Особенности функционирования психологических защит и копинг-стратегий у девочек-подростков, злоупотребляющих ПАВ с аддиктивным поведением и зависимостью

Психологическая защита в структуре приспособительных реакций личности, ее роль в злоупотреблении психоактивными веществами девочками-подростками. Соотношение психологических защит и копинг-стратегий. Возможности психотерапевтического вмешательства.

Рубрика Психология
Вид диссертация
Язык русский
Дата добавления 26.04.2011
Размер файла 364,6 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Внутригрупповое сравнение напряженности МПЗ среди девочек с различными наркологическими диагнозами и анализ корреляционных связей защит с симптомами употребления ПАВ позволяет говорить об определенной значимости некоторых из механизмов при различных наркологических заболеваниях.

Поскольку у каждого подростка из группы ХЗ отмечалась наркологическая коморбидность (с наличием зависимости от другого ПАВ или без нее), мы решили провести корреляционный анализ выраженности употребления того или иного ПАВ у исследуемых с МПЗ. Для этого была проградуирована выраженность употребления ПАВ таким образом: 0 - никогда не пробовала, 1 - единичные пробы, 2 - аддиктивное поведение, 3 - начальная стадия зависимости, 4 - средняя стадия зависимости.

Обнаружены позитивные корреляционные связи выраженности употребления наркотика (опиоидов) с "компенсацией" (р0,01), "замещением" (р 0,01) и "регрессией" (р0,01). Частота употребления опиоидов на этапе АП также была положительно связана с "компенсацией" (р<0,05), "замещением" (р<0,01) и "регрессией" (р<0,05). "Регрессия" была позитивно связана с положительной реакцией на первое употребление в виде специфического фармакологического действия наркотика - эйфории, которую девочки часто описывали как состояние некоей абсолютной защищенности и ласки (р<0,05). Кроме того, девочки с зависимостью от опоидов отличались более высокими значениями "регрессии" (р<0,01), "замещения" (р=0,055) и "компенсации" (р=0,059) по сравнению с зависимыми от алкоголя и ЛОВ, и более высокими значениями "регрессии" (р<0,01) по сравнению только с зависимыми от алкоголя. Таким образом, можно утверждать, что "компенсация", "регрессия" и "замещение" имеют патогенетическое значение для формирования опиоидной зависимости. Интенсивность функционирования перечисленных МПЗ, согласно концепции Р. Плутчика и эпигенетической схеме Э. Эриксона, свидетельствует о блокаде потребностей всех предшествующих возрастных этапов у этой категории больных, начиная с потребности в безопасности. Данная ситуация создает условия, при которых вне опиоидной интоксикации девочка-подросток не ощущает себя в безопасности, воспринимает окружающий мир как враждебный и не подвластный контролю, инициирующий постоянную тревогу и иррациональный страх. Ярким примером наличия таких иррациональных, почти магических страхов является поведение наркозависимых при выполнении упражнения во время группового занятия. Мы попросили встать участников группы у стены и принять наиболее удобную для них позу. Зависимые от алкоголя прислонились спиной к стене, опершись на одну ногу и расслабив другую, в то время как, зависимые от опиодов практически "по стойке смирно" застыли примерно в полуметре от нее. На вопрос, почему они приняли такую напряженную позу, последовал ответ: "Что-то тревожно…, вдруг стена упадет! ". По мнению Р. Плутчика (1979) и Л.Р. Гребенникова (1996), интенсивное, по сравнению с подростками с другими формами наркологической патологии, использование "компенсации" свидетельствует о блокаде базисной потребности в безопасности и аффилиации на 1-м году жизни у данных больных. В процессе психотерапевтического лечения, вероятно, следует учитывать, что интересы больных опиоидной зависимостью сконцентрированы на реализации данной потребности.

"Замещение", очевидно, представлено пассивной формой. Девочки с зависимостью от опиоидов, несмотря на явное отчуждение со стороны соседей по палате, не проявляли ответной открытой агрессии и старались избегать конфликтов. В то же время они никогда не "растворялись" в "авторитетных" личностях, что можно было наблюдать среди зависимых от алкоголя или ЛОВ. Другими словами, зависимые от опиоидов девочки, не вклиниваясь в сложившуюся иерархию отношений в палате, фактически находились на последней ее ступени. Такой статус компенсировался иллюзорным представлением о своей исключительности, что проявлялось в виде презрительного отношения к употребляющим алкоголь, отказов от больничной еды, стремлением носить в отделении дорогую одежду и курить дорогие сигареты. Обнаруженные у всей группы ХЗ позитивные связи "замещения" с предпочтением выбора престижных видов сигарет (р<0,05) и отрицательные - с предпочтением выбора алкоголя по доступности (р<0,05) указывают но то, что выраженность данного механизма у наркологических больных обратно пропорциональна осознанию своего фактического статуса в социуме. У зависимых от опиоидов девочек особенности определения своего местоположения в социуме концентрировались в характерном паттерне поведения - часто можно было наблюдать, как подросток подолгу вместе с другими наркоманами сидит в коридоре на корточках и рассматривает проходящих мимо людей или даже, смотря снизу вверх, разговаривает с остановившимися около них. Данная поза, как известно, символизирует наиболее низкий статус среди окружающих при одновременном презрительном отношении к ним.

Обращает на себя внимание, что специфическое для опиоидной зависимости значение имеют те же механизмы, что участвуют в формировании амбивалентного оппозиционно-агрессивного и регрессивного поведения в группе АП. Можно предположить, что, во-первых, проявляемое девочками группы АП амбивалентное поведение является фактором риска приобщения к наркотикам, во-вторых, зависимость от опиоидов имеет не только регрессивно-компенсаторную (Добрянская Д.В., 2001), но и оппозиционно-аутоагрессивную природу.

Значимых корреляционных связей МПЗ с выраженностью употребления ЛОВ обнаружено не было, однако были выявлены прямые связи "вытеснения" с частотой употребления ингалянтов на этапе АП (р<0,01) и положительной реакцией на первое употребление ЛОВ в виде эйфории (р<0,05), которую все исследуемые понимали как "смотреть глюки". Хотя многие ученые отмечают, что при первых пробах подростки обычно не достигают 3-ей, иллюзорно-галлюцинаторной, фазы опьянения (Пятницкая И.Н., 1994; Нейфельд Е.А., 2005), девочки отрицали значимость для них 2-й фазы развития интоксикации, являющейся собственно эйфорией (Пятницкая И.Н., 1994; Нейфельд Е.А., 2005; Ибатов А.Н., Бажин А.А., 1990), и концентрировали внимание только на галлюцинациях. Вероятно, изначальная установка на получение "глюков" при опьянении обесценивает и исключает из сознания эмоционально-позитивный компонент от употребления ингалянтов. Чем выше напряженность "вытеснения", тем реже оно связывалось с положительной реакцией на первое употребленин ЛОВ в виде снятия отрицательных эмоций (р<0,05). По мнению некоторых ученых (Грушин В.В., Рыбальский А.М., Чудин А.С., 1989), визуализация представлений является основой для возникновения психологической зависимости от вдыхаемых препаратов. Можно предположить, что управляемая визуализация вытесненных негативных чувств дает ощущение решенности психологического конфликта на иллюзорно-компенсаторном уровне. Таким образом, фармакологическое действие ЛОВ используется не для подавления отрицательных эмоций, поскольку этот процесс обслуживается "вытеснением", а принимает специфическое участие в разрядке внутренней напряженности, рост которой прямо пропорционален интенсивному использованию данного МПЗ у девочек. Группа ХЗ единственная в которой "вытеснение" имело позитивную связь с тревожными чертами характера (р<0,01). Содержание галлюцинаций у исследуемых носило субъективный психологически понятный и произвольный характер. Катя К. (15 лет), ввиду своих физических данных не пользующаяся успехом среди сверстников противоположного поля, в опьянении легко визуализировала теплые и сексуальные отношения с интересующим ее мальчиком. Наблюдение за девочками, имеющими зависимость от ЛОВ, позволяет утверждать, что данная категория больных испытывает повышенную потребность в эмоциональной разрядке. Зависимые от ЛОВ имели поверхностные, часто фамильярные отношения с соседями по палате, быстро переходящие в конфликтные. При первых госпитализациях Юли Д. (14 лет) соседи по палате, как правило, через некоторое время подавали лечащему врачу коллективную просьбу о переводе ее в другую палату. В некоторых случаях можно было наблюдать частичную амнезию, наступавшую после аффективной вспышки. Девочки с гордостью сообщали о своей агрессивности и неуправляемости. "Если я разошлась меня не остановить!" - заявила Ирина Ф. (14 лет) во время интервью. Повышенная возбудимость и агрессивное поведение данных больных в отделении может быть проявлением дисфории при абстинентном состоянии или обострении патологического влечения. Однако, дисфория при лишении подростка витально значимого (Сиволап Ю.П., Савченков В.А., 2005) компонента их жизни, по сути, является внешним проявлением острой стрессовой ситуации, в которой подросток будет реагировать привычным стилем защиты и, следовательно, его поведение будет отражать базовые конфликты. По Р. Плутчику (1979) и Л.Р. Гребенникову (1996), "вытеснение" соотносится с решением и реализацией потребности в свободе и автономии. Можно предположить, что этот механизм играет определенную роль в формировании зависимости от ЛОВ и девочки, злоупотребляющие ингалянтами, наиболее заинтересованы в реализации потребности в свободе и автономиии. Для более достоверного подтверждения данного предположения требуются дальнейшие исследования.

Внутригрупповое сравнение и корреляционный анализ МПЗ и реакций на первое употребление алкоголя позволяет предположить, что при этом варианте наркологического заболевания играет определенную значимую роль "интеллектуализация". У зависимых от алкоголя девочек значения этой защиты были выше, чем у зависимых от ингалянтов (р<0,05). "Интеллектуализация" имела прямую связь с реакцией на первое употребление алкоголя в виде эйфории (р<0,05), которая интерпретировалась как благодушие, симпатия к окружающим и способность к проявлению позитивных чувств и эмоций. "Интеллектуализация" развивается в раннем подростковом возрасте для сдерживания эмоции ожидания и предвидения из боязни пережить разочарование (Гребенников Л.Р., 1996). Данный механизм предполагает произвольную схематизацию событий, при которой эмоциональная составляющая фрустрирующей информации изолируется и с помощью различных рационализаций обесценивается. Можно предположить, что возможность открытого проявления в алкогольном опьянении чувств и доведение их до уровня сверхценных способствует избавлению от навязчивой нерешительности, тем самым, позволяя спонтанно проявлять эмоционально значимое желаемое поведение. Настя А. (14 лет) сообщила, что алкоголь помогает ей избавиться от навязчивого самоконтроля - "Не надо думать о том, правильно ли я это сказала, правильно ли это сделала?!". Данный механизм имел обратную связь с реакцией на первое употребление алкоголя в виде позитивных изменений в поведении (р<0,05), что вполне закономерно, поскольку целевым назначением данного механизма является оправдание своих мнимых и реальных недостатков и, чем выше напряженность "интеллектуализации", тем убедительнее девочка оправдывала свои недостатки и свою нерешительность, неуверенность и безинициативность в поведении. Структурная теория защит соотносит "интеллектуализацию" с потребностью в значимости и успехе. Интенсивное функционирование этого механизма может свидетельствовать об особой значимости у этой категории больных указанной потребности среди прочих фрустрированных. Наблюдаемое в отделении поведение у зависимых от алкоголя подтверждает наше предположение. На начальном этапе психотерапевтических занятий застенчивость, робость, неуверенность в себе девочек с данной патологией проявлялись в полной мере. Страх ожидания неудачи при выполнении упражнений буквально сковывал их, а желание дать единственно правильный ответ на вопрос затягивало паузы до бесконечности. Они с облегчением, соглашаясь, кивали головой, если лечащий врач сам отвечал на свои вопросы. Излишняя настойчивость на выполнении упражнения или на обязательном ответе на поставленный вопрос обычно провоцировала избегающее поведение или уход из отделения.

В отличие от группы ХЗ, в контрольной группе и группе АП корреляционных связей МПЗ с особенностями реакций на употребление ПАВ ни при первых пробах, ни при повторных выявлено не было. Обнаруженые корреляционные связи особенностей реакций на употребление ПАВ с копинг-стратегиями указывают на осознанное употребление ПАВ с осознанным получением интересуемого от них эффекта в этих группах. Как отмечает А.В. Худяков (2005), АП является видом копинг-поведения при транзиторном его варианте.

В группе АП были обнаружены позитивные корреляционные связи частоты употребления алкоголя с "вытеснением" (р<0,05), "регрессией" (р<0,05) и "отрицанием" (р<0,05). Учитывая то, что дети группы ХЗ уже в раннем подростковом периоде отличались от контрольной группы более высоким значениями "вытеснения" (р<0,01) и "регрессии" (р<0,05), можно утверждать, что сочетанное интенсивное функционирование этих защит имеет определенное значение в формировании злокачественного течения АП и переходе его в зависимое от ПАВ поведение.

Корреляционные связи МПЗ с началом этапов формирования употребления ПАВ и их длительностью анализировать достаточно трудно. Данные наркологического анамнеза отдалены во времени от момента обследования и, следовательно, структура защит исследуемых уже достаточно изменена. Ненормативное функционирование защит может являться патогенным фактором, провоцирующим и поддерживающим наркологическое заболевание, и в тоже время само быть результатом наркологического заболевания.

Можно предположить, что, чем в более раннем возрасте наступил определенный этап развития зависимости, тем более длителен срок воздействия наркологического заболевания на адаптационную систему подростка на момент обследования и, следовательно, некоторые защиты будут функционировать интенсивнее. Другими словами, отрицательные связи свидетельствуют в большей степени об анозогнозии и, чем ниже возраст начала очередного этапа развития наркологического заболевания, тем выше напряженность определенного МПЗ. Позитивные связи МПЗ с началом развития определенного этапа развития наркологического заболевания можно расценивать двояко - или интенсивное функционирование определенного МПЗ сдерживает наступление очередного этапа зависимости или, в случае нерелевантности возрастному этапу особенностей его функционирования, провоцирует наступление очередного этапа развития зависимости.

Выявленная положительная корреляционная связь "отрицания" с возрастом к началу средней стадии зависимости опиоидной зависимости (р<0,05), с одной стороны, может свидетельствовать о том, что, чем выше напряженность "отрицания", тем позже наступает осознание своей зависимости, единственным критерием которой для употребляющей опиоиды девочки-подростка чаще всего является наступление "ломок". С другой стороны, интенсивное функционирование данного механизма может провоцировать приобщение к наркотику, но не наступление физической зависимости, поскольку при этой наркологической патологии период эпизодического употребления практически совпадает с моментом формирования физической зависимости. "Отрицание" подразумевает инфантильную подмену принятия окружающими вниманием с их стороны (Гребенников Л.Р., 1996). Подросток должен привлекать внимание постоянно и всеми доступными для него способами, для того, чтобы иметь возможность безболезненно выражать чувства принятия мира и себя. Знакомство с наркотической субкультурой и пробы наркотика могут выступать в роли такого способа привлечения к себе внимания со стороны референтной группы. На одном из групповых занятий девочки рассказывали, что в одно время считалось "высшим шиком" "гулять" с мальчиком, употребляющим наркотики. То же "отрицание" блокирует на входе возможность осознания печального для себя исхода такого близкого знакомства с наркокультурой.

При злоупотреблении ЛОВ выявлены отрицательные корреляционные связи возраста начала АП с "отрицанием" (р<0,05) и возраста к началу формирования физической зависимости с "интеллектуализацией" (р<0,05). Данные связи говорят о том, что в процессе динамики болезни, с целью сохранения позитивного восприятия "Я", происходит рост интенсивности этих механизмов. Однако, если на этапе АП 6 из 24 (25%) девочек злоупотреблявших ЛОВ отрицали для себя существование каких-либо проблем от употребления ингалянтов, то на этапе зависимости таких девочек было только 2-ое из 17-ти (11,8%). Вероятно, с появлением зависимости интенсивность проблем становится настолько высокой, что знание о них прорывается сквозь барьер "отрицания". Это требует дополнительных мер защиты, в виде самооправданий своего пристрастия, о чем свидетельствует отрицательная связь "интеллектуализации" с возрастом к началу формирования физической зависимости. То есть, если на этапе АП происходит рост "отрицания", то на стадии физической зависимости - "интеллектуализации". Увеличение интенсивности "отрицания" на этапе АП, вероятно, обусловлено, не только анозогнозией, но и тем, что употребление ингалянтов на этом этапе может выступать в роли привлечения к себе внимания со стороны значимых сверстников с целью принятия и самопринятия.

Продолжительность АП при употреблении алкоголя в группе ХЗ имела позитивную связь с "компенсацией" (р<0,05) и "отрицанием" (р<0,05).

"Компенсация" предполагает попытку исправления или нахождения замены мнимых или реальных недостатков или неполноценности (Гребенников Л.Р., 1996). Согласно мнению некоторых ученых (Братусь Б.С., Сидоров П.И., 1984), употребление алкоголя является иллюзорно-компенсаторным удовлетворением фрустрированных потребностей. В контрольной группе "компенсация" была отрицательно связана с частотой употребления алкоголя (р<0,05), а в группе АП интенсивность этого механизма имела пик в 15-16 лет с последующим снижением до уровня в контрольной группе (табл.3.8). Вероятно, в контрольной группе "компенсация" стимулирует реальное альтернативное удовлетворение фрустрированных потребностей, что уменьшает желание в иллюзорно-компенсаторном удовлетворении их с помощью алкоголя. В группе АП, при нахождении социально приемлемой замены неполноценности или при ее исправлении в 15-16 летнем возрасте, необходимость в интенсивном функционировании "компенсации" снижается. Таким образом, в условиях альтернативного удовлетворения потребностей или при социально приемлемых возможностях замены неполноценности, "компенсация" в группе ХЗ может выполнять позитивную роль - увеличивая продолжительность АП, отодвигает сроки наступления зависимости. Тот же механизм имел позитивную связь с возрастом к началу формирования психической зависимости от алкоголя (р<0,05). Очевидно, при ригидном использовании "компенсации", заключающемся в несвоевременном возрасту интенсивном использовании и фиксации на удовлетворении потребностей на иллюзорно-компенсаторном уровне, данный механизм способствует переходу АП в алкогольную зависимость. Учитывая выявленную нами связь этого механизма с опиоидной зависимостью, можно предположить, что в некоторых случаях, "компенсация" способствует смене алкоголя на ПАВ с более широким спектром иллюзорно-компенсаторного удовлетворения фрустрированных потребностей - опиоды.

Позитивная связь "отрицания" с продолжительностью АП при употреблении алкоголя, вероятно, в большей степени имеет отношение к анозогнозии. В группе АП этот механизм имел позитивную связь с частотой употребления алкоголя (р<0,05). Следовательно, чем выше интенсивность "отрицания", тем чаще употребляла алкоголь девочка группы АП и, тем дольше отрицалось девочкой группы ХЗ наличие проблем от употребления алкоголя и, таким образом, фиксация этапа зависимости приходилась на более поздние сроки.

Продолжительность начальной стадии алкоголизма была положительно связана с "вытеснением" (р<0,05). Вероятно, как и при употреблении ЛОВ, на этапе зависимости интенсивность проблем при употреблении алкоголя усиливается настолько, что какая-то их часть становится доступной сознанию. Появляется необходимость, в целях сохранения позитивного самовосприятия, в интенсификации других МПЗ, в данном случае - "вытеснения".

Обращает на себя внимание, что в динамике становления зависимого поведения средней стадии при употреблении ЛОВ идет интенсификация специфичной для алкоголя "интеллектуализации", а при употреблении алкоголя - специфичного для ЛОВ МПЗ "вытеснение", т.е. структура защитных стилей, со временем, при зависимостях от ЛОВ и от алкоголя выравниваются.

Корреляционные связи МПЗ с проблемами, возникающими при употреблении ПАВ, в основном отражают выявленную нами связь некоторых защит с определенными зависимостями. При употреблении опиоидов отсутствие проблем на этапе АП позитивно связано с "компенсацией" (р<0,05) и "замещением" (р<0,05), а на этапе зависимости практически все указанные в анкете проблемы (недостаток денег, долги, конфликты со значимыми другими лицами, проблемы с обучением, административная ответственность) позитивно связаны с "компенсацией", "замещением" и "регрессией" с достоверностью связей от р0,05 до р0,01. При употреблении ЛОВ на этапе АП конфликты со значимыми другими лицами (р<0,001), проблемы с обучением (р=0,001), административная ответственность (р<0,01) позитивно связаны с "вытеснением", а на этапе зависимости - конфликты со значимыми другими лицами (р<0,05), проблемы с обучением (р=0,05), административная ответственность (р<0,01) позитивно, а отсутствие проблем (р<0,05) отрицательно с "вытеснением". При употреблении алкоголя на этапе АП потеря имущества имела позитивную связь с "вытеснением" (р<0,05), административная ответственность с "интеллектуализацией" (р<0,05) и "отрицанием" (р<0,05), отсутствие проблем отрицательную связь с "вытеснением" (р<0,05). На этапе зависимости - постинтоксикационный синдром имел положительную связь с "интеллектуализацией" (р<0,05). Перечисленные корреляционные связи МПЗ с проблемами от употребления ПАВ, вероятнее всего, отражают особенности формирующихся при различных наркологических патологиях стилей защит. Очевидно, нозоспецифичные механизмы становятся универсальными при реагировании в стрессовых ситуациях. Зависимые от ЛОВ девочки выявляли высокую склонность к забыванию неприятных моментов своего жизненного опыта. Такая же тенденция наблюдалась и у имеющих зависимость от алкоголя. Чтобы собрать у таких больных анамнез, необходимо было запастись терпением. Зависимые же от опиоидов обычно охотно и подробно рассказывали о себе и своей семье, но были склонны приукрашивать жизненный опыт и показывать себя с выгодной стороны, иногда ценой наивной лжи. При наблюдении за ними складывалось впечатление, что они искренне верят в свои фантазии.

Некоторые ученые отмечают, что зависимые формы поведения являются типичными для нормально протекающего подросткового периода (Менделевич В.Д., 2006) и, следовательно, эпизоды употребления девочкой алкоголя в подростковом возрасте не могут служить для родителей явным признаком того, что их дочь "спивается". Ранее мы пришли к выводу, что интенсивное функционирование "регрессии" и, особенно, "вытеснения" может являться признаком злокачественного течения АП. Знание родителями наблюдаемых в поведении симптомов интенсивного использования данных механизмов имело бы определенное клиническое значение в профилактике развития зависимого поведения. Учитывая вышеприведенные корреляционные связи МПЗ с проблемами от употребления ПАВ в группе ХЗ, позитивные корреляционные связи частоты употребления алкоголя с "вытеснением" (р<0,05) и "регрессией" (р<0,05) группе АП, а также позитивные связи в группе АП "вытеснения" с чувством гнева и раздражения по отношению к находящемуся в состоянии опьянения брату, отвращения и брезгливости по отношению к находящемуся в состоянии опьянения деду (р<0,01) и отрицательные корреляционные связи с чувством доверия к матери (р<0,05) можно определить некоторые такие симптомы: утрата личных вещей в опьянении; задержание милицией в нетрезвом состоянии; учащение употребления алкоголя при одновременно резко негативном отношении к находящимся в опьянении родственникам мужского пола; любые попытки родителей обсудить с девочкой ее отношения с алкоголем приводят к конфликту, поскольку она молчит или упорно отрицает очевидное и ведет себя, словно, ничего предосудительного не происходило; снижение успеваемости; отсутствие доверительных отношений с матерью.

Анализ корреляционных связей МПЗ с динамикой обращения подростка за помощью выявляет специфичность некоторых МПЗ в этом вопросе. Такие параметры, как возраст первого обращения за помощью (р<0,01) и длительность заболевания на момент первого обращения (р<0,05) имели позитивную связь с "регрессией". То есть, чем более выражено регрессивное поведение, тем меньше вероятность обращения подростка к наркологу на ранних этапах заболевания. Чем выше показатели "регрессии" (р<0,05) и "проекции" (р=0,01), тем большее количество госпитализаций имела девочка в анамнезе. Очевидно, "регрессия" и "проекция" ухудшают прогноз лечения за счет переноса причин заболевания и ответственности за свое излечение на окружающих. В то же время, указанные защиты увеличивают вероятность того, что родители смогут в очередной раз привести ребенка к специалисту. "Регрессия" детерминирует зависимость и подчиняемость, а ответственность за свою судьбу и свои поступки проецируется на желающего взять на себя эту ответственность.

Чем выше интенсивность "интеллектуализации", тем реже подросток сам выступает в роли инициатора лечения (р<0,05). Склонность к построению самооправдывающих аргументаций создает такие условия, при которых даже при настоятельной необходимости находится удобный довод в пользу отказа от лечения.

Госпитализация по требованию ближайших родственников имела позитивную корреляцию с "замещением" (р<0,01). Согласно концепции Р. Плутчика (1979), образование данного механизма связано с решением адаптационной проблемы иерархии, результат решения которой зависит от качества детско-родительского взаимодействия в раннем возрасте. Страх перед реальной угрозой использования родственниками различных значимых для подростка наказаний мотивирует его к действиям способным разрядить обстановку. Это подтверждает положительная связь "замещения" с госпитализацией с целью успокоить значимых взрослых (р<0,05). Можно предположить, что стационарное лечение выступает в роли самонаказания во избежание реализации агрессии и отвержения со стороны значимых взрослых. Следовательно, чем более не благоприятны условия отделения, тем быстрее наступает искупление вины и тем раньше девочка начинает считать, что имеет полное право на свободу. К сожалению, родственники невольно подыгрывают им, чему способствуют действительно плохие условия пребывания на лечении наркологических больных, тем более подростков. Отрицательная корреляционная связь госпитализации с целью купирования угрозы жизни с "замещением" (р<0,05) подтверждает наши выводы о том, что этот механизм в группе ХЗ отражает тенденцию к аутоагрессии, а злоупотребление ПАВ является подсознательным стремлением к самоуничтожению. Чем выше интенсивность "замещения", тем меньше подросток склонен заботиться о себе в связанных с употреблением ПАВ ситуациях угрожающих жизни. Евгения Р. (16 лет) неоднократно испытывала передозировки наркотика, дважды госпитализировалась по этому поводу в реанимационное отделение, но ни один из случаев не послужил причиной ремиссии или поводом к обращению к наркологу

Следует отметить, что "реактивное образование" имело положительную корреляционную связь с передозировкой на этапе зависимости при употреблении ЛОВ (р<0,05) и алкоголя (р<0,05) и с токсическим поражением органов при употреблении ЛОВ (р<0,05). Данные корреляционные связи подтверждают наши выводы о том, что "реактивное образование" способствует развитию у злоупотребляющих ПАВ девочек утрированной конформности. Стремясь превзойти членов употребляющей ПАВ группы, подросток неадекватно расценивает возможности своего организма и, таким образом, склонен к передозировкам.

Госпитализация с целью купирования болезненных симптомов имела положительную корреляцию с "регрессией" (р<0,05). Наличие болезненных симптомов свидетельствует об утрате контроля над своим состоянием, вследствие, например, отсутствия денег или ареста "друга", снабжавшего бесплатным героином, и, следовательно, появляется потребность в демонстрации зависимого от окружающих поведения с целью получения помощи.

Отрицательная связь госпитализации с целью лечения зависимости с "вытеснением" (р<0,01) при отсутствии значимых прямых связей с каким-либо МПЗ, а также прямая корреляция отсутствия знания о цели госпитализации с "проекцией" (р<0,05) говорят о том, что ни один из механизмов не способствует лечению болезни и позитивное значение для этой цели имеет лишь снижение интенсивности МПЗ.

4.2 Психотерапевтическая работа с зависимыми девочками

Приступая к исследовательской работе, мы столкнулись с трудностями в наборе группы ХЗ. Причина этого заключалась не в численном соотношении злоупотребляющих ПАВ подростков женского и мужского пола, а в более редком обращении девочек за помощью, поздних сроках обращаемости и особенностях их поведения. Только 5 человек из группы имели в анамнезе опыт стационарного лечения. Девочка, однажды попавшая по направлению инспекции по делам несовершеннолетних в поле зрения подростковых наркологов, в дальнейшем становится неуловимой для них, если не совершит очередного правонарушения. Из обширного списка вызываемых для амбулаторного обследования на прием являлись единицы, а иногда не приходил никто. Обследование на дому тоже было не результативным. Приходилось по пять - шесть раз навещать один и тот же адрес. По сообщению родственников одни девочки уже в течение нескольких месяцев находились в "бегах", другие проживали у мужчин, адресов или хотя бы имен которых они не знали. Директора детских домов вежливо отказывали в обследовании своих подопечных, уверяя в том, что проблем с употреблением ПАВ среди девочек у них нет, что часто не соответствовало действительности.

Налаживать долгосрочное продуктивное общение с девочками, злоупотребляющими ПАВ, достаточно сложно. Казалось бы, хороший первый контакт совершенно не означал, что при повторной встрече будет, хотя бы удовлетворительный. На первом интервью они обычно проявляли интерес к незнакомому человеку, задавали много вопросов, охотно заполняли тесты. Однако, удовлетворив при знакомстве свою повышенную потребность в новых впечатлениях, к назначенной повторной встрече проявляли полное равнодушие. Первоначальная заинтересованность в результатах тестирования исчезала и не являлась стимулом к повторному контакту. Мог последовать отказ от дальнейших контактов или избегающее поведение. Активная директивная помощь со стороны администрации детских домов или родственников, а также собственная излишняя настойчивость усугубляли ситуацию и могли привести к активному протесту с вербальной агрессией. Дальнейший контакт с таким подростком бесповоротно терялся.

Мотивировать на лечение зависимых от ПАВ девочек очень трудно. Воздержание от употребления ПАВ в течение нескольких дней воспринималось ими как отсутствие аддиктивных проблем, последнее употребление переносилось в далекое прошлое, а признаки своей наркологической проблемы проецировались на своих знакомых. Часто можно было услышать: "У меня нет никаких проблем! Я уже давно не пью (не нюхаю, не колюсь). Даже и не помню, когда это было в последний раз, а вот Маша … Это ее вам надо лечить, а не меня!". Данное поведение вполне соответствует вышеописанной структуре защитного стиля девочек группы ХЗ. На предложение госпитализироваться чаще следовал твердый отказ, а выданное направление не означало, что девочка поступит в отделение. Из двадцати четырех обследованных амбулаторно, только трое затем прошли психотерапевтическое лечение (2 амбулаторно, 1 стационарно). Обследованные стационарно, обычно соглашались пройти курс психотерапии, однако впоследствии, в половине случаев, прерывали лечение на самых ранних этапах или после купирования абстиненции.

Абстинентный синдром у девочек купировался быстро и не требовал назначения больших доз транквилизаторов и нейролептиков. Симптомы были сглажены, сон налаживался в короткие сроки. Проявления абстиненции в основном были представлены аффективными расстройствами в виде приступов дисфории. Однако, свое поведение во время таких приступов девочки воспринимали как нечто обычное для себя и присущее им еще до развития болезни. Упрямство, неуправляемость, непредсказуемость, вербальную или физическую агрессию со своей стороны они часто расценивали, как проявления своей независимости и самостоятельности. Все это поддерживало уверенность девочки-подростка в отсутствии у нее зависимости от ПАВ и не могло быть использовано в психотерапевтической работе для осознания наркологической проблемы.

Наблюдение в стационаре за девочками группы ХЗ показало, что, в зависимости от наркологической патологии, в их поведении есть определенные особенности. Яркие приступы дисфории были в большей мере свойственны имеющим выраженную зависимость от ЛОВ. Аффективные реакции у них могли провоцироваться по любому малозначительному поводу, были продолжительными, с суженным сознанием и нанесением на предплечья неглубоких ран. После угасания аффекта, при попытке обсудить ее поведение, девочка не могла объяснить причину своих поступков и чувств, не испытывала раскаяния, а иногда просто не помнила, что с ней было. В стационаре данный контингент удерживался с большим трудом и наиболее часто нарушал режим. Любое ограничение свободы вызывало протестные реакции с вербальной агрессией. Приходилось подолгу разъяснять им необходимость и разумность соблюдения режима. На психотерапевтических занятиях зависимые от ЛОВ девочки охотно, иногда с оттенком демонстративности, раскрывали свой наркологический и жизненный анамнез, однако, без особых видимых причин могли прервать сеанс психотерапии или отказаться от него. Часто у данного контингента проблема заключалась в доступе к чувствам эмоционально значимых воспоминаний. Настойчивость в этом вопросе могла спровоцировать аффективные вспышки и нерелевантные поступки. На первых этапах лечения Юля Д. (14 лет), охотно и не стесняясь рассказывавшая о своих сексуальных похождениях, злилась и проявляла вербальную агрессию, если лечащий врач начинал подробно расспрашивать о ее чувствах. Катя Р. (14 лет) в той же ситуации замолкала, а через некоторое время вскакивала с места и убегала из кабинета. Попытки уговорить или заставить продолжить занятие вызывали протест у девочек и, как правило, срыв следующего запланированного сеанса.

Девочкам, злоупотребляющим алкоголем, также были характеры приступы дисфории и бурные эмоциональные реакции протеста, однако, в отличие от зависимых от ЛОВ, они были более управляемы в такие моменты. По окончанию эмоциональной реакции данные больные, испытывая чувство вины, вели себя спокойно и старались сотрудничать с медперсоналом. Зависимые от алкоголя девочки обычно "прилипали" к лидерам палаты и проявляли идентичное и даже сверхидентичное им поведение. Наличие "покровителя" в палате позволяло им вести себя более уверенно и решительно и даже проявлять агрессию по отношению к аутсайдерам палаты. При объединении с социально позитивным лидером зависимые от алкоголя девочки достаточно долго удерживались в стационаре и почти не требовали контроля. Однако, если, по каким-то причинам, девочка объединялась с аутсайдером, то контакт с ней терялся и, под любым предлогом она старалась покинуть отделение. На психотерапевтических занятиях по отношению к ним требовалась некоторая директивность и постоянное поощрение. Застенчивость, нерешительность, робость, безинициативность мешали девочкам раскрывать свой анамнез и выполнять упражнения. Часто перед занятиями они пытались "спрятаться" где-нибудь в отделении или старались найти себе какую-нибудь работу на общественных началах - уборка территории, мытье полов, ремонт инвентаря и т.п.

Зависимые от опиоидов девочки демонстрировали, казалось бы, самое примерное поведение из всех подростков. Затяжные бурные эмоциональные реакции и внешне направленное агрессивное поведение им были не свойственны. С медперсоналом контактны и вежливы, с соседями по палате обычно хорошие ровные отношения, но без заинтересованности в установления близких доверительных отношений. Повышенный интерес проявляли только к наркоманам старшего возраста. Зависимые от опиоидов своего возраста их интересовали мало. Характерны скрытность и расчетливость. Основная проблема удержания в стационаре - тревожно-депрессивный фон настроения, который они интерпретировали как скуку. С интересом посещая, на неделе, психотерапевтические сеансы, в выходные испытывали приступы депрессивно-слезного настроения. И если в такой момент девочку навещали родители, то, чаще всего, ей удавалось уговорить их забрать ее из отделения. Поэтому пребывание в стационаре более двух недель для подростков этой наркологической патологией большая редкость. Из всех девочек, зависимые от наркотиков наиболее охотно обсуждали свои психологические проблемы, что, вероятно, обусловлено не заинтересованностью во внешней оценке. При внутригрупповом сравнении данная категория больных характеризовалась наиболее низкой склонностью к социально положительным ответам по сравнению с другими больными (р<0,05). Данным девочкам были характерны трудности с разделянием противоположных эмоций. Можно было наблюдать одновременное присутствие спокойствия и тревоги, что проявлялось внешне уверенным поведением при усилении мышечного тонуса и двигательного беспокойства. Сидя в кресле, они постоянно меняли позу, иногда внезапно вскакивали, прохаживались по комнате и садились обратно. Отделение спокойствия от тревоги вводило их в состояние полной релаксации, ощущения при которой они характеризовали как "настоящий кайф". В некоторых случаях при индукции врачом транса можно было наблюдать, как по мере потери контроля над своим состоянием у девочки усиливался тонус мышц, появлялись непроизвольные движения, что, в конце концов, заканчивалось спонтанным выходом из транса. Учитывая ранее высказанные предположения, описываемую симптоматику можно объяснить наличием у зависимых от опиоидов девочек базовой тревожности и недоверия к миру, при которых чувство безопасности вне опиоидной интоксикации компенсируется постоянной готовностью мышечной системы к действию. Таким образом, релаксация имеет позитивное значение в реализации блокированной у опиоидных наркоманов потребности в безопасности, и АТ, медитация и погружения в транс являются необходимыми методиками в лечении таких больных.

Несмотря на определенные особенности в поведении между девочками-подростками с разной наркологической патологией было больше сходства, чем различий. Сами различия заключались в основном в степени выраженности тех или иных особенностей.

Свойственные в той или иной степени выраженности всем подросткам группы ХЗ импульсивность, непредсказуемость, неуправляемость, раздражительность, агрессивность, неадекватность эмоциональных реакций, смена настроения без каких либо видимых внешних мотивов, отсутствие самоконтроля, некритичность к своему поведению и нетерпимость критики были серьезными препятствиями в налаживании необходимого для продуктивного психотерапевтического лечения долгосрочного контакта. Формальные отношения отвергались, а любое давление оборачивалось пассивно-агрессивной реакцией. В тоже время безусловное принятие практически всегда подвергалось испытанию переносом. На фоне, казалось бы, доверительного контакта, вдруг начинались капризы, провокации, демонстрации отклоняющегося поведения. Необходимо было проявить немало дипломатических способностей, чтобы, сохраняя неформальные отношения, не войти в навязываемую девочкой привычную для нее систему отношений. Только безусловное принятие того, что у девочек-подростков есть веские причины для демонстрации свойственных им особенностей поведения, и терпение приводили к позитивным результатам.

Подобрать методики для эффективной индивидуальной работы с данным контингентом достаточно трудно. Применявшиеся с успехом у взрослых женщин методики были или неэффективны или в классической их форме не воспринимались и отвергались подростком. Когнитивная психотерапия, в виде разбора подмеченных патологических паттернов поведения, воспринималась девочкой как оскорбление или унижение. Появившееся чувство обиды мгновенно вызывало к жизни все негативные явления переноса. Дальнейшие отношения она формировала по наиболее привычной для нее схеме: капризная дочь - отец, любовь которого к ней должна быть подвергнута испытаниям. "Поглаживания" только усиливали соответствующее поведение. Психодинамический анализ развития девочки также обострял явления переноса. Ввиду неразвитости когнитивной сферы и отсутствия способностей к саморефлексии обсудить создавшуюся ситуацию было не возможно. Проведению техник гештальт-терапии мешало отсутствие способностей к вербализации чувств и эмоциональная некомпетентность. На просьбу перечислить знакомые им эмоции - называли не больше 5-6 и в основном негативные. Наиболее частые ответы на вопросы: "Что ты чувствуешь?" - "Ничего"; "Где располагается это чувство?" - показывали на голову. Проведение техник нейролингвистического программирования блокировала алекситимия, а также отсутствие в личном опыте ресурсных состояний и эпизодов эффективного поведения. Следует отметить, что данный контингент быстро истощаем и продуктивная работа возможна только в течение 20-30 минут. Далее следуют зевки, неуместные вопросы, просьбы отпустить на 5 минут в туалет или покурить, после чего девочки в кабинет обычно не возвращались.

Л.И. Вассерман с соавт. (1993) отмечает, что конфронтация с защитной системой, считается не только безрезультативной, но и терапевтически губительной и реально изменить систему установок больного директивными указаниями невозможно. Учитывая вышеизложенные особенности в поведении зависимых от ПАВ девочек-подростков, в психотерапевтической работе с ними мы в первую очередь стремились подобрать такие методы, которые бы позволяли исключить конфронтацию с их стилем защиты.

Психологическую защиту и копинг-стратегии рассматривают как важнейшие формы адаптационных процессов. Знание о механизмах их функционирования эффективно используется в рамках психологического консультирования, психокоррекционной и психотерапевтической работы. В настоящее время в психотерапии существует два подхода по отношению к МПЗ (Вассерман Л.И. и соавт., 1993). В первом случае цель психотерапии заключается в том, чтобы подчеркнуть, развить или усилить те формы защиты, которые адекватны для данной личности. Второй подход связан с оказанием помощи личности в формировании у нее полноценных стратегий совладания в трудных жизненных ситуациях на основе осознания структуры механизмов собственной психологической защиты. И в первом и во втором случае для успешного психотерапевтического вмешательства необходимо понимание особенностей функционирования МПЗ при интересуемом заболевании.

Изучение динамики адаптационной системы девочек группы ХЗ показывает, что в результате неблагоприятных условий жизни и неадекватного воспитания вытеснению в сенситивные периоды онтогенеза подвергались не только социально неприемлемые, с точки зрения родителей, черты характера и паттерны поведения ребенка, но и необходимые для развития индивида способности. Следствием чего является то, что в стрессовых ситуациях подросток не может полагаться на свои внутренние резервы, так как они для него недоступны. Это порождает избегающее или неадекватное ситуации поведение. Потеря контроля над проблемой стимулирует регрессивное, снимающее ответственность, зависимое поведение. В результате психологическое развитие ребенка останавливается и даже оборачивается вспять. Имевшее место в анамнезе девочек жесткое подавление любых форм протеста и агрессии в онтогенезе исключает возможность конструктивного ее использования для девочек данной группы. Весь гнев и агрессия, контролируемые "замещением" направляются не на исправление существующего положения, а на более слабый объект, которым все чаще становиться сам подросток. Практически каждый адаптационный акт для подростка группы ХЗ становиться неуспешным, самоуничижающим и снижающим самооценку, что требует еще более интенсивных мер защиты для сохранения позитивного самовосприятия, ввергая защитную систему подростка в порочный круг. Согласно Т. Шибутани (2003), низкий уровень собственного достоинства порождает негибкость и недостаток проницательности в отношении самого себя и, если человек не может принимать самого себя таким, каков он есть на самом деле, то основные его усилия направляются на самозащиту, а не на самопознание. В целях сохранения позитивного восприятия "Я" "вытеснение" работает с еще большей напряженностью. Интенсивно функционирующая в подростковом возрасте "проекция" приписывает вытесненные недостатки, слабости, чувства, желания и страхи окружающим, а "реактивное образование" создает иллюзию обладания противоположными вытесненным качествами. В результате у девочки группы ХЗ формируются сверхценные идеализированные представления о себе, которые активно оберегаются или полным отрицанием противоречащей этим представлениям информации или различными оправдывающими рационализациями. Указанная структура стиля защиты девочек группы ХЗ блокирует осознание своей болезни, однако позволяет безошибочно идентифицировать ее у других. Данный феномен "отчуждения" у злоупотребляющих ПАВ своей наркологической проблемы отмечают многие исследователи (Худяков А.В., 2005; Демина М.В., 2004; Баранова О.В., 2005) и относят его к проявлениям деперсонализации (Демина М.В., 2004).

Таким образом, адаптационную систему подростка группы ХЗ можно сравнить со средневековой крепостью, попасть в которую можно только с помощью терпеливой осады или военной хитрости. Простое информирование с целью переучивания - неэффективно, поскольку может восприниматься как нападение и вызывать еще большее сопротивление. Как показало наше исследование, ни один из механизмов не способствует лечению болезни, и позитивное значение для этой цели имеет лишь снижение интенсивности МПЗ. Следовательно, чтобы находящиеся в "боевой" готовности МПЗ не среагировали, нужно "присоединиться" к ним и использовать их функциональное назначение в психотерапевтических целях.

В процессе анализа полученных данных и клинического наблюдения за девочками, было обращено внимание на то, что функционирование "вытеснения" и "реактивного образования" как бы диссоциирует личность подростка на две враждующие субличности. Каждая из них, периодически одерживает верх над другой, обращая весь гнев и агрессию, подконтрольные механизму защиты замещение, на поверженную в данный момент субличность.

Одна субличность - с гиперпозитивным поведением, которая абсолютно искренне соглашается с врачом, что алкоголь, ЛОВ или наркотики это "очень плохо" и все те, кто употребляет эти вещества, за исключением их самих, очень "плохие" или их жизнь плохо закончится. Юля Д. (14 лет), характеризующаяся выраженной зависимостью от ЛОВ, неуправляемостью и конфликтностью, при беседах высказывала уверенность в том, что она найдет себе хорошего мужа и у нее будут замечательные дети. Ни вопрос, если ее дети тоже попробуют "нюхать" клей, тут же последовал ответ - "Пусть только попробуют - прибью!".

Другая - с делинквентным поведением, считающая всех кто пытается контролировать их жизнь и судьбу "ботаниками", "лохами", "занудами", ничего не понимающими в жизни людьми и т.п.

В реальном режиме можно контактировать только с одной из этих субличностей, в то время как для изменений необходим контакт с обеими одновременно.

Таким образом, была обозначена цель психотерапевтического вмешательства - контакт со всей личностью в целом, для чего необходимо было каким-то образом "примирить" враждующие субличности. Один из способов - это проведение упражнений по лишению их качеств полярности, т.е. в "гиперпозитивной" части найти негативные характеристики, а в "делинквентной" - позитивные. Однако, ввиду характерных для исследуемого контингента слабости когнитивных ресурсов, низкой способности к саморефлексии, алекситимии, недоверии миру взрослых и неприятии в нем всего, что им непонятно, прямое достижение поставленной цели было невозможным. Как отмечает А.Л. Игонин (1992), в отличие от взрослых в психотерапии подростков резко повышается роль игровых методов, а беседы на обобщающем абстрагированном уровне абсолютно неэффективны. Поэтому имела место необходимость в проведении определенной подготовительной работы - в доступной форме объяснить девочкам желательность и смысл проведения психотерапевтического вмешательства, преодолеть алекситимию, изменить классическую форму проведения психотерапевтических техник на более приемлемую для их восприятия.

Была разработана авторская методика, которую мы назвали "Встреча на Эльбе". Данная методика представляет собой интегративную модель психотерапии, использующую приемы когнитивной психотерапии, гештальт-терапии, психодрамы и НЛП.

Шаг первый. Мотивационная игра, с помощью которой объясняется необходимость последующего шага психотерапевтического вмешательства. За основу взята общеизвестная мотивационная техника, включающая следующие упражнения: написать не меньше двух хороших и плохих качеств ПАВ; что случиться самое хорошее… самое плохое…, если ты продолжишь… прекратишь… употребление ПАВ; "польза" и "цена" от прекращения… продолжения… употребления ПАВ.

Во всех упражнениях делался акцент на то, что измененное психофармакологическое состояние это всего лишь компенсация какой-то определенной эмоциональной недостаточности и, что если она будет компенсирована в результате психотерапии, то могут решиться многие проблемы девочки. На данном этапе использовалась повышенная способность подростков к построению оправдывающих рационализаций. Обычно девочки без сопротивления принимали наличие у них эмоциональных нарушений. Акцент на эмоциональных нарушениях позволял им оправдать факт своего злоупотребления ПАВ и, тем самым, согласиться с наличием у них проблем от их употребления, что в свою очередь усиливало значимость для девочки необходимости в психотерапевтической коррекции эмоциональной сферы. Таким образом, связывались в единый узел эмоциональные нарушения и проблемы от употребления ПАВ. Избегая на сознательном уровне обозначения имеющейся у себя зависимости, девочка вместе с работой над эмоциями на подсознательном уровне решала проблемы своей зависимости.


Подобные документы

  • Теоретический анализ механизмов психологических защит. Психологическая защита и вопросы адаптация. Состояние проблемы психологической защиты личности. Копинг как метод личностного реагирования. Методы исследования механизмов психологических защит.

    курсовая работа [61,2 K], добавлен 26.09.2010

  • Исследование понятия физиологического и психологического стресса. Анализ теории совладающего поведения. Копинг-механизмы и механизмы психологических защит: отличительные особенности. Изучение классификации адаптивности и дезадаптивности копинг-стратегий.

    курсовая работа [32,0 K], добавлен 03.06.2015

  • Психология девиантного поведения, основные направления его профилактики. Совладающее поведение (копинг-стратегии), механизмы психологической защиты. Классификация копинг-стратегий, их специфика, содержание и структура у подростков с девиантным поведением.

    дипломная работа [183,6 K], добавлен 19.04.2013

  • Психологический анализ понятия копинг-стратегий личности. Механизмы преодоления эмоционального стресса. Рекомендации по развитию копинг-стратегий подростков с различным уровнем самооценки, касающиеся таких сфер жизни подростка, как школа и семья.

    дипломная работа [643,8 K], добавлен 08.03.2014

  • Понятие и характерные черты копинг-стратегий, особенности их проявления в обществе на современном этапе, основные функции и назначение. Отличительные признаки и практическое исследование копинг-стратегий у успевающих и слабоуспевающих подростков.

    курсовая работа [44,0 K], добавлен 10.02.2010

  • Проблема копинг-стратегий в психологии личности. Теория совладания личности с трудными жизненными ситуациями. Характеристика и классификация копинг-стратегий. Исследование особенностей копинг-стратегий у студентов младших курсов разных специальностей.

    курсовая работа [44,6 K], добавлен 21.04.2011

  • Анализ особенностей копинг-стратегий личности. Проведение эмпирического исследования особенностей копинг-стратегий личности юношеского возраста с лидерскими качествами. Разработка рекомендаций для выявления лидерских качеств в юношеском возрасте.

    дипломная работа [906,4 K], добавлен 06.05.2017

  • Особенности копинг-стратегий в младшем школьном возрасте, как важнейшей формы адаптационных процессов и реагирования личности на стрессовые ситуации. Взаимосвязь поведенческих копинг-стратегий младших школьников и типов детско-родительских отношений.

    дипломная работа [368,1 K], добавлен 22.02.2015

  • Стремление к самоактуализации как важнейшее качество личности. Личностные варианты проживания периода середины жизни. Типы антиципационной состоятельности, психологических защит, копинг-стратегий личности в зрелом возрасте. Специфика восприятия стариков.

    практическая работа [18,3 K], добавлен 25.03.2010

  • Копинг-стратегии: понятие и сущность, основное содержание и предъявляемые требования, направления исследования учеными разных времен. Характеристика и особенности подросткового возраста. Психокорекционная работа с подростками, эффективность программы.

    дипломная работа [117,5 K], добавлен 24.06.2013

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.