Сложность состояла в том, что все вопросы о будущем Союза, получается, были поставлены на открытое обсуждение. Не существовало никакого четкого, императивного плана, который необходимо было воплотить для достижения цели. Отсюда и многочисленные споры в центре и республиках о выборе пути развития. А Горбачев продолжает настаивать на сохранении единства, но в новом формате: "Мы должны иметь обновленную партию, обновленную федерацию, обновленную демократическую структуру, обновленное общество. Строить все это, взаимодействуя и сотрудничая, а не разрушая, не отлучая, не проклиная, не сея недоверие и неприязнь по отношению друг к другу"187. Новый формат предполагал федеративное устройство, где особый упор делался на сохранении национальных и культурных традиций республик и при этом, что наиболее важно, на предоставлении всем республикам равных прав (в частности, наиболее острым оставался вопрос о формировании союзных властей, где все высшие посты оставались за русскими). Предполагалось, что, наделив республики равными правами и предоставив им право на самоопределение (и право выхода из Союза, закрепленное в Конституции), возможно построить государство уже по демократическому принципу. По сути, данная идея была продолжением ленинской концепции и вполне соответствовала духу перестройки одновременно. Однако, и здесь Горбачев сталкивается с серьезной проблемой - нехваткой времени. Процессы национально - патриотические в республиках сильно опережали планы правительства по созданию федерации. Как справедливо отметил Горбачев, руководители республик, да и население, тогда слабо представляли, что такое федерация и какие преимущества она в себе несет. Идея отделения от Союза и выхода из КПСС казалась куда более простой и понятной. Стоит отметить, что союзным правительством не было подготовлено достаточного идеологического поля, которое позволило бы заручиться доверием населения по части перемен в государственном устройстве. Но, в силу изменений в формате отношений государство - общество, идеология, по задумке Горбачева, уже становится не ядром формирования государственности, а лишь сопутствующим элементом. Однако патриотические движения в республиках действовали по старому образцу, пользуясь освободившейся, фактически, идеологической нишей. Возможно, именно потому, что старые, проверенные методы вызывали у населения больше доверия, нежели новые, незнакомые, национал - патриоты заручались все большей поддержкой.

Если ранее в советском государстве генсек имел широкий круг полномочий и, при этом, оппозиция не играла значительной роли, а, если и играла, то лишь в рамках Политбюро; то теперь Горбачеву приходилось сталкиваться с множеством "оппозиций". Большую роль в этом множестве играли СМИ, которые в рамках гласности постепенно начинали формировать четвертую власть. Феномен этот, характерный для Запада, в СССР приобрел новый смысл. СМИ перестали подчиняться единой идеологической линии, но при этом, коэффициент доверия к ним еще не снизился. В то же время, к 1991 году в прессе в России набирали популярность радикально - демократические или умеренно - демократические издания. Как отмечает Михаил Сергеевич, нередко критика доходила до фальсификаций: "Писали, что Горбачев пошел на сговор с правыми, дал задний ход, переродился и т. д. В грубо искаженном виде интерпретировали любую акцию властей. А наиболее одиозные публикации содержали прямой призыв к неповиновению и сопротивлению"188. И если ранее пресса в рамках гласности получила возможность говорить относительно свободно о различных проблемах советского общества, то к 1991 году критика режима стала основной темой многих журналов и газет, нередко пренебрегая принципом объективности. Нельзя, однако, сказать, что подобная "вышедшая из - под контроля" обстановка в стране стала причиной крушения режима. Как мы отмечали, все изменения носили парадигмальный характер и предполагали подобное развитие событий. Открытым оставался лишь вопрос о том, сможет ли советское государство сохраниться как модель развития общества, учитывая все кардинальные перемены.

Горбачев отмечает, что ситуацией, когда пресса еще до конца не стала независимой, воспользовались политические силы, желающие ослабить влияние центра: "В январе и феврале 1991 года велся в полном смысле слова артиллерийский обстрел позиций союзных властей, рассчитанный на то, чтобы "выбить их из седла", лишить воли к сопротивлению и, в конечном счете, уничтожить... Так вот, похоже, именно такую артподготовку изо всех имеющихся в их распоряжении орудий начали демократы в начале 91-го, чтобы организовать фронтальное политическое наступление на Союз, центр, президента"189. Таким образом, Горбачев сводит причины кризиса перестройки в 1991 году к противоборству политических сил - ситуации, абсолютно не характерной для советского государства, начиная с послевоенного периода. В процессе перестройки всех механизмов функционирования государства, перераспределения властных полномочий, подобного рода борьба стала частью новой системы отношений. Она же и определила дальнейшие процессы. Поэтому, исходя из этой логики, фактический проигрыш союзных властей был одним из вариантов развития событий. В условиях кризиса оппозиция заняла место альтернативной власти. И именно эта альтернативная власть в итоге одержала верх над властью действующей.

Горбачев о начале 1991 года говорит как о времени еще не состоявшейся демократии 190. С одной стороны, были созданы практически все элементы будущей системы, удалось отказаться от элементов старой системы. Но, отмечает советский лидер, этот переходный этап оказался наиболее сложным, ведь не совсем были ясны правила, на которых основывалась новая система. То есть, речь идет о законах, необходимых для регулирования, в первую очередь, действий властных структур, разграничения их полномочий.

Опасность для действующего правительства заключалась в наличии не одной оппозиции, а сразу двух: радикально - демократической и консервативной (будущего ГКЧП). Противостояние строилось лишь отчасти на позициях о будущем формате Союза и реформ. По сути, обе политические силы хотели получить как можно больше властных полномочий. Поэтому, фактически, в государстве с еще не оформившейся партийной системой начинается борьба различных политических сил за власть.

Наибольшее развитие эта борьба получила с марта 1991 года в связи со Всесоюзным референдумом о сохранении СССР. А.С. Черняев напишет в своем дневнике по этому поводу: "Референдум: "Быть или не быть Отечеству?"

Хотя на самом деле такая постановка вопроса - очередная демагогия: ничего уже не остановить, чем бы этот референдум не закончился"191. Политические силы использовали такое крупномасштабное событие, как референдум, в качестве повода для очередного состязания. Но, с другой стороны, нельзя также приуменьшать роль самого советского лидера в данном процессе. Точнее, нельзя не отметить заметное ослабление его власти. Черняев, продолжая мысль о марте 1991 г., говорит о фактическом "выгорании" Горбачева как реформатора: "Горбачев повторяется. Слова, фразы, примеры, "ходы" мысли, аргументы - все то, что в 1986 году ошарашивало и еще в 1988 году производило впечатление, сейчас звучит как дежурная декларация. Он застрял в своих открытиях, ни на гран не эволюционировал, особенно когда перестройка пошла в галоп... Он стал однообразен и скучен в политике... Ищет, как бы ничего не поменять. Где уж тут опережать события!.. Время обогнало его"192. По сути, случилось следующее: одновременное ослабление центральной власти и усиление локальных центров. Как итог - введение поста президента РСФСР, кандидатура на который была очевидна еще до самих выборов.

Ельцин, все более набирающий популярность на фоне событий референдума, выступал в роли продолжателя преобразований в стране. Возможно, часть электората его - это элементы ситуации инерции, то есть, ощущения продолжения реформ с надеждой на дальнейшее улучшение ситуации, а не осознанного политического выбора. Инерция может означать не только выбор в пользу консерватизма. Она может характеризовать и ситуацию, когда наблюдается дальнейшее инертное движение по заданной траектории. Ельцин формирует образ реформатора, который стремится продолжить преобразования в духе демократизации.

Замедлившиеся темпы перестройки, уже проявившиеся ее промежуточные результаты позволяли говорить следующее: Горбачев пытался повлиять на ситуацию политического кризиса, однако у президента уже не было достаточных "рычагов" для проведения антикризисных мер. Кроме того, так называемые "силовые" методы, были, во - первых, исключены Горбачевым как недопустимые, а во - вторых, они абсолютно не ложились на логику нового формата властных отношений, стремящихся к демократии.

Процесс изменения аппарата власти получил воплощение в подготовке нового Союзного договора. В первую очередь, новый договор - это узаконивание новых принципов перераспределения властных полномочий, попытка разграничить власть между различными структурами и, при этом, сохранить единство и авторитет центра. Но решить проблему можно было бы, присутствуй у власти лишь одна оппозиция. Как мы отметили, помимо радикальных демократов власть встречала сопротивление со стороны "консерваторов", которые к тому времени контролировали партийные органы. Как отмечал Горбачев, КПСС сама стала, фактически, оппозицией после отмены 6 статьи Основного закона 193. Поэтому, у так называемых "центристов" во главе с Горбачевым не было даже относительного большинства. Вопрос заключается в следующем: если КПСС перестает выполнять функции идеологического центра, то куда он переместится? Будет ли играть в новой схеме властных отношений президент ту роль, которую раньше играл генсек?

Во-первых, отметим, что с идеологией произошли кардинальные перемены. Начиная с 1985 года концепция социализма наполняется новыми смыслами: гласность, демократия, человеческий фактор и т. д. Но является ли перестройка только лишь новым прочтением социалистической идеологии? Конечно, в основе перестройки лежат, отчасти, идеалы марксистско-ленинской теории; но сами принципы, на которых строилась перестройка, и итог, к которому пришла страна в результате преобразований, есть фактор принципиально иной идеологии, в основе своей реформаторской. Наполнение социализма либеральными ценностями, а также ряд внешних факторов, повлиявших на идеологию, составили синтез из нескольких идеологических направлений, основными принципами которого были: 1) ориентация на потребности современного общества ("вызовы") и 2) приоритет интересов человека. Первый пункт обуславливал реформаторство, а второй - близость к либеральной идеологии. Однако, стоит выделить еще один аспект: 3) ориентация на потребности общества в конкретно взятой стране. Этот пункт не дает нам идейно сближать Горбачева с западными либералами или даже социал-демократами, ведь немалая часть идеологии перестройки строилась на уже имеющемся идеологическом опыте и "запросах" советского общества. Так же, как и в случае с Пражской весной Дубчека, перестройка ориентировалась на особенности развития государства; от этого зависели темпы реформ, их последовательность, идеологическая подготовка общества и т. д.

Во-вторых, произошли изменения и с идеологическим центром. Если раньше мы говорим о центральном значении партии в формировании идеологии, а ядром служили доклады генсека на Пленумах и Съездах; то теперь идеологический центр сначала перемещается на президента (т. к. долгое время пост просто формально назван президентским, а по факту - выполняет все те же функции), а потом - вовсе рассеивается между рядом политических образований. Таким образом, идеология, которую по-прежнему формировала власть перестала быть социалистической по своей сути, становясь больше синтезом идеологий; центр социалистической идеологии остался в партии, но она перестала играть роль государственной идеологии; появились другие идеологические центры, которые также набирали популярность у населения. Президент же, с его новыми функциями, должен был стать "координатором" действий политических сил в стране. Но, в силу еще сохранившейся традиции, продолжал быть в глазах общества центром не только политической власти, но и, что важно, идеологии, хотя, по сути, уже потерял функции формирования единой идеологической линии.

Изменение функций и полномочий президента и генсека прослеживается, в том числе, и через характер его участия в обсуждениях различного рода вопросов на Пленуме ЦК партии. Последние Пленумы значительно отличаются от партийных заседаний, проводимых до 1990 года. Преобладание дискуссий, критики, сокращение времени доклада генсека, отсутствие многих "обязательных" элементов выступления - все это характерно для последних Пленумов ЦК КПСС. Горбачев охарактеризовал апрельский Пленум так:

"Первый день Пленума прошел относительно спокойно. Ошеломляющее впечатление произвела публикация Ново - огаревского Заявления. Рвущихся в бой, вероятно, попридержало и мое вступительное слово. Но ненадолго. Видимо, они держали совет ночью, а на другой день обойма ораторов, распаляя зал, насекла на генсека... После самого жесткого из таких выступлений... я взял слово. Сказал: хватит демагогии, ухожу в отставку"194. Отказываясь от поста Генерального секретаря, Горбачев, таким образом, определил его значение на тот момент: партия действительно теряла реальную власть. А позиция Горбачева сводилась к тезису о необходимости перемен в партии, если она по-прежнему стремится быть главной политической силой в стране.

Последний партийный Пленум в истории СССР в июле 1991 года уже не имел такого значения, которое имели Пленумы до 1990 года. Риторика Горбачева остается неизменной: он говорит о необходимости продолжения курса реформ, о значительных переменах, уже произошедших в советском обществе, об изменении роли КПСС и необходимости ее включения в демократический диалог с другими партиями 195. Как отметит Горбачев, тогда появилась возможность реформировать саму партию, превратить ее в полноправного участника политических отношений, не в старом формате гегемона, а в новом - в рамках демократической партийной системы. Но дальнейшие события не позволили развиваться тому сценарию, который запланировал президент.

Михаил Сергеевич выделил три важнейшие на тот момент проблемы, определившие политический кризис в стране:

1) Проблема целостности СССР. Процесс суверенизации республик на фоне нового Союзного договора ослаблял власть центра и одновременно усиливал власть радикально - демократических сил в России.

2) Судьба перестройки. Реформы, очевидно, требовали дальнейшего развития. Однако, на фоне политического кризиса приходилось замедлять их темпы. И в определенный момент все свелось к антикризисным мерам, местами реакционным. Кроме того, в условиях расслоения политических сил теряется единый курс реформ, единая идеология в привычном ее понимании. Ситуация кризиса затрагивает и идеологическую сферу.

3) Борьба за власть. Горбачев выделяет данную проблему на третьем месте. Однако, по сути, именно борьба за власть и определила течение двух других кризисов (государственности и идеологии). Кульминацией стал августовский путч 1991 года, разбивший надежды Горбачева на возможность реформирования КПСС. Михаил Сергеевич подвел итог: "Распад КПСС на определенном этапе был неизбежен, потому что она включала в себя представителей различных идейно - политических течений... Она свою историческую роль отыграла и должна была уйти со сцены. Формируются новые левые партии, в том числе коммунистической направленности"196.

С осени 1991 года процесс распада советской государственности было уже не остановить. Но Горбачев предпринимает последнюю попытку сохранения Союза. Для создания платформы для обсуждения первостепенных государственных задач в рамках всего СССР создается временный орган - Государственный Совет 197. А для сохранения хозяйственных связей с теми республиками, которые не готовы были подписывать новый договор, была выдвинута идея Экономического соглашения. Но процессы суверенизации и автономизации властей республик опережали процессы создания нового договора. И определяющей в данной ситуации была позиция России. Российские власти не хотели сохранять прежний формат хозяйственных связей с республиками (с центрально - распределительной ролью РСФСР), а выступали за создание новых экономических отношений. Б.Н. Ельцин, анализируя события осени 1991 года, напишет: "Горбачев все время чуть - чуть не успевал за ситуацией. Она все время его на шаг опережала. Он шел на уступки, которые до августа всем казались бы немыслимыми. Он согласился на то, чтобы будущий союз стал конфедеративным государством. При этом, однако, сохранялся сильный центр, определявший вопросы обороны, часть финансовых вопросов... Параллельно шел активный процесс в республиках - с объявлениями государственной независимости, с выборами президентов. Все мечтали поднять свой собственный статус, все хотели стать равноправными членами ООН... Заявление Горбачева о парафировании заставило руководителей республик внести коренные поправки в текст договора. Главным образом они касались смещения оставшихся полномочий от центра к республикам. Президент СССР пытался сначала мягко уговаривать, потом стал нервничать, раздражаться. Его слова не помогали, лидеры республик упрямо требовали все большей независимости от центра, ни мягкость, ни настойчивость, ни жесткость Горбачева уже ничего не могли сделать с почувствовавшими вкус свободы руководителями союзных республик"198.

Когда закончилась перестройка и началась новая эпоха для нашего государства? Были ли события после декабря 1991 года, по своей сути, продолжением преобразований, начатых в 1985 году? Горбачев дает на эти вопросы достаточно однозначный ответ: "Я глубоко убежден, что то, что происходит после декабря 1991 года, - это не продолжение перестройки [Выделено мной - П. Я.]. Конечно, есть процессы, порожденные перестройкой, они продолжают действовать. Возьмем, например, гласность... Гласность, пусть урезанная, но работает... Но во всем другом между перестройкой и нынешней политикой ничего общего"199. Как мы отметили, идеологический центр переместился из партии к президенту, а затем и вовсе перераспределился между политическими силами в стране. Поэтому, идеологическая линия перестройки (как государственной идеологии) обрывается тогда, когда, как это ни парадоксально, президент теряет функции генсека. Важным элементом советской идеологии было присутствие идеологического центра (или "авангарда") в виде партии. То, что партия потеряла свои идеологические функции, сильно сказалось на проведении единого политического курса, задуманного Горбачевым. Конечно, нельзя сказать, что политика к 1991 году деидеологизирована. Напротив, идейно - политический спектр расширился. Но, присутствие множества идеологий не позволяло уже действовать правительству в рамках старой политической парадигмы, на основе которой строилась советская государственность. И действительно, попытки Горбачева найди демократический консенсус, консолидировать политические силы были уже признаками того, что и глава государства действовал по новым правилам. Отсюда и понижение роли идеологии "старого типа" (то есть, советского варианта социализма) и появление множества идеологических центров. Поэтому, Горбачев видит в декабре 1991 года конец эпохи перестройки. Право определять идеологический вектор развития страны перешло к радикальным демократам в ходе политической борьбы. Соответственно, старый курс, названный перестройкой, где сохранялось преобладание социалистической идеологии, был свернут.

В целом, 1991 год разительно отличался от предшествующих годов перестройки рядом особенностей:

1) идеологическим центром окончательно перестает быть коммунистическая партия, а позже и президент; идеология "распределяется" между различными политическими центрами;

2) происходят значительные изменения во властных структурах (от перераспределения власти до смены формата заседаний, появления новых органов, образования фактических политических партий);

3) на смену реформаторству перестройки приходят антикризисные меры, тормозящие преобразования;

4) политика снова становится "менее понятной" для народа, зарождается четвертая власть в виде СМИ, происходит раскол общественного мнения;

5) заново рождается борьба различных сил за власть, и она определяет исход всех политических событий.

Таким образом, 1991 год стоит рассматривать как новый этап для истории СССР, а также - начало переходного этапа к истории современной России.

2.5 Особенности оценки перестройки в постсоветский период

Не многим руководителям государств доводилось так детально прорабатывать результаты своей политической деятельности. Горбачеву, единственному из советских лидеров, принадлежит большое количество работ, посвященных постанализу. Возможно, Михаил Сергеевич пытается оправдать свои действия перед разочарованным народом постсоветского пространства. Но, в большей степени, его работы представляют собой "толкование" идей и замыслов перестройки, зачастую не замечаемых за водоворотом событий конца 1980 - х - начала 1990 - х гг.

"Иногда приходится слышать, что при оценке политической деятельности внутренние побуждения не имеют значения, важен, мол, лишь объективный результат. Ничего подобного. Весь мой опыт говорит о том, что мотивы, особенно если они не очень благовидные, всегда скажутся на результате"200. - Говорит Горбачев. Фраза эта относится к оценке деятельности Гейдара Алиева в Азербайджане, но она также невольно отсылает к деятельности самого Горбачева. На первый взгляд, проще согласиться с оппонентами Михаила Сергеевича, утверждающими, что результат важнее замысла. Ведь результат - это единственное, что показывает, насколько в действительности был хорош замысел. Но, с другой стороны, оценивая лишь итог, мы пренебрегаем рядом причинно-следственных связей, приведших к нему. Чтобы наиболее полно охватить рассматриваемое событие, мы должны видеть условный план преобразований и то, где произошли разрывы между замыслом и действительностью. Лишь в этом случае нам удастся ответить на вопрос о причинах крушения советского строя.

Первого и последнего президента СССР до сих пор считают главным виновником гибели государства. Если вопросы о политических репрессиях, характере НЭПа, результатах "оттепели" и пр. считаются дискуссионными, то вокруг перестройки не происходит жарких дискуссий. Тем более, нет никаких дискуссий по поводу идеологической составляющей горбачевских преобразований. Практически единодушно решается и вопрос о роли лично Горбачева в развале советской системы. Поэтому, довольно часто Михаила Сергеевича спрашивают об ответственности за события 1991 года, указывают на его ошибки и просчеты. И его ответ практически одинаков на протяжении многих лет: "Я боролся за единое государство до последнего. Нельзя было допустить скатывания ситуации к гражданскому конфликту, а возможно, и к гражданской войне. Понятно, что это могло означать в стране, начиненной оружием, не только обычным, но и ядерным. Поэтому после серьезных размышлений я принял решение, которое и сегодня считаю единственно верным в тех обстоятельствах, - заявил, что прекращаю исполнение обязанностей Президента СССР"201. Как мы отмечали, Горбачев с самого начала своей политической карьеры был против силовых методов выхода из кризисных ситуаций. Но именно это обстоятельство приписывают Горбачеву в качестве "нерешительности". Стоит отметить, что для работ Горбачева не характерно "раскаяние" за свои прошлые ошибки. Напротив, практически все свои действия в качестве главы государства Михаил Сергеевич видит грамотными, а в некоторых случаях - единственно верными. Возможно, причиной тому является тот факт, что Горбачев принадлежит к числу таких людей, для которых крушение режима не стало "трагедией века", а послужило лишь очередным этапом в развитии России, уже как нового, демократического государства.

Перестройка для Горбачева была главной идеей, от которой он не собирался отказываться из-за ее "несостоятельности" или "провала". Многие исследователи и современники продолжают говорить о том, что результат перестройки был известен с самого начала, что все действия Горбачева "ломали советский строй". Однако, для самого Михаила Сергеевича главная проблема перестройки заключалась в том, что она не была доведена до конца 202. Но, по сути, Горбачев не обрывает историю реформ в декабре 1991 года; бывший президент СССР видит дальнейшее развитие общественно - политических процессов, начатых в середине 1980 - х, уже в новой России. Демократические завоевания перестройки, по его словам, должны найти продолжение и в современном обществе, которое не готово вернуться к авторитаризму и консерватизму 203.

Важно отметить, что, говоря о незавершенности преобразований уже российского общества, Горбачев совершенно четко представляет итог, к которому оно должно прийти. Этот своеобразный итог также и был предполагаемым результатом перестройки. Конечно, между серединой 1980 - х гг. и первым десятилетием 2000 - х, скорее, больше отличного, чем схожего; однако процесс поиска "новой модели развития" для нашей страны, как отмечает Горбачев, еще не окончен. Эта "новая модель" должна была стать результатом реформ тогда и остается вполне актуальной сегодня. Горбачев называет этот процесс "цивилизационными сдвигами" или "кризисом западной техногенной, индустриальной, потребительской цивилизации"204. В данном случае, имеется в виду переход к постиндустриальному типу общества, которое имеет отличные от индустриального черты функционирования экономики, политики, социальной и культурной сфер. Однако менее четко определена для такого общества идеологическая составляющая. Какая она должна быть? И должна ли быть вообще, в том варианте, в котором существовала ранее?

Многие западные ученые, исследуя данную проблему, также предлагают различные варианты этой самой "новой модели" уже в мировом масштабе. Одна из таких моделей - возвращение к консервативным идеалам, иногда - в форме социального консерватизма, зачастую основанного на патриотических или религиозных идеалах. У Горбачева есть свой рецепт: "В конечном счете, необходима переориентация мировой экономики, перенос центра тяжести с избыточного индивидуального потребления на такие общественные блага, как экологическая безопасность, здоровье людей, качество их жизни, развитие человеческой личности"205. Центральной идеей политической философии Горбачева, действительно, становится человек и его место в мире: "Прорыв в новую историю, в новую цивилизацию не состоится до тех пор, пока не победит вера в моральную равноценность каждой человеческой личности. Краеугольным камнем моей личной философии является вера в людей, самоценность каждого человека"206. Идея вполне в духе классического либерализма. Но едва ли возможно приравнять позицию Горбачева к какому-либо классическому направлению политической мысли на Западе или в России:

"В поисках модели новой цивилизации надо учитывать ошибки прошлого, одновременно решая текущие задачи. Именно поэтому она должна оказаться синтезом разных ценностей - социал-демократических, традиционно - консервативных, либеральных, экологических, национальных"207. Эта идея, высказанная Горбачевым уже постфактум, отчасти прослеживается в самой идеологии перестройки. Отсюда и достаточно большое количество черт различных общественно - политических течений мы наблюдали на разных этапах реформ в Советском Союзе. Такой своеобразный синтез не был абсолютным нововведением Михаила Сергеевича. Если проследить развитие общественно - политических течений на Западе в 1980 - е гг., то и там мы сможем наблюдать подобное явление. В связи со множеством новых факторов (глобализацией, угрозой ядерной войны, экологическими проблемами) различные идеологии начинают пытаться ответить на данные вопросы, не потеряв свое собственное идейное ядро. Социал-демократы (Ф. Миттеран, В. Брандт, Ф. Гонсалес и др.) стремятся вдохнуть в идеологию новую жизнь, связывая ее с "вызовами" современности. Как скажет Горбачев: "Мы видели перестройку как часть общемирового процесса, происходящего во взаимосвязанном и взаимозависимом мире"208.

Сама идея демократического социализма, напоминающего сочетание либеральной и социалистической теорий, говорит о процессе поиска "новой идеологии" с менее четкими акцентами на определенных аспектах (например, на классовой направленности). И подобного рода синтез происходит в различных идеологиях. Например, показателен факт появления идеологии "третьего пути", не относящейся ни к одному из традиционных направлений политической мысли. Данные процессы появления новых, синтезированных идеологических течений, безусловно, оказали влияние и на советское руководство. Идеология перестройки становится более понятной, когда она вписана в контекст общемирового развития идеологических направлений.

Но, помимо влияния внешнего, Горбачев отмечает и внутреннее противоречие советской идеологии, сигнализирующее о необходимости преобразований: "Система, созданная в СССР под лозунгами социализма, ценой чрезвычайных усилий, потерь и жертв позволила заложить фундамент индустриальной мощи страны. В экстремальных условиях она работала. Но в нормальных - обрекла страну на отставание"209. Понимание того, что без реформ страна не выйдет из системного кризиса, выработалось у руководства вполне четко. Однако, возвращаясь к вопросу об итоге преобразований, мы отмечаем, что у власти не сформировалось представления о конечной цели, о том, насколько радикальными должны быть реформы. Очевидно было то, от чего необходимо уйти: "От жесткой идеологической, политической и экономической системы, от лобовой конфронтации на международной арене, от гонки вооружений"210. Однако, ответ на вопрос "к чему?" оставался открытым. Если и были даны некоторые ориентиры, к которым планировалось стремиться, то они представлялись крайне далекими, путь к которым был совершенно не ясен. Ориентиром являлось только стремление к такой системе ценностей, "в которой главное - человек"211. По сути, Горбачевым была выбрана лишь парадигма преобразований, в духе которой выбирались и цели, и задачи, и методы. Но подбирались они в процессе осуществления реформ. Сам же факт отсутствия "плана" преобразований, по мнению Михаила Сергеевича, был вполне логичен: "Перестройщиков обвиняли в том, что у них нет плана, концепции. Но готовых рецептов и не могло быть. Концепция перестройки формировалась по мере ее развития, по мере того, как раскрепощались люди"212.

Достаточно интересен сам термин, выбранный Горбачевым для обозначения модернизации в СССР. Перестроить - значило собрать заново то, что уже было собрано к этому моменту, но перестало прогрессировать. По сути, Горбачев предложил не поверхностные реформы, заключающиеся лишь в "достраивании" определенных элементов демократического характера, а глубинные изменения самих принципов функционирования системы. При этом, стараясь сохранить положительные элементы социалистической идеологии. Сам Горбачев скажет: "Мы мыслили и начинали перестройку как процесс обновления социализма. По-другому было нельзя. Для меня идея очищения социализма от наследия тоталитаризма сталинской эпохи была глубоко личной, выстраданной опытом всей предыдущей жизни. Ошибаются те, кто видит в Горбачеве радикального либерала, отказавшегося от социалистических идеалов, но ошибаются и те, кто считает его ортодоксальным коммунистом, ничему не научившемся в годы перестройки"213.

Исходя из этого, сама по себе идеология приобретала для Горбачева новое значение: она стала более эластичной, способной подстраиваться под интересы общества на данном этапе. И поэтому, рамки отдельно взятой идеологии несколько размываются, уменьшается конфронтация между направлениями идеологической мысли. Уже после ухода с поста президента Горбачев скажет:

"Потерпел поражение не социализм, а сталинизм в обличье социализма. Потерпела поражение модель, которая все нивелировала, исключая всякие поиски. Я же, напротив, чувствую себя участником коллективных поисков справедливости, свободы и демократии. Человечество будет продолжать эти поиски, в которых участвуют течения, исповедующие разные идеалы"214.

Достаточно важным вопросом, над которым задумывается Михаил Сергеевич при анализе своей деятельности, остается вопрос о темпах перестройки. Неоднократно Горбачев отмечал, что темп, возможно, оказался слишком быстрым для советского общества, не полностью готового к демократическим преобразованиям подобного рода. Общество не успевало перестроиться в соответствии с требованиями новой парадигмы мышления. Кроме того, реформы раскрывали все новые и новые проблемы в разных сферах жизни общества, решать которые приходилось параллельно. И это было достаточно сложной задачей. Поэтому, одной из своих главных ошибок Горбачев называет недостаточное понимание культурных и общественных процессов в стране, что, в некоторой степени, отрывало реформы "на бумаге" от реальных преобразований.

Несмотря на то, что идея подобного рода реформ не была впервые высказана Горбачевым, его задача, главным образом, состояла в адаптации существующих "рецептов" к советской действительности. Как мы отмечали ранее, он неоднократно говорил о необходимости учитывать все особенности развития конкретного государства, где задумывалась модернизация идеологии. Если в случае с той же Чехословакией требовалась одна модель проведения реформ, то для СССР - совершенно другая. И, учитывая всю важность идеологического опыта проведения подобных мероприятий в других странах, все же, главным оставался анализ ситуации внутри страны, анализ потребностей общества, и, что не менее важно, анализ всех факторов, тормозящих проведение реформ именно в рамках советского варианта социализма. И, отмечает Горбачев, немаловажной проблемой для нашего общества, сохраняющейся и по сей день, является то, что мы еще не нашли "алгоритм устойчивой демократии". В этой логике, все варианты "западной демократии" оказываются провальными в условиях российской действительности. А стремление к проведению в жизнь всех демократических идей, берущих начало еще в эпоху перестройки, должно, в первую очередь, сводиться к поиску той модели, которая будет органична для России. Михаил Сергеевич сделал следующий вывод: "В России все происходит своеобразно, со своими особенностями. Мы не можем жить по чужим правилам, в рамках заимствованной модели. Но это вовсе не значит, что опыт других народов нам не интересен"215.

На вопрос о причинах незавершенности перестройки Горбачев отвечает:

"Перестройка была сорвана несогласными с ней и противостоящими ей политическими силами. Оппозиция перестройке "справа", то есть с консервативной стороны, возникла практически с самого ее начала в кругах партийного и государственного аппарата... Многие из выдвиженцев периода перестройки, как выяснилось в дальнейшем, оказались по существу ее противниками"216. Но недоверие к перестройке выражалось не только среди "консерваторов". Среди либеральной оппозиции перестройка также не нашла поддержки. Реформы оказались, по большому счету, меж двух огней: какие - то определенные черты были восприняты положительно той или иной стороной, а в целом, преобразования оказались либо слишком радикальными, либо недостаточно радикальными. Но Михаил Сергеевич не предпочел ни один из крайних путей; его позиция находилась ровно посередине, между двумя противоположенными альтернативами: "Одним из главных уроков перестройки и последующего периода я считаю предпочтительность эволюционного подхода по сравнению с радикальным, революционным. Инициаторы перемен могут ставить перед собой революционные по сути задачи. Но оптимальным путем их достижения должны, тем не менее, стать эволюционные реформы"217.

"Уроки" перестройки - тема, которую не раз затрагивает Михаил Сергеевич в своих выступлениях и воспоминаниях. Однако данный аспект, по его мнению, незаслуженно обделен вниманием историков. С точки зрения анализа предшествующих событий Горбачев нередко остается более беспристрастным, чем многие исследователи. Например, он обращает внимание на так называемые "просчеты" правительства: "В моем понимании самый существенный наш просчет - опоздание с реформированием КПСС. Все у нас в стране начиналось с КПСС. Если бы в руководстве КПСС не зародилась идея перестройки, никакой реформы и никаких преобразований не было бы... Я думаю, что в апреле 1991, когда я на Пленуме ЦК заявил об уходе в отставку с поста Генсека, надо было идти до конца... Вторая ошибка связана с судьбой Союза... Никто из нас... не предполагал, что Союз распадется, никому это и в голову не приходило"218. С другой стороны, Горбачев полностью поддерживает саму идею преобразований в формате "эволюционных", а не "революционных" мер.

Несмотря на приверженность идеалам демократизации советского общества, Горбачев оценивает саму ликвидацию СССР как событие негативного характера. Связано это с тем, что демократизация, по его мнению, должна была проходить в рамках Союза. А то, что с его распадом разрушилось множество экономических и политических связей, значительно замедлило этот процесс, а во многом - стало откатом назад, к "безальтернативной власти". По сути, Горбачев видит необходимость продолжения реформ, но уже в рамках новой, сформировавшейся в 1990 - е годы политической системы. А если продолжение преобразований возможно и в рамках иной системы, не значит ли это, что изначальной целью перестройки не могло быть разрушение самого строя и Союза? Как таковой распад государственности необходимо считать следствием политической борьбы, а не следствием реформ перестройки. Продолжение же стратегии перестройки, по мнению Горбачева, заключается в стремлении к дальнейшей демократизации страны. Эта стратегия, в свою очередь, актуальна и для советского строя середины 1980 - х гг., и для современной России.

В итоге, невзирая на все недоработки, проблемы и отнюдь не успешные результаты преобразований, Горбачев остается верен своим взглядам, своим идеалам и концепции. Критика обрушивается на бывшего советского лидера со всех сторон, но при этом его позиция, зачастую, оказывается более аргументированной и продуманной, нежели выпадки оппонентов. Большое количество публикаций и выступлений Горбачева уже не как лидера государства, к сожалению, остаются без внимания исследователей. Стоит отметить, что для более глубокого понимания идеологической составляющей периода перестройки данный пласт источников также имеет определенную ценность и нуждается в дальнейшей проработке.

Глава 3. Оценка, отношение к событиям, исторические мифы и значение перестройки

3.1 Перестройка: реакция внутри страны, трансформация взглядов

Конечно, при оценке эпохи перестройки мы не можем и не должны ограничиваться лишь субъективным мнением М.С. Горбачева. Огромное значение имеет восприятие реформ советским обществом. Тем более, если учитывать, насколько сильно расходились теоретическая и практическая составляющие преобразований. То, что в итоге удалось воплотить в жизнь, получило новую трактовку уже через общественное мнение и СМИ. Таким образом, как и любое явление подобного рода, перестройка имела целых три стороны: 1) то, как ее видели руководители (теория); 2) то, что удалось воплотить в жизнь; 3) то, что рисовало общественное мнение. С этой точки зрения очень легко объяснить любое расхождение в оценках какого-либо явления: все три образа сосуществуют параллельно, а оценка складывается из различных частей этих образов. Кто - то делает больший упор на освещении события в СМИ, кто - то полагается на официальные документы, кто - то анализирует реакцию общества. И, в зависимости от преобладающего образа, составляется характеристика явления.

В данной главе мы попробуем проанализировать образ перестройки, складывающийся через общественное восприятие событий 1985 - 1991 гг. Главное - мы попробуем проследить, как по мере осуществления реформ менялось отношение к ним, к власти в целом. Акцентируем внимание на том, какие оценки в обществе превалировали и почему.

Говорить о том, что все советское общество ждало перемен к середине 1980 - х гг., было бы неверно. Да, поколение, выросшее на идеях "оттепели", в значительной степени отличалось от поколения, прошедшего войну. Недалеко от истины мнение советского и российского политического и общественного деятеля Г.Х. Шахназарова: "Не думаю, впрочем, чтобы подавляющую массу советских людей особенно волновало, кто станет очередным Генеральным секретарем ЦК партии и властителем их судеб. Все знали, что место это пусто не останется, его, разумеется, займет один из нынешних членов Политбюро, и полагали, что от этого не будет ни хуже ни лучше. Поначалу новый лидер чего-нибудь сочинит, чтобы приобрести популярность и показать характер, а там все войдет в свою колею, как не раз бывало. Так что и надеяться на перемены, и бояться их нет оснований"219. В СССР сформировалась, по сути, система, которая сохраняла себя вне зависимости от того, кто становился лидером. Несмотря на признаки авторитарной власти с культом личности генсека, где все держится на персоне конкретного лидера, советская система вобрала в себя некоторые черты неавторитарной власти, когда жизнеспособность режима определяется его автономным от политического лидера развитием.

Нельзя преувеличивать градус реформистских настроений в советском социуме: жажда "перемен", которую отмечали многие исследователи, касалась, по - большей части, лишь своего экономического положения. Несмотря на провозглашаемое экономическое равенство, в реальности достигнуть его не удавалось на всем протяжении существования СССР: всегда оставались два "полюса", чьи доходы были выше или ниже доходов основной массы населения. Например, на 1980 год у 1, 3 % граждан СССР доход составлял свыше 250 рублей на 1 члена семьи. При этом, основная масса (более 50 %) имела доход менее, чем 150 рублей на человека. А около 25 % населения имело менее 75 рублей на члена семьи. К 1985 году количество граждан с доходом более 250 руб на человека увеличилось до 4 %. В то же время, сокращается население с доходом менее 75 рублей и увеличивается численность "среднего класса"220. Но цены на продукты первой необходимости также не стояли на месте за период с 1980 по 1985 гг. Поэтому, не столь значительным выглядит улучшение материального положения.

Финансовый вопрос всегда оставался наиболее актуальным для большей части населения СССР. В связи с этим, и начало перестройки связанно именно с экономической реформой, "ускорением социально - экономического развития". Курс апрельского Пленума не мог не быть поддержанным со стороны советского общества. А.В. Шубин, анализируя социально - экономические особенности предперестроечного СССР, сделал следующий вывод: "Потребности людей постоянно растут по мере расширения кругозора большинства населения, и люди все чаще сталкивались с невозможностью воплотить в жизнь свои маленькие планы, в то время, как им сообщали о выполнении планов системы в целом. Это неизбежно усиливало психологическое противоречие между человеком и системой. Все эти маленькие бытовые противоречия постепенно накапливались, суммировались и вот уже в обществе росло недовольство большинства, все отчетливее формулируемое в негативный лозунг: "Так жить нельзя""221. Данный лозунг стал главным лозунгом перестройки, что не позволило противоречиям, отмеченным Шубиным, вылиться в полноценный конфликт человека и системы. Поэтому, мы не говорим о том, что к середине 1980 - х гг. общество было настроено против системы, против ее основных элементов. Население ожидало от правительства таких преобразований, которые позволили бы улучшить, в первую очередь, их материальное положение. Да и к концу 1980 - х оставались в приоритете именно финансовые вопросы. Вот, что пишет в письме в редакцию "Известий ЦК КПСС" рабочий из г. Острогожска Воронежской области Землянский В.И.: "Послушайте голос рядового рабочего человека, каких в стране много. Заставили меня написать боль и волнение за будущее детей, которых у меня шестеро. Был молод, весело смотрел вперед, надеялся на лучшее. Но все оказалось по-другому... Должен сказать, раньше, когда я начинал трудовой путь, было куда проще. Возьмем хотя бы жилье. Взял я ссуду тысячу рублей на семь лет, добавил из зарплаты и купил финский щитовой домик, так как стоил он всего 1 280 рублей. Купил в кредит телевизор и другие вещи... А сейчас все дорожает. Финский домик уже стоит около пяти тысяч. Дети растут, женятся, каждому надо помочь с жильем, дать свой угол. А помочь я им не в состоянии. И получается в итоге, что я нищий, дети тоже. Я не понимаю правительство, которое говорит о программе "Жилье - 2000" и в то же время фактически препятствует индивидуальному жилищному строительству, повышая цены на стройматериалы. Подумайте над этим и решайте так, чтобы сделать добро своему народу и поднять свой престиж"222.

Отношение общества к начальному этапу реформ в стране напрямую зависело от восприятия им как таковой власти. Очень емко отразил особенность взаимоотношений с властью А.В. Шубин: "Основу общественного мнения в СССР (вслед за Российской империей) составляли понятия не политические, а нравственные. Те или иные события оценивались прежде всего с точки зрения их справедливости. В массе своей население считало существующий порядок более или менее справедливым"223. Поэтому, сама инициатива преобразований, несомненно, имеющая корни в процессах социального развития, но провозглашенная именно "сверху", воспринималась как часть единого курса. Кроме того, отметим, что источниками формирования общественного мнения оставались, по большей части, официальные СМИ. Этот факт способствовал формированию относительно единого общественного мнения и отнюдь не стихийного.

С другой стороны, тот факт, что инициатива "верхов" совпала с потребностями "низов" усиливал доверие к новому руководству. А.С. Черняев в своем дневнике напишет о моменте "смены эпох": "В атмосфере не было ни грамма огорчения и печали; мол, отмучился, бедолага, случайно попавший на неположенное место… и сделавший паузу в том разгоне, который придал было стране Андропов. Затаенная, если не радость, то "удовлетворение" царило в воздухе - кончилась, мол, неопределенность и пора России иметь настоящего лидера... Когда он [Громыко. - П. Я.] назвал Горбачева - зал взорвался овацией, сравнимой с той, которая была при избрании Андропова (и ничего похожего на кислые аплодисменты, когда избирали Черненко). Овация шла волнами и долго не успокаивалась... По многим "данным" народ доволен, что именно Горбачев. Еще до смерти Черненко люди в метро, троллейбусах, в столовых, не стеснялись громко выражать такое "пожелание". Народ у стал от безвременья, от демонстрации официальной глупости, когда лидера превращают в почитаемую куклу, с помощью которой, однако, весьма влияют на ход событий... Но... от Горбачева много ждут, как начали было ждать от Андропова. Хватит ли у него мужества оправдать ожидания"224?

Начальный этап реформ, последовавший за избранием Горбачева на пост, вряд ли мог быть связан в глазах общественного мнения с глубинными системными преобразованиями в стране. Шахназаров напишет: "Думаю, в 1985 году и прогрессистам, вынашивавшим замысел глубокого преобразования системы, и консерваторам, полагавшим, что она нуждается в косметическом ремонте, и непримиримым ее врагам, желавшим ей поскорей сгинуть, только во сне (для кого кошмарном, а для кого радужном) могло представиться, какой станет страна к концу правления Горбачева"225.

В апреле 1985 начинается экономическая реформа, названная "ускорением социально-экономического развития". В основном, она касалась интенсификации производства и внедрения в него новых технологий, но, также, немалое место в данной концепции занимал социальный фактор. Как мы отмечали, изменения в одной из сфер неминуемо влекли за собой изменения и в остальных. И, в случае с первым этапом перестройки, они не носили капитальный характер. Только начинающиеся реформы не были предметом особых дискуссий, ведь они не выходили за идеологические рамки; да и перестройка системы властных отношений еще толком не началась. Даже риторика М.С. Горбачева строилась по принципу предыдущего опыта советских руководителей.

Но фигура Горбачева все же ассоциировалась с переменами, не какими - то конкретно определенными, а, скорее, больше с надеждой на эти перемены. Западные психологи и социологи неоднократно исследовали состояние общества и пришли к выводу, что ощущение постоянной угрозы ядерной войны во многом определяло психо-эмоциональное состояние нации (в частности, американской)226. Подобные исследования осуществлялись и в СССР, что особенно ярко проявилось в конце 1980 - х гг. Это обстоятельство напрямую связанно с восприятием перестройки как явления гражданами СССР, с теми ожиданиями, которые определяли общественные настроения того времени.

Советские ученые провели исследование на основе опроса молодежи с интервалом в два года в период с 1984 по 1986 гг 227. В эксперименте участвовало более 900 человек. При этом, авторы старались избегать прямых вопросов, заменяя их ассоциативным рядом (в том числе - рисунками). Вопросы касались будущих планов, стремлений, надежд, чувств, которые испытывает человек в связи с ситуацией в мире. В 1984 году 37 % респондентов считало, что война вероятна, 3 % полагали, что она неизбежна. Однако 60 % считали ее маловероятной или вовсе не вероятной. Из опрошенных практически все опасались пагубных последствий войны; 46 % считали, что при ядерном ударе не выживет ни один человек на планете. Но при этом, 95 % оптимистично смотрели в будущее, рассказывали о своих планах. Психологи объясняют это тем, что молодые люди, хоть и могут называть войну "неизбежной", все - таки не теряли надежду на то, что никто в мире не решится сделать этот опасный шаг. Уже в 1984 году около 46 % опрошенных надеются, что к новому тысячелетию угроза войны исчезнет навсегда.

Кроме того, исследователи отмечали, что мнения респондентов меняются со сменой международной обстановки. Так, опрос, проведенный после встречи Горбачева и Рейгана в Женеве, показал, что количество участников, считавших войну вероятной или неизбежной уменьшилось на 11 % (с 40 до 29). Но еще более интересный аргумент приводят психологи в отношении фактора случайности в развязывании боевых действий. Они отмечают, что к 1986 году увеличивается число респондентов, считающих случайность основным фактором развязывания войны (с 66 % до 84 %). Объясняют исследователи это следующим образом: "Когда повышается доверие людей к доброй воле политических лидеров в вопросах войны и мира, то уменьшаются их опасения по поводу того, что война может быть развязана преднамеренно, и одновременно возрастает опасение относительно случайных обстоятельств, которые могут привести к началу войны. Эта гипотеза подтверждается тем, что после событий в Ливии роль случайности в возникновении войны снизилась в сознании молодых людей до 70 %, зато возросла оценка вероятности сознательно развязанной войны"228.