Способы речевого воздействия в лингвистике

Материалом для диссертационного исследования послужили отрывки из художественных произведений американских авторов XX-XXI века, содержащие эпизоды судебного состязательного процесса. К анализу также привлекались фрагменты аутентичных транскриптов судебных слушаний Верховного Суда США. Общий объем проанализированного материала составил 2700 страниц, объем выборки - 280 диалогов.

Robert A. Heinlein

Современные лингвистические исследования характеризуются более глубоким и всесторонним изучением механизмов коммуникации, проблем порождения и восприятия речи, что приводит к выработке новых научных идей и теорий, в том числе на стыке разных наук. Начиная со второй половины XX века, особый всплеск интереса к языку как мощному инструменту воздействия на людей послужил началом формирования теории речевого воздействия.

Само понятие «речевое воздействие» впервые появилось в трудах по прикладной психолингвистике в 1970-х годах [Леонтьев, 1972; Бернштейн, 1972; Рубакин, 1977 и др.] и было представлено как сложный интегральный феномен, объединяющий концепции целого комплекса смежных наук: традиционной лингвистики, риторики, культуры речи, психолингвистики, социолингвистики, психологии и теории массовой коммуникации. Уже тогда авторы отмечали, что любое общение - как и любая деятельность вообще - представляет собой целенаправленную психологическую активность, оно сознательно и мотивированно. В условиях коммуникативной ситуации мы не только сообщаем реципиенту релевантную информацию, но и стремимся «спровоцировать его поведение в нужном нам направлении, найти в системе его деятельности слабые точки, выделить управляющие ею факторы и избирательно воздействовать на них» [Леонтьев, 2008: 47].

Речевое воздействие как концепция эффективного общения является также предметом исследований в русле риторики и теории аргументации. Недаром часто понятия «риторика» и «речевое воздействие» отождествляются, подразумевая науку об убеждающей коммуникации и ораторском мастерстве. В свою очередь, как справедливо замечает М.Н. Кожина, риторика интегрирует теоретические положения и достижения целого ряда научных дисциплин: теории коммуникации, психолингвистики, прагматики, социолингвистики и др. [Кожина, 2000: 26], что еще раз подчеркивает междисциплинарный характер феномена речевого воздействия. Ядром риторики является т.н. «концепт убеждения», или построения «убедительной речи», разрабатывавшийся Аристотелем.

Современные исследователи также считают, что первостепенное значение в речевоздействующем общении имеет риторическая форма убеждения. Автор пособия по деловой риторике, Т.В. Анисимова, пишет: «Оратор в этом случае обращается к разуму, но влияет и на чувства аудитории, апеллирует как к истине, так и к мнению слушателей, показывает все возможности, выгоды и преимущества своего решения проблемы» [Анисимова, 2004: 71]. Автор, таким образом, делает акцент на том, что у речевого воздействия - или убеждения - есть две стороны: показ истинности тезиса и создание эмоционального отношения к нему.

Идеи античной риторики получили свою интерпретацию в современных концепциях речевого воздействия, в частности, в такой молодой отрасли гуманитарного знания, как нейролингвистическое программирование (НЛП), возникшей в 1972 г. в Калифорнии (США), у истоков которой стояли психолог Р. Бэндлер и лингвист Дж. Гриндер. Специалисты, которые разрабатывают теоретические и практические подходы к этому направлению, часто оперируют такими терминами, как «механизмы влияния», «внушение», «суггестия», «моделирование субъективного опыта», «манипулирование» - иными словами, под ними подразумевается набор техник и приемов вербального и невербального взаимодействия, нацеленных на «программирование» восприятия и поведения реципиента [O'Connor, Seymour, 1993; Lassiter, 2004; Пилипенко, 2004].

Как мы видим, с появлением направлений, подобно нейролингвистическому программированию, изменился взгляд на функциональную природу речевого воздействия, произошло смещение акцента - с концепции эффективного общения и ораторского мастерства к способу влияния на человека и манипулированию его установками и убеждениями. И это не случайно: по мере того, как язык все больше стал восприниматься как инструмент осуществления власти, общественные институты стали стремиться отыскать «скрытые пружины и рычаги воздействия на человека», в том числе помощью слов [Шуберт, 2006: 4]. Информация и методы ее подачи стали восприниматься как орудие для достижения конкретных целей. В связи с этим стало появляться множество работ, посвященных актуальным аспектам речевого воздействия в различных сферах профессиональной коммуникации. Авторы этих трудов занимались исследованием средств речевой манипуляции в политическом дискурсе [Антонова, 2011; Никитина, 2006]; моделирования и механизмов речевого воздействия в рекламе и СМИ [Горячев, 2010; Вариясова, 2013]; персуазивной коммуникации [Голоднов, 2003; Молодыченко, 2010]; приемов суггестии в рекламе [Чумичева, 2009; Авдеенко, 2001] и политике [Юданова, 2004; Осипов, 2013].

Активный интерес к правовой системе как одному из доминирующих институтов регулирования общественных отношений также стал плодотворной почвой для исследований судебного дискурса, его функциональных, структурных и нарративных характеристик. Процесс разрешения конфликта, который находит поливариативное выражение в судебной коммуникативной практике, моделирование и использование широкого спектра стратегий речевого и психологического воздействия изучались и анализировались многими учеными. Авторы затрагивали такие аспекты речевого воздействия в судебном дискурсе, как особенности аргументации в защитительном дискурсе и судебных решениях [Васильянова, 2007; Сушенцова, 2014]; коммуникативные стратегии и тактики, используемые участниками судебного процесса [Климович, 2016; Wagner, Cheng, 2016; Cotterill, 2002]; средства скрытого речевого и психологического воздействия [Zaragoza, Belli, Payment, 2007; Gold, 1987] и др.

Круг проблем и вопросов, которые оперируют понятием речевого воздействия, достаточно широк и порой включает в себя совершенно разнородный материал. Несмотря на устоявшийся интерес к речевому воздействию, эта дисциплина еще не оформилась как жесткая парадигма, ряд ее положений достаточно неустойчив и размыт. Не существует общепринятого мнения касательно того, какие именно виды речевого воздействия стоит выделять, каким образом они соотносятся друг с другом, правомерно ли разграничение прямого и косвенного речевого воздействия и где между ними граница. В нашем исследовании мы попытаемся конкретизировать эти и некоторые другие положения.

1.1.2 Типология способов речевого воздействия: объем и соотношение понятий

В работах, посвященных исследованию речевого воздействия как особого вида деятельности, направленного на формирование мнений и убеждений, наблюдается достаточно выраженная терминологическая вариативность - как в отношении самого понятия «речевое воздействие», так и в дифференциации различных его типов. Мы встречаем такие варианты номинаций способов речевого воздействия, как «персуазивность», «убеждение», «доказывание», «аргументативность», «манипулятивность», «суггестия», «внушение» - некоторые из которых используются взаимозаменяемо и отождествляются с одной и той же категорией (например, «персуазивность/убеждение»), а некоторые перекрещиваются по своим категориальным признакам в рамках одних параметров и дифференцируются в рамках других параметров (например, «манипулятивность/суггестия», «аргументативность/убеждение»).

В связи с этим нам представляется целесообразным исследовать парадигму существующих трактовок и выделить совокупность критериев, которые могли бы лечь в основу систематизации различных видов речевого воздействия.

Вопрос о содержании и объеме самого понятия «речевое воздействие» не до конца разрешен. Речевое воздействие традиционно трактуется в широком и узком смыслах: в широком смысле под ним понимают речевое общение в аспекте целенаправленности [Тарасов, 1990: 144], а в узком - конкретные приемы, позволяющие реализовать потенциал воздействия и преодолеть «защитный барьер» реципиента [Паршин, 2000: 55-73]. Наиболее распространенным определением речевого воздействия стала трактовка, предложенная И.А. Стерниным: «речевое воздействие есть воздействие на человека при помощи речи с целью убедить его сознательно принять нашу точку зрения, сознательно принять решение о каком-либо действии, передаче информации и т.д.» [Стернин, 2012: 56].

Примечательно, что, с одной стороны, в некоторых работах понятия «речевое воздействие» и «убеждение», восходящие к риторической концепции эффективной/убеждающей речи, используются синонимично [Голоднов, 2003; Анисимова, 2004; Хазагеров, 2002]; с другой стороны, в этих же работах авторы определяют «убеждение» как один из типов или способов речевого воздействия, в связи с чем возникает некоторая амбивалентность термина «речевое воздействие». Этому во многом способствует также тот факт, что в зарубежной лингвистике в качестве эквивалента понятию «речевое воздействие» используется термин «persuasion» (т.е. «убеждение»). Если посмотреть на то, каким образом определяется «persuasion» в трудах зарубежных авторов, несложно проследить сходство формулировок. Так, Х. Халмари и Т. Виртанен в монографии «Persuasion Across Genres: A Linguistic Approach» дают следующее определение: «Убеждение - это использование определенных языковых средств с целью изменения или моделирования поведения реципиентов» [Halmari, Virtanen, 2005: 5]. По мнению Г.Р. Миллера, убеждающая коммуникация - это «любое высказывание, целью которого является моделирование, укрепление или изменение ответной реакции реципиента/реципиентов» [цит. по: Stiff, Mongeau, 2003: 4]. При этом, как выше упоминалось мнение Е.Ф. Тарасова, что «нейтральное» общение - без осуществления воздействия - невозможно, так и здесь авторы считают, что любое высказывание языка следует рассматривать с точки зрения его целенаправленности, или убеждения: «…all language use, in a general sense, is persuasive» [Halmari, Virtanen, 2005: 5].

Несколько другой точки зрения придерживается Р. Лакофф, которая выделяет особый вид дискурса - персуазивный дискурс («persuasive discourse»), противопоставляя его обычному разговору («ordinary conversation») [Lakoff, 1982: 26]. Основная цель персуазивного дискурса - убеждение. По мнению Р. Лакофф, главной детерминантной данного дискурса выступает неравноправие собеседников, когда речевое воздействие осуществляется осознанно одним из них, т.е. под «убеждением» в этом случае понимается попытка или интенция одного из собеседников изменить поведение, чувства, намерения или точку зрения другого с помощью языковых средств [Lakoff, 1982: 28]. Такая трактовка понятия «убеждение» Р. Лакофф совпадает с концепциями тех исследователей, которые рассматривают его как частный способ речевого воздействия, нежели чем само речевое воздействие. В данном случае, таким образом, представляется возможным разграничить эти два понятия, поскольку, если «убеждение» всегда будет подразумевать определенное речевое воздействие, то «речевое воздействие» не всегда будет подразумевать убеждение.

Попытка сформулировать критерии дифференциации различных типов речевого воздействия уже была предпринята исследователем П.П. Лобасом, который взял за основу два основных критерия: «виды речевого воздействия могут быть описаны за счет комбинации категориальных признаков: - открытость/имплицитность осуществляемого воздействия для реципиента и наличие альтернативного выбора» [Лобас, 2011: 5]. На этом основании этих двух признаков, считает автор, можно выделить четыре вида речевого воздействия: убеждение, манипулирование, приказ и обман. Однако подобное разграничение, с одной стороны, представляет собой неполную репрезентацию системы видов речевого воздействия. С другой стороны, можно согласиться со справедливым замечанием Л.М. Месропян, что выделение обмана в качестве отдельного вида речевого воздействия представляется неоправданным, поскольку обман и убеждение соотносятся друг с другом как видовое и родовое понятия соответственно [Месропян, 2014: 11].