Политическая социология

Бернштейн считал слишком неясным термин «общество» и выводил определение социализма из понятий «товарищ, товарищество». В работе, в которой приведена формулировка о цели и движении, он говорит, что «самое точное определение социализма во всяком случае будет то, которое исходит из понятия товарищества... Мы определяем общественные формы не по их техническим или экономическим основаниям, но по коренному принципу их правового устройства»1. Т. е. социализм -- это морально-правовой идеал.

Научный социализм Бернштейн отрицал с эмпирических позиций: «Фундаментом всякой истинной науки служит опыт... социализм же есть учение о будущем общественном строе, почему ему и недоступен наиболее характерный элемент строгой научности»1.

По словам Бернштейна, Маркс и Энгельс совершили все великое не благодаря гегелевской диалектике. Идеализация пролетариата и противоположение его буржуазии, революционный переворот вместо длительного социального и политического развития, сохранение бланкистского преувеличения созидательной силы революционной власти -- это «роковой продукт остатка гегелианской диалектики» в марксизме. Бернштейн не приемлет в диалектике Гегеля «ее взаимное проникновение противоположностей и переходы количества в качество, а также другие диалектические прелести, (которые) каждый раз служили препятствием к уяснению признанных изменений»2.

Возрастание роли европейских промышленных государств в хозяйственной жизни, создание картелей и трестов, расширение мирового рынка позволяли, по мнению Бернштейна, регулировать застои, предотвращать кризисы экономики. В этих условиях крупное производство не поглощало мелкие и средние предприятия: оно могло процветать лишь наряду с ними. Увеличилось число собственников в мелких и средних производствах, торговле, акционерных обществах.

Вместе с тем материальное положение, интеллектуальное и моральное развитие рабочего класса Бернштейн, в отличие от других марксистов, назвал недостаточным для взятия политической власти, введения и прочности социалистического строя. Усилилась зависимость рабочих от эффективности капиталистического производства. И они не заинтересованы в «грубых формах классовой борьбы», так как последние наносят вред хозяйственной жизни общества и могут повести к «катастрофам», подобным тем, которые в некоторых странах сопутствовали переходу политического господства к буржуазии. Поэтому «социалистическое преобразование общества возможно и, вероятно, произойдет посредством расширения существующих уже теперь политических и экономических учреждений»3.

Демократия -- это цель и суть («субстанция») социализма, форма и средство его осуществления. По мере увеличения численности рабочего класса, роста его образованности, говорил Бернштейн, всеобщее избирательное право «становится уже средством обращения представителей народа из господ в настоящих его слуг». Либеральные учреждения современного капиталистического общества не нужно искоренять, они способны к развитию. И «революционная диктатура никак не обязательна»1.

Экономической основой социализма Бернштейн считал не способ производства, а потребительскую кооперацию. В потреблении заинтересованы все, в отличие от производства: «Все потребляют, но не все производят». Этот аргумент неубедителен. Без производства не будет и потребления. Далее Бернштейн говорит, что в производстве необходимо дифференцирование обязанностей и подчинение, а в потребительской кооперации все равны как товарищи. Но ведь и ей нужна какая-то администрация. И совсем необоснованным представляется утверждение, что посредством потребительской кооперации рабочий класс «может приобрести значительную долю общественного богатства». И потребительский союз, и ремесленное товарищество, отметил Бернштейн, «не составляют социализма, но как организации рабочих, они хранят в себе достаточный элемент социализма, чтобы развиться в ценные и необходимые двигатели социалистической свободы»2.

Постепенный и длительный путь прогрессивных реформ Бернштейн считал революционным: «В наше время человечество передовых культурных стран уже достигло такой ступени развития, на которой оно могло бы обойтись и без насильственных переворотов, если с устранением всяких политических привилегий оно успеет расчистить себе путь для революции, совершающейся на почве организации и законности».

Выводы Бернштейна, сделанные на основе подмеченных тенденций развития главным образом Англии, где он долгое время жил в эмиграции, оказались нереальными для капиталистического мира конца XIX -- первой половины XX вв. Его противоречия обострились до глобальных кризисов, войн и революций. Но Бернштейн игнорирует это. В середине 20-х гг. он уверяет, что Германия не может уже считаться капиталистической страной, так как диктатуре крупных предпринимателей кладется конец социальным законодательством и ростом производительности труда и общественного богатства. Позднее он заявил, что, если бы ему пришлось сделать выбор между фашизмом и пролетарской диктатурой, он, не раздумывая, выбрал бы фашизм.

Многие положения Бернштейна легли в основу концепции демократического социализма.

Каутский Карл (1854--1938) -- видный теоретик, деятель германской социал-демократии, II Интернационала. Сильно увлекался социал-дарвинизмом до перехода на позиции марксизма в 80-е гг. В 1896--1897 гг. публикует без комментариев в теоретическом партийном журнале ревизионистские статьи Бернштейна. Хитро защищал его на съезде Социал-демократической партии Германии в октябре 1898 г.: «Нет, Бернштейн нас не обескуражил, он лишь побудил нас к размышлениям, и за это мы должны быть ему благодарны.

Поскольку марксисты продолжали критиковать ревизионизм, Каутский написал книгу «К критике теории и практики марксизма» (Антибернштейн, 1899). В начале XX в. с марксистских, в основном, позиций написал работы: «Славяне и революция», «Движущие силы и перспективы русской революции», «Путь к власти».

В 1910-е гг. Каутский выступил против «русских методов» (массовая забастовка и др.), называя их продуктами отсталости русского пролетариата, противопоставляя им «только -- парламентаризм». Накануне первой мировой войны выдвинул теорию империализма, в которой игнорировались неравномерность экономического и политического развития стран в эпоху империализма, его антагонистические противоречия, агрессивная политика. Во время революции в Германии (1918) возглавлял комиссию по социализации и призывал рабочих «отложить» революционные выступления до восстановления производительных сил, разрушенных войной, разрабатывал концепцию демократического социализма.

«Демократия, -- писал он, -- означает господство большинства, но также и защиту меньшинства», «оппозиции в государстве»1. Наиболее важные институты нормального функционирования демократии представляют печать, политические партии, парламент.

Демократия -- необходимое предварительное условие социальной революции пролетариата. Она вносит ясность в соотношение сил классов и партий. Она заставляет господствующие классы идти на уступки. Если последние попытаются уничтожить демократию, когда она станет для них неудобной или будет угрожать их существованию, ее нужно защищать всеми средствами, включая насилие. Демократия предупредит от лишних революционных восстаний, преждевременных и безнадежных революционных мер.

Пролетариат может освободить себя только тогда, считал Каутский, когда станет самым многочисленным классом, духовно самостоятельным, способным к самоуправлению во всех организациях, включая государство.

Такая подготовка потребует много лет, десятилетий в условиях демократии. Зато «пролетарская революция в противоположность буржуазной будет проведена «мирными» средствами экономического, законодательного и морального характера, а не средствами физического насилия»1.

При недостаточности материальных, интеллектуальных и демократических условий российская революция в ноябре 1917 г. оказалась буржуазной, насильственной. Она привела к недемократической диктатуре с ликвидацией всеобщего избирательного права, преследованием других социалистических партий, сектантством. А диктатура пролетариата означает его единовластие, осуществляемое через большинство в демократическом государстве. Ею была Парижская коммуна 1871 г. с крайне слабым центральным правительством -- без постоянной армии, без политической полиции, без многих функций, с выборностью чиновников на основе всеобщего избирательного права. (В ответ на обвинения нашей революции В. И. Ленин написал яркую полемическую работу «Пролетарская революция и ренегат Каутский»2.)

Диктатура в России, продолжал Каутский, сильно дискредитировала лозунг диктатуры пролетариата, сделала его неприемлемым для социал-демократов. Им «совершенно достаточно Коммунистического Манифеста, который ни словом не упоминает о диктатуре, а говорит лишь о господстве пролетариата на основе завоеванной революцией демократии»1. Пролетариат берет «элементы социализма» у демократии современного капиталистического общества (демократическую республику как орудие своего освобождения и как государственную форму для осуществления социализма2).

«Социализм может появиться не из хилого, но из цветущего капитализма», -- утверждал Каутский и сам же себе противоречил, заявляя, что пока сохраняется частная собственность и товарное производство, неизбежны бедствия капиталистического способа производства. Для устранения этих бедствий «необходимы общественная собственность на средства производства и общественное регулирование производства». «Только крупное (социалистическое) производство в состоянии поднять трудящиеся массы ко всеобщему благосостоянию и более высокой культуре»3. Демократия и социализм -- оба являются средством для одной и той же цели: уничтожения всякого рода эксплуатации и угнетения, все равно класса ли, партии, пола или расы4.

Мир вступил в долгий переходный период от капитализма к социализму, когда перекрещиваются и перемешиваются капиталистические и социалистические тенденции5. Велика роль в этом процессе русской революции и ее руководства. «Наши разногласия не должны делать нас слепыми к величию усопшего, -- писал Каутский о Ленине. -- Собрать в единое целостное государственное образование погрязшую в анархии, подстерегаемую со всех сторон контрреволюцией, до смерти вымотанную Россию -- это достижение, равное которому вряд ли можно найти в истории»6.

В условиях наступления фашизма Каутский пересматривает взгляды о становлении демократического социализма. В своей последней статье, опубликованной в «Парижском вестнике» (1938), он заявил: «Чем больше усиливается ныне пролетариат в демократических государствах, чем более угрожаемым чувствует себя капитал в демократии и благодаря демократии, тем больше склоняется буржуазия к фашизму, к насильственному уничтожению демократии. Она ищет в конце концов спасения в гражданской войне. На беспрепятственный демократический подъем к социализму мы не можем рассчитывать нигде»1.

Взяв идеи Каутского и других теоретиков демократического социализма, их последователи оформились в самостоятельные партии, много сделали по реализации своих программных идей.

Острогорский Моисей Яковлевич (1854--1919) -- российский ученый, выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, специалист в области истории и государственного права. В России стал известен как автор многих учебников по истории («Хронология русской истории», «Хронология всеобщей и русской истории», «История России для народных училищ» и др.) и как издатель ежегодника «Юридический календарь».

Однако наряду с М. Вебером, Р. Михельсом М. Острогорский в мировой политической науке признан основоположником нового направления -- политической социологии и, в частности, такого ее раздела, как социология политических партий. Этой проблеме посвящен главный его труд «Демократия и политические партии», написанный за границей, изданный на французском языке в 1898 г. и переведенный на русский лишь в 1927 и 1930 гг. Но в России данная работа оценивалась скорее как удачная критика буржуазной демократии, чем серьезное исследование, имеющее практические выводы и для нашей страны. Все другие работы Острогорского, изданные и переизданные на европейских языках, широко известны и использованы в научных кругах Запада. Русский же читатель из-за отсутствия их перевода имеет возможность познакомиться с ними только через других авторов.

Обращение М. Острогорского к проблеме демократии и политических партий не случайно. Конец XIX в. знаменателен резким возрастанием активности народных масс в политической жизни общества. Благодаря достижению политического равенства, расширению избирательных прав граждан это участие становится цивилизованным. Возникают новые приемы, организационные формы завоевания и удержания власти, а также воздействия на массовое сознание. И в то время, когда многих захлестывала эйфория по поводу утверждающейся в странах Запада парламентской демократии, М. Острогорский первым обнаружил в ней несовершенства, противоречия и исходящую из них угрозу серьезных потрясений для общества XX столетия. Тем самым он показал демократию, по словам французского исследователя Т. Розанваллона, скорее как проблему, а не ее решение.

Исходным в анализе демократии для М. Острогорского является рассмотрение ее не как статического состояния общества, а как его развитие, непрерывное столкновение различных, в том числе и противоположных интересов социальных слоев, групп, партий. На этой основе возникают бесчисленные конфликты, перекрещивающиеся, совпадающие или взаимно гасящие друг друга.

Демократия знаменует собой утверждение политических свобод для граждан и парламентаризм. В результате широкие народные массы получают возможность через систему выборов непосредственно влиять на формирование власти и принятие политических решений. Из объекта политики они становятся ее действенным субъектом. Но это растущее влияние масс на политический процесс сразу же вступает в противоречие с наличным низким уровнем их общей, и особенно политической, культуры. А это уже грозит разрушением самой демократии, установлением, вопреки наилучшим помыслам, новой, еще более жесткой тирании. Наиболее реальна такая угроза для тех стран, которые в силу сложившихся обстоятельств решают задачи модернизации, ускоренного развития, и не имеют при этом устойчивых демократических традиций. К числу таких стран в конце XIX в. автор относил Германию, Испанию, Италию и Россию.

Демократия, согласно исследованию М. Острогорского, таит в себе и другие противоречия. Разрушение сословных перегородок, изменение положения групп и индивидов по отношению к власти ведет к высвобождению индивида. Но одновременно высвобождение сопровождается его изоляцией, унификацией, нивелировкой, а в целом дегуманизацией, деперсонизацией всего общества. Отдельный человек, его голос, мнение растворяется в мнении абстрактного большинства, принимающего решения. Это подрывает основы саморазвития общества. Тем самым, одним из первых М. Острогорский увидел угрозу обществу со стороны тирании большинства.

Более углубленное исследование противоречий демократии ученый предпринимает через анализ важнейшего института демократии -- политических партий.

На материале Великобритании, США М. Острогорский показывает разные пути и различную последовательность эволюции политической системы этих стран. Но общим стало появление ассоциаций -- политических партий, устойчивых, массовых, постоянных -- решающего фактора формирования государственной власти.

Вместе с появлением политических партий обнаруживается ряд противоречий, конфликтов, вытекающих из отношений политических партий и общества. Автор называет три основные группы противоречий: противоречие между обществом в целом и партией, отстаивающей интересы какой-либо его части; противоречие между партийной массой и партийным аппаратом; противоречие между партией и той ее частью, которая после победы на выборах находится у власти. Предметом особого анализа М. Острогорский делает противоречие между партийной массой и аппаратом, руководством партии.

Определив политическую партию как «группировку индивидов для достижения политической цели»1, автор показывает, что первоначально партии возникают как временные организации в целях мобилизации масс на выборы и занимаются выполнением выборной процедуры: регистрируют избирателей, проверяют полномочия, рекомендации кандидатов и т. д. Выполнить эти задачи в полном объеме партия может лишь при условии постоянства своего состава, профессионализма своих лидеров, наличия организационного аппарата, как центрального, так и низового, и разделения функций между ними.

Непременным условием выступает появление руководящего ядра партии, внутри которого складывается малая группа лиц -- ближайшее окружение лидера (вождя), подчиняющая всех остальных членов партии жесткой дисциплине. За этой группой, непосредственно руководящей партией, М. Острогорский закрепляет название «кокус», признанное и другими учеными. Не стремясь афишировать свою власть в партии, именно кокус мобилизует массы в поддержку определенной программы, координирует всю партийную работу в массах, подбирает и назначает функционеров на руководящие должности в местный и центральный аппарат, осуществляет пропаганду партийной идеологии. Для укрепления своей власти он может устранить даже авторитетных политиков.

С образованием кокуса связывается не только консолидация партии, но и начало ее бюрократизации и централизации власти в ней.

М. Острогорский дает развернутую характеристику негативных последствий организованности политических партий.

Жизнь политической партии определяется принципами и законами, изложенными в ее уставе и программе. Последние, по словам ученого, представляют «догматическую веру, облеченную подобно символу веры церкви санкцией ортодоксии и неправоверия». А потому «согласие с партией должно быть полное, нельзя отвергнуть из партии ни один пункт ее кредо, как нельзя выбирать между догмами религии. Подобно церкви, берущей на себя заботу о всех духовных нуждах человека, партия стремится овладеть человеком целиком»1. А раз так, то всякое свободомыслие внутри партии, расходящееся с ее программой, всякая критика ее деятельности запрещены. Перед лицом партии как целостности рядовой член партии ничто. «Гражданину партия закрывает рот, объявляя, что его низкое мнение есть посягательство на честь партии, на ее славное знамя, оскорбление ее правильного поведения»2. И вместо воспитания свободы партия приучает человека к слепому подчинению ей, к рабству. «Жизнь партии -- это продолжительная школа рабского подчинения. Все уроки, которые гражданин получает здесь, суть уроки трусости и низости»1.

Вследствие такого состояния внутрипартийной жизни люди с творческим умом, независимой мыслью, честные либо не входят в партию, либо выбрасываются из нее, либо остаются в меньшинстве. Наверх же всплывают посредственности. Их главное требование -- «подчинение воле партии», т. е. их собственной воле. Воля партии, воля избирателей подменяется волей партийных заправил.

Могущество политических партий основывается на использовании технического аппарата при воздействии на поведение граждан. Это деньги, агитация, печать, телеграф, телефон, транспорт, оружие, а также знания, навыки и умения, с помощью которых перечисленные средства наиболее эффективно используются партией. С появлением кокуса и использованием им технических средств М. Острогорский связывает превращение политической партии в партию-машину (омнибус). Ее единственной целью становится собственный рост и победа на выборах. Лидеры превращаются в рупор партийной машины. «Жизнь партии связана с хорошо разыгранным представлением. Распространение идей, конфликты мнений, демонстрации политического чувства, возбуждаемого ими у публики, даже взрывы негодования и гнева -- все является предметом производства, как на какой-нибудь Манчестерской фабрике или на Бирмингемском заводе».

Кокус оказывает влияние не только на свою партию, но и на поведение других политических партий, ассоциаций, на ход общественных процессов в целом, на любого избирателя, будь он партийным или беспартийным. Как посредник между избирателем и государством именно политическая партия не только подготавливает выборы, но и решает их исход. Роль же личности избирателя сведена к нулю. С помощью различных махинаций, темных маневров, выступая от воли народа, кокус подменяет ее своей волей, общие интересы -- своими интересами. Тем самым фактически от реального участия в политической жизни общества отстраняется большинство граждан, располагающих политическими правами. Воздействие на общество и граждан со стороны кокуса продолжается особенно массированно после победы партии на выборах. Через государственную машину, политику государства, через агитацию, печать, митинги и т. д. индивид все больше превращается в нуль в обществе. Само демократическое правительство на деле служит не общим интересам, а частным, своим собственным и интересам своих клиентов. Законодательство и администрация покупаются и продаются; публичные должности выставляются на аукцион. Поскольку политические партии стремятся заполучить наибольшее число голосов избирателей, они включают в свои программы множество пунктов, подчас туманных, противоречивых и невыполнимых. В таких программах «вопросы смешиваются, как карты, и выдвигаются из множества пунктов программы то одни, то другие, по мере надобности шулерски подделываются те, которые вызывают несогласимые разногласия»1, -- подчеркивает М. Острогорский.

Естественно, что кандидат и депутат от таких партий неизбежно будет шарлатаном. «Он должен быть видом доктора... имеющим готовое решение всех возможных проблем, но он должен ручаться за решение этих проблем в самый кратчайший срок. Он должен давать обещания направо и налево, и так как невозможно их выполнить, он становится профессиональным лжецом»2.

Общий итог утвердившейся демократии и эволюции политических партий, по мнению М. Острогорского, такой: общество, стремясь к максимуму счастья для максимума лиц, не достигло своей цели. Политическая жизнь характеризуется невыполнением обещаний, безответственностью партийных лидеров, падением политической активности масс, общей индифферентностью. «Граждане легко голосуют за «желтую собаку», потому, что она носит цвета партии. Они спокойно относятся к беспорядкам в публичной жизни, так как эти беспорядки санкционируются и покрываются партией»1.

Как видим, М. Острогорский в политической жизни конца XIX в. усмотрел те объективные тенденции, которые стали очевидными уже в XX в. и послужили также предметом анализа М. Вебера, Р. Михельса и других исследователей. Более того, он показал, что наиболее вероятное перерождение политических партий и кризис демократии связаны с установлением тоталитарного режима, а также с тем, что свержение абсолютизма в ходе народной революции ведет к господству массовых монолитных политических партий с вождистской структурой власти.

Можно ли нейтрализовать угрозу обществу, исходящую из несовершенства демократии? М. Острогорский отвечает утвердительно и предлагает для этого реформу политической системы общества. Она предполагает отказ от жестко заорганизованных партий, противостоящих друг другу в борьбе за власть, замену их свободными общественными ассоциациями, лигами с более конкретными и выполнимыми задачами. Участие в одних из них не должно исключать участия в других, что послужит развитию индивидуальной ответственности, плюрализма мнений. Ученый предлагает отказаться от выборов «партийными списками» и выдвигать кандидатов в депутаты от общественных движений, более гибко выражающих интересы избирателей. Заменить принцип партийной ответственности депутатов в парламенте на принцип индивидуальной ответственности министров и депутатов. Наконец, реформа касается и формирования политического сознания, культуры граждан.

Оценивая сам предполагаемую реформу, М. Острогорский не считал, что она гарантирует решение выявленных проблем. По его мнению, она лишь послужит росту разумности и влияния рациональных мотивов на поведение масс.

Плеханов Георгий Валентинович (1856--1918) -- один из основателей и теоретиков российской социал-демократии, II Интернационала. Из мелкопоместных дворян, еще студентом включился в движение революционного народничества, вел пропаганду и среди рабочих. Стал видным деятелем «Земли и воли», выступил против превращения террора в главную задачу этой организации. В 1880--1917 гг. находился в эмиграции, изучает и пропагандирует марксизм, создает первую российскую марксистскую организацию -- группу «Освобождение труда» (Женева, 1883). Долгая эмиграция мешала ему иногда правильно оценивать российскую действительность. Вместе с тем он оставался энциклопедически образованным ученым, патриотом России и длительное время -- интернационалистом.

Плеханов сразу опроверг предложение Каутского о том, что социал-демократы «должны быть благодарны Бернштейну».

У последнего нет ничего, кроме некритического пережевывания учений буржуазных экономистов. «Вы, -- обращался Плеханов к Каутскому, -- заранее расположены в пользу Бернштейна, и поэтому вы очень неправы». (И действительно, спустя годы стали известны личные письма Каутского Бернштейну о съезде СДПГ 1898 г.: «Я взял на съезде слово, чтобы спасти тебя».)

«Марксова теория, -- продолжал Плеханов, -- не есть вечная истина в последней инстанции. Это верно. Но она является высшею социальной истиной нашего времени»2. Развитие общественной мысли, согласно марксизму, определяется развитием общественной жизни. Ход развития общества, разделенного на классы, определяется ходом развития этих классов и их взаимоотношениями: взаимной борьбой по вопросам внутреннего общественного устройства и более или менее дружным сотрудничеством в деле защиты страны от внешних нападений. Чем более обостряется взаимная борьба классов, тем быстрее движется вперед общественная мысль и наоборот. «Так как взаимная борьба общественных классов во всякой данной стране определяется, в последнем счете, ходом ее экономического развития, то все те обстоятельства, которые замедляют этот ход, задерживают также и движение общественной мысли»1.

Все эти исходные положения Плеханов стремился применить к России. Он первый из марксистов занялся научной разработкой истории общественной мысли России: собрал и систематизировал по этому вопросу огромный материал, на основе которого написал многотомную «Историю русской общественной мысли» (в его Сочинениях тома 20--24). Этот сводный обобщающий труд охватывает историю общественной мысли с древнейших времен до 90-х гг. XIX в.

Отвергая как совершенно устаревшее учение о полном своеобразии русского исторического процесса, Плеханов признавал его относительное своеобразие. Так, напряженные отношения с кочевниками из Азии задерживали развитие и экономики, и взаимоотношений классов. Относительные особенности русского общественного бытия отразились на развитии общественного сознания. Еще до Петра I представители различных сословий обращали свои взоры на Запад. Первые западники, по мнению Плеханова, -- это И. А. Хворостинин (князь, был кравчим Лжедмитрия I), В. А. Ордин-Нащокин (сын боярина, бежал на Запад), Г. К. Котошихин (подьячий, бежал на Запад). А националистическая реакция западному влиянию ярче всего выразилась в расколе.

Миросозерцание славянофилов Плеханов назвал чисто дворянской, ретроспективной, консервативной утопией. Их теоретики были «родными братьями» теоретиков официальной народности. В процессе воспитания они усвоили иные привычки, мысли, вкусы. «Зато в важных случаях жизни они всегда вспоминали о своем близком родстве». Славянофилы, сами того не желая, расчищали почву для торжества западничества. «Стремление освободить крестьян вовсе не вытекало из сущности славянофильского учения... Если же те или другие славянофилы восставали против крепостного права, то они делали это, подчинившись, незаметно для себя, тем прогрессивным влияниям, которые с особенной силой сказались в лагере наших западников»1. (Как раньше, так и сейчас есть иные оценки славянофильства и западничества.)

За дворянским и разночинским периодами русской общественной мысли Плеханов указал новый период, в котором нет господствующих умственных течений, есть взаимные классовые отношения пролетариата с буржуазией.

Плеханов первый заявил об исторической роли российского промышленного пролетариата в освободительном движении. «Российский пролетариат, освобождая себя, освободит всю Россию. Этим я вовсе не хочу сказать, что наш рабочий класс должен изолировать себя в своей революционной борьбе с правительством. Ничего не было бы нелепее подобной тактики. Пролетариат должен поддерживать всякое революционное и даже просто оппозиционное движение, направленное против существующего порядка. Но он должен понимать, что именно он, российский пролетариат, представляет собой главную силу в процессе освободительной борьбы в России и что остальные силы имеют лишь значение постольку, поскольку они способны оказать ему поддержку».

Впервые в России Плеханов выдвинул задачу создания рабочей партии и идею диктатуры пролетариата. Политическая власть рабочего класса должна быть результатом классовой борьбы, а не заговора. Плеханов выступил против смешивания диктатуры пролетариата с диктатурой над пролетариатом, бонапартизмом. «Я стою за создание сильной централистической организации, -- писал он в 1904 г., -- но я не хочу, чтобы центр нашей партии съел всю партию... сознательного, растущего и развивающегося пролетариата»1. Всесильный ЦК Плеханов назвал «Центральным Журавлем», беспрепятственно глотающим одну за другой лягушек -- партийные организации.

После поражения первой российской революции Плеханов критиковал ликвидаторов подпольной социал-демократической партии, называл их раскольниками и изменниками, выступал за «взаимное сближение большевиков-партийцев с партийцами-меньшевиками». Эту позицию он не считал проявлением «неустойчивости»: «Я устойчиво держался своих собственных взглядов, (которые) вполне сложились в то время, когда большевиков и меньшевиков еще не было на свете, т. е. в период возникновения группы «Освобождение труда». С тех пор в них не происходило никаких существенных изменений. Если я иногда поддерживал большевиков, а иногда, наоборот, меньшевиков, то это происходило по той весьма простой причине, что иногда те, а иногда другие были более правы с моей точки зрения»2.

Под влиянием борьбы с народничеством Плеханов недооценивал остроту противоречий между помещиками и крестьянами, революционные возможности последних, зато большие надежды возлагал на либеральную буржуазию. Между Февральской и Октябрьской революциями 1917 г. (20 июня) он писал, что «русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма, и... пока она такой муки не смолола, участие буржуазии в государственном управлении необходимо в интересах самих трудящихся... Мы должны критиковать буржуазию, мы должны всеми силами отстаивать от ее посягательств интересы рабочего класса. Но мы должны делать это разумно и целесообразно... мы должны вести свою пропаганду и агитацию так, чтобы под их влиянием народ не вообразил, будто ему не остается ничего другого, как теперь же попытаться сделать социалистическую революцию»1.

Когда же эта революция произошла, Плеханов увидел в ней «нарушение всех исторических законов», канонов II Интернационала (пролетариат не должен брать власть, пока не станет большинством в стране и т. д.)2. Однако он категорически отверг предложение возглавить борьбу

Вебер Макс (1864--1920) -- немецкий социолог, одинаково хорошо ориентировался в области политэкономии, права, социологии, философии. Он выступал как историк хозяйства, политических институтов и политических теорий, религии и науки, как логик и методолог. Преподавал во Фрайбургском (1893--1896), Гейдельбергском (1896--1898, 1902--1919) и Мюнхенском (1919--1920) университетах. Вебер -- основоположник понимающей социологии и теории социального действия.

Важнейшими произведениями Вебера являются: «К истории торговых обществ в средние века», «Римская аграрная история и ее значение для государственного и частного права», «Протестантская этика и дух капитализма», «К положению буржуазной демократии в России», «Переход России к мнимому конституционализму», «Хозяйственная этика мировых религий», «Политика как призвание и профессия», «Наука как призвание и профессия», «Хозяйство и общество».

В целом труды Вебера можно разделить на четыре категории.

1. Методологические исследования, критические и философские разработки. Эти труды касаются в основном объекта и методологии истории и социологии. Главные из этих работ включены в сборник «Очерки о теории науки».

2. Работы сугубо исторического характера: исследование о производственных отношениях в сельском хозяйстве античной эпохи, общая история экономики, работы, посвященные некоторым специфическим проблемам Германии или современной Европы.

3. Социологические исследования о религии, начиная со знаменитой работы «Протестантская этика и дух капитализма».

4. И, наконец, главный труд Вебера -- трактат по общей социологии, который он назвал «Хозяйство и общество» (опубликован уже после смерти автора).

Содержание творчества Вебера исключительно богато, его невозможно изложить на нескольких страницах. Поэтому остановимся только на его основных методологических и теоретических идеях, представляющих интерес для социологии, политической социологии и политологии.

Центром научно-исследовательской доктрины Вебера является концепция «идеального типа», который не извлекается из эмпирической реальности, а конструируется как теоретическая схема и только потом соотносится с эмпирической реальностью. В этом смысле Вебер называет идеальный тип «утопией», подчеркивая тем самым его недействительный характер. В своих методологических работах Вебер рассматривает идеальный тип главным образом как средство исторического познания, а не цель. Такие понятия, как «экономический обмен», «экономический человек», «ремесло», «капитализм», «церковь», «секта», «христианство» и т. д., суть идеально-типические конструкции, употребляемые в качестве средств для изображения исторических образований. Идеальный тип служит средством раскрытия генетической связи исторических явлений, и потому Вебер называет его генетическим идеальным типом.

Вебер помимо исторических идеалов (генетических) типов рассматривает социологические идеальные (чистые) типы. Если история стремится к анализу явлений, локализованных во времени и пространстве, то задача социологии -- установить общие правила событий безотносительно к пространственно-временному определению этих событий. Так, социолог констатирует чистые идеальные модели господства, которые встречаются во все исторические эпохи в любой точке земного шара. Чистые типы работают тем лучше, чем они «чище», то есть чем дальше от действительности, эмпирически существующих видов власти.

Для того чтобы проанализировать идеальный тип с содержательной точки зрения, Вебер вводит еще одну категорию социологии -- категорию понимания. Социология, по Веберу, так же, как и история, изучает поведение индивида или группы индивидов. Отдельный индивид является «клеточкой» социологии и истории, их атомом. С точки зрения Вебера, социология рассматривает поведение личности лишь постольку, поскольку личность вкладывает в свои действия определенный смысл -- субъективно подразумеваемый смысл. Поэтому социология должна быть «понимающей», так как действие индивида осмыслено. Вебер пишет: «Специфически важным для понимающей социологии является прежде всего поведение, которое, во-первых, по субъективно предполагаемому действующим лицом смыслу соотнесено с поведением других людей, во-вторых, определено также этим его осмысленным соотнесением и, в-третьих, может быть, исходя их этого (субъективно) предполагаемого смысла, понятно объяснено»1.

С принципом «понимания» связана одна из центральных методологических категорий веберовской социологии -- категория социального действия. «Социальным мы называем такое действие, -- пишет М. Вебер, -- которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу, соотносится с действием других людей и ориентируется на него»2. Таким образом, социальное действие, по Веберу, предполагает два момента: субъективную мотивацию индивида или группы, без которой вообще нельзя говорить о действии, и ориентацию на другого (на других), которую Вебер называет еще и «ожиданием» и без которой действие не может рассматриваться как социальное. В соответствии с этим пониманием не всякое действие может быть названо социальным. Так, не является социальным действием религиозная акция индивида, предающегося созерцанию, одинокой молитве. Если действие индивида ориентировано на ожидание определенного «поведения» не со стороны других людей, а со стороны внешних природных явлений, машин и т. д., оно не может быть названо социальным действием в принятом Вебером смысле слова.

Вебер рассматривает четыре вида действия: целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное и традиционное. Они неразрывно связаны с пониманием путей взаимодействия и размежевания науки и политики, что составляет дух политической социологии и политологии Вебера.

Свои взгляды по этому вопросу Макс Вебер изложил в двух лекциях -- «Политика как призвание и профессия» и «Наука как призвание и профессия». Вебера страстно увлекало стремление получить ответ на вопрос: что такое политика, каков идеальный тип политика, ученого? Он рассматривал политику в широком и узком смысле слова. В первом случае она охватывает все виды деятельности по самостоятельному руководству. Речь идет о валютной политике банков, о политике профсоюза во время забастовки; можно говорить о школьной политике городской или сельской общины, о политике правления, руководящего корпорацией, наконец, даже о политике умной жены, которая стремится управлять своим мужем. Во втором случае речь идет о руководстве или оказании влияния на руководство политическим союзом, то есть государством, которое является единственным источником «права» на насилие. Политика в этом случае означает стремление к участию во власти, будь то между государствами, внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает.

Вебер пишет, что заниматься политикой можно как в качестве политика «по случаю», так и в качестве политика, для которого это побочная или основная профессия. Политиками «по случаю» являемся мы, когда принимаем участие в голосовании, опуская свой избирательный бюллетень, выступаем на «политическом» собрании, произносим политическую речь и т. п. Политиками «по совместительству» Вебер называет доверенных лиц и правления партийно-политических союзов, членов государственных советов, которые занимаются этой деятельностью в случае необходимости. А чтобы политика стала основной профессией, необходимо либо жить «для» политики, либо жить «за счет» политики и «политикой». «За счет» политики как профессии живет тот, кто стремится сделать из нее постоянный источник дохода; «для» политики -- тот, у кого иная цель. Решающими качествами для политика являются: страсть, чувство ответственности, глазомер.

Большое внимание Вебер уделяет взаимодействию науки и политики. Во-первых, он считает, что политике не место в аудитории. Ею не должен заниматься как преподаватель, так и студент. Если профессор чувствует себя призванным включиться в борьбу мировоззрений и партийных убеждений, то он может это делать вне учебной аудитории, на жизненной сцене: в печати, на собраниях, в кружках -- где только ему угодно. Во-вторых, как преподаватель, ученый, он дает научный анализ политических образований и партийных позиций. Если, например, речь идет о «демократии» -- представить ее различные формы, проанализировать, как они функционируют, установить, какие последствия для жизненных отношений имеет та или иная из них, затем противопоставить им другие, недемократические формы политического порядка и по возможности стремиться к тому, чтобы слушатель нашел такой пункт, исходя из которого он смог бы занять позицию в соответствии со своими высшими идеалами. В-третьих, преподаватель на лекциях не дает политических установок. Подлинный наставник будет остерегаться навязывать с кафедры ту или иную позицию слушателю, будь то откровенно или путем внушения.

Важнейшим сочинением по общей социологии Вебера является «Хозяйство и общество», где излагаются проблемы экономической, политической, юридической социологии и социологии религии. В этом труде Вебер дважды касается вопроса политической социологии. Сначала -- в первой части своего труда, где он излагает типологию видов господства. Во второй части, а именно в двух последних главах, он более детально описывает дифференциацию видов политического строя, наблюдаемых в ходе истории, основываясь на типологии господства.

Самым тесным образом с категорией социального действия связано учение М. Вебера о типах легитимного господства. Вебер анализирует три типа господства, исходя из возможных (типичных) «мотивов повиновения»: «легальный», или рациональный, традиционный и харизматический.

Легальное господство основывается на вере в обязательность легального установления и в легальность носителей власти, осуществляющих господство. К такому типу господства Вебер относил современные ему западные государства: Англию, Францию, США и др. В этих государствах, по Веберу, подчиняются не личности, а законам. Бюрократия технически является самым чистым типом легального господства. Вместе с тем никакое господство не может быть только бюрократическим. Вебер подчеркивает, что на вершине лестницы стоят либо наследственные монархи, либо избранные народом президенты, либо либералы, избранные парламентской аристократией. Повседневная, непрерывная работа ведется при этом силами специалистов-чиновников, то есть машиной управления, которая нуждается в программе (задать ее может только политический лидер). Тип легального господства не противоречил формально-рациональной экономической и политической структуре развитых капиталистических государств конца XIX начала XX вв. Прогрессирующая рациональность -- это натиск бюрократии, это и есть «судьба Запада» и его капитализма. Бюрократия вытеснит человека, загоняя в «ярмо бесхозного рабства», в «футляр покорности и послушания».

Традиционное господство основано на вере в священный характер старых традиций и в легитимность тех, кто в силу традиций призван осуществлять власть. Чистейший вид такого господства -- патриархальный, который по своей структуре сходен со структурой семьи, что делает его прочным и устойчивым. Важнейшее значение здесь имеет личная преданность, которая служит основанием для назначения на должность и для продвижения по иерархической лестнице.

Понятие харизмы (от греч. -- божественный дар) играет в социологии Вебера важную роль. Харизма -- некая экстраординарная способность, выделяющая индивида среди остальных, не столько приобретенная им, сколько дарованная ему -- природой, Богом, судьбой. К харизматическим качествам Вебер относит магические способности, пророческий дар, выдающуюся силу духа и слова. Харизмой обладают герои, великие полководцы, маги, пророки и провидцы, гениальные художники, выдающиеся политики, основатели мировых религий и т. д.

Что касается исследования Вебером видов политического строя в работе «Хозяйство и общество», то об этом можно сказать словами Р. Арона: «Цель его всегда одна: выявить логику человеческих институтов, понять их индивидуальные особенности, не отказываясь при этом от применения обобщающих понятий»1.

Вебера называют на Западе «великим буржуазным антиподом К. Маркса» и даже «Марксом буржуазии». У Вебера к Марксу было двойственное отношение. С одной стороны, Вебер признает в нем выдающегося ученого, положившего начало изучению капитализма как прогрессивного строя. А с другой стороны, Вебер считает утопическими выводы, сделанные Марксом из анализа капитализма.

Новгородцев Павел Иванович (1866--1924) -- юрист и социолог. Выходец из купеческой семьи, выпускник юридического факультета Московского университета, затем профессор того же университета. Активный сторонник правового государства в России. Один из организаторов партии кадетов, член ее ЦК. После октября 1917 года в эмиграции.

Перу Новгородцева принадлежит много работ: «Историческая школа юристов: ее происхождение и судьба», «Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве», «Кризис современного правосознания» и др. Главный его труд «Об общественном идеале», впервые опубликованный в 1917 г. и переизданный с примыкающими статьями в 1991 г.

Основное содержание работ Новгородцева -- исследование исторического развития сквозь призму самостоятельного влияния нравственного начала. В методологическом плане, в противовес историческому и социологическому подходам в анализе общества, он выдвигает приоритет личности, ее нравственного сознания, а «...исходным началом при построении общественного идеала, -- по его мнению, -- должна быть признана свобода бесконечного развития, а не гармония законченного совершенства»1.

Личность в общественном аспекте наделена как требованиями свободы и равенства, вытекающими из нравственного достоинства человека, так и необходимостью обязанностей: признания себе подобных, солидарности, любви. Такая личность -- цель и источник прогресса и никогда не средство для общественной гармонии.

Суть исторического прогресса автор усматривает в движении к общественному идеалу -- свободному, универсальному и бесконечному, творческому социально-нравственному самосовершенствованию личности в соответствии с законом добра и справедливости. В условиях обычной жизни этот идеал -- отдаленная цель, на пути к которой возможны какие-то достижения, и никогда нет полного осуществления. Но он необходим, «чтобы в свете его созерцать прогресс общественных форм, чтобы иметь критерий для различения вечных святынь от временных идолов и кумиров, чтобы знать направление, в котором следует идти»1. Руководствоваться таким идеалом -- нравственный долг человека: «...не останавливаться ни на чем данном, но вечно стремиться вперед, вечно искать, бороться с собой и с внешними препятствиями...»2

Следовательно, новизна исследования Новгородцева -- в анализе реальности сквозь призму постоянной изменчивости ее форм, вечной человеческой неудовлетворенности достигнутым и творческого поиска нового, соответствующего нравственному совершенствованию личности. С этих позиций автором оцениваются теоретические концепции, общественно-политическая жизнь, ее формы.

Все теории, ориентирующиеся на построение гармонического общества («земного рая»), утопичны, по мнению Новгородцева. И не только потому, что полное воплощение такого идеала не реально, но и потому, что в гармоничном обществе личность растворяется и теряет источник и перспективу совершенствования.

Новгородцев -- убежденный противник революционного преобразования общества. Он считает, что революция («диссолюция») прерывает историю, разрывает общественные связи, разлагает государство, разрушает человеческие души. В этих условиях политикам России «невозможно будет мечтать о сложном аппарате государств Запада, сохранивших свои материальные и культурные средства. Русским людям придется придумывать учреждения более простые и более приспособленные к условиям русской разрухи»3.

Новгородцев предстает первым отечественным марксологом. Он отмечает заслуги Маркса в раскрытии подлинной природы и сущности социализма, в разработке самостоятельного мировоззрения. Автор признает, что в своих практических основаниях марксизм был выражением определенной исторической необходимости. Вместе с тем его коренная ошибка, источник противоречий и дальнейшего кризиса видится в том, что социализму придается абсолютный смысл, характер совершенного общества, утверждаемого путем тотального отрицания прошлого и настоящего. «После такой всесокрушающей критики приходится строить не только на развалинах, но и над бездной, и тщетными остаются усилия удержаться над этой пустотой»1.

Иллюзорность общественной гармонии подкрепляется анализом конфликтной природы общества, в основе которой, по мнению автора, лежит многообразие обязанностей личности. На этой почве возникают столкновения человека и общества, борьба за религию и национальность. Одни конфликты разрешаются примирением, согласованием обязанностей личности, отказом от ряда из них. Другие же не могут решаться согласованием ввиду резкого противоречия государственных и личных интересов.

Разрешение одних конфликтов порождает новые, ибо личность неизбежно стремится выделиться из общества, подвергает критике достигнутое, жаждет новых перемен. И такие перемены связаны не только с отысканием новых форм общественной жизни, но с возвратом к старым.

Равным образом и в политике, по словам Новгородцева, все относительно. И здесь «нет такого средства... которое раз и навсегда обеспечило бы людям неизменное совершенство жизни»2. И парламент, и референдум, и социальные реформы в конкретных условиях оправданны. Но все они таят неизбежные затруднения и недостатки и весьма отдалены от идеала. И тем не менее политик-практик обязан принимать решения, соответствующие настоящим условиям и ныне живущим людям, ибо «жизнь не ждет, она требует равновесия, хотя бы временного»3. И все же эти решения должны сообразовываться с перспективным общественным идеалом.

Среди регуляторов жизни общества особое место Новгородцев отводит политической власти, рассматриваемой как «сложная система юридических отношений и психических воздействий, которая при помощи своих разветвлений путем самых разнообразных правил, постановлений и мер регулирует и направляет общественную жизнь»1. Она необходима для утверждения начал законности, равенства и свободы. Без нее общество распадается на составные элементы, утратившие контроль общих норм.

Центральная власть в обществе олицетворяется государством, связанным с властвованием и подчинением, дисциплиной и уздой внешнего закона. В его основе не только классовые противоречия, но и различия, обусловленные естественным разнообразием индивидуальных характеров, положений и стремлений. А потому государство «не есть только классовое господство, это прежде всего публично-правовое регулирование частной и общественной жизни»2. Наряду с обеспечением классовых интересов государственная власть обладает частичной независимостью и может даже принимать решения, противные интересам господствующего класса. Это обеспечивает государству возможность нейтрального и примиряющего регулирования, балансирование между классами, группами, в чем и состоит, по словам Новгородцева, его призвание. Значит, государство не исчезает с устранением классов, оно сохраняется и с образованием различных корпоративов.