Развитие системы фатической метакоммуникации в английском дискурсе XVI–XX вв.

1.2.2 Информативно-содержательные характеристики фатической метакоммуникации

Каждое высказывание в процессе коммуникации служит для передачи той или иной информации, и, тем самым, для изменения поведения коммуникантов, что происходит вследствие изменения уровня знаний об объекте коммуникации. Информационное содержание сообщений оценивается в зависимости от характера заданных коммуникативных свойств и соотносится с определенной функцией языка, однако исследование информативности невозможно в рамках одной лишь лингвистики: “Вопрос о месте языка в общественной деятельности все чаще ставится за пределами лингвистики - в рамках философии и семиотики, общей и социальной психологии, кибернетики и информатики (разрядка моя - Ю.М.), а также целого ряда других дисциплин” [49: 9].

В отечественной научной традиции, в частности, в философии и социальной психологии, коммуникация как обмен информацией рассматривается в качестве части комплексного понятия общения [110: 351], тогда как западная наука акцентирует поведенческий и ценностный аспекты коммуникации [26: 49]. Установление конститутивных признаков информации в фатической метакоммуникации требует комплексного применения достижений и подходов к анализу качества и количества информации.

Информация рассматривается как сведения и сообщения о чем-либо, передаваемые людьми в процессе различного рода деятельности: производственной либо познавательной. Исследуя информативность высказывания и его компонентов в лингвистике [65; 54; 71], информацию понимают в узком смысле - факты, сведения предписания, и в широком - так называемая “эстетическая информация”, присущая художественной литературе [32]. Исходя из этого, разные авторы выделяют разные виды языковой информации, которые соотносятся с отдельными языковыми функциями.

В.Л. Наер перечисляет четыре разновидности информации: смысловая, эстетическая информация, информация об эмоциях говорящего/пишущего и его отношении к предмету высказывания [102], соответствующие четырем из шести функций языка, предложенных Р. Якобсоном: референционной, поэтической, эмотивной, металингвистической.

Обобщая сказанное, информацию понимаем не в узком смысле - факты, сведения, предписания, а в широком, как содержание коммуникации - “ выражение человеческой деятельности, состоящее в изменении количества и качества информации, которой обладают участники деятельности, что приводит к изменению их поведения” [165: 40]. Исходя из этого, в информационном процессе выделяем: источник информации, сигнальное кодирование информации, ее передачу по каналу связи, декодирование сообщения, операции по переработке, адресат сообщения. Информация связана с материей, но не сводится ни к материи, ни к энергии; информация - это содержание отражающих явлений [174: 140].

Теория информации разделяет количественную и качественную сторону информации - значимость и ценность, сущность информации, зависящую от состояния системы, воспринимающей информацию. Количественный (математический) подход к измерению информации текста в его классической форме представлен вероятностно-статистической теорией
К. Шеннона. В данной теории информация рассматривается как “снимаемая неопределенность”, которая может быть измерена посредством вероятностных методов [169]. Тем самым к информации относят лишь те сведения, которые уменьшают неопределенность, то есть передают семантически/когнитивно значимую информацию [69: 35].

Мерой неопределенности является энтропия. В информатике этим термином обозначают случайную величину с конечным числом исходов. Теория К. Шеннона [169], как отмечает Р.Г. Пиотровский, является статистической и предлагает метод количественного анализа передаваемых сообщений, который, однако, не может быть использован для непосредственного измерения семантики и прагматики естественного языка [114: 5]. Как отмечает С.А. Сухих, попытки объяснения коммуникации как чисто информационного процесса оказываются неудовлетворительными [142: 119-132].

В реальной коммуникации на первый план выходят не количество, а содержательная сторона и смысл тех или иных сведений, то есть семантическая и/или прагматическая ценность информации. Ценность всякого явления определяется только относительно субъекта, его оценивающего, поэтому и ценность информации можно оценить лишь с учетом ее включенности в отношение “получатель (субъект) информации - информация - цель коммуникации”. Если для когнитивной функции наиболее ценной оказывается когнитивная (семантическая, рациональная) информация, то для фатической функции - социально-регулятивная (воздействующая), что требует уточнения аппарата качественной оценки сообщения.

Попытки качественного определения информации предпринимались наряду с количественным подходом, в результате чего вычленены два аспекта информации - семантический и прагматический. В качественном подходе к информативности ее ценность для субъекта является одним из наиболее существенных свойств информации, ее основным, отличительным признаком.

Достижение цели служит критерием и для теории информации А. Урсула, согласно которой “ценность измеряется степенью достижения цели. Близость реализованного к поставленной цели - вот самый общий критерий ценности” [150: 126]. По А. Урсулу, который рассматривает ценность информации как отношение субъекта, информации и цели [150:23-24], информация выступает как объективный фактор, как носитель ценности, тогда как субъект является субъективным фактором ценности, а сама ценность информации является результатом взаимодействия субъективного и объективного факторов. Чем более та или иная информация способствует достижению цели, тем более она ценна, другими словами, информация тем ценней, чем она надежней выводит субъекта к поставленной цели: “когда цель полностью реализована, ценность максимальна” [122: 220]. Действительно, ”информация, которая, как нам кажется, приближает нас к более быстрому достижению цели или более надежно уберегает нас от кажущихся ошибок, воспринимается как более ценная” [173: 80-81].

Таким образом, ценность является прагматическим (воздействующим) свойством информации, “влияющим на поведение, на принятие управленческих решений тем или иным высокоорганизованным получателем информации. Короче говоря, ценность информации влияет на управление” [149: 23]. В частности, для социальной информации главным является именно аспект, выражающий ее значимость и ценность, т.е. связанный с положением личности, социальных групп и классов в обществе, их интересами и потребностями, мотивами их деятельности и самой этой деятельностью, их эмоциональным и психическим состоянием, социальным опытом и т.д.”
[149: 26].

Фатическое общение характеризуется “ущербной семантикой” и информационной (когнитивной) “пустотой”, в нем важно сохранение контакта, поддержание принятого ”тонуса общения” [126: 50]. Целью фатического общения является не столько обмен когнитивной информацией, сколько достижение доброжелательного взаимопонимания, ”получение эмоционального удовлетворения оказывается большим благом, чем получение информации” [210: 300]. Сказанное позволяет сделать вывод, что ценность фатической метакоммуникативной информации определяется не на основе количественного (когнитивного) аспекта информации, который не является доминирующим для речи в этой функции, а на основе прагматически ценностного параметра: информация, передаваемая в фатической метакоммуникации на стадиях установления, поддержания и размыкания речевого контакта, способствует достижению коммуникативных целей, а значит - является прагматически (коммуникативно) ценной.

Фатическая языковая информация передает намерение субъекта речи к установлению и/или поддержанию контакта с адресатом. Характерно ее “как бы сопутствующее свойство”: она чаще всего сопутствует семантической, оценочной и другим типам информации” [66: 25]. При этом для собеседников наиболее значимой является именно фатическая информация. Невозможно представить себе фатическое высказывание в чистом виде, скорее его можно рассматривать как носителя “двойного информационного плана” [66: 57], где сочетаются с одной стороны элементы информации об эмоциях адресанта, с другой - фатическая метакоммуникативная заданность, например, вопрос функционирует в ситуации установления речевого контакта и служит цели привлечения внимания собеседника:

“Oh, it's you, is it!” he said. “Where have you been?” (A. Christie)

Данный пример иллюстрирует сочетание в одном высказывании по меньшей мере двух функций: ведущей контактной и сопутствующей эмотивной. Обращает внимание и наличие эмотивного междометия, специфичное восклицательное оформление вопроса в сочетании с позитивными присоединенной и присоединяющей частями сегментированной конструкции, что характерно для высказываний, выполняющих эмотивную функцию [223: 179].

Таким образом, в дискурсе всегда содержится некая информация, которую мы понимаем как когнитивную и социально-регулятивную (ср. терминологические различия: когнитивная (рациональная) и прагматическая (воздействующая); “информатика” и “фатика” [30: 133]; индексальная и регулятивная информация [11: 103]; интеллектуальная и прагматическая (эмоционально-регулятивные типы языковой информации) [66: 47]. Причем в различных типах дискурса преобладающим является тот или иной тип информации. Фатическая метакоммуникативная информация, передаваемая сигналами поддерживания контакта, не нацелена на передачу когнитивной информации, однако, вслед за Т. Винокур [30: 137], мы считаем, что говорить о метакоммуникации как о “свободном, бесцельном общении между людьми” недостаточно корректно, потому что в ней реализуется собственная цель общения - обеспечение речевого контакта. Таким образом, фатическая метакоммуникация несет специфичную социально-регулятивную информацию, намерение субъекта речи к “установлению или (и) поддерживанию контакта с адресатом” [154: 25].

Как отмечает Т.Г. Винокур, вступая в оппозицию “фатическая - информативная”, термин “фатическая речь” естественным образом расширяет рамки объекта, охватывая также и конативную функцию элементарного содержания (вступление в контакт, его поддержка и проверка), область речевого этикета, бытовой диалог, художественное повествование, стилизованное под бытовое [30: 135].

Тип информации и цель общения в комплексе накладывают ограничения на его параметры: участниками подобного общения являются, как правило, близкие, родственники, друзья и незнакомые люди, целью которых является достижение сотрудничества и доброжелательности, взаимопонимания, а при мимолетном обмене репликами - временного единомыслия. Свидетельством того, что когнитивно-информативная ценность подобных контактов незначительна, служит ответная реакция собеседника. Как отмечает Г.А. Орлов, часто участники подобных контактов слушают друг друга невнимательно; если что-нибудь не поняли или пропустили, делают вид, что следят за говорящим, используют невербальные фатические средства: понимающе кивают, улыбаются друг другу [106: 89]. Примером передачи преимущественно фатической информации, ориентированной на социальный контакт со слушающим, служит речевое событие - встреча знакомых людей:

Joan. Oh, hello.

Hanson. Joan.

Maureen. And how are you?

Joan. I'm well. Fine. And you?

Maureen. Yes. Fine . (D. Storey)

В приведенном примере вопросы и ответы являются знаками расположения, вежливым когнитивно-безынформативным способом установления речевого контакта, своего рода “поглаживаниями” (по Э. Берну [18: 28]), с помощью которых собеседники улучшают настроение друг друга.

На практике измерение информации представляется сложным, тем более, что проблема единиц и параметров ее измерения еще до конца не решена. Информативность сообщения определяется той или иной мерой нового, которое оно в себе несет [102: 82]. Соотношение когнитивной и социально-регулятивной информации в дискурсе представляем в виде шкалы с полюсами соответствующих информативных типов:

Сmax Pmax,

где Сmax - полюс когнитивной информации, Pmax - полюс социально-регулятивной (прагматической) информации.

Расположение фатической метакоммуникативной информации на этой шкале зависит от пропозиции высказывания, реализующего эту функцию, и от типа события речи. Так, стереотипные клишированные высказывания Hi, Good day! Bye! So long! на стадиях установления и размыкания контакта располагаются в непосредственной близости от Pmax и отдалены от Сmax. Обладая высокой степенью ритуализованности, они несут преимущественно фатическую информацию о социальных статусах коммуникантов и их психологическом состоянии, о целях общения. Эта информация реализуется посредством выбора определенной языковой формы и дискурсивной стратегии. Когнитивная информация таких высказываний минимальна, что подтверждается стереотипными вербальными и/или невербальными реакциями адресата (Hi! Fine! Bye! и пр.), например:

Robin [rising]: Hello, Joan!

Joan [coming forward, thrilled]: Hello, Robin! Is it - nice to be back again.

(J.B. Priestley)

Обмен когнитивно значимой информацией в ситуациях спрашивания, побуждения и др. протекает как в отсутствие фатических метакоммуникативов, так и с использованием сопутствующих, способствующих передаче когнитивной информации сигналов:

Sir Peter. So, child, has Mr.Surface returned with you?

Maria. No, sir, he was engaged.

Sir Peter. Well, Maria, do you not reflect the more you converse with that amiable young man, what return his partiality for your deserves? (R.Sheridan)

В то же время высказывания, развивающие т.н. «контактные» темы общения в ситуациях small talk (природа, погодные условия, светские новости и т.п.) на стадии поддержания контакта, не лишены пропозициональной значимости и помещаются на отрезке шкалы между ее центром и Pmax, например:

Quite soon another and older man came into the room. “Hullo!” he said to Paul.

“Hullo!” said Paul.

“I'm Prendergast,” said the newcomer. “Have some port?”

“Thank you, I'd love to.“

“I suppose you're the new master?”

“Yes.”

“You'll hate it here. I know. Have you seen Grimes?”

“Yes, I think so.”

“He isn't a gentleman. Do you smoke?”

“Yes.”

“A pipe, I mean.”

“Yes.”(E. Waugh)

Тем самым наблюдаем обратную геометрическую зависимость между типами информации: (а) доминирование метакоммуникативной фатической информации, как правило, сопровождается низкой энтропией когнитивной информации; (б) если имеет место превалирование когнитивной информации, снижается количество фатической метакоммуникативной информации.

Следует отметить, что в реальном общении границы между типами информации и, следовательно, языковыми функциями, типами общения оказываются подвижны. Основанием подобного слияния служат описанные в теории концептуальной интеграции Ж. Фоконье и др. процессы постоянной модификации ментальных пространств в ходе создания и интерпретации дискурса. Изучение этих процессов базируется на применении методологии и методов современной когнитивной лингвистики к анализу когнитивной природы языка в конкретном дискурсе, что знаменует появление новой научной парадигмы, которую Е.С. Кубрякова характеризует как когнитивно-дискурсивную [75: 53-89]. Данная теория рассматривает процессы порождения и восприятия дискурса как развертывание ментальных пространств (по терминологии Ж. Фоконье) или идеализированных когнитивных моделей (по терминологии Дж. Лакоффа), их постоянную модификацию [195: 11; 210]. Ее важной предпосылкой служит мысль о том, что ментальные пространства (когнитивные модели) не заданы изначально, а конструируются каждый раз непосредственно в дискурсе в зависимости от контекста. Как указывает Ж. Фоконье, по мере развертывания дискурса в результате слияния ментальных пространств возникают “гибридные” интегрированные пространства (blends), которые, частично наследуя свойства и роли своих исходных пространств (partial projection from inputs), приобретают собственную структуру и новые свойства в результате различных когнитивных операций -- усложнения, расширения, переработки (composition, completion and elaboration) [195: 157].

Опираясь на конкретный контекст, высказывания разных информативных типов, которые могут быть представлены в виде когнитивных конструктов (фреймов, сценариев), реализуют в дискурсе различные активные зоны своих конструктов, соответствующие тому или иному типу информации, на базе общности исходного ментального пространства -- знаний о мире, о ситуации и контексте общения. В ситуациях и контекстах фатической метакоммуникации в результате когнитивной интеграции -- блендинга -- образуется новое гибридное ментальное пространство с доминирующей социально-регулятивной информацией, которое частично сохраняет элементы когнитивной информации одного из интегрированных высказываний, как представлено на схеме 1.2.2. (в ее основу положены схемы Ж. Фоконье [195: 150-151]):



Схема 1.2.2. Коцептуальная интеграция типов информации в высказывании

По этому принципу высказывания, cодержащие когнитивную информацию в своей пропозиции, в контексте и ситуации СБ приобретают новые свойства фатических метакоммуникативов с доминированием социально-регулятивной информации, сохраняя отдельные когнитивно значимые элементы. Например, разговор мистера Бингли и Джейн на балу во время танца:

“ …We have tried two or three subjects already without success, and what we are to talk of next I cannot imagine”

“What think you of books?” said he, smiling.

“Books - Oh! no. - I am sure we never read the same, or not with the same feelings” (J. Austen)

Специальный вопрос Бингли, ориентированный на когнитивную информацию, получает ответ, соответствующий этой пропозиции, однако, ценность заключенной в ответе когнитивной информации минимизируется институционализированной ситуацией (бал в светском обществе) и контекстом СБ малознакомых людей, которых этикет вынуждает не молчать (we are to talk of something), о чем свидетельствует уклончивость, стереотипность ответа девушки. Социально-регулятивная информация, содержащаяся в одном из слотов фрейма КНИГИ, позволяет использовать этот вопрос в роли поддержания речевого контакта, а ситуация налагает ограничения на количество и качество запрашиваемой когнитивной информации. Это ограничение не исключает полностью ее сообщения в ответ, но обусловливает неприемлемость развернутого ответа, детализирующего когнитивную информацию: в ситуации СБ глубокое обсуждение проблемы противоречит общепринятому стереотипному поведению, будет излишним в количественном и качественном отношении, приведет к дефекту общения. Ответный вклад Джейн краток, он содержит повтор ключевого слова и минимальную когнитивную информацию, что подтверждает интегрированный прагматически-когнитивный характер информации в ситуации фатического общения - светской беседе.

Концептуальная интеграция в рамках речевого события -- разговора на балу -- охватывает общее исходное ментальное пространство -- представление о нормативно (этикетно) приемлемом ритуальном речевом поведении в ситуации светского общения представителей среднего/высшего классов - мало знакомых девушки и молодого человека: оно предполагает отсутствие пауз и молчание, с одной стороны, и использование определенного набора стандартных тем разговора, с другой. Концепт КНИГИ входит одновременно во фреймы:

КНИГИ > стандартная тема светского общения >

приемлемый вопрос малознакомому коммуниканту;

КНИГИ > внутренний мир и увлечения человека >

способ узнать малознакомого человека.

В ситуации фатически целенаправленного дискурса активизируются “наследуемые” зоны двух фреймов, причем процесс их концептуальной интеграции существенно облегчается пересечением исходных фреймов:



Новый интегрированный фрейм обладает значением обеспечения речевого контакта только в соответствующем контексте (неустойчивость отмечается О.К. Ирисхановой как общее свойство концептуальных интегрированных пространств (блендов) в дискурсе [60: 45]) (ср.: неравновесность является свойством диссипативных систем, к которым относится фатическая метакоммуникация). Этот фрейм содержит гибридную информацию, результат интеграции когнитивной и прагматической информации, которая содержится в высказываниях особой разновидности фатического общения - CБ.

1.2.3 Социально-психологические особенности фатической метакоммуникации

Фатическая метакоммуникация регулирует речевое общение, передавая социально-регулятивную информацию в стереотипных ситуациях и контекстах. С социально-психологической точки зрения это конвенции (в широком смысле слова), определяемые как регулярно повторяющаяся закономерность поведения индивидов в определенных ситуациях [214: 78]. Следование конвенциям является обязательным для всех членов лингвокультурного сообщества. Они охватывают нормы, традиции, коммуникативные практики, ритуалы, базируются на ценностях и различаются от культуры к культуре.

Конвенция в узком смысле слова представляет собой “a polite practice observed by the majority” [221], сближаясь с понятием ритуала - “взаимодействие людей, использующее символы для передачи смыслов и подчиняющееся определенным правилам, навязываемым данной культурой” [37: 49-51]. Ритуалом называют стереотипные серии единиц общения (трансакций), заданных внешними социальными факторами [17: 27].

Фатическая метакоммуникация (приветствия и прощания, СБ) относятся к неформальному ритуализованному общению. В этом контексте прослеживается усвоенный из социального и культурного опыта и автоматизированный для носителя языка алгоритм речевого поведения: последовательность речевых формул, организованных по определенному нежесткому сценарию.

Ритуализованный сценарий фатической метакоммуникации строится на повторении ключевых слов, создавая эффект взаимного дружелюбного отношения коммуникантов. При этом сообщаемая когнитивная информация минимальна, реплики короткие, предложения преимущественно монопредикативные (как в данном примере):

Jerry entered unasked, and stood by the kitchen doorway. He was not invited

to sit down, but stood there, coolly asserting the rights of men and husbands.

“A nice day”, he said to Mrs. Morel.

“Yes.”

“ Grand out this morning - grand for a walk.”

“Do you mean you're going for a walk?” she asked.

“Yes. We mean walkin' to Nottingham”, he replied.

“H'm!” (D. Lawrence)

На ритуализованный характер фатической метакоммуникации указывают типичная тематика фатической речи (погода, мода, сплетни, новости культуры и искусства, хобби и т.п.), заданное распределение ролей коммуникантов, демонстрирующих внешнюю благожелательность, отсутствие детализации в высказываниях (ср. ритуал - это “выработанный обычаем или установленный порядок совершения чего-либо, церемониал” [133: 446]. Ритуальная коммуникация “подчиняется алгоритму упорядочивания коммуникации, т.е. поиску общего кода коммуникации, обеспечивающего успешность достижения целей коммуникантов” [96: 6] (разрядка моя - Ю.М.). Так, стереотипные реплики сопровождают ритуалы знакомства, приема гостей, разговора по телефону и т.п., например:

David saluted.

`Hullo, Davison! You look hot. Have a cup of tea?'

`Thanks very much, sir. Frazer said…' (R. Aldington)

Использование средств фатической метакоммуникации вызвано наличием соответствующих ситуаций общения: ситуаций приветствия, прощания, светского общения и т.п. Их стереотипный характер не жестко предопределяет сценарий речевого поведения, в соответствии с тем фрагментом картины мира, который хранится в сознании представителя данной лингвокультурной общности в виде обобщенного стереотипного образа, представления, включающего лингвистические, поведенческие и когнитивные структуры. По определению В.В. Красных, ”стереотипы-ситуации включают в себя определенное (предсказуемое, ожидаемое) поведение участников коммуникации” [74: 180]. Такие стереотипы-ситуации близки к прецедентным феноменам, но, в отличие от последних, они не универсальны, а существенно варьируются в различных культурах в разные исторические периоды.

Ритуалы общения и стереотипы речевого поведения базируются на разделяемых членами определенного сообщества взглядах, нормах, ценностях, знаниях этикета. Ср.: во всяком обществе есть “система обрядов (или ритуалов), которые навязывают человеку определенное поведение в определенных условиях”. Эти “правила игры” делятся на запрещающие -- законодательство и предписывающие -- этикет [53: 46-47]. Их соблюдение становится автоматизованным благодаря навыку, приобретаемому индивидом в процессе социализации.

Если выполнение коммуникативных ритуалов в соответствии с требованиями контекста зачастую не осознается говорящим, то их нарушение создает дефекты коммуникации. Так, по данным этнометодологических экспериментов Г. Гарфинкеля, при преднамеренном нарушении социокультурных стереотипов, например, детальном объяснении своего состояния, самочувствия, дел на работе вместо ожидаемого стереотипного фатического ответа на “How are you?”, и еще в большей степени при ненормативном обращении студентов к родителям “Mr X”, “Mrs X”, отмечался сбой речевого общения [199: 104-115]. Тем самым наблюдения над нарушениями неписаных ритуалов речевого общения раскрывают их важность как “основы повседневной интеракции” в обществе [231: 22-23].

Фатическая метакоммуникация как проявление ритуализованного поведения характеризуется осознанием личности социального взаимодействия участников, направлена на создание положительного имиджа коммуникантов, поддержание устоявшихся и установление новых отношений между ними. Ритуализованность раскрывает игровое начало фатического диалога [171: 332], его церемониальный (театрализованный) характер [96: 8]. В фатическом общении присутствует такой феномен человеческого существования, как игра. По Й. Хейзинге, для игры характерен особый модус существования, отграничение от ”обыденной жизни”: “Некое замкнутое пространство, будь то материальное либо умозрительное, отделяется, обособляется, отграничивается от повседневного окружения” [158: 31]. Игровой элемент коммуникации, как отмечает Г.Г. Почепцов, связан, с одной стороны, с вниманием к аудитории, с другой -- значимым становится не только и не столько содержание передаваемого, как сам процесс передачи [117: 210]. Фатическую метакоммуникацию как процесс общения объединяет с феноменом игры то, что сам процесс становится коммуникативным.

Как и для игры, для фатической метакоммуникации -- приветствий, прощаний, СБ -- значимы время общения, театрализованность, стремление представить себя в выгодном свете -- получить своеобразный коммуникативный “выигрыш”. Необходимым условием являются две стороны в игре и адресант/адресат в общении. Правила СБ, приветствий, прощаний, подобно правилам игры, накладывают ограничения на речевое взаимодействие коммуникантов: так, “запрещенными” оказываются темы, которые могут выявить расхождения во взглядах, социальном и материальном положении людей, уровне их образования и т.п., причем эти правила-ограничения носят выраженный национально-культурный характер [37: 49-51]. Например:

What a sweet woman Lady Middleton is,” said Luce Steele.

Marianne was silent; it was impossible for her to say what she did not feel, however trivial the occasion; and upon Elinor, therefore, the whole task of telling lies when politeness required is always fell. She did her best, when thus called on, by speaking of Lady Middleton with more warmth than she felt, though with far less than Miss Lucy.

`And Sir John, too,' cried the elder sister, `what a charming man he is.'

(J. Austen)

Конвенции коммуникации находят отражение в этосе - стиле общения в социуме и, в частности, в речевом этикете, который формализует конвенции речевой деятельности. По определению Н.И. Формановской, “под речевым этикетом целесообразно понимать социально заданные и национально специфичные регулирующие правила речевого поведения в ситуациях установления, поддержания и размыкания контакта коммуникантов в соответствии с их социальными ролями, статусно-ролевыми и личностными отношениями в неофициальной и официальной обстановке общения” [155: 9]. К средствам речевого этикета относят перформативные высказывания, реализуемые в координатах “я - здесь - сейчас” и обладающие эквиакциональностью, автореферентностью, эквитемпоральностью [21: 20] типа Thank you, Sorry, а также такие тематические группы как обращения, приветствия, прощания, соболезнования, одобрения, комплименты и т.д.
[20; 151].

Фатическая функция является одной из функций речевого этикета наравне с конативной, регулятивной, призывной (апеллятивной) функцией воздействия (императивной) [154: 14]. Как отмечает О.М. Ильченко [59: 71], этикет является “глобальным явлением культурного и социального плана”. Средства фатической метакоммуникации совпадают с единицами речевого этикета лишь частично: они ограничены этикетными единицами, реализующими, в основном, фатическую и апеллятивную функцию, и тематическими группами приветствия и прощания, в отдельных случаях - комплимента. Фатической метакоммуникации присущи такие свойства, обусловленные этикетом, как:

- социальная и ситуативная дифференциация, соответствующая статусным и ролевым отношениям коммуникантов. Например, в XIX в. приветствие How do you do? функционировало только в речи буржуа и аристократии, ограничиваясь ситуациями светского общения;

- социостилистическое варьирование нейтральных, стилистически высоких и сниженных выражений типа Good afternoon! - Welcome! - Hi!;

- формально-содержательная стереотипность единиц и ритуализованные сценарии их употребления. Примером последних служат правила английского этикета, регламентирующие порядок знакомства: молодого человека представляют старшему, джентльмена представляют леди [62: 99; 96: 10];

- ориентация на вежливость. Вежливость как этическая категория “может или демонстрировать внешние нормы общения, пристойность поведения, или знаменовать доброжелательное личное отношение к адресату” [155: 13]. Как правило, вежливость связывают с культурой речи, речевым этикетом [35]. Например, девушка знакомится со старшей по возрасту женщиной:

The child looked at Gudrun for a moment with interest, before she came

forward, and with face averted offered her hand. There was a complete sang

froid and indifference under Winifred's childish reserve, a certain

irresponsible callousness.

“How do you do?” said the child, not lifting her face.

“How do you do?” said Gudrun.

Then Winifred stood aside, and Gudrun was introduced to Mademoiselle.

(D. Lawrence)

Как коммуникативная категория вежливость рассматривается с точки зрения постулатов (максим, принципов) общения, исследуемых П. Грайсом, Дж. Личем, П. Браун и Ст. Левинсоном, Р. Лакофф [204; 212; 186; 210]. Для анализа фатической метакоммуникации важно, что вежливость имеет конвенциональный характер, ее средства ритуализованы: в целом она представляет собой “гибкую систему стратегий”, с помощью которых коммуниканты корректируют свое коммуникативное поведение в соответствии с контекстом с целью “произвести на партнера самое благоприятное впечатление” [80: 54]. Это проявляется в выборе различных стратегий вежливости в зависимости от факторов контекста, ситуации, адресанта и адресата. Например, при приветствии подростков благоприятное впечатление производит стратегия позитивной вежливости: использование маркеров принадлежности к группе, что далеко от вежливого в представлении коммуникантов, не принадлежащих к этой группе:

She hesitated for a moment. If it was Palmer she was not in shape for any kind of conversation. But who else would be calling close to midnight? Maybe something wrong at home.

“Hello.”

“Hi. Laura, it's me”.

“Hank,” she said, with a happy sigh of relief, “How the hell are you?”

“I tried to call your apartment. They said you might be here” (J. Osborne)

Оносительно критерия этикетности фатические средства выступают как противоречащие требованиями этикета (о чем свидетельствует предыдущий пример); этикетно нейтральные и этикетные, как в следующих примерах, соответственно:

Lil gasped, then she said. “Your ma told our ma you wasn't to speak to us.”

“Oh, well,” said Kezia. She didn't know what to reply.

“It doesn't matter. You can come and see our doll's house all the same. Come

on. Nobody's looking.” (K. Mansfield)

Clive (to Walter). Hullo.

Walter. Hullo.

Clive. Do you know that a judge trying a copyright case in this country

once asked learned counsel. (P. Shaffer)

Таким образом, фатическая метакоммуникация базируется на социокультурных стереотипах и конвенциях, осуществляется в типовых ситуациях и контекстно соответствует принятым в обществе ритуалам общения; в ней проявляются элементы игры.

1.2.4 Стереотипные средства фатической метакоммуникации

Функции фатической метакоммуникации выполняют специализированные и неспециализированные вербальные и невербальные средства. К специализированным вербальным средствам принадлежат стереотипные, клишированные конструкции, которые именуют формулами и формульными (устоявшимися) выражениями [179: 45-69], речевыми стереотипами [148], прагматическими идиомами, социальными формулами и формулами, структурирующими дискурс [95; 96; 188; 196; 215; 217], речеактовыми идиомами [224] типа Good afternoon! Let me introduce.., Glad to meet you! Are you with me? Well; Good bye! Неспециализированные вербальные средства выполняют функции фатической метакоммуникации лишь в соответствующих контекстах и ситуациях.

Из употребляемых терминов “стереотип” представляется наиболее нейтральным, лишенным негативного и порой субъективного компонента, который присутствует в значении слов “штамп, шаблон, клише”. Как указывает В.Н. Ярцева, понятие стереотипа имеет “информативно-необходимый” характер и относится к целесообразному применению готовых формул в соответствии с коммуникативными требованиями той или иной речевой сферы [175].

Речевые стереотипы фатической метакоммуникации “представляют процедурные и ритуальные образования, которые могут рассматриваться как особый вид коммуникативной деятельности -- метакоммуникации”; обнаруживают стереотипный характер и связь с внешней средой [148: 42].

В зависимости от их отношения к грамматической категории предикации высказывания-речевые стереотипы подразделяются на две группы: непредикативные и предикативные единицы.

К числу непредикативних (неполнопредикативных) специализированных фатических средств, в которых отсутствует эксплицитно выраженная предикативность, относим междометия (атрактанты Hey!; заполнители пауз - хезитационные междометия Well, hm и т.п.); вводные элементы - синтаксические комплексы (сигналы привлечения внимания You know, you see, I say и др.); обращения (Sir, Mary); формулы приветствия/прощания типа Morning! See you! So long! На их фатическую предназначенность регулировать речевое общение указывает В.Г. Гак, называя их коммуникативами [31: 164].

Подгруппа полнопредикатных средств фатической метакоммуникации охватывает различные конструкции:

“формализованные” предложения (термин Г.Г. Почепцова [56: 174]) - речевые стереотипы, среди которых:

восклицательные полные и эллиптические конструкции:

Romeo. I can tell you; but young Romeo will be older when you have found him than he was when you fought him: I am the youngest of that name for fault of a worse.

Nurse. You say well! (W. Shakespeare)

Vir. The gods grant them true!

Vol. True! Pow, wow.

Men. True! I'll be sworn they are true. (W. Shakespeare)

вопросительные полные и эллиптические конструкции с семами восприятия и мышления:

Quar. Gentlemen, I do not play

well at your game of vapours, I am not very good at it, but -

Cut. Do you hear, sir? I would speak with you in circle! (B. Jonson)

вводные предложения привлечения внимания, введения новой темы в беседе:

French. What's the matter? Are you upset, too? Oh, Hibou…

Walter. It is nothing.

Louise (semi-humorously). It is something. (She sits on the right arm of the chair, still nibbling). Tell me - has Clive been teasing you? He can be very naughty.

Walter. I think he is not very happy. (P. Shaffer)

стимулы-запросы, обслуживающие “канал связи” и стимулирующие внимание адресата, которые способствуют поддержанию контакта типа Do you understand me? Are you with me?, например:

Leatherhead. The Fair's pestilence dead, methinks; people come not abroad, today, what ever the matter is. Do you hear, Sister Trash, lady o' the Basket? Sir farther with your ginger-bread-progeny there, and hinder not the prospect of my shop, or I'll ha' it proclaim'd i' the Fair, what stuff they are made off.

Trash. Why, what stuff are they made of, Brother Leatherhead? Nothing but what's wholesome, I assure you. (B. Jonson)

повторы и переспросы, создающие для адресата возможность оттянуть время, подготовить ответ, не прерывая общения:

Robert. But why didn't Martin himself tell me? He knew how unhappy I was.

Freda. He couldn't. He couldn't. He was rather afraid of you.

Robert. Martin afraid of me.

Gordon. Yes, he was. (J.B. Priestley)

So they drifted almost motionless, in silence. He wanted silence, pure and whole. But she was uneasy yet for some word, for some assurance.

“Nobody will miss you?” she asked, anxious for some communication.

“Miss me?” he echoed. “No! Why?” (D. Lawrence)

Переспросы-эхо построены на замещении и/или репрезентации подлежащего и сказуемого предыдущей реплики и, как правило, имеют форму эллиптического предложения:

“Doesn't he feel important?” smiled Gudrun.

“Doesn't he?” exclaimed Ursula, with a little ironical grimace.

“Isn't he a little Lloyd George of the air!”

“Isn't he! Little Lloyd George of the air! That's just what they are,” cried Gudrun in delight. (D. Lawrence)

сегментированные вопросы в функции установления/поддержания контакта. Отметим, что сегментированные вопросы предназначены для выполнения иных функций [166], их фатическая целеустановка реализуется косвенно в зависимости от контекста и ситуации, что делает их неспециализированными средствами фатической метакоммуникации:

Mrs. C. [loud cheerful tone]: Now then, everybody, please be quiet and pay attention. We must be very business-like, mustn't we, Gerald? I'm so glad you were able to come, Ernest. (J.B. Priestley)

риторические вопросы на разных стадиях фатического общения:

Jack. Oh, that is nonsense; you are always talking nonsense /…/ But I hate tea-cake.

Algernon. Why on earth then do you allow tea-cakes to be served up for your guests? What ideas you have of hospitality! (O. Wilde)

В целом для полнопредикативных средств фатической метакоммуникации, воспроизводимых по заданным структурным моделям, характерно функционирование глаголов восприятия и мыслительной деятельности, что делает их “высоко адаптивными к разным языковым контекстам” [50: 12].

Речевые стереотипы фатической метакоммуникации соответствуют культурно-психологическим стереотипам как отражению в сознании часто повторяющихся ситуаций (о речевых стереотипах см. [148: 12-44]) и обладают следующими характеристиками:

связанной синтаксической структурой и семантическим наполнением;

грамматической устойчивостью и стереотипностью функционирования, которая проявляется в воспроизводимости единицы в речевой ситуации и допускает их вариативность;

ситуативной соотнесенностью;

прагматической предназначенностью реализовать интенции контактоустановления, контактопролонгации и размыкания контакта, быть средством фатической метакоммуникации.

Имея ряд общих черт с фразеологизмами, речевые стереотипы существенно отличаются от них. Как отмечает В.Н. Телия, “формулы речи, речевые клише” не относятся к собственно фразеологии (идиомам и фразеологическим сочетаниям, именуемым ею Фразеология-1, -2), а занимают особое место в системе языка, определяемое как “Фразеология-3”, куда входят устойчивые формулы, условия воспроизводимости которых “задаются узусом общения в определенных ситуациях, а не структурно-семантическими свойствами слов-компонентов” [145: 72]. Фразеология-3 квалифицируется как раздел лингвистики, исследующий клишированность речи во взаимодействии с теорией РА и культурой речи [145: 75]. Принятая в нашей работе терминология подчеркивает сущность этого явления: клише - это “речевой стереотип, готовый оборот, используемый в качестве легко воспроизводимого в определенных условиях и контекстах стандарта” [125: 148-149]. Эта воспроизводимость автоматизована, она облегчает процесс коммуникации, в ней проявляется языковая экономия.

В структурно-семантическом плане степень свободы компонентов в составе речевых стереотипов ограничена, что позволяет вслед за
Л.М. Медведевой [95: 10-11] считать их “фразеологизированными структурными схемами, организуемыми с участием так называемого лексически закрытого компонента”. Характерное для фразеологизированных единиц определенное ограничение свободной реализации может быть связано с парадигматическим, синтагматическим или деривационным фактором [170: 264-273]. Так, синтагматическая связанность прослеживается между элементами предложений речевых стереотипов Bye for now, How do you do? All the pleasure is mine, How is it going? Отдельные элементы этих предложений не могут быть заменены другими лексическими единицами, как и не может быть изменена их синтаксическая модель. Однако в отличие от ядра фразеологии - идиом, фразеологических сочетаний, в речевых стереотипах допускается вариативность: How are you doing? и т.п. Например:

Stanley. /…/ How are you doing at Cambridge? What about the other boys, do you get on with them?

Clive (turning and facing slightly towards Stanley). It's not exactly like school, you know. You rather pick your own friends. (P. Shaffer)

В семантическом плане речевым стереотипам фатической метакоммуникации не свойственно полное или частичное переосмысление, характерное для фразеологизмов-идиом и сращений. В них не обязательно присутствует такое важнейшее свойство идиоматики как отмечаемая
В.Н. Телия экспрессивная окрашенность [145: 61]. Вместе с тем, речевые стереотипы отличает десемантизация компонентов, характерная для фразеологических единиц. Стертость значения возникает как результат автоматизированного многократного воспроизведения либо в ходе исторической утраты первоначального мотивированного значения. В первом случае “шаблонные фразы”, как их называет Л.П. Якубинский, “в силу постоянного употребления в одной и той же бытовой обстановке становятся как бы окаменелыми” [178: 353].

Во втором случае, утрата мотивированности наблюдается в формулах приветствия и прощания, трансформировавшихся за несколько столетий из благословений, характерных для соответствующих ритуалов средних веков. Так, Good-bye либо good-by, образованные от God be with you, лишь с 1580 регистрируются в функции “concluding remark or gesture at parting - often used interjectionally” [220: 502]:

First Page. You are deceived, sir; we kept time; we lost not our time.

Touchstone. By my troth, yes; I count it but time lost to hear such a foolish

song. God be wi' you; and God mend your voices. Come, Audrey!

(W. Shakespeare)

Использование лексем Farewell, Fare thee well, fare you well в качестве речевого стереотипа прощания обусловлено этимологически: “Fare, fared: faring [ME faren; fr. OE faran; akin to journey] (Bef. 12 c.) 1: go, travel 2: get along, succeed” с XIV в. прослеживается как существительное “1: a wish of well-being at parting; good-bye 2 a: an act of departure” [220: 421]. Отмечают, что изначально оно имеет формальный оттенок: “a formal occasion honouring a person about to leave or retire” [220]:

Popilius. I wish your enterprise to-day may thrive.

Cassius. What enterprise, Popilius?

Popilius. Fare you well. (W. Shakespeare)

Междометие-приветствие Hallo(a) восходит к восклицанию удивления, восторга, привлечения внимания, функционировавшему в XIII в.: “ho (hollo) - excl. of surprise, triumph, repeated laughter” [220: 208-217]. Например:

The door opened and Michael Gosselyn looked up. Julia came in.

“Hulloa! I won't keep you a minute. I was just signing some letters.”

“No hurry. I only came to see what seats had been sent to the Dennorants.”

(S. Maugham)

Междометие Welcome от [ME. wilcume, fr. Wilcuma - desirable guest (akin to will desire, cumin to come], начиная с XII в. употребляется в значении приветствия: “a greeting to a guest or newcomer upon arrival” и этимологически восходит к более раннему глаголу Welcome - welcomed, welcoming [ME, fr. OE welcumian, wylcumian, fr. Wilcuma, n.] (bef. 12c.) 1: to greet hospitably and with courtesy or cordiality; 2: to accept with pleasure the occurrence or presence of [220: 342]:

Enter Ross.

Macduff. My ever-gentle cousin, welcome hither.

Malcolm. I know him now. (W. Shakespeare)

Таким образом, устойчивость и воспроизводимость речевых стереотипов задается не столько структурно-семантическими свойствами их отдельных элементов, сколько нормами и ритуалами общения в определенных ситуациях. Тем самым на первый план выходит прагматическое акторечевое значение данных единиц, которое связывает их с ситуацией. Прагматическое предназначение речевых стереотипов фатической метакоммуникации регулировать общение обеспечивается отмечаемым А.Д. Беловой общим свойством стереотипов ”влиять на поведение, создавая определенные клише в интерпретации мира” [13: 45].

Фатическая функция, регулирующая коммуникацию, осуществляется также невербальными (авербальными, паралингвистическими) компонентами [177; 25; 205 и др.]. Роль вербальных компонентов коммуникации не может быть осознана в отрыве от ее (коммуникации) невербальной части, т.к. вербальные и невербальные компоненты находятся в постоянном взаимодействии и служат целям установления, поддержания и размыкания контакта. По выражению Г.В. Колшанского, вербальные средства сосуществуют и согласуются с невербальными “в силу единой биологической организации человека” [70: 27]. Сам характер метакоммуникации, ее стереотипность и организованность, “приводит к созданию достаточно устойчивого взаимодействия некоторых речевых образцов с паралингвистическими средствами, специфическими для каждого конкретного языка” [70: 5].

Невербальные компоненты коммуникации маркируют отдельные фазы речевого общения: установление - поддержание - завершение контакта и являются специфичными для той или иной фазы или общими. Примерами первых являются рукопожатие, поклон (для первой и последней фаз), примерами вторых -- улыбка, контакт глаз и др.

И паралингвистические (жесты, мимика), и кинетические сигналы (улыбка, поцелуи, пожатие рук, похлопывание по плечу и т.д.) сопровождают и успешно взаимодействуют со стандартными речевыми образцами, используемыми в конкретных ситуациях речевого общения. При этом невербальные действия в коммуникативном акте способны выступать вместо аналогичных вербальных, по наблюдениям И.Н. Горелова, “полностью замещая вербальный стимул или вербальную реакцию” [36: 10]. Например, снятый (приподнятый) головной убор, кивок, рукопожатие, стук в дверь (даже открытую), нарочитое покашливание регулируют вербальное общение, сопровождая или замещая приветствие/прощание:

She held out her thin fair hand to him.

“How are you?” she said.

He shook hands with her, but remained seated, and let her stand near him,

against the table. She nodded coldly to Gudrun, whom she did not know to

speak to, but well enough by sight and reputation.

“I'm very well” said Gerald. (D. Lawrence)

На стадии продления контакта, по нашим данным, наиболее характерным способом невербального поддержания общения служит контакт глаз и жесты:

“Lil Kelvey's going to be a servant when she grows up.”

“Oh-oh, how awful!” said Isabel Burnell, and she made eyes at Emmie.

Emmie swallowed in a very meaning way and nodded to Isabel as she'd seen

her mother do on those occasions.

“It's true - it's true - it's true,” she said. (K. Mansfield)

Для поддержания речевого контакта чаще всего используется контакт глаз [24: 52], мимика, (движение бровей, подбородка); для размыкания контакта - кинетические сигналы: коммуникант встает, пожимает руку и т.п., причем, как и вербальные средства метакоммуникации, паралингвальные сигналы могут быть вежливыми или невежливыми, противоречащими нормам этикета, когда говорящий теребит слушающего за руку, машет руками. Примером корректного употребления невербальных средств общения служит:

Gerald, full-limbed and turgid with energy, stood unwillingly to go, he was

held by the presence of the other man. He had not the power to go away.

“So,” said Birkin. “Good-bye.” And he reached his hand from under the bed-

clothes, smiling with a glimmering look.

“Good-bye,” said Gerald, taking the warm hand of his friend in a firm grasp.

“I shall come again. I miss you down at the mill.”

“I'll be there in a few days,” said Birkin. (D. Lawrence)

В следующем примере объятие при прощании с мистером Рочестером истолковывается Джейн как фривольное, не соответствующее этикету, что ведет к дефекту речевого общения:

Up the blood rushed to his face; forth flashed the fire from his eyes; erect he

sprang, he held his arms out; but I evaded the embrace, and at once quitted

the room.

“Farewell!” was the cry of my heart as I left him. Despair added, “Farewell

for ever!” (Ch. Brontл)

Отмеченный широкий потенциал невербальных средств фатической метакоммуникации связан со стереотипностью ситуаций фатического общения, передающих преимущественно социально-регулятивную информацию: по мнению Р. Белла, “определенные виды информации гораздо лучше передаются через их посредство, чем с помощью чисто языковых средств”, и в большинстве случаев “тактильный компонент (поцелуй, рукопожатие, поглаживание по голове) - все это сообщает, и иногда громче, чем слова” [11: 99].

1.2.5 Прагматические характеристики речевых средств фатической метакоммуникации

Прагматические характеристики высказываний, осуществляющих функцию фатической метакоммуникации, исследуются на протяжении последних десятилетий в английском и других языках [3; 118; 166; 159; 161; 129; 130] в синхронии и, частично, в диахронии [61; 165], но еще не получили однозначного толкования.

Так, по Дж. Остину, формулы приветствия и прощания являются перформативами и принадлежат к классу бехабитивов - РА, выражающих отношение говорящего к судьбе или поведению слушающего и связанных с социальным этикетом. Как видно из списка приводимых иллокутивных глаголов, в класс РА бехабитивов помимо РА фатических метакоммуникативов (welcome) входили извинения (apologize), благодарность (thank), соболезнования (commiserate), поздравления (congratulate); причем не все они были этикетными, например, проклятия (curse) [107: 126].

Исходя из критерия иллокутивной цели как ведущего принципа своей типологии иллокутивных актов, Дж. Серль причисляет формулы приветствия/ прощания к классу экспрессивов, иллокутивная цель которых состоит в выражении психологического состояния говорящего, задаваемого условием искренности относительно положения вещей, определенного в рамках пропозиционального содержания [129: 183]. Поскольку выражение психологического состояния говорящего является, по Дж. Серлю, ведущим для РА экспрессивов, представляющие этот класс глаголы в большинстве своем ориентированы на передачу эмоций говорящего (thank, congratulate, apologize, condole, deplore), и фатическая метакоммуникация представлена лишь глаголом welcome (ср. также [247: 338]).