть в ситуации, а, акцентируя и игнорируя отдельные ее моменты, задает возможности и ограничения построения действия в наличной ситуации.

Представленную в описанной модели продуктивного действия структуру творческого акта не следует понимать как жестко заданную последовательность, она представляется так лишь для удобства рассмотрения. «В реальном же, фактически выполняемом творческом акте оба действия -- и метаморфоза и испытание самих «сочленений конструкции» являются психологически одновременными, т.е. координируемыми действиями».

Рассмотрев модель продуктивности, устройство продукта, мы еще раз подчеркиваем, что не имеет смысла говорить о его новизне, как о степени непредзаданности его содержания, ведь сама по себе новизна не решает задачу построения пространства новых возможностей, не дает преобразующего воздействия, которое этот продукт оказывает. Ключевым в организации продукта является именно его оригинальность, то есть несводимость к другим продуктам или материалам, из которых он был построен, которые сами по себе не давали субъекту необходимых ему возможностей. Продукт, построению которого сопротивляется сама ситуация этого построения своим устройством, конечно, преодолевает свойства материала.

Это очень важный момент для рассматриваемой нами темы. В отношении художественного творчества нередко ставится неадекватное требование новизны то к форме, то к содержанию произведения. Теперь можно утверждать, что произведение несет преобразующее воздействие и это его главный критерий. В плане же предзаданности произведения мы можем сказать, что автор всегда так или иначе впадает в зависимость, от всего, что уже высказано и осуществлено (и по содержанию и по форме), от развития языка искусства, художественной техники, традиционных сюжетов, тем, образов, приемов, композиции и т. п. Он творит внутри обширной традиции. Творит, преодолевая ее, но именно потому, что произведение решает задачу преобразования действительности. Создает оригинальный продукт.

Требования, представляемые Б.Д. Элькониным к продукту, не оставляют сомнений в том, что человеку приходится вкладывать немало усилий в его построение. И тем более серьезным должен быть подход, чем более сложной деятельностью он занимается. Каждая сложная практика (например, наука, искусство, социальная инженерия и т.д.) предоставляет субъекту набор инструментов, которым он может воспользоваться для построения сложного продукта. Естественно, если он работает в рамках одной из таких практик, ставит трудные задачи в ее рамках, он должен владеть в совершенстве теми инструментами, которые она предоставляет. Это необходимое, но недостаточное условие его успеха. Ведь, как мы выше писали, инструменты, сами по себе, как они есть - тоже часть сопротивляющейся ситуации. Традиция, в рамках которой они возникли, делает их ее частью. И значит, при решении невозможной задачи ими, возможно, не удастся воспользоваться, возможно, придется от них отказаться, построить другие. Это сочетание совершенного владения инструментом и преодоления его инерции при решении трудных, невозможных задач позволяет совершать большие открытия и научные революции, писать великие произведения или создавать новые направления искусства и т.д.

Если произведение решает задачу преобразования действительности на основании представления новых смыслов и новых способов видения, и мы учитываем все те описанные выше проблемы, с которыми на этом пути автору, как субъекту продуктивного действия, приходится столкнуться, значит, в художественном творчестве имеет место быть «задачное» мышление. Но ни в коем случае нельзя сказать, что всё начинается с постановки автором задачи преобразования действительности. Это противоречило бы и самой модели продуктивного действия, ведь принятию субъектом задачи предшествует явление ему смутной идеи, приоткрывающее некоторую идеальную реальность, таящиеся в ней возможности, которую нужно еще прояснить. И существующей феноменологии (интроспекциям самих авторов над их творчеством) тоже. Едва ли можно говорить, что в искусстве, как в проектировании, например, можно начать с глубокого анализа действительности, в которой скрыто напряжение, связанное с «разрывом», существующим в любом продуктивном действии. Возможно, это связано с особенностями этого напряжения в случае творчески-продуктивных видов деятельности (искусств).

Пока мы не описали, как специфически разворачивается творческий акт в художественном творчестве - как он разворачивается самим автором и для него самого (как инициируется творческая интенция, как у него возникает замысел, как замысел им развивается, как формируется та действующая целостность, которой является произведение), мы не можем ответить на вопрос о месте «задачного» мышления в работе автора. Нам нужно достигнуть максимальной приближенности нашего взгляда к тому, как нечто производится им самим в художественном творчестве и что происходит с ним (какое специфическое событие), чтоб понять можно ли такое событие сделать образовательным. Без этого мы не сможем перейти к проектированию педагогических средств организации условий самостоятельного действия в художественно-эстетическом образовании.

Часть 3. Структура художественной деятельности

Теперь мы перейдем к детальному рассмотрению продуктивной художественной деятельности и творческого акта в искусстве, используя в дополнение к трудам Б.Д. Эльконина, «Психологическую топологию пути» М. К. Мамардашвили и «Психологию искусства» Л.С. Выготского.

И так, творческая деятельность, в силу того, что это деятельность продуктивная, имеет событийный характер. То есть выстраивает «переход», преодолевающий «разрыв» между натуральной и реальной формой действия. В искусстве мы имеем дело с разрывом бытийным. Преодолевая его, люди порождают культурное. Вокруг бытийного разрыва строится работа и в некоторых других практиках, например, науке или философии. Однако условием художественного творческого действия является переживание разрыва, который здесь и сейчас мыслится как разрыв не только бытийный, но и лично значимый. Масштаб «разрыва» не принципиален, принципиально именно то, насколько здесь и сейчас для (потенциального) автора определённое совершившееся или не совершившееся событие воплощает «мировой закон», в бытие которого он вовлечен (о характере вовлеченности мы будем говорить далее) [8]. Т.е. в практиках художественного творчества возможным основанием для реализации определенного (всегда более совершенного) способа существования человека является «мировой закон». Или, если обращаться к книге М.К.Мамардашвили, в контексте которой пойдет дальнейшее размышление, - идеальный принцип, благодаря которому в мире возможен тот или иной опыт из всего многообразия человеческого опыта. Именно этот бытийный и лично значимый разрыв является причиной энергетики и мотивации художественного творческого действия.

Такова «специфика художественного творчества в сравнении с любым продуктивным действием в «чистом» (научном, аналитическом, проектном) мышлении, где разрыв может представлять собой интеллектуальную головоломку либо отвлечённую, «не про нас» проблему, а его преодоление энергетизироваться желанием испытать собственную способность решать задачи подобного уровня сложности» [8].

Далее мы расшифруем эти утверждения.

Художественная творческая деятельность так устроена, что по средствам нее человек получает возможность перейти от тех случайных или несовершенных форм, в которых сложилась лично его жизнь, к более совершенным и полным формам (способам) видения, существования, понимания и т.д. [20, 25] И в этом ее смысл и несомненная ценность для того, кто совершает акты творчества.

Из двух аспектов, которые может изменить продуктивное действие, продуктивное художественное действие занимается, прежде всего, способом видения человека, его расширением и представлением новых смыслов, как возможных оснований для действий или недействий. Возможно, с помощью непосредственных пространственных изменений, ведь произведение действует посредствам помещения человека внутрь особым образом организованного пространства -- произведения. И такое помещение может происходить не только метафорически, но и натурально, как в случае, например, с театром или архитектурой Например, готический собор был пространственно организован как путь, выделялись конкретные этапы этого пути, на каждом из которых с человеком происходило то или иное испытание и преображение..

Акты творчества, вообще, представляют собою переходы в сторону большей осмысленности. А за возможностью более совершенного «движения в мире», если мы говорим о сфере искусства или философии, стоит, конечно, какое-то жизненное испытание и осмысление, проделанное человеком, и без них эта возможность не может быть увидена, понята и реализована.

Повторим, событие есть «такой переход от наличного к иному, который одновременно есть встреча идеи и реалии» [25] (реальной и идеальной формы бытия человека). Оно предполагает, что мы видим возможность, отличную от того, как складывается наша жизнь, причем загадочную и притягательную (но эти ее качества мы поясним ниже), во-первых, а, во-вторых, совершаем непосредственное действие, реализующее эту возможность. И она ориентирует наши действия и нашу жизнь в целом.

Граница между идеальным бытием, кое представляет собою возможность далеко не очевидную, и реальным бытием человека проявляет себя в действии сильного стимула, который указывает на присутствие чего-то «иного», требующего изменения способа мышления, видения, понимания. Но сам по себе этот стимул требует лишь остановки и замечания «инаковости».

Нужен «особый удар по нашей чувствительности», тогда мы остановимся и обратим внимание на то, что имеем дело с чем-то иным. Но, кроме того, должна быть еще эта чувствительность, как качество человека, иначе он просто не остановится и внимания не обратит. М.К. Мамардашвили определил эту чувствительность как «острое чувство реальности», которым обладают все «люди искусства». «Реальности» потому, что возможность, о которой мы говорим, зачастую оказывается более реальной, чем наша собственная жизнь. В нашей собственной жизни всё может быть случайностью и заблуждением. И если бы мы стали вглядываться в нее, пытаясь найти смысл происходящего, то мы бы не нашли никаких завершенных смыслов. Мы бы обнаружили, например, что многие наши мысли, чувства и состояния существуют по законам инерции, а представления о том, как всё устроено, смутны и ошибочны, что многих ситуаций, в которых мы замешаны, от которых жизнь наша зависит, мы не видим, что у нас не хватает сил создать хоть что-нибудь завершенное, что само «смогло бы стаять на ногах». И таких инерций, неадекватностей и разрывов в нашей жизни может быть множество. Но мы их не видим.

Приведем цитату из «Психологической топологии пути», М.К. Мамардашвили, которая задает ту же самую проблематику, что мы означили: «Представьте себе, что есть какое-то действительное строение жизни, отличное от того, что мы видим. Обычно мы его не видим: мы глухие и слепые по отношению к действительному строению нашей жизни. Или к жизни вообще. Мы видим все остальное и слышим все остальное, но действительного строения, или ткани, жизни, мы не слышим и не видим. Есть какие-то привилегированные моменты, называемые впечатлениями, которые доступны нам, слышимы нами - шелест этой ткани. Вот она шелестит, и шелестит этими впечатлениями. «…» Все это - будь то цветок боярышника, три колокольни, пирожное «мадлен» - есть нечто, что под видом колокольни, под видом пирожного, под видом боярышника что-то говорит мне. То есть это не есть впечатление от колокольни самой по себе, не есть впечатление от цветка самого по себе, а какой-то цветок и - впечатление от него, какая-то колокольня и - впечатление от нее, такое, что нечто под видом цветка, колокольни нам предстает. Это «нечто» есть разбросанные там и сям, по ходу всей жизни, куски фундамента настоящей жизни. Или услышанный нами шелест действительного строения жизни» [20].

Это особое «действительное строение жизни» мы и называем «реальностью», но такой реальностью, которая неочевидна, потому, что она нисколько не соответствует нашим представлениям о реальности, они скорее мешают и требуют редукции при встрече с феноменами реальности. А еще «предельной возможностью» в том смысле, что она, представая перед нами, находится на пределе того, что можно понимать, и реализовывать ее можно, только работая на пределе собственных сил (напомним, что в реальности развития «разрыв» преодолевается интенсивным и энергичным действием).

В нашем человеческом бытии чаще всего идеальные сущности феноменологически являют себя через частные ситуации, вещи и явления не предназначенные для этого. Человек имеет от них впечатление им не соразмерное, например, испытывает взволнованность не соответствующую тому состоянию, что мы обычно испытываем перед фактом существования этих вещей, явлений и ситуаций. А это значит что в том, с чем он сейчас столкнулся, скрыто нечто неочевидное. Там явно присутствует что-то другое, что просто приняло эту форму. Скажем, если человек умер, о нем нельзя вечно скорбеть. Если доводить эту мысль до крайности, - вообще не логично: он не воскреснет, если о нем скорбеть. Это, как выражался Клавдий (король датский и дядя Гамлета) - «грех пред естеством». «Ведь если что-нибудь неотвратимо и потому случается со всеми, то можно ль этим в хмуром возмущеньи тревожить сердце?». Но, значит, есть какой-то закон, как основание для того, что можно помнить, когда естественно забыть, есть в этом какой-то смысл.

То, что происходит очень важно для того, кто с этим столкнулся, ведь в противном случае для него это было бы, например, такой же непримечательной вещью в ряде других непримечательных вещей. Как М.К. Мамардашвили замечает, любое такое видение есть резонанс идеи с тем, что вполне в человеке самом укладывается. Имеется в виду, что мы всегда в какой-то степени включены в ту объективную идеальную действительность, к проявлениям которой мы оказываемся чувствительны. Мы видим и переживаем то, что в потенциале и есть мы, с чем мы связаны, но мы еще не знакомы с этой частью себя - у каждого есть что-то свое. Это и есть та личная вовлеченность в бытие идеального принципа, о котором мы говорили. Феномен, с которым человек имеет дело, вырастает при участии его движения в мире: «предмет определяется (в качестве воздействующего на нас) определенным образом, вместе с нашим движением в этом предмете» [20]. Поэтому «феномен есть что-то, что нельзя выбрать и потом описать. Феноменологическим феноменом может быть - по отношению к тебе - только что-то, где в этом отношении с тобой что-то случилось». А просто захотеть и наблюдать феномен нельзя. Это, конечно, полностью расходится с таким научным представлением, что реальность во всех ее свойствах существует сама по себе, без нашего участия, и в силу этих свойств воздействует на нас.

Такова типично человеческая бытийная ситуация, а автор от искусства (и от философии тоже) именно с нею имеет дело. Теперь нужно, помня о специфике этой человеческой ситуации, понять, что есть стимул, который заставляет нас остановиться и заметить присутствие иного (той еще не понятой идеальной сущности, бытийного смысла, «мирового закона»).

Абсолютные бытийные смыслы, поскольку на их основе мы только и порождаем культурное, никогда не «схвачены» целиком в уже существующих предметностях. А значит, как писали Б.Д. Эльконин и В.П. Зинченко, «Абсолютный смысл, если он приоткрывается субъекту, может обессмыслить смысл символа, слова, мифа, утопии» [26], то есть всех относительных смыслов, которые существуют вокруг человека и ориентируют других людей. В искусстве автор имеет дело непосредственно с феноменами, в которые он включен и пытается установить именно некоторые абсолютные бытийные смыслы, определяющие эти феномены, также как их определяет уже состоявшийся опыт самого автора. Поэтому стимулами в сфере художественного творчества являются впечатления (в том смысле, как они рассмотрены в «Психологической топологии пути», М.К. Мамардашвили), парадоксальные по своему характеру стимулы. М.Пруст называл впечатлениями гонцами другой организации сознательной жизни. То есть они парадоксальны только в рамках наличной логики мышления, чувства, действия, но если исходить из иной, идеальной логики и из другой, отличной от той, что у нас есть организации сознания, их парадоксальность «снимется».

Столкновение человека с парадоксальным стимулом вызывает эмоциональный аффект. Но это лишь указывает на то, что в человеке, на почве жизненных испытаний, в которые он полностью вкладывался, рискуя тем, как сложится его жизнь, созрело особое внутреннее экзистенциальное напряжение. Иначе говоря, впечатление есть эквиваленция нашего внутреннего состояния. И если уж человек отзовется (срезонирует) на «оклик» стимула, то отзовется со всей страстностью.

Однако это не значит, что он будет сфокусирован на смысле феномена, на тех сущностях, что через феномен ему себя являют. Он может отнести свое состояние на счет свойств самого предмета, с которым имеет дело, закрыв тем самым себе путь к познанию «действительного строения жизни». Например, предаваться наслаждению, окружая себя предметами его вызывающими. Приведем еще один выразительный пример из «Психологической топологии пути»: «У меня есть впечатление от пирожного «…» Вкусно. Обрадовался. Что я делаю, если я инфантилен или вообще я просто человек? Я хочу еще пирожного. Еще пирожного и т.д. И сразу ясно (если перевести мое ощущение - существенная структура сознательной жизни - на псевдоученый язык), что я уже включен в бесконечность бега. Мне нужна такая среда, в которой я имел бы все больше и больше пирожных. То есть хорошего». А плохого такой человек будет избегать или вести себя по отношению к тому, что его раздражает агрессивно. И это иногда выливается в смешные акты, вроде того, как Ксеркс, обидевшись на море, что взволновалось и потопило царский флот, высек его плетьми. Иначе сформулировать проблему можно так: люди склонны приписывать миру какие-то намерения по отношению к себе, а, между тем, это вытекает из той же самой логики, в которой мы говорим, что есть абсолютно объективные качества предметов, которые определяют наши на них реакции.

Человек, отзываясь на «оклик» стимула испытывает определенное переживание, например, страдание. Если такое страдание есть, отменить его нельзя никакими доводами разума. Через это мы проявляем себя как существа запредельные всем ограничивающим нас обстоятельствам (не логично, неуместно, неадекватно). Этой запредельной стороной себя мы и включены в объективную идеальную действительность. Испытывая переживание, мы проявляем эту включенность. Но станут ли данные проявления предметом осмысления, через которые мы поймем устройство действительности, зависит от некоторых наших качеств, в частности от чувствительности и трудолюбия, необходимых чтобы не «отобъяснять» переживания как случайные и не важные; как порождаемые самим предметом, с которым мы имеем дело, а разбираться в том, что за ними стоит. А также от нашей гибкости, поскольку всегда нужно быть готовым к тому, что среди сложившихся представлений о явлениях жизни нет ни одного, что соответствовало бы впечатлению (явлению идеи). Нет, поскольку эти представления сложились без нашего активного участия, вне собственного усилия.


Подобные документы

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.