Функционирование общественно-политической лексики в философских произведениях Монтескье: переводческий аспект

Монтескье подчеркивает первичность естественных законов. «Единичные разумные существа могут сами для себя создавать законы, но у них есть также и такие законы, которые не ими созданы. Прежде чем стать действительными, разумные существа были возможны, следовательно, возможны были отношения между ними, возможны, поэтому и законы» [38,12].

Указанные законы, которые «вытекают единственно из устройства нашего существа», предполагается искать «во время, предшествовавшее образованию общества» [38,13]. Исходные естественные законы по Монтескье - это те природные стремления, которые характерны для первобытного человека, тогда как под ними обыкновенно понимались выведенные человеческим разумом из правила его поведения, ограничения его природной (животной) сути. Монтескье связывает естественный закон в первую очередь со способностью чувствовать, а не разумностью человека. Он, в данном случае, говоря о законах, фактически рассуждает об элементарных природных влечениях характерных для первобытного человека, о влечениях, которые действуют на бессознательном уровне. Поэтому, полемизируя с Гоббсом, он утверждает, что «идея власти и господства настолько сложна и зависит от такого множества других идей, что она не может быть первой во времени идеей человека» [38,14].

Вот как представляет Монтескье естественные законы. Человек вначале слаб, крайне боязлив, «каждый чувствует себя низшим по отношению к другим людям и лишь с трудом доходит до чувства равенства с ними. Стремление нападать друг на друга чуждо таким людям; следовательно, мир является первым естественным законом человека». «С чувством своей слабости человек соединяет ощущение своих нужд. Поэтому второй естественный закон человека - стремление добывать себе пищу. … Просьба, обращенная одним человеком к другому, составляет третий естественный закон человека. … Желание жить в обществе - четвертый естественный закон человека» [38,13-14].

Четвертый закон - появляется не сразу, а лишь по мере возникновения у человека способности мыслить и приобретать знания. Вместе с эволюцией природы человека (от полу-животного состояния до состояния человека разумного, от боязливости к общительности и т.д.) происходит развитие и естественных законов. Именно с разумностью Монтескье связывает возможность появления и положительных законов.

В тексте «Духа законов» можно обнаружить и иную формулировку естественных законов. Так в Главе III Книги Х автор указывает: «Права завоевателя по отношению к завоеванному им народу определяются четырьмя видами законов: законом природы, по которому все существующее стремится к сохранению своего вида; законом естественного разума, который требует, чтобы мы поступали с другими так, как хотели бы, чтобы они поступали с нами; законом образования политических обществ, по которому природа не ограничила продолжительности их существования, и, наконец, законом, который вытекает из самой сути дела» [38,123]. Стремление к самосохранению может быть оценено как более краткая формулировка законов природы, описанных в Главе II Книги I. Закон естественного разума можно сравнить с четвертым законом природы, поскольку оба они выводятся человеческим разумом. Однако содержание их различно. Совершенно выбиваются из исходной конструкции законов последние два закона. В пятнадцатой книге Монтескье добавляет в частности к естественному праву «законы целомудрия», которые «должны соблюдаться всеми народами мира» [38,216].

Непосредственной причиной создания позитивных законов является война - между народами, между отдельными лицами. «Появление этих двух видов войны побуждает установить законы между людьми. …Люди имеют законы, определяющие отношения между этими народами: это международное право. Как существа, живущие в обществе, существование которого нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: это право политическое. Есть у них еще законы, коими определяются отношения всех граждан между собою: это право гражданское» [38,15].

Правильная классификация законов необходима, по мнению Монтескье, для того, чтобы не смешивать предметы их регулирования. «…Высшая задача человеческого разума состоит в том, чтобы точным образом определить, к какому из названных разрядов по преимуществу относятся те или другие вопросы, подлежащие определению закона, дабы не внести беспорядка в те начала, которые должны управлять людьми» [38,407]. Как считает В.С. Нерсесянц, «требование о том, чтобы гражданский закон не противоречил естественному праву, означает не зависимость первого от второго, а неправомерность вторжения первого в сферу действия второго, особенно когда вторжение нарушает правила данной автономной сферы».[15,263] Однако у Монтескье мы можем найти совершенно однозначные указания на то, что в определенных случаях следует «применять принципы гражданского права, видоизменяя при этом принципы естественного права» [38,410-412]. В.С. Нерсесянц пишет также, что позитивное право у Монтескье независимо (в своей области) «от иных разрядов законов (естественного права и т.д.)».[15,265] Но в таком случае теряется принципиальный смысл естественного закона. Он превращается в разновидность моральных норм, не обладающих особым статусом в системе права. Уже в первой книге французский мыслитель пишет об обязательном соответствии «Духу законов». И что же он включает в «дух законов»? - «Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам установленного или установляемого правительства, имеют ли они целью устройство его, - что составляет задачу политических законов, - или только поддержание его существования, - что составляет задачу гражданских законов. Они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату - холодному, жаркому или умеренному, - качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов - земледельцев, охотников или пастухов - степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются» [38,16]. Здесь нет никаких естественных законов!

Действительное значение имеют не так называемые естественные законы, а мораль, нравы и обычаи. Они не зависят от положительного законодательства, но коренятся в истории и культуре народа. «Нравы и обычаи суть порядки, не установленные законами; законы или не могут, или не хотят установить их» [38,266]. Особую значимость нравы и обычаи имеют в деспотических режимах. «…В этих государствах, так сказать, совсем нет законов. Там есть только нравы и обычаи… Законы издаются, а нравы внушаются; последние более зависят от общего духа, а первые - от отдельных учреждений…»[38,264]. По этой причине Монтескье не рекомендует изменять нравы и обычаи посредством законов - «лучше изменять их посредством внедрения иных нравов и иных обычаев» [38,265].

Высказывание Монтескье о разграничении сферы применения закона и нравов, нравов и обычаев больше похоже на звучную фразу, чем на точную и обоснованную научную формулу. «Между законами и нравами есть то различие, что законы определяют преимущественно действия гражданина, а нравы - действия человека. Между нравами и обычаями есть то различие, что первые регулируют внутреннее, а вторые - внешнее поведение человека» [38,266]. Тем не менее, соответствующий подход к указанной проблеме получил широкое хождение.

Смешение названных социальных регуляторов Монтескье видит в Спарте и Китае. «Ликург составил один общий кодекс законов, нравов и обычаев; то же самое сделали и законодатели Китая» [38,266]. В этом, считает Монтескье, нет ничего удивительного, «ведь в нравах проявляются законы, а в обычаях - нравы» [38,266]. Кроме этого, Монтескье подчеркивает, что и там, где законы, нравы и обычаи разделены «между ними сохраняется самая тесная связь» [38,270]. Таким образом, и сам принцип, выводимый французским мыслителем, оказывается относительным. «Законодатели Китая … смешали воедино религию, законы, нравы и обычаи - все это стало моралью, все это стало добродетелью. Правила, относившиеся к этим четырем пунктам, составили то, что было названо обрядами. Неуклонное исполнение этих обрядов и было торжеством китайского правления» [38,267]. Но Китай однозначно определяется как деспотическое государство.

Проблема различения права и закона как таковая не возникает в работе «О духе законов». Ее автор свободно (судя по переводу на русский язык) пользуется обоими терминами (в значении закон, законодательство) как синонимами, не имеющими каких-либо заметных смысловых различий. Поэтому утверждение известного исследователя творчества Монтескье Н.М. Азаркина о том, что «подобно другим теоретика естественного права он различал право и закон» представляется неправомерным. Н.М. Азаркин указывает: «право - это то, что предшествует закону и определяет его. Право является выражением справедливости. Только справедливое может быть правом», «право в учении Монтескье идентично справедливым отношениям».[8,79-80]

Однако в типичных естественно-правовых теориях Нового времени, на которые ссылается исследователь, естественное право и закон различаются как природная свобода и ее ограничение. В государстве пределы указанной свободы устанавливаются гражданским законом. Сам Монтескье определяет свободу в «обществе с законами» (государстве) не самым лучшим для либерала образом: «...свобода есть право делать всё, что дозволено законами» [38,317]. Следует, однако, учесть что, по мнению Монтескье только социально значимое поведение может быть предметом правового регулирования. «Закон не есть простое проявление силы; вещи, по своей природе безразличные, не входят в круг его компетенции» [38,265].

Непонятно также как из текста Монтескье можно делать вывод о «справедливом праве как основе положительного законодательства». Во-первых, справедливое право, если следовать логике Азаркина Н.М. - это тавтология. Во-вторых, действительной целью основного труда Монтескье является нахождение соответствия между положительными законами и различными условиями жизни данного общества, а также нахождение правильного соотношения различных систем нормативного регулирования общественной жизни.

Монтескье не ставит себе задачу дать академическое объяснение понятию справедливости, хотя достаточно активно им пользуется.

Он дает в «Персидских письмах» и первой книге «Духа законов» чрезвычайно общие определения справедливости: «Справедливость - это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то бог, будь то ангел или, наконец, человек».[26,201] Но точно так же в сочинении «О духе законов» он определяет в самом широком значении законы. «Справедливость вечна и отнюдь не зависит от человеческих законов».[26,202] «Отношения справедливости предшествуют установившему их положительному закону» [38,12].

Как видим, Монтескье не делает различий между естественным законом и справедливостью. Он приводит некоторые примеры справедливых отношений. «Так, например, если существует общество людей, то справедливо, чтобы люди подчинялись законам этого общества; если разумные существа облагодетельствованы другим существом, они должны питать к нему благодарность; если разумное существо сотворено другим разумным существом, то оно должно оставаться в той же зависимости, в какой оно находилось с первого момента своего существования; если разумное существо причинило зло другому разумному существу, то оно заслуживает, чтобы ему воздали таким же злом, и т.д.» [38,12].

Но подчинение законам, благодарность, воздаяние за зло и пр. - это требования естественных законов. Справедливость по Монтескье сводится, так же как и у других представителей естественно-правовой теории, к необходимости следовать велениям естественных законов.

Н.М. Азаркин считает, что «справедливость по Монтескье имеет двойственный характер. С одной стороны, он наделял справедливостью людей от природы, считая, «что люди рождены, чтобы быть добродетельными и что справедливость - качество, присущее им так же, как и самое существование».[26,48] …С другой стороны, Монтескье находил проявления справедливости в конкретной исторической действительности и характеризовал справедливость как определенное соотношение между вещами. «Справедливость - это соотношение между вещами: оно всегда одно и то же, какое бы существо его ни рассматривало, будь то бог, будь то ангел или, наконец, человек».[8,79-80]

Здесь не совсем понятно о какой «двойственности» идет речь. Монтескье и в «Персидских письмах» и в работе «О духе законов» стремится подчеркнуть объективную природу справедливости. Почему делает невозможным нахождение справедливости в исторической действительности? Вечное и неизменное отношение между всеми вещами не может быть сведено к изменяющимся общественным отношениям, но оно может в них проявляться. Другое дело, что Монтескье, как можно было видеть, фактически «дезавуирует» свое собственное утверждение о вечности и неизменности справедливости сделанное в «Персидских письмах» и в первой книге «О духе законов», когда в последних книгах этого же сочинения допускает изменение принципов естественного права гражданскими законами.

Творчество Монтескье явилось свидетельством кризиса естественно-правовой парадигмы. Монтескье стремился выявить «дух законов» с «позитивистских» позиций, используя сравнительный метод. В итоге, от естественно-правовой парадигмы осталась, по существу, одна лишь фразеология. После сочинения Монтескье «О духе законов» обращение к праву природы, стремление найти одинаковое для всех стран идеальное право выглядит уже анахронизмом.

Глава 2. Функционирование общественно-политической лексики в философских произведениях Монтескье: переводческий аспект

2.1. Из истории переводов Монтескье в России

Русские переводы сочинений Монтескье уже становились предметом специальных исследований: достаточно полно определен их круг, многое известно о переводчиках[12,138-139;13,150-163]. Ответ на вопрос, когда и кто переводил Монтескье в России, в принципе дан, особенно применительно к XVIII в., хотя, наверное, нельзя утверждать, что этот ответ совершенно исчерпывающий. Однако вопрос о том, как переводился этот писатель на русский язык, до сих пор еще не ставился. Между тем особенности перевода могут многое рассказать о восприятии и интерпретации произведений Монтескье в России.

Попытаемся отчасти заполнить эту лакуну, проанализировав три наиболее интересных, с нашей точки зрения, издания. Речь пойдет о книге «Размышления о причинах величества римского народа», переведенной Алексеем Яковлевичем Поленовым, законоведом, оставившим яркий след в истории отечественного Просвещения, а также о двух разных переводах главного философского труда Монтескье - трактата «О духе законов». Первый, сделанный Василием Ивановичем Крамаренковым, остался незаконченным. Второй, более полный, принадлежал Дмитрию Языкову.

Известно, что Алексей Поленов взялся за перевод «Размышлений…» по личной инициативе: для того, чтобы заниматься этим в служебное время, он (штатный переводчик Академии наук) должен был испросить особое разрешение начальства. Его прошение датировано августом 1767 г., а завершение работы, видимо, совпало по времени с учреждением «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг» (октябрь 1768 г.). Во всяком случае, издание поленовского перевода оказалось включенным в план «Собрания…» и стало одной из его первых публикацией.

Однако прежде чем книга вышла в свет, с рукописью перевода ознакомился граф В. Г. Орлов (один из трех руководителей «Собрания…», наряду с Г. В. Козицким и графом А. П. Шуваловым). Он обнаружил в тексте Монтескье фрагмент, задевавший, по его мнению, православную церковь, и решил заручиться мнением архимандрита Троице-Сергиевой лавры Платона (Левшина). Тот, прочтя перевод, отметил в нем уже не одно, а несколько мест, одни из которых виделись ему «неосновательными», другие могли оказаться «соблазнительными» «для людей не вдаль просвещенных», а третьи были «выдуманы по известной папистов к Греческой церкви ненависти». Наконец, Платон нашел у автора и такие суждения, «которыя сходны с истинною, но если их разглашать, могут огорчить некоторых духи».

Архимандрит был человеком просвещенным. Он не стал требовать какой-либо правки текста Монтескье, но посоветовал «для предупреждения всяких толков» проявить осторожность и благоразумие. В результате русскому изданию «Размышлений…» было предпослано небольшое предисловие переводчика. Скорее всего, настоял на нем Г. В. Орлов, поскольку сам Поленов расценил необходимость писать подобное предисловие как вынужденный и «неприятный труд», от которого он «охотно желал избавлен быть». Но, считаясь с мнением архимандрита, он предупреждал читателя: «В сем сочинении находятся многия места, которыя для избежания дальнейшего заблуждения достойны особливого внимания. Разсеянное между иноверцами ложное о Греко-Российской вере понятие, и не основательное познание церковных ея обрядов подали повод к сему худому мнению, которое мы с сей книге находим». Впрочем, Поленов извинял «учиненную сочинителем погрешность» «недостатком достоверных о России известий в иностранных государствах». В предисловии указывалось точное расположение всех фрагментов, вызвавших сомнения архимандрита Платона, на страницах русского издания (всего таковых оказалось шесть: один из гл. ХХ, и пять из глав ХХII «Размышлений…»), однако, заметим, что ни один не был изъят из перевода.

К числу сомнительных мест было отнесено замечание Монтескье о гонениях православной церкви на еретиков в годы правления Юстиниана I; осуждение всеобщего ханжества и «безумного боготворения образов», царившего в Византии; а также большой фрагмент об иконоборчестве и о пагубности вмешательства византийских церковников в государственные дела. Разумеется, на заметку попало и мнение Монтескье о «московитах», причем тут переводчик не удержался от реплики: к словам о том, что «христианская вера в столь же великий упадок пришла в Греческой империи, как в наши времена у Россиян, прежде, нежели царь Петр I преобразил сей народ», Поленов дал свою сноску: «О сем писатель точного знания не имел». Еще одну ремарку он добавил к процитированным в «Размышлениях…» словам Паскаля о том, что истинное состояние христианина есть болезнь, объяснив читателю, что под болезнями подразумеваются «гонение, нещастия, беды, напасти и протч.». Но важно подчеркнуть, что помимо этих двух вставок текст Монтескье не претерпел никаких изменений и изданный в 1769 г. тиражом 1200 экземпляров русский перевод «Размышлений о причинах величества римскаго народа и его упадка» остался полностью адекватен своему французскому оригиналу.

Совершенно иной оказалась русская судьба трактата «О духе законов». Он был предложен к переводу все тем же «Собранием…», и в 1775 г. академическая типография напечатала 600 экземпляров книги, на титульном листе которой стояло: «О разуме законов. Сочинение господина Монтескюия. Переведено с французскаго Василием Крамаренковым. Том первый». В него вошли «Предуведомление» и «Предисловие» Монтескье, «Разрешение Разума законов» Д'Аламбера и двенадцать из тридцати одной книги трактата. В 1801 г. вышло «второе тиснение» того же первого тома, но последующие, по неизвестным причинам, так никогда и не увидели свет. Впервые относительно полный перевод главного сочинения Монтескье, выполненный Дмитрием Языковым под заглавием «О существе законов», появился в России лишь в 1809-1814 гг. Он вышел в четырех томах и включал в себя «Предуведомление от сочинителя», «Краткое известие о жизни г. Монтескье», «Подробное рассмотрение существа законов, сочиненное г. Д'Аламбертом», «Примечания г. Гельвеция на первый том Существа законов» и двадцать девять книг трактата. Почему-то две последние книги «Духа законов» - книга XXX «Теория феодальных законов франков» и книга XXXI, «Теория феодального права франков» - оказались исключенными из русского перевода.

Неизвестно, подвергались ли оба этих перевода цензорской проверке, отдавались ли они кому-нибудь на прочтение, как это случилось с «Размышлениями…». Но сравнение изданий Крамаренкова и Языкова с французским оригиналом выявило в них целый ряд весьма существенных изъятий и корректировок авторского текста, о которых следует рассказать подробно. Сразу заметим, что наибольшему вмешательству подверглись те разделы в «О духе законов», в которых речь шла о России и россиянах. Так, например, из обоих переводов исчезла маленькая 26 глава XII книги «О духе законов» («О том, что монарх должен быть доступным»), содержавшая цитату из сочинения Джона Перри «Нынешнее состояние Великороссии»: «Царь Петр издал новый указ, по которому подавать жалобы разрешается лишь после того, как уже будут поданы две жалобы его чиновникам. Тогда, в случае отказа в правосудии можно подать ему третью; но тот, чья жалоба окажется несправедливой, подвергается смертной казни. С тех пор никто не подавал царю жалоб». Для того чтобы изъять эти строки, повествующие о дикости петровских законов, из текста Монтескье, переводчикам понадобилось не только выбросить целиком всю 26ю главу, но и перенумеровать все последующие, а потому в обоих изданиях XII книга оказалась состоящей не из 30, а всего из 29 глав.

Из 2 главы XI книги «О духе законов», где философ рассуждал о различных значениях, придаваемых слову «свобода», и Крамаренков и Языков аккуратно изъяли язвительную фразу Монтескье о том, что некий народ долгое время принимал за свободу обычай носить длинную бороду. Разумеется, вместе с фразой исчезла и сноска, пояснявшая не слишком проницательному читателю, что речь идет именно о «московитах». Из 12 главы XII книги оба переводчика выбросили абзац, в котором говорилось о чрезмерной жестокости расправы, учиненной императрицей Анной Иоанновной над князьями Долгорукими, обвиненными в оскорблении величества.

Перевод Крамаренкова обрывается на XII книге «О духе законов», но зато у Языкова легко обнаружить ряд других цензурных изъятий. Так в его издании не нашлось места рассуждениям Перри о том, что московиты легко продают себя, поскольку их свобода ничего не стоит (XV, 6). Оказался пропущенным и большой фрагмент (пять абзацев), содержавший общую характеристику петровских преобразований (XIX, 14): хотя вывод Монтескье был в целом оптимистичен и сводился к тому, что реформы Петра сообщили европейскому народу европейские же нравы и обычаи и приобщили россиян к цивилизации, тем не менее, суровая оценка тиранических методов насаждения этой цивилизации показалась переводчику неприемлемой.

Если же сравнивать два перевода не только с оригиналом, но и между собой, то можно заметить, что Языков охотнее, чем Крамаренков, прибегал к купюрам. В ряде случаев, там, где последний давал себе труд смягчить резкость суждений Монтескье искусным и почти незаметным вмешательством в текст, первый без колебаний выбрасывал целые абзацы. Например, вот как Крамаренков перевел фрагмент, в котором Монтескье описывал петровский закон о престолонаследии (V, 14): «По установлениям Российским Царь имеет волю выбирать наследником того, кого пожелает, как из своего рода, так и из постороннего. Такое установление о наследстве причиняет многие перемены; и делает престол столь же колеблющимся, сколько само наследство есть произвольное». Но если мы заглянем во французский текст, то увидим, что Монтескье говорил вовсе не о переменах (во французском языке этому соответствует слово «changements»), а использовал куда более сильное выражение - «rйvolutions», которое скорее означает перевороты или смуты. Такая подмена позволила Крамаренкову сохранить этот отрывок, тогда как Языков попросту изъял его из своего перевода.

Рассуждения о стремлении российского правительства освободиться от деспотизма (V, 14) Монтескье завершал фразой, которая в современном переводе звучит так: «Но есть особые причины, которые, может быть, снова ввергнут его в то бедствие, которого оно старалось избежать». Именно этот пессимистичный вывод побудил Языкова выбросить из своего перевода целиком весь абзац. Крамаренков же сумел придать данной фразе совершенно иную окраску, а вместе с тем и смысл. Он превратил опасения автора о возможном провале всех реформаторских усилий российских властей (которые сам Монтескье считал вполне обоснованными) в пожелание избегнуть этого провала: «Но беречься ему должно, чтобы опять не подвергнуться в то несчастие, которого оно избегает».

И, наконец, еще один пример. «В Московии, где воров и убийц наказывают одинаково, грабеж всегда сопровождается убийством», - писал Монтескье в главе «О точном соответствии между наказанием и преступлением» (VI, 16). Этот важный фрагмент сохранен в переводе Крамаренкова, хотя упоминание о Московии из него исчезло и речь идет о неких неопределенных «землях» («Где равная казнь грабителям и смертоубийцам положена, там ежедневно производятся смертоубийства; мертвые, говорят в таких землях, ни о чем не доносят»), тогда, как из перевода Языкова этот абзац изъят.

Впрочем, Языков тоже порой пользовался «маникюрными ножницами», для того чтобы убрать из текста Монтескье оставшиеся там после всех больших купюр нелестные для России параллели с деспотизмом. Так, из маленькой 15 главы XIX книги «О духе законов» переводчик аккуратно «вырезал» упоминание о Московии: «Перемена женских нравов имеет великое действие на правление (в оригинале: «на правление Московского государства». -- Н. П.) Все связано тесно: самовластие государя естественно соединяется с рабством женщин; свобода женщин сообщается с духом самодержавного правления». Здесь надо обратить внимание еще и на то, что Языков, на протяжении всего перевода называвший «деспотизм» «деспотизмом», а «монархическое правление» «монархическим», в данном контексте неожиданно прибег к лексике Крамаренкова: «деспотизм» превратился у него в «самовластие государя», а «монархия» - в «самодержавное правление».

Но наиболее любопытный пример вмешательства переводчика в текст Монтескье встретился во 2 главе XIV книги «О духе законов». Рассуждая о различиях людей, живущих в различных климатических условиях, автор трактата доказывал, что обитатели северных стран в силу суровости окружающего их мира более грубы по своей натуре, чем южане, а потому они гораздо менее восприимчивы к наслаждению или к ощущению боли. «Чтобы пробудить в московите чувствительность, надо содрать с него кожу», - утверждал Монтескье. Видимо, эта мысль поразила Языкова, и он не захотел просто сделать купюру в этом месте, как неоднократно делал во многих других местах. Но и сохранить в неизменном виде столь прямолинейное обвинение россиян в особой физической и нравственной загрубелости он не пожелал. Поэтому в переводе Языкова «московит» превратился в «лапландца»: «Лапландца надобно душить, чтобы заставить его чувствовать».

Как мы видим, всякий раз, когда «Московия» или «московиты» упоминались на страницах «О духе законов» в негативном ключе, русские переводчики бесцеремонно вторгались в текст Монтескье и либо изменяли его, либо попросту изымали сомнительный фрагмент. Их вмешательство не претерпели только те места трактата, где Московия вписывалась в положительный, или, по крайней мере, в нейтральный контекст. Так, ссылка на Московию (в обоих переводах она называется Россией) сохранена в 9 главе IX книги («Россиян столь же мало знали в Европе, как и Крым»). Разумеется, в обоих переводах читатель мог найти слова Монтескье о том, какую ошибку совершил Карл XII, развязав войну с Россией: «Не государство, приближающееся к падению, вздумал он ниспровергнуть, но возрождающуюся державу.

Русские употребили войну, которую он производил с ними, себе вместо училища. При каждом поражении они приближались к победе» (X, 13). Кроме того, у Языкова сохранились фрагменты о «весьма благоразумном» законе Петра I, касающемся сбора податей деньгами (XIII, 6) и об «очень благоразумном» законе Елизаветы Петровны, исключавшем из числа потенциальных наследников русского престола лиц, уже «владеющих другим государством» (XXVI, 23).

Лишь в одном случае бдительность словно изменила обоим переводчикам. В 17 главе VII книги Монтескье писал о том, что нет ничего противоестественного в том, чтобы женщины управляли государством, поскольку женская слабость придает правлению необходимую кротость и умеренность.

Сославшись на примеры Индии и африканских государств, Монтескье завершал свои рассуждения следующими словами: «Прибавив к этому примеры Московского государства и Англии, мы увидим, что женщины с одинаковым успехом управляют в государствах умеренного образа правления и в деспотических государствах». Казалось бы, читателю должно быть совершенно очевидно, что, с точки зрения Монтескье, умеренный образ правления характеризует вовсе не Россию, а Англию. Но фраза во французском тексте построена таким образом, что ей, при желании, довольно легко придать совершенно противоположный смысл. Именно так предпочли прочитать и истолковать ее Крамаренков и Языков: Россия олицетворяет умеренное правление, а Англия - деспотическое. Видимо это добровольное заблуждение и спасло этот фрагмент от изъятия в обоих переводах.

Корректировка, ретуширование образа Московии в переводах трактата «О духе законов» Монтескье - яркий пример того, как болезненно воспринималась в России просветительская критика российских порядков в конце XVIII - начале XIX в.

2.2 Использование общественно-политической лексики в философском романе “Персидские письма”

В ходе данной работы мы рассмотрели использование французской общественно-политической лексики в оригинале произведения “Персидские письма” и ее переводы на русский язык. Рассмотрены были следующие примеры:

Lettre VIII

«Но когда я убедился, что моя искренность создала мне врагов; что я навлек на себя зависть министров, не приобретя благосклонности государя; что при этом развращенном дворе я держусь только слабой своей добродетелью, - я решил его покинуть.»

«Mais, quand je vis que ma sincйritй m'avait fait des ennemis; que je m'йtais attirй la jalousie des ministres, sans avoir la faveur du Prince; que, dans une cour corrompue, je ne me soutenais plus que par une faible vertu, je rйsolus de la quitter.»

Lettre XI

«У них был царь, чужестранец по происхождению, который, желая исправить их злобную природу, обращался с ними сурово; они составили против него заговор, убили его и истребили всю царскую семью.»

Ils avaient un roi d'une origine йtrangиre, qui, voulant corriger la mйchancetй de leur naturel, les traitait sйvиrement. Mais ils conjurиrent contre lui, le tuиrent et exterminиrent toute la famille royale.

«Затем они собрались, чтобы выбрать правительство, и после долгих

разногласий избрали себе начальников. Но едва только должностные лица были избраны, как стали ненавистными троглодитам и тоже были ими перебиты.»

Le coup йtant fait, ils s'assemblиrent pour choisir un gouvernement, et, aprиs bien des dissensions, ils crйиrent des magistrats. Mais, а peine les eurent-ils йlus, qu'ils leur devinrent insupportables, et ils les massacrиrent encore.

Lettre XXIV

«Французский король - самый могущественный монарх в Европе... Он затевал большие войны или принимал в них участие, не имея других источников дохода, кроме продажи титулов, и благодаря чуду человеческой гордыни его войска всегда были оплачены, крепости укреплены и флот оснащен.… То, что я говорю тебе об этом государе, не должно тебя удивлять: есть и другой волшебник, еще сильнее его, который повелевает умом этого государя даже больше, чем последний властвует над умом других людей. Этот волшебник зовется папой.… Два года тому назад он прислал королю большое послание, которое назвал Конституцией{236}, и хотел, под угрозой великих кар, принудить этого государя и его подданных поверить всему, что содержалось в том послании. В отношении государя это удалось, - он тотчас же подчинился и подал пример своим подданным…»

Le roi de France est le plus puissant prince de l'Europe… On lui a vu entreprendre ou soutenir de grandes guerres, n'ayant d'autres fonds que des titres d'honneur а vendre, et, par un prodige de l'orgueil humain, ses troupes se trouvaient payйes, ses places munies, et ses flottes йquipйes…Ce que je te dis de ce prince ne doit pas t'йtonner: il y a un autre magicien plus fort que lui, qui n'est pas moins maоtre de son esprit qu'il l'est lui-mкme de celui des autres. Ce magicien s'appelle le pape … Il y a deux ans qu'il lui envoya un grand йcrit, qu'il appela Constitution , et voulut obliger, sous de grandes peines, ce prince et ses sujets de croire tout ce qui y йtait contenu. Il rйussit а l'йgard du prince, qui se soumit aussitфt et donna l'exemple а ses sujets.

Lettre XXIX

«Папа - глава христиан. Это старый идол, которому кадят по привычке. Когда-то его боялись даже государи, потому что он смещал их с такой же легкостью, с какой наши великолепные султаны смещают царей Имеретии и Грузии…»

Le pape est le chef des chrйtiens. C'est une vieille idole qu'on encense par habitude. Il йtait autrefois redoutable aux princes mкme: car il les dйposait aussi facilement que nos magnifiques sultans dйposent les rois d'Irimette et de Gйorgie…

«Епископы - это законники, подчиненные папе и выполняющие под его началом две весьма различные обязанности…»

Les йvкques sont des gens de loi qui lui sont subordonnйs, et ont, sous son autoritй, deux fonctions bien diffйrentes…

Lettre XXXVII

«Король Франции стар. У нас в истории не найдется примера столь

долгого царствования. Как слышно, этот монарх в очень высокой степени обладает талантом властвовать: с одинаковой ловкостью управляет он своею семьей, двором, государством. Не раз он говорил, что из всех правительств на свете ему больше всего по нраву турецкое и нашего августейшего султана: так высоко ценит он восточную политику.»

Le roi de France est vieux. Nous n'avons point d'exemple dans nos histoires d'un monarque qui ait si longtemps rйgnй. On dit qu'il possиde а un trиs haut degrй le talent de se faire obйir: il gouverne avec le mкme gйnie sa famille, sa cour, son Etat. On lui a souvent entendu dire que, de tous les gouvernements du monde, celui des Turcs, ou celui de notre auguste sultan, lui plairait le mieux, tant il fait cas de la politique orientale.

«… он любит трофеи и победы, однако так же боится поставить хорошего генерала во главе своих войск, как боялся бы его во главе неприятельской армии…»

… il aime les trophйes et les victoires, mais il craint autant de voir un bon gйnйral а la tкte de ses troupes, qu'il aurait sujet de le craindre а la tкte d'une annйe ennemie…

«… Его гвардия почти так же сильна, как гвардия государя, перед которым падают ниц все троны; его войска столь же многочисленны, его возможности так же велики, а казна столь же неисчерпаема…»

… Sa garde est aussi forte que celle du prince devant qui les trфnes se renversent ses armйes sont aussi nombreuses, ses ressources aussi grandes, et ses finances aussi inйpuisables…

Lettre XL

«Когда умирает какой-нибудь вельможа, люди собираются в мечети и над ним произносят надгробное слово, являющееся похвальной речью в его честь, речью, из которой трудно вывести правильное заключение о заслугах усопшего.»

Dиs qu'un grand est mort, on s'assemble dans une mosquйe, et l'on fait son oraison funиbre, qui est un discours а sa louange, avec lequel on serait bien embarrassй de dйcider au juste du mйrite du dйfunt.

Lettre XLIV

«Я прочитал в одном донесении, что французский корабль пристал к берегам

Гвинеи и несколько человек из экипажа сошло на сушу, чтобы купить баранов. Их повели к королю, который, сидя под деревом, чинил суд над своими подданными…»

J'ai lu, dans une relation, qu'un vaisseau franзais ayant relвchй а la cфte de Guinйe, quelques hommes de l'йquipage voulurent aller а terre acheter quelques moutons. On les mena au roi, qui rendait la justice а ses sujets sous un arbre…

«Когда татарский хан кончает обед, глашатай объявляет, что теперь все

государи мира могут, если им угодно, садиться за стол, и этот варвар,

питающийся одним только молоком, промышляющий разбоем и не имеющий даже лачуги, считает всех земных королей своими рабами и намеренно оскорбляет их по два раза в день.»

Quand le khan de Tartarie a dоnй, un hйraut crie que tous les princes de la terre peuvent aller dоner, si bon leur semble, et ce barbare, qui ne mange que du lait, qui n'a pas de maison, qui ne vit que de brigandage, regarde tous les rois du monde comme ses esclaves et les insulte rйguliиrement deux fois par jour.

Lettre LI

«По повелению царя царей я уже пять лет живу в этой стране, где

занят кое-какими важными переговорами.»

Les ordres du roi des rois me retiennent depuis cinq ans dans ce pays-ci, oщ j'ai terminй plusieurs nйgociations importantes.

«Тебе известно, что царь - единственный из христианских государей,

чьи интересы имеют общее с интересами Персии, потому что он такой же враг турок, как и мы.»

Tu sais que le czar est le seul des princes chrйtiens dont les intйrкts soient mкlйs avec ceux de la Perse, parce qu'il est ennemi des Turcs comme nous.

«Его государство больше нашего, ибо от Москвы до последней его крепости, расположенной в стороне Китая, насчитывают тысячу миль.

Он полный властелин над жизнью и имуществом своих подданных, которые все рабы за исключением четырех семейств. Наместник пророков, царь царей, кому небо служит балдахином, а земля - подножием, не так страшен в проявлениях своей власти.»

Son empire est plus grand que le nфtre: car on compte mille lieues depuis Moscou jusqu'а la derniиre place de ses Etats du cфtй de la Chine.

Il est le maоtre absolu de la vie et des biens de ses sujets, qui sont tous esclaves, а la rйserve de quatre familles. Le lieutenant des prophиtes, le roi des rois, qui a le ciel pour marchepied, ne fait pas un exercice plus redoutable de sa puissance.

«Принимая во внимание ужасный климат Московии, трудно поверить, что изгнание из нее может служить карою, и, однако, когда какой-нибудь вельможа попадает в опалу, его ссылают в Сибирь.»

A voir le climat affreux de la Moscovie, on ne croirait jamais que ce fыt une peine d'en кtre exilй; cependant, dиs qu'un grand est disgraciй, on le relиgue en Sibйrie.

«Подобно тому как наш пророк запрещает нам пить вино, так царь запрещает его московитам.

Московитам запрещено выезжать из своего государства, хотя бы даже для путешествия. Таким образом, будучи отделены от других народов законами своей страны, они сохранили древние обычаи и привержены к ним тем сильнее, что и не предполагают, что могут быть другие.

Но царствующий ныне государь решил все переменить. У него вышла большая распря с ними по поводу бород, а духовенство и монахи немало боролись, отстаивая свое невежество.

Он стремится к тому, чтобы процветали искусства, и ничем не

пренебрегает, чтобы прославить в Европе и Азии свой народ, до сих пор всеми забытый и известный только у себя на родине. Беспокойный и стремительный, этот монарх разъезжает по своим обширным владениям, всюду проявляя свою природную суровость.

Он покидает родную страну, словно она тесна для него, и отправляется в

Европу искать новых областей и новых царств.»

Comme la loi de notre prophиte nous dйfend de boire du vin, celle du prince le dйfend aux Moscovites.

Les Moscovites ne peuvent point sortir de l'empire, fыt-ce pour voyager. Ainsi, sйparйs des autres nations par les lois du pays, ils ont conservй leurs anciennes coutumes avec d'autant plus d'attachement qu'ils ne croyaient pas qu'il fыt possible d'en avoir d'autres.

Mais le prince qui rиgne а prйsent a voulu tout changer: il a eu de grands dйmкlйs avec eux au sujet de leur barbe; le clergй et les moines n'ont pas moins combattu en faveur de leur ignorance.

Il s'attache а faire fleurir les arts, et ne nйglige rien pour porter dans l'Europe et l'Asie la gloire de sa nation, oubliйe jusques ici et presque uniquement connue d'elle-mкme.

Inquiet et sans cesse agitй, il erre dans ses vastes Etats, laissant partout des marques de sa sйvйritй naturelle.

Il les quitte, comme s'ils ne pouvaient le contenir, et va chercher dans l'Europe d'autres provinces et de nouveaux royaumes.

Lettre LVI

«Игра в большом ходу в Европе: быть игроком - это своего рода

общественное положение. Звание это заменяет благородство происхождения, состояние, честность; всякого, кто его носит, оно возводит в ранг порядочного человека без предварительного испытания, хотя всякий знает, что не раз ошибался, судя таким образом; но все как будто решили быть неисправимыми.»

Le jeu est trиs en usage en Europe: c'est un йtat que d'кtre joueur; ce seul titre tient lieu de naissance, de bien, de probitй: il met tout homme qui le porte au rang des honnкtes gens, sans examen, quoiqu'il n'y ait personne qui ne sache qu'en jugeant ainsi, il s'est trompй trиs souvent; mais on est convenu d'кtre incorrigible.

Lettre LVII

«К врачам и некоторым дервишам, именуемым духовниками, здесь всегда относятся либо с излишним уважением, либо с излишним презрением; говорят, однако, что наследники лучше ладят с врачами, чем с духовниками.»

Les mйdecins et quelques-uns de ces dervis qu'on appelle confesseurs sont toujours ici ou trop estimйs ou trop mйprisйs; cependant on dit que les hйritiers s'accommodent mieux des mйdecins que des confesseurs.

Lettre LXXIV

«Я обещал ввести вас в хорошие парижские дома; сегодня я поведу вас к вельможе из числа тех, которые лучше всего представляют наше королевство».

Je vous ai promis de vous produire dans les bonnes maisons de Paris: je vous mиne а prйsent chez un grand seigneur qui est un des hommes du royaume qui reprйsente le mieux.

«…Но когда надо было поддерживать величие государя во время торжественных церемоний, когда приходилось внушать иностранцам уважение к нашей нации, когда, наконец, в опасных обстоятельствах приходилось воодушевлять солдат, мы умели

подниматься на высоту, в сотни раз большую той, с какой мы спускались….»

… Mais, lorsqu'il fallait soutenir la majestй du prince dans les cйrйmonies publiques lorsqu'il fallait faire respecter la nation aux йtrangers lorsque, enfin, dans les occasions pйrilleuses, il fallait animer les soldats, nous remontions cent fois plus haut que nous n'йtions descendus…

Lettre LXXVI

«Неужели государь хочет, чтобы я оставался его подданным, когда я не

получаю никакой выгоды от этого подданства? Разве мои сограждане могут требовать такого несправедливого раздела, когда им будет доставаться выгода, а мне - отчаяние?...»

Le prince veut-il que je sois son sujet, quand je ne retire point les avantages de la sujйtion? Mes concitoyens peuvent-ils demander ce partage inique de leur utilitй et de mon dйsespoir?

«…Я обязан повиноваться законам, покуда живу под их охраной. Но разве

могут они меня связывать, когда я этой охраной больше не пользуюсь?»

…Je suis obligй de suivre les lois, quand je vis sous les lois. Mais, quand je n'y vis plus, peuvent-elles me lier encore?

Lettre LXXVIII

«…офицер, например, никогда не поколотит солдата, не спросив у него на то разрешения, а инквизиция никогда не сожжет еврея, предварительно перед ним не извинившись.»

…par exemple, un capitaine ne bat jamais son soldat sans lui en demander la permission, et l'Inquisition ne fait jamais brыler un Juif sans lui faire ses excuses.

Lettre LXXX

«С тех пор как я в Европе, дорогой Реди, я перевидел много разных видов

правления. Здесь не то, что в Азии, где государственный уклад повсюду один и тот же.»

Depuis que je suis en Europe, mon cher Rhйdi, j'ai vu bien des gouvernements: ce n'est pas comme en Asie, oщ les rиgles de la politique se trouvent partout les mкmes.

«Я часто размышлял над тем, какое правление наиболее разумно. Мне

кажется, что наиболее совершенно то, которое достигает своих целей с

наименьшими издержками; так что государственное устройство, при котором людьми управляют в наибольшем соответствии с их нравами и склонностями, и есть самое совершенное.»

J'ai souvent recherchй quel йtait le gouvernement le plus conforme а la raison. Il m'a semblй que le plus parfait est celui qui va а son but а moins de frais; de sorte que celui qui conduit les hommes de la maniиre qui convient le plus а leur penchant et а leur inclination, est le plus parfait.

«Кроме того, я не замечаю, чтобы полиция, правосудие и справедливость

более уважались в Турции, в Персии, в стране Великого Могола, чем в

Голландской или Венецианской республиках и даже в самой Англии. Я не замечаю, чтобы на Востоке совершалось меньше преступлений и чтобы там люди из-за страха перед наказанием больше подчинялись законам.»

D'ailleurs je ne vois pas que la police, la justice et l'йquitй soient mieux observйes en Turquie, en Perse, chez le Mogol, que dans les rйpubliques de Hollande, de Venise, et dans l'Angleterre mкme; je ne vois pas qu'on y commette moins de crimes, et que les hommes, intimidйs par la grandeur des chвtiments, y soient plus soumis aux lois.

«Зато я вижу, что в этих государствах источник несправедливостей и

притеснений - само государство.

Я нахожу даже, что там монархи - это воплощение закона - меньше

являются господами своей страны, чем во всех других местах.»

je remarque, au contraire, une source d'injustice et de vexations au milieu de ces mкmes Etats.

je trouve mкme le prince, qui est la loi mкme, moins maоtre que partout ailleurs.

«… когда насильственная верховная власть бывает сметена, ни у кого уж не оказывается достаточно авторитета, чтобы восстановить ее;»

…quand une fois l'autoritй violente est mйprisйe, il n'en reste plus assez а personne pour la faire revenir;

«…в таких государствах никогда не бывает мелких бунтов, а ропот недовольства сразу переходит в восстание;»

…il ne se forme point de petite rйvolte, et qu'il n'y a jamais d'intervalle entre le murmure et la sйdition;

«…малейший случай вызывает великий переворот, часто совершенно неожиданный как для тех, кто производит его, так и для тех, кто является его жертвами.»

… le moindre accident produit une grande rйvolution, souvent aussi imprйvue de ceux qui la font, que de ceux qui la souffrent.

Lettre LXXXI

«Он в равной мере и основатель и разрушитель империй; во все времена являл он миру свое могущество, во все эпохи был он бичом народов.»

il est йgalement le fondateur et le destructeur des empires; dans tous les temps, il a donnй sur la terre des marques de sa puissance; dans tous les вges, il a йtй le flйau des nations.

Lettre LXXXIV

«Будь я государем, мне было бы приятнее основать такое учреждение, чем выиграть целых три сражения. Там везде чувствуется рука великого монарха.»

J'aimerais autant avoir fait cet йtablissement, si j'йtais prince, que d'avoir gagnй trois batailles: on y trouve partout la main d'un grand monarque.

Заключение

В ходе данной работы мы изучили творчество Шарля Луи Монтескье. В первой главе мы рассмотрели его философские взгляды, а также влияние, оказанное философским эссе “О духе законов” на развитие философской мысли во Франции XVIII века.

Вторую главу данной работы мы посвятили переводам произведений Монтескье на русский язык, а также рассмотрели использование общественно-политической лексики в оригинале философского романа “Персидские письма” и ее перевод на русский язык.

Творчество Монтескьё-просветителя, который боролся против феодальных установлений за права и свободу человека, оказало сильное воздействие на французских философов и писателей XVIII в., и в частности на дальнейшее развитие жанра романа.

И ныне, спустя более чем два столетия, идеи Монтескье не утратили своего плодотворного потенциала. Одни обращаются к его наследию, чтобы найти подтверждение своим мыслям, другие не устают его ниспровергать.

Библиография

1. Кузнецов В. Н., Мееровский Б.В., Грязнов А. Ф. Западно-европейская философия 18 века Москва: "Высшая школа", 1986.

2. Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955.

3. Огарев Н.П. Избранные социально-политические и философские произведения. Т. 1-11. М., 1952-1956.

4. Длугач Т.Б. Философия французского Просвещения XVIII в. // История философии: Запад - Россия - Восток. Кн. 2. М., 1996.

5. Нарский И.С. Западноевропейская философия XVIII века. М., 1973.

6. Проблемы Просвещения в мировой литературе. М., 1970.

7. Тураев С.В. Спорные вопросы литературы Просвещения // Проблемы Просвещения в мировой литературе. М., 1970.

8. Азаркин Н.М. Монтескье. М., 1988.

9. Баскин М.П. Монтескье. М., 1965.

10. Азаркин Н.М. Учение Монтескье о разделении властей// Правоведение., 1982 №1.

11. Кечекъян С.Ф. Политические и правовые взгляды Монтескье// Советское государство и право., 1955 №4.

12. Примаковский А. П. О русских переводах произведений Монтескье // Вопросы философии., 1955. № 3.

13. Плавинская Н. Ю. Переводы сочинений Монтескье в России в XVIII в. // Культура эпохи Просвещения. М., 1993.

14. История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII век. Том 1. Проза. СПб., 1995.

15. Нерсесянц В.С. Право и закон. Из истории правовых учений. - М.: Наука, 1983.

16. Козлихин И.Ю. История политических и правовых учений. Новое время: от Макиавелли до Канта. Курс лекций. - СПб.: Юридический центр Пресс», 2001.

17. Андреев Л.Г.История французской литературы. Н.П.Козлова М.,1987.

18. Артамонов С. Д. История зарубежной литературы XVIII в. М., 1978.

19. Асмус В. Ф. Историко-философские этюды. М., «Мысль», 1984.

20. Бахмутский В. Я. История зарубежной литературы. XVIII в. М., 1987.

21. Волгин В. Развитие общественной мысли во Франции XVIII в. М.,1958.

22. Неустроева Р. М. История зарубежной литературы XVIII в. Самарина М., М., 1974.

23. Жирмунская Н. А. История зарубежной литературы XVIII в.

24. Плавскин, М.В. Разумовская, И.В. Ступников, А.А. Чамеев, М.,1999.

25. Анисимова И.И., История французской литературы С.С. Макульский, М., 1986.

26. Монтескье Ш. Персидские письма М., 1976.

27. Пуришев Б.И. Хрестоматия по зарубежной литературе Ю.И. Божор, М., 1973.

28. Шайтанов И. О. История зарубежной литературы М., 2001.

29. Штейн А.Л. История французской литературы М.Н. Чернеем, М., 1988.

30. Тимофеев Л. И., Словарь литературоведческих терминов М., 1974.

31. Семенова С. Г. Философский роман Монтескье М., 1972.

32. Кривушина Е. С. Французская литература XVII-XX веков М., 1997.

33. Артамонов С. Д. Персидские письма Монтескье. М., 1956.

34. Ковалевский М.М. Дух законов/О свободе. Антология мировой либеральной мысли (I пол. ХХ века). - М.: Прогресс-Традиция, 2000.

35. Althusser L. Montesquieu. La politique et 1'histoire. Paris, 1959.

36. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. - М: Прогресс - Политика, 1993.