Способы речевого воздействия в лингвистике

Интерактивность дискурса определяется тем, что в его рамках выстраивается модель диалогического взаимодействия между участниками коммуникации, активизируется процесс речемыслительной деятельности. На интерактивный характер дискурса обращают внимание Дж. Браун и Дж. Юль, различая «текст-как-продукт» и «дискурс-как-процесс» (text-as-product & discourse-as-process), акцентируя внимание на том, что все слова, фразы и предложения, которые формируют текст, произносятся говорящим с целью донести свою мысль до реципиента [Brown, Yule, 1983: 23-24].

Не менее важен для нас контекст экстралингвистической ситуации, в которой функционирует дискурс. Экстралингвистические параметры дискурса могут включать в себя убеждения и ценности, чувства и реакции каждого из коммуникантов, выбор и использование определенной тональности общения, ориентированность на те или иные социокультурные конвенции и т.п. Н.Д. Арутюнова, давшая хрестоматийное определение дискурса - «речь, погруженная в жизнь», - также подчеркивает событийный аспект осуществления дискурса, отмечая неразрывную связь актуализируемого в коммуникации текста с социокультурными, прагматическими и психологическими факторам [Арутюнова, 1990: 136-137].

Экстралингвистические факторы дискурса непосредственно связаны с более широким социокультурным фоном. На социокультурную обусловленность дискурса указывает О.Г. Дубровская, говоря, что дискурсивная деятельность человека - как носителя определенной социокультуры - представляет собой языковую активность, которая отражает, интерпретирует специфику индивидуальной концептуальной системы. Иными словами, это активность не сама по себе, а «активность, погруженная в социокультурные знания человека» [Дубровская, 2015: 17]. По мнению Е.С. Кубряковой, дискурс как продукт речевой деятельности целесообразно изучать в соотнесении с определенной социокультурной общностью, с учетом экстралингвистических параметров порождения и восприятия дискурса [Кубрякова, 2000]. М. Стаббс, автор монографии по социолингвистическому дискурс-анализу, подчеркивает тот факт, что именно через дискурс, через разговорную интеракцию, происходит актуализация и утверждение социальных ролей и статусов коммуникантов [Stubbs, 1983: 7-8].

Наконец, еще одна характеристика дискурса, на которую стоит обратить внимание, - это его условная безграничность. Причину отсутствия четко обозначенных границ Т.В. Дубровская видит в том, что дискурс не может рассматриваться как замкнутое целое, поскольку всегда соотносится с элементами предшествующих дискурсов - с «уже сказанным» и «уже слышанным» [Дубровская, 2010: 12]. В силу подобной интертекстуальности дискурсная формация не имеет четкого начала и конца, каждое высказывание в структуре дискурса связано с другими и может быть понято только в контексте других высказываний.

Однако высказывания могут, помимо этого, отсылать и к тому, что не выражено прямо в тексте - это так называемые пресуппозиции, или имплицитные смыслы текстов. По мнению Н. Фэркло, пресуппозиции (assumptions), устанавливающие между разными высказываниями взаимосвязи - истинные или ложные - затрудняют определение точных границ дискурса. Предполагается, что скрытый смысл элемент высказывания уже был или будет в дальнейшем эксплицирован, однако это не всегда так, и пресуппозиции, не подверженные критическому осмыслению участника дискурса, могут быть использованы в качестве орудия манипуляции [Fairclough, 2004: 40].

Перечисленные выше свойства дискурса подтверждают его многогранную, емкую природу и в полной мере относятся к такой разновидности юридического дискурса, как судебный дискурс. Понятие дискурса давно вошло в обиход исследователей, занимающихся проблемами функционирования языка в правовой сфере; ведутся работы по описанию закономерностей функционирования языка законов и правовых доктрин, а также устной дискурса в учреждениях права. Далее мы обратимся к характеристике судебного дискурса и выделим его конститутивные и лингвистические особенности.

1.2.2 Судебный дискурс как специализированный институциональный дискурс

Судебная коммуникация, взаимосвязь языка и права представляют огромный интерес для изучения как лингвистов, так и правоведов. Не случайно один из видных американских исследователей Б.А. Гарнер назвал юридическую науку «литературной профессией» (literary profession), отметив при этом, что два наиважнейших умения в профессии адвоката - это умение убедительно писать и убедительно говорить: «There are only two things lawyers get paid for: writing persuasively and speaking persuasively» [Garner, 2009: 20].

Судебная система регулирует общественные отношения через устойчивую систему правовых норм, и институциональная природа права находит свое релевантное выражение в коммуникативной практике. Используя предлагаемое разграничение В.И. Карасиком двух видов дискурса - персонального (личностно-ориентированного) и институционального (статусно-ориентированного), мы определяем судебный дискурс как одну из форм институциональной коммуникации, в котором коммуниканты, реализуя определенный набор статусно-ролевых характеристик, «выступают в качестве представителей определенных групп людей» [Карасик, 2002: 291].

Статусно-ролевые характеристики коммуникантов определяются, по мнению И.В. Палашевской, следующими факторами:

1) институциональная позиция (адвокат, судья, государственный обвинитель, свидетель, подсудимый, член жюри присяжных и т.д.);

2) модальность коммуникативного действия (адвокат, государственный обвинитель допрашивают свидетелей, представляют ходатайства и отводы; свидетели дают показания; эксперты высказывают экспертные заключения; судья выносит решение и т.д.);

3) формульная структура судебного нарратива (конвенциональные коммуникативные конструкции и стереотипные формулы, отражающие специфику данной лингвокультуры) [Палашевская, 2012: 6].

За каждым из участником институционального взаимодействия закреплены строго определенные функции, границу которых они не имеют права произвольно переходить. Диапазон этих функций, как и количество ролей в судебном процессе, ограничены соответствующими законодательными нормами.

Авторами выделяется два основных типа судебного дискурса - совещательный (ориентированный на выработку единой, взаимовыгодной позиции для оппонирующих сторон) и состязательный (характеризующийся доминированием одной из позиций), при этом отмечается, что последний является превалирующим [Васильянова, 2007: 2-7].

В состязательном судебном дискурсе важную роль играет понятие агональности, или противостояния двух сторон, двух прагматических интенций (агон - от греч. 'бгщн - «словесный спор», «столкновение мнений»). Агональная природа состязательного процесса выражается в активном обосновании своей позиции, с одной стороны, и поиске противоречий и уязвимостей в позиции противника - с другой. Вместе с тем, у некоторых авторов мы встречаем мнение, что агональное взаимодействие предполагает симметрию коммуникативных возможностей для противоборствующих сторон, некое «идеальное чередование релевантных аргументов». В частности, И.В. Палашевская в своей диссертации, посвященной исследованию судебного дискурса, пишет о том, что судебный спор реализуется как свободная, равноправная борьба двух точек зрения, характеризующаяся «взаимонаправленностью речеповеденческих ожиданий» и «соответствием манифестируемых в речи интенций смыслу произнесенного высказывания (намерения и действия)» [Палашевская, 2012: 22]. Однако мы склонны считать, что подобная схема речевого взаимодействия в состязательном споре с соблюдением правил «честной игры» (fair play) реализуется достаточно редко, поскольку действия каждой из сторон ориентированы, прежде всего, на консолидацию своей позиции за счет дискредитации соперника. Не случайно в западной лингвистической традиции принято осмысливать судебный спор в терминах «войны» (ср. известная метафора Дж. Лакоффа «argument is war»), а его исход - как «победу» и «поражение». Действительно, как отмечают исследователи, участники состязательного процесса пускают в ход весь спектр оборонительных и наступательных приемов, зачастую реализуя манипулятивные интенции воздействия [O'Barr, 1982: 15].

К «системообразующим» конститутивным компонентам судебного дискурса, помимо этого, относятся следующие: хронотоп; жанровые разновидности; прецедентные тексты; языковые дискурсивные формулы [Устинова, 2011: 126]. Категория хронотопа определяет место и время проведения судебных заседаний, в рамках которого происходит реализация судебного дискурса. Жанровое дробление во многом условно и спорно. Чаще всего выделяются такие жанровые разновидности, как протокол судебного заседания; ходатайства сторон; вступительное слово судьи/прокурора; речи истца, ответчика, адвоката, прокурора; судебное решение [Устинова, 2011: 127; Дубровская, 2010: 19]. Прецедентные тексты - это официальные нормативные тексты, составляющие основу судебного дискурса: конституция, статуты, кодексы и т.д. Другой особенностью судебного дискурса, свидетельствующей о значительной степени ритуализованности, является использование разных языковых клише и формул, речевых оборотов (например, допрос свидетелей строится преимущественно на строго закрепленном порядке вопросно-ответных единств).

Таким образом, судебный дискурс представляет собой особую разновидность институционального дискурса с его характерными коститутивными признаками. Фиксированное распределение ролей, ритуализованность, статусное неравенство сторон, обусловленность речевого поведения законодательными нормами определяют его специфическую природу.

1.2.3 Лингвистические аспекты судоговорения

Как отмечает У. О'Барр в своей монографии по исследованию судебной коммуникации, вплоть до настоящего времени именно письменный юридический язык был в фокусе внимания лингвистов и правоведов, представляя собой более удобный для наблюдения и исследования объект. Устную речь либо вовсе обходили стороной, либо делали оговорку, что устный язык в правовом контексте - это просто актуализация языка письменного [O'Barr, 1982: 23-24]. Со времени выхода этого исследования ситуация во многом изменилась; было написано значительное количество работ, авторы которых анализировали различные аспекты речевого взаимодействия в правовой сфере.

У. О'Барр, исследовавший стилевые разновидности судебной коммуникации на материале стенограмм заседаний, предлагает выделять четыре регистра устной судебной речи (registers of court-talk) [O'Barr, 1982: 25]:

1. формальный юридический язык (formal legal language): Эта разновидность, наиболее близкая по своим характеристикам к письменному юридическому языку, используется судьями в обращениях к адвокатам и жюри присяжных, вынесении решений; используется адвокатами в обращении к судьям, заявлении ходатайств и просьб. Для нее характерны длинные предложения со сложным синтаксисом и высокой концентрацией профессионального жаргона.

2. стандартный английский (standard English): Разновидность языка, которая характеризует речь адвокатов и большинства свидетелей в зале суда; ее называют «правильным» английским (correct English) в силу несколько более формального лексикона, чем в повседневном бытовом английском.

3. разговорный английский (colloquial English): Используется некоторыми свидетелями и отдельными адвокатами (в качестве особенного индивидуального стиля) вместо стандартного английского. Эта разновидность лишена избыточной формальности и близка к повседневному английскому по лексическому составу и синтаксису.

4. различные социолекты (subcultural varieties): Разновидности языка, использующиеся участниками судебного процесса, речь которых по своим содержательным и стилистическим признакам отличается от речи общественного большинства (например, язык афроамериканцев или малообразованных людей).

Исследователь подчеркивает при этом, что разделение между этими четырьмя регистрами зачастую условно, и говорящий может переходить от одной разновидности к другой в соответствии с изменением ситуативного контекста и индивидуальными прагматическими интенциями. Так, адвокаты нередко прибегают к имитации речевого поведения свидетелей, чтобы добиться солидарности с этими участниками судебного процесса, заручиться их доверием и символизировать единство целей и интересов [O'Barr, 1982: 25-26].

На сложную, многоплановую природу судебной коммуникации обращают внимание многие лингвисты. К. Хеффер, например, отмечает, что в судебном процессе с участием присяжных происходит частое переключение с профессионального английского на стандартный, как результат необходимости убедить членов жюри в своей правоте - но убедить в жестких, строго регламентированных рамках судебного разбирательства. Автор предлагает использовать термин «юридически-обывательский дискурс» (legal-lay discourse) для разновидности языка, которую профессиональные участники судебного процесса используют в общении с непрофессиональными - присяжными, свидетелями и пр. [Heffer, 2005: 30]. Речь юриста строится под давлением определенных ментальных схем и стереотипов: ведь адвокатов учат думать как адвокатов, и этот способ мышления сильно отличается от обыденного мышления. С другой стороны, им приходится решать стратегическую задачу эмоционального и когнитивного воздействия на аудиторию, которая и обуславливает столь сложную природу использования языка в судебном процессе. В исследовании американского лингвиста П. Тиерсма анализируется проблема эффективного общения судьи и присяжных. Автор пишет о коммуникативных неудачах, которые возникают в результате того, что сложные толкования закона и инструкции, которые судья дает присяжным, оказываются недоступными для понимания простого обывателя. Среди «лингвистических препятствий» автор выделяет избыточное использование пассивных конструкций, двойного и тройного отрицания, сложных юридических терминов; замену глаголов отглагольными существительными и опущение относительных местоимений; сложные многокомпонентные предложения с нагромождением придаточных и т.д. [Tiersma, 1993: 48-52].

В работе другой исследовательницы, Д. Идc, поднимается проблема участия в судебном процессе уязвимых категорий свидетелей, к которым она относит не-носителей языка, детей, носителей диалектов и социолектов, людей с ограниченными возможностями (например, слабослышащих людей) [Eades, 2006: 772-778]. Более того, отмечает автор, даже люди, не относящиеся ни к одной из этих категорий, могут чувствовать себя ущербно в условиях судебного разбирательства, что еще больше подчеркивает асимметрию властных отношений в зале суда.

Исследователи отмечают, что судебная коммуникация предполагает большое количество интерактантов, каждый из которых наделен индивидуальным набором характеристик - статусных, социальных, речеповеденческих и т.д. Кроме того, каждый из участников процесса преследует собственные прагматические интенции, вступая во взаимоотношения с другими участниками. При всей строгой ритуализованного судебного дискурса и закрепленного статусного неравенства сторон участники дискурса активно адаптируют свое речевое поведение к динамично изменяющемуся контексту в судебного процесса. Таким образом, мы можем наблюдать значительную вариативность использования языка, как среди профессиональных, так и непрофессиональных участников судебного дискурса.

1.3 Коммуникативные стратегии и тактики как механизмы речевого воздействия