Подобная риторика Горбачева постепенно популяризировала образ советского реформатора в глазах западной общественности. Помимо этого, ориентированная на западного слушателя речь трансформировала образ СССР как государства, не способного на прогрессивные политические идеи. Российский исследователь О.Н. Дроконова напишет: "Действительно, пресловутые "Запад" и "Восток" неожиданно для самих себя менялись местами. Передовые, значимые для всего мира идеи и ценности провозглашала советская система, в то время как Запад в лице США четко следовал закостенелым идеологическим установкам 40 - летней давности"265.

Лично Горбачеву приходило немало писем и поздравлений из США, Англии, Германии и других стран, что было своего рода новым явлением во взаимоотношениях СССР с Западом. Сам факт наличия писем Горбачеву (и не только от бывших соотечественников, проживающих за рубежом) говорит о новом восприятии советского лидера западным обществом. Пропадает острая враждебность по отношению к СССР и его руководству. Почему? Потому что в Горбачеве видели черты демократического руководителя, очень напоминающего руководителей в "капиталистических" странах. Ему хотелось верить в силу того, что данные идеи уже давно были озвучены многими общественными деятелями Запада и получили поддержку среди населения.

Американцы в письмах 1987 года положительно оценивали начавшиеся преобразования 266: особенно бурно была встречена реабилитация политических заключенных. Отмечали также антиалкогольную кампанию, гласность. Но, безусловно, наибольший резонанс вызвал внешнеполитический курс, который практически единогласно одобрялся. Интересно, что в письмах наблюдается достаточно высокий уровень доверия к риторике Горбачева.

Одним из важнейших результатов подобной активности американских граждан является то, что во многих письмах отмечается изменение отношения общественности США к облику СССР в целом. Один из адресантов пишет: "С того времени, как Вы заняли свой пост, у меня создалось гораздо лучшее впечатление о России и русских"267. Конечно, с одной стороны, этому способствовало и изменение тенденций в западных СМИ в освещении вопросов, касающихся СССР. Однако, и нельзя приуменьшать роль самого Горбачева в этом процессе. Именно его внешнеполитический курс был встречен как повод к налаживанию отношений вечно соперничающих сторон. Общество Запада, в определенной степени, надеялось на прекращение конфронтации. Отметим, что для многих подобный курс вовсе не являлся проявлением военной слабости СССР; он, скорее, оценивался как проявление политической мудрости. К тому же, Горбачев появился тогда, когда в Европе к власти пришли консерваторы с жестким внешнеполитическим курсом. На их фоне советский лидер смотрелся еще более демократичным, а его идеи нашли поддержку в лице демократов, которые на данный момент не находились у власти. В итоге Горбачев становится одним из самых обсуждаемых политиков, феноменом своего времени.

Джордж Буш - старший, еще один представитель консервативного крыла республиканцев, 41 - й президент США (1989 - 1993) не в полной мере оказался "наследником" курса Рейгана. Несмотря на отношение партии к Советскому Союзу и его лидерам, Буш вынужден был учитывать настроения в обществе, которые импонировали даже не столько самому Горбачеву, столько его риторике. Новому американскому президенту было необходимо выстраивать отношения с Союзом учитывая ту наметившуюся "оттепель", которая к 1989 году получила значительную поддержку населения.

С другой стороны, продолжал сохраняться тезис Рейгана о том, что все обещания Горбачева могут быть просто политической уловкой, обманом, за которым не кроется реальных шагов по налаживанию советско - американских отношений. Администрация Буша долгое время не предпринимала никаких серьезных шагов в отношении СССР. Но, в то же время, из риторики американского президента исчезли упоминания о Союзе как об "империи зла". Встреча на Мальте 2 - 3 декабря 1989 года стала поворотным событием в советско-американских отношениях. Американский президент выразил достаточно лояльную по отношению к курсу перестройки позицию: "Я полностью согласен с тем, что было сказано Вами в Нью-Йорке: мир станет лучше, если перестройка увенчается успехом. Еще некоторое время назад в США было много сомневающихся на этот счет. Не буду утверждать, что таких элементов не осталось. Но можно со всей определенностью сказать, что серьезные, думающие люди подобных взглядов не поддерживают. Это в полной мере относится к тем, с кем вы имеете дело: к администрации США и конгрессу, которые хотят, чтобы ваши преобразования увенчались успехом"268. Западные СМИ окрестили саммит на Мальте окончанием "холодной войны"269, а 1989 год стал одним из самых продуктивных с точки зрения налаживания советско-американских отношений.

Надо отметить, что образ Горбачева и его преобразований на Западе был более положительным, чем внутри СССР. Данный феномен объясняется, на наш взгляд, тем, что в первом случае оценивалась непосредственно риторика советского лидера, тогда как внутри страны теория демократизации общества столкнулась с противоречиями и реальными проблемами воплощения… В конце 1989 года в Союзе темпы перестройки заметно снижаются, однако, как мы говорили, в выступлениях Михаила Сергеевича сохраняются все те же тезисы и стремление к продолжению курса. Также популярность Горбачева на Западе объясняется еще и выбранной им парадигмой, в которой строилась его деятельность. Как мы отмечали, для большинства населения СССР многие тезисы (а точнее, их смыслы) оставались непонятыми. А для западного общества такая риторика была привычной и понятной. Кроме того, на 1989 год приходятся важнейшие события для внешней политики СССР (от падения Берлинской стены до визита Горбачева в Ватикан). Поэтому, восприятие перестроечного периода на Западе разительным образом отличается от восприятия его в Союзе.

В связи с этим, Запад крайне негативно отреагировал на нежелание союзных властей давать независимость Прибалтике и принятые в 1990 году для этого антикризисные меры. Непонятен был мотив "отступления" от курса. Прогрессивность горбачевской перестройки не сочеталась с подобными мерами. Некоторые даже заявляли о прекращении эпохи реформ в СССР 270. С одной стороны, ослабление и возможный распад СССР был бы выгоден ряду западных стран. С другой стороны, и этим фактом не стоит пренебрегать, децентрализация и распад одной из "сверхдержав" нес в себе и большую опасность для всего мирового сообщества: оно теряло добытую немалым трудом относительную стабильность миропорядка. Поэтому, вряд ли можно однозначно сказать, что Запад был заинтересован в крушении Союза и тем более - принимал непосредственное в этом участие. Конечно, для США оставаться в стороне по ряду вопросов было попросту нереально в силу статуса "сверхдержавы". Однако, не стоит преувеличивать данное влияние и ставить его превыше внутренних процессов в СССР.

С 1990 года интерес к событиям в СССР увеличивается. О.Н. Драконова объясняет это тем, что перестройка как внутренний процесс для СССР постепенно перерастает в изменения глобального характера: "Судьба перестройки и М.С. Горбачева в свете внутриполитической ситуации в СССР все чаще беспокоила Запад. На фоне роста сепаратистских и националистических настроений в республиках Союза, вопрос продолжения политических и экономических реформ привлекал значительное внимание и неподдельный интерес. Фактически, последние два года существования СССР были для западных аналитиков и журналистов временем пристального внимания именно к этим трем сферам: рост национализма, экономические реформы, изменение политического строя СССР. Вопросы разоружения как - то незаметно отодвинулись на задний план. Ситуация, как представляется, объяснялась тем знаком равенства, который неосознанно поставила администрация Джорджа Буша - старшего между М.С. Горбачевым и позитивными изменениями в международном сотрудничестве в интересах мира. Теперь от положения "Горби" дома зависел мир во всем мире"271. Запад ждал исхода событий в СССР, расходясь во мнениях об оценке происходящего.

Помимо реформатора Горбачева на политической арене в Союзе возникает фигура Б.Н. Ельцина, который позиционирует себя как демократ. Можно было бы предположить, что подобному типу руководителя Запад будет импонировать. Однако, как американский президент, так и СМИ воздерживаются от непосредственной поддержки Ельцина. Опасение вызывала политическая нестабильность СССР, которая могла последовать за сменой лидеров. А это, в условиях только - только налаживающихся отношений могло стать шагом назад, снова привнести неуверенность в принципе баланса сил.

В целом, мы можем сделать следующий вывод относительно оценки реформ перестройки на Западе: в связи с рядом условий курс советского правительства стал восприниматься как один из самых передовых в области налаживания отношений между двумя блоками. Сам образ советского лидера перестал демонизироваться в глазах западной общественности. Ожидания от политики перестройки и "нового мышления" явно превосходили ожидания советских граждан от курса. Можно сказать, что западное общество в силу определенных мировоззренческих установок совершенно по - иному воспринимало перемены в СССР, где - то даже приписывая часть принципов своей политической системы советской системе. И мы должны учитывать оценки перестройки с разных сторон для конструирования наиболее полного ее образа. Но, также нельзя забывать, что отношение Запада к самой идеологии социализма и ее воплощению в лице СССР было, в определенном смысле, предвзятым. Несмотря на появление в Союзе "политика нового формата", "тоталитарное" государство продолжало оставаться таковым в глазах Запада. Поэтому, стоит отметить одно важное обстоятельство: в традиции западной публицистики и исторической науки причислять Горбачева к либеральному направлению политической мысли. И все потому, что реформы перестроечной эпохи просто не укладывались, по мнению многих представителей западной общественно - политической мысли, в логику социализма в советском его варианте. Но и "социалистический лагерь" не был склонен причислять Горбачева к своему направлению. Почему? Ответ на этот вопрос мы дадим в следующем параграфе.

3.3 Оценка в социалистических странах

Оценка перестроечного периода в странах, где господствующей идеологией являлся социализм, была наиболее однозначной в силу очевидных причин: непосредственно тесного политического взаимодействия с Советским Союзом, а также идеологических ориентиров. Большинство стран социалистического блока сменило политический курс в период с 1989 по 1992 гг. Однако, ряд государств продолжал следовать социалистическому пути развития, обретая при этом все больший вес на международной арене. В первую очередь, речь идет о КНР, которая придерживалась собственного, специфически китайского, социализма и тем самым все более доказывала свою самодостаточность.

Безусловно, политическая элита Китая была практически единодушна в оценках. Один из партийных деятелей КПК Чжан Цюаньцзин характеризует перестройку как предательство социализма и измену советскому народу: "КПСС изменила марксистскому принципу построения партии, что привело к изменению ее сути и функций... Хрущев изменил основным принципам марксизма - ленинизма, отверг и извратил всю историю КПСС, дал отрицательную оценку Ленину и Сталину. Горбачев, в свою очередь, выдвинул принципы "гласности" и "демократизации", предлагая построить "демократический социализм с человеческим лицом", и это в самом корне явилось предательством идеи социализма. Горбачев изменил народу. В силу этих серьезных идеологических ошибок КПСС как партия пролетариата утратила свои характеристики и свою передовую классовую сущность"272.

Реформы середины 1980 - х гг. рассматривались китайскими партийными деятелями как отступление от генеральной линии партии, как реформирование в обход идеологическим догмам, как явление, имеющее своей целью коренным образом изменить устои общества и государства, сломать существующий режим. Китайский историк Чжао Чанцин считает, что Горбачев, пытавшийся избавится от бюрократизма в партийном аппарате, сломал традиционные партийные устои, которые сохраняли за КПСС руководящую роль: "Общеизвестно, что в течение многих лет КПСС была руководящей силой Советского Союза, и все достижения, как и все поражения страны неотделимы от действий партии. Однако М. Горбачев имел иное мнение, считая, что в течение нескольких десятилетий КПСС как политическая партия служила "тоталитарному бюрократическому режиму". На этом основании он решил провести "радикальные реформы" в КПСС, включая ревизию принципов партийного строительства, способов ведения деятельности и положения партии в государстве. Как показала история, самым прямым результатом этих реформ стали появление многочисленных внутрипартийных фракций, резкое падение авторитета партии в целом, значительное увеличение числа людей, выходящих из партии, и, в конечном счете, утрата положения правящей партии. После событий 19 августа 1991 г. КПСС окончательно погибла"273.

Подобного рода риторика характерна практически для всех китайских политиков и общественных деятелей. Оценка реформ Горбачева китайским научным деятелем Чжаном Шухуа была еще более однозначной: "М. Горбачев вслепую проводил политическую реорганизацию и слишком спешил с внедрением демократизации... Демократизация, проводимая Горбачевым, попала в западню, а политические реформы зашли в тупик"274.

Можно было бы предположить, что все оценки перестройки, данные представителями социалистического лагеря, будут одного порядка. Однако это далеко от истины. Достаточно часто в этой группе оценок встречается мнение о необходимости деления перестройки на этапы, как минимум на два. Например, такой позиции придерживается бывший кубинский лидер Фидель Кастро:

"Знаете, у меня сложилось отрицательное мнение обо всем, что делал Горбачев в определенный момент своего руководства. Он мне нравился вначале, когда говорил о применении науки в производстве, интенсивном развитии производства, основанном на повышении производительности труда, а не на строительстве все большего количества заводов; этот путь уже был исчерпан, и нужно было пойти по пути интенсификации производства... Такими были первые заявления Горбачева, вначале они показались нам очень правильными..."275 Стоит также отметить совершенно иное отношение Кастро к самому Горбачеву: "Это человек с добрыми намерениями, поэтому я не сомневаюсь в том, что Горбачев был настроен бороться за усовершенствование социализма, я в этом не сомневаюсь"276. Фактически, мы видим уже не столь радикальную критику горбачевских преобразований, а, возможно, более широкий взгляд на реформы середины 1980 - ых гг. Кроме того, Кастро явно причисляет Горбачева к социалистическому лагерю. Характеризуя Горбачева как политика, Кастро отметит одно важное качество Михаила Сергеевича:

"Мудрость Горбачева заключается в том, что он не пытается, приезжая в другую страну, диктовать, что она должна делать"277.

Среди данной группы оценок обходится вопрос о возможности реформировать социализм как таковой. Если на Западе, зачастую, превалирует точка зрения о нереформируемости ситемы, то в странах с социалистической идеологией данный вопрос не встает по понятным причинам. Да и в силу достаточной закрытости систем критики как - то иначе оценивать процесс реформ, на деле приведший к распаду социалистического государства и смене режима, просто невозможно.

Стоит отметить, что в социалистических странах превалирует мнение о том, что был у СССР некий "правильный" или "истинный" курс, сойдя с которого, Горбачев и привел систему к гибели. Какой курс был правильным? От каких основ социализма отказался Горбачев для проведения преобразований? Профессор Педагогического университета Центрального Китая Не Юньлин выделил ряд основополагающих принципов социалистического строя, характерных, по его мнению, для любого социалистического государства:

"Исключительно важно сохранять авангардную роль коммунистической партии [Выделено мной. - П. Я.] и поддерживать тесный контакт с народом; соблюдать принцип "от каждого по способностям, каждому по труду", постоянно повышать уровень материальной и духовной жизни народа [Выделено мной. - П. Я.]; обязательно усиливать идеологическую работу и проведение инновационных изысканий в марксизме [Выделено мной. - П. Я.]; нельзя прекращать классовую борьбу с империализмом, что особенно важно в борьбе с западной политикой "мирной эволюции"; должно быть продолжено развитие идей социалистической демократии, т.е. демократического централизма [Выделено мной. - П. Я.]. Необходимо обращать более пристальное внимание на внутренние неантагонистические противоречия и противоречия иного рода, непрестанно разрешать противоречия, возникающие между производственными отношениями и производственными силами; обращать особое внимание на классовые изменения при социализме и продолжение классовой борьбы в условиях социализма; сосредоточить усилия на развитии науки и технологий; объединять и сплачивать силы всего мирового социалистического движения"278.

Очень интересным выглядит тезис об одновременной "идеологической работе" и проведении "инновационных изысканий в марксизме". С одной стороны, отмечается необходимость жесткого идеологического центра (партии), с другой - мы видим наличие идей о "подстраивании" идеологии под реалии современного мира. В случае Китая данный принцип, в определенной степени, нашел свое применение. Этот факт опровергает тезис о нереформируемости социализма. Напротив, социализм видится достаточно мобильной и актуальной теорией, способной подстраиваться под веяния современности.

Конечно, главным "упреком" Горбачеву выглядит именно нивелирование руководящей роли партии. Действительно, однопартийная система социалистических стран просто не предполагает наличие какой-либо иной идеологии в правительстве. Партии социалистического толка в государствах с иным режимом - это лишь ниша политического спектра. Эти партии не контролируют, что важно, экономическую составляющую. А экономика для социалистической теории - базисный элемент развития государства. Поэтому, можно сделать вывод о том, что даже кампании Горбачева по гласности, демократизации и "новому мышлению" не представлялись такими уж чуждыми для советской системы элементами идеологии. Напротив, некоторые шаги Горбачева в этом направлении воспринимались положительно. Однако деструктивным элементом идеологии перестройки, по практически единодушному мнению социалистов, оказался именно постепенный отказ от однопартийной системы.

Даже тот факт, что сам марксизм - ленинизм предполагал ряд возможностей, когда партия перестает существовать как организация, когда идеология распространяется на все общество, не позволяет представителям социалистического лагеря оценивать данный аспект перестройки с иной стороны. Почему? На этот вопрос пытался ответить китайский исследователь Ли Шэньмин 279. Он посещал Россию в 1990 - е и в начале 2000 - х гг., проведя анализ последствий гибели Советского Союза. И ключевым вопросом для китайского ученого стала проблема роли разложения КПСС в распаде государственности. Он выделяет ряд проблем постсоветской России:

1) Экономическая. Ли Шэньмин говорит о превращении страны - производителя в страну, торгующую сырьем.

2) Социальная. По мнению ученого, социальный кризис в российском обществе заключается в проблеме, по сути, кризиса идентичности. Неустойчивое экономическое положение, отсутствие четких мировоззренческих ориентиров порождало различные "болезни" общества: от пьянства до психических расстройств и т. д.

3) Проблема общественной безопасности. В связи с социальным кризисом повышается уровень преступности в стране. При этом, государство, потеряв значительную часть "рычагов", перестает обеспечивать безопасность жизнедеятельности своих граждан.

4) Утрата государством ряда функций. Эта проблема, как отмечает Ли Шэньмин, связана с тем, что внедрение "западного" принципа многопартийности не встроилось полностью в логику постсоветской действительности. Отсюда ряд "пороков" системы: коррупция, ложь, низкий уровень доверия населения и т. д. Кроме того, автор отмечает отсутствие идеологической базы развития государства.

5) Духовно - нравственная проблема. Здесь исследователь говорит о дезориентации общества, кризисе мировоззренческих основ (связана с социальной проблемой).

6) Проблема международного положения России. Ли Шэньмин отмечает утрату статуса "сверхдержавы" и связанные с этим последствия.

Все вышеперечисленные проблемы связываются Ли Шэньминем с разложением КПСС. Для китайского исследователя процессы распада СССР и потеря КПСС руководящей роли - явления одного порядка. Он утверждает, что важнейшими составляющими государственного строя являются политико-экономический режим и конкретные механизмы управления. Первая категория связана с направленностью политики ("ради кого?"), а вторая - характеризует методы управления ("как?"). Все проблемы, существовавшие в СССР в доперестроечный период, Ли Шэньмин относит к проблемам методов управления. Они представлялись решаемыми и не противоречили строю. Во время "оттепели", считает автор, зародились первые противоречия реформ с политико-экономическим режимом (категорией, считающейся базисом социализма). Горбачев углубил данные противоречия. В этих условиях КПСС перестала "транслировать" интересы масс, наблюдался разрыв между политикой и волеизъявлением народа. Таким образом, именно КПСС, в качестве глашатого интересов общества, выступает как основа политико-экономического режима, а следовательно - государственного строя.

Позиция китайского исследователя вполне емко отразила позицию социалистического блока в отношении идеологии реформ перестройки в целом. Если для либерал-демократов единая партия - элемент архаики, не имеющий отношение к принципу демократичности. То для социалистов партия представляется несколько в ином ключе. Наличие социалистической или коммунистической партии подтверждает то, что интересы определенной группы населения будут удовлетворены. Если эта партия оказывается во главе государства, сосредотачивает экономические ресурсы, провозглашает господствующим определенный социальный класс, то поле ее деятельности автоматически расширяется до пределов целой страны. В таких условиях существование одной партии - не показатель авторитаризма, а показатель социалистической демократии, где интересы большей части населения удовлетворяет партия. Соответственно, при устранении руководящей роли партии перестает действовать и социалистическая демократия. В этой логике отсутствие единой партии не означает демократию.

Поэтому, понятны становятся упреки в адрес Горбачева со стороны социалистов. То, куда зашла логика проводимых в СССР преобразований, концептуально не совпадало с классическим пониманием социалистического стоя. Мы говорили о том, что к 1980 - м гг. актуализируются идеологические синтезы взамен классическим идеологическим направлениям. Идеология перестройки пользовалась неклассическими моделями построения теории. Этот факт мы назвали сменой парадигмы мышления, и именно он определил исход событий 1991 года. По этой причине отзывы о перестройке на Западе являются преимущественно положительными, тогда как внутри страны господствует мнение о "величайшей катастрофе". Связано это в меньшей степени с тем, что Западу было выгодно устранение СССР как соперника на международной арене. Здесь большую роль играет то, с какой точки зрения рассматривать процессы реформирования СССР, в какой логике выстраивать причинно-следственные связи. От выбора изначальной парадигмы исследования и зависит то, к каким выводам мы должны прийти.

3.4 Некоторые стереотипы и исторические мифы о перестройке, проблемы восприятия событий

Эпоха горбачевской перестройки, определенно, стала новым этапом в развитии политики, социальной сферы, культуры и экономики. Реформы изменили не только отдельные стороны жизни общества, они поменяли сами принципы, по которым это общество жило. Конечно, в значительной степени, новое время привнесло новые процессы, оценивать которые уже гораздо сложнее. Если раньше наличие идеологии сильно сужало оценочное поле, то теперь нет превалирующей оценки того или иного явления, больше поле доступной информации и т. д. Но в подобном многообразии сохраняются и различные "архаичные" элементы от старой системы. Проще говоря, таким образом, формируются исторические мифы. Как правило, исторический миф - это то, что раньше считалось достоверным, а потом, с появлением новой методологии, новых исследований, просто перестало восприниматься как достоверное знание. Мифы заполняют те места, где на данный момент не имеется достаточной информации, чтобы доказать иное или опровергнуть сам миф.

Перестройка, несмотря на наличие огромного количества источников и литературы едва ли не самый мифологизированный период советской истории. Почему? Во-первых, и эта самая главная причина, в силу хронологической близости к нашему времени перестройка все еще мало исследована именно с исторической точки зрения. Множество работ само по себе наполнено этими историческими мифами потому, что во многих исследованиях сохраняется эмоционально - субъективная окраска событий. Получается, мифы еще не полностью ушли из сознания не только рядового населения страны, но и профессиональных историков, которые также лично переживали все события середины 1980 - х - начала 1990 - х гг.

В антропологии и психологии выделяют три (иногда четыре, еще философское) типа сознания: мифологическое, религиозное и рациональное (научное). Мифологическая картина мира строится на эмоциональном восприятии действительности и, что важно, на недостаточности информации о явлении. Интересно, что для исторического знания, как для научного знания, подобный начальный этап тоже имеет место. Для того, чтобы оформился рациональный тип сознания необходима: а) информация о событии и б) доказательная база. По подобной схеме и опровергаются все исторические мифы, и строится более объективная картина действительности.

Но мифы для общественного сознания играют неимоверно важную роль. Через них можно выстроить абсолютно любой, как положительный, так и отрицательный образ события или явления для "массового потребителя" знания. И перестройка не стала исключением. До сих пор значительную роль при восприятии событий того времени играют исторические мифы разного происхождения. Мы обратимся к самым ярким из них для того, чтобы понять, насколько сложно выстраивать более объективный образ эпохи при наличии такого множества укоренившихся в сознании мифов.

Один из мифов, происхождение которого можно назвать "западным", - это миф о том, что перестройка стала причиной проигрыша СССР в "холодной войне". Автором этого исторического мифа можно считать самого американского президента Рональда Рейгана, а соавтором - британского премьер - министра Маргарет Тэтчер. Британский премьер скажет: "Я хочу напомнить сегодняшним политикам... о том, что "холодная война" была войной за свободу, правду и справедливость. Победа в ней принадлежит антикоммунистам. Запад победил! И прежде всего, победил Рональд Рейган"280. Как мы видим, западным политикам удалось провести своего рода корреляцию: связать победу в "холодной войне" с тем фактом, что социалистический строй якобы показал свою несостоятельность, а передовой капитализм выиграл эту гонку. С одной стороны, биполярное деление мира предполагало как раз именно противостояние идеологий; однако, сама "холодная война", начавшаяся с противостояния систем, стала явлением иного порядка. Было бы правильнее сказать, что "холодная война" есть противостояние по - большей части научного и экономического секторов двух сверхдержав, а также - гегемонии на международной арене.

Кроме того, не стоит забывать, и мы об этом неоднократно упоминали, что тенденция к миру без войн наблюдалась среди населения обеих стран.

"Холодная война" вовсе не оценивалась как справедливая и оборонительная, как это было с предыдущими военными конфликтами. Данное противостояние оценивалось как угроза глобальная, устранять которую необходимо было всему миру сообща. А.Н. Яковлев приводит контраргумент к позиции о проигрыше СССР в "холодной войне": "Сейчас на Западе некоторые политики хотят присвоить себе победу в "холодной войне". Странным в этом плане является утверждение бывшего президента США Буша о том, что именно США одержали такую победу. Кого же победили, хотелось бы уразуметь? Если собственную политику и свой военно - промышленный комплекс, то в этом контексте можно поразмышлять, припомнив разные аспекты событий времен ядерного противостояния. К тому же не следовало бы забывать, что первоначальные инициативы об окончании "холодной войны" исходили после 1985 года от Советского Союза, от Горбачева, который хорошо понимал, что непомерный груз гонки вооружений неизменно приведет мир к еще более острой форме ядерного противостояния"281.

И в пользу данной позиции свидетельствуют еще множество аргументов. Во-первых, инициатива, действительно исходила от СССР. Причиной этому стала и слишком большая экономическая напряженность от поддержания ядерного потенциала, и антивоенные общественные настроения, и слишком большой риск в связи с возможным перерастанием войны в стадию "горячей".

Во-вторых, окончанием "холодной войны" сами западные СМИ окрестили 1989 год; объективно, к этому времени конфликт шел к своему логическому завершению, что говорит об отсутствии связи между победой в "холодной войне" и распадом СССР, начавшемся позднее. В-третьих, что считать победой в данном противостоянии? Конфликт строился на гонке вооружений. Обе стороны поочередно наращивали военный потенциал. Кто может победить в таком противостоянии? Та сторона, у которой больше ядерного вооружения? Но ядерное оружие и по сей день присутствует в мире, несмотря на то, что мы считаем "холодную войну" завершенной. По сути, вопрос о выигрыше или проигрыше той или иной стороны является не более, чем политической риторикой.

Еще один миф, который также связан с политической риторикой западных руководителей, это миф о том, что советская система, как система авторитарная, плоха сама по себе, и поэтому, вся агрессия во внешней политике исходит именно от СССР. Знаменитое выражение Рейгана про "империю зла" стало олицетворять образ Советского Союза на Западе и во многих других странах. Совершенно очевидно, что в данном случае Рейган играл на противопоставлении двух систем, и к реальному положению дел это имеет крайне косвенное отношение. Сама эпоха "холодной войны" строилась на достаточно жестких позициях обеих сверхдержав по вопросам внешней политики. Но важно то, что Рейган связал все агрессивные действия СССР с его политическим строем. Получается, что пока жив Союз ни о каком налаживании связей не может быть и речи. Однако, мы уже отмечали, что данный миф начал постепенно опровергаться самой американской стороной, пусть и неохотно. И связано это с реформами перестройки.

Достаточно интересна группа мифов, касающихся непосредственно самого М.С. Горбачева. Их огромное множество: начиная от "приукрашенных" различными подробностями детских и юношеских годах будущего президента СССР, до "тайных страниц" его биографии, наполненных различными заговорами и предательствами. Но эта группа мифов основывается на непроверенной информации; подтвердить это или опровергнуть невозможно в силу отсутствия источниковой базы. Поэтому, все подобные теории названы нами историческими мифами: они пока находятся в той области знаний, в которой нет достаточных аргументов и доказательств.

На этом поле строится позиция политического и общественного деятеля, публициста Владислава Шведа. Во многом она представляет собой собрание различных исторических мифов о перестроечной эпохе. Изначально Швед поддерживает миф о том, что перестройка была задумана как разрушающая систему мера. Он пишет: "Уникально, но Михаилу Сергеевичу в течение шести с половиной лет удалось беспрепятственно вести страну гибельным курсом"282. Далее идет нелицеприятная характеристика самого Горбачева и его эпохи. По мнению автора, ни о каком положительном влиянии перестройки не может идти речи.

Мы уже неоднократно отмечали, что нельзя говорить о самих реформах перестройки как о деструктивных по отношению к системе, во - первых; также, нельзя видеть причины крушения режима исключительно в реформаторской инициативе. Вышеизложенный миф строится на том, что горбачевский курс слит воедино со всеми процессами, происходящими в советском обществе и в мире того времени; а также на том, что оценка самому курсу дается постфактум, то есть, рассматривается в качестве результата распад государства, а более ранние события трактуются как то, что к этому распаду привело. Получается, нивелируется принцип историзма. Мы не можем оперировать категориями сослагательными. Однако, с такой же уверенностью мы и не можем пренебрегать причинно - следственными связями, без которых невозможно рассмотреть явление со всех сторон.

Еще один исторический миф, которым неоднократно пользуется Швед, звучит следующим образом: Горбачев был "удобен" и действовал исходя из интересов Запада. Данный миф поддерживается не только конкретным автором, а начало он берет из публикации под названием "Англосаксонская мировая империя", собравшей различные речи и выступления М. Тэтчер и Р. Рейгана. Одной из частей книги является речь Тэтчер под названием "Как мы разрушили Советский Союз", произнесенная в Хьюстоне в ноябре 1991 года на заседании Американского Нефтяного Института. Приводится данное выступление по материалам С.Ю. Павлова 283. В выступлении речь идет о том, что СССР представлял серьезную экономическую угрозу западному миру и в скором времени мог вытеснить Запад с мировых рынков из - за невероятных экономических успехов и прироста ВНП. Поэтому, приоритетной задачей, для Великобритании в том числе, было ослабление экономики Союза путем "создания внутренних трудностей". Одной из таких "трудностей" было разрушение системы изнутри, через лидера государства. Вот, что предположительно говорила Тэтчер: "Сложилась весьма трудная для нас ситуация. Однако вскоре поступила информация о ближайшей смерти советского лидера и возможности прихода к власти с нашей помощью человека, благодаря которому мы сможем реализовать наши намерения... Этим человеком был М. Горбачев, который характеризовался экспертами, как человек неосторожный, внушаемый и весьма честолюбивый"284. Сомнение вызывает не только риторика относительно Горбачева, но и сама главная идея речи, а также тот факт, что оригинальным документом возможного выступления Тэтчер на том заседании мы не располагаем. Кроме того, данная речь не встречается более нигде со ссылкой на какой - либо иной источник. Конечно, необходимо произвести более тщательный анализ на сопоставление всей риторики английского премьера и данного выступления.

Книга самой Тэтчер "Искусство управления государством" в корне расходится с риторикой вышеприведенной речи. Возможно, можно оправдывать это тем, что эта книга рассчитана на "широкий круг" читателей, а авторы сборника предоставляют "уникальную" и "недоступную" информацию. Но, тогда более интересным смотрится кардинальное отличие двух источников. Оно строится на самом образе Горбачева и СССР, рисуемом английским премьером. Тэтчер, говоря о закате коммунистической эры, пишет: "В последние несколько лет существования Советского Союза, когда все острее чувствовался недостаток свободы слова и свободы выбора, г - н Горбачев, что делает ему честь, пошел навстречу требованиям времени. Периодически возникали разговоры об экономической реформе, однако они никогда ни к чему не приводили. Объяснялось это главным образом тем, что коммунисты - от Ленина до Горбачева - под словом "реформа" понимали лишь повышение эффективности марксистско-ленинской системы, а вовсе не отказ от нее... Ко времени прихода к власти Михаила Горбачева в 1985 году любая попытка реформировать систему была обречена на провал и, скорее всего, рано или поздно привела бы к ее ликвидации. Именно это и произошло. Программы гласности и перестройки г - на Горбачева были задуманы как взаимодополняющие, но добиться этого не удалось. Открытость в отношении провалов системы и людей - прошлого и настоящего - тех, на кого возлагалась ответственность, была невиданным проявлением свободы для советских граждан, которым так долго отказывали в возможности говорить правду. О перестройке же обветшавших институтов государства, не говоря уже о замене посредственностей, опиравшихся на них, в действительности не могло идти и речи. Это объясняет и личную трагедию Михаила Горбачева, которого приветствовал Запад - совершенно справедливо, надо заметить, - но отвергли и осудили соотечественники. Несмотря на все разговоры о необходимости "нового мышления", в конечном итоге он так и не смог воплотить его в жизнь"285. Мы уже отмечали некоторую трансформацию, которую претерпел образ Горбачева - реформатора в глазах западных руководителей. Тогда возникает вполне логичный вопрос: почему Тэтчер, выражая свое отнюдь не положительное отношение к советскому строю, видит проблему его развала не в лидере, который, предположительно мог быть "агентом влияния" Запада, а в самой структуре системы, в ее внутренних противоречиях? На наш взгляд, то, что Горбачев был встроенным в систему "агентом влияния", является совершенным мифом, который имеет глубокие психолого-социальные и политические корни. Гораздо легче верить в то, что система сама по себе была эффективной и прекрасно работающей, но некие силы "извне" разрушили ее через "агента".

Вообще, подобного рода публицистическая литература в силу жанра мало обращается к достоверным источникам и много теории остается в сфере домыслов и предположений. В итоге складывается картина искаженной реальности, которая все больше распространяется через подобную литературу в массы. В отношении перестроечной эпохи это прослеживается наиболее четко: количество "тайн" и "разоблачений" превалирует над научным анализом событий. Кажется, что информации по перестройке огромное множество, источников достаточно. Однако это далеко не так. Что касается внешней политики, то здесь документов, находящихся в открытом доступе, крайне мало. Да и в отношении раздела внутренней политики многое остается вне поля исследования. Это первая проблема, с которой сталкивается исследователь - недостаточность источниковой базы. Кроме того, как мы отмечали выше, популярность набирают недостоверные источники, используемые многими авторами в качестве достоверных. Так, В.Н. Швед обращается к той самой речи Тэтчер, рассмотренной нами, и на ее основе выстраивает свою теорию.

Еще одна проблема, с которой сталкиваются исследователи перестроечного периода - хронологическая близость событий, из - за чего трудно объективно оценивать эпоху. Здесь также большую роль играют эмоциональные оценки, несколько искажающие действительность. Кроме того, мы должны помнить о времени, в котором формировались данные мифы о перестройке - это время поиска мировоззренческих основ для постсоветского общества, время идеологического кризиса, кризиса идентичности и "российскости". В таких условиях умами многих овладели "полуправды". Само психологическое состояние общества подталкивало к созданию самых различных образов, потому что эта функция теперь перестала выполняться государством "сверху".

Гладков О.Б. отметит, что для постсоветского общества начала 1990 - х гг. характерно состояние аномии (по Э. Дюркгейму - беззаконие, апатия, отрицание существующих порядков и т. д.). В условиях крушения ценностного мира, утверждает автор, наблюдается откат к дорациональным формам восприятия мира, в том числе и религиозной и мифологической. Социальные мифы же являются, с одной стороны, продуктом общественного сознания; с другой - их созданию могут способствовать какие - либо политические образования. Таким образом, общество, находящееся в состоянии аномии, подвержено различным влиянием и легко верит в сконструированные реальности, не подвергая их рациональному анализу.

Но интересно то, что Гладков видит элементы мифологического сознания еще в советском обществе (в частности, он приводит в пример образ вождя в массовом сознании). Так, считает автор, при отказе от идеологии появилась необходимость "заполнить место" некоторых категорий, без которых терялся смысл дальнейшего существования общества: "Крах тоталитарных государств лишил их граждан тех мифов, которые были доминирующими в сознании и координировали их деятельность, способствуя их жизненной реализации. В таком положении оказались и граждане новой России, совершенно не готовые и в какой - то степени не приспособленные к вызовам и угрозам новой эпохи"286.

Мифологизация коснулась абсолютно всех сфер. В том числе, и исторического знания. В настоящее время рост популярности публицистических произведений на исторические темы значителен. Зачастую такая литература соседствует на книжных полках с научными трудами. Становится все труднее отделять одно от другого. В таком многообразии все проще заниматься мифотворчеством. Там, где недостаточно достоверной информации, формируются исторические мифы, основанные на предположениях. Наша задача - уметь ориентироваться в информации, отделять ту, что не подкреплена серьезной доказательной базой.

Мы затронули лишь несколько самых распространенных мифов отечественного и западного происхождения. Однако, их огромное множество, и многие - вторичны, то есть, строятся на других мифах. Все это создает достаточно сложную совокупность образов действительности, которые все дальше и дальше удаляются от оригинала. Французский социолог и философ Жан Бодрийяр назвал такие образы симулякрами, то есть, копиями, утратившими всякую связь с оригиналом. И проблема исследователей заключается в том, что мы не можем говорить наверняка, имеет ли выбранный нами образ действительности какую - либо связь с реальностью. Здесь и начинается поле мифов и мифотворчества.

3.5 Перестройка как переход к новой парадигме мышления

К чему отнести эпоху перестройки: к советскому периоду или уже к современной истории нашего государства? С одной стороны, распад СССР - переломный момент, который отделяет периоды советский и постсоветский. С другой стороны, конец 1980-ых гг. и первый год 1990 - х так разительно отличаются от всего прошлого социального опыта, что невольно хочется выделять данный период из истории советского государства в какой-то отдельных этапов. Проанализировав идеологическую составляющую реформ, мы пришли к выводу, что перестройка есть переходный период от советской модели властных отношений к постсоветской (современной). При этом нельзя видеть эпоху 1990-х гг. прямым продолжением перестройки. Мы можем говорить о том, что, несмотря на хронологическую близость, эти периоды в истории нашего государства мы также должны отделять друг от друга. Перестройка как концепция просуществовала до декабря 1991 года. Однако, процесс смены парадигм, который был начат именно в конце 1980 - х гг., продолжился и получил свое развитие.

Одна из самых крупных проблем в историографии перестройки заключается в том, задумывались ли реформы изначально как системные, призванные сменить государственный строй. Именно потому, что перестройка представляет собой начало процесса смены парадигм, возникает путаница в определении ее изначальной идеи. Необходимо отметить, что процесс распада государственности связан с причинами, берущими начало не от идеологической составляющей перестройки. Как мы уже отмечали, гласность, как один из элементов демократизации, - это лишь инструмент, при помощи которого было возможно запустить процесс суверенизации, основанной на предпосылках, формировавшихся ни одно десятилетие. Кроме того, последние годы существования СССР страну захлестывает политическая борьба за власть. В рамках этой борьбы происходит ряд событий, деструктивных по отношению к системе.

Можно сказать, что реформы перестройки "высвободили" те силы, которые в рамках старого механизма не могли влиять на политическую сферу. Этот ключевой поворот и привел к смене самого режима, который просто не мог строиться на новых, провозглашенных перестройкой, принципах. Возникает логичный вопрос: сочетался ли принцип демократизации во всех смыслах с советской системой? Или, изменив базисное ядро "тоталитарного" режима, Горбачев в итоге разрушил сам режим? На наш взгляд, ответы на оба вопроса имеют свое "но". По поводу реформируемости социализма лучше всех, на наш взгляд, высказался Стивен Коэн, и мы уже неоднократно обращались к его позиции. Действительно, внесение элементов демократизации, гласности, "нового мышления" и т. д. не противоречило самой системе и ее идеологии. Проблема заключалась в следующем: не было ли у существующего строя скрытых кризисов, которые обнаружились лишь после введения новых принципов? Полагаем, что ответ на данный вопрос будет положительным. Тогда, разрушился ли сам режим из - за внедрения новых принципов? На наш взгляд, система была разрушена не из - за внутренних системных противоречий, а из - за нежелания ряда политических сил сохранять старый режим. То есть, кризис, имевший место в конце 1980 - х - 1991 гг. можно с уверенностью назвать политическим. Подобного рода кризис был практически невозможен в рамках советской системы. Все политические процессы, характерные для последних лет существования Советского Союза, являются показателем того, что сама парадигма властных отношений на тот момент уже была иной, нежели в середине 1980 - х гг. Чем характеризуется новая парадигма:

1) наличием нескольких противоборствующих политических сил; перераспределением властных полномочий в эшелонах высшей правительственной власти;

2) рассредоточением идеологии от единого центра к множествам других центров; появлением оппозиционной идеологии;

3) изменением роли СМИ (могут выступать на стороне какой - либо политической силы, либо против нее);

4) открытостью политики (гласность);

5) повышением роли отдельно взятого голоса (увеличение числа возможностей для выражения собственной политической позиции);

6) переход от регуляции к саморегуляции (увеличение самостоятельности при одновременном повышении ответственности государственных органов и различных общественных организаций).

Подобные изменения нашли отражение даже в риторике М.С. Горбачева. Если мы проведем анализ трансформации его риторики, мы сможем увидеть, на каких этапах, с какой скоростью и при помощи каких средств данные принципы постепенно становились основополагающими принципами политики. Именно это мы можем называть сменой парадигм, которая началась с горбачевской перестройки продолжилась в 1990-ые гг.

Заключение

Проанализировав истоки формирования идеологии перестройки, элементы политической риторики Горбачева в процессе трансформации от первых реформ до декабря 1991 года, а также оценки преобразований с разных сторон, социальные и политические процессы конца 1980 - х - 1991 гг., мы пришли к ряду выводов:

1) Идеология перестройки вписана в тенденции общемирового развития идеологических направлений. Как мы отметили, для идеологии перестройки характерен синтез различных идейных течений, что является веянием начала 1980 - х гг. Поэтому, невозможно рассматривать ее исключительно с позиции классической идеологии: необходимо учитывать множество аспектов, оказавших влияние на идеологический компонент. В связи с этим, истоком формирования идеологии перестройки является не только советский опыт социалистического строительства (внутренний компонент), но и различные внешние по отношению к системе теории.

2) Идеология перестройки имеет в своей основе не только компонент, формируемый "сверху", она также зависела и от изменений в социальной сфере. Мы говорим о том, что советское общество к середине 1980 - х гг. все еще продолжало испытывать недостаток материального обеспечения. Общий уровень жизни оставался достаточно низким. Первоочередная задача перестройки - решить экономический вопрос. Но, как ни парадоксально, идеологический аспект развития социалистического государства очень сильно привязан к типу общества, в котором воплощалась идеологическая модель. Речь идет об идеологии государства индустриального типа. Тенденции середины 1980 - х гг. говорят о начинающемся переходе к новому типу общества и государства - постиндустриальному. Увеличивающаяся престижность умственного труда постепенно меняла ряд принципиальных мировоззренческих установок молодежи 1980-х гг. Именно эта молодежь станет "движущей силой" политической борьбы в 1990-е гг. Мы можем говорить о том, что для части общества (но лишь для части), в определенной степени обгоняющей в развитии остальной социум, требовались шаги со стороны власти, которые способствовали бы гармоничному вписыванию этой части в общую систему социальных отношений.

3) Идеология перестройки развивалась в процессе осуществления планов преобразований. Необходимо иметь ввиду, что отсутствие как такового "плана" преобразований, выраженного в каком - либо программном документе, вовсе не говорит о непродуманности и хаотичности реформ. Нельзя воспринимать этот факт как отрицательный. Мы говорим о том, что сама концепция перестройки уже с самого начала была ориентирована на решение конкретно - исторических задач, вставших перед социалистической системой. Проблема заключалась в том, что "рецепта" решения подобных вопросов в классической идеологии не было. Поэтому, Горбачев не использует четких программ преобразований: он выбирает "опорные" точки идеологии классического марксизма - ленинизма для решения конкретных задач. То, почему риторика советского лидера значительным образом меняется по мере осуществления реформ, объясняется тем, что меняются принципы осуществления властных полномочий. Если в первые годы перестройки мы говорим о наличии старых "шаблонов" в риторике Горбачева, то к 1988 году наблюдается качественное изменение функций и роли главы партии. В 1990 - 1991 годах мы вообще говорим о перераспределении властных полномочий и, что более важно, появлении новых идеологических центров.