Социальные и культурные неравенства

Размещено на http://www.allbest.ru/

ВВЕДЕНИЕ

Современные многомерные общества уже не поддаются аналитическому осмыслению в терминах социальной стратификации в том виде, в каком они были сформулированы в середине двадцатого века. Актуализируются новые, многочисленные системы координат, по которым происходит расслоение общества. Важнейшую роль среди них приобретают многообразные культурные измерения социальных неравенств.

Усиливающееся многообразие социальных и культурных форм гипердифференцирует социальное пространство и производит в нем смещение, в котором культурные и символические факторы становятся все более значимыми в определении социальных возможностей. Но «где на шкале богатства можно провести деления, соответствующие различиям между классами, каким образом общественное сознание проводит это деление? Основание деления на классы можно найти где угодно, только не в богатстве». Именно этот вопрос является основным при изучении любых стратификационных проблем.

Общецивилизационные тенденции в данной сфере точно обозначены В.Л. Иноземцевым, утверждавшим, что в 1980-е годы стали общепризнанными исключительная роль информации и знания в современном производстве, превращение науки в непосредственную производительную силу и зависимость от научно-технического прогресса всех сфер общественной жизни; в то же время доминирующей тенденцией было быстрое становление интеллектуальной элиты в качестве нового привилегированного слоя общества, по отношению к которому и средний класс, и пролетариат выступают социальными группами, не способными претендовать на самостоятельную роль в производственном процессе. Согласен с ним и М. Кастельс: «В новом, информациональном способе развития источник производительности заключается в технологии генерирования знаний, обработки информации и символической коммуникации».

Характеризуя российскую ситуацию (а мы небезосновательно можем утверждать, что в данной сфере она типологически и симптоматически одинакова с украинской), д.с.н., замдиректора ИС РАН Д.Л. Константиновский пишет: «Система образования ведь не только даёт профессиональные знания, но и решает социальные проблемы... Современный мир таков, что рынок труда будет всё время меняться и каждые пять лет придётся переучиваться...». Однако в это же время, по мнению А. Баранова, «налицо острая социальная проблема, когда экономическое неблагополучие начинает формировать образовательное отставание одних социальных слоёв от других». А ведь «система образования является одним из институтов, которые принимают участие в процессах социальной структуризации и стратификации».

Усложняют анализ ситуации украинские реалии, описываемые украинскими социологами следующим образом: «... особенность ситуации в Украине состоит именно в том, что не только индивиды перемещаются между позициями, но и сами позиции пришли в движение относительно друг друга и никак не могут составить новые, сколько-нибудь стабильные конфигурации». Двойственная связь культуры и трансформационных процессов неоднократно описывалась исследователями как сложная и взаимозависимая: «В условиях любых политических режимов культурный потенциал граждан оказывается одним из важнейших факторов, определяющих темпы и характер социальной трансформации». Кроме того, в Украине «вместо того, чтобы стать средством социального перемещения и движения молодёжи, представляющей различные слои общества, вверх по социальной лестнице, образование становится источником социальной поляризации». Следует учитывать, что «вместе с ростом экономической значимости университетских практик в них накапливается и «навык» самой банальной подчинённости «большим деньгам». Мир университета отвыкает от своей изначальной обособленности от мира денег, преодолевает её. Образование, культура превращаются в атрибутивные характеристики «мобильных», «успевающих», в средство включения в экономическую элиту». В связи с этим мы приходим к выводу о проблематичности применения к украинской ситуации схемы бурдьевистского анализа без её существенной корректировки и адаптации в силу нерелевантности украинским реалиям сформулированного Пьером Бурдье понимания ансамбля капиталов и его роли. Разработка адекватного именно украинским условиям инструментария стало, вследствие этого, одной из важнейших задач данной работы.

Теоретической базой данного исследования, таким образом, стали концептуальные идеи Пьера Бурдье в области конструирования и функционирования социальных неравенств в области культуры (которые он называл культурными неравенствами) сквозь призму концепта «культурный капитал». Однако, как мы продемонстрировали выше, данная исследовательская стратегия оказывается проблематично применимой к украинским реалиям. Поэтому анализ со структурно-конструктивистской стратегией в нашем случае будет дополнен теоретическими достижениями феноменологии в сфере изучения повседневности (и тут мы будем опираться на наработки П. Бергера и Т. Лукмана) и личностного жизненного мира (где особо стоит упомянуть работы Хабермаса).

Обращение к анализу культурных различий и жизненных стилей проявилось уже в ранних социологических работах, интерпретирующих цивилизационные изменения в рамках оппозиционных концептов Gemeinschaft и Gesellschaft, как переход от обществ, в которых социальные связи были основаны на статусе, к обществам, в которых доминирующим фактором стал экономический контракт (Ф. Тённис, 1887; Т. Веблен, М. Вебер). Специальные эмпирические исследования, осуществленные П. Бурдье и Ж.-К. Пассероном с начала 1970-х годов, показали, что социальные позиции в процессе стратификации детерминируются двумя базовыми ресурсами: не только экономическим, но и культурным капиталом. Вопросы о сущности культурных неравенств и факторах их воспроизводства становятся важнейшими.

Нередко в целях эмпирической верификации предлагается понимать под культурными неравенствами различия в формах языка (концепция культурных кодов Б. Бернстайна), культурного опыта, систем ценностей (Г. Зиммель, Т. Парсонс, Р. Инглехарт, Н. Элиас), либо «культурные измерения потребления, стиля жизни и вкуса» (Х.-Х. Ноль)

В определении культурных неравенств мы предлагаем отталкиваться от ключевых идей структурно-конструктивистского подхода, согласно которым, во-первых, социальная действительность представляется структурированной как социальными отношениями, так и представлениями агентов об этих отношениях; и, во-вторых, социальные отношения, интериоризируясь в процессе осуществления практик, превращаются в практические схемы, по П. Бурдье, или в схемы производства практик неравенства. В таком контексте под культурными неравенствами предлагаем понимать неравенства социальных возможностей, или жизненных шансов, которые вытекают из различия в специфических и социально обусловленных ресурсах и практиках, а именно:

§ ресурсах знания, образования, квалификации, ценностей, языка, манер, вкусов, использования информационных технологий и

§ культурных практиках стилей жизни, речи, потребления, получения знания, творчества, проведения свободного времени и формирования предметной среды (жилища, рабочей обстановки, одежды, аксессуаров и т.п.).

Накопление культурного капитала является более сложным и длительным процессом по сравнению с приобретением материальных ресурсов. И происходит данный процесс, как отмечает П. Бурдье по результатам собственных исследований, в ходе передачи культурного капитала в семье, под влиянием образовательной системы, а также под влиянием социального капитала, опять-таки унаследованного и используемого в качестве дополнительной опоры. В результате, дети из семей среднего и высшего классов получают выгоду от культурного капитала, в то время как дети из семей рабочего класса могут ощущать культурный дефицит.

Наиболее удачным, с точки зрения исследователя, подходом к данной системе координат социальной стратификации, оптимальным образом операционализирующим феномен культурного неравенства (как одного из проявлений социального неравенства) и позволяющим построить индуктивную аналитическую модель, является концепт капитала. Как мы уже указывали выше, в данном случае в наиболее общем рассмотрении социокультурного неравенства мы опираемся на наработки Пьера Бурдье и его концепцию социального пространства и капитала как феномена, структурирующего это пространство.

При этом главный акцент в исследовании делается на фактор высшего образования и его роль в формировании культурного капитала личности. Позиционирование на рынке в современных условиях в огромной мере зависит от того, насколько способна личность конвертировать существующие у неё виды капиталов, и вообще обладает ли она каким-либо капиталом. В современном мире образование считается самым быстрым «лифтом» в структуре социальной мобильности, а социокультурный капитал, получаемый в процессе образования - одним из самых надёжных и конвертируемых капиталов.

В то же время получение высшего образования в условиях обостряющейся конкуренции есть само по себе привилегия, и, более того, предмет борьбы и конвертации в образовательный капитал других видов капитала. Поэтому плодотворным представляется рассмотрение влияния на формирование культурного капитала фактора личностной повседневности в условиях высшей школы, жизненного мира личности студента, которые детерминируют доступ к источникам капиталов.

Вследствие этого автор считает возможным реализовать цель и задачи исследования в случае ответа на следующие исследовательские вопросы:

1. Проанализировать влияние (в частности, получить высшее образование, а также распорядиться культурным капиталом высшего образования в последующей деятельности) различной повседневности, формирующей различные жизненные миры на жизненные шансы личности?

2. Исследовать роль культурного капитала как фактора дифференциации?

3. Изучить роль высшего образования как фактора социальной стратификации в современном мире.

4. Выявить, какую часть в структурно-функциональном рассмотрении культурного капитала занимает высшее образование.

Целью работы является формулировка недвусмысленной и аналитически приложимой концепции, позволяющей теоретически и эмпирически продемонстрировать связи между высшим образованием (как процессом и институтом), культурным капиталом и диадой «жизненный мир повседневность» в контексте культурных неравенств, тем самым реконструировав концепт культурного капитала как инструмент для анализа социокультурных неравенств не только на теоретико-методологическом, но и на эмпирическом уровне.

Её реализация предполагает решение следующих задач:

1. Определение (как определение, ограничение) понятия «культурный капитал» в его взаимосвязи и взаимозависимости с рядом других понятий; нахождение между ними общего и различий;

2. Выявление основных закономерностей функционирования феномена капитала в системе социальных неравенств, в частности - логики взаимоконвертации форм капитала и логики существования различных форм капитала в его различных состояниях (институционализированном, объективированном, инкорпорированном).

3. Исследование системы связей между культурным капиталом, культурными неравенствами, с одной стороны, и жизненным миром, повседневностью - с другой.

4. Операционализация понятия «культурный капитал» в контексте изучения социальных неравенств, в том числе связанных с уровнем образования в целом.

5. Создание исследовательски верифицированной схемы анализа культурных неравенств посредством концепта культурного капитала.

Исследование может быть реализовано в различных исследовательских стратегиях. В современном научном дискурсе является уже общепризнанным тот факт, что в выделяются три разных подхода к изучению социальной стратификации в эмпирической социологии:

1. Самооценочный или метод классовой идентификации, когда социолог предоставляет право респонденту отнести самого себя к определённой ступеньке классового состава населения

2. Метод оценки репутации, при котором опрашиваемым предлагают выступить в качестве экспертов, то есть оценить социальное положение друг друга или известных им социальных групп;

3. Объективный подход, когда исследователь оперирует определёнными объективными критериями социальной дифференциации. «Чаще всего исследование базируется на социально-классовой шкале, связанной с понятием социально-экономического статуса, который содержит три переменные - престиж профессии, уровень образования и уровень дохода» [41, с. 218]. При этом «возможными являются как минимум два вида соединения качественного и количественного подходов: параллельно и последовательно, на разных этапах социологического исследования». Это делается для того, чтобы, изучая проблемы микросоциумов и индивидов как качественными, так и количественными методами, выяснять при помощи первых субъективно-специфические факторы жизни микросоциумов, понимание тех смыслов, которыми люди руководствуются в своей деятельности, а при помощи вторых - объективные результаты взаимодействий людей, которые выражаются в функционировании и развитии социальных отношений и социальных институтов.

В свете вышесказанного становится понятным логика автора данной работы, выбравшего для исследования очерченной тематики сочетание количественной и качественной методологии, что стало предпосылкой к созданию возможности изучения культурного капитала в его полиморфизме и многомерности, а также к реализации задекларированной автором стратегии на объединение феноменологических построений (что соотносится более с качественной методологией) и бурдьевизма (способного при определённых допущениях быть реализованным в количественной методологии). Конкретными методами, применявшимися в данном исследовании, стал вторичный анализ количественных данных и серия фокусированных групповых интервью со студентами вузов города Харькова.

Соответственно, эмпирической базой исследования стало исследование «Высшая школа как субъект социокультурной трансформации» (2008 - 2010 гг.) (и соответствующий массив количественных данных по 1972 респондентам), протоколы фокусированных групповых интервью (май 2008 года), проведённых в ХНУ имени В.Н. Каразина (исторический и социологический факультеты), ХГУ «НУА» и ХНУРЭ, а также массив данных (44 анкеты) послефокусгруппового анкетирования, с помощью которого была осуществлена попытка замера культурного капитала участников фокусированных групповых интервью.

Ожидаемыми результатами исследования является аналитическая схема, согласно которой можно будет изучать любое социальное расслоение, во всяком случае в его культурном аспекте, уточнение и операционализация понятия «культурный капитал», а также согласование в теоретическом смысле бурдьевистской концепции и феноменологической парадигмы («капитализация» феноменологии или «возвращение жизненного мира» в конструктивистский структурализм).

Работа состоит из вступления, четырёх разделов, заключения, списка использованной литературы и приложений. Первый раздел посвящён концептуализации и дефинированию культурного капитала, определению его места в «капитальном анализе», роли в системе взаимоконвертаций капитала, а также теоретическому определению базовых для данной работы феноменологических понятий, содержание которых будет для нас важно при анализе культурных неравенств. Во втором разделе дан ретроспективный обзор понятий социальных неравенств, культурных неравенств, социальной стратификации, а также современные наиболее заметные и применимые теоретические наработки в этой сфере. Третий раздел, служащий переходом к современной украинской реальности «здесь и сейчас», освещает вопросы взаимодействия и взаимовлияния культурного капитала личности студента и института образования, причём данное рассмотрение основывается на системе «двойного анализа социальной реальности» по Пьеру Бурдье: со структуроцентрированной и с актороцентрированной точек зрения. Наконец, четвёртый раздел содержит в себе анализ эмпирического материала, представленного в приложениях, - количественных данных, основанных на исследовании украинского студенчества за последние годы количественными и качественными методами.

РАЗДЕЛ 1. КОНСТРУКЦИЯ КУЛЬТУРНОГО КАПИТАЛА И КОНСТРУИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ НЕРАВЕНСТВ.

1.1 Культурный капитал: проблема определения и смежных понятий

1.1.1 Культурный капитал в системе анализа культурных неравенств

Практическая деятельность агентов зависит от уровня развития социальной среды, в которой протекает его жизнедеятельность, то есть от системы диспозиций, порождающей и структурирующей деятельную практику агента и его представлений. Эту систему П. Бурдье называет габитусом. Габитус создает условия агенту тем или другим образом ориентироваться и реализовывать себя в социальном пространстве. Он создает определенным образом упорядоченную систему образования ценностных характеристик агента и их реализацию в процессе социального действия. Габитус определяет возможность становления, образования и воспитания в процессе социализации индивида, по усвоению и деятельной реализации совокупных принципов поведения агента в тех или иных жизненных ситуациях. Таким образом, как пишет сам Бурдье, габитус "есть продукт характерологических структур определенного класса условий существования, т.е. экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости (в форме разделения труда между полами, окружающих предметов, типа потребления, отношений между родителями, запретов, забот, моральных уроков, конфликтов, вкуса и т.п.)". Габитус в то же время - «порождающий принцип классификации практической трансформации культурных способностей и возможностей агента в культурный капитал, а также принцип классификации практического использования потенциальных возможностей и способностей агентов в виде капитальной ценности». [17]

Именно эти вышеуказанные «характерологические структуры определённого класса условий существования», как мы покажем ниже, представляют собой конструктивистское переформулирование концепта повседневности, детерминирующей процессы интериоризации, экстериоризации и институционализации (выражаясь феноменологическим языком), то есть схемы восприятия и действия (вспоминая терминологию П. Бурдье). Они также предопределяют доступ к высоко- или низкокапитализированным структурам и секторам актуального социального мира, ибо представляют собой результат конструирования активным деятелем своего жизненного мира, его возможностей и шансов. Вышеозначенные же структуры, в свою очередь, предоставляют ту или иную форму капитала в том или ином его состоянии.

Капитал, в зависимости от области, в которой он функционирует..., может выступать в трёх основных обличиях: «экономического капитала, который непосредственно и напрямую конвертируется в деньги и институционализируется в форме прав собственности; культурного капитала, который при определённых условиях конвертируется в экономический капитал и может быть институционализирован в форме образовательных квалификаций; социального капитала, образованного социальными обязательствами («связями»)...» [16]

Все вышеуказанные формы капиталов пребывают в постоянной связи и чаще всего неразделимой ансамблированности. Фактически отделить социальный капитал от культурного можно только чисто аналитически, ибо «объём социального капитала, коим располагает данный агент, зависит от размера сети связей, которые он может эффективно мобилизовать, и от объёма капитала (экономического, культурного или символического), которым, в свою очередь, обладает каждый из тех, кто с ним связан». То есть социальный капитал «никогда не остаётся полностью независимым от экономического и культурного капиталов» [16]. Но ведь мобилизация сети связей есть, как самоочевидность, результат легитимизированных в данной сети практик, базированных на доверии, каковые практики могут быть актуализированными в любой момент (что и является непосредственной мобилизацией социального капитала), а само доверие возникает лишь к тому актору, который располагает схожей конфигурацией капиталов и взаимоинвестициями уже продемонстрировал участникам сети, что достоин доверия. То есть базовый для социального капитала (как, во всяком случае, утверждают исследователи на примере О. Демкива - см. [25, 26, 27]) конструкт - а именно конструкт доверия - оказывается на границе концептов социального капитала и культурного капитала, ибо становится зависимой величиной от их неразрывной ансамблированности.

Только в этом контексте становится понятной мисль, что «индивидуальный социальный капитал даже в условиях социальной стабильности выступает основным механизмом конвертации других видов капитала, в условиях же социального кризиса, или, выражаясь словами Р. Мертона, «ускоренной социальной динамики», значение индивидуального социального капитала значительно растёт, поскольку другие механизмы мобилизации ресурсов... оказываются неэффективными» [27, с. 168]. Известная в социологическом дискурсе метафора «смазки социальных отношений» трансформируется в метафору «хорошо конвертируемой валюты», или же «товарно-денежной биржи», с помощью которых конвертация существенно облегчается.

При этом не следует забывать, что «экономический капитал образует основу всех других типов капитала, что эти трансформированные, видоизменённые и никогда полностью к нему не сводимые типы экономического капитала оказывают собственное специфическое воздействие лишь в той степени, в какой они могут скрыть (в том числе и от своих обладателей) факт наличия в своей основе и в конечном счёте у истоков своего воздействия экономического капитала» [16]. Иначе говоря, социальный и культурный капитал становятся «маскировкой» для экономического капитала, истинной природы социального неравенства (недаром всё же многие исследователи констатируют факт высокой степени влияния на бурдьевистскую методологию марксизма).

При этом даже в стабильном обществе «несоразмерность различных типов капитала ведёт к высокой степени неопределённости разных типов трансакций между их владельцами» [16], а общество с нестабильной системой стратификации становится вообще обществом того самого ионинского «культурного разрыва», в котором происходит «утрата биографий» и «потеря социального пространства», вследствие чего оказывается невозможным точно определить не только роль культурного капитала в структурировании социального и культурного пространства, но даже саму его структуру.

Сам Бурдье в состав культурного капитала вводит важнейшие компоненты - образование, язык, бытовую культуру, символы, связи, механизмы посредством чего и может осуществляться доступ к профессиональной гегемонии одного агента над другими. Каждый социальный слой определяет себя через различие и дистанцирование в социальном пространстве по отношению к другому или другим социальным слоям [17]. Однако при этом он замечает: «... если лучшей мерой культурного капитала, несомненно, является количество времени, посвящённого его приобретению, то это происходит потому, что трансформация экономического капитала в культурный предполагает затраты времени, возможные благодаря обладанию экономическим капиталом. Точнее, это происходит потому, что культурный капитал, который эффективно передаётся в рамках семьи, сам зависит не только от его величины, но и от времени, которое можно использовать (в частности, в форме свободного времени матери) на его приобретение (при помощи экономического капитала, позволяющего покупать время других)» [16]. Впрочем, каким образом можно исследовательски операционализировать понятие «социального времени, посвящённого приобретению культурного капитала», уточнений ни в первоисточниках, ни в литературе не удалось найти, вследствие чего удачным исследовательским ходом, как нам кажется, была бы операционализация данного понятия через состояния культурного капитала и его эманации в вербальное поведение актора.

Ввиду того, что «культурный капитал, под которым понимается языковая и культурная компетенция (курсив мой - А.Г), которая складывается в результате чтения книг, посещения музеев, театров, концертов, освоения манеры речи и межличностного общения. Он стоит времени, которое должно быть вложено лично, причём накопление культурного капитала начинается с момента рождения. Поэтому большой объём культурного капитала накапливают те индивиды, которые рождаются в семьях, наделённых мощным культурным капиталом, социальное окружения которых также способствует его наращиванию» [55, с. 513], представляется возможным выделить, как мы это сделали в нашем исследовании, набор индикаторов, связанных с объёмом доступа к информации, с объёмом культурного капитала семьи и культурным капиталом в его разных состояниях.

Речь идёт о следующих трёх состояниях культурного капитала, выделяемых П. Бурдье:

1. Инкорпорированное состояние («в форме длительных диспозиций ума и тела»). В своём основном состоянии культурный капитал связан с телом и предполагает некоторое инкорпорирование. «Этот процесс... требует затрат времени - непосредственно самого инвестора», причём «возможности делегирования полномочий здесь не работают»; «наименее неточными измерениями культурного капитала являются те, которые в качестве стандарта избирают временную продолжительность приобретения искомых свойств - конечно, при условии, что последняя не сводится к продолжительности обучения в школе, а принимается во внимание также и более раннее домашнее образование». «Культурный капитал может быть приобретен... без какого бы то ни было его намеренного насаждения, то есть совершенно неосознанно... Его нельзя накопить независимо от способностей индивидуального агента к его приобретению...Ему удаётся сочетать престиж унаследованных качеств с благоприобретенными заслугами». «... накопление культурного капитала... начинается сразу же, без задержки и напрасной траты времени только у детей в семьях с уже имеющимся мощным культурным капиталом» (наиболее скрытая форма передачи капитала).

2. Объективированное состояние («в форме культурных товаров, являющих собой отпечаток или воплощение теорий или их критики, некоторого круга проблем и т.д.»). Может передаваться материально (в письменных документах, картинах, памятниках, инструментах и т.д.). «В своём объективированном состоянии культурный капитал демонстрирует все качества автономного, взаимосвязанного мира, который... имеет собственные законы, превосходящие волю отдельных индивидов, и, следовательно, остаётся несводимым к тому, что может присвоить любой агент или группа агентов».

3. Институционализированное состояние («то есть в форме объективации», которая, «как будет видно на примере образовательных квалификаций, наделяет культурный капитал совершенно оригинальными свойствами, которые тот сохраняет»). «Объективация культурного капитала в форме академических квалификаций» приводит к формированию культурного капитала, санкционированного академическими средствами при помощи юридически гарантированных квалификаций, формально независимых от личности их обладателя. По словам самого Бурдье, «культурный капитал институционализируется посредством коллективной магии». Институционализация делает возможной сравнение и даже замены квалификаций их владельцев, установить пропорции обмена между культурным и экономическим капиталами.

Все эти три состояния (кстати, весьма логично вписывающиеся в уже указанные нами выше три основных социальных процесса в понятийном аппарате феноменологической социологии - см. монографию П. Бергера и Т. Лукмана), несмотря на свои различия, обладают едиными для всего культурного капитала свойствами, которые предопределяют специфику культурных неравенств, в конструировании которых культурный капитал принимает участие.

Прежде всего, это тот факт, что культурный капитал уникален: он не может быть отчуждён, будучи основанным на индивидуальном и неповторимом опыте каждого индивида. Его нельзя купить, продать, передать по наследству, но, поскольку это всё-таки капитал, его можно конвертировать в другом пространстве [68]. Это свойство является связанным с тем, что «высокая степень скрытости в передаче культурного капитала имеет тот недостаток, что академическая квалификация - его институционализированная форма - может не передаваться (подобно аристократическому титулу) и не являться предметом договорённости (подобно акциям или паям)». И хотя многие исследователи говорят о возрождении сословных тенденций, часто указываются риски передачи культурного капитала (связанные с негарантированностью какими-либо правовыми/формальными институциями передачи культурного капитала, в отличие от экономического) и привязанность культурного капитала к биологичности и повседневности [16].

Ещё одним важным свойством оказывается его существенное влияние в современности на все прочие виды капиталов (и, как следствие, на виды активности в иных, кроме культурного, полях). Так, по Ф. Фукуяме, «существенным моментом в понимании социального капитала стало представление о том, что он базируется на принятых группой нормах и ценностях» [6, с. 67], каковые представляют собой не что иное, как культурно легитимированные конвенции. Эмпирические исследования же демонстрируют, что участие в гражданских/политических организациях «зависит от возраста и наличия компьютера» [11, с. 72]. Механизм зависимости между участием в гражданских организациях и наличия компьютера не раскрыт, однако эта зависимость, как утверждают исследователи, установлена математически. Наличие же компьютера, в свою очередь, оказывается не только доступом к высокотехнологическим коммуникациям (что становится одним из воплощений социального капитала), но и доступом к огромному пласту современной культуры и просто-таки неисчерпаемым источникам информации - иначе говоря, к капиталосодержащим секторам социальной реальности.

В итоге гипотеза о культурной укоренённости функционирования социального и даже экономического капиталов превращается в аксиому «капитального анализа».

Важно отметить, что зачастую культурный капитал по своим свойствам приближается к одному из аспектов властных отношений (не об этой ли «власти номинаций» говорил Бурдье?): по словам А. Кустарёва, «культуркапитал - это авторитет в сфере культуры, престиж, статус и, следовательно, власть. Это ближе к авторитету торговой марки (brand) и цены фирмы (goodwill)». Здесь, как видим, политические термины (власть) и экономические реалии (цена фирмы) ставятся в прямую зависимость через престиж, культурный статус и власть с культурным капиталом.

Наконец, эмпирически важным для нас оказывается то, что культурный капитал является одной из детерминант культурного потребления и предпочтений: «Среди факторов, определяющих культурные предпочтения, П. Бурдье выделяет семейное воспитание (накопленный семьёй культурный капитал) и образование, эффективность и продолжительность которого, в свою очередь, зависит от социального происхождения» [88, с. 116]. Это ведёт к возможности исследования культурного капитала в том числе и семьи через преференции, экспектации и консьюмеристское поведение индивида.

Таким образом, исследовательски важно отметить, что в научной литературе культурный капитал понимается сразу в нескольких аспектах, в том числе как

На наш взгляд, культурный капитал можно определить в нескольких основных аспектах как:

· предмет социальных отношений в социально-трудовой, информационно-образовательной, профессиональной, социально-политической и семейно-родственной сферах;

· результат социальных взаимодействий, рассмотренных как инвестиции в развитие человека;

· накопленный в процессе социальных взаимодействий уровень духовной и физической культуры человека (запас знаний, умений, навыков, способностей, мотиваций, связей, престижа), имеющий количественную и качественную характеристики;

· способности, знания, умения и навыки человека, которые в перспективе могут использоваться для достижения социально-одобряемых целей и статусов в сферах общественного воспроизводства или способны привести к росту дохода общества, фирмы или конкретного агента и поэтому определяются как потенциальный человеческий капитал;

· способности, знания, умения и навыки человека, которые на данный момент уже используется субъектом труда в сфере общественного воспроизводства и поэтому определяются как реально функционирующий человеческий капитал;

· способности, знания, умения и навыки человека которые выступают целью деятельности государства, отдельных фирм, семей, организаций и факторами, мотивирующими работника к эффективному труду;

· важнейший социетальный индикатор, на макроуровне выражающий уровень общественного благополучия и характеризующий статус государства на международной арене. [см, например, 17]

В современном мире, когда «нельзя исключать такой ситуации, когда способность, возможность, умение получения информации, её использование станет критерием и, что главное, условием самореализации человека, определения им своего положения в обществе» [60, с. 181], культурный капитал во всех указанных нами выше состояниях и ипостасях оказывается важнейшим условием дальнейшей социальной деятельности.

Не менее интересным является вопрос соотнесения культурного капитала с такими широко используемыми в социологическом и не только дискурсе понятиями, как интеллигенция, интеллектуальный потенциал, интеллектуальная культура, образовательный капитал. Все они, отражая реалии культурного неравенства, так или иначе затрагивают проблематику культурного капитала.

В попытках определить интеллигенцию современные исследователи приходят, в частности, к такому выводу: «Интеллигенция - это «классоподобная» социальная группа, включающая в себя людей, профессионально занятых интеллектуальным трудом, требующим высшего или среднего специального образования - независимо от фактического наличия такого образования у лиц, занятых интеллектуальным трудом, в состав интеллигенции входят и практики, не имеющие специального образования». Ключевыми тут оказывается «требуемость» определённого уровня образования и «статусность» определённого труда. Здесь речь идёт как о культурном капитале, которым обладает данная «классоподобная группа», так и о символическом капитале, заключённом в её статусе. При этом исследователи подтверждают нашу базовую гипотезу о том, что обладание культурным капиталом не может не трансформироваться в определённое вербальное и не только поведение, а эманации культурного капитала могут быть отслежены как в сфере культурного потребления, так и в сфере социальной активности: «Интеллигенция, по сравнению с другими классоподобными группами, в большей мере социально активна в плане потребления информации, участия в общественно-политических процессах, в данной группе также более выражены стратегии по расширению культурного капитала». Иначе говоря, под интеллигенцией, как это становится очевидным, современная социология чаще всего понимает специализированную социальную группу с (с точки зрения «капитального анализа») высококапитальной повседневностью, специализированной сферой деятельности, вхождение в которую требует уже обладания определённым ансамблем капиталов (с акцентом на культурный капитал), и активность в которой подразумевает наращивание культурного капитала и его деятельное применение.

Куда более сложной для теоретического анализа оказывается диада «интеллектуальный потенциал - интеллектуальная культура». При попытке операционализировать их в понятиях структурного конструктивизма мы увидим, что интеллектуальный потенциал неизбежно связывается с «наличием некоторых ресурсов, которые, как показывает анализ, чаще всего не могут приобретаться путём простого обмена, как это происходит с некоторыми другими типами ресурсов. Именно поэтому важным видится взгляд на интеллектуальный потенциал общества как на его интегральную характеристику, в которую включены как характеристики социальных субъектов - носителей интеллектуального потенциала, так и характеристики социальных институтов, непосредственно включённых в его формирование». Логичной выглядит наша гипотеза о том, что интеллектуальный потенциал общества может быть рассмотрен как «коллективный культурный капитал» (по аналогии с коллективным социальным капиталом - см. соответствующие исследования по социальному капиталу), тем более, что «базовыми институтами функционирования интеллектуального потенциала общества являются образование и наук - самые, пожалуй, культуркапитально насыщенные поля социального бытия.

При этом исследователями интеллектуальная культура общества непосредственно выделяется на основании особого вида деятельности. Интеллектуальная же культура личности «является одной из сторон личностной культуры как целостного и системного явления». Как показывают исследования, «интеллектуальную культуру не следует понимать узко, идентифицируя её с профессиональной информированностью. В интеллектуальную культуру, наряду с профессиональным блоком, входит и определенный уровень мировоззрения (мировоззренческая культура), высокий уровень развития творческих способностей личности (творческий потенциал), продуктивный тип мышления, практическая деятельность как сфера приложения интеллектуальных сил. То есть речь скорее идёт о хабитусе, точнее - том его аспекте, что оказывается связанным с и детерминированным культурным капиталом, а выделение интеллектуальной культуры на основании особого вида деятельности лишь соответствует положению о том, что поле активности предопределяет структуру и специфику хабитуализированных структур, в то время как последние активно участвуют в структурировании поля и его функционировании.

Наконец, предложенное Д. Логиновым [48] понятие образовательного уровня определяет уровень обще- и специально-образовательной подготовки человека. Использование этого ресурса в условиях переходного общества, безусловно, затруднено несоответствием профиля и направленности полученного населением образования требованиям складывающегося рынка труда (равно как вообще затруднена конвертация культурного капитала в экономический, к примеру), однако накопление значительного образовательного капитала увеличивает навыки обучаемости и расширяет возможности соответствия конкурентным требованиям. Здесь образовательный капитал оказывается существенным, но не единственным аспектом культурного капитала, его важной составляющей, характеризующей время, потраченное на конструирование и инкорпорирование определённого объёма капитала. Любопытно, что, изучая образовательный капитал при помощи шкалы образованности (от «ниже общего среднего» (1) через среднее специальное (3) к учёной степени (5), причём значение ниже 3-х баллов принималось как низкое (40% для российских реалий), 3 - среднее (34%), выше трёх - высокое), исследователь нашёл корреляцию с уровнем адаптации и с типом поселения (село, РЦ, облцентр) - то есть со структурой и кондициями личностной повседневности, конституирующей хабитуализированные структуры. Это подтверждает единство природы образовательного и культурного капиталов, схожесть механизмов их конструирования и функционирования.

1.2 Культурный капитал как формы капитала: вступление в «капитальный анализ»

Ввиду того, что, как признают многие исследователи, сама дефиниция культурного капитала оказывается экономической метафорой, со всеми гносеологическими недостатками метафоры, предлагаем несколько углубиться в экономические аспекты функционирования социального феномена капитала. Такой шаг поможет осветить некоторые свойства культурного капитала (необходимые для понимания природы и механизмов конвертации в контексте «капитального анализа»), а также вернуться к некоторым когнитивным корням данного концепта.

В процессе данной работы мы предлагаем обратиться к построениям известного экономсоциолога В.В. Радаева [66], специально занимавшегося данным вопросом.

В любом социальном взаимодействии, рассматриваемом с точки зрения «политэкономии интеракции» (вслед за «политэкономией знака» Бодрийяра и «политэкономией культуры» Бурдье), актор, помимо целей и мотивов, которые побуждают его к этому взаимодействию, располагает также совокупностью ресурсов, которые могут быть в нем задействованы. В результате заимствования политико-экономической терминологии эти ресурсы получили условное название капитала.

С точки зрения трудовой теории стоимости капитал включает в себя накопленный овеществленный и живой труд (точнее, способность к труду). В таком случае первое политэкономически значимое свойство капитала состоит в том, что он выступает как ограниченный ресурс. Другим свойством капитала выступает его способность к накоплению - это ресурс не только сохраняемый, но и пополняемый. Наконец, по третьому свойству это хозяйственный ресурс, обладающий определенной ликвидностью, то есть способностью, прямо или косвенно, независимо от своих предметных форм, превращаться в денежную форму (все три свойства важны в контексте системы конвертации капиталов в обществе).

Эта ликвидность обеспечивается благодаря наличию стоимости, под которой понимается количественно определенная способность к обмену на другие ресурсы . Далее, капитал не остается в пассивном состоянии, его накопление не означает простого складирования ресурсов и образования сокровищ, он включен в процесс кругооборота стоимости. Капитал, тем самым, предстает как динамический ресурс, и его четвертое свойство раскрывается в способности к конвертации - постоянной смене собственных форм. Более того, он воспроизводится именно благодаря смене своих форм, их взаимному превращению.

По определению К.Маркса, капитал - это самовоспроизводящаяся стоимость, которая включена в непрерывный процесс кругооборота: денежный капитал превращается в производственный, последний превращается в товарный, который вновь готов принять денежную форму. Именно с этой точки зрения оказывается понятым эвристический смысл «капитальной метафоры», ведь феномен, обозначаемый термином «культурного капитала», обладает данными свойствами вне зависимости от его реальной природы (с уже выше приведенными оговорками относительно специфики отчуждения культурного капитала и его наследования).

И, наконец, пятое свойство заключается в том, что капитал в процессе своего кругооборота не только воспроизводит свою стоимость, но и приносит некую добавочную (прибавочную) стоимость, или прибыль. Иными словами, как уже было отмечено, он выступает как самовозрастающая стоимость. Речь идет уже не просто о накоплении ресурса в его натуральном виде, но о стоимостном приращении, возникающем в результате конвертации форм капитала.

Таким образом, в исходном политико-экономическом определении капитал обладает пятью конституирующими свойствами. Он выглядит как:

* ограниченный хозяйственный ресурс;

* накапливаемый хозяйственный ресурс;

* обладание определенной ликвидностью;

* воспроизведение стоимости в процессе непрерывного кругооборота форм;

* принесение новой, добавочной стоимости.

То есть в контексте «политэкономии интеракций» под капиталом можно понимать накапливаемый ресурс, который включен в процессы воспроизводства и возрастания стоимости путем взаимной конвертации своих разнообразных форм.

Этими формами, которые релевантны для анализа социальной жизни с точки зрения «политэкономии интеракций», могут быть названы, выходя за рамки методологии Бурдье, следующие формы (как мы помним, сам Бурдье признавал только четыре формы капитала, причём символическая иногда становилась подформой культурного капитала):

* экономический;

* физический;

* культурный;

* человеческий;

* социальный;

* административный;

* политический;

* символический.

Краткие по возможности операционабельные определения перечисленным разновидностям капитала во всех трех их состояниях, могут быть даны лишь с определённым оговорками в силу недостаточной изученности данной проблематики (а сама данная работа посвящена лишь одной из вышеперечисленных форм). При этом каждому виду капитала соответствует также своя стратификационная система - особый тип социального расслоения и способ его воспроизводства.

Первичной, исходной формой, более того, таковой, что породила саму метафору капитальности, стал экономический капитал. В своем объективированном (вещном) состоянии он включает:

* денежный капитал (финансовые средства);

* производственный капитал (средства производства);

* товарный капитал (готовые продукты).

Тем не менее, допустимо более расширительное понимание, при котором экономический капитал может включать любые активы, используемые в хозяйственной деятельности и обладающие определенной ликвидностью. В этом случае он охватывает также ликвидную часть собственности домашних хозяйств - предметов длительного пользования, недвижимости, которые используются в домашнем труде.

Способность к производству добавленной стоимости в соединении с живым трудом образует главную диспозицию, инкорпорированную в средствах производства. Другая отличительная особенность диспозиций, инкорпорированных в экономическом капитале, связана с его максимальной ликвидностью, способностью непосредственно конвертироваться в деньги (напомним, что часть экономического капитала уже изначально существует в денежной форме).

Институциональное состояние экономического капитала наилучшим образом фиксируется в правах собственности, которые определяются как легитимные притязания на использование хозяйственных ресурсов и извлекаемых доходов. В стратификационной сфере с различиями мобилизованного экономического капитала связана система экономических классов, которые дифференцируются по характеру и размерам собственности, уровню и источникам получаемых доходов и имущественной обеспеченности.

Высокая степень овеществления и формализации делает экономический капитал ресурсом, наиболее простым для передачи - он легко отчуждается от своего обладателя. Чаще всего данный вид капитала передается посредством рыночного обмена, но он может также оставляться по наследству. Основным измерителем масштабов экономического капитала является денежная оценка накопленных активов. При отсутствии или неадекватности таковой он может измеряться в натуральных единицах - количеством используемых средств производства.

Уже названный нами выше В.В. Радаев считает целесообразным отделить от экономического капитала особую часть производительных сил - рабочую силу, благодаря которой и становится возможной производство добавочной стоимости. Она обладает рядом важнейших особенностей, которые не могут, на наш взгляд, быть раскрыты в рамках сугубо экономического капитала.

Для этого предлагается проанализировать природу физического капитала. Он связан с состоянием здоровья, уровнем работоспособности хозяйственных агентов, а также их внешними физическими данными, которые могут использоваться для мобилизации других видов ресурсов. Различия физического капитала определяются способностью к труду, инкорпорированной в теле потенциального или реального работника. Его объективированная форма (если можно говорить об объективированной форме изначально субъективного феномена) представлена физическими и психическими качествами, позволяющими рабочей силе реализовать свое предназначение в трудовом процессе.

Институциональное оформление физического капитала осуществляется путем выдачи медицинских заключений, подтверждающих формальный статус рабочей силы в виде вердиктов «практически здоров» или «нетрудоспособен». Данный вид капитала лежит в основе физико-генетической стратификационной системы. В данном случае неравенство утверждается воспроизводством различий в способности к труду.

Физический капитал - атрибут индивида, причем его значительная часть является продуктом генетических кодов, т.е. наследуется биологическим путем. Иными способами он не передается. Но этот вид капитала также воспроизводится и накапливается в процессе физического воспитания и ухода за собственным телом. Измеряется же уровень физического капитала через стандартные оценки уровня здоровья и трудоспособности.

Рабочая сила как способность к труду ни в коей мере не сводится к физическим и психическим качествам человека. В теле работника и его связях с прочими хозяйственными агентами инкорпорированы другие формы капитала, о которых и пойдет речь далее.

Особую роль играет здесь культурный капитал как предмет анализа в данной работе. В контексте «политэкономии интеракций» в инкорпорированном состоянии этот капитал воплощается в практическом знании, позволяющем человеку распознавать стратегии и принципы действия других хозяйственных агентов, его накопление связано с навыками социализации в определенной социальной среде - усвоением и частичной интернализацией институциональных ограничений, позволяющих действовать по правилам, принятым в рамках того или иного хозяйственного порядка (иначе говоря, эффективностью воздействия на хабитус той самой повседневности). Причем использование данного капитала позволяет следовать не только формально прописанным нормам, но также имплицитным конвенциональным соглашениям (являющихся «ключом» к получению доступа к социальному капиталу и капиталонасыщенным сетям).

В своем объективированном состоянии культурный капитал выступает в виде «культурных благ» [cultural goods], которые являются не просто физическими объектами, но заключают в своей вещной форме специфические знаки и символы, позволяющие распознавать смысл отношений и расшифровывать культурные коды. Накопление культурного капитала способствует различению индивидов и групп, среди которых как бы «автоматически» распознаются выходцы из благородных или обычных семей, земляки или чужаки, проводится деление на «мы» и «они». В итоге обладание такого рода капиталом позволяет вступать в успешную коммуникацию, встраиваться в отношения со знакомыми и незнакомыми людьми (хотя по большей части это характеристика социального капитала. Социабельность оказывается на границе культурного и социального капитала, едва ли не соединяя их воедино, в то время как телесность, биологичность оказывается на границе физического и социального капитала, прокладывая «мостик» к экономическому).

Этот тип капитала лежит в основе культурно-нормативной стратификационной системы. В ней дифференциация построена на различиях уважения и престижа, возникающих из сравнительных оценок стилей жизни и норм поведения, которым следует данный человек или группа. При этом по сравнению с экономическим капиталом, культурный капитал в сильной степени инкорпорирован и в слабой степени формализован. Он не отчуждаем от человека и передается ему не механически как вещь в результате разового акта обмена, а транслируется в относительно длительном процессе воспитания и социализации - семьей, школой, коллегами по работе, социальным окружением.

Вследствие этого измерение возможно здесь лишь по косвенным признакам - уровню уважения и престижа, которыми наделяется та или иная группа. В свою очередь, эти оценки связываются с характеристиками среды, в которой проходила социализация индивида или группы (например, место жительства в период обучения в школе, уровень образования родителей).